Клуб космонавтики (СИ)

Глава 33 Битва

1

Глеб, конечно, голова. Причем голова, которая соображает. Внутри нее миллион умных мыслей. Но сейчас эта голова трескает бабушкин рассольник и ни о чем не думает. Вычислительная машина ушла на перерыв и временно недоступна.

Артем тоже лопает от души. Маленький, а сколько в него вмещается! Хотя чему удивляться, его непоседливость требует энергии. А в рассольнике ее много. И она вкусная. В молочном супе энергии, вероятно, еще больше, но проверить это наука не может — еще не родился человек, который смог одолеть его даже чуть-чуть. Изобретение молочного супа — яркий пример оторванности научных исследований от реальной жизни.

Но мне есть хочется не особо. По прошествии долгих двенадцати лет пребывания на земле жизнь сделала из меня человека впечатлительного, наделенного яркой фантазией и склонного драматизировать, что бы это слово не означало. А вскоре нас ждет то, что драматизировать и не стоит. Оно само по себе драматично. Глеб действительно придумал великолепный план. Гениальный, будем говорить мы, вспоминая события спустя много лет, хотя для воспоминаний необходимо одно условие. Без его выполнения вспоминать не получится. Какое? Неужели непонятно — сегодня ночью надо выжить.

2

…Дядя Саша в Клуб, похоже, давно заходил. Вот и отлично. Сейчас он нам тут ни к чему.

— Не так уж и тяжело, — заявил Артем, ставя пылесос на пол.

— Носить можно, — сказал я, вытаскивая второй из сумки, в которую я его положил, чтобы не привлекать внимание.

— С-сойдет, — заключил Глеб.

Первая часть мероприятия прошла удачно — все три пылесоса доставлены. Один из них немного поломан (наш древний пылесос, который мои родители оставили на балконе, когда тот начал сам внезапно выключаться; отнести его на мусорку, как сказал папа, "не поднялась рука").

Остальные два — работающие. Первый из них — старый Артемов, его заменили на другой только потому, что новая модель выглядела престижнее, да и просто появилась возможность купить дефицитную вещь, когда-то она возникнет в следующий раз. В общем, Артем притащил оба пылесоса, за что ему, если он уцелеет в битве за спасение мира, от предков не поздоровится.

Мы чуть-чуть отдохнули и перешли к дальнейшему претворению в жизнь нашего замысла — полезли в шкаф и вытащили три скафандра.

Разумеется, детских, которые нам впору. От настоящих они почти не отличаются, хотя и не уберегают от космической радиации и прочих звездных неприятностей. Воздушные баллоны к ним присоединить невозможно, но воздух для дыхания проходит специальный фильтр, а налобные фонари светят шикарно. И эти скафандры гораздо легче, весят, как обычная одежда. Не жарко в них, и комары ткань не прокусят. Хотя инопланетные пауки смогут. Клыки у них больше аллигаторовых.

А потом мы притащили весь наш временно украденный стиральный порошок.

3

План, значит, такой. Мы переделываем пылесосы, чтобы они работали не от розетки и не засасывали пыль, а выдували обратно, и сыпем внутрь стиральный порошок, превращая их в распылители-огнеметы. Как стемнеет, надеваем скафандры, идем в цех и уничтожаем всю подземную нечисть во главе с разъевшимся метеоритом. Скафандры защитят нас от порошковой пыли. Людей в цеху в это время не будет, и когда камень сгорит, они очнутся ото сна.

Выглядит все легко и просто.

Но, боюсь, в реальной жизни бороться с инопланетянами сложнее.

Как жаль, что с нами нет моего деда.

4

К вечеру работа была закончена. Не зря мы занимались в Клубе, умеем кое-что делать руками. Вставили в пылесосы аккумуляторы, которые использовались в моделях космических кораблей, подсоединили обратным способом шланги, ну и тот, нерабочий, вернули к жизни.

Темень еще не наступила, но мы улучили момент, и, когда прохожие разошлись, экспериментально высунули наконечники шлангов в окно и нажали кнопки. Результат порадовал! Облако порошка полетело метров на пять. Трепещите, космические захватчики! Вас атакуют пылесосные войска.

Оставшийся порошок мы засыпали в пакеты, чтоб перезаряжать оружие, и газетных бомб на всякий случай смастерили еще пару десятков.

Теперь — по домам. Говорим родителям, что опять идем смотреть на звезды, и встречаемся в двенадцать у Клуба.

5

…Уже на лестничной площадке я почувствовал непонятный запах. Неплохой, вкусный, но что это пахнет, не догадывался. Однако непонятность длилась недолго и исчезла в секунду после того, как я открыл дверь.

Мама с папой сегодня были не на работе, а на капустной базе.

Дед ехидно говорил, что советский инженер не только инженер, но и сотрудник овощебазы, и тут он почти не шутил. Всех научных сотрудников родительского завода частенько отправляют на капустный, морковный, картофельный или еще какой-то съедобный склад помогать складским ненаучным сотрудникам и ржавым двуногим роботам-сортировщикам перебирать урожай, потому что те сами не справляются, стонут, истерят, взывают о помощи и в тоске совсем бросают работать.

Но инженеры не против, ведь после рейда на базу кое-что в виде трофея можно бесплатно захватить с собой. Вот и сегодня на кухонном столе вместо нарисованной головы вождя лежал огромный, уже частично покромсанный ножом кочан капусты, а второй, еще огромнее, ждал своего часа в коридоре, потому что в кухонную дверь не пролезал. Ума не приложу, как его родители несли. Катили, не иначе.

А еще, как оказалось, они собираются сегодня вечером в гости, и придут поздно. Вот и хорошо. Теперь точно никто не будет запрещать снова уйти смотреть на небо. Сами пошли развлекаться, значит, и мне можно.

В гости родители уходили в недалекие, в соседний дом. Мама уже достала синее нарядное платье, а папа костюм, который надевал только на ответственные мероприятия, вроде приезда министра на завод, или для гостей. Но сейчас мама еще резала капусту, а папа приклеивал оторвавшуюся подошву ботинка (не парадного, ежедневного, парадные туфли у него в идеальном состоянии, за пять лет со дня покупки он не прошел в них и полукилометра, берег). Клей "момент" — штука сильная, но заторможенная, сохнет не спеша, и склеенные части необходимо прижимать чем-то увесистым, поэтому папа сунул башмак под ножку стола, а для тяжести принес из шкафа полное собрание сочинений Достоевского.

Хороший выбор. Достоевский писал тяжело, и очень. Сравнивал тяжесть его книг с гоголевскими, и получилось, что при одинаковости толщины и вклада в мировую литературу достоевские вдвое тяжелее. Для приклеивания подошв он как писатель гораздо серьезнее.

Потом папа зарядил под одеялом фотоаппарат "Зенит" и отправился на кухню помогать маме управиться с капустой. Вдвоем они быстро одолели один кочан. Построгав его на мелкие кусочки, запихнули их в трехлитровые банки и посыпали солью. Но засолили не всю капусту, часть оставили для борща, винегрета, и просто пожевать. Кочерыжку отложили специально мне — знают, что я ее обожаю.

Затем мама убежала к тете Маше, чтоб та ей сделала прическу (тетя Маша причесывает половину женской половины подъезда), и отец попросил меня зайти к нему в комнату.

6

…Он сидел в кресле. В костюмных брюках и светлой рубашке. Пиджак не надел, будто желая казаться солидным, но не слишком.

Слева, рядом с его головой, из стены торчал светильник "лилия" — тошнотворный бело-стеклянный цветок на черной подставке. И выглядит ужасно, и дотрагиваться до него нельзя — лепестки крошатся от малейшего прикосновения. Зачем его родители купили, не знаю. Наверное, потому, что все покупают. Говорят, он светит до того отвратительно, что залетевшие в комнату комары впадают в депрессию и теряют аппетит. Глупости, конечно, хотя родителей они и вправду по ночам не кусают, а меня с удовольствием, аж пищат от восторга.

