Каурай. От заката до рассвета. Часть 2

Глава 5

Одному натягивать броню на свой горб было жутко неудобно, но он справился. Обливаясь потом, Каурай выпрямился и тяжело затопал по людской, позвякивая пластинками. Эх, были бы еще вольных пару деньков, отлежаться бы и попривыкнуть к прежнему весу, чуть приладить к плечам и подправить побитые пластины. Но время торопило. Расходится по дороге.

Он вышел во двор и поежился до кончиков пальцев. Нехорошее чувство постоянной слежки не покидало его с утра. Каурай не успевал ловить на своем горбу косые взгляды, не сулящие ничего доброго, и поминал добрым словом неугомонного отца Кондрата, который в один миг умудрился “познакомить” с ним все Валашье.

Вот и он, легок на помине. Лежал на лавке, с задранной на голову длинной рубахе, раскрыв срам всему свету, и верещал во все горло, проклиная казаков Кречета до седьмого колена. Пан голова не слушал пустых проклятий мятежного попа — усач лично был занят экзекуцией. Плетка в крепкой руке не знала устали. Свист и крик стоял стеной, стучался в каждое ухо. “Бедняга Кречет”, — пожалел его Каурай, направляясь к конюшне. Покой ему только снится.

Красотка встретила одноглазого нетерпеливым ржанием. Ей страшно не терпелось покинуть стойло и пуститься по простору быстрее ветра. Не успел Каурай затянуть подпругу, как его уже обступила троица казаков с Усманом во главе:

— Ты куда это, мил человек? — спросил комендант, опасливо косясь на Красотку. — Пан воевода приказывал никуда тебя не пускать, пока работу не сделаешь.

— Моя работа начнется не раньше, чем зайдет солнце, — ответил Каурай. — Воевода боится, что я сбегу?

— От вас, пришлых, чего угодно ожидать можно, — не моргнул и глазом Усман. — Я бы тебя в поруб посадил до вечера, но думаю Кречету это не шибко понравится.

— И на том спасибо, — хмыкнул одноглазый. — И что воевода запрещает мне даже посрать за стенами острога?

— Одному, да, — ухмыльнулся Усман. — А ты куда собрался?

— Ишь какой ты любопытный, пан Усман…

— По должности положено!

— Лошадь прогнать, не видите что ли? — хлопнул Каурай по крупу свою Красотку. — Застоялась она в вашей конюшне, мочи нет. Да и к кузнецу мне надо. К Горюну.

— В остроге и свой кузнец имеется.

— Есть, но мне нужен мастер. Для дела.

— Раз так, то Воробей тебе провожатым будет, — ткнул Усман пальцем в племянника Рогожи, Воробья, с которым одноглазый не так давно ловил лошадей. — А то Горюн живет у черта на куличках. Поди заплутаешь.

— Мне провожатый не к чему. До кузницы я как-нибудь сам доберусь.

— Ты как хошь, пан, а одного мы тебя всяко не отпустим, — уперся рогом Усман. — А вдруг с тобой по дороге чего приключиться, как мы будем объясняться с воеводой?

Спорить с комендантом у Каурая желания не было — он махнул на них рукой и взгромоздился в седло. Да уж, с этими дядьками-няньками о поисках Щелкуна с Куроуком можно тоже забыть.

— Ну, если у пана Воробья хватит лихости угнаться за Красоткой на своем мерине, то милости прошу, — сказал он и цокнул языком. Красотка в ответ взмахнула гривой и охотно тронулась легкой рысью.

Каурай не собирался облегчать задачу ни коменданту, ни Воробью — если им кровь из носу нужно таскаться за ним хвостом, то пущай побегают. Он вывел лошадь из острожьих ворот и направил ее прямо по дороге — минуя дворы, провожаемый любопытными взглядами девок и свистом ребятни, охами баб да проклятиями стариков. Он не собирался сдерживать пыл Красотки и бросил поводья — норовистой кобылке хотелось вдоволь набегаться по холодку.

