Ключ Лжеца

ДВЕНАДЦАТЬ

Первый день после пробуждения от кровавого сна я провёл, баюкая свою руку и сердито глядя на Кару. Она, впрочем, держалась спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока я не начал развязывать шнуровку на штанах, чтобы ответить на зов природы. И в лучшее время, когда просто стоишь на маленькой лодке и облегчаешься за борт, это дело непростое. А пытаться стоять во время качки, при этом развязывая штаны раненой рукой, трудно вдвойне.

– Это было бы чертовски проще, если бы меня не проткнула одна идиотка! – Шнурки продолжали сопротивляться моим неловким пальцам. – Шлюха Христова! – Возможно, я произнёс ещё несколько ругательств и запятнал доброе имя одной конкретной вёльвы.

– На севере мы называем это лёгким уколом[7], – ответила Кара, не глядя в мою сторону со своего места за румпелем.

Уверен, она подразумевала оскорбление, но невежественные варвары Снорри и Туттугу хрипло расхохотались надо мной, поэтому я мужественно проигнорировал свою рану. Оказалось, что язычок у Кары ещё острее, чем игла.

Мы с Туттугу постоянно смотрели на север, выглядывая паруса ладьи. Любой белый проблеск заставлял нас думать, нет ли под ним пары красных глаз и полной палубы хардассцев. К счастью, мы не заметили ничего похожего на них. Может, после событий в Чёрном форте влияние Мёртвого Короля на красных викингов ослабло, и он уже не мог заставить их плыть до самого континента. А может, мы их просто сильно опередили.

За три дня плавания под парусом из Берентоппена "Эрренса" увезла нас так далеко на юг, что вдалеке уже было видно, как изгибается к востоку побережье Норсхейма. Впереди нас ждало Всепожирающее море, последний барьер перед континентом, простирающийся до берегов Маладона. Кара молилась, ундорет взывали к Одину и Эгиру, я заключал со Всемогущим односторонние сделки, и мы, к добру ли, к худу ли, разлучились с севером.

Всепожирающее море, или Карловы воды, как их называют на южных берегах, имеет плохую репутацию у моряков. Шторма из великого океана часто обрушиваются на Карловы воды у нагорья Норсхейма. Подобные шторма и на глубинах достаточно опасны, но в мелких водах, где мы теперь плыли, они иногда поднимают настолько большие волны, что никакой корабль их не переживёт. Такие волны были редкостью, но могли полностью расчистить Карловы воды. Метла Эгира, так их называли викинги. Морской бог прибирается в доме.

Я сидел на корме "Эрренсы", глядя, как позади нас исчезает Норсхейм, сжатый между морем и небом в тёмную зазубренную линию. А потом просто в линию. Потом он остался только в воображении. И, наконец, лишь в памяти.

– Только доберусь до Маладона, так сразу попрошу цирюльника сбрить эту бороду. – Я провёл пальцами по просоленным и засаленным завиткам, отбелённым вышедшим солнцем до белого цвета. Мои старые друзья и так-то не узна́ют меня – со всеми шрамами, стройными мышцами и растрёпанными волосами. Впрочем, портной, брадобрей и месяц комфортной жизни могут всё исправить.

– Она тебе идёт. – Кара исподлобья посмотрела на меня, по её голубым глазам нельзя было ничего понять. Она сидела, занимаясь починкой крышки рундука. За время путешествия она стала лучше ко мне относиться, и даже проверяла рану на моей руке – без извинений, но прикасалась нежно. Дважды в день она втирала сладкопахнущую мазь во входное и выходное отверстия. Её внимание мне очень нравилось, и я почему-то даже забыл упомянуть, что рана уже не болела.

В обмен на медицинскую помощь, я развлекал Кару байками о дворе Красной Марки. Никогда не помешает напомнить, что ты принц. Особенно, если ты принц. Похоже, мои истории её забавляли, хотя смеялась она не всегда над теми вещами, которые я считал смешными…

– Рыба! – Снорри вскочил, раскачивая лодку. – Зубы Тора! Я поймал рыбу!

И действительно, в его руках дёргалась скользкая рыбина в полтора фута длиной. Леска всё ещё торчала у неё изо рта.

– А прошло-то всего двенадцать дней в море! – Я уже давным-давно говорил ему бросить это дело.