Папа жестом предложил мне сесть в кресло напротив. Мне это понравилось мало, но виду я не подал, молча опустился на краешек.

А потом люстра погасла. Такое случалось и раньше, отходил контакт в выключателе, папа обещал подкрутить, но руки никак не доходили.

Наступила темнота, потому что лозунги за окном еще не горели. Папа щелкнул "лилией" и немного подался вперед.

— Хочу поговорить с тобой, пока мы одни, хотя никаких секретов от мамы нет. Речь пойдет о твоем деде. Ничего плохого о нем ты не услышишь. Наши жизненные принципы отличались, но я любил его и благодарен ему за то, что он для меня сделал. Все-таки он мой отец! Но я хочу сберечь тебя от неприятностей, понимая, что он и после смерти оказывает на тебя влияние.

Папа помолчал, взглянул в окно и продолжил.

— Наверное, его биография тебе известна не вся. Совсем юным он пришел в революцию… поверил, что она необходима, хотя жил в довольно обеспеченной семье. Он, как и многие другие, мечтал построить новый мир. Мир свободы, счастья, справедливости… Разочаровался быстро. Уже во время гражданской войны показал свой характер, не выполнил какой-то приказ и был приговорен к расстрелу, но после нескольких дней в камере смертников его почему-то выпустили и выгнали из армии.

Отец криво улыбнулся. Я никогда не видел у него такой улыбки.

— Это его ничему не научило. В тридцатые годы… а ты знаешь, какое это было время… жестокое и противоречивое… ему хотели дать неделю ареста за какую-то ерунду — что-то не то сказал о советской власти. Тогда наказывали за любую провинность, ему бы радоваться, что легко отделался, но дед в милиции ударил следователя за то, что он его якобы оскорбил. Ну и поехал в лагерь лес рубить… до самой войны с Германией. Потом воевал в разведке, был трижды ранен. А дальше… — отец пожал плечами, — флот, пустыня, подземелья и прочее. Жалел, что не смог слетать в космос. Рановато родился, часто повторял. И еще — я этого никогда не понимал — у него было постоянное чувство, что мир стоит на краю, что вот-вот все разрушится. Но ты же понимаешь, что с миром ничего не случится.

— Дед обошел всю планету, — продолжил папа. — Что искал? Свободу. Красоту. Говорил, что они только в риске, в игре, в поединке. Не боялся ничего, даже одиночества. Его смелостью можно восхищаться… но делать этого не стоит. Он был сумасшедшим, если называть все своими именами! Так жить — безумие! Война с ветряными мельницами! Бессмыслица! Чего он добился? Умер в своей постели? Да, немногие из любителей путешествий могут этим похвастаться!

Я заметил, что он внимательно смотрит на меня, пытаясь понять, какое впечатление произвели его слова.

— Ты наверняка давно понял, что дед недолюбливал советскую власть. Но это не так — он не любил любую власть. Все, что указывает ему, как жить. Он считал себя равным государству, ни больше, ни меньше. Но гордость, как известно, называется грехом, — произнес отец и усмехнулся.

— Романтика… У нас в стране все пронизано романтикой. Комсомольские стройки, освоение Севера, космические полеты… А знаешь, из чего она появилась? Нет? Тогда я скажу тебе — из желания сэкономить деньги. Вместо того, чтобы платить полярному летчику за его тяжелый труд, лучше рассказать по телевизору о чудесных полетах над айсбергами и торосами, о красоте ледяных морей, о землях, где еще не ступала нога человека, и от желающих рисковать своей жизнью не будет отбоя. Вот и все! Умному долго объяснять не надо. Хотя государство на самом деле не обманывает, потому что ложь во спасение — не ложь, ему нужны романтики-идеалисты, оно не может существовать лишь на принципе "ты мне, а я тебе". Но романтики на войне гибнут первыми. А поле боя после победы принадлежит людям спокойным и рассудительным. Поэтому не воспринимай буквально то, что тебе говорит родина — поддакивай, соглашайся, но уступи место на переднем крае другим — тем, кто не умеет или не хочет думать. Ты слушаешь меня?

— Да, — ответил я.

— Государство у нас хорошее. Оно подарило нам квартиру, бесплатно лечит, бесплатно учит тебя в школе — чего еще желать? Да, ты не станешь миллионером. Но и нищим тоже никогда не станешь!

— Истина — это то, что вокруг, — продолжил он. — Эти дома, эта мебель, этот светильник с обломанными лепестками, который ты так ненавидишь… то, до чего можно дотронуться. Она скучна и несправедлива. Но другой нет и не будет! А взрослость — согласие с ней. Смирение с тем, что ты не все можешь изменить — а по правде говоря, изменить ты почти ничего не можешь. Все это понимают, кто-то раньше, кто-то позже. Все, кроме безумцев вроде твоего деда. Но их, к счастью, очень мало. Романтика и приключения — не до конца пережитое детство, инфантильность. Чтение фантастики — неудачная попытка сбежать из унылой реальности, страх увидеть мир таким, какой он есть. Бунт против естественного порядка вещей. А разве бунтовщики могут быть счастливы? Присмотрись внимательно к тем, кто читает фантастику! У них глаза изгоев. Они одиноки и в опасности. Когда-то я пошутил, сказав, что знаю, кто поджег клуб, и ты очень удивился. Что ж, объясняю. Я поджог его! Хотя, конечно, я этого не делал. Но все-таки в некотором смысле я, потому что я не хотел, чтобы клуб уводил тебя из реальности в космические дебри.

Тут из коридора донесся скрип открываемой двери. Мама вернулась с прически, и наше общение закончилось. Папа добавил "подумай о том, что я сказал", и родители ушли, напутствовав меня пожеланием быть внимательным и аккуратным, не включать газовую плиту и выключать свет, а если я пойду к Глебу, то соблюдать осторожность и не уронить телескоп с подоконника кому-нибудь на голову.

Я все пообещал.

7

Никогда раньше мне так не хотелось, чтобы родители оставили меня одного.

Отец прочитал мне целую лекцию. Как училка Мария Леонидовна. Она тоже любит выступать, особенно перед всем классом. Говорит нагло и самоуверенно. Делает вид, что знает все обо всем. Тупые всегда самоуверенны, и зная эту тайну психологии, на Марию Леонидовну можно не обращать внимание. Но папа не такой. Он тихий, но умный. Его слова похожи на правду, поэтому с ним трудно спорить.

Он назвал деда сумасшедшим. Разве так можно? И сделал это специально. Провоцировал меня. Зачем, не знаю. Какой-то хитрый план?

Сами вы сумасшедшие! Все! С вашими сериалами и международными панорамами, коврами на стенах, телевизорами, овощными базами, фразами "не от мира сего" и книгами, которые вы не читаете, а ставите на полки, потому что все ставят.

Сказал — и слегка успокоился. Сходил в ванную, намочил руки холодной водой, умылся. Вернувшись в комнату, увидел, что на соседнем доме запылали огромные лозунговые буквы.

Скоро мне идти. Я боюсь, но в меру. Может, не понимаю опасности. Словно читаю роман о собственных приключениях, а книгу легко в любой момент закрыть и положить на полку.

Вдруг подумалось: надо заглянуть в кладовку, то есть в бывшую дедову комнату. Хотя сейчас его там нет, и даже воспоминаний не осталось. На полу валяются коробки, со стены свисают гроздья луковых колготок.

Но чемодан по-прежнему лежит. Дед закрыл его перед смертью и велел не трогать. Ослушаться боязно, да и ключ неизвестно где. А однажды мама, начав заикаться почти как Глеб, прошептала отцу, что в чемодане кто-то живет, и папа тоже шепотом попросил ее замолчать, а то сын услышит. Я, как нетрудно догадаться, все же услышал и потом тысячу раз прокрадывался в кладовку, прикладывал ухо к чемоданному боку. Увы, изнутри доносилась только тишина.

Неожиданно я понял, что могу нарушить запрет, что дедово требование не открывать — скорее всего игра, которую дед так любил. А игра больше, чем реальный мир. В ней все сложнее, многие слова в игре носят маски и только притворяется собой. Дед будто подмигивал мне из темноты, смеясь и спрашивая — готов ли ты не испугаться?

