Китайская головоломка [другой перевод]

ГЛАВА 12

— Я должен поговорить с тобой, Чиун, — сказал Ремо.

Он прикрыл за собой дверь, оставив позади всё ещё распластанную, измученную и полностью выжатую Мэй Соонг.

Чиун уселся в свою излюбленную позу «лотос» на серый ковёр, покрывавший пол. Его лицо было бесстрастным.

Ремо уселся рядом. Он тоже мог теперь сидеть в «лотосе» часами — как-никак он потратил годы на тренировку умственной концентрации и умение владеть своим телом. Ремо был выше Чиуна, но, когда они восседали рядом, их глаза были на одном уровне.

— Чиун, — произнёс Ремо, — тебе придётся вернуться в Фолкрофт. Мне очень жаль, но ты доставляешь слишком много хлопот.

В этот момент Ремо почувствовал неясную тревогу, причину которой он не мог точно сформулировать. Источник её заключался не в Чиуне. С любым другим человеком всё расшифровывалось бы просто: всплеск вазомоторных реакций — подготовка к нападению. Но это было невозможно в случае с Чиуном. Насколько

Ремо мог заметить, Чиун никогда не проявлял внешне своих чувств, по крайней мере, по нему нельзя было уловить, что он к чему-то готовится; такую подготовку иногда можно обнаружить по внезапно промелькнувшему в глазах решительному выражению, но чаще всего по движению позвоночника и напряжению спинных мышц. Большинство людей их профессии научились владеть глазами, но движение спинных мышц было неизбежным, оно выдавало истинные намерения.

Если бы Ремо не знал, что Чиун абсолютно владеет своим телом и эмоциями, к тому же глубоко привязан к нему, то мог бы поклясться сейчас, сидя в номере гостиницы в Бостоне при закрытых дверях и зашторенных портьерах, что Чиун принял решение убить его.

— Что-то беспокоит тебя, — предположил Чиун.

— Всё дело в том, что ты, Чиун, стал невозможен. Ты просто сорвёшь задание из-за своего отношения к китайцам. Я всегда видел в тебе совершенство, но сейчас ты ведёшь себя точно ребёнок.

— Смит распорядился, чтобы ты послал меня обратно?

— Да не расстраивайся. Это лично моё профессиональное решение.

— Я ещё раз тебя спрашиваю, это Смит приказал тебе отправить меня?

— Ну, а если бы я сказал «да», для тебя это было бы легче?

— Я должен точно знать.

— Нет. Смит не отдавал такого распоряжения. Я его отдаю сам.

Чиун мягким жестом поднял руку, как бы призывая Ремо внимательно прислушаться к тому, что он будет говорить.

— Я объясню тебе, сын мой, почему я совершаю поступки, которые тебе не ясны. Для того, чтобы понять поступок, нужно понимать человека, совершающего его. Я должен тебе рассказать о себе и о моём народе. И тогда ты уразумеешь, почему я так поступаю и отчего так ненавижу китайцев.

Многие приняли бы меня за преступника, профессионального убийцу, который обучает других, как надо убивать. Пусть так. Но я не преступник, я хороший человек. Я делаю то, что считаю своей обязанностью. Это наш образ жизни в Синанджу, наш способ уцелеть.

Ты родом из богатой страны. Даже самые убогие западные страны неизмеримо богаче, чем моя родина. Я тебе кое-что уже говорил о своей деревне Синанджу. Она так бедна, что ты даже не сможешь представить себе степень этой нищеты. Земля способна прокормить только одну треть проживающих там людей. И это в самые урожайные годы.

До того, как мы нашли способ выжить, мы были вынуждены уничтожать половину рождавшихся девочек. Мы с печалью бросали их в залив, произнося при этом, что возвращаем их к себе домой, чтобы они вновь родились в лучшие времена. В неурожайные и голодные годы мы делали то же самое и с мальчиками. Я не думаю, что большинство жителей деревни верили в эту сказку. Но всё-таки это лучше, чем сказать матери, что её ребёнок стал жертвой крабов и акул. Эта ложь хоть как-то скрашивала скорбь и горечь.