Времени до вечера было хоть отбавляй — солнце еще не успело нагуляться по небосводу и только подбиралось к зениту, заливая округу золотистым светом. Однако задерживаться тоже не стоило: едва ли Горюн с его неуступчивым характером охотно возьмется за работу. А выбора у одноглазого нет. Время торопило.

Конский топот Каурай услышал тотчас, когда они с Красоткой миновали околицу и вышли в поля. Юный пан Воробей одной рукой придерживал шапку, а другой что есть мочи подгонял своего чалого, пытаясь нагнать неугомонного колдуна-опричника.

— Долго же ты возишься, пан, — встретил его одноглазый наглой ухмылкой, когда они поравнялись. — Мы уже версту покрыли и свежие, а ты весь в мыле!

— Коняга ни к черту, — протарабанил Воробей и сплюнул. — Не то что твоя, хоть и страшная как сам черт. И как она тебя слушается?

— Любовью и умением, — поднял палец одноглазый и откинулся в седле, чтобы показать казаку, что даже не притрагивается к поводьям, а правит Красоткой одними ногами. — И иногда плеткой, чего уж таить. Не боись, панич, долго я тебя задерживать не буду. Туда и обратно. У меня еще дельце в остроге есть.

— Как по мне, хоть целый день у Горюна проторчи, — снова сплюнул Воробей. — Мне этот острог уже в печенках сидит.

— Да? Отчего ж? Обижают тебя там?

В ответ Воробей только еще раз сплюнул, раскурил люльку и пропал в табачном дыму. Одноглазый не стал его пытать.

Они проехали еще немного, пока не добрались до речки Смородинки. Как не хотелось Красотке нестись до кузницы, обгоняя ветер, но одноглазый вынужден был придержать кобылу — у берега столпилась стайка детишек, напряженно всматриваясь в приближающихся конников. Стоило ребятне заметить черногривую кобылку с опричником в седле, как несколько самых бойких пацанят тут же увязалась за ними.

Воробей попытался отогнать стервецов, но только зря потратил силы — ребятня увязалась за ними вплоть до самой кузницы, но близко подходить не стали, задержавшись на расстоянии полета стрелы от нее.

Пусть какой-то черт и дернул Горюна обосноваться почти на границе с Рыжим лесом, отыскать его обитель не составило большого труда: в небо валил жирный столб дыма да на всю округу раздавались звонкие удары кузнечного молота. Работа была в самом разгаре.

Стоило им показаться у ворот, как на привязи забилась лохматая псина. Следом скрипнула дверь кузницы и на пороге застыл он — рыжий и вечно угрюмый Горюн, в фартуке и перчатках из плотной кожи. Углядев Каурая, слезающего с лошади, тот нахмурился еще больше, не спеша оказывать им теплый прием.

— День добрый, — кивнул одноглазый кузнецу. Собака носилась как оглашенная, силясь порвать привязь и броситься на незваного гостя. Горюн хмурил брови и не думал осаживать свою подопечную.

— Уж точно не в твоей компании, опричник, — наконец отозвался он. — Очень надеюсь, что ты заплутал.

— Нет, я к тебе. Дело есть.

— Я с опричниками никаких дел не вожу, — покачал головой Горюн. — Опричник у порога — жди беды. Езжай отсюда подобру-поздорову!

— Мне нужно твое кузнечное ремесло. Убери свою псину.

— В остроге есть кузнец. Он с радостью подкует твою кобылу.

— Речь не о кобыле. Мне нужно, чтобы ты помог мне со сталью, — кивнул одноглазый на свою новенькую саблю, которая торчала из переметных сумок. — Дело срочное, а острожный кузнец только подковы ковать и умеет. Деньгами не обижу.

— Денег с меня довольно, благодарю, — сплюнул Горюн и направился обратно в кузницу. Хлопнула дверь, оставив одноглазого один на один со злющей псиной. Кузница снова запела голосом кузнечного молота.

— Горюн-то у нас с характером! — прыснул со смеху Воробей, не слезая со своего чалого. — Нечего было и пытаться. На него лишь один Кречет влияние имеет, да панский наказ. Неча было и пытаться.