Да, твердо ответил я, включил в кладовке свет и вытащил чемодан. Какой он тяжелый и мрачный. Кусок первобытного дерева или обломок разбитого корабля. Железная, в прикосновениях ржавчины ручка, и такой же замок.

И тут в чемодане что-то зашуршало, заскреблось и поползло.

Я выскочил из кладовки, как ужаленный. Стало ясно, о чем в панике говорила мама.

Глубоко вздохнув, взял себя в руки и осторожно подступил к чемодану. Тот, кто в нем был, еще поворочался и затих.

Кто же это? Домашних животных дед не заводил. И кто способен жить без еды и воздуха?!

Нет, я все-таки открою. Даже если существо вопьется мне в руку отравленными зубами. А как иначе? Сгорать от любопытства до пенсии? Дед на моем месте бы точно открыл.

Но где искать ключ? Промелькнула мысль — странная, но интересная — о том, что ключ не может находиться далеко от своего замка, даже если он на другом конце света. Я ничего не понял, однако снова принялся рассматривать чемодан.

Поначалу никакого тайника не обнаружил. Дерево старое, но твердое, как камень, в прожилках тонких трещинок. Ключу спрятаться негде. И только через полчаса тщательного поиска я заметил, что сверху, ближе к правому дальнему от замка углу трещины образуют неровный прямоугольник, похожий на крышку пенала.

Она легко сдвинулась, и под ней в небольшом углублении лежала тонкая стальная пластина с прорезями — ключ.

Дрожащими руками я вставил его в замок.

8

…Чертик, обыкновенный резиновый чертик оказался источником шума и всеобщего страха. Ростом ненамного больше мизинца, с рогами, ухмыляющейся рожицей, тонкими ножками и толстым пузом со вставленной в него миниатюрной ядерной батарейкой. Энергии в ней хватит, чтоб ползать и шебуршать миллион лет. Вот ты какой, хранитель чемодана. Чувство юмора дед сохранял до последней минуты.

А еще внутри лежала старинная морская лампа, коробка спасательных спичек, почтовый конверт и свернутая вдвое записка.

Сначала я вытащил спички. Они не такие, как те, которыми зажигают газовую плиту. В магазинах их не купить. Вдвое длиннее и толще, не боятся воды и ветра, загораются от любой шершавой поверхности, и в каждой из них жара, как в костре, всю ночь зимой греться можно. Сунул их в карман, вдруг пригодятся, хотя и не представлял, зачем.

Потом стал рассматривать лампу. Шар размером с два кулака из толстого стекла, а вокруг него железные защитные скобы. Нижняя часть вывинчивается для запаливания фитиля.

Я так и сделал — выкрутил, затем понюхал — масло есть, повернул ручку (никакие спички тут не нужны, зажигается от трения, как порох в кремниевом оружейном замке), и появился маленький желтый огонек. Ввернув фитиль обратно в шар, я поставил лампу на ящик и вышел, чтобы погасить верхний свет (выключатель был снаружи кладовки).

А когда вернулся, понял, что кладовка теперь не в нашей квартире, а в космосе. Лампа горела, как Сириус, на стенах и потолке мерцали маленькие блестки-звездочки. Оказывается, космос может быть где угодно, даже внутри клетушки длинной в несколько шагов, если ты захочешь его найти.

Я постоял немного и взял конверт. В нем оказался рисунок.

…Черный ночной город. Погасшие фонари. Никого нет. Пусто. Ветер носит мусор и осенние листья. Свет лишь в одном окне.

Когда-то я говорил эти слова. Мысленно, стесняясь произнести их вслух, потому что рядом был дед, хотя именно он привел меня к этой картине, то есть к ее огромной копии на стене. Наверное, город и там, и на клочке бумаги нарисовал он. Я и не знал, что он умел рисовать. А что я еще о нем не знаю?

Затем я развернул записку. Она состояла из двух частей.

9

Смерть стоит у дверей, но войти пока не решается. Привет, старая знакомая. Неплохо выглядишь. Не волнуйся, сейчас я не против уйти с тобой. Но вспомни того факира в Индии, который, впервые увидев меня, назвал мое имя и сказал, что имен у меня было много, и не сосчитать, сколько раз я приходил в этот мир. Возможно, наши отношения сегодня не закончатся!

Мои бумаги, дневники и рисунки спрятаны. Их найдет тот, кому они интересны, или не найдет никто.

Жалею только об одном — мало разговаривал с внуком. Он пытается думать, а я слишком любил его и не хотел, чтобы он стал белой вороной. Их жизнь тяжела. Но другим он не будет. Плохо, что я не понял этого раньше.

Все оказалось напрасно. Прошлое уничтожено, новое не построено. Революция проиграла самой себе. Мечты стали подделкой.

Ваше небо фальшиво. Толкни рукой, и декорации упадут, но радоваться этому не стоит.

Придет новый мир — жестокий, без иллюзий. Мир лжи, воровства, предательства, подлости и злобы.

Настанет время людей, стремящихся стать животными. Способных унижать и унижаться. Сытых свиней, распираемых гордостью из-за того, что они жрут из золотых корыт.

10

Какой длинный сегодня день. И он еще не закончился, хотя и стал ночью. Как много всего произошло. Я подумаю об этом. О словах отца, о записке деда, и о другом. Но не сейчас. Сейчас мне надо идти.

11

Глеб первым пришел в Клуб. А я опоздал на минуту — часы в комнате отстали. Неудивительно, все часы могут запутаться во времени. Все, кроме тех, которые в голове Глеба. Эти не ошибаются никогда.

Потом послышались шаги Артема. Он принес пакет, из которого вытащил три стаканчика пломбира.

— Бабушка купила для нас, — объяснил он, — и дала еще денег.

Впервые в жизни я ел пломбир без восторга. Да, вкусный, но не больше того. Все-таки мне страшно. Ходишь, улыбаешься, разговариваешь — а душа под маской оцепенела, хотя даже ты сам этого почти не чувствуешь.

Как сложно устроен человек. Нельзя ли было сделать попроще.

Съели пломбир и взглянули друг на друга. Глеб спокойный, только грустный. А у Артема глаза малость безумные, отчего он напоминает какого-нибудь Нестора Махно, готового воевать со всем миром, не совсем понимая, зачем.

Насчет себя ничего не могу сказать. Зеркала нет, а спрашивать, как я выгляжу, глупо.

12

…Пылесосы и скафандры мы запихнули в большие сумки, в которых таскали ракеты на пустырь. Сразу надевать амуницию не стоит. Вдруг кому-нибудь тоже не спится, выйдет погулять на улицу, и тут мы в виде космонавтов, здрасьте. Каждому досталось по две сумки. Увесистые! Успокаивало то, что на плечах тяжесть будет чувствоваться не так.

В лес мы решили зайти поодаль от базы, опять-таки, чтоб ни на кого не наткнуться. На человека-зомби или паука.

Ночью в лесу жутковато. Черные тени, коряги, силуэты, шорохи. Ночные птички щебечут что-то несмешное. Это я про обычный лес, без инопланетной добавки, от встречи с которой гарантий никаких.

Мы шепотом посовещались и включили фонарики. Без них можно запросто переломать ноги. Но со светом стало даже страшнее. Так и кажется — поднимешь фонарь и из темноты выберется чья-то улыбающаяся голова.

Однако дошли. Не заплутали. Торчит знакомый холм из земли, разинул пасть-ворота. Заходите, мои маленькие друзья. Буду очень рад.

13

…Надели скафандры, нацепили пылесосы-распылители. Хорошо, что ночь нежаркая, скафандр хоть и не настоящий, но ткань плотная, доспехообразная. Включили налобные скафандровые фонари — светят. Проверить еще раз пылесосы? Решили, что не стоит. И порошок сэкономим, и шуметь лишний раз опасно. Что-что, а шуметь пылесосы умеют.

