Ключ Лжеца

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

Мы ждали, пока вернётся Раско. Его ключ нам был не нужен, но мне для моего плана нужен был свет, а перед светом мне была нужна темнота. Пришлось ждать. Я не хотел ждать. Мне не нравилась скука, отчаяние или чувство неуверенности, но больше всего я не хотел уснуть и увидеть, что там меня ждёт Сейджес.

Это оказалось длинное и несчастное испытание на выносливость в глухой ночи тюремных камер. Я стонал и вздыхал, пока не вспомнил, что Хеннан терпел это место в одиночку ещё до моего прибытия, и большую часть этого времени голодал и сох. После этого я умолк, хоть и подумал, что ему, наверное, было легче, поскольку он вырос в тяготах крестьянской жизни.

Артемис Канони перестал отвечать на мои требования удерживать сокамерников с их жадными лапами от меня подальше, и принялся стонать в углу. Что бы ни пожирало его изнутри, сейчас, похоже, оно брало над ним верх. Мой второй телохранитель, Антонио Гретчи, бывший сапожник богатеев, оказался неспособным выполнять эту задачу в одиночку, так что я заключил договор с новым слугой за цену в сморщенное яблоко и отправил его приступать к своим обязанностям, то есть топать в темноте по любой руке, которая, по его мнению, потянется в мою сторону.

Пустые часы сменяли друг друга, было слишком жарко, слишком хотелось пить. Мы сидели на жёстком полу и слушали, постоянно слушали, не раздастся ли приближающийся шорох. Я клевал носом, воображение подкрадывалось, рисуя картины на темноте, искушая меня провалиться в сон. Я дёргал головой, чертыхался, и с каждым разом отчаивался всё сильнее. Изредка кто-то начинал говорить, иногда слышалась приглушённая беседа, а иногда в темноте разносилась долгая медленная молитва. В анонимности слепоты люди признавались в грехах, рассказывали о своих желаниях, примирялись со Всемогущим, или, в отдельных случаях, до смерти мучили всех бесконечными унылыми воспоминаниями из своих совершенно тупых жизней. Я раздумывал, сколько мне придётся здесь просидеть, прежде чем люди вокруг ознакомятся со всеми деталями событий на перевале Арал, а я перейду к полной реконструкции вермильонских борделей. Вполне возможно, ещё денёк, и начну.

Тихий гул разговоров циклически усиливался и стихал, переходя в долгую тишину, а потом начинался снова, распалённый воспоминанием, встроенным в рассказанное, и разделялся на полдюжины потоков среди числа заключённых. В гуле имелся естественный ритм, и когда он нарушался, я резко выходил из своей задумчивости. Разом стихло бормотание четырёх или пяти человек. Даже влажный смертный грохот мистера Кашля прекратился.

– Что это? – Спросил я. Определённо нужен кто-то королевской крови, чтобы озвучивать важные вопросы.

Тишина, если не считать шарканья – что-то тяжёлое тащили по плитам пола.

– Я сказал… – Снова раздалось шарканье, и я резко понял: что бы ни издавало звуки, оно находится за решёткой.

Я задержал дыхание. Тишина. От страха этот вдох оставался в моих лёгких, только чтобы с визгом вырваться, когда мистер Кашель неожиданно стал задыхаться – он тоже попытался сдерживать дыхание, а потом начал так сильно кашлять, что я уже не сомневался, его лёгкие наверняка были наполнены кровью. Когда он наконец замолк, несколько человек снова начало бормотать, и напряжение спало. Что-то глухо ударилось об прутья – и все проглотили свои слова, и у всех снова перехватило дыхание. Заключённые отпрянули вглубь камеры, начав ругаться и кричать от страха.

– Какого чёрта?

– Как…

– Там никого нет…

А потом кто-то произнёс:

– Артос? – Труп, который валялся прямо перед воротами.

– Может, он не умер.

– Он умер. Я его проверил. Он был моим другом.

– Черви ели его глаза.

– Конечно он был мё… – Второй глухой удар плоти по прутьям прервал разговор.

– Ох, чёрт.

– Господи Исусе!

– Артос? Это ты?

Тьма бурлила возможностями, и хорошей среди них не было.

– Это действительно Артос? – Голос Хеннана, который оказался ближе, чем я думал. Я вздрогнул.

