Ключ Лжеца

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Почти шесть месяцев, проведённые к северу от Роны, значительно улучшили моё мнение об этой стране. Прежде всего, здесь понимали, что такое лето. Долгими жаркими деньками мы шли на юг, и я купался в солнечном свете, пока остальные краснели и обгорали. Хуже всех чувствовал себя на солнце Туттугу. В какой-то момент уже казалось, что бо́льшая часть его открытой кожи облезает, и он безостановочно стонал об этом, вскрикивая от малейшего похлопывания по руке – и даже предполагал, что некоторые из этих похлопываний не были случайными.

Ещё солнце выжгло мрачное настроение, охватившее меня на несколько дней после того, как я проснулся. Оно не дотягивалось до ядра холодной уверенности, что мне придётся убить Эдриса Дина, но вытеснило отбрасываемые памятью тени, оставив меня с воспоминаниями о матери, которые были бы навеки утрачены, если бы не магия Кары. Пока мы двигались, казалось, что прошлое согласно плестись позади, не вылезая на пути каждую секунду. В первую пару дней я думал, что открытия из сна сведут меня с ума, но, как это ни странно, по прошествии недели я, под своей темнеющей кожей, стал чувствовать себя лучше, чем за все прошедшие годы. Я был почти доволен, и приписывал это уменьшающемуся расстоянию между мной и домом.

Возможно, из-за того, что я провёл столько времени в своей голове с более юным собой, за последние недели нашего путешествия мои отношения с Хеннаном улучшились. Мы проходили через настоящие города, и я научил парня нескольким трюкам с колодой карт, которую прикупил по случаю. Всего лишь простые хитрости, но их хватало, чтобы выудить у Туттугу и Снорри их мелочь и избавиться от рутинных обязанностей в лагере.

– Точно говорю, кто-то из вас жульничает… – проворчал тем вечером Снорри, на которого в пятый раз подряд свалилось дополнительное ночное дежурство и сбор дров.

– Такое неверное представление часто встречается среди неудачников, – сказал я ему. – Если ты называешь применение интеллекта и прозорливую оценку статистических вероятностей жульничеством, то да, мы с Хеннаном жульничали. – На самом деле, если бы он назвал жульничеством "несоблюдение правил игры", то нам тоже пришлось бы на это поднять руки. – Понимаешь, Снорри, правила покера пережили и всю основную информацию об обществе, и век, в котором они были придуманы, – продолжал я. В отрицании жульничества важно продолжать – не прекращать говорить, пока разговор не уйдёт так далеко от начала, что никто из слушателей уже не вспомнит, с чего он начался. – То, что цивилизации удаётся сохранить из того, что было прежде, так же много говорит о ней, как и то, что она оставляет следующему веку.

Снорри нахмурил лоб.

– Почему в твоём рукаве туз?

– Нет там никакого туза. – Там был король, и Снорри об этом знать никак не мог – просто удачная догадка.

Продолжение – хорошая тактика, но иногда оказывается, что варвар слишком упрям, и тогда тебе приходится две ночи сидеть в дозоре и всю неделю собирать дрова. Снорри спросил, какой урок преподаст Хеннану моё поведение – на что я подумал: "уж точно лучше, чем вид принца Красной Марки, низведённого до ручного труда". Но по крайней мере, я довольствовался тем, что жульничество моего ученика осталось незамеченным, что делало честь моему обучению.

Ещё одной пользой от возвращения солнца и цивилизации стало то, что лето снова вернуло золото моим волосам, высветлив коричневый цвет. К тому же появление людей помогло мне вспомнить, что в мире есть и другие женщины, кроме Кары. Я купил в городе Амель новую одежду и принарядился. Подумывал взять и лошадь, но седло под задницей не доставило бы меня домой быстрее, если бы только я не купил по меньшей мере четырёх лошадей. Я даже подумывал просто уехать одному, но в Роне путешествие в одиночку дело рискованное, и даже если наши враги сосредоточились на поисках ключа, мне не улыбалась идея объяснять им на какой-нибудь просёлочной дороге посреди тысяч акров Ронских полей, что его у меня нет. Я поигрался с мыслью взять кляч для Снорри, Туттугу и Кары, а Хеннана посадить позади себя, но медальон матери выглядел уже поношенным, а я не был уверен, что смогу вынести все стоны и падения норсийцев, которых, несомненно, было не миновать.