В ворота входили медленно, прислушиваясь. Самое опасное — встретить кого-нибудь из людей. Изменившихся, я имею в виду. Что тогда делать, не знаю.

Но пока никого. Тихо, ни шороха. Вспомнил, как учительница музыки, всплескивая руками, говорила нам — "давайте послушаем тишину!" Я тогда ничего не услышал. А сейчас — да, еще как. Воет тишина и стонет.

Артем заглянул в кабинет перед ленинской комнатой и отскочил назад.

— Паук!!!!

Готовились к этому, ждали встречи, но вышло все равно внезапно. Процокали по полу когти, и монстр показался в дверном проеме. Огромный настолько, что быстро сквозь двери не пролез.

Это нас и спасло.

Пока чудовище протискивалось к нам, мы навели на него трубы и нажали кнопки.

Паук скрылся в белом облаке и вспыхнул, как огненный шар. Осветил подземелье адско-бенгальским огнем и сгорел дочиста.

Артем поднял стекло на шлеме.

— Получилось!

Победа придала сил. Не то, чтобы много, но тем не менее.

— Досыпаем порошок! — распорядился Артем.

Молодец, не забывает, что оружие должно быть заряжено. Вскрыли новую пачку "Лотоса", добавили, сколько вместилось.

Дрожи, инопланетная сволочь, подумал я.

Секретный ход в странно-ленинскую комнату открыт, и второй, который из нее в цех, тоже.

Вот мы и на балконе. Все, как вчера, будто не уходили. Тихо. Никаких движений в темноте. Какой хороший сон у инопланетян. Даже пылесосы его не нарушили.

Но едва мы подошли к лестнице, тишина исчезла. И вместо нее — дробный стук когтей по бетону.

Пауки. Целое море. Бегут к лестнице, не дожидаясь, когда мы к ним спустимся.

Если б знал, что придется такое увидеть, решил бы, что непременно сойду с ума. Но я себя недооценивал. Внутри, кроме страха, отыскалась еще и злость, и она заставила шагнуть к ступенькам, положить руку на кнопку и подумать "ну сейчас вы у меня получите".

Глеб и Артем застыли рядом, и когда пауки добрались до середины лестницы, мы включили распылители.

Лестница залилась огнем. Белая река стала огненной. Полетели искры, запахло гарью.

Чудовища горели, но лезли прямо сквозь огонь, вот они уже наверху, мы начали отходить… и вдруг все закончилось.

Атака отбита. Ни одного паука больше не видно. Только пламя маленькими огоньками затухает на почерневшей лестнице. Мы победили и во второй схватке.

Я сел и облокотился спиной на стену. Сдвинув стекло, вытер со лба пот. Артем и Глеб тоже приземлились отдохнуть.

— Вот это да, — сказал Артем.

Мы с минуту молчали, собирались с мыслями, хотя никаких мыслей не было. Одна пустота. У меня, во всяком случае. Потом Артем выдохнул и вскочил на ноги. Демонстративно бодро и самоуверенно.

— Двигаем вперед!

Ишь, раскомандовался. Ну, пусть. Опять досыпали порошок и начали спускаться с балкона, давя ботинками тлеющие искры и вглядываясь в темноту. А если пауков уже не осталось? Как бы было хорошо.

И тут из прохода между станками вылетел еще один. К счастью, его мгновенно заметили и превратили в пылающий костер. Потом еще одного, и еще. А дальше на нас полезли черви-личинки, которых мы видели в прошлый раз. Но с ними оказалось проще, чем с пауками, они двигались гораздо медленнее, а сгорали так же.

Я подумал — а вдруг эти существа понимают, что они сейчас погибнут, сгорят? Кого они защищают? Камень, который их создал?

— Надо заняться излучателем, — не дал мне поразмыслить Артем.

Заняться — значит, уничтожить. Да, надо.

…Вот эта штука, недалеко от балкона, на краю темноты. Людей нет, но телевизор трещит-работает. Артем поднял его над головой и бросил на пол. Хорошо тот разбился! Экран — на мелкие кусочки, вдребезги. И всякие микросхемы-конденсаторы поразлетались суетливой шрапнелью.

— А если с-свалить шпиль, — предложил Глеб.

С такой громадиной справиться сложновато, но мы уперлись руками, принялись наклонять. К общему изумлению, удалось! Башня стала крениться, сначала медленно, потом быстрее, и, наконец, упала как подрубленное дерево. Свалилась с таким грохотом, что мы аж присели.

Первая часть задачи выполнена. Однако Артем радовался не особо, даже нервничал.

— Смотрите внимательнее, тут где-то сколопендра.

Не успел он сказать, как послышалось шипение. И оно быстро приближалось.

Рядом с нами высился огромный станок. Предназначения неизвестного, но сейчас это было совершенно неважно. А то, что к площадке на его верху вела металлическая лестница — важно, и очень.

— Туда! — закричал Артем.

Мы пулей вскарабкались и замерли. Места немного, квадратный железный лист шириной всего в метр, не столкнуть бы друг друга…

Артем угадал — это действительно оказалась сколопендра. Заметила нас, и, цепляясь короткими ножками за металлические выступы, полезла в гости. Порошок из распылителей ударил ее прямо в зубастую пасть и вспыхнул, сколопендра зашипела, как тысяча гадюк, упала горящим факелом на пол и уползла за другой станок. Там она продолжила гореть, отсветы были хорошо заметны. И так же хорошо слышалось шипение, клацанье зубов и шорохи извивающегося тела. Потом, к сожалению, пламя погасло, а шипение продолжилось, хотя лучше б наоборот.

Тварь выжила. Да уж. Инопланетная сколопендра — это тебе не инопланетный паук.

— С-сейчас снова нападет, — пробурчал Глеб, направляя вниз распылитель.

Увы, не ошибся. Полуобугленноя тварь, зашипев еще громче, стремительно подползла к подножию станка, и, невзирая на то, что загорелась снова, прыгнула и зацепилась лапами за край площадки, на которой мы стояли. Еще секунда… Но Артем с размаха ударил ее ногой, она соскользнула вниз, и во второй раз никуда не сбежала — сгорела дотла, не хуже обычного паука или червяка.

Мы посмотрели вокруг. Послушали. Опять тишина, подозрительная и ничего не значащая, она уже была, и что толку, после нее вновь появлялись инопланетяне.

В очередной раз перезарядили пылесосы, слезли и направились к камню. Артем — впереди, вошел в роль, крадется, как лазутчик, за ним флегматично топает Глеб, а я прикрываю тыл, неудобно иду спиной вперед, кручу головой во все стороны так, что скоро она отвалится.

А вот и метеорит. Посреди паутинного поля, в окружении коконов. Созревают пауки, черви и новые камни. Какая мерзость.

— Интересно, загорится ли, — сказал я.

— Сейчас узнаем, — ответил Артем и поднял трубу.

Загорелось. Да еще как! Вспыхнуло, будто мировой пожар. А паутинный ковер и того круче — как тополиный пух на асфальте. Коконы лопались фейерверками искр, огонь поднимался на метр и выше.

Камень начал таять и растекаться. Ручьи пламени побежали в разные стороны, огонь перекинулся на завернутое в паутину тело Павла Федоровича и оно полностью сгорело, словно пропитанное тем же веществом, из которого состояли пришельцы.

От камней, паутинного покрывала и коконов осталось одно пепелище, причем без пепла. Гладкое мрачночерное смоляное пятно.

Победа?

Мы недоверчиво осмотрелись. Финал какой-то быстрый и некнижный. Конечно, в жизни часто происходит не так, как в книгах, ведь если они будут повторять жизнь, то читать такую ерунду никто не будет, но…

Но внезапно раздались шаги. И какие! Всем шагам шаги. Даже глухой мог их услышать, потому что пол завибрировал, а мозг от пяток совсем недалеко.

Нет, еще не победа, намекнуло своим видом существо, ползущее из темноты.

Не знаю, как назвать его. Что-то неописуемое.

Бело-серая бесформенная масса живой паутины размером с кашалота. Впереди два огромных глаза, по бокам щупальца.

