Ключ Лжеца

ЧЕТЫРЕ

Медовый зал разделяли три длинных стола, за которыми сидели мужчины и женщины, поднимавшие пенные рога и пивные кружки. Дети, которым было не больше восьми-девяти лет, бегали туда-сюда с кувшинами, наполняя их из четырёх огромных бочек и не давая пересыхать сосудам в руках пирующих. В камине рычал огромный костёр, перед которым на вертелах жарилась рыба. По краям комнаты лаяли гончие, иногда осмеливаясь промчаться под столами, если что-то упадёт. Понадобилось время, чтобы привыкнуть к жаре, рёву и вони этого места после морозного весеннего вечера. Я проложил курс в заднюю часть зала, стараясь держаться подальше от собак. Животные обычно хорошо оценивают характер: я им не нравлюсь. За исключением лошадей, которые по непонятным мне причинам меня любят. Возможно, эта связь происходит от нашего общего интереса: нам нравится убегать.

Снорри и Боррис сидели близко к огню, а по обе стороны от них располагались воины Олаафхейма. Похоже, большинство в этой компании принесли с собой на вечернюю пьянку топоры, так разложив их на столах, что даже поставить кружку было непростой задачей. Когда я подошёл, Снорри повернулся и прогремел, чтобы мне освободили место. Некоторые в ответ заворчали, но быстро успокоились, услышав слово "берсерк". Я втиснулся на узкую отполированную задницами скамью, пытаясь не показывать, как мне неприятно сидеть в такой тесноте, среди волосатых бандитов. Моя терпимость к такой фамильярности увеличилась за время, пока я был владельцем и управляющим "Трёх Топоров"… ну, на самом деле я платил Эйольф за работу в баре, а Хельге и Гудрун за обслуживание столов… но всё же мысленно я был там. В любом случае, хоть моя терпимость и увеличилась, но она по-прежнему оставалась недостаточно высокой. К тому же в Тронде качество бородатых варваров с топорами намного выше. Впрочем, столкнувшись с таким положением – не говоря уже о столе, заваленном топорами – я делал ровно то, что делал бы любой человек, желающий остаться с тем же числом рук и ног, с каким и вошёл. Ухмылялся, словно идиот, и терпел.

Я дотянулся до бутыли, наполненной до краёв, которую мне принёс светловолосый босой ребёнок, и решил напиться. Это помогло бы мне не влезать в неприятности, да и возможность провести всё путешествие до континента в состоянии опьянения казалась заманчивой. Лишь одна тревога останавливала мою руку. Хоть и больно было это признавать, но кровь моей бабушки действительно во мне проявлялась. Снорри и Туттугу уже упоминали нашим хозяевам о моей… нестабильности. Посреди севера, где нужно сражаться с троллями, быть берсерком – хорошее дело. Но любой здравомыслящий человек скажет, насколько это неудобно. Я всегда благоразумно опасался сражений. Поэтому меня не очень-то радовало открытие, что я превращаюсь в безумного маньяка, стоит толкнуть меня слишком сильно, и бросаюсь, сломя голову, в самую гущу сражения. Главное преимущество мудрого человека – знать идеальное время, когда пора удирать. А эта стратегия выживания несколько ослабляется склонностью пускать пену изо рта, отбрасывая всякий страх. Страх – ценное качество, это концентрированный здравый смысл в чистейшем виде. И нет ничего хорошего, когда его не хватает. К счастью, нужно довольно сильно толкать меня, чтобы выпустить наружу моего скрытого берсерка, и, насколько мне известно, такое случалось лишь дважды. Один раз на перевале Арал, и один раз в Чёрном форте. И прекрасно будет, если больше со мной такого не случится.

– … Скилфа… – говорил в рог с элем одноглазый человек напротив Снорри. Я уловил это слово, и этого было достаточно.

– Что? – Я залпом допил остатки эля и вытер пену с бороды – эту прекрасную светлую поросль я вырастил, чтобы соответствовать климату. – Снорри, я туда не вернусь, ни за что. – Я вспомнил ведьму в пещере, и её пластиковый легион повсюду вокруг. Она напугала меня до чёртиков. Меня до сих пор посещали кошмары.

– Расслабься. – Обаятельно улыбнулся мне Снорри. – Нам и не придётся.

Я и впрямь расслабился и осунулся, как только ушло не пойми откуда взявшееся напряжение.

– Слава Богу.

– Она всё ещё на зимних квартирах. В Берентоппене. Это гора огня и льда, не очень далеко от моря, и там будет наша последняя остановка перед тем, как мы покинем север. Потом останется всего несколько дней вдоль побережья, а там уже в Маладон, через открытое море.

– Чёрт, нет! – Меня пугала эта женщина, а не тоннели и статуи. Ладно, они тоже, но смысл был в том, что я никуда не пойду. – Мы направляемся на север. У Красной Королевы есть все нужные нам ответы.

