Китайская головоломка [другой перевод]

ГЛАВА 25

Ремо чувствовал себя неудобно.

Пекин раздражал его. Куда бы они с Чиуном ни отходили в сопровождении эскорта, люди обращали на них внимание и с удивлением разглядывали их. Но сейчас его беспокоило не то, что он стал объектом внимания. Их глаза что-то рассказывали ему, даже в густонаселённых торговых районах, на широких, дочиста вылизанных улицах. Но он не знал, что они хотели ему поведать.

Что-то тревожило его. Они доставили генерала Лиу и получили в ответ «спасибо». Два китайских генерала из окружения Лиу очень внимательно посмотрели на Ремо и шёпотом обменялись с Лиу несколькими фразами. А один из них сказал на ломаном английском языке «Destoyer[4] Шива», что означало, очевидно, нечто связанное с военно-морским флотом.

Завтра в полдень им официально покажут Дворец Культуры Трудящихся в закрытом городе — в качестве знака особого благорасположения.

На Чиуна все эти свалившиеся почести не произвели никакого впечатления. Он вёл себя очень холодно с того самого момента, когда Ремо почувствовал боль в сердце от знания того, что Чиун может в любой момент убить его. А Чиун был подавлен тем, как Ремо расценил это.

Обстановка обострилась до крайности после того, как Ремо позвонил Смиту и доложил об успешном окончании задания. Смит долго молчал, а затем приказал Ремо передать Чиуну, что «его синие бабочки уже прилетели».

— Неужели вы не могли придумать более умный сигнал? — спросил Ремо.

— Это для вашей же пользы. Сообщите это Чиуну.

Вот так и случилось, что в их гостиничном номере

Ремо ещё раз решил испытать судьбу и посмотреть, что же из этого получится. Ремо уже не так страшился вступить в схватку с Чиуном, при условии, конечно, что он знал все те приёмы, которые были Чиуну известны. Но у Ремо было секретное оружие, которое могло застать Чиуна врасплох. Прямой удар справа в челюсть, которому он научился в боксёрской школе в Нью-Йорке. Оружие, конечно, не идеальное, но могущее сработать.

Ремо занял место в центре комнаты и изготовился к нападению. Затем он тихо сказал:

— Чиун, Смит говорит, что твои синие бабочки прилетели.

Чиун сидел на полу, приняв позу «лотос», и смотрел в телевизор, переживая, должен ли молодой доктор сообщить матери больной лейкемией девушки о характере её заболевания; это была особенно щекотливая задача, поскольку когда-то у него был роман с женщиной и он не знал, кто является отцом девочки — он или Брюс Барлоу, который был фактическим хозяином города, где все они жили. Брюс Барлоу, кстати, подхватил венерическую болезнь, возможно от Констан Ланс, с которой был обручён отчим врача. Отчим имел слабое сердце, и любое плохое известие могло привести к необратимым последствиям. Кроме всего, Барлоу, как понял Ремо, в течение двух дней смотревший эту чепуху, раздумывал над тем, не пожертвовать ли ему приличную сумму для покупки аппарата «искусственной печени» для спасения Долорес Бэйнс Колдуэлл, которая, если она выживет, мечтает окончить своё исследование в области раковых заболеваний. Это всё должно было случиться до того, как лаборатория перейдёт в руки пока ещё неизвестного Дэвиса Маршалла, с которым жертва лейкемии встретилась во время каникул в Дулуте, штат Миннесота.

— Чиун, — повторил Ремо, готовый распрощаться с миром в неуютном гостиничном номере с серо-белыми жёваными простынями. В комнате стоял собачий холод. — Смит говорит, что твои синие бабочки уже прилетели.

— Да, хорошо, — сказал Чиун, не отрывая глаз от экрана. Ремо ожидал, когда кончится это представление, но Чиун так и не пошевелился. Неужели он хотел застать его врасплох во время сна?

— Чиун, — повторил Ремо, в то время как Вэнс Мастерсон обсуждал с Джеймсом Грегори, районным прокурором, судьбу Люстиль Грей и её отца, Питера Фенвика Грея, — твои бабочки прилетели.

— Да, да, — подтвердил Чиун. — Ты это говоришь уже в третий раз. Помолчи.

— Разве это не сигнал для того, чтобы ты убил меня?