– Поймал! – Мои насмешки ничуть не уменьшили радость Снорри.

Подошёл Туттугу и похлопал его по спине.

– Отлично! Мы ещё сделаем из тебя рыбака.

Туттугу-то стоило только забросить крючок за борт, и, казалось, рыбы начинали биться за привилегию его заглотить. С тех пор, как мы подняли парус, он вытащил их десятка два. Он взялся учить Снорри, а мне сообщил, что и фермер из воина тоже не очень. Туттугу волновался, что у Снорри не осталось, к чему возвращаться – у него был талант к войне, но мирная жизнь могла оказаться для него нелёгкой.

– Отличная. – Кара присоединилась к ним, встав близко к Снорри. – Угольную рыбу хорошо варить и есть с зимней зеленью. – Похоже, эти двое непринуждённо чувствовали себя в компании друг друга. Я наблюдал за ними со странной смесью ревности и удовлетворения. Какая-то часть меня хотела, чтобы Снорри и вёльва сблизились. Его единственной надеждой была хорошая женщина. Ему нужно было что-то, кроме скорби.

Меня тревожило, что я вообще рассматриваю возможность принести в жертву те удовольствия, которые рассчитывал получить от Кары. Это было совершенно на меня не похоже. Особенно после всех часов, которые я провёл, представляя способы, которыми заставлю стучать друг о дружку её рунные амулеты… Но всё же… если Снорри найдёт себе женщину, он, может, забудет овладевшее им безумие и не станет искать дверь в смерть, чтобы вернуть утраченную семью. Ведь какими бы ни были мои планы, всегда есть шанс, что и меня втянут в это безрассудство. Так что, в конечном счете, я отказывался от Кары в своих собственных интересах. Подумав так, я расслабился, и вот это уже было намного больше на меня похоже.

Посреди Всепожирающего моря, дальше от земли, чем я когда-либо бывал, я сидел, качаясь на маленькой деревянной лодке Кары. Разум занять было особенно нечем, так что я сосредоточился на Снорри. Я наблюдал за ним, сидя на носу лодки – его тёмные волосы развевались на ветру, глаза вглядывались в южный горизонт. Самый яростный воин из всех, кого я знал, бескомпромиссный, не боявшийся ни меча, ни топора. Я знал, почему сам стремлюсь на юг – чтобы потребовать удобства и привилегии, дарованные мне по праву рождения, и дожить до безобразно преклонных лет. Я знал, что влекло Снорри, и, несмотря на все его слова, сказанные несколько дней назад, я не мог найти в них хоть какой-нибудь смысл. Я повидал немало всякого, явившегося из мёртвых земель, и ничто из этого не было красивым.

А ещё я заметил, что после моего затяжного сна он начал носить ключ на ржавой цепочке – словно прочёл мои мысли о том, чтобы сорвать шнурок и выбросить ключ за борт. От такого недоверия, насколько бы заслуженным оно ни было, я чувствовал себя немного обиженным. Я подумывал заговорить об этом, но глядя на викинга, согнувшегося от боли в отравленной ране и застарелой боли утраты… не стал. Вместо этого я проследил за его взглядом до тёмного пятна на горизонте, которое привлекло его внимание.

– С виду дело плохо. – С виду дело было хуже некуда.

– Да. – Кивнул он. – Возможно, придётся несладко.

Шторм настиг нас за полдня пути от берегов Маладона. Катастрофическая война стихий, которую даже викинги называли штормом. Всё, что я вынес на море до того, на его фоне выглядело мелкими неудобствами. Ветер стал кулаком, а дождь – копьями, которые яростно впивались в плоть. А волны… эти волны будут преследовать меня в кошмарах до того дня, когда их сменит что-нибудь похуже. Море вздымалось вокруг нас. Человек в океане всегда чувствует себя маленьким, но среди огромных волн, способных смести за́мки, понимаешь, что значит быть жучком среди топающих слонов.

Ветер гнал нас, и мы без парусов скользили среди пенных громадин. Только повернись взглянуть на них, и дождь ослепит тебя, и ветер переполнит, если пытаешься закричать. Только отвернись, и придётся сражаться, чтобы сделать вдох – настолько сильно воздух не желал остановиться хоть на миг.

