Казя теперь труп

Глава 15 Посиделки в столовке

В мире живых наступило одиннадцатое мая.

Одногруппники Лекса два дня назад побывали наверху, посмотрели праздничное шествие, восхитились салютом и концертом в честь Дня Победы и теперь живо обсуждали увиденное, заняв угловой стол в студенческой столовой на первом этаже.

В их группе было всего четверо студентов.

Одному немедленно дали кличку Гусар, поскольку при жизни он и был самым настоящим гусаром, погиб в бою и маялся неприкаянной душой в степях на юге страны. Отходить далеко от места, где его закопали, он не мог, живых людей видел редко, а мертвых – ни разу за сто с лишним лет. Потом ему повезло: неподалеку провели дорогу, построили село, и вскоре рядом с его могилой образовалось новое кладбище. И только тут в Небесной Канцелярии схватились за головы и обнаружили потеряшку. Кто там, наверху, посодействовал, неизвестно, но Гусару выдали приглашение на День открытых дверей в Подпущинский университет. И он, не будь дурак, немедленно им воспользовался. Гусару было около тридцати, он считал, что «дожил до седин», и в его шевелюре присутствовали серебряные прядки. Щеголял в мундире, подкручивал усы и страдал без «настоящего табака». На лекциях задавал массу глупых вопросов, выказывая полное незнание буквально всего, от азов математики до элементарных основ общения. Толерантности в нем было ноль, зато чести – хватило бы на всю группу и еще осталось.

– Жаль, что тебя не было! – сетовал Гусар, обращаясь к Лексу. – Такое было! Уж на что у нас в полку были мастера потехи устраивать, но чтоб такое! Ты не представляешь!

– Да я представляю, представляю, – вяло возражал Лекс. – Я ж не так давно умер. С детства все это видел.

– Не, брат, врешь! Такого ты не мог видеть! – не унимался Гусар.

– Да видел он, уймись, – кривилась Оленька.

Оленька была второй одногруппницей Лекса и одной из самых юных студенток в универе. Она выросла в хорошей, достаточно богатой семье, стала третьим ребенком, желанным, умным и здоровым, следом за двумя старшими братьями, и нежно любила младшую сестренку Нику – разница между девочками была значительная. К сожалению, второй брат не отличался кротким нравом и еще подростком связался с не самой лучшей компанией. Пытаясь вытащить брата, Оленька и умерла – один из отморозков пырнул ее ножом. Горе в семье было невообразимое. Брата отец у правосудия отстоял, виновный сел в тюрьму, а Оленьку за три дня до семнадцатилетия и за неделю до выпускного школьного бала похоронили в саду загородного дома. Точнее, кремировали, а урну установили в невероятно красивой нише в виде алькова над беломраморной кроватью – все это под мраморным же навесом, вокруг цветы, вазы, небольшой изящный фонтан с олененком… Работал над проектом один из известнейших в Москве скульпторов надгробий. Погибла Оля-олененок в июне две тысячи восемнадцатого года, а к сентябрю мраморное чудо уже было возведено.

Ангелы являлись за ней трижды, а предки встали в очередь, чтобы увести с собой в родовые гнезда, когда она отказалась возноситься. Оля была тверда: никуда и ни с кем. Ее оставили в покое. Спустя год после ее смерти родители приняли в дом двенадцатилетнюю Олесю, девочку сложной судьбы и такого же сложного характера. Матери приснилось, что «Олененок посоветовал приютить это солнышко», хотя Оленька ни сниться, ни являться никому еще не умела, только по дому невидимой тенью скользила и наблюдала. Олеся оказалась неплохим созданием, но не светлым. Проявляла интерес к готике, рисунки Оли постепенно со стен поснимала и заменила выносящими мозг аляповатыми плакатами. Впрочем, Леся или Лисенок (так теперь ее называли по ее же просьбе) с рисунками и тетрадками почившей поступила мудро, сложив все в красивые «мемори-боксы» и объяснив это тем, что так они лучше сохранятся и на солнце не выгорят.

Три с хвостом года спустя Оленька обнаружила приглашение на День открытых дверей и решилась.

– Самое крутое фейерверк-шоу я лично видела в Дубае, когда мы ездили туда за покупками, – продолжила Оленька. – Мне вообще там очень понравилось, я бы там осталась жить… Я бы в любом месте осталась еще пожить, по правде сказать.

С этим никто не спорил, даже Гусар.

– Мне грех жаловаться, я пожил так пожил, – вставил свои пять копеек третий одногруппник, Милаш. – Девяносто один год, как лист с бржизы!

