Казя теперь труп

Глава 10 Кафе «Казя и Кузя»

Спотыкаясь и едва различая дорогу, Казя брела к своему кубу, то есть к своей могиле. Всё вокруг расплывалось и накладывалось на жуткую картину тети-Таниной ноги, – Казя плакала. В трансе она добралась до мостика и, только переходя его, сообразила, что попасть к себе «домой» не сможет, ведь куб герметичен и у него нет ни окон, ни дверей. Про способ «топ-топ, хочу в свой гроб» она, честно, забыла. «Что делать, что делать? – запаниковала Казя. – Сейчас санитары явятся, а тут я. Загребут еще заодно с теть Таней!»

Она развернулась и бросилась назад. Если не можешь попасть в свою могилу, надо спрятаться в чужой. К Склепу и Игнату она идти не хотела, к Мане тем более. Лекс ее точно принял бы, но занимается ли он дома? А вдруг он учится у Стаси, в универе или еще где? Решение нашлось само и оказалось таким очевидным, что…

Казя вбежала в разваливающийся зыбкий дом, в тот, в котором совсем недавно они так тихо и мирно пили кофе. Вбежала и дверь за собой захлопнула. И выдохнула облегченно:

– Фух, успела до санитаров! И Фёдра не подвела, и в больницу не попаду. И вообще, отсюда есть подземный ход в мой куб.

На всякий случай Казя и ставни на окнах прикрыла. Теперь ни один санитар не догадается сюда заглянуть! А значит, можно не спешить к себе в могилу. Убрать посуду со стола, привести всё в порядок. А потом да, потом к себе. Как обещала.

Сказано – сделано. Кассимира собрала чашки, снесла на кухню, вымыла, как могла (средств для мытья посуды не было никаких, поливать пришлось из кувшина, одной рукой льешь, второй кое-как моешь, неудобно). Взяла высохшего зайца и собралась уже идти к себе, но отчего-то не пошла. Признаться себе в том, что ей ужасно хочется хоть одним глазком посмотреть на этих страшных санитаров, Кассимира не могла, поэтому она нашла другое оправдание своей задержки. Она сказала зайцу:

– Знаешь, неизвестно же, сколько времени мне придется торчать в своей могиле. Вряд ли я умру с голоду, поскольку и так уже умерла. Но запастись провиантом на случай долгой осады точно имеет смысл. Да?

Заяц Кузя не возражал.

Казя засучила рукава и принялась готовить. Разваливающаяся на части тетя Таня не выходила у нее из головы, а воображение рисовало жуткого вида санитаров в виде двухметровых детин-мясников в окровавленных белых халатах.

– А может, они не такие! – сама себя уговаривала-утешала Казя. – Может, они вообще – женщины или девушки, добрые и ласковые?

Поверить в доброту существ, уволакивающих остатки бедной Тани в больницу, из которой нет выхода, было практически невозможно. В голове Кази крутилась та дурацкая песенка из детства, о которой напомнил Склеп: «Бежит по полю санитарка, звать Тамарка. В больших кирзовых сапогах, на босу ногу, да оба левых…»

– Нет, это вообще дурдом! Не буду об этом даже думать! Надо о бытовом, о простом. Вот огонь убавить, потом миску ополоснуть. Ой, горит!

Нет, кукурузные лепешки на этот раз не подгорели. Казя сварганила сладкие и соленые, двух видов. Сложила в расписанный листьями туесок (листья были желтые, бурые и коричневые – осенние) и укутала его полотенцем.

– Еще кофе сварю побольше – и пойду. И это… Хорошо ли я закрыла ставни? Надо бы проверить. Я мигом.

Она поставила на огонь котелок и на цыпочках поднялась наверх, на первый этаж (кухня находилась ниже уровня земли По-Мира).

Наверху было тихо и сумрачно. Рассеянный серый свет проникал сквозь щели ставен, а боковое окошко, в которое нагло и настойчиво лез куст, вообще не было закрыто. Казя выглянула в него, но ничего, кроме веток, и далее еще веток, и еще веток, не увидела. Убедившись в том, что притворить это окно невозможно – нечем, Кассимира пробралась к окнам, ведущим на улицу. Закусила губу, выдохнула и прильнула к щелочке. И очень вовремя! По улице гуляли…

Нет, не санитары.

И не по улице, а над улицей.

Над дорогой вились седые светящиеся ветры. Они медленно летали, заметая воздух, отдельными потоками. Казя насчитала штук пять. Отчего-то ей не было страшно.