– Да.

– И он действительно мёртв? – Маленькая ладонь нашла мою.

– Да. – В моей левой руке лежал ключ, извлечённый из укрытия. Ведьмино заклятье исчезло… ключ Локи был снова готов к использованию, и снова привлекал внимание всех грязных тварей, которые его разыскивали.

Снова раздался удар плоти по железу. Я представил то, что не мог увидеть. Артос на мёртвых ногах, отшатывается от удара, лицо кишит опарышами, и он готов снова броситься вперёд, отвечая на зов того, что я держу в руке.

– Не волнуйся. – Я воспользовался своим притворным голосом героя-с-перевала – достаточно громко, чтобы услышали все, хотя адресовал слова лишь паре ушей. – Не волнуйся. Он там, а мы здесь. Если за все эти месяцы, что его держали здесь, он не смог пробраться через эти прутья наружу, то и пробраться обратно через них до следующего визита Раско ему не удастся.

Только я проговорил это, как мистер Кашель сделал очередной булькающий вдох, словно он тонул в грязи, которая заполняла его лёгкие. И как специально, стоило только мистеру Кашлю сделать этот грохочущий вздох, мой прежний телохранитель, Артемис Канони, испустил тихий мученический крик из своего угла камеры. Ни Хеннан, ни я не сказали этого вслух, но по внезапному напряжению его руки я решил, что мы одновременно поняли одно и то же. Артос, быть может, и заперт там, но если мистер Кашель или Артемис Канони собирались в ближайшие десять часов на встречу с создателем, до того, как вернётся Раско… Мёртвый Король получит новый труп для своих забав, и на этот раз мы окажемся в ловушке с тем, кого он решит снова поднять. И внезапно моя забота о сокамерниках достигла новых высот.

– Чёрт возьми, освободите место человеку с кашлем! Не толпитесь возле него. Кто-нибудь, дайте ему воды – вот медяк тому, кто это сделает. И Артемис – куда подевался мой верный Артемис? Ему тоже воды. И вот ещё корка, обмакните её в воду.

Пришлось повозиться с организацией, но я сделал для них всё, что мог. Не то чтобы я сильно верил в целительные свойства тухлой воды и несвежего хлеба. Наш друг снаружи продолжал колотиться о прутья, а наши друзья внутри продолжали бормотать о том, почему он это делает. Но, в конце концов, смотреть было не на что, и сделать было ничего нельзя, и мы снова расселись в нервной тишине.

Правда о смертельном страхе заключается в том, что даже для такого труса мирового класса, как я, он не может длиться вечно. Когда то, чего боишься, не случается час за часом, оно остаётся чем-то по-прежнему ужасным, но оставляет место, куда могут проскользнуть и другие мысли. И мысли пришли. Мысли, которые сеяли подозрения в темноте камеры. В центре моих проблем была война Красной Королевы. Её старшая сестра отправила меня на далёкий север найти ключ, который я сейчас держал. И что я делал в Умбертиде? Меня сюда отправил близнец Молчаливой Сестры. В то время это казалось милостью, побегом от опасностей дома… но так ли это было? Красная Марка заложена банкам Флоренции; борьба за власть между Золотым Домом и другими банками против Келема, неофициального мастера над монетой Разрушенной Империи; Мёртвый Король суёт свои костлявые пальцы в пирог… последний перевалочный пункт для Снорри перед тем, как направиться в холмы с ключом Локи в поисках мага дверей… и юного принца Ялана прямо в центр всего этого бросает человек, которого здесь в Умбертиде я стал понимать лучше, чем когда-либо во дворце – человек, которого трейдеры считали неофициальным мастером над монетой Красной Марки. Я подумал о Гариусе, лежащем в своей постели. Когда он посылал меня в путь, казалось, он стоит одной ногой в могиле, и только от него я слышал тёплые слова по возвращении. Я подумал о том, как он лежит там, и попытался сопоставить тот образ с новым, который предстал сейчас перед моими глазами. Внезапно я понял, что плотно прижимаю ключ Локи к груди, и опустил руку, раздумывая, не течёт ли в меня ложь этого предмета прямо сейчас.