Одноглазый выругался и, не собираясь возвращаться с пустыми руками, решительно отворил калитку. Шавка только этого и ждала — задыхаясь от лая она подскочила месте, всеми силами норовя вцепиться гостю в штанину. Каурай приподнял повязку и обжег ее до самых костей. Лай обернулся испуганным визгом — собачонка с жалобным скулежом юркнула в свою конуру.

Звон кузнечного молота мигом оборвался, и Горюн снова распахнул дверь, сжимая тяжеленный боевой молот в крепко сжатых пальцах. Едва ли именно им он ковал подковы да правил косы. Таким орудием сподручнее вбивать врагов в землю, как гвозди.

— Ты чего не понял?! — процедил он сквозь зубы при виде того, как Каурай привязывает Красотку к забору.

— Я думал ты сказал “заходи, гость дорогой”, — ухмыльнулся одноглазый и достал ножны с саблей.

— Что ты сделал с моей собакой? — сжал зубы кузнец.

— Припугнул немного, уж больно шумная она у тебя, — пожал плечами Каурай. — Ничего страшного, оклемается.

— А ты чаво тут? — прикрикнул он на Воробья, который, рассевшись в седле и покуривая, наблюдал за их перебранкой.

— Ничего, — пыхнул тот вонючим дымом. — За ним я приставленный. Шоб не помял ты его, горемычный.

— Иди за жинкой следи лучше, ушибленный! — разозлился Горюн и чуть покачнулся вперед, но вовремя сдержал свою злость. — И за детьми своими. Вона их сколько на холме столпилось. Тебя поди ждут?

— А ты деток не касайся, понял? — сплюнул Воробей. — У тебя тута свой был? Где он, всплыл?

— А ну пошел прочь с моего двора! — прошипел Горюн и покрепче перехватил оружие.

— Но-но! — заволновался Воробей, когда Горюн пошел на него с молотом наперевес. — Я тут дельце особой важности выполняю. Приказ воеводы охранять этого!

— Я бы тебе и свои портянки не доверил охранять. Пошел прочь, я сказал!

Воробей зыркнул на него взглядом полным презрения, развернул чалого и ударил его по бокам.

— Не задерживайся, одноглазый, — бросил он через плечо и умчался, подняв ворох пыли.

Даже когда пелена осела, Горюн еще какое-то время стоял, всматриваясь в удаляющуюся фигурку, потом положил молот на широкое плечо и повернулся к одноглазому, который терпеливо ожидал его с саблей в вытянутых руках.

— Я тебе все сказал, — даже не поглядел на нее кузнец. — Иди к острожьему мастеру. Он хоть и бездарь, но заточить ее сумеет.

— И снова ты не прав, мастер Горюн. Ее нужно перековать. Это же твоя работа?.. Да опусти ты свои глаза, мастер, устал уже держать!

Горюн только вытянул губы в нитку и покрепче перехватил молот. Каурай грешным делом подумал, что строптивый кузнец сейчас вытворит какую-нибудь глупость, но тот все же соизволил мельком взглянуть на саблю.

— Сабля хорошая, но для моей работы бесполезная, — взвесил ее в руках одноглазый. — Ей нужна должная закалка, но не на обычном масле. Такого в ваших краях не водится, поэтому — вот.

Следом он вынул из-за пояса кинжал, который ему подарила Ванда, и обнажил его перед глазами кузнеца.

— Видишь красноватые прожилки? — продемонстрировал он изящный дымно-темный клинок, взвесив его на указательных пальцах. — Это не простая имлианская сталь, а сплав, закаленный кузнецами Мамуры, это далеко отсюда. Как говорят, они получают ее из компонентов небесного железа, которое находят в кратерах Марк-абай и выменивают на рабынь. Это тоже далеко. Деталей технологии я не знаю — мамурские кузнецы не спешат делиться ею с первым встречным, но закаляют они металл на каких-то смесях собственного изготовления. Таких ножей можно по пальцам пересчитать, и стоит он очень дорого. Думаю за один такой легко можно взять боевую лошадь, а то и две. Или от пуза кормить семью пару лет или даже больше.

Эти слова не произвели на кузнеца никакого впечатления. Он даже бровью не повел.