Я посетил цирюльника и сбрил бороду – это был, если угодно, ритуал избавления от севера. Парень с бритвой и ножницами объявил мою бороду нечестивым клубком и потребовал дополнительную крону за работу. Без бороды я почувствовал себя странно голым, подбородок казался слишком нежным, и когда цирюльник показал мне результат в зеркале, понадобилось время, чтобы смириться с тем, что смотрящий на меня человек, это я. Выглядел он намного моложе и несколько удивлённо.

Я шёл по Амелю в новом наряде – ничего особенного, всего лишь уличная одежда, которая сойдёт и для деревенского помещика – подбородок кололо от малейшего ветерка, и, признаюсь, некоторые оборачивались в мою сторону. Я улыбнулся пышной крестьянской девушке, занятой каким-то своим крестьянским делом, и она улыбнулась мне в ответ. Мир был прекрасен. И с каждой милей становился прекраснее.

– Бонжур, – поприветствовал меня Хеннан, когда я вернулся в таверну, где оставил остальных. Она называлась "Королевская Нога", и над дверями висела деревянная культя.

– Бон-что?

– Снорри учит меня языку, на котором говорят местные. – Он посмотрел на Снорри, убедиться, что всё сказал правильно. – Это значит "добрый день".

– Местные нормально говорят на имперском языке. – Я сел возле Туттугу и стащил с его тарелки куриное крылышко. – Иногда приходится помахать перед ними монетой, прежде чем они это признают. Не трать своё время, парень. Жуткий язык. – Я замолчал, чтобы пожевать. Какими бы ни были недостатки Роны – а их имелось немало – я назвал бы лжецом любого, кто сказал бы, что местные не умеют готовить. Худший житель Роны может приготовить еду лучше всех северян вместе взятых. – М-м-м. Одно только это стоит путешествия на юг, а, Туттугу? – Туттугу кивнул с набитым ртом, его борода лоснилась от жира. – О чём там я? Ах да, о ронском языке. Не трать времени. Знаешь, как буквально переводится ронское слово, обозначающее оборону? "Время-перед-тем-как-убежать". Но, ничего не скажешь, лгать на этом языке нелегко.

Снорри состроил предупреждающее лицо, и Туттугу ещё сильнее заинтересовался остатками своего цыплёнка. Я заметил, что несколько местных сурово смотрят в мою сторону.

– Но народ здесь изумительно храбрый, – добавил я, достаточно громко, чтобы подслушивающие подавились.

– Ты выглядишь необычно, – сказал Снорри.

– Думаю, ты хотел сказать "ещё более привлекательно". – Я стащил ещё кусок цыплёнка Туттугу. Он попытался проткнуть мою руку, пока я её отдёргивал.

– Больше похоже на девчонку. – Снорри взял пивную кружку и осушил её.

– Что ж, теперь, когда усов нет, придётся руками вылавливать крошки из пива… а в остальном всё прекрасно. Тебе стоит попробовать.

Туттугу фыркнул.

– Только борода и защищает мой подбородок от ожогов в этом пекле, которое ты называешь домом. – Он сдёрнул мясо с ножки. – Думаю, ваши курицы такие вкусные из-за того, что они наполовину зажариваются ещё раньше, чем вы их зарежете.

Снорри почесал свою бороду, но ничего не сказал. Он её коротко постриг, вопреки северному стилю: по сравнению с большинством викингов он выглядел, словно просто забыл утром побриться.

Кара пристально посмотрела на меня, будто бы изучая.

– Ты меняешь кожу, Ялан, сбрасываешь север. К тому времени, как мы доберёмся до ворот твоего города, ты снова будешь южным принцем. Интересно, что ты сохранишь от своего путешествия?

Тут наступила моя очередь хранить молчание. От большей части я с радостью бы избавился, но уже усвоил урок насчёт этого: отбрось слишком много от своего прошлого, и уже не будешь тем человеком, которым был тогда. Да, можно восстановить то, что отрежешь от себя, но из-за такого, пожалуй, всегда становишься меньше, и в итоге от тебя ничего не останется.

Несомненно, две вещи я сохраню. Первая – страстное желание узнать, что Эдрис Дин умер в мучениях. А вторая – воспоминание об Огнях Севера. Кара сказала, что они называются "северное сияние" – призрачное представление, освещавшее небо самой длинной ночью в моей короткой жизни, когда мы стояли лагерем на Суровых Льдах в конце наших мучений.