Я сидел, задумавшись, сжимая в руках ключ Локи, меняя позу каждые несколько минут, чтобы не отсидеть что-нибудь об плиты пола. В итоге я отсидел каждую частичку своего тела, и это уже перестало иметь значение. Я бы положил ключ в карман, но не мог рисковать его потерять, и потому держал крепко. Казалось, эта скользкая вероломная штука так и норовит выскользнуть из моих пальцев, словно тающий лёд.

Сначала я сжимал ключ, словно он мог меня укусить, и вспоминал, как после первого прикосновения во мне запульсировали воспоминания – образы того, как Эдрис Дин убил мою мать. Но как Артос не мог пролезть через прутья камеры, так и ключ больше не кусал меня. Я сидел, чувствуя в ладони его прохладу, с час, если не больше, прислушиваясь к звукам темницы. В какой-то миг я услышал стук, словно кто-то недалеко постукивал по двери, хотя я знал, что здесь только ворота и прутья, и никаких дверей. Стук стал громче, настойчивей, хотя никто вокруг о нём не упоминал. И, казалось, тьма у моих ушей наполнилась шёпотом на пределе слышимости. Это длилось пару минут, а потом прекратилось.

Страх стих до тревоги, беспокойство сменилось скукой, и в течение слепых часов оставалась только долгая борьба со сном. Тогда-то ключ и ударил. Казалось, будто его потянуло в сторону. Я мог выпустить ключ, или позволить ему меня утянуть. Темнота расплавилась в виде́ние, хотя я изо всех сил старался оставаться на месте и видеть лишь то, что вокруг меня. Мои усилия унесло прохладным ветром. Я снова стоял на границе владений Ошимского Колеса. Передо мной снова был арочный проход – та пустая арка, через которую мы сбежали от Эдриса и хардассцев, одинокое творение аномагов на странной пустоши, куда нас привела Кара. Вёльвы, Снорри и Туттугу не было видно. Меня тоже не было видно – лишь моя свободная точка зрения, смотрящая, неморгающая, ждущая лжи, ждущая обмана ключа. И ничего не случилось. Я смутно ощущал существование своего тела где-то вдалеке, в другом месте и времени, а холодный тяжёлый ключ был крепко зажат в моей руке.

– Странное видение, которое ничего не показывает… – Слова звучали только в моей голове. В Ошиме говорил ветер, а всё остальное молчало. Я уставился на арку и на удивительно высеченные инкрустации чёрных и стеклянных камней, усеивавших окружающую местность. Посмотрел вверх, на розовато-лиловую рану неба. – Что?

Мой взгляд привлёк свет, отражённый одним из ближних камней. Эту штуку называли обсидианом. Я знал это не из лекций какого-то наставника, но из-за моды на украшения из этого материала в Вермильоне. Одной осенью несколько месяцев подряд все, кто чего-то стоил, носили их, и после того, как Лиза де Вир сделала со своего довольно высокого балкона несколько весьма прозрачных намёков, я занял немалые деньги, чтобы купить ей обсидиановое ожерелье из отполированных бусин и дисков. Если правильно помню, как-то раз она его носила… Ключ обжигал мою ладонь холодом, и внезапно я понял, из чего он сделан, и откуда взялся.

– Ах, чёрт. – Ни одна история, что начиналась с "неподалёку от Ошимского Колеса", не заканчивалась хорошо. Я посмотрел вниз и увидел, что теперь сюда прибыл не только мой дух, но и тело тоже. В моей руке, где должен был лежать ключ, не было ничего, кроме железной рунной таблички Хеннана. Спустя мгновение она стала тенью ключа. Потом ключом. – Кара спрятала тебя в тень… – Я перевёл взгляд на арку, тревожно осмотрев символы в камне. – Она присягнувшая тьме? – Я вспомнил ту лёгкость, с которой она вышвырнула Аслауг из своей лодки. Она не противопоставляла духу свет или огонь, просто приказала ей исчезнуть… и дочь Локи сбежала.