Наверное, Снорри и остальные были заняты. Они явно что-то кричали друг другу и бросались туда-сюда. Не знаю, чем они там занимались. Что бы они не сделали, против такой атаки им нечего было противопоставить. Я же обеими руками цеплялся в мачту, а порой и обеими ногами. Ни одна пара возлюбленных никогда не обнималась так крепко, как я с этим деревянным шестом. И несмотря на волны, которые окатывали меня, пока мои лёгкие бились за каждый вдох, я не разжимал хватку.

Оказалось, что маленькие лодки не так-то просто потопить. Они снова и снова поднимаются, вопреки здравому смыслу и ожиданиям. Мой старший брат, Мартус, лет в десять-одиннадцать часто ходил с друзьями к Моранскому мосту, и мы с Дарином иногда увязывались за ними, чтобы посмотреть. Старшие мальчики плавали на отмелях, или отправлялись на мост и закидывали удочки в Селин. Когда, не поймав рыбы, они начинали скучать, то придумывали всякие проказы. Мартус первым бежал вдоль стены моста со множеством колонн и пи́сал на проходящие лодки, или насмехался над местными, зная, что отцовские стражники его защитят. Отец всегда посылал с Мартусом четверых охранников, поскольку тот был наследником.

Одним прекрасным весенним утром на Моранском мосту Мартус решил организовать имитацию сражения на море. На практике это значило, что они с друзьями притащили на мост большие камни с берега реки и бросали их на проплывавших мимо уток с утятами. Вся штука в том, что очень сложно утопить утёнка камнем. Особенно когда они выплывают из-под моста. Нужно было учесть задержку между криками наблюдателей на другой стороне моста и появлением целей, а ещё точку появления и время броска. Так что почти два часа мы с Дарином смотрели с берега реки, как Мартус сбросил прорву камней, некоторые больше его головы, на вереницы пушистых утят, которых неосмотрительные утки заводили под мост. И, несмотря на огромные всплески со всех сторон, на засасывающую силу тонущих камней и на приличные волны, эти мелкие пушистые сволочи упорно плыли дальше. Непотопляемые шарики жёлтого пуха довели Мартуса до белого каления. Он не потопил ни одного, а когда помчался вниз, чтобы на отмели наброситься на последних утят, из тростника на него набросился рассерженный лебедь, ускользнул от всех четверых охранников и яростным ударом клюва сломал Мартусу запястье. Лучший день в моей жизни!

В любом случае, лодка Кары была похожа на тех утят. Наверное, тут не обошлось без магии, но как бы шторм нас ни швырял, судёнышко оставалось на плаву.

Шторм не прекращался, лишь немного ослабевал, и тут же возрождался, стоило моим надеждам окрепнуть. Но к утру остался лишь проливной дождь со шквалистым ветром. Я задремал в обнимку с мачтой, промокший насквозь и замёрзший. Я знал, что солнце начало взбираться в небо, но мне его не увидеть из-за шторма.

Снова дрожа от лихорадки, я проснулся из-за криков чаек и далёкого грохота бурунов.

– Отвяжи кливер! – Голос Кары.

– Поворачивай! Поворачивай! – Встревоженный голос Снорри.

– Большая идёт! – Туттугу, и, судя по голосу, он устал не меньше меня.

Я поднял голову, отцепил больную руку от мачты и стёр соляную коросту с глаз. Небо было бледно-голубым, с полосками остатков дождевых облаков. Солнце стояло над головой, яркое, но не очень-то тёплое. Я медленно повернулся в сторону носа "Эрренсы", не желая совсем отпускать мачту. Перед нами вперёд катилась волна, а за ней открывалось тёмное побережье из утёсов, покрытых травой и кустарником. А за мысом… ничего… никаких норсийских гор, которые вздымаются в небеса и предлагают проваливать к чёртовой матери. Наконец-то мы добрались до Маладона. Да уж, герцогство довольно дикое, но по крайней мере ему хватает благопристойности не торчать на краю абсурдно крутого склона, и не ютиться на узком берегу между заснеженной возвышенностью и ледяным морем. С моего сердца свалился тяжкий груз.