Внезапно один из ветров свернул в ее сторону, ударил в дверь, та жалобно скрипнула. Казя вздрогнула и отпрянула от окна, уставившись на дверь. И увидела, как ветер спокойно проник сквозь нее, сгущаясь на пороге.

Стало светло.

Ветер сгустился настолько, что предметы за ним почти перестали быть видны. Вскоре перед Казей стояла здоровая такая тетка почти двухметрового роста в плотной болотных оттенков юбке выше колен и лилово-землистой водолазке с длинными рукавами, почти закрывающими пальцы. На плечи тетки был наброшен халатик ослепительной белизны. Казя поостереглась заглядывать тетке в глаза, поэтому ни лица, ни прически не рассмотрела, а скользнула взглядом вниз, на ноги, и обомлела, увидев большие кирзовые сапоги, основательно залепленные подсохшей грязью.

– Оба левых… – прошептала Казя.

– Звать Тамарка, – усмехнулась-представилась тетка и протопала к ближайшему столику. – Кстати, меня и в самом деле зовут Тамарой. А образ… Ну вот сегодня такой. Кофейком угостишь?

Казя икнула, сглотнула, проморгалась, кивнула и бросилась вниз, на кухню, не чуя под собой ног.

Кофе выкипел и залил очаг. Казя ойкнула, принялась наводить порядок. Так, вылить остатки сюда, огонь развести заново. Время на это все нужно, а там эта… Клиентка? Санитарка? Тамарка? Ветер? Разозлится, если будет долго ждать. Ой, блин, ой, оладик, что делать-то?

Кассимира схватила туесок с лепешками, тарелку, салфетку и помчалась наверх.

Санитарка Тамарка возвышалась над столиком, сияя халатиком и снежной шапочкой-таблеткой, покрывающей каштановые густые, слегка вьющиеся локоны.

– Давайте я пока вас лепешками угощу, а кофе сейчас поставлю, я быстро, – залепетала Казя, хлопоча.

Гостья кивнула:

– С огнем не возись, лучше кофемашиной воспользуйся. И сметанки, если можно.

У Кази никакой сметанки, естественно, не было. И кофемашины тем более. Однако возразить она не посмела, ушла на ватных ногах.

Спустилась и ахнула. Кухня преобразилась. В целом она по-прежнему осталась какой-то средневековой, но теперь тут появились: кран с мойкой, кофемашина и большущий холодильник. Все это было непривычного вида, словно из другой реальности. Ближе к стим-панку. Первым делом Кассимира заглянула в холодильник. Кринка со сметаной нашлась немедленно. Рядом с ней стояли банки, прикрытые яркими крышками и обвязанные ленточками. Кажется, в них были варенья и джемы, но сказать наверняка пока было невозможно. Вторым делом Казя включила кофемашину.

– Воду залей, – подсказала возникшая за спиной Тамарка. – Вот сюда, в воронку. Чашку сюда ставим. Кофе сюда. Теперь вот этот рубильник надо вниз… Запомнила?

Казя сообразительная, сразу запомнила.

– Умница, – похвалила ее Тамарка. – И ручку покрути. Машинка-то механическая, электричества у нас нет.

Вскоре они мирно и покойно сидели за столиком, попивая кофе и закусывая лепешками, словно старые школьные подруги, встретившиеся спустя много лет. Казя немного робела, конечно.

– Как назовешь кафе? – спросила Тамарка.

– Пока не решила.

– А идеи есть?

Идей у Кази не было, она не озадачивалась этим вопросом ранее.

– У меня заяц игрушечный есть. Зовут Кузя. Можно назвать «Казя и Кузя».

– Отличное название! – одобрила Тамарка. – Просто супер.

Зачерпнула брусничного варенья и полила им лепешку.

– А вы… – осмелела Казя. – Вы правда санитарка?

– Да, нас так называют. На самом деле я – светер.

– Кто?

– Светер, светлый ветер, забирающий развоплощающихся в больницу.

– А-а-а…

– Сразу скажу: вернуть твою тетю Таню мы не сможем. Ей как личности конец.

– А-а-а…

– Мы спасаем ту часть, которую человеки в обиходе называют душой.

– О, так спасаете все-таки!