Я посмотрел на арку и вспомнил, как Кара готовила её заклинаниями перед тем, как Снорри воспользовался ключом. Арка открылась во тьму, появилась Аслауг, а потом пробился Баракель, устроив в портале войну света и тьмы, от которой сформировалось некое воссоздание сил, составлявших основу заклинания Молчаливой Сестры. И только тогда вёльва погнала нас внутрь, бросившись вперёд. И с того момента до этого я не слышал ни слова от Аслауг, и Снорри не упоминал Баракеля. Их голоса внезапно стали тихими, а их влияние почти исчезло за неделю. До этих самых пор это не казалось странным. В любом случае, всё, что касается магии, странно и ненадёжно… но… Кара привела нас к той арке, наложила на неё заклятье, а оно потом, переместив нас от опасности, отсекло наших покровителей и силу, данную нам моей двоюродной бабушкой. Допустим, они были странными духами, и им нельзя было доверять. И допустим, моя двоюродная бабушка – самая спятившая ведьма из всех в Разрушенной Империи, но всё равно, они были формой силы, нашей единственной защитой от всего худшего, что наши враги могут против нас использовать… и Кара забрала их от нас.

Я прошёл через арку и оказался с другой стороны, спиной к той же проклятой пустоши. Когда Кара активировала арку, та перенесла нас в темноту под Халрадрой… но на этот раз я пришёл из тьмы и нуждался в свете. Я долго стоял, уставившись назад на арку, вспоминая тьму своей камеры и темноту пещер под вулканом. Свет. Вот почему мы здесь ждали. Нам был нужен свет. И, словно повернулся ключ, кусочки памяти сошлись, и я получил свой ответ.

Я закрыл глаза, снова открыл, и обнаружил, что вокруг темно, как и раньше. Почти тишина: тихое бормотание двух человек на другом конце камеры, хрип дыхания умирающего, шарканье мертвеца за прутьями. Я похлопал себя по карманам и проклял свою глупость.

Я работал наощупь, высвобождая двойные флорины из льняных полос, в которые они были зашиты. Разматывал использованные полосы ткани и складывал монеты в стопку между коленями, тщательно следя за тем, чтобы они не звенели.

– Что ты делаешь? – спросил Хеннан.

– Ничего. – Я проклял его острый слух.

– Ты что-то делаешь.

– Просто будь готов.

Парню хватило мозгов ничего не спрашивать – многим взрослым не хватило бы.

– Я собираюсь зажечь свет, – громко сказал я, чтобы все услышали. – Лучше вам закрыть глаза.

Ключ Локи отпирает много разных вещей, и воспоминания – не последняя из них. Я сунул руку в недра своего кармана, в кучу со всякой мелочью, старым платком, который надо было бы почистить, обрывками пергамента, медальоном с изображением Лизы де Вир внутри… и нашёл маленький твёрдый комочек, завёрнутый в ткань, который и искал. Засунул палец под ткань и коснулся холодного металла. Немедленно через платок, через пальцы полилось сияние, и пробилось сквозь ткань моих штанов. Если бы среди нас был острослов, он мог бы сказать, что в кои-то веки солнце, похоже, светит из моей задницы. Я вытащил наружу орихалковый конус Гариуса, спрятанный в кулаке и всё равно настолько яркий, что освещал комнату в розовых оттенках моей крови, иллюминация непредсказуемо пульсировала в такт ударам сердца. Со всех сторон донеслись потрясённые и благоговейные охи. Света, даже приглушённого моей рукой, было достаточно, чтобы заставить всех вокруг, включая меня, прикрыть глаза.

За секунды благоговение сменилось ужасом. Со всех сторон мои должники-сокамерники кричали и шаркали прочь от прутьев. Я был к источнику ближе всех, и свет ослепил меня сильнее прочих, так что мне пришлось отвернуться от сияния и беспомощно проморгаться, чтобы попытаться рассмотреть, что вызвало панику. Когда я наконец сфокусировался на твари за прутьями, то и сам чуть не взвизгнул, и только сильнейшая решимость не дала мне отшатнуться назад и спрятаться в толпе.

Артос уже содрал с себя большую часть червивой плоти, и от глаз, которые таращились на нас с ободранного блестящего лица, остались только сочащиеся глазницы, тёмные как ночь. И всё равно, казалось, голод смотрит из темноты этих ям – голод, который был жутко знакомым. Мёртвые руки сжимали прутья, а изо рта с переломанными зубами неслось бессвязное угрожающее бульканье.

– Я сейчас собираюсь открыть ворота, – сказал я.

В ответ на это раздался коллективный вздох и хор голосов, кричащих "нет".