Представь себе, что Китай — это тело, а Корея — рука. Под мышкой находится Синанджу, в эту деревню правители Китая и Кореи ссылали провинившихся. Принцев, которые предали своих отцов; мудрецов, волшебников, творивших зло. Однажды — я полагаю, это происходило в 400-м году по вашему летосчислению, а по нашему то была эпоха соловьёв — в деревне появился один человек.

Мужчин, подобных ему, мы ещё никогда не встречали. Он и выглядел совсем иначе. Он был родом с острова, находившегося неподалёку от нашего полуострова. Из Японии. Это было ещё до нинджутсу, до каратэ, до всего этого. Пришельца прокляли на своём острове за то, что он жил с матерью как с женщиной. Но он не был виноват. Он не знал, что она приходилась ему матерью. Но они всё равно наказали его, вырвав ему глаза с помощью бамбуковых палочек.

Голос Чиуна задрожал, когда он попытался воспроизвести напыщенную речь.

«Мы бросаем тебя на самое дно этой грязной, заброшенной богами земли, — изрёк капитан японской лодки несчастному слепцу, — смерть — слишком большая милость для тебя». И слепец ответил.

В этот момент голос Чиуна напрягся от волнения. Его глаза обратились к потолку.

«Послушай, — произнёс мужчина. — У вас есть глаза, но вы не можете видеть. У вас есть сердце, но вы лишены милосердия. У вас есть уши, но вы не слышите плеска волн, бьющихся о борт лодки. У вас есть руки, но вы не умеете ими пользоваться. Проклятие будет преследовать вас. Потому что я сейчас вижу новый народ в Синанджу. Я вижу народ, который сможет разрешить любые мелкие ссоры и дрязги. Я вижу настоящих мужчин. Я вижу людей добра, которые внесут свой гнев и ярость в ваши глупые перебранки. С сегодняшнего дня и на вечные времена, приходя в Синанджу, берите с собой деньги. На оплату тех войн, которые вы не сможете вести сами. Я накладываю эту плату на вас и на всех, кто родом не из этой деревни. Это будет вознаграждение за всё, что вы не способны выполнить сами, ведь вам не ведомо благочестие.»

Чиун был явно доволен своей историей.

— Ну, а сейчас, сын мой, скажи мне, что ты думаешь об этой легенде. Только правду.

Ремо замешкался с ответом.

— Говори правду, — потребовал Чиун.

— Я думаю, всё это так же естественно, как то, что умерщвлённые дети возвращаются домой. Я считаю, что люди Синанджу стали профессиональными убийцами, потому как у них не было другого способа выжить. Я уверен, эта сказка придумана для того, чтобы сделать из дерьма конфетку.

Лицо Чиуна вытянулось, обычные морщинки резко заострились, карие глаза неестественно вспыхнули. Губы превратились в тонкую злую линию. Он прошипел:

— Что? Это твоя правда? Не передумаешь ли ты?

— Если я должен потерять твою любовь, маленький отец, потому что говорю правду, ну что же, тогда пусть я её потеряю. Я не хочу, чтобы к нашим отношениям примешивалась ложь, ведь то, что существует между нами, умрёт при возникновении лжи. Я убеждён, что твой рассказ о Синанджу просто миф, который сочинили в своё оправдание.

Лицо Чиуна расслабилось, и он улыбнулся.

— Я тоже так полагаю. Хе-хе. Но ты почти соврал из боязни обидеть меня. Хе-хе. И всё-таки это красивая легенда, а?

— Прекрасная.

— Ну, а теперь вернёмся к делу. В 1421 году император Чу Ти нанял нашего Мастера, человека, от которого зависела вся деревня.

— От одного человека?

— Один — это сила. Настоящий мужчина вполне способен в одиночку содержать слабых, бедных и престарелых людей деревни, защитить всех, кто не может постоять за себя. Наш Мастер взял с собой в Китай меч синанджу, изготовленный из лучшего металла, длиной более двух метров. В его задачу входило казнить архитекторов и строителей Таи-Тхо Тиен, тронного зала, за то что они знали расположение тайных входов и выходов.

Ремо прервал его:

— Зачем ему понадобился меч?

— Рука предназначена для нападения, а меч — для казни.

Ремо понимающе кивнул.

— Он выполнил свои обязанности полностью. В полдень того дня, когда было закончено строительство Таи-Тхо Тиен, император созвал всех архитекторов и строителей в секретное подземелье, где, как он сказал, они будут должным образом вознаграждены.