Почему слышались шаги, непонятно. Может, под свисающей с боков паутиной скрывались подобия ног, как у гусеницы.

И этот паутинный студень направился к нам. А мы… мы стали плечом к плечу и нажали кнопки распылителей.

14

Монстр загорелся, заревел, но не остановился. Пламя осветило цех, заколыхались тени, и я пожалел, что во сне ко мне редко приходили кошмары. Может, они подготовили бы меня к этому зрелищу. Зато теперь, если выживу, их будет достаточно.

Видя, что огонь не спасает, мы кинулись на балкон, и через полминуты были уже там. Монстр приотстал, но скоро оказался прямо под нами. Пламя на его шкуре быстро погасло.

Он замер, раздумывая, что делать, ведь лестница для его туши явно узкая, а мы раздумывать не стали и полили его сверху всем порошком, который еще оставался в пылесосах. Зверь снова заревел и в этот раз кинулся бежать туда, откуда вылез.

Пока он прятался, мы высыпали остатки порошка из пачек в пылесосные контейнеры. Заполнили их доверху, и на этом боезапас иссяк. В карманах только газетные бомбочки, но чем они нам помогут.

Потом зверь вернулся, и мы снова подожгли его. Он опять убежал, и опять возвратился за очередной порцией огня. Так продолжалось несколько раз. Ума у него было явно немного. Порошка у нас, правда, тоже. Особого вреда пламя ему не приносило. Погорит зверь, поревет, и вновь за свое, ждать нас внизу.

После очередного поджога "Лотос" закончился, и чудовище безнаказанно расселось под балконом.

— Уйдем и закроем двери, — предложил я. — Наверх он не выберется, ну и пусть воет здесь до скончания веков.

— А если кто-нибудь сюда залезет и в-выпустит его? Наверняка есть второй выход.

— Базу бросили давным-давно, и никто этих подземелий не находил, — сказал Артем. — Главным у инопланетян был камень, а сейчас он уже накрылся. Или накопим денег на тонну порошка, принесем сюда и сыпанем зверю на голову. Столько он точно не переживет. А может, еще чего придумаем.

И тут внизу из темноты вышел человек с белой маской в руке. Посмотрел на нас и остановился около монстра. Тот не пошевелился. Совсем как дрессированное животное в цирке.

Главный технолог завода "живых памятников" Эдуард Данилович. Какая встреча. Вот кто, оказывается, все затеял.

— Не ожидали? — торжествующе сказал он, — а зря. Вы смеялись надо мной, да? Все смеялись, значит, вы тоже. Над тем, что я по ночам сижу в лаборатории, что я так много говорю… но сейчас маски сброшены, хахаха! Теперь я буду повелевать всем на свете. Глупое детское желание? Нет! Было много взрослых людей, которые, накрывшись ночью одеялом, тихонько, чтоб никто не слышал, смеялись от счастья, вспоминая о том, насколько они велики! Я хочу стать таким же и даже превзойти их, потому что никто никогда не получал такой власти, которая ждет меня! Я абсолютно нормальный человек!

Он посмотрел на свои руки.

— Или нет, не человек. Я спал после того, как сделал себе инъекцию вещества, из которого состоял камень, поэтому не вмешался и вы все сожгли. Но ничего, у меня есть запасной, и я опять создам свою армию, а метеорит сделает меня в сто раз умнее и сильнее обычных людей. Понял, Глеб?

Мы обернулись на Глеба.

— Вы знакомы? — ошарашено спросил Артем.

— Одн-нажды разговаривали, — пробормотал Глеб, схватил бомбочку и кинул ее в замершего рядом с Эдуардом Даниловичем зверя.

Она зацепила его только чуть-чуть, шкура загорелась совсем немного, но он кинулся в сторону — прямо на технолога. Тот не успел даже вскрикнуть. Чудовище пробежало по нему, буквально размазав его по полу, и скрылось в темноте. Мы оцепенели от ужаса, но через несколько секунд зверь вернулся и прыгнул.

Подскочив в воздух, он схватился щупальцами за перила слева от нас, и большой кусок балкона вместе с ним обрушился на пол. До двери наружу и лестницы нам стало не добраться. Мы побежали в другую сторону и остановились, надеясь, что зверя если не прибило, то хотя бы покалечило, но он проворно выбрался из-под обломков и опять поспешил к балкону. Туда, где стояли мы.

Снова прыгнул и ухватился. Мы едва успели убежать до того, как и вторая секция громыхнулась вниз.

— Так и будем бегать? А что потом, когда балкон закончится? — спросил я.

15

…Раз за разом повторялось одно и то же. Чудовище прыгает, цепляется, мы отбегаем, часть балкона выламывается из стены, падает, зверь скидывает с себя железки и прыгает опять.

Однако балкон хоть и длинный, но не бесконечный. Не математическая прямая, а всего лишь отрезок. И от него скоро отрезали почти все. Осталась лишь вторая лестница и две балконные секции рядом с ней. Теперь нам придется погибнуть, упав с высоты семиэтажного дома, или спуститься к монстру. Около лестницы дверь во второй цех, но она заперта на замок.

А если…

— Я кое-что придумал. Можно попробовать открыть дверь и убежать в другой зал.

— Как ты ее откроешь?

— Долго объяснять. Надо задержать монстра, хотя бы ненадолго.

16

…Очередной прыжок, чудовище хватается за балкон, как гимнаст за перекладину, и через несколько мгновений падает вниз. Мы отходим на последний рубеж, но не просто так — у нас в руках бумажные свертки с порошком. Кидаем три штуки, зверь загорается и убегает зализывать раны. На взлом есть примерно минута, и я достаю спички, найденные в дедовом чемодане.

17

На что я рассчитывал? На то, что замок расплавится. Нет, не уверен. Разжечь промокшее бревно они одним махом, но металл… Увы, других вариантов нет.

Часть спичек я засунул в скважину для ключа, а остальные положил сверху.

Какой все-таки замок большой. Весит, как гиря. Быстро не сдастся.

Последнюю спичку я царапнул о железо, она быстро разгорелась, и я бросил ее на замок. Держать спасательную спичку в руках нельзя. Она сконструирована так, что поначалу огонек маленький, им не обожжешься, зато потом…

Замок вспыхнул. Жар такой, что близко нельзя стоять даже в скафандрах. Белое пламя ревет и клокочет. Дух огня вырвался на свободу. На пол капает расплавленный металл, но пузатый замок еще висит. Ну же, давай, давай…

Монстр покинул темную половину зала и потащился к нам. А дверь пока не поддается. У нас осталось пара бомбочек… Монстр остановился. Наверное, его насторожил огонь. О нем у чудовища малоприятные воспоминания. Но, сделав паузу, монстр преодолел страх и снова начал подползать.

И тут стоящий неподалеку памятник Ленину проснулся, опустил руку и огляделся вокруг. Наверное, захотел понять, что произошло, пока он был внутри своих каменных снов. Увидел монстра, оторопел, но быстро пришел в себя, подбежал к чудовищу и начал молотить его кулаками. Монстр удивился Ленину не меньше, чем Ленин монстру, однако тоже в свою очередь быстро пришел в себя, заревел и вцепился в вождя. Они упали и покатились безумным клубком.

Через полминуты он распался. Ильич остался лежать, а монстр встал на дыбы, разразился торжествующими воплями, схватил его и бросил на пол. Ленин разлетелся на осколки, как фарфоровая статуэтка, а монстр, не теряя времени, опять поспешил к нам.

Спичечный костер его больше не пугал. И если замок выдержит…

Нет! Расплавился и лязгнул остатками вниз. Огорь теперь горит под дверью, но она широкая, мы сможем его обойти… Спасибо, дед, за спички! Замечательная игрушка!

И еще нам повезло, что дверь открывалась наружу. Толкнули ее и оказались в другом цеху.

18

…Другом, но почти таком же. Темнота, черные станки, лестница на балкон… Однако балкон расположился повыше своего уничтоженного монстром двойника, а еще в цеху стоял космический корабль.