— Нет, это сигнал мне — не убивать тебя. Помолчи.

— Значит, ты убил бы меня?

— Я сейчас с удовольствием прикончу тебя, если ты не заткнёшься.

Ремо подошёл к телевизору и ребром ладони разбил пыльный конец трубки. Чиун с ужасом наблюдал за гаснущим экраном. Ремо выскочил из комнаты и побежал по длинному коридору. В беге по прямой он мог обставить Чиуна. Он в несколько прыжков спустился по лестнице в вестибюль гостиницы, остановился у открытого окна и стал истерически, пока не выступили слёзы, хохотать. Вечером он прокрался в номер. Чиун продолжал сидеть в той же самой позе.

— Ты человек без сердца и души, — начал свою отповедь Чиун. — Лишённый к тому же интеллекта. Разозлённый истинностью того, что, как ты знаешь, должно быть правдой, ты по своей глупости пытаешься выместить свой гнев на человеке, для которого убить тебя было бы гораздо болезненнее и тяжелее, чем умереть самому. Ещё ты беззаботен. Ты оставил меня стеречь генерала, тогда как это твоя обязанность.

— Ты хочешь сказать, что тебе легче умереть самому, чем убить меня? — спросил Ремо.

— А тебе что, от этого лучше? Я не понимаю тебя, — обиделся Чиун.

И всё время по пути в Пекин Чиун держался холодно и отстраненно.

Сейчас, на улице, в столице Китая, Ремо понял вдруг, что тревожило его в людских взглядах.

— Чиун, — попросил он. — Побудь здесь и понаблюдай за мной. Скажи охранникам, чтобы они оставались с тобой.

Ремо не стал выжидать. Он натянул свой шерстяной, грубой вязки, синий свитер на лёгкие светло-коричневые брюки и, не торопясь, вышел на главную магистраль, по которой проезжали редкие автомобили. Он прошёл мимо витрин магазинов, над которыми висели огромные плакаты с китайскими лицами, мимо рядов с портретами Мао, а затем вернулся к Чиуну и двум охранникам. Один из них сидел на тротуаре, зажав руками пах. Второй вежливо и в то же время вымученно улыбался.

— Он сказал, что тебе не разрешается ходить в одиночку, — объяснил Чиун, кивнув в сторону сидевшего на тротуаре охранника.

— Ты наблюдал? — спросил Ремо.

— Я видел тебя.

— Ты наблюдал за людьми?

— Если ты подразумеваешь, понял ли я, что твоя теория относительно исчезновения генерала Лиу в Бронксе до смешного глупа, тогда ты прав. Никто, разумеется, не похищал его. Любые похитители были бы немедленно замечены. Лиу исчез в одиночку. И так же, как и ты сейчас, не привлёк ничьего внимания.

— Тогда, если он исчез один?…

— Конечно, — подтвердил Чиун. — Ты этого не знал? Я понял это сразу же.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Вмешиваться в ход мыслей человека, воплощающего в себе Гийома Айронсайдса, Перри Мейсона, Мартина Лютера Кинга, Уильямса Роджера Фрейда?

«Итак, — подвёл итог Ремо, — генерала Лиу не похищали. Он приказал водителю повернуть на Джером-авеню. Застрелил обоих охранников. Затем вышел из машины, сел на поезд и встретился со своими сообщниками в Чайнагауне. Он посылал людей расправиться со мной, потому что я представлял единственную реальную угрозу его плану — сорвать визит премьера. И он застрелил Мэй Соонг, которая знала об этом, чтобы та не разболтала всё, что ей было известно. Сейчас он находится в Пекине, этот большой герой, представляющий теперь гораздо большую опасность, чем раньше».

— Вопрос, Чиун, в том, что мы будем делать?

— Если ты нуждаешься в моём совете, то он гаков: занимайся своим делом, и пусть эти подонки пожрут друг друга, как пауки в банке.

— Я ожидал от тебя этого, — признался Ремо.

Возможно, ему следует поделиться мыслями с кем-нибудь из американской миссии. Но никто из состава миссии не знал его. Единственное, о чём они были осведомлены, это то, что у него имелось два билета на обратный рейс в аэропорт Кеннеди и что его не следовало беспокоить.

Может быть, позвонить Смиту? Но как? У него уже и так было достаточно сложностей, когда он звонил Смиту из Нью-Йорка.