Несколько восхитительных секунд надежды, а потом я заметил, что от нашего единственного паруса остались только обрывки тряпок, натянутые между баком и мачтой. А потом разглядел, насколько велики те буруны, и насколько сильно пенятся, прежде чем откатиться, открывая чёрные клыки скал. А в следующую секунду нас перевернуло и холодная вода начала заливаться мне в рот. Несколько минут я провёл, в основном дико барахтаясь и хватая ртом воздух между обрушивающимися гребнями волн, которые погружали меня, вертели и крутили и наконец выпускали, только чтобы всё повторилось снова.

Не помню, как в итоге я выбрался на берег – помню только, как с уровня песка увидел Снорри, идущего по берегу в поисках меня. Каким-то образом он сохранил свой топор.

– Маладон, – сказал я, схватив горсть песка, когда викинг поднял меня на ноги. – Я почти готов расцеловать тебя.

– Ошим[8], – сказал Снорри.

– Что? – Я сплюнул песок и попытался сформулировать вопрос лучше. – Что? – спросил я снова. Никто не ездит в Ошим. И на то есть чертовски веская причина.

– Шторм снёс нас к западу. Мы в пятидесяти милях от Маладона. – Снорри надул щёки и посмотрел на море. – Ты в порядке?

Я охлопал себя. Никаких серьёзных ран.

– Нет.

– В порядке. – Снорри отпустил меня, и мне удалось не упасть. – Кара дальше по берегу с Туттом. Он порезал ногу о скалы. Повезло, что не сломал.

– Серьёзно, Ошим?

Снорри кивнул и побрёл обратно. Он шёл там, где волны накатывались на песок, и отпечатки его сапог исчезали прежде, чем он успевал сделать десяток шагов. Я сплюнул изо рта ещё песчинку, если не сказать полноценный камушек, и со вздохом пошёл следом.

Зодчие оставили немало напоминаний о своей эре. Таких напоминаний, которые игнорировать не мог даже кто-то вроде меня, кто исторические книги в основном использовал для ударов по головам принцам помладше. Тот, кто проигнорировал бы границы Обетованной Земли, вскоре обнаружил бы, что его кожа отваливается, а его лицо объедают жуткие монстры. Машина Аномалий[9] в Аттаре, мосты и башни, до сих пор стоящие всему континенту, Хранилище Голосов в Орланте, пузыри времени на Бреммерских склонах, или Последний Воин, попавший в ловушку в Бреттании… всё это отлично известно, но ни от чего по моей спине не бегут такие мурашки, как от Ошимского колеса. Кажется, чуть ли не любая сказка, которую наши няньки рассказывали, чтобы развлечь меня и моих братьев в детстве, происходила в Ошиме. А самые страшные случались возле Колеса. Те сказки, которые требовал рассказывать Мартус, самые кровавые и запутанные, начинались: "Давным-давно, неподалёку от Ошимского Колеса", и дальше оставалось только закрывать руками лицо или затыкать уши. Если подумать, то женщины, которые присматривали за нами в детстве, были злобной кучкой старых ведьм. Надо было их всех повесить, а не позволять присматривать за сыновьями кардинала.

Мы со Снорри укрылись в лощине за мысом, пока Кара осматривала ближайшую пустошь, а Туттугу вернулся на берег посмотреть, что можно спасти из обломков на песке. На ноге Туттугу всё ещё оставался воспалённый красный шрам, но исцеляющее прикосновение Снорри сделало его сносным, закрыв отвратительную рану, от одного вида которой у меня живот крутило. От этих усилий Снорри лёг пластом, но обессилел куда меньше, чем в других случаях, и довольно скоро он уже снова сидел и возился со своим топором. Сталь не любит солёную воду, и воин не оставит лезвие мокрым. Я наблюдал за его работой, поджав губы. Его быстрое восстановление казалось мне странным, поскольку, если верить Скилфе, заклинание Молчаливой Сестры вроде бы должно было ослабеть, и лечение должно было даваться ему тяжелее, а не легче.

– Яйца. – Кара вернулась с покрытого вереском склона, держа в руках полдюжины голубых чаячьих яиц. Пожалуй, их содержимое легко можно было перелить в одно куриное яйцо нормального размера, да ещё и место бы осталось. Она села на траву между Снорри и мной, скрестила длинные ноги – босые, исцарапанные, грязные и прелестные. – Сколько, по-твоему, займёт путь до Красной Марки? – И посмотрела на меня, будто бы я знал.

Я развёл руками.

– С моей-то удачей, год.

