Каурай. От заката до рассвета. Часть 2

Глава 20

Бомбарда голосила без продыху.

Игриш уже сбился со счета, сколько раз за эту ночь ее жерло извергало языки пламени, а раскаленный ствол вздрагивал от очередного выстрела. Ядра летели в острог, и только каждое второе попадало в цель — остальные уносило то выше частокола, то они глухо ударялись в вал. Каждый раз, когда очередной снаряд уходил в “молоко”, к Воробью и еще парочке колядников, которых отрядили распоряжаться стрельбой, подбегал разозленный Гарон и осыпал их жесткой бранью.

Но это ничуть не помогало. Сначала колядники взаправду пытались целиться, но скоро осознали, что бомбарда плюется ядрами как бог на душу положит. Как они не пытались навести ее на ворота, ни одно из ядер так и не улетело в нужную сторону. С каждым промахом настроение Гарона все больше клонилось к бешенству, и барон уже величал бомбарду не красавицей, как перед первым выстрелом, а исключительно “старой косой бл…ю”.

Однако каждому было очевидно, что это ненадолго. Рано или поздно атаманцам повезет. Но вечно сидеть и ждать за стенами острога воевода тоже не станет, и очень скоро выведет людей за стены, чтобы те разломали проклятое орудие.

Вот Коляда на это очень надеялся, и вся его ватага ждала лишь одного — возможности сразиться с казаками воеводы в открытом поле. И лучше бы им сорваться в дерзкую вылазку раньше, чем у осаждающих закончатся ядра и порох. Так рассудил скучающий Игриш.

Оглашая окрестности диким свистом, Коляда унесся со своими людьми подальше и спрятался за пригорком, рассчитывая, что этим маневром он выманит осажденных за ворота. Напрасно. Воеводины казаки как сидели, так и продолжали сидеть за стенами, постреливая по атаманцам и осыпая их бранью и насмешками.

— Вот мазила! — морщился Драко, когда очередное ядро уносилось под частокол и зарывалось в землю. Они с Игришем и еще парочкой атаманцев сидели под насыпью, пускали дым из люлек, слушали как кряхтят уставшие бедолаги, закатывая очередное ядро в ствол, вздрагивали от каждого нового выстрела и ждали неизвестно чего.

— Я бы на месте воеводы тоже не сильно бы спешил совать нос за стены, — рассуждал тот самый седоусый дезертир, попыхивая дымком. — Всяко долго эта комедия не продлиться. Сколько там осталось ядер?

— Много-много осталось! — махали на него руками атаманцы. — Не жужжи ты, пан, не жужжи понапрасну.

— А я не жужжу, я токма рассуждаю, — вслед отмахивался он от них люлькой. — Много это пока много. А скоро станет мало. А потом совсем не останется. Я барону говорил, чтоб он дал нашей красавице чуть подостыть, прежде чем снова шмалять из нее почем зря. А он вон как вы — только рукой на меня! Бомбарда это ж чисто женщина. За ней уход нужен, терпение и чуть-чуть удачи. А тут ни первого, ни второго, да откуда взяться третьему?! Попомните мои слова — обидится она, зараза, обидится, так и знайте! Вон, — поднял он палец, когда земля дрогнула от очередного выстрела, — ишь как крякнула. Это уж не к добру такой ее кряк.

— Попал?

— Эх, куда там!

Драко не слушал их болтовню. Он возился со шкатулкой, отвернувшись ото всех и даже от Игриша. Казалось, про своего пленника он забыл напрочь. Его занимала только шкатулка.

Щелк! — неожиданно механизм дернулся, выпал из его рук и начал как-то странно жужжать. Вдобавок части шкатулки принялись вращаться без всякого участия Драко, словно мастерски сделанная заводная игрушка.

— Ишь, какая хитрая штукенция! — покачал головой седоусый дезертир, единственный из атаманцев, заметивший чудесное преображение шкатулки.

Наконец грани замерли, прозвучал новый щелчок. Пару мгновений со шкатулкой ничего не происходило, и тут нечто внутри снова щелкнуло, и шкатулка резко раскрылась, словно бутон.

— Ох… — растерялся Драко, с величайшей осторожностью приподняв шкатулку с земли, словно боялся, что та может опять схлопнуться и ему придется начинать все сначала.

Игриш чуть не свернул себе шею, пока пытался понять, что именно с такой тщательностью скрывал механизм. Драко долго подсвечивал себе спичкой и хмурил лоб, всматриваясь в нечто длинное и тонкое, сверкающее меж двух его пальцев.

Иголка?

Лицо Драко посерело от разочарования. Всего лишь простая костяная игла с широким ушком?! И ради этого он сутки напролет пытался вскрыть эту строптивую вещицу? Которая оказалась всего лишь искусно сделанной швейной шкатулкой… — читалось в его потухших глазах.

И Игриш хмыкнул, глядя на поникшую голову недруга. Зачем? — он сам не знал, но отчего-то ему очень захотелось.

Драко обратил на него глаза, которые в мгновение ока заполнились тупым бешенством.