Снорри покачал головой.

– Ял, у меня есть вопросы, которые не будут ждать. Вопросы, на которые нужно пролить немного северного света.

Я знал, о чём он хотел поговорить – об этой проклятой двери. Но если он принесёт ключ к Скилфе, она, возможно, его заберёт. Я ни на миг не сомневался, что она сможет. Но всё же, мне плевать, если она украдёт ключ. В любом случае, такая могущественная вещь будет в большей безопасности на хранении у старой ведьмы. Подальше оттуда, где я собирался находиться, и вне досягаемости Мёртвого Короля.

– Ладно. – Снова перебил я одноглазого воина. – Иди. Но я останусь на лодке!

Парень напротив Снорри посмотрел на меня своим холодным синим глазом. Вторая глазница была пуста, свет от огня падал на маленькие уродливые мышцы, которые подёргивались в тени углубления.

– Снорри, этот фит-фирар щас говорит от твоего имени?

Я знал, что это довольно серьёзное оскорбление. Викинги не могут придумать ничего хуже, чем обозвать тебя "сухопутным" – человеком, не знающим моря. В этом-то и проблема с деревеньками в заводях: все такие вспыльчивые. В любую минуту они готовы вскочить и выпустить тебе кишки. Разумеется, это гиперкомпенсация за жизнь в холодных лачугах на негостеприимном берегу. Дома я плюнул бы ему в глаза и позволил бы половине дворцовой стражи держать меня, пока вторая половина выпинывала бы его из города. Но проблема с таким другом, как Снорри, в том, что он принимает всё за чистую монету, и думает, будто я действительно хочу защищать свою честь. Зная Снорри, я не сомневался, что он будет стоять и хлопать, пока дикарь будет меня резать.

Этот мужик – кажется, Снорри называл его Гаути, – держал одну руку на топоре перед собой. Довольно небрежно, расставив пальцы, но не отводя от меня своего холодного глаза, в котором сложно было прочесть хоть что-то, кроме жажды убийства. Всё могло очень быстро обернуться очень скверно. Внезапно мною овладело желание отлить. Я улыбнулся отважной улыбкой Ялана, игнорируя чувство тошноты в животе, и вытащил кинжал – жуткую полосу чёрного железа. Это привлекло некоторое внимание, хотя и значительно меньшее, чем в любом другом месте, где мне приходилось видеть обнажённый клинок. По крайней мере, я с радостью заметил, как Гаути вздрогнул. Его пальцы почти сомкнулись на древке топора. В мою пользу было то, что я действительно выгляжу, как некий герой, который готов потребовать сатисфакции и обладает навыками, чтобы её добиться.

– Ял… – сказал Снорри, слегка нахмурившись, и глазами указал на восемь дюймов ножа в моей руке.

Я отодвинул несколько топоров и неожиданным движением развернул кинжал в руке, так, что кончик его завис в четверти дюйма над столом. И снова глаз Гаути дёрнулся. Я увидел, как Снорри тихо положил руку на обух топора этого мужика. Несколько воинов привстали, а потом снова уселись на свои места.

Огромное преимущество в моей карьере тайного труса – естественная способность легко лгать языком тела. Наполовину это… как там Снорри это назвал? Серендипность. Чистая случайность. Когда я пугаюсь, то сильно краснею, но в отношении здорового молодого человека, который на добрых два дюйма выше шести футов, это обычно принимают за гнев. И мои руки редко меня подводят. Внутри я могу дрожать от страха, но руки при этом не трясутся. И даже когда ужас настолько силён, что они всё-таки начинают дрожать, это тоже чаще всего принимают за ярость. Впрочем сейчас, когда я поднёс кончик ножа к столу, руки держались твёрдо и уверенно. Несколькими взмахами я грубо изобразил неправильную каплю с рогом наверху и выступом внизу.

– Чё это? – Спросил мужик напротив меня.

– Корова? – Очень пьяная женщина средних лет наклонилась через плечо Снорри.

– Люди клана Олааф, это Скоррон, страна моих врагов. Вот это – границы. А это… – Я чиркнул короткую линию на нижней части выступа, – Это перевал Арал, где я научил Скорронскую армию называть меня "дьяволом". – Я поднял голову и встретился с сердитым взглядом глаза Гаути. – И, обратите внимание, ни одна из этих границ не находится на побережье. Так что, если б я был человеком моря, то в моей стране это бы означало, что я никогда не смогу приблизиться к врагам. На самом деле, всякий раз, как я шёл бы под парусом, я бы от них убегал. – Я воткнул нож в самый центр Скоррона. – Там, откуда я, "сухопутные"– единственные мужчины, которые могут отправиться на войну. – Я позволил мальчишке заново наполнить мою кружку. – И мы знаем, что оскорбления, как кинжалы: важно, куда их направляешь, и где при этом стоишь. – Я закинул голову и осушил кружку.