Похожий на обычный самолет, с крыльями для полетов в атмосфере. Он больше, чем какие-нибудь "кукурузники" восемнадцатого века, которые до сих пор кружат на своих паровых двигателях над колхозными полями, отравляя химикатами вредителей и овощи, но гораздо меньше огромных авиалайнеров и дирижаблей. Неподалеку от него трап, потому что вход на корабль метрах в трех над землей.

Корабль не летал. Ни разу. У меня глаз наметан. Плитки жаропрочного покрытия на боках чисты и невредимы, а после полетов так не бывает.

Его построили и забыли. Есть ли душа у космических кораблей? Ведь они сложные, как человек! А значит, могут грустить. По небу, в котором ни разу не удалось побывать.

19

Позади нас, в дверях, послышались удары, затем рев. Зверь пытался пролезть в двери. Костер его не остановил.

Мы по лестнице на балкон. А куда нам деваться?

20

Монстр протиснулся в цех. Прополз над пламенем, обжегся в сотый раз за сегодня, но соблазн покончить с нами оказался слишком велик.

Мы — на балконе. Очень высоко. Дотянется?

Нет! Попробовал — но фигушки. Подскочил, хватанул воздух, однако земное притяжение беспощадно отправило его обратно задницей о цемент. Рожденный ползать прыгает так себе.

Но зверь если и расстроился, то виду не подал. Лег недалеко от лестницы, закрыл глаза и замер, будто заснул. Караулит нас?

— Надо посмотреть, можно ли где-то спуститься, — сказал Артем.

Выяснилось, что нет. Другие лестницы отсутствовали. Цех больше первого, мы прошли его по балкону целиком, до самых дверей, через которые сюда попали, но что толку. В темноте виднелись еще двое ворот, больших, даже огромных, наверное, сквозь них когда-то вывозили собранное на заводе, но они были на замках, здоровых как тот, который нам удалось сжечь. Теперь у нас нет спичек, поэтому с ними не справиться.

Мы вернулись обратно. Положение опять стало безнадежным. Из первого безнадежного выкрутились, но что делать со вторым? Без еды и питья долго не протянем. Решили проверить, чутко ли спит чудовище. Сняли скафандры, от них сейчас никакой пользы, и Артем начал осторожно, на носочках, спускаться по лестнице, но не успел он дойти даже по середины, как чудовище открыло глаза и зарычало. Просыпается от малейшего шороха, прямо как я. Ну хоть мозгов у монстра не хватило притвориться, что не слышит шагов.

— А если д-добраться до космолета? — неожиданно спросил Глеб.

— Чем он нам поможет? — ответил Артем. — Да и как мы в него попадем? Вход высоко и точно заперт.

— Его можно открыть, — сказал Глеб, — там открывашка с д-двух сторон, на случай, если экипаж плохо себя почувствовал и сам не выходит. И трап на колесиках рядом. П-подкатить, и все. Вдруг в самолете окажется что-нибудь нужное.

— Замечательный план, — хмыкнул Артем. — Осталось только договориться с монстром, чтоб он не нападал, пока мы тащим лестницу.

— Нет, я думаю, надо отвлечь его. Б-бросить в него остатки порошка, а потом кто-то побежит в глубь цеха, монстр — за ним, а другие приволокут трап.

— Он догонит, — сказал Артем. — Но делать нечего. Значит, так. Кидаем, я бегу в цех, а вы тащите лестницу и залазите внутрь.

— Я от-твлеку.

— Я быстрее бегаю! — отрезал Артем. Здесь он точно прав.

— И я тоже неплохо, — сказал я. Как было не сказать?!

— Х-хорошо я бегаю.

— Нет, — отчеканил Артем. — Давай так — когда шахматы, то решаешь ты, а когда риск, то я. Идет?

— Идет, — согласился Глеб, — но н-не сегодня.

— Почему? — спросил Артем.

Глеб долго молчал.

— Я рискую меньшим, чем вы. Что меня ждет в жизни? Семьи не будет. Много чего у меня не будет из того, что должно быть. Мне плохо с людьми. Со всеми, к-кроме вас. Но вы — это другое. Я знаю, о чем говорю. Я странный, но не глупый. Нельзя считать всех странных глупыми.

— Побегу я — и точка, — сказал Артем после паузы. — Что бы ты не говорил.

— Тогда я расскажу вот что, — вздохнул Глеб.

21

— Перед тем, как мы п-поехали в лагерь… за день до этого… мама ушла дежурить. Ночью я проснулся, но не совсем. Ну, как я просыпаюсь по ночам, когда нет мамы… Проснулся и вышел на улицу.

А там ко мне подлетел игрушечный д-дирижабль. К нему был подвешен динамик, и оттуда раздался чей-то голос. Глеб, звал он меня. Глеб. Я подумал, что мне это снится, а потом понял, что нет, испугался и решил п-проснуться. Быстро просыпаться у меня не получается, и голос знал об этом. Он сказал, что я могу остаться во сне. Потом он ск-казал, что около динамика есть маленькая коробочка, и мне надо ее открыть. Я послушался и открыл. Там был маленький камешек, похожий на к-кусочек того, которого мы нашли в лаборатории. Голос сказал, чтобы я взял его в руку… я снова п-послушался. Камень будто ударил меня током…

И я сразу успокоился. Мне стало хорошо… Так, как никогда не было. Я перестал б-бояться. Я понял, что смогу даже не во сне подойти к любому человеку и поговорить с ним. Я спросил у дирижабля — к-как это? Голос ответил, что камень — неземной, и у него много странных свойств, к-которые еще предстоит узнать, хотя ученые не хотят этим заниматься, и чт-то он влияет на других людей гораздо сильнее, чем на меня, а на меня подействовал т-только потому, что сейчас я сплю и не сплю одновременно. И еще г-голос сказал, что я буду чувствовать себя так недолго, но он м-может вылечить меня полностью, если я помогу ему. Потом д-добавил, что долго следил за мной, изучал меня, и выяснил, что я подхожу для его поручения.

Голос приказал мне идти вслед за дирижаблем. Я согласился. Д-дирижабль привел меня на пустырь… тот самый… а п-потом я спустился в подвал… там была свалка и страшный робот… робот не напал, потому что п-подчинялся высокому человеку в белой маске, который и говорил со мной через динамик. Мне этот человек показался знакомым, но я не понял, к-кто это. Маска изменяла голос. Но это т-точно был не историк Павел Федорович, тот маленький.

Человек сказал, что к-камень может навсегда сделать меня таким, как сейчас.

А еще сказал, что к-когда я поеду в пионерский лагерь, мне надо будет сходить на старую военную базу и утащить из лаборатории камень… такой же, как этот, до которого я дотронулся, потому что этот уже п-почти выдохся.

Военные ушли с базы, когда там начала твориться какая-то жуть. Человек в маске со своим, как он сказал, сумасшедшим коллегой, п-пытался достать камень, но ничего не вышло. Подземелье будто ожило и набросилось на них. Робот, которого они взяли с собой, забрался д-дальше, но попал в какой-то движущийся механизм, или что-то откусило ему половину тела.

П-потом стало известно, что деревенские мальчишки лазили в подземелье, пусть и не очень далеко, и с ними н-ничего не случилось. Значит, д-детей оно обнаруживает не сразу. А лаборатория п-почти рядом от входа. На всякий случай, добавил он, можно сделать бомбы-вспышки, потому что яркого света подземные обитатели не любят.

Камень я буду д-должен отдать ему. Со мной и моими друзьями-любителями космоса он ничего не сделает, но другим людям его д-давать нельзя. Тут человек засмеялся и добавил "пока нельзя". Затем он с-сам найдет меня сам или передаст записку, в которой будет сказано, куда п-положить камень.

И… он д-добавил, что если я скажу друзьям о нашем разговоре, то они не поверят в эту затею. Не поверят, что к-камень принесет пользу мне и всему миру. А втайне от них получить камень н-не выйдет. Но им, сказал ч-человек, все равно скоро надоест со мной общаться, потому что от меня много п-проблем.