Оставить всё это китайцам, пусть разбираются сами! Но он разозлился, и разозлился не на шутку. Этот сукин сын застрелил свою жену. Да что жена — ему было наплевать на миллионы людей, которые могут погибнуть в новой войне. Он жаждал этого. А это уж никуда не годилось. Хуже всего было то, что Лиу пошёл на эти преступления с чистой совестью. Считал, что у него есть моральное право так поступать. Вот болван! Эта самонадеянность больше всего задевала душу Ремо.

Ремо обозрел широкую чистую улицу, по которой шли бедно и однообразно одетые люди, спешившие по своим повседневным делам. Он взглянул на безоблачное китайское небо, чистое от выхлопных газов, потому что народ Китая ещё не научился отравлять природу, и подумал, что если генерала Лиу не остановить, тогда живущие здесь так никогда и не узнают, что такое загрязнённый воздух. Потому что у них не будет личных автомобилей.

Чиун, естественно, был прав. Но его правота отнюдь не являлась абсолютной истиной. Наоборот, она была вредной.

— Ты прав, — признал Ремо.

— Но в душе ты чувствуешь совсем другое, не так ли?

Ремо промолчал. Он взглянул на часы. Пора было возвращаться в гостиницу и готовиться к посещению Дворца Культуры Трудящихся. Адъютант генерала Лиу, полковник, подчеркнул, какая это большая честь. Там будет присутствовать сам премьер, для личной встречи с освободителями народного героя.

Чиун прокомментировал это событие так:

— Береги свой бумажник.

Запретный город действительно производил впечатление чуда. Ремо, Чиун и сопровождавшие их два охранника прошли мимо каменных львов, охранявших Небесные Ворота, которые в течение пяти веков служили главным входом в город, некогда являвшийся резиденцией императоров и придворных.

Они пересекли широкий мощёный двор и направились к жёлтому, похожему на пагоду, зданию, в котором сейчас располагался главный музей, а до этого когда-то был тронный зал. В левой от них части площади Ремо увидел молодых и пожилых мужчин, упражнявшихся в Т'аи Чи Ч'уан, китайском варианте каратэ.

Здание было прекрасным. Даже Чиун при своей желчности не мог злословить по этому поводу. Интерьер здания напомнил Ремо один из тех нью-йоркских аукционов, которые были заставлены огромными и безобразными фигурами из фарфора. Он не вслушивался в сбивчивые перечисления династий и тронов, пояснения к вазам или другим неуклюжим предметам: все они подтверждали очевидный факт, что Китай открыл то-то, изобрёл то-то, когда Ремо и в помине ещё не было.

К тому времени, когда они добрались до расположенного под зданием главного зала, где генерал Лиу и премьер ожидали их, Ремо буквально изнемог от обрушившихся на него гербов, щитов и прочей феодальной экзотики. На его взгляд, всего этого хватило бы на всю армию древних кельтов.

Стоя в центральном зале, под потолком высотой в пятьдесят футов, премьер напоминал выставленную на всеобщее обозрение фарфоровую статую. Он выглядел более хрупким, чем на официальных портретах. Он был одет в обычную серую униформу, которую так любил председатель Мао, застёгнутую наглухо на шее, но костюм, отличаясь простотой, был хорошо сшит.

Премьер улыбнулся и протянул руку Ремо:

— Я очень много слышал о вас. Для меня большая честь встретиться с вами.

Ремо отказался от протянутой руки. «Пожать руку, — подумал он, — значит, признать, что я безоружен. Поэтому рукопожатие будет фарсом. Пошёл он к чёрту! Пусть он и генерал Лиу играют в войну с президентским окружением: а нам уже заплатили за то, что мы возимся с этими лживыми выродками».

— Возможно, кому-то никогда не придётся браться за оружие, — предложил премьер.

— Тогда не нужно будет обмениваться рукопожатиями, дабы показать, что ты безоружен, — поддержал эту мысль Ремо.

Премьер рассмеялся. Улыбнулся и генерал Лиу. В своей форме Лиу выглядел значительно моложе, в этом и заключался тайный смысл формы. А ещё в том, чтобы сделать ужасное занятие — убийство — безличным и оправданным, вообще не связывать его ни с людьми, ни с болью, ни с бедой…

— С разрешения премьера, — торжественно произнёс генерал Лиу, — я хотел бы показать нашим гостям самый интересный экспонат. Надеюсь, вы, господа, не будете возражать против присутствия солдат, потому что безопасность премьера превыше всего.