— Так вот, — вздохнул Каурай, уже десять раз пожалев, что он впустую тратит время с этим бирюком. — Мне нужно, чтобы ты расплавил оба этих замечательных инструмента и выковал новую саблю. И желательно все сделать до вечера. Крайне желательно.

Кузнец молчал.

— В награду можешь взять этого красавца, — коснулся Каурай пальцем зеленого камешка, сверкающего в рукояти кинжала. — Один он стоит неплохих денег. Тебе до конца дней хватит. Возьмешься?

Кузнец молчал. Тяжелый взгляд его замер на переносице одноглазого. Казалось, что там, по другую сторону этих серых глаз, казавшихся непроницаемыми, сдвигается какая-то каменная плита.

— Да, — коротко бросил он, повернулся и ушел в кузницу. Дверь однако оставил открытой. Каурай облегченно вздохнул, подмигнул фыркнувшей Красотке и перешагнул высокий порог.

Горн дышал жаром, и духота в кузнице стояла лютая. Одноглазому сразу захотелось сбросить с себя что-нибудь и продышаться, но тут сбрасывать с себя броню было не с руки. Горюн расхаживал по кузнице в широкой домотканой рубахе и, казалось, совсем не ощущал никаких неудобств. Вокруг лежали сотни самых разнообразных железных изделий — начиная от кос и заканчивая подковами. Кое-что из оружия тут тоже имелось: глаз сразу наткнулся на парочку клинков без рукоятей, топорища разных форм и размеров, а также на тройку круглых разукрашенных щитов со стальными умбонами, развешанных на одной из стен. Неплохая коллекция.

— Полож сюды, — кивнул Горюн на верстак, с которого смахнул стружку.

Одноглазый уложил саблю с кинжалом на верстак и на всякий случай еще раз предупредил:

— До вечера, мастер, кровь из носу…

— Да слышал я, — махнул кузнец рукой. — Токмо перековка тебе даром не дастся. Сломать такую чудную саблю — как два пальца обоссать. Металл разный, закалка разная… Игрушку тебе делаю. В настоящем бою на такую полагаться глупо.

— Это уж моя забота, благодарю, — раскланивался Каурай, делая торопливый шаг к выходу из душной кузницы. Снаружи его уже подзывала Красотка — ей, видать, страшно надоело ждать, пока хозяин наговориться и соизволит снова отправить ее в галоп.

— Постой, — неожиданно одернул его кузнец. — Зачем тебе… такая сабля?

— Обычную сталь я бы не стал использовать против исчадий Ямы, — не стал кривить душой Каурай. — При должном желании забить какого-нибудь упыря железкой можно, но у него куда больше шансов выпустить тебе кишки. А имлианская сталь из Мамуры режет их как масло. Ночка нынче обещает быть веселой.

— Так это правда? — спросил Горюн. В его глазах промелькнул какой-то неуловимый огонек. — Про Божену?..

— Полагаю, ты не про то, интересовалась ли она женщинами или нет, — слегка улыбнулся одноглазый, но углядев как меняется лицо Горюна, прикусил язык и торопливо разъяснил: — Если за ней в самом деле придут этой ночью, то сия сабля — единственное, что может встать между ней и теми, кто жаждет порвать ее душу в клочья.

— И ты хочешь спасти ее?

— Упокоить ее. Только и всего. За это мне и платят.

— Саблю я тебе принесу к вечеру в острог, — проговорил кузнец. — Но вот, что я скажу тебе, опричник. Забирайся-ка на эту свою клячу и езжай отсюда куда подальше. Целее будешь.

— И вправду. Но, боюсь, воевода меня не пустит.

— Тебе же хуже, — бросил Горюн и взялся за мехи, давая понять, что их разговор кончен.

Каурай торопливо попрощался, стер пот со лба и сунулся за порог…

Где тут же получил стрелу в грудь.

От удара он рухнул на спину и тут же перекатился вбок, когда в кузницу влетела еще одна стрела и щелкнула по каменному горну, едва не задев плечо кузнеца.

— Что ты де… — обернулся рассерженный Горюн, но тут взгляд его упал во двор, и он бросил мехи. Боевой молот он оставил недалеко.