Я вернулся домой и уснул, а когда проснулся, все было по-прежнему. По-прежнему хотелось н-никого не видеть и обходить людей стороной. И я стал д-думать, не приснилось ли мне все, поэтому повел вас в подвал. Г-глянуть издалека и уйти, хотя получилось иначе.

А потом… я испугался, что тот человек хочет ч-чего-то плохого. У меня было два пути… оставить все, как прежде, или п-попробовать… Мне очень хотелось измениться, поэтому я вас и обманывал. Я думал идти на базу один… жаль, это б-было невозможно. Но к-когда мы вернулись из лагеря, я решил, что всем угрожает опасность… что так нельзя, даже если камень меня вылечит… Но рассказать вам о том, что случилось, я не смог.

О з-заводе я не знал. И о секретном проходе. Н-не знал, кто этот человек в маске. Много чего не знал. И сейчас многое не п-понимаю. Простите меня.

22

Глеб опять надолго замолчал.

— Я до конца не верил ч-человеку в маске. Не верил, что у меня будет д-другая жизнь. Я хотел играть с футболистами, п-потому что мы не могли выиграть. Потому что безнадежно. Я учился не сдаваться, когда надеяться не на что.

Глеб проверил шнурки, встал и затянул потуже ремень.

— Г-готовы?

Мы ничего не ответили. Совсем ничего.

— К-кидайте, и я побегу. Прощайте.

23

Зверь очнулся, когда мы спустились на половину лестницы. Как он мог услышать, не знаю. Муха летит громче, чем мы ставим ноги. Телепатическая зона вокруг него? Хотя какая разница сейчас.

Порошковых бомб у нас четыре. Будет ли от них польза — не уверен. Зверь от пылесоса убегал, только если мы на балконе стояли, а когда сражение шло внизу, он горел и продолжал ползти к нам, разве что медленнее.

Монстр открыл глаза, но пока не напал. Ждет, что мы подойдем еще ближе? Мы идем. Еще шаг, еще… Миновали уже две трети ступенек… Он зашевелился и заерзал, наверное, приготовился.

Пора!

Четыре газетных свертка влетели в его шкуру и вспыхнули маленькими кострами. Зверь заревел так, что заболели уши, но отскочил.

Глеб спрыгнул на пол и побежал вдаль, в темноту. Монстр вытаращился на него, не ожидая такой наглости, и бросился следом, разбрасывая по пути искры. Глеб обернулся, что-то закричал и махнул руками, мол, вот я, поймай, если сумеешь, а потом рванул, как на физкультуре стометровку.

Когда Глеб и монстр оказались далеко, мы подскочили к трапу. Он заскрипел, но легко проехал на своих колесиках и ткнулся резиновыми накладками в бок космолета. Мы взлетели наверх.

Дверной рычаг спрятался под пластиной термоизоляции. Ее, как я припоминаю, так просто не снимешь, надо поддеть и крутить, поэтому поддели и выкрутили… Держится он на предохранительной защелке, чтоб ни в коем случае сам не открылся. Сняли ее, опустили рычаг, и дверь пружинисто распахнулась. Ура!

Мы заглянули внутрь. Там все, как в любом уважающем себя космическом корабле — непонятные приборы, лампочки, тумблеры, провода… Через круглые иллюминаторы из цеха попадает немного света. Или тьмы. Правильно и так, и так.

— Глеб, — заорали мы, высовываясь из двери, — беги сюда!

В ответ раздался лишь рев чудовища.

— Глеб! Глеееб!

Вот он! Бежит со всех ног, хотя ноги от усталости заплетаются. Только не упади!

За ним на приличном расстоянии — монстр. Глеб, наверное, петлял между станков, как заяц-шахматист, и запутал его паутинные мозги.

Глеб, спотыкаясь, вбежал к нам по трапу и упал. Сил у него не осталось. А мы быстро заперли дверь. Так, чтоб снаружи не открылась.

При свете фонариков внутренности корабля просто невероятны. Миллиард кнопок и выключателей. Как космонавты с ними управляются? Или они все немножко Глебы?

Тут раздался удар. Космолет кто-то ударил, причем этот кто-то — инопланетный монстр. Удар был страшной силы, но дело в том, что космические корабли очень прочные. Особенно старые, в которых предупреждение от метеоритов работало еще на троечку и камешки частенько бились прямо в лобовое стекло. И двигатели на ранних моделях стояли безо всяких новомодных штучек, увеличивающих мощность, но снижающих ресурс. Этот корабль до капремонта мог двадцать раз слетать к Плутону и обратно. Но увы, по неизвестным причинам навсегда остался здесь, на привязи. И хорошо, что на привязи, привинченный огромными болтами — разломать его чудовище не сможет, но утащить к себе в логово — легко.

Потом забухали еще удары. Мы слушали их со злорадством. Ну-ка, попробуй до нас добраться, страшилище. Советские инженеры не зря свои квартальные премии получают.

Устав колошматить, монстр решил заглянуть в иллюминатор. Прилип торчащим из паутины глазом к стеклу. Долго смотрел, действовал на нервы. Умом понимаешь, что космические стекла прочнее стали, но мурашки на коже с умом находятся в сложных отношениях.

Побился монстр о корабль, погипнотизировал нас злым взглядом и опять улегся. Как перед лестницей. Смирился с тем, что вскрыть эту консервную банку ему не по зубам и перешел к плану "Б" — караулить.

24

…Мы облазили весь корабль. Интересного нашли много. Космические часы, показывающие время на всех планетах Солнечной системы, деревянный планшет, на котором можно рассчитать полет, если электроника выйдет из строя, парочку настоящих взрослых скафандров… но ничего, что помогло бы нам победить преследующую нас тварь.

И опять беззвучный вопрос — неужели это все? На полном книжно-некнижном серьезе? Как это? Как это вообще?

Я сидел в кресле и думал. Почему-то не было ни страха, ни сожаления. Страх имеет свойство когда-то заканчиваться. Иногда я смотрел по сторонам и взгляд застревал на мелких деталях космического быта, вроде привязанной авторучки или на кожаного ремня, которым надо пристегиваться в невесомости.

Артем занял второе кресло и закрыл глаза. От нечего делать я посмотрел на него подольше и понял, что он не похож на своего отца. Он — другой. Он родился и существует.

Глеб же сидел впереди, перед штурвалом, изучая корабельные приборы и кнопки. Не знаю, что у него сейчас на уме. Как он сказал — "я рискую меньшим, чем вы". Зря он так. Хотя нам ли его судить. Никто из нас, проснувшись ночью, не забывал, где он, и одновременно не помнил наизусть всю карту Москвы. Нас не сводило судорогой от того, что свитер на стуле висит неправильно или лавку во дворе покрасили в лиловый цвет. И мы играли в футбол, а не в другую невидимую игру, в которой можно только сражаться, но не выигрывать.

Винить его не за что. Неизвестно, как бы на его месте поступил я или кто-то еще.

А сейчас Глеб взял на себя самую рискованную часть операции и победил. Вот только пользы победа не принесла никакой.

Никакой я не вундеркинд. Зря обо мне в школе так говорят. Я просто люблю читать и думать. Глеб — вот кто действительно вундеркинд. Но этого не замечают. Все видят только то, что он боится разговаривать с людьми.

И вдруг Глеб повернулся к нам, и физиономия его светилась ярче наших фонариков.

— Я придумал!

— Что придумал? — ответил я.

— Запустим двигатель! Он спалит все вокруг к чертовой бабушке! Цех превратится в печь! Но с нами ничего не случится, потому что мы в корабле, и дверь закрыта!

— Ты знаешь, что нажать? — спросил я, потрясенный как неожиданной перспективой спасения, так и тем, что Глеб перестал заикаться.

— Знаю!

25

…Мне неизвестно, что чувствует человек, когда летит в космосе. Но звук двигателя космического корабля мне теперь хорошо знаком. Он…безжалостный. Огненный, как сполохи в иллюминаторе. Наверное, это один из звуков космоса. Как и темная, охватывающая тебя музыка, которую я слышал в кабинете писателя.