Тамарка покачала головой и с сожалением пояснила:

– Боюсь, ты неверно понимаешь. Еще раз: тети Тани больше не будет. По факту ее уже нет. Нет как живого человека – она мертва уже много лет. А теперь нет и как нежити, поскольку – ты сама видела…

Тамарка всмотрелась в Казю, да так, что девку едва не раздавило под этим тяжеленным взглядом, и продолжила:

– А, ясно. Ты не все видела, только ногу. Там, под одеялом, было все еще хуже. Здорож Фёдр вам не показал. И правильно сделал. Незачем тебе это знать, детка. Неживи тут спокойно, сколько протянешь. Потому что ты мне нравишься. Ты молодец.

Казя и рада была бы нежить спокойно, но понимала, что теперь у нее вряд ли это получится.

– Так душа ж… Вы сами сказали!

– Мы называем эту часть личности соахом.

– Чё? Ладно, пусть будет соах. А он же вечен? А как он устроен? Он материален?

– Ничто не вечно, строго говоря. – Тамарка потянулась за сметаной. – Но в масштабах, которые нас интересуют, можно сказать, почти вечен. Его, конечно, можно специально разрушить. Но мы же не варвары. Как он устроен, в двух словах не объяснить. Можно только привести некоторые аналогии, чтобы ты примерно поняла. Он метаматериален, но несколько эм-м… Несколько миллиграмм соаха, так скажем, вполне себе материальны. Слушай, а сметана прямо вкусная, да?

Кассимире было не до сметаны.

– Итак, аналогии. Ты примерно представляешь себе, как устроен комп? Так вот. Личность – это твой рабочий компьютер. В нем есть программы, память, картинки. Ты можешь написать текст, поработать с фотками, поиграть, отредактировать видео, заглянуть в соцсеть. А можешь и новую программу написать, если умеешь.

– Я не умею.

– Неважно. В принципе ты можешь даже залезть в железо и там что-то изменить.

– Я не могу.

– Неважно. Это же только аналогия. Ты не можешь, кто-то другой может. Короче, работающий комп – это личность. Это ты. Но если все сломалось, полетело, если проги не восстановить, можно попробовать сохранить саму основу. Железяки, платы. И использовать по новой. Будет новый владелец, новый пользователь… Кстати, часто удается и память сохранить. Понятно?

Казе было ни хрена, ни перца не понятно. Но она согласно кивнула. Потом сказала со вздохом:

– А я-то думала, душа вечна. То есть соах…

– Так и есть. Он практически неубиваем – по крайней мере, в наших мирах. Про остальные не скажу.

– Так что толку, если личности каюк?

– Ну извини.

Тамарка доела лепешку, допила кофе.

– Мне пора. Ты заходи, поговорим.

– Куда заходить-то?

– А ко мне. В эту, как ее… В больничку. Куда ж еще!

– А… А как я туда попаду?

– А я тебе ниточку оставлю. Ты ведь умеешь по ниточкам ходить, только мы с тобой по разные стороны баррикад пока что. Впрочем, это не имеет значения.

Казя хотела было возразить, ведь три шага в никуда и позорное бегство в свой гроб не могут считаться хождением по ниточке. Но Тамарка развернула руку ладонью вверх, вытянула из нее ослепительно-белую паутинку и метнула ее к окошку, тому самому, которое не закрывалось и в которое лезли ветки. У рамы ниточка раздвоилась и закрутилась: левая сделала оборот по часовой стрелке, правая – против. Рама сверкнула молнией и потухла.

– С-с-с… Спасибо! – кивнула Казя. – А баррикады – это…

Тамарка не дождалась конца вопроса, свернулась светром и исчезла. Казя не успела понять, просочилась она сквозь дверь или, допустим, вылетела в трубу – у правой стены находился камин, так что труба в кафешке была.

Кассимира долго сидела у стола, опустошенная, ошеломленная, морально раздавленная. Кофе ее остыл, лепешка совсем задубела. Может, час прошел, а может и день. Ей сильно не понравилась эта продвинутая, способная на многое Тамарка.

– Тук-тук! Есть неживые? Войти можно?

Надтреснутый голос принадлежал здорожу Фёдру, Казя его мгновенно узнала, встрепенулась:

– Да-а! Не заперто!

Фёдр вошел. Выглядел он на миллион: посвежевший, помолодевший, седой, но подстриженный на современный лад.

– Какой у вас прикид, просто класс! – сделала ему комплимент Казя.

– Что?

– Одежда, костюм в смысле.

– Это новая униформа! Меня повысили. За отличную работу! – похвастался Фёдр. – И благодарность объявили. А это тебе.

Он достал из-за пазухи завернутый в газету «Пущинская среда» букетик крокусов.