– Понадобятся лошади, – сказал Снорри.

– Ты же ненавидишь лошадей, а они ненавидят тебя. – Но он был прав, лошади нам были нужны. – А Кара вообще может ездить верхом? А Туттугу? И Кара действительно едет с нами? – Казалось чертовски странным, что она едет в такую даль по прихоти старой ведьмы в пещере.

– Если бы "Эрренса" до сих пор была цела, то решение оказалось бы сложным, – признала Кара. – Но возможно шторм пытался нам что-то сказать. Не возвращаться, пока не закончим.

Снорри поднял бровь, но ничего не сказал.

– Я никуда не собираюсь. Никогда. Я больше из Красной Марки не уеду. Даже если до сотни лет проживу. Чёрт, стоит мне проехать за ворота, и больше ноги моей не будет за стенами Вермильона. – Праведное негодование нарастало, выйдя далеко за границы моего обычного стоического хорошего настроения. Я винил в этом лихорадку и тот факт, что сидел в травянистой лощине, промокший, замёрзший, уставший, и в нескольких днях пути от тёплой постели, кувшина с элем и горячей пищи. Я пнул дёрн. – Ёбаная Империя. Ёбаные океаны. Кому они нужны? А теперь мы в ёбаном Ошиме. Просто здорово. Присягнувшие, блядь, свету и тьме. Лучше был бы кто-то, присягнувший будущему. Чтобы узнал о приближающемся шторме и убрал нас с его пути.

– Зодчие наблюдали за погодой свысока. – Кара ткнула пальцем в небеса. – Они могли предсказать приближение шторма, но всё равно не смогли остановить тот шторм, который смёл их всех с лица земли.

– Все гадалки, которых я встречал, были мошенницами. Всем прорицателям надо первым делом давать в глаз и говорить: "Ну что, не ждал такого?". – Моё настроение никак не желало улучшаться. Я поверить не мог, что мы оказались на берегах места, где буйствовали все кошмары моего детства.

Кара протянула руку, зажав большим и указательным пальцами крошечное яйцо над камнем и спросила:

– Что случится, если я его отпущу?

– Испачкаешь отличный камень, – сказал я.

– Вот, ты уже видишь будущее. – Ухмылка. Улыбаясь, Кара выглядела моложе. – А если ты бросишься вперёд и попытаешься меня остановить?

На моих губах появилась такая же улыбка. Мне эта идея понравилась.

– Не знаю. Попробуем?

– И это проклятие всех, присягнувших будущему. Никто из нас не может видеть последствия наших действий – ни мы, вёльвы, ни маги, присягнувшие будущему, ни Молчаливая Сестра, ни Лунтар, ни Часовой Парна, никто. – Кара протянула мне яйцо.

– Сырое? – Вышло солнце, и я начал чувствовать себя человеком настолько, что захотел поесть. Я не мог вспомнить, когда в прошлый раз ел нормальную еду. Но всё равно, мой аппетит ещё не дошёл до точки, в которой захотелось бы выдавить на язык сырое чаячье яйцо.

– Не будешь? – Кара пожала плечами и, закинув голову, разбила яйцо себе в рот.

Глядя на неё, сложно было представить, что Скилфа или Молчаливая Сестра были когда-то такими же девушками, перегруженными умом и амбициями, и впервые ступали на дорогу могущества.

– Интересно, что Молчаливая Сестра видит своим слепым глазом. То, о чём она не может говорить.

Кара вытерла рот тыльной стороной ладони.

– А если она шевельнётся, чтобы изменить это… то уже не сможет увидеть, чем всё закончится. Так насколько ужасно должно выглядеть будущее, чтобы ты сунул руку в этот чистый пруд, постаравшись изменить его, и взмутил ил вокруг своей руки, став таким же слепым, как и все остальные – зная, что муть не осядет до того дня, часа, мгновения, которого ты больше всего боишься?

– Я бы изменил всё, что могло бы плохо сказаться на мне. – Мне на ум приходил длинный список того, что я мог бы избежать, и в первой его строке было "уехать из Красной Марки". Или, может, на первом месте было "влезать в долги к Мэресу Аллусу", поскольку отъезд из Красной Марки на самом деле спас меня от ужасной смерти в руках палача. Но влезать в долги было так весело… и сложно было бы представить себе все те годы, проведённые в бедности… Пожалуй, я мог бы заложить медальон матери… У меня закружилась голова. – Ну… наверное… непростое это дело.