Дверь резко захлопнулась, стоило только Горюну подлететь к ней и дернуть ручку. Бесполезно — нечто держало ее с наружной стороны.

Тиф и чума! Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать к чему это.

Снаружи заржали лошади, слышались торопливые шаги, голоса и разрастающийся треск пламени. С каждым ударом сердца в кузнице становилось все горячее, в нос лез запах паленого. Вытащив стрелу из нагрудника, Каурай подполз к окну и выглянул во двор. Двух всадников в черных капюшонах и масках он заметил тотчас. Блеск стальных наконечников на тугих луках тоже — он едва успел убрать голову, как стрелы застучали по стенам.

Проказа… Лезть через такие крохотные оконца нечего и думать. Даже если и выйдет, то он рисковал стать подушкой для булавок.

Горюн решил не мешкать и обрушил боевой молот на дверь. Древесина треснула, но выдержала. Молот поднялся вновь.

— Стой! — вскинул руку одноглазый, когда еще могучий один удар сотряс дверь и проделал в ней дыру, в которую легко можно было просунуть голову. Дверь треснула, но пока упрямо держалась на петлях.

— Потом поболтаем, опричник! — рявкнул кузнец и снова занес тяжелый молот. Каурай успел оттолкнуть его за миг до того, как, сиганув сквозь дырку, стрела едва не продырявила ему брюхо.

Из-за дыма было почти невозможно вздохнуть, клубы опускались с потолка и выедали глаза. Соломенная крыша занялась и полыхала, громко треща у них над головами и угрожая обвалиться им на головы.

— Проказа! — прошипел одноглазый, пригибаясь ближе к полу, где еще оставалось немного воздуха. — Прижмись к стене и бей сбоку!

Горюн так и сделал — припал к стене и вынес дверь вместе с державшим ее поленом. Не успела дверь рухнуть на крыльцо, как в образовавшуюся прореху залетела стрела.

Одноглазый подхватил со стены круглый щит и бросился наружу со штыком наперевес. Стоило ему только пересечь порог, как от умбона отскочило лезвие бердыша. Каурай навалился на щит, толкнул им нападавшего и ударил наугад — штык черканул по кольчуге. Слева под руку полезла хищная сабля и пару раз опасно пощекотала пластины нагрудника. Справа вновь ударил бердыш, норовя расколоть щит напополам. Одноглазого зажали с двух сторон и норовили порезать на ремешки.

Как будто ему было мало мороки, а со двора одна за одной все летели стрелы — ветерком повеяло над ухом, и тут же опасно щелкнуло об пол рядом со стопой, заставив Каурая отшатнуться.

Да, ребята решили действовать наверняка.

Спас его огневолосый Горюн, вырвавшийся из клубов дыма, словно свежеиспеченный глиняный голем. Лучники мигом принялись засыпать стрелами кузнеца, когда он поразил молотом негодяя с саблей. Треснула кость, раздался вопль и кривая железяка звякнула по доскам.

Воспользовавшись заминкой, Каурай поднажал и, быстро работая штыком, оттеснил противника во двор, когда с оглушительным грохотом рухнула крыша. Град искр, снопы горящей соломы и густое дымище ослепило всех четверых. Но схватка и не думала утихать.

Дым ел глаза и выворачивал внутренности наизнанку, но амбала в вороненой кольчуге и глухой маске это совсем не смущало. Бердышом он работал с завидной сноровкой, каждый раз выбивая из деревянного щита одну щепу за другой. Захлебываясь кашлем, Каурай наудачу юркнул в сторону, пропустил бердыш мимо, одновременно разя неприятеля штыком. Тот охнул и отстранился, стараясь держать короткий клинок на расстоянии, но не перестал осыпать одноглазого градом ударов. Новая стрела звякнула о наплечник, оставив за собой вмятину и ворох мурашек. Каурай не сдавался и всячески пытался подобраться к амбалу поближе, чтобы сунуть острие штыка тому под мышку. Бесполезно — противник не давал ему перехватить инициативу. Лучники тоже не знали роздыху и непрестанно огрызалась стрелами.