Полное имя Милаша было – Микулаш Бржиза, он был чех по происхождению, а «бржиза» в переводе с чешского означает «береза». Микулаш рос в Праге, учился некоторое время в Советской России, участвовал во Второй мировой, попал после ее окончания в Питер, на старости лет переехал в Подмосковье, где успел порассказать внукам и правнукам былей и небылиц и даже издать за собственный счет небольшую книгу в мягкой обложке о своих похождениях. В книге были явные отсылки к «Бравому солдату Швейку», но Микулаша это не смущало. Один экземпляр родные положили ему в гроб, и теперь дубли этой нетленки Милаш дарил всем направо и налево, даже в университетскую библиотеку принес. Умер он в восьмидесятом, после Московской олимпиады, на которую очень хотел попасть, но возраст и здоровье не позволили. Став нежитью, Милаш непроизвольно принял образ того себя, который благодарные ему потомки изобразили на памятнике. И теперь в студенческой столовой напротив Лекса сидел полноватый гладко выбритый мужчина сорока – сорока пяти лет, в белой сорочке и вязаном жилете с ромбами. С момента появления в универе никто не видел его ни в чем ином.

Милаш не был педантом в строгом смысле этого слова, однако отличался дотошностью и был аккуратен. Лекции конспектировал (как и Оленька), дополнительную литературу читал, на глупости не отвлекался. И, как, наверное, почти все чехи, очень любил пиво – к счастью, на его отсутствие в универе жаловаться не приходилось.

– Ну, Алексей, рассказывай, зачем нас собрал! – сказал Милаш, прерывая тем бессодержательный разговор о салютах и дубаях.

– Это будет долгий разговор, – предупредил Лекс.

– Тогда погоди, я еще бутылочку темного себе принесу. – Милаш выпростал пузико из-под толстой деревянной столешницы и направился к барной стойке.

– И мне чарочку! – крикнул вслед Гусар.

– Нашел официанта! – бросил через плечо Милаш. – Поживи с мое, потом приказывай.

Гусар чертыхнулся и отправился сам.

– Лекс, а где твоя подружка, Тик-Тик, я давно ее не видела? – поинтересовалась Оленька, когда они остались наедине. – И еще у тебя вроде бы другая подружка была, которая не поступила, такая синенькая, тоненькая, которая долго-долго анкету заполняла.

– Синенькая – это Алинка-Малинка, я про нее расскажу, с ней проблема, – ответил Лекс. – Она, кажется, превращается в куклу или развоплощается – я точно не понял. А Тик-Тик потеряла пропуск и застряла на нашем кладбище. Наверное, навсегда…

– Ой! – Оленька зажала рот ладошками. – Ой, ну как же так-то?

– Ну вот так, – развел руками Лекс. – Боюсь, что это все по моей вине. Сейчас остальные подойдут, расскажу.

Оленька кивнула:

– А Какакий не смог помочь? Вы же дружите…

– Ну его! – нахмурился Лекс. – Как узнал о том, что Тик-Тик мне помогает, сразу слинял. Учеба у него, дела вдруг неотложные.

– Думаю, он на Тик-Тик виды имел, а она с тобой, вот и… – осторожно заметила Оленька.

– Что я слышу, что я слышу, кто на кого виды имел? Шарман, шарман! – Гусара вдохновляли любые сплетни.

– Да никто ни на кого не имел, – отмахнулся Лекс. – И вообще сейчас Милаш подойдет, все узнаете.

Милаш подошел и осторожно установил на стол огромный поднос с пивом, креветками, колбасками, серым круглым хлебом и зеленью.

– Угощайтесь!

– Ха, а говорил – не официант! – не удержался Гусар.

Милаш сжал кулаки.

– Начинай уже, не тяни! – попросила Оленька. – Ребята, прекратите!

«Ребята» утихомирились, переключаясь на пиво.

– Начинай! – разрешил Микулаш Бржиза, выбирая самую сочную колбаску.

Лекс сдвинул поднос с закусками и положил на стол большую тетрадь, из которой торчали разноцветные закладки.

– Что это?

– Улики!

– Улики?! Ого!

– Не сами улики, а наши с Тик-Тик записи, зарисовки, план кладбища. Из улик я принес сюда только крышку от кастрюли. Ее потом покажу, я ее Зару и Квазару отнес, пусть исследуют. Она такая – точно не из нашего мира.

И Лекс начал рассказ.

Дошел до момента, когда они с Тик-Тик не смогли спуститься на кухню, открыл тетрадь и показал:

– Примерно вот такая печать там была.

Милаш и Гусар глянули, пожали плачами.

– Надо у библиотекарей спросить, – сказал Милаш.

Оленька глянула и ахнула:

– Видела, видела такой знак!

– Где?

– Да на воротах нашего дома! Я после смерти могла спокойно ходить по всему нашему участку и дому, а как приближалась к воротам – все, дальше ходу не было. Даже на машине не удавалось выехать. Я залезала на заднее сиденье к папе, но нет. Он выезжал, а я оставалась.