26

…Наружу мы выбрались нескоро. Ждали, пока вокруг остынет. Возле космолета все сгорело и расплавилось, как замок от дедовых спичек.

И монстр тоже.

От него осталась лишь жирная черная клякса.

Ворота сморщились и еле держались, но сам цех особо не пострадал.

За станками мы отыскали лабораторию Эдуарда Даниловича — стол с колбами-пробирками и диван, на котором технолог спал, вколов себе вещество, которое должно было сделать его сверхчеловеком. Метеорит лежал в реторте, залитый прозрачной жидкостью. Мы уничтожили его. Разбили молотком на мелкие кусочки и развели костер. Осколки жуткого кристалла быстро обуглились.

Потом мы нашли пожарные лестницы и вылезли с завода.

Карабкаться на высоту седьмого этажа после нынешних приключений оказалось нестрашно.

27

Когда мы подходили к подъезду, Артем по своей привычке ушел вперед, и Глеб у меня робко спросил:

— Я ведь хорошо все сделал? Я так старался!

— Да, — ответил я, едва не заплакав.

— Ой! — как маленький ребенок обрадовался Глеб.

28

…Остаток ночи я спал, как убитый. Не проснулся ни разу. И без снов. Ничего не снилось.

Утром мы проспали. Даже Глеб проспал, хотя таланта слежения за временем вроде не потерял.

Он почти перестал заикаться. Мы с Артемом решили на это внимания не обращать, чтоб не смутить его. Хотя Глеб сегодня не особо застенчивый и даже наоборот — бодрый, энергичный, не раздумывающий над каждой мелочью (еще вчера он мог, например, застыть перед выключателем, решая важнейшую проблему — как ему вымыть руки, включив в ванной свет или его достаточно попадает через открытую дверь).

Мы умылись, почистили зубы и отправились к ларьку. А вдруг повезет! Ночью везло, может, удача не покинет нас и при белом свете?

— Нет, вы что, издеваетесь, — возмутился Артем.

К нам шли художники.

29

Живые. Не сомнамбулы. Ухмыляются. С банкой зеленки.

Вот мы и узнали, подействовало ли подземное антеннокрушение. Подействовало. Вернуло людей к жизни. За свой подвиг мы сейчас лишимся шестидесяти копеек. Спасибо тебе, человечество.

— Ой, кого мы видим, — вскричал Вилен.

Сколько раз я слышал эту фразу.

— Вы идете за мороженым, — сказал Владлен.

И эту. В различных вариациях.

— Гыыы, — засмеялся Мэлс.

— Вы что, все забыли? — спросил я.

Художники удивились.

— А что мы должны забыть, — произнес Вилен. — Я не помню, чтоб мы что-то запоминали.

— Офигеть, — присвистнул Артем.

А Глеб не сказал ничего. Он шагнул вперед и, коротко замахнувшись, неуклюже, но быстро, двинул Вилену кулаком в нос.

Прогремела молния, налетел ветер, черные тучи скрыли солнце, пришедшая ниоткуда тьма накрыла город.

Вру. Не было ни молнии, ни грома, ни туч, ни темноты. Это я так, для драматического эффекта. Но что все застыли от изумления — чистая правда.

Вилен дотронулся до своего носа и посмотрел на пальцы, испачканные кровью.

— Как это? — только и смог выговорить он.

— Вы что, сумасшедшие? — наклонившись вперед, спросил Владлен.

Вместо ответа Глеб съездил в нос и ему.

— Сумасшедшие, — кивнул Владлен, словно удовлетворенный таким объяснением и достал платок, потому что кровь из носа потекла и у него.

Мэлс уронил баночку и замер, как получивший противоречивые указания восьмибитный робот.

— Пойдемте отсюда, — пробормотал Вилен. — Нельзя связываться с психами. Еще покусают, и мы превратимся в зомби.

И они ушли, оглядываясь через каждые пять метров. Наверное, опасались, что мы будем их преследовать.

30

— Глеб, — позвал его Артем, когда художники скрылись из виду.

— А? — откликнулся тот.

— Ты как?

— Отлично, — сказал Глеб, с любопытством оглядывая свой кулак, похоже, немного пострадавший от взаимодействия с носами хулиганов, — просто замечательно.

31

…Пломбир в ларьке был! Потрясающий. Не тот, что ели ночью перед схваткой. У победителей пломбир всегда вкуснее. А тогда мы еще не знали, что победим.

Как хорошо быть смелым. Ходить по улице, не боясь никаких художников, да и вообще никого не боясь. Сколько людей проживут жизнь, так и не узнав этого!

Мы сели на лавочку и несколько минут, ничего не говоря и ничего не замечая, наслаждались самым лучшим блюдом солнечной системы — советским пломбиром. Потом, как доели, не спеша вернулись в сознание и начали снова реагировать на внешние раздражители.

— Глянь, какая машина, — толкнул меня локтем Артем.

Да, интересная. Рядом с нами припарковалась черная "волга". Полностью затонированная, на колесах — позолоченные диски, а к багажнику прикреплено антикрыло — такая штука, которую цепляют к гоночным автомобилям, чтоб те ненароком не взлетели. Ну, так то к гоночным! А где "волга", и где гонки? На разных полюсах разных планет различных звездных систем.

Смешной автомобиль. Еще и из-за того, что он очень хотел выглядеть серьезным.

Мы сидели и хихикали, но вдруг водительская дверь машины распахнулась и оттуда выбрался незнакомый нам дяденька. Лет сорока пяти-пятидесяти, не высокий, не низкий, не толстый и не тощий. В сером пиджаке и с лысиной между волосами, непричесанно растущими на боках головы. Лицо — тупое, злобно-надменное. Даже малость безумное.

И это лицо направилось к нам.

— Кто вы такие?!

— Мы, — ответил Артем, — пионеры. А кто такие вы?

— Я — Александр Владимирович! — скривившись, гордо произнес дядя, — директор свиноводческого производственного комплекса, самого большого в Москве и области, депутат и кандидат сельскохозяйственных наук! Я очень уважаемый человек, и я не позволю каким-то ничего не добившимся в жизни ничтожествам над собой смеяться!

— Так мы пока не над вами, — сказал я, — а над вашей машиной. Она правда забавная. Вы же, когда вешали эту штуку на багажник, хотели повеселить людей?

Я тоже умею быть ехидным. С теми, кто мне не нравится. А этот свинячий директор мерзкий от ботинок до лысой макушки. Ожившая карикатура. Инопланетные монстры меньшее отвращение вызывали. Может, и его попробовать порошком?

— А вы вправду кандидат наук? — засомневался Артем. — Тут в округе одни инженеры и научные работники, но вы на них не похожи ни спереди, ни сзади. Знаю, что некоторые платят за то, чтоб им написали диссертации. Сколько вы заплатили?

— Что вы себе позволяете, — вскипел Александр Владимирович, — считаете себя очень умными? Книжки читаете?!

— Да, — спокойно ответил я. — Всякие, особенно фантастику.

— Чушь все ваши книги, — проскрипел зубами дядя, — все до одной! Сравните со мной какого-нибудь писателя! Я в сто раз богаче его, и моя работа куда важнее! Без книг прожить можно, а без еды — никак! Но ничего, жизнь расставит все по своим местам!

Он закрыл глаза и поднял руку, как злобный древний пророк.

— Вы еще вспомните мои слова! Книги перестанут читать, а писатели станут нищими и никому не нужными!

Он выдохнул, забежал в автомобиль и рванул с места так, что колеса задымились.

— Что это вообще такое, — удивился Артем. — До чего неприятный тип.

— Точно, — согласился я.

А Глеб молчал. Сидел, оцепенев, и смотрел невидящим взглядом.

Артем схватил его за плечи и начал трясти.

— Глеб, ты чего? Этот, что ли, тебя напугал?

— А? — Глеб вздрогнул, — н-нет, со мной все х-хорошо. Очень странно он говорил…