Переход продолжался под голубым небом. Несмотря на наши опасения, нам не мешали агенты Мёртвого Короля, монстры не выползали из своих могил, чтобы отправить в могилы нас, и мы без происшествий пересекли границу Красной Марки. Но всё равно Снорри гнал нас сильно – настойчивее, чем в любое время с тех пор, как у нас на хвосте висели хардассцы. Наверняка его рана болела – в том, как он двигался, чувствовалась скованность. Я раздумывал, что мы увидели бы, если б он задрал рубашку и показал отметину, оставленную Келемом. Впрочем, возможно именно воспоминание о Келеме, который в той пещере держал мёртвого ребёнка, тянуло северянина вперёд сильнее, чем крюки в его ране. Со стороны мага это была ошибка. Тот путь к двери смерти он мог закрыть и другим способом. Неважно, какой магией ты обладаешь – вселять такую ярость в человека вроде Снорри всегда плохая идея.

В городе Генуя, в двух днях от Вермильона, я сдался и потратил последнее золото на приличную лошадь и сбрую вкупе с отличным плащом для верховой езды и позолоченной цепочкой на шею. Принц королевства не может позволить себе выглядеть как попрошайка со стёртыми ногами, как бы далеко он не путешествовал, и как бы много врагов он не покорил. Я неплохо знал Геную, и там нашлось бы, где повеселиться, но дом был так близко, что я без задержек поспешил дальше.

– Чёрт возьми, здесь даже воздух лучше! – Я хлопнул по луке седла и глубоко вздохнул, наслаждаясь пьянящим ароматом дикого лука, дубов и буков лесов на холмах.

Загорелые Снорри, Туттугу и Кара, топавшие позади, мало что хорошего могли сказать о моей родине. А вот Хеннан, который сидел на мерине позади меня, склонен был со мной соглашаться.

Чудесно было снова сидеть в седле – немного непривычно, но куда лучше, чем идти. Мой новый конь выглядел отлично: чёрная как смоль шкура и изогнутая белая вспышка на морде – почти как молния от глаз к носу. Был бы он жеребцом в семнадцать ладоней[12], а не приземистым мерином ниже четырнадцати[13], я стал бы гораздо счастливее – хоть и гораздо беднее. В любом случае, шёл он бодро, и с его спины удобно было смотреть на красо́ты Красной Марки. Я сожалел лишь о том, что норсийцы навьючили на него свой багаж, словно он был вьючной лошадью. Включая даже "Гунгнир", который скрыли от любопытных глаз старыми тряпками, и только его кончик блестел в том месте, где проткнул обмотку.

Я разок-другой улыбнулся с высоты Каре, но ответа не получил. Женщина выглядела всё угрюмее с каждой милей. Возможно, думала о том, как сильно будет по мне скучать. Она была достаточно умна и наверняка не верила, что я отправлюсь с ними во Флоренцию и в тот кошмар, к которому стремился Снорри.

Я снял нам комнату на постоялом дворе, и после ужина Кара отыскала меня в одиночестве на крыльце. Я сидел там уже некоторое время, глядя на последних проезжих, спешивших по Аппанской дороге в сгущавшихся сумерках. Она пришла ко мне, и я всегда знал, что так и будет. В конце концов, после самого долгого ухаживания в моей жизни, её притянули чары старого доброго Ялана.

– Ты уже решил, как его остановить? – спросила она без предисловий.

Услышав это, я вскинулся от удивления. Я-то ждал какого-нибудь светского разговора, после которого мы начнём старый танец, к которому я её подводил. Танец, который вознаградит, наконец, мои страсти в съёмной кровати, ожидавшей нас на втором этаже.

– Кого?

– Снорри. – Она села на шаткий стул напротив, рассеянно потирая запястье. Между нами висел фонарь, в стекло которого бились мотыльки, и невидимые москиты пищали в темноте. – Как ты заберёшь у него ключ?

– Я? – Удивлённо уставился я на неё. – Мне не заставить его передумать.

Кара помассировала запястье, потирая какие-то тёмные отметины. Сложно было понять, какие именно, в свете фонаря, среди всех этих теней.

– Это синяки?

Она скрестила руки, пряча ладонь, и молчала под моим взглядом, пока, наконец, не сказала:

– Я пыталась стащить его две ночи назад, пока он спал.