– Даже если бы ты мог открыть, я бы туда не вышел! – Антонио, мой самый давний телохранитель, перевёл взгляд с мертвеца на меня, словно я спятил. Его глаза слезились. – Чёрт, я бы туда не вышел, даже если бы там не было этой твари! Стражники просто поймают меня в следующем коридоре, и я вернусь сюда со штрафом вдобавок к долгу, и побоями вдобавок ко всем моим бедам. Надо подождать, пока придёт Раско. Он приведёт стражу разобраться с… чем бы, чёрт возьми, эта тварь ни была. – Он помедлил, покосившись на свечение в моей руке. – Чёрт, как ты это делаешь?

– Я сейчас собираюсь открыть ворота, – громче повторил я, выставив перед собой чёрный ключ. – Следующий, кто умрёт здесь, кончит как Артос, только он будет заперт здесь с нами. – Я многозначительно глянул на мистера Кашля, полубессознательно лежавшего на спине – его грудь со свистом сотрясалась, вверх, вниз. – Просто подумай об этом.

Я подошёл к воротам, и тварь, которая раньше была Артосом, сдвинулась и встала напротив меня. Когда я приблизился к решётке, тварь просунула руки внутрь, потянулась ко мне, остатки лица прижались к прутьям, словно покойник мог каким-то образом протиснуть свой череп в щель. Я едва успел отпрыгнуть. Чтобы эти люди вытащили меня отсюда, им понадобится храбрость. Им нужен был хороший пример, нужно было продемонстрировать отвагу. Этого я им предоставить не мог, но мог дать сносное впечатление этого.

– А ты не очень-то умён, а? – Я держался в дюйме от тянущихся пальцев. В этих тёмных окровавленных глазницах виднелся разум, тот же жуткий разум, который смотрел на меня через глаза мертвецов, когда мы были в горах со Снорри. Но действиями твари правила жажда – жажда убить меня любой ценой. Я стоял там, казалось, целую вечность, зная, что отступить нельзя, но понятия не имел, что делать. Тогда я сунул руки в карманы за вдохновением. В конце концов, забытый орихалковый конус Гариуса лежал там с самого моего возвращения во дворец, так что на дне другого кармана могло оказаться ещё что-то полезное… я глянул вниз и обнаружил, что полезная вещь лежала на самом верху. Я вытащил кусок парусиновой ленты, в которую недавно были зашиты двойные флорины, и сделал из неё широкую петлю – непростая задача, поскольку приходилось держать и орихалк. Сделав петлю, я подошёл к Артосу, и после нескольких предварительных попыток накинул её ему на правое запястье. Навалившись всем своим весом, я резко оттянул его руку в сторону. Локтевой сустав с тошнотворным хрустом сломался, рука согнулась под неправильным углом, позволив мне привязать её к прутьям вне досягаемости левой руки Артоса. Я взял ещё кусок ленты и повторил процедуру со второй рукой.

– Ну вот. – Артос злобно таращился на нас, привязанный к воротам за две сломанные руки. Он высунул язык и провёл по сломанным зубам, словно пытался им до меня дотянуться. Я вставил в замок ключ Локи. Он идеально подошёл и легко повернулся. Щёлк. Я взялся за край ворот и распахнул их, навалившись всем весом, чтобы преодолеть сопротивление бросившегося на меня Артоса. Одной рукой держа ворота, другой я поманил должников. В остальных семи камерах десятки лиц прижались к прутьям, изумлённо глядя на меня.

Озадаченные и перепуганные должники оставались на своих местах. Некоторые даже отошли назад, хотя и держались подальше от мистера Кашля.

Я вздохнул, отошёл назад, сунул руку в карман и вытащил мелкие монеты – два серебряных флорина, три гекса и дюжину полушек. Взмах кисти, и они разлетелись по помещению за воротами. Половина народу камеры как ошпаренные бросились вперёд, а большинство остальных вскочили на ноги. Многие из них застряли в проходе, сражаясь друг с другом, отчаянно желая выбраться первыми – прямо перед носом Артоса, который беспомощно дёргал руками.

Я быстро подошёл к Хеннану и передал ему орихалк.

– Подержи.

В опустившейся темноте я сгрёб из-под тарелки свои двойные флорины – всего около пятидесяти – и завернул в подол рубашки.