Но император там так и не появился. Вместо него собравшимся воздал должное наш Мастер. Ра-аз, и меч двигался налево. Ра-аз, и меч двигался направо. Ра-аз, и меч обрушивался вниз, но вряд ли кто-то из людей видел сверкание лезвия или понимал, что происходит. Да-а.

Чиун взял в обе руки воображаемый меч. Поистине он был воображаемым, иначе какой бы двухметровый клинок смог двигаться с такой быстротой и лёгкостью.

— Ра-аз! Он оставил меч там, вместе с трупами, чтобы вернуться за ним после того, как получит плату за работу. Прежде чем расплатиться, император пригласил Мастера отобедать с ним. А Мастер сказал: «Не могу. Мой народ голодает. Я должен принести им пищу». Сейчас я говорю чистую правду, Ремо.

— Но император-таки угостил Мастера отравленным фруктом. И Мастер был беспомощен в этой ситуации? Разве ваши люди не имеют средства против яда?

— Есть только одно средство — не есть. Надо знать, что ешь. В этом твоя слабость, сын мой. Хотя никому не требуется отравлять тебя, потому что ты сам себя травишь каждый день. Пицца, сосиски, жареное мясо, картофельное пюре, кожа дичи. Фу-у-у. В общем, Мае тёр проснулся в поле. Благодаря тому, что у него был необычайно выносливый организм, он только замёрз. Пешком, страшно ослабнув и лишившись своей недюжинной силы, Мастер возвратился в Синанджу. К тому времени, когда он вернулся, люди в деревне опять посылали в небытие своих новорождённых.

Голова Чиуна поникла. Он уставился взглядом в пол.

— Для меня неудача означает — послать детей «домой». Я не могу позволить себе неудачи, даже если мне прикажут убить тебя. Сегодня я Мастер.

— Это твоя головная боль, не моя, — в голосе Ремо чувствовался холод.

— Ты прав. Это моя головная боль.

— Ну, а как насчёт архитекторов и строителей? Они-то за что заслужили смерть?

— Это расплата за то, что ты подрядился работать на китайцев.

— Но ведь Мастер синанджу тоже заплатил эту же цену, — сказал Ремо.

Он был в высшей степени разгневан и разочарован, ничто не могло уязвить его сильнее. Он всегда знал, что Чиун профессионал и что, если возникнет необходимость, Чиун пожертвует и им, Ремо. Но ему не понравилось, когда он в самом деле услышал про это.

— Всегда нужно за всё платить. Ничто не достаётся даром, — заключил Чиун. — Сейчас платишь ты. Ты предельно раскрыт и лишён самого главного своего оружия — неожиданности. У тебя нет детей, которые зависели бы от твоей работы, нет матери, которая обманывала бы себя, потому что ты неудачник. Твои профессиональные навыки помогут обеспечить тебе хорошую жизнь. Давай, исчезай!

Страдание, которое испытывал Ремо, уступило место новой боли, она приходит, если хорошему другу необходимо сказать правду, которую не говоришь даже себе. Он наклонился вперёд, в надежде, что Чиун не заметит его состояния.

— В чём дело, Чиун? У тебя нет смелости убить меня?

— Не глупи. Конечно, я убил бы тебя. Хотя для меня умереть самому было бы гораздо легче.

— Я не могу отказаться от этого задания, — произнёс Ремо.

— Почему?

— Потому, — отрезал Ремо, — что у меня тоже есть дети. И их тоже «посылают домой» героин, война, преступность, маньяки, которые считают нормальным взрывать дома, убивать полицейских и выворачивать наизнанку законы до такой степени, что они уже не способны защитить кого-нибудь. Дети, которых с помощью всего этого калечат и убивают, — мои дети. И если возникает шанс, что когда-то у нас не будет войн, улицы сделаются безопасными, детей перестанут отравлять наркотиками, а люди не захотят грабить друг друга, вот тогда я уйду, исчезну. И только тогда, именно в тот самый день, я вложу в ножны меч моего народа. Но до тех пор я буду делать свою работу.

— Ты будешь делать свою работу, пока тебя не убьют.

— В этом всё дело, дорогой.

— В этом всё дело, — повторил Чиун.