– Ты… собираешься украсть ключ?

– Не смотри на меня так. – Она сердито зыркнула на меня. – Я пыталась спасти жизнь Снорри. Что вообще-то должны делать вы с Туттугу, и сделали бы, если были бы ему друзьями. По-твоему, почему Скилфа отправила его к Келему? Это довольно долгое путешествие, в котором я могла бы его остановить – либо отговорив, либо украв ключ. – Она поднялась, подошла и села рядом со мной на ступеньку. Успокоилась и изобразила милую улыбку, которая выглядела неплохо, но совершенно на неё не похоже. – Ты мог бы снова попросить у него ключ и…

– Ты! Тем утром в пещере ты пыталась украсть у него ключ! Он повесил его на цепочку из-за тебя, а не из-за меня! Всё это время он видел тебя насквозь! – Я понял, что тыкаю в неё пальцем, и опустил руку.

– Забрав ключ, я спасу ему жизнь! – Она раздражённо посмотрела на меня. – Или если заставлю его передумать.

– Это невозможно, Кара. К этому времени тебе стоило бы уже понять. Ты бы и знала, если б видела, как он шёл на север. Его не остановить. Он взрослый человек. Это его жизнь, и, если он хочет…

– Ял, он не просто свою жизнь губит. – Она снова говорила тихим голосом. Положила ладонь мне на руку. Следовало признать, это возбуждало. Что-то в ней было – возможно, я всего лишь навоображал себе после стольких месяцев ожидания, но думаю, дело не только в этом. – Снорри может причинить неведомый урон. Если ключ Локи попадёт в руки Мёртвого Короля…

– Чёртова каша заварится. – Момент внезапно прошёл, настроение испортилось, и темнота вокруг нас полнилась не романтическими возможностями, а мертвецкой угрозой. – Но всё равно я ничего не могу с этим поделать. – И к тому же, я буду в безопасности, во дворце, в самом сердце Вермильона, в самом сердце Красной Марки, и, если уж зло Мёртвого Короля сможет до меня добраться, тогда нам всем пиздец. Но мне гораздо безопаснее было положиться на мою веру в стены бабушки и в её армии, чем в мою способность разделить Снорри с ключом. Я стряхнул руку Кары и неожиданно встал, пожелав ей доброй ночи. Я уже был так близко к дому, что чувствовал это – практически протяни руку и прикоснись пальцами. Так что я не собирался провалить всё дело, ни ради чего, даже ради обещания прикосновения Кары. В любом случае, ни одному мужчине не захочется быть последним средством. А превыше всего прочего, несмотря на большие глаза, обещание и след отчаяния, я никак не мог стряхнуть ощущение, что эта женщина каким-то образом играет со мной.

Это была долгая ночь. В комнате было жарко, душно, и я не мог заснуть.

Следующий день, новые бесконечные мили Аппанской дороги, очередной постоялый двор. И наконец, одним восхитительным летним утром, после долгих миль обработанных полей, золотых от пшеницы и зелёных от тыкв, мы поднялись на гребень и оттуда увидели, что на горизонте, за лёгкой дымкой стоит Вермильон, стены которого светились от раннего света. Должен признать, от этого вида я мужественно пустил слезу.

На одной из множества ферм у Аппанской дороги, открывающей двери проезжающим путникам, мы устроили ранний обед. Сидели снаружи за столиком в тени огромного пробкового дерева. По пыльному двору расхаживали курицы, за которыми присматривал старый пёс светлого цвета, ленивый настолько, что даже не вздрагивал, когда на него садились мухи. Жена фермера принесла нам свежий хлеб, масло, чёрные оливки, миланский сыр и вино в большой глиняной амфоре.

Я выпил уже кружку или три этого замечательного красного, когда решился, наконец, в последний раз поговорить со Снорри о его плане. Не ради Кары – ну, может быть в надежде на её хорошее мнение, но в основном просто чтобы удержать огромного быка от его собственной глупости.

– Снорри… – сказал я достаточно серьёзно, чтобы он отставил свою глиняную кружку и обратил на меня внимание. – Я, уф… – Кара посмотрела на меня поверх своего хлеба и оливок, подбадривая меня незаметным кивком.

Оказалось, что даже с развязанным языком сказать нелегко.