Наконец завидев блеск солнца в кучных облаках, Каурай выдохнул и едва не пропустил очередной удар бердыша. Из пожара он выбрался, осталось не напороться на железо. Легче сказать…

Амбал хотел было вновь ринуться в атаку, но выругался и начал отступать с четким намерением убраться подальше. Глыба-Горюн едва не снес ему голову своим молотом, но прилетевшая стрела таки нашла его ногу. Кузнец покачнулся и сбился с шага, молот ударился о землю.

Амбал мог сразить его одним метким ударом, но не стал рисковать — отогнал Каурая еще одним взмахом бердыша и опрометью бросился через плетень. Там его ждала лошадь — взобравшись в седло, они с лучниками плюнули в них еще парочкой стрел и, пригнув головы, галопом помчалась к лесу.

Горюн провожал беглецов взглядом до тех пор, пока четверка не скрылась в зарослях, и устало отбросил молот.

— Своего убил? — спросил его Каурой, пытаясь откашляться. Ушей коснулся испуганный женский крик — вдали показались разноцветные платки. На пожарище сбегались местные.

— Пешим сбежал, — сплюнул Горюн и оглянулся на кузницу, которую пожирало оголодавшее пламя. Рубаха кузнеца была насквозь мокрой от пота, смешанного с обильно струящейся кровью.

* * *

Кузница Горюна выгорела дотла. И сколько не носились бабы с ведрами до реки и обратно — от нее осталась только каменная стена с горном да груда металла, которой никакой огонь не был страшен. Не успел пожар утихнуть, как из острога примчалась целая кавалерия во главе с паном Рогожей, который принялся носиться вокруг да около с криками и руганью, словно это его дом только что пострадал от рук лиходеев.

Воробья злющий Рогожа достал словно из-под земли и начал прилюдно распекать за нерасторопность. Тот божился, что после того, как его прогнал Горюн, он устроился за пригорком — докурил люльку и слегка соснул, решив не показываться, пока одноглазый не закончит свои делишки с кузнецом. Да так и проспал все представление, не обращая внимание ни на пожар, ни на свистящие стрелы. Тогда Рогожа разозлился еще больше и принялся драть племянника за уши. Крики “Ну, дядька!” разносились на версту.

Единственными внятными свидетелями переполоха была стайка детишек. Стоило только разбойникам поджечь крышу кузницы, шалопаи всей гурьбой попрятались в траве и с замиранием сердца досмотрели представление от начала до конца. Но, увы, более того, что и так знали одноглазый с кузнецом, дети не поведали — свалились негодяи как снег на голову, а потом быстро растворились в лесу, как и не было их.

— Раз прятали лица, значит, кто-то из местных, — почесал затылок одноглазый. — И где ты умудрился так много врагов скопить, мастер?

Горюн оставил его вопрос без ответа. Каурай шутил. Едва ли они хотели прищучить одного Горюна. Двух зайцев одним выстрелом.

После сбивчивого и невнятного рассказа детворы пан Рогожа пустился злобствовать и махать кулаками уже в их сторону, но, немного угомонившись, запалил люльку и принялся наставлять насупившегося Горюна:

— То-то же, пан, — поднялся в небо мудро заточенный ноготь, — вот тебе наука. Живешь тут на отшибе один одинешенек, а коли чего случиться, тебе и помочь некому. Как хорошо, что рядом образовался опричник! Помог тебе сладить с супостатом и охранить свое имущество. Или хотя бы часть…

Довольно кивая вслед такому рассуждению, Рогожа сделал еще одну затяжку и обратил подозрительные глаза на Каурая:

— А ты чего тут забыл? У нас в остроге чего кузнеца нет?

— Кузнец кузницу рознь, — отмахнулся одноглазый, расхаживая по углям и шуруя штыком в поисках своей сабли с кинжалом. Бросать их тут, как говаривает Кречет, было не можно. Времени до вечера все меньше. — Но теперь нам с Горюном уж точно придется воспользоваться услугами острожьей кузни. Распорядишься, пан?

— Поглядим, — загадочно пробубнил Рогожа.

— И на том спасибо.