— Ты чего это хмыкаешь, червяк? — прошипел он, сжимая иголку в побелевших пальцах. — Смеешься? Надо мной что ли?!

Игриш попытался было сделать вид, что просто закашлялся, но Драко вырос над ним и больно пнул его колено.

— Твоя что ли? Твоя, спрашиваю?! — совал он иголку Игришу прямо в нос. — Отвечай!

— Ой, отвали! — попытался мальчик оттолкнуть его, но Драко разозлился не на шутку. Схватил Игриша за волосы и повалил на землю.

— Эй, ты чего? — взвизгнул он, когда Драко вдавил ему коленом грудь.

Кончик иглы замер прямо напротив его глаза.

— Твои проделки, придурок? — не отставал Драко. — Ты думал это смешно, заставлять меня день напролет еб…ся с этой херней, когда ты прекрасно знал, что это пустышка? Смешно, да? А?

— Нет, — сглотнул Игриш, жмурясь. — Ничего я не знал…

— Врешь, мразь, — выплюнул Драко и дал мальчику пощечину. — Такие проделки самое оно для такого клопа как ты. Раз это твое, то сделаем так, что ты больше не терял эту иголку.

Не успел Игриш опомниться, как Драко схватил его за лицо, оттянул кожу и проткнул иголкой щеку — в двух местах, словно собирался сделать стежок. Мальчик бессильно завопил от боли, чем спровоцировал еще один удар — на этот раз в нос.

Больно было до слез. Больно и страшно обидно за свою беспомощность.

Драко слез с него и еще раз наподдал по ребрам. Игриш застонал — лицо горело огнем. Кровь была везде.

— Шутник х…ев, — сплюнул Драко и ушел.

Игриш немного полежал лицом в траве, заталкивая подступающие рыдания глубоко в себя. Отчаяние грызло его. Он не хотел лежать так. Хотел встать, но связанные руки мешали. Тогда мальчик, заворочился, хлюпнул носом и начал неловко подниматься, краем глаза замечая какие-то движущиеся тени. Поднял голову и встрепенулся.

Мимо них под конвоем атаманцев двигалась цепочка каких-то безоружных людей в изорванной одежде. Женщины, старики и пара ребятишек — человек десять, не меньше — испуганно переговаривались, рыдали, озирались, сбиваясь с шага, но колядники подгоняли их пинками и тычками древок копий. По их следам неторопливой походкой шагал Коляда.

Стоило им появиться, как выстрелы тут же стихли, уступив место тревожной, звенящей тишине, нарушаемой лишь звуком закатывающихся ядер. Игриш подумал, что пленников поведут к нему, но мрачная процессия миновала их компанию и начала взбираться на открытую всем ветрам насыпь, словно на театральную сцену.

Все затаили дыхание, не понимая зачем Коляда привел сюда этих грязных, истерзанных людей.

Коляда забрался вслед за ними на насыпь и схватил за руку женщину, которая стояла ближе всех. Она вскрикнула, когда он принялся тащить ее к дымящейся пушке, а следом и к краю насыпи, за которой земля уходила под уклон и срывалась в ров. В его руке хищной остротой сверкал кинжал.

— Эй, Серго! — во все горло заорал Коляда, когда оба они оказались перед глазами сотен людей, замерших в недоумении по обе стороны рва. — Где же ты, трус?! Где ты прячешься, пока эти люди умирают за тебя?

Ему ответили грязной бранью, предлагая подойти поближе, но Коляда только поднял кинжал и приставил его к горлу рыдающей в голос женщины.

— Или Серго давно нет за этими стенами? Он давно бросил вас охранять свое добро, как сторожевых псов, а вы покорно умираете за его грехи?! Позор на ваши головы, сыны Вольного Пограничья! Эта кровь тоже на руках Шкуродера!

С этими словами он полоснул женщину по горлу. Со стен страшно завопили, когда Коляда пинком сбросил хрипящую жертву с насыпи — ее тело изломанным комом покатилось по уклону, безвольно размахивая конечностями, пока не сорвалось в ров и не ушло под воду. Тут же частокол разразился одиночными выстрелами, а в руках Коляды завыла старуха, от страха еле держащаяся на ногах. Лезвие снова окрасилось алым, старая женщина забулькала, хватаясь за рассеченное горло, и полетела вниз, а Коляда уже волок за собой еще одного несчастного, которого постигла та же судьба.

Наконец осознав, что их привели на бойню, пленники попытались вырваться из кольца копий, но колядники начали бить их нагайками и толкать к краю насыпи. Из их рядов вышли двое и с остервенением сами пустились резать людей, словно овец — протыкать им животы, резать глотки и сталкивать окровавленные тела с насыпи, заполняя трупами ров, который уже окрашивался алым. Игриш с ужасом осознал, что одним из колядников, охотно принявшим участие в резне, оказался Драко. Парень волок за собой за ногу воющую от ужаса десятилетнюю девочку, держа в другой руке обнаженный, плачущий Куроук. Что он с ней сделал, осталось для Игриша тайной — его выворачивало наизнанку. Безумный визг стрелою пронзил уши и оборвался на высокой ноте.