– Какие милые! – восхитилась Казя. – Спасибо!

Она бросила взгляд на газету, и ее брови поползли вверх:

– Фёдр, а какое сейчас число? Там, наверху?

– Двадцать пятое апреля. Понедельник. Две тысячи двадцать второй год. Весна в этом году холодная, поздняя. Но вот – цветочки уже.

– Как апрель? Как двадцать второй год?!

Фёдр только руками развел:

– А ты, я гляжу, времени даром не теряла. Сметана, варенье. Вывеска такая красивая.

– Какая вывеска?!

Казя выбежала на улицу. Фасад дома изменился. Дом уже не был полупрозрачным. Кусты отступили и нежно зеленели. Дерево в углу за скамейками цвело (что это за дерево – вишня, слива, яблоня – Казя не знала). Над входом красовалась вывеска «Казя и Кузя».

Фёдр выглянул, остановился на пороге:

– Эй, Кассимира Пална, могу я рассчитывать на чашечку кофе?

– Сейчас! А вот лепешки, угощайтесь! Эти соленые, а вот эти с сахаром.

– Благодарствую.

Внизу ничего из подарков Тамарки не исчезло. Даже кое-что новое появилось. Плита – нормальная такая плита, даже с духовкой. Большая разделочная доска, дубовая или ольховая – солидная. На ней лежала рыбина, килограмм на восемь, не меньше. Казя быстренько сварила кофею, решив справиться с рыбой попозже, и поднялась к Фёдру.

– Ну, рассказывай!

Казе отчего-то не хотелось делиться с Фёдром своей встречей с Тамаркой. Наверное, чуйка сработала. Фёдр такой, наверняка доложит в Небесную Канцелярию. Не зря его повысили. Лучше смолчать. Молчание – не вранье, верно?

– Да мне особо и нечего рассказывать, дядя Фёдр! Я как от тети Тани пошла тогда, дошла до своего куба. А попасть в него не могу – он же герметичный!

– А «топ-топ, хочу в свой гроб»?

– Ой, я со страху про это забыла совсем! Такая у меня паника была. Я боялась, что санитары придут и меня загребут вместе с Таней.

– Это правильно, что боялась, – похвалил ее Фёдр. – А потом что?

– Потом что… На мостике, который к кубу ведет, я сообразила, что к себе не попаду, дверей-то в кубе нет. А прятаться надо. Повернула, решила у кого-нибудь из вас схорониться. А по дороге вспомнила, что могу сюда зайти, а отсюда уже к себе попасть. Ну вот так и сделала.

– То есть прошла к себе?

– Не. Я заскочила, дверь закрыла, ставни закрыла, спустилась вниз. Решила себе кофе сварить, а то ж непонятно, сколько потом в могиле сидеть. Думала с собой еду взять.

– Нам не нужна еда, мы можем вообще без еды, – возразил Фёдр.

– Это да, – согласилась Казя. – Но я еще не привыкла.

– Ладно, а потом что? А вывеску ты когда сделала? А сметана откуда?

– Я не делала вывеску, клянусь! Она сама появилась! И сметана. И варенье. Оно все само появляется!

Фёдр усмехнулся, но ласково:

– Эк ты дурочка, малолеточка! Конечно, оно само. Мы тоже себе домá не строили, стругая доски и таская камни. Но чтобы что-то появилось, нужно этого захотеть, потом представить себе, подробно, в деталях. Или не в деталях. Но – сотворить. Мысленно. И проговорить вслух, лучше в стихах. Иначе не появится.

– А, тогда да. Я хотела! И вслух проговорила, так и сказала, хочу, чтобы кафе называлось «Казя и Кузя». Только в стихах я не говорила, я так… Прозой.

Фёдр кивнул, употребил соленую лепешку, макнув ее в сметану.

– Иногда можно и прозой. А кто такой Кузя? Почему Кузя?

– Это мой заяц плюшевый, сдубленный. Я его так назвала. А что, плохое название? Вам не нравится?

– Мне нравится.

Он отправил в рот сладкую лепешку, макнув в варенье.

– Мне, знаешь, теперь все нравится. Танюху жалко до одури, но светлая ей память, что поделаешь. А остальное все нравится. Потом пойдем наверх, прогуляемся. Я тебе такое покажу! Я теперь летать умею.

Казя ахнула.

– У вас крылья?

– Не, иной механизм. Просто так для развлечения использовать нельзя, только купол проверять. Я уже освоил.

– Кру-у-уто!