Ремо заметил, что на узенькой ступеньке стояло восемь солдат, все достаточно пожилые для того, чтобы носить военную форму. Находившиеся в их руках карабины были направлены на Ремо и Чиуна.

«Ну, дорогуша, — подумал Ремо, — пора приступать к делу!»

Генерал Лиу отвесил гостям сдержанный поклон и подошёл к стеклянной витрине, внутри которой хранился усыпанный драгоценными камнями меч. Его кожаные туфли мерно клацали по мраморному полу, а висевшая сбоку кобура билась о бедро. Помещение было тускло освещено, сюда не достигал солнечный свет, что лишало людей радости. Скопившаяся за века сырость пронизывала до мозга костей.

— Господа, — сказал генерал Лиу. — Это меч синанджу.

Ремо взглянул на Чиуна. Лицо того было лишено каких-либо эмоций, просто вечное спокойствие, за которым, как знал Ремо, кипели глубокие страсти.

«Это, должно быть, был церемониальный меч, — подумал Ремо, — потому что никакой кузнец не смог бы выковать меч длиной в семь футов». Ослепительное, блестящее лезвие меча было шириной с человеческое лицо, резко сужаясь к острию. Рукоятка была украшена красными и зелёными камнями. Трудно было поверить, что меч является творением рук человеческих.

«Никакой мужчина не сможет поднять его и поэтому в битве обречён на верную гибель», — подумал Ремо.

— Вам, господа, известна легенда Синанджу? — спросил генерал Лиу.

Ремо почувствовал, как глаза премьера остановились на них.

Ремо пожал плечами:

— Я знаю, что это нищая деревня. Жизнь ей выпала трудная. А ваш народ никогда не был справедлив по отношению к деревенским жителям.

Ремо догадывался, что Чиуну приятна его тирада.

— Чистая правда, — согласился Чиун.

— Но вы знакомы с легендой? О Мастере синанджу?

— Я знаю, — ответил Чиун, — что ему так и не заплатили.

— Этот меч, — продолжал генерал Лиу, — меч Мастера синанджу. Было время, когда Китай, ослабнув от монархической деспотии, приглашал наёмников.

— И не платил им, — повторил Чиун.

— Был такой Мастер синанджу, который оставил здесь этот меч после того, как зверски убил рабов, а затем и любимца императора Чу Ти.

Уголком рта Ремо прошептал Чиуну:

— Ты никогда не рассказывал мне о любимчике.

— Ему приказали убить фаворита и не заплатили за это, — отчеканил Чиун.

Генерал Лиу продолжал:

— Император, поняв, какое вредное влияние оказывают наёмные убийцы на народ Китая, объявил вне закона Мастера синанджу.

— Не заплатив ему, — в который раз подчеркнул Чиун.

— С тех пор мы всегда гордились тем, что не прибегали к услугам Мастера синанджу и его ночных тигров. Но империалисты используют для своих грязных дел всякие отбросы. Они даже создали для себя чудовище — Разрушителя.

Ремо заметил, что с лица премьера исчезла улыбка, когда он взглянул на генерала Лиу.

— В обществе, где газеты являются органом правительства, правдиво только то, что говорят устно, — постановил генерал Лиу. — Многие сейчас убеждены в том, что Мастер синанджу находится здесь и что он заслан американскими империалистами. Многие догадываются, что он взял с собой Шиву, Разрушителя. Многие верят тому, что американские империалисты хотят войны, а не мира. Американцы прислали сюда Мастера синанджу и его творение, чтобы они убили нашего любимого премьера.

Ремо заметил, что Чиун бросил взгляд на премьера и слегка качнул головой. Премьер оставался спокойным.

— Но скорее мы убьём бумажных тигров синанджу, чем они убьют нашего премьера.

Генерал Лиу поднял руку. Солдаты, стоявшие на балконах, прицелились. Ремо стал Искать убежище, за которым можно было бы скрыться.

Чиун произнёс, глядя на премьера:

— Последнему Мастеру синанджу, который стоял в этом императорском дворце, так и не заплатили. Я получу от вас плату. Пятнадцать американских долларов.