– А теперь давай обратно. – Мне пришлось повысить голос из-за усиливающейся какофонии драки перед воротами. Спустя пару секунд я взял орихалк, и помещение снова осветилось – моя рука светилась, сияние металось между пальцами. – Пошли. – Я пошёл впереди, Хеннан за мной, и остальные следом. Мы спешили за удаляющимся светом, боясь остаться в темноте с умирающими, которые могли не умереть должным образом.

Я дал бы Хеннану ключ и позволил открывать остальные ворота, но казалось жестоким позволять ему трогать эту штуку. Я даже заморгал от этой мысли. Год назад моё удобство перевесило бы любые беспокойства насчёт жестокости по отношению к ребёнку – на самом деле жестокость могла считаться даже дополнительным преимуществом…

Я перешагнул троих мужчин, сражавшихся за гекс, и открыл первые ворота. Ещё несколько мужчин из тех, кто поздоровее и покрупнее, примкнули к сражению за разменную монету. Большинство же держалось позади, боясь моей сияющей руки и чёрного ключа почти так же сильно, как они боялись Артоса с его полусъеденным лицом.

К тому времени, как я добрался до пятой камеры, люди стали медленно двигаться к выходам уже открытых камер. Я отпер ворота и немедленно мимо меня протолкнулся здоровяк. Он не присоединился к драке за последнюю монету в центре, а повернулся вместо этого ко мне. Мне пришлось встретиться с ним взглядом. Воинственные тёмные глаза уставились на меня из-под копны чёрных волос. Он голодал с остальными должниками, но раньше был силачом, и я, видимо, произвёл на него куда меньшее впечатление, чем на его товарищей.

– Я смотрел, как ты ешь, когда остальные голодали. Смотрел, как ты швыряешься деньгами, северянин. – Он нахмурился сильнее и замолчал, словно задал мне вопрос.

– Северянин? Я? – Это было что-то новенькое, хотя, наверное, технически он был прав. Я посмотрел на него, раздумывая, смогу ли я его одолеть – пробовать мне определённо не хотелось.

– Думаю, ты бросишь денег и в мою сторону. А лучше, спокойно передашь их мне, так, мальчик?

Камеры за моей спиной притихли, заключённые передо мной уставились в мою сторону. Защищаться я мог только ключом в своей руке, который держал несколько неловко, из-за спрятанного в ладони двойного флорина. Во второй руке был орихалковый конус, который я крепко прижимал к животу, удерживая подол рубашки, набитый скромным состоянием в золоте.

– Ух. – Меня охватила паника, и ноги были уже готовы помчаться прочь. Громила протянул к моей шее костлявую руку.

– Ял, бей его! – Невежливо запищал рядом Хеннан. Он перенял у Снорри эту проклятую привычку называть меня "Ялом".

Вдохновение озарило меня раньше, чем напал громила.

– Смотри! – сказал я и раскрыл ладонь с ключом, показывая золотой диск в грязной ладони. На секунду его лицо осветилось отражённым светом, а на лице расплылась глупая ухмылка. – Лови! – И я бросил монету между прутьев в камеру за его спиной. Два десятка грязных серых тел немедленно бросились на двойной флорин, и мой мучитель, заворчав, повернулся и рванул в кучу, рыча жуткие угрозы.

– Потрать на здоровье. – Я закрыл за ним ворота, запер и убрал ключ в карман.

Я обернулся, ожидая, что произвёл на публику хотя бы небольшое впечатление, но оказалось, они притихли не из-за моей маленькой драмы у пятых ворот. В коридоре стоял Раско, а за его спиной три стражника – все здоровяки в кольчугах и с обнажённой сталью в руках.

– Живо. Назад. – Раско ронял каждое слово, словно камни. Свою обычную дубинку он сменил на другую, у которой на конце был уродливый кусок железа. Серое море тел отпрянуло к камерам, множество теней заметалось по стенам от пульсации орихалка в моей руке. Ещё несколько секунд, и мой шанс совсем исчезнет.

– Смотрите! – Крикнул я, вытаскивая пригоршню золота из подола рубашки и протягивая его к потолку.

Это привлекло их внимание. Десятки голов на десятках шей повернулись. Особенности нашего заключения означали то, что я держал в своих руках их свободу. Несмотря ни на какие угрозы, острое железо или тупые инструменты, мало кто здесь даже сейчас не мог купить себе путь за дверь десятью двойными флоринами. Многие из них могли купить освобождение одной-двумя монетами, а в худшем случае одна монета даст им год еды и воды – ещё год между ними и кормом для свиней.