– А если ты изменишь плохое, то как узнать, что изменение не приведёт к чему-то худшему, и оно не будет незримо поджидать тебя в грядущем? – Кара съела ещё одно яйцо, и передала остальные Снорри. Казалось, они затерялись в его широченной ладони.

– Хмм. Возможно, старая ведьма получила, что заслужила. – Похоже, смотреть в будущее не менее мучительно, чем смотреть в прошлое. Ясное дело, что лучше всего находиться в настоящем. Вот только в моём настоящем было холодно и мокро.

Спустя час вернулся Туттугу с самодельным мешком из паруса, в который он сложил спасённое имущество. Его осталось немного, и ничего съестного, кроме бочонка с маслом, которое было прогорклым, ещё когда его купили неделю назад в Хааргфьорде.

– Пора идти! – Снорри хлопнул себя по бедру и встал.

– Наверное, это лучше, чем голодать здесь. – И я пошёл, не отягощённый мечом, котомками, едой или любой другой защитой от опасности и лишений, за исключением ножа на бедре. Стоит отметить, нож был отличный – его я тоже купил в Хааргфьорде. Брутальная полоса острого железа, предназначенный для запугивания, хотя до сих пор я его не использовал в мероприятиях более опасных, чем чистка фруктов.

Снорри и Туттугу пошли за мной.

– Куда вы собрались? – Кара стояла на месте.

– Хм. – Я покосился на солнце. – Юго… восток?

– Зачем?

– Я… – Это казалось правильным. Пока я думал над ответом на вопрос, мне пришло в голову, что в том направлении, куда я шёл, нас ждёт что-то хорошее. Что-то очень хорошее. И возможно нам стоит поспешить.

– Это зов Колеса, – сказала она.

Снорри нахмурился. Туттугу почесал бороду в поисках вдохновения.

– Чёрт. – Нанна Уиллоу рассказывала нам об этом дюжину раз. Нанна Уиллоу перешла к нам из личных слуг моей бабушки – тощая как палка, сухая, как кости, и не давала спуску непослушным принцам. В хорошем настроении она рассказывала нам сказки – и некоторые были настолько мрачными, что даже Мартус требовал ночник и поцелуй, чтобы отвадить духов. И практически каждую жертву бойни в сказках Нанны Уиллоу в Ошим заводил зов Колеса.

– Это правильный путь. – Туттугу кивнул, словно убеждая сам себя, и указал вперёд.

Что до меня, так я повернулся и подошёл к Каре.

– Чёрт, – повторил я. Часть меня по-прежнему хотела идти, куда указывал Туттугу. – Всё это правда, так ведь? Скажи, что там нет болотников и пожирателей плоти…

– Дорога к Колесу чем дальше, тем удивительнее. – Кара словно цитировала что-то. – А потом становится ещё удивительнее. И если человек доберётся до Колеса, то обнаружит, что там всё возможно. Колесо даёт всё, что только можно пожелать.

– Что ж, звучит не так уж плохо. – И, ей богу, мои ноги снова начали уводить меня на юг. На юг и немного на восток. Туттугу тоже направился туда, чуть впереди от меня.

– Добраться до Колеса мешают чудовища. – Донёсся сзади неприятно ворчливый голос Кары. Одного только слова "чудовища" было достаточно, чтобы остановить нас с Туттугу. Мы оба повидали больше чудовищ, чем хотелось бы.

– Что за чудовища? Ты же говорила, всё, что только можно пожелать! – Я повернулся против своей воли.

– Чудовища из подсознания.

– Откуда?

– Из тёмных участков твоего разума, в которых ты ведёшь войну сам с собой. – Кара пожала плечами. – Так говорится в сагах. Думаешь, ты знаешь, что хочешь, но Колесо добирается дальше твоих мыслей, в глубины, где рождаются кошмары. Колесо становится сильнее, чем ближе к нему подходишь. Сначала оно отвечает на твою волю. Потом – на твою страсть. А ещё ближе начинает отвечать на твоё воображение. Все твои мечты, в каждом тёмном уголке твоего разума, каждая возможность, что ты когда-либо обдумывал… оно их питает, воплощает и отправляет к тебе.