Они улыбнулись друг другу. Сначала Чиун, а затем Ремо, потому что они оба испытали то первоначальное, лёгкое ощущение, подсказывающее, что ты являешься объектом чьего-то пристального внимания и самое время снова использовать своё тело.

В дверь постучались.

— Войдите, — пригласил Ремо, поднимаясь с пола.

Было как никогда приятно размять затёкшие ноги.

Дверь открылась, впустив женщину, которую он заметил внизу, в холле; он ещё сделал вид, что не обратил внимания на её слежку. Сейчас женщина была в одежде горничной.

— Здравствуйте, сэр, — произнесла она. — Ваш кондиционер плохо работает. Необходимо отключить его и открыть окно.

— Пожалуйста, — мягко ответил Ремо.

Женщина, от которой исходили сигналы гораздо более сильные, нежели от всей справочно-информационной службы центрального вокзала «Гронд Стэйшн», прошмыгнула в комнату и раздвинула портьеры. Она проделывала это, не глядя на мужчин, по в её движениях ощущались напряжение и запрограммированность, женщина даже вспотела.

Чиун состроил гримасу, выражая тем самым своё удивление примитивностью заговора, а Ремо с трудом подавил смех.

Женщина открыла окно, Чиун и Ремо одновременно обнаружили снайпера, сидевшего в засаде в доме напротив, в комнате этажом выше, чем их номер. Всё было так вульгарно, как будто бы женщина подала сигнал фонариком.

Ремо схватил её руки в свои.

— Я даже не знаю, как отблагодарить вас! В номере действительно было душно.

— Всё в порядке, — сказала женщина, пытаясь высвободиться.

Ремо чуть-чуть нажал на её большие пальцы и пристально заглянул ей в зрачки. Она какое-то время избегала его взгляда, но ей всё-таки пришлось встретиться с Ремо глазами.

— Всё в порядке, — повторила она. — Я была рада помочь.

Её левая нога начала нервно постукивать по полу.

— Я хотел бы позвонить дежурному администратору и попросить, чтобы вас поощрили, — предложил Ремо.

— О нет, не надо. Не делайте этого! Это входит в стоимость обслуживания.

Женщина испытывала такое внутреннее напряжение, что, казалось, ещё немного, и чувства, которые она с трудом сдерживала, водопадом ринутся наружу. Ремо выпустил её. Она, конечно, даже не оглянется, покидая комнату, а сразу помчится туда, где её ждут.

Ремо они требовались все вместе. Он не хотел, чтобы в его номере находили потом трупы, не хотел никакого шума и паники в холле. А вот если он застигнет заговорщиков врасплох в их комнате и сделает всё аккуратно, тогда, возможно, стоит и перекусить. Ремо, между прочим, ничего не ел со вчерашнего дня.

Женщина неуклюже выскочила в коридор, с шумом захлопнув за собой дверь, и исчезла. Ремо выждал какое-то мгновение, а затем сообщил Чиуну:

— Ты знаешь, я сегодня не отказался бы от даров моря.

— Снайпер побывал в Синанджу, — сделал вывод Чиун.

— Да, я, тоже так подумал. Ты знаешь, я почувствовал, как он прощупывал нас сквозь портьеры. — Ремо взялся за ручку двери.

— Невероятно эффективно, — изрёк Чиун, — за исключением, конечно, тех случаев, когда этот способ невероятно неэффективен. Если жертва, а не стрелок, контролирует ситуацию. Начало этому, как тебе известно, было положено во времена лука и стрел.

— Ты ведь до сих пор не научил меня этому способу стрельбы.

— Если ты останешься в живых ещё несколько недель, я научу тебя, — пообещал Чиун. — А сейчас я отвлеку его, — предложил старик, осторожно раскачиваясь и как бы уклоняясь от длинной, медленно движущейся стрелы и дразня её.

— Спасибо, — поблагодарил Ремо, открывая дверь.

— Подожди, — остановил его Чиун.

— Да?

— Дарами моря мы питались вчера.

— Ну, сегодня ты можешь заказать овощи. Я же хочу омара.

— Мне бы понравилась утка. Утка, если её правильно приготовить, просто великолепна.

— Ненавижу уток, — возразил Ремо.

— Научись любить их.

— Ну, увидимся позднее, — закруглил этот спор Ремо.

— Всё же подумай насчёт уток, — стоял на своём Чиун.