Я позволил деньгам говорить за меня. Швырнул всю пригоршню через головы Раско и стражников, и монеты загремели по коридору за их спинами.

Эффект оказался немедленным. Должники, ни секунды не раздумывая, бросились вперёд. Даже Раско и стражники смотрели в направлении улетевших флоринов. Должники не особо нападали на людей у них на пути – скорее, словно прилив, протекли по ним.

Я схватил Хеннана и побежал в хвосте волны, топнув сапогом по загривку толстой шеи Раско, который пытался подняться. Как я говорю, всегда пни лежачего – лучше шанса у тебя не будет.

Должники, которые в полубезумной схватке, почти без света, собрали большую часть золота, теперь пробивались по тюрьме, отчаянно желая расплатиться с долгами, пока у них не отняли флорины, добытые с таким трудом. Те, кому в общей свалке повезло меньше, теперь бросились в погоню, желая уравнять распределение средств.

К несчастью, некоторые из толпы задумались, откуда взялись деньги, и стояли, когда мы с Хеннаном до них добежали. Путь мне перегородил потрёпанный мужчина средних лет. За его плечом стояла пожилая женщина – голая, если не считать грязи. Сбоку поджидала крупная девушка с растрёпанными грязно-светлыми волосами и нездоровыми глазами, одетая в нечто, напоминавшее мешок. Три мужчины постарше вышли из тени им на подмогу. Все трое маленькие и похожие друг на друга, так что, наверное, они были родственниками.

– Раскошеливайся. – Девушка протянула руку. – Три двойных излечат мои болезни. Слышала, ты принц. Три двойных – невысокая цена, чтобы пройти мимо меня, красавчик.

Остальные немедленно принялись выкрикивать свои требования и надвигаться плотной угрюмой толпой.

– Назад! – Взревел я, и они остановились. Королевская порода, что тут скажешь. Акцент, поза и многовековое воспитание у низших классов привычки подчиняться – всё это вместе позволяет возмущению принца добиваться бо́льшего, чем возмущению обычного человека. – Как вы смеете? – Я вытянулся во весь рост, выпятил грудь и поднял руку, чтобы ударить любого, кто подойдёт ближе. Угроза насилия была, наверное, несколько сглажена тем фактом, что я прижимал левую руку к животу, крепко держа тридцать или сорок двойных флоринов.

– Ну? – Проревел я. Казалось, должники замерли от моего выговора, и таращились на меня, разинув рты. Я резко шагнул вперёд, и они отпрянули, а полдюжины, если не больше, бросились прочь по тёмному коридору. – Что ж! – Я ухмыльнулся Хеннану, весьма удивлённый своим успехом. – Думаю… – Меня прервали две большие руки, схватившие за горло. Прежде чем руки полностью сжались, я в панике развернулся, разбрасывая золото, и обнаружил, что стою перед тем, кто на самом деле напугал должников. Мой взгляд встретился с мёртвым взором стражника, голова которого висела под совершенно неестественным углом. Наверное, его шея сломалась в какой-то момент во время исхода должников по его лежащему ничком телу.

Страх – изумительная вещь. От него не только бежишь куда быстрее, чем считал возможным, он ещё придаёт сил, которых у тебя раньше не было. К сожалению, не столько сил, чтобы разорвать хватку мертвеца на шее – поскольку смерть, похоже, так же делает человека сильнее, – но достаточно, чтобы оттолкнуть нападавшего назад. Я ударил его в прутья камеры. Думаю, мне ещё удалось пнуть Раско коленом в лицо, когда тот со стоном пытался сесть…

Это забрало все мои силы, и я повис в объятьях мертвеца. Перед глазами поплыли чёрные пятна, и чувство расстояния стало от меня ускользать. Мир отдалялся, становясь одной яркой точкой, а боль в шее и лёгких стала стихать. В мягкой окутывающей темноте у меня появилось время осмыслить две вещи. Во-первых, что у трупов уже входит в привычку душить меня. А во-вторых, что мой единственный шанс на выживание зависит от жадности множества взрослых и быстроты ума единственного ребёнка.