– Вся эта затея… пронести ключ Локи за дверь смерти… – Туттугу предупреждающе посмотрел на меня, и жестом ладони показал умерить пыл. – Как насчёт того, чтобы не делать этого? – Туттугу закатил глаза. Я сердито посмотрел на него. Проклятье, я же старался ему помочь! – Брось ты. Это же безумие. Ты сам знаешь. Я знаю. Мёртвые мертвы. Кроме тех, которые не мертвы. А мы видели, как это отвратительно. Даже если твари Мёртвого Короля не поймают тебя на дороге и не заберут ключ. Даже если ты доберёшься до Келема, и он не убьёт тебя и не заберёт ключ… даже тогда… ты не сможешь победить.

Снорри уставился на меня, молча, бесстрастно, бесстрашно. Я хорошенько глотнул из кружки и, обнаружив, что она опустела, налил снова.

– Ты не первый, кто теряет жену…

Задев его за живое, я думал, что он вскочит на ноги, но Снорри этого не сделал. На самом деле он почти с минуту ничего не говорил, просто смотрел на дорогу, и на проходящих мимо людей.

– Меня пугают годы впереди. – Снорри не повернул ко мне своё лицо и говорил вдаль. – Я не боюсь боли, хотя на самом деле боль внутри меня сильнее, чем я могу перенести. Намного сильнее. Она меня зажгла. Моя жена, Фрейя. Словно я был одним из тех окон, что видел в доме Белого Христа. Ночью они тусклые и ничего не значащие, а потом рассветает, и они начинают полыхать цветом и историей. Знал ли ты когда-нибудь такое, принц Красной Марки? Не женщина, ради которой ты умрёшь, а женщина, ради которой ты будешь жить? Больше всего меня пугает, что время притупит эту рану. Что через шесть месяцев, или через шесть лет я проснусь однажды утром и пойму, что уже не могу вспомнить лица Фрейи. Обнаружу, что мои руки больше не помнят тяжести маленькой Эми, мои ладони забыли её гладкую кожу. Я забуду моих мальчиков, Ял. – Его голос надломился, и неожиданно больше всего на свете мне захотелось взять свои слова назад. – Я их забуду. Воспоминания смешаются. Я забуду звуки их голосов, и время, которое мы провели на рыбалке во фьорде, и как они маленькими гонялись за мной. Все эти дни, все эти мгновения исчезнут. А без моих воспоминаний… кто они, Ял? Мой храбрый Карл, мой Эгиль, кто они? – Я увидел, как его плечи трясутся, как он дёрнулся, делая вдох.

– Я не говорю, что это правильно, или отважно, но я пронесу топор своего отца в Хель и буду искать их, пока не найду.

Целую вечность после этого никто из нас не говорил. Я постоянно пил, ища ту отвагу, что лежит на дне бочонка, хотя вино уже казалось кислым.

В конце концов, когда тени вытянулись, а наши тарелки давно опустели, я сказал им.

– Я остаюсь в Вермильоне. – Сделал ещё глоток, покатал его во рту. – Снорри, это было приятно, но моё путешествие заканчивается здесь. – Я даже не думал, что придётся что-то предпринимать по поводу проклятия Сестры. Оно уже настолько ослабло, что я, очнувшись от последнего сна Кары, уже не слышал шёпота Аслауг. Закаты проходили теперь почти незамеченными – только кожу покалывало и ненадолго обострялись чувства. – С меня хватит.

Кара потрясённо уставилась на меня, но Снорри лишь поджал губы и кивнул. Такой человек, как Снорри, мог понять, какую власть имеют дом и семья. Впрочем, по правде говоря, я терпеть не мог почти каждого живого члена моей семьи, и в списке причин, по которым я не собирался продолжать безумное путешествие Снорри, главной был страх, что меня убьют агенты Мёртвого Короля. Впрочем, очевидным был тот факт, что даже причины номер шесть: "жутко скучное путешествие" было вполне достаточно. Может, у моей семьи и не было надо мной большой власти, но престиж их имени, комфорт их дворца, и гедонистические удовольствия их города держали моё сердце порочной хваткой.

– Тебе надо взять Хеннана с собой, – сказал Туттугу.