– И?

– Что «и»?

– Знак где был, на воротах?

– Почти. Не на самих воротах, а как бы сразу за ними. В воздухе. И там еще красный крест был.

– Красный крест? Какой?

– Обычный, как на машинах скорой помощи.

– Ясно, – вздохнул Лекс. – Спасибо. Это ценная инфа. Собственно, мы с Тик-Тик так и поняли, что это все санитары сотворили. Тетю Таню с концами в больницу забрали, остальных подержали и выпустили, частично стерев память и заменив ложными воспоминаниями. А Казю попытались запечатать в подвале, но она как-то выбралась и теперь где-то ходильничает. Что ж, все сходится. Пойду-ка я тоже возьму себе пива или сока…

Лекс встал.

– И мне чарочку, – попросил Гусар.

– Па-а-даж-ди-ти, милый пан! Подождите! – взволновался вдруг Милаш. – Ничего не сходится. Давайте разбираться. Где была Казя, когда подвал запечатывали? Как ее санитары могли не заметить? Откуда крышка странная? Почему на печати Оленьки крест есть, а на кухне нет? Если санитары ставят печать-крест, то и на кухню должны были поставить. Почему санитары не забрали Алину? И, самое главное! – Тут Милаш взял торжественную, прямо-таки театральную паузу.

– А что самое главное?

– Самое главное – это Тик-Тик! Ее надо вызволять, и немедленно!

– Это да, – вздохнул Лекс. – Но как? У нее же теперь нет пропуска.

– А ты в их деканате был? Ситуацию объяснил?

Выяснилось, что Лекс не был.

– Так дуй туда немедленно! А потом с новостями – к нам. Пиво и сок подождут.

Лекс отправился в деканат факультета человековедения.

Если секретарем факультета метафизики была милая, всегда готовая помочь студентам девушка, то на факультете человековедения Лекса встретила ее полная противоположность – суровая тетка старой закалки. Цвет ее лица был столь несвеж, словно она попала сюда уже в хорошо подгнившем состоянии.

«Бр-р, могла бы уж поработать над этим!» – подумал Лекс, всеми силами стараясь не отводить взгляд, сохраняя приличия.

– Я вас слушаю! – сухо произнесла тетка.

– Моя подруга Тик-Тик, первокурсница вашего факультета, потеряла пропуск на Подпущинское кладбище, – начал Лекс.

– Растяпа! – отрезала тетка.

– Абсолютно с вами согласен, – как можно вежливее склонил голову Лекс. – Но дело в том, что она потеряла его, уже находясь на вышеуказанном кладбище…

– А мне к чему знать эти подробности? – Кислая мина на землистом лице тетки не обещала позитивного завершения разговора.

– Так она застряла на кладбище и не может вернуться в университет!

– Почему это?

– Так пропуск же потерян…

– Перестаньте червивить мне мозг! – взвилась тетка. – И передайте своей подруге, что она пропустила уже две лекции, и, если намерена пропускать и дальше, будет исключена!

– Но…

– Никаких но, молодой нечеловек! Более дурацкую причину пропусков придумать невозможно! Пропуск она потеряла! Зачем она вообще тащила его с собой?

– Но…

– Дура!

– Но…

В этот момент дверь деканата открылась и вошла, а точнее внеслась ураганом… Тик-Тик. Вид у нее был никакой. То есть полуголый и шарообразный. Глаза безумные. Волосы всклокочены.

– Явилась – не запылилась! – взвилась секретарша. – Забирайте вашего друга и вон отсюда! И постыдитесь! В каком виде вы позволяете себе гулять по учебному корпусу? Наглая девица. Моя бы воля, я бы уже вас исключила.

– П-п-п… простите! – пролепетала Тик-Тик. – Я больше не буду!

– Ух! – кипя от возмущения, землистая тетка демонстративно отвернулась к стоящему рядом стеллажу и принялась яростно рыться в бумажках.

Лекс схватил Тик-Тик за что пришлось и выволок в коридор, не забыв напоследок поблагодарить секретаршу и извиниться и за себя, и за свою подругу.

В коридоре Тик-Тик дала волю эмоциям – то есть окончательно превратилась в шар верхней частью своего тела. Разошедшаяся по всем швам блузочка теперь висела тремя тряпочками на телесах, более похожих на бесформенное пышное тесто.

– Я! Они! Там! Я! А они!

– Что случилось? Как ты сюда попала? Да успокойся уже!

– Они все опять исчезли! – в истерике выкрикнула Тик-Тик. – Алинка в подвале! А я сбежала. Меня дверь пустила обратно, оказывается, пропуск больше не надо предъявлять. Студбилета достаточно…

Высказав главное, Тик-Тик рухнула без сил. Лекс попробовал ее поднять, но не справился. Да что ж ты будешь делать!