В то время как угасали последние остатки зрения, я увидел дюжину рук, которые тянулись ко мне через прутья и прижимали к ним мертвеца. И прямо перед тем, как моё сердце заколотилось настолько громко, что заглушило все остальные звуки, я услышал скрежет меча, который тащили по камням.

Я проснулся внезапно, замёрзший и мокрый.

– Держи! – Голос Хеннана в темноте.

– Ч… – Моё горло так болело, что больше сказать ничего не вышло.

– Возьми. – Он что-то вжал мне в ладонь, и полилась яркость, заполняя пространство режущим белым светом. Я сомкнул ладонь на орихалке и зажмурил глаза. Пацан облил меня водой… я надеялся, что это вода.

Потом я заметил, что теперь я куда сильнее обнажён, чем раньше. Мой следующий вопрос начался с "Где моя одежда?", но быстро сменился на "Где, чёрт возьми, мои деньги?".

– Они их забрали. – Хеннан указал на последние серые спины, удалявшиеся по коридору, за которыми ковылял потоптанный Раско. Стражник, который душил меня, дёргался поблизости, уставившись на меня яростным взглядом. Хотя для исполнения угроз ему не хватало рук и ног.

– Я просунул им меч через прутья, и они порубили его на кусочки. – Хеннан содрогнулся от воспоминаний.

Я приподнялся. Полосы ткани, в которые были зашиты мои монеты, валялись рядом, залитые растекающейся кровью. Разжав ладонь, я обнаружил, что ключ Локи всё ещё в ней, и его отпечаток виднелся на коже.

– Как они… – Я потёр покрытое синяками горло. – Выбрались?

– Я взял ключи Раско, – сказал Хеннан.

– Ты дал им меня ограбить!

– Они держали тебя за ноги, и всё равно забрали бы твоё золото. Здоровяк сказал, что если я их выпущу, они тебя не тронут.

– Уф. – Что ж, неплохое оправдание. Я приподнялся, натянул свои порванные штаны – заключённые очень тщательно искали флорины – и нетвёрдо встал на ноги. – Пошли.

И мы поспешили за убегающими должниками

Как я и надеялся, почти две сотни отлично мотивированных должников пробили значительную брешь в системе безопасности тюрьмы. Вместо того чтобы идти за ними к главному выходу, где они уже бунтовали, либо выкупали себе путь на волю, я нашёл проход, ведущий ещё дальше назад. Мы прошли через трое запертых ворот, мимо опустевшего поста охраны, и через тяжёлую дверь в вонючий двор с высокими стенами. Полная луна купала пейзаж в серебристом свете, который скорее маскировал, чем открывал что-либо. Я завернул орихалк в ткань и засунул глубоко в карман.

– Пошли. – Я направился вперёд, обходя ямы с известью, куда складывали останки должников, родственники которых заплатили за тело. Возле стены стояли две шаткие телеги, на одной из которых валялись шкуры и костлявые трупы, предназначенные свиньям.

– Но… – Хеннан схватил меня за руку и задержал меня.

– Что? – Мой голос исказился от гнева из-за того, что я оказался без гроша.

– Они мертвы, – прошептал Хеннан.

– Что ж, будем надеяться… – Я хмуро посмотрел на него. Может, он и был всего лишь ребёнком, но немало мертвецов он видел и раньше. А потом до меня дошло, почему нам лучше было попытать шансы пройти через бунтующих и пойти на риск снова попасться в передней части тюрьмы. – Чёрт.

Из известковых ям позади донёсся сухой скрежет, а на телеге начали подниматься три тощих трупа.

– Бежим!

Мне лишь чуть-чуть стыдно признаться, что я обогнал мальчишку. От старых привычек сложно избавиться. Хорошо бежать быстрее, чем преследователи, но на самом деле важно бежать быстрее, чем самый медленный из преследуемых. Правило номер один: на голову впереди следующего человека! Или ребёнка.

Надо мной возвышались ворота во внешний мир: толстые плиты сухого дерева, обитые железом, с тяжёлым запорным механизмом посередине. Я лихорадочно сунул туда ключ, повернул и протолкнулся наружу с силой, порождённой отчаянием. Секундой позже Хеннан протиснулся в узкую щель, а прямо за его спиной уже виднелась белая фигура, за которой клубился белый порошок. Вместе мы захлопнули ворота, и ключ Локи запер их, как только первое тело врезалось в доски.