Частокол выл от ненависти, разражаясь свинцовым огнем, а тела все падали вниз, оставляя за собой кровавый след. Пара пуль пометили Коляде плечо и вспороли плоть на ноге, но он даже бровью не повел — остался стоять рядом с бомбардой, вокруг которой без передышки возились атаманцы. Он сжимал окровавленный клинок и ухмылялся в усы. Драко примостился рядом — страшный, алчущий крови меч он упер в землю и по-волчьи выл на округлившийся диск ледяной равнодушной луны.

— Выходите, трусы! — кричал Коляда размахивая кинжалом. — Выходите и сражайтесь, или я заполню этот ров трупами по самые колья! Если Шкуродеру мало крови, то я с удовольствием сделаю так, что он в ней захлебнется!

А к ним все шагала колонна отчаявшихся пленных — колядники пронзали людей копьями и сбрасывали несчастных в ров, в объятия бушующих волн. Среди них сразу трое колядников с дубинками заталкивали на насыпь Горюна, затянув ему веревку на шее и осыпая кузнеца ударами.

Тут кто-то остервенело вцепился Игришу в загривок, втолкнув и его в общую кучу, обреченных, покорных овец. Людей выдергивали из толпы, пускали кровь и бросали вниз, снова хватались за отворот зипуна, за руку, за ногу, за порванную юбку, рвали плоть сталью и отправляли пропадать во рву.

Горюн бился как разъяренный медведь, но скоро и он упал на колени, схватившись за окровавленную голову. Тогда атаманцы вцепились в него с новой силой, подвели кузнеца к скату, мокрому и скользкому от натекшей крови, и оставили перед Колядой, взгляд которого затуманился от стойкого запаха смерти. Тот рассек горло очередному беспомощно хрипевшему старику, толкнул его с насыпи и обратил свой взор на Горюна и Игриша, которого тоже повалили в пыль рядом с непокорным кузнецом.

— Не надейся уйти отсюда с чистыми ручонками, Горюн, — покачал головой Коляда, когда кузнец со стонами начал подниматься на ноги. — Ты сделал свой выбор очень давно и тебе от него не отвертеться. Я жесток, но милостив. Даю тебе шанс.

Его рука коброй вцепилась Игришу в волосы и подняла его на ноги, причинив тому жуткую боль. Горюну в руку вложили липкую от крови рукоять кинжала. Следом обоих толкнули навстречу друг к другу.

— Нет! — запротестовал Драко. — Это мой пленник! Ты не можешь…

— Заткнись, — бросил юному таборщику Коляда, даже не удостоив того мимолетного взгляда. — Твоего одноглазого мы и так располосуем, если он еще жив. Не нужен тебе этот червяк.

От ужаса Игриш не смог даже завопить, когда ледяное лезвие кинжала оцарапало ему кожу на шее. Горюн возвышался над ним, вполовину закрывая ветряное небо и молчал. В ушах стоял грохот выстрелов и стоны захлебывающихся людей, которые барахтались во рву. Пахло гарью, кровью и потом.

Горюн тяжело занес кинжал над головой…

И резко выбросил вперед. Клинок крутанулся в воздухе и впился Коляде в плечо. Разбойник охнул, но удержался на ногах, когда кузнец развернулся — впечатал тяжелый кулачище в скулу Драко, стоявшему ближе всех, сграбастал Игриша за грудки и вместе с ним, уворачиваясь от летящих в него копий, сиганул вниз — в черную, невидимую круговерть, где пропадали тела убитых.

Мир завращался перед глазами Игриша — провернулся раз, другой и сделал еще бесконечное количество витков. Мальчик не понимал, почему все вращается, и зачем этот здоровый бык обхватил его руками и с какой целью вращается вместе с ним. А потом в бок пришелся сильный удар и воздух разом покинул легкие мальчика. Их развернуло и подбросило в воздух, а потом они снова ударились о землю — и покатились дальше, взрывая землю ногами, пока сзади вопили от ярости.

Один болезненный удар сменялся другим. Игриш зажмурился, молясь, чтобы это побыстрей закончилось, но тут во все стороны плеснуло ледяной водой, и они с Горюном начали тонуть. Игриш попытался закричать, но мутная вода охотно кинулась ему в рот, и он только беспомощно забулькал, барахтаясь изо всех сил — только бы остаться на поверхности. Но чья-то сильная рука ухватила его покрепче, встряхнула и потащила куда-то, на глубину.

Остатки света померкли, хлопки выстрелов, крики и ругань притихли, рассеялись, превратились в едва поднятое бормотание. Вокруг стало черным-черно — он мог разглядеть лишь, как нечто быстрое взрывало черноту с дикой скоростью, оставляя за собой шлейф из пузырей. Его кидало, мотало и вращало, словно изломанную игрушку. Постоянно влекло куда-то вниз — туда, где света не было и в помине. Один лишь холод и тьма. Почти такие же, что и в давно ожидающем его колодце.

Игриш не сопротивлялся. Он не мог разобрать где верх, а где низ, боялся даже вздохнуть. Холодная тяжесть заливала ему желудок и легкие.

Тьма и сырость ждали его. Он знал это очень давно.