Премьер убедительно кивнул. Генерал Лиу, продолжая держать одну руку в воздухе, другой вынул пистолет из кобуры.

Чиун громко и пронзительно рассмеялся.

— Фермеры, возделывающие рисовые поля, и мастера, возводящие стены, слушайте все! Мастер синанджу покажет вам, что такое смерть.

Эти слова эхом отдались под высоким потолком и, отражаясь от стен и углов, создали иллюзию того, что голос исходил отовсюду.

Неожиданно Чиун превратился в неясную, смазанную линию; его белые одежды развевались в воздухе, когда он мчался по направлению к премьеру. Затем он очутился слева от генерала Лиу, выйдя из зоны действия его оружия. Раздался звон разбитого стекла, и в воздухе сверкнул меч, к одному концу которого, казалось, был привязан Чиун.

Меч со свистом рассекал воздух, покоряясь Чиуну, чей голос набирал силу и маниакально повышался, обретая древнюю, освещённую веками, пронзительную тональность. Ремо намеревался броситься по ступенькам лестницы наверх, чтобы добраться до одного из солдат с оружием и опуда уже действовать дальше по обстоятельствам, когда заметил, что оружие не было нацелено ни на него, ни на премьера, ни на Чиуна.

Двое мужчин почти выпустили из своих рук карабины, у одного из них по брюкам расплывалось огромное тёмное пятно. Другой просто дрожал. Его лицо заливала смертельная бледность. Ещё один выворачивал свой желудок наизнанку. Четверо сбежали. Только один продолжал прицеливаться, но у плеча, к которому прижимался карабин, не было шеи. Там, где раньше была голова, зияла круглая, наполняющаяся жидкостью рана. Ремо заметил в стороне на полу голову; один глаз продолжал судорожно дёргаться. А меч, с которого капала кровь, всё быстрее вращался в руках Чиуна.

Лицо премьера продолжало оставаться пассивно безучастным ко всему происходящему: он стоял, скрестив руки на груди. Генерал Лиу произвёл два выстрела, которые попали в мраморный пол и, рикошетом отразившись от него, застряли в стенах музея. Затем Лиу прекратил нажимать на спусковой крючок, потому что вместо большого пальца у него теперь был просто обрубок.

Потом отвалилась и рука, державшая пистолет; Чиун вместе с развевающимся в воздухе мечом точно танцевал вокруг генерала.

Вдруг с отчаянным криком Чиун выпустил из рук меч и на какое-то мгновение замер, опустив ладони. Ремо услышал звук вонзавшегося в воздух меча, который летел к потолку. Ремо взглянул туда. Казалось, на какой-то момент меч повис в вышине, буквально в волоске от потолка, затем гигантское лезвие медленно развернулось и, наконец, обрушилось на поднятое вверх лицо Лиу.

Со свистом оно разрубило пополам лицо и прошло вниз, вдоль всего тела. Чистый кончик лезвия коснулся мраморного пола, а затем по нему начала стекать кровь. Было такое впечатление, что генерал Лиу слишком глубоко заглотил все семь футов меча синанджу.

В наступившей звенящей тишине он зашатался, а затем упал на спину, словно нанизанный на меч; на сером мраморном полу вокруг него сразу же появились лужи крови. Рукоятка меча, казалось, вырастала из его разрубленного пополам лица.

— Пятнадцать американских долларов, — напомнил Мастер синанджу премьеру Китая. — Но только без чеков.

Премьер утвердительно кивнул. Итак, он не был посвящён в заговор. Он был одним из миротворцев. Ну что же, бывает, мир достигается ценой крови.

— Иногда, как учит Председатель Мао, — изрёк премьер, — необходимо поднять оружие, чтобы потом опустить его.

— Я поверю в это только тогда, когда смогу убедиться в этом собственными глазами, — заявил Ремо.

— Это касается нас? — спросил премьер.

— Касается всех, — ответил Ремо.

Они проводили премьера к стоящей снаружи машине, и Чиун тревожно спросил у Ремо:

— Было ли моё запястье твёрдо?

Ремо, который почти не видел Чиуна, а тем более его запястья, поторопился ответить:

— Всё в порядке, маленький отец. Ты меня буквально поразил. Тем более, всё происходило в присутствии китайского премьера.

И Ремо почувствовал, как к нему вернулось великолепное настроение.