Туттугу подошёл к нам. Я почувствовал его запах. Старый сыр и мокрый пёс. Такой запах замечаешь, только когда он некоторое время был вдалеке. Наверное, после стольких дней в маленькой лодочке все мы воняли, и придётся немало поплескаться, чтобы смыть этот запах.

– Веди нас, вёльва, – сказал он.

Только Снорри оставался на месте – на торфянике, поросшем длинной травой, плясавшей вокруг него в такт порывам ветра. Он стоял без движения, уставившись на юг, где небо было окрашено багрянцем, словно рассасывающийся синяк. Сначала я думал, это облака. Но теперь засомневался.

– После вас. – Я жестом показал Каре идти вперёд. Моё воображение и так достаточно меня мучило, и мне совершенно точно не хотелось отправиться туда, где оно могло воплотить любую из моих фантазий. Страхи постоянно разрушают людей, но в Ошиме, видимо, это было куда более буквально.

Снорри стоял там, где остановился. Он наверняка слышал наш разговор, но не шевельнулся, чтобы вернуться, и дальше не шёл. Я знал, о чём он думал. Это великое Колесо Зодчих могло повернуться для него и вернуть его детей. Но они не будут настоящими, а всего лишь о́бразами, рождёнными его воображением. Но всё равно – возможно, Снорри не мог отступиться даже от изощрённой боли такой му́ки. Я открыл рот, чтобы произнести какое-то возражение… но не нашёл слов. Что я знал об узах, которые связывают отца с сыном или мужа с женой?

Можно подумать, что воин-викинг, воспитанный в культуре войны и смерти, как никто другой способен пережить такую трагедию и двигаться дальше. Но Снорри за бородой и топором был совсем не таким человеком, каким я мог бы его представить. Каким-то образом он был одновременно и больше и меньше моих представлений.

Я повернулся и пошёл к нему. Что бы я ни сказал, всё казалось мелким по сравнению с глубиной его горя. Слова и в лучшем-то случае неуклюжие инструменты, которые слишком тупы для деликатных задач.

Я чуть не положил руку ему на плечо, а потом опустил её. В конце концов мне удалось выдавить:

– Ну, пошли.

Снорри обернулся и посмотрел на меня, словно с расстояния в тысячу миль. А потом скривил губы, выдавив улыбку, кивнул, и мы оба пошли обратно.

– Парус! – Пока я возвращал Снорри, Туттугу вернулся на гребень над лощиной. А теперь, когда мы вернулись, он указывал на океан.

– Может, в конце концов, нам и не придётся идти, – сказал я, когда мы дошли до Кары.

Она покачала головой в ответ на моё невежество.

– Корабль не остановить взмахом руки.

– Почему тогда Туттугу там подпрыгивает?

– Не знаю. – Снорри проговорил это голосом, в котором слышалась нарастающая тревога. Он побежал по склону на гребень. Кара пошла за ним более спокойным шагом, а я последовал за ней.

К тому времени, как мы поднялись, оба викинга припали к земле, и Снорри замахал нам, чтобы и мы пригнулись.

– Эдрис, – прошипел он.

– Вот дерьмо. – Прищурившись, я посмотрел на парус вдалеке от берега. – Чёрт возьми, а ты откуда знаешь?

Я почувствовал, как Туттугу рядом со мной пожал плечами.

– Просто знаю. Разрез парусов… просто всё вместе… точно, это хардассцы.

– Как такое вообще возможно? – спросил я, заметив, что Кара поднимается рядом со мной. Ветер постукивал рунами на её косичках.

– Нерождённый знал, где копать, чтобы найти ключ Локи, – сказала она.

– Это было под Суровыми Льдами! Любой, кто слушал сказки, знает… ох. – Ледяные утёсы Суровых Льдов тянулись на десятки миль вдоль побережья и неизвестно насколько вглубь белой преисподней севера. Действительно, откуда они знали, где именно копать?

– Что-то притягивает их к нему, – сказала она.

– На корабле есть нерождённый? – Внезапно мне очень сильно захотелось домой.

Кара пожала плечами.

– Возможно. Или какой-то другой слуга Мёртвого Короля тоже может чувствовать ключ.

Я скатился с гребня.

– Тогда лучше пошевеливаться! – По крайней мере, уносить ноги мне не привыкать.