– Уф. – Этого я не предвидел. – Я… – В этом был смысл. Ребёнку не следовало терпеть то, что ждало их впереди. Если уж на то пошло, то это и взрослому терпеть не следовало. – Конечно… – В уме я уже обдумывал список мест, куда мог всучить пацана. Мадам Роза с улицы Розолли могла бы взять его относить поручения и чистить столы в фойе. Графиня Паламская нанимала в свой особняк весьма юных мужчин… рыжеволосый мог бы ей понравиться… Или его могли использовать на дворцовой кухне. Уверен, я видел там беспризорников, крутивших вертела с мясом и всё такое.

Сам Хеннан не возражал, но яростно жевал свою горбушку и таращился на дорогу.

– Я, уф… – Я отхлебнул ещё вина. – Пора прощаться и ехать.

– Мы недостаточно хороши, чтобы нас видели с тобой в твоём городе? – Кара выгнула бровь. Лишившись всех рун, она распустила косички и отрастила волосы. Они так выгорели на солнце, что выглядели почти серебристыми, ниспадая на голые плечи, усеянные летними веснушками.

– Снорри разыскиваемый преступник, – сказал я. Конечно, это была полная ложь, и даже если б это было так, я, наверное, смог бы выговорить ему помилование. Правда состояла в том, что я не хотел, чтобы факты мутили воду той лжи, которую я стану рассказывать о своих приключениях во льдах и снегах. И к тому же мне хотелось, чтобы, когда я триумфально вернусь в высшее общество, все взгляды были прикованы ко мне, а не блуждали по мускулистому и интригующе привлекательному варвару, возвышающемуся надо мной.

Снорри посмотрел мне в глаза и, прежде чем я успел отвести взгляд, протянул руку для воинского рукопожатия. Я сжал её немного неловко. Костедробительное пожатие, и он отпустил. Туттугу с той же целью протянул свою ладонь куда более обычных размеров.

– Попутного ветра, принц Ялан, и много рыбы тебе. – Мы пожали руки.

– Тебе тоже, Туттугу. И попытайся удерживать его от неприятностей. – Я кивнул на Снорри. – И её. – Я кивнул на Кару. Хотел и ей что-нибудь сказать, но не нашёл подходящих слов, и неуклюже поднялся. – Нет смысла тянуть… как сказала актриса епископу… – Мой конь стоял у корыта на другой стороне двора, и, раз уж мир закружился вокруг меня немного быстрее обычного, я немного постоял, чтобы всё успокоилось. – Прими мой совет: выбрось этот ключ в озеро… – Я помахал пальцами Хеннану, чтобы он поднимался. – Пошли, парень. – И с этими словами я как можно твёрже направился к своему мерину, которого в тот миг решил назвать Нор, в память о коне по имени Рон, который нёс меня большую часть пути на север. Нор везёт меня в противоположном направлении, потому у него должно быть противоположное имя.

Я довольно легко влез в седло и протянул руку Хеннану, чтобы помочь ему подняться. Нога коснулась копья, Гунгнира, замотанного в тряпки и привязанного к боку Нора. Мне пришло в голову, что я мог бы уехать с ним. Надежда всегда опасна, а Туттугу и, возможно, Кара, держатся за это копьё, за эту ложную надежду. Из-за этого копья их появление перед Келемом казалось менее похожим на самоубийство. Без него они, возможно, повернут на последней миле, а то и Снорри свернут с пути.

– Гунгнир! – Туттугу бросился вперёд. Я чуть не ударил Нора пятками по бокам, но в итоге всё-таки отвязал верёвки и взял копьё в руку. Оно трепетало, словно полуживое, и было намного тяжелее, чем ему следовало.

Я бросил копьё Туттугу.

– Осторожнее с ним. Чувствую, оно острое с обоих концов.

С этими мы покончили, отвязали их котомки, я отсалютовал столу и пустил Нора рысью по гравийной дороге в Вермильон.

– Надо было отправиться с ними. – Сказал Хеннан. Его голос дёргался в такт шагов Нора.

– Он собирается попросить безумца в соляных копях показать дверь в смерть и открыть её. Безумца, который отправил за ним убийц. Это похоже на то место, куда надо отправиться?

– Но они же твои друзья.

– Парень, я не могу себе позволить таких друзей. – Слова получились сердитыми. – Это важный урок: научись отпускать людей. Друзья полезны. Но когда у них не остаётся того, что нужно тебе – отмахнись от них.

– Я думал, мы… – В его голосе слышалась боль.

– Это другое, – сказал я. – Не говори глупостей. Мы по-прежнему друзья. А кого ж ещё я буду учить карточным трюкам?