Снорри ударил по столу, топоры подскочили, и раздался хохот. Гаути отклонился назад – рожа кислая, но гнев поутих. Эль снова потёк рекой. Принесли треску с какой-то солёной кашей и жуткими маленькими пирогами из водорослей, запечёнными почти до черноты. Мы ели. Лилось всё больше эля. Я обнаружил, что пьяно болтаю с седобородым мужиком, у которого за шрамами лица не было видно, о преимуществах ладей разных типов. Своё "экспертное" мнение на эту тему я по частям сложил во время бесчисленных пьяных разговоров вроде этого с завсегдатаями "Трёх Топоров". Больше эля – пролитого, разбрызганного, проглоченного. Думаю, мы договорились до узлов к тому времени, как я грациозно соскользнул со скамьи и решил остаться прямо там.

– Ядвига, – проворчал я, не до конца проснувшись. – Отстань, женщина.

Облизывание ненадолго прекратилось, а потом началось снова. Я смутно задумался о том, где нахожусь, и когда это язык Ядвиги стал таким длинным. И мокрым. И вонючим.

– Отвали! – Я ударил собаку. – Проклятая шавка. – Я поднялся на локте, по-прежнему полупьяный. Раскалённые угли раскрашивали зал кромками и тенями. Гончие сновали под столами в поисках объедков. Я различил на полу полдюжины храпящих пьяниц, лежавших там, где упали, и глубоко спящего Снорри, который растянулся на центральном столе, положив голову на сумку.

Я нетвёрдо поднялся, в животе урчало. В зале воняло так, словно если пописать здесь, то станет только лучше, но я всё же направился к главным дверям. Во мраке я мог попасть по спящему викингу, и от этого уже нелегко было бы отговориться.

Я добрался до двойных дверей и открыл левую створку. Петли заскрежетали так, что можно было разбудить мёртвых – но, видимо, больше никого, – и я вышел наружу. Передо мной клубился пар от дыхания, и залитая лунным светом площадь блестела от инея. Очередная прекрасная ночь весной на севере. Я шагнул влево и начал отвечать на зов природы.

За журчанием позаимствованного эля слышался плеск волн по стене гавани; за ним – шёпот прибоя, равнодушно хлюпавшего по далёкому берегу, спускавшемуся к реке; а за ним… тишина, от которой у меня встали дыбом волосы на затылке. Я навострил уши, и не услышал ничего, что подтвердило бы мою тревогу, но даже в моём нынешнем состоянии у меня оставался нюх на неприятности. После появления Аслауг казалось, сама ночь стала мне нашёптывать. Сегодня она помалкивала.

Я повернулся, начал завязывать шнурок ширинки, но обнаружил, что мне нужно снова отлить, и прямо сейчас. Ярдах в десяти от меня стоял самый большой волк из всех. В "Трёх Топорах" я слышал немало небылиц, и готов был поверить, что на севере водятся волки гораздо крупнее, чем на юге. Я даже видел лютоволка своими собственными глазами, хотя тот был набит и установлен в прихожей дворца удовольствий мадам Серин, на улице Магистров в Вермильоне. А тварь передо мной, наверное, была из рода Фенриса, о котором рассказывали в Тронде. Волк ростом с лошадь, а из-за косм ещё и шире неё. В его пасти в лунном свете блестели острые зубы.

Я стоял, как истукан, и на землю перед моими ногами по-прежнему текла струя. Зверь двинулся вперёд, не рыча, не крадучись – быстро и немного неловко. Мне не пришло в голову потянуться за мечом. В любом случае волк выглядел так, словно мог просто откусить любой клинок. Так что я просто стоял и делал лужу. Обычно я горжусь, что я из тех трусов, которые действуют мгновенно, и, когда надо, убегают, а не торчат на месте. Но на этот раз бремя ужаса оказалось слишком тяжёлым, чтобы с ним бегать.

Только когда громадный зверь пронёсся мимо меня, разломав двойные двери и помчавшись в большой зал, я смог прийти в себя и начал убегать. Я побежал, задержав дыхание от запаха мертвечины, который шёл от твари. Добежал до края площади, подгоняемый жуткими криками и воплями за спиной, а потом мой разум бросил якорь. Собаки из зала с визгом промчались мимо меня. Я остановился, тяжело дыша – в основном от страха, ведь пробежал-то немного, – и вытащил меч. Впереди в глухой ночи могло быть сколько угодно таких монстров. В конце концов, волки охотятся стаями. Хотел ли я оказаться один в темноте с друзьями зверя, или безопаснее всего будет зал, где Снорри и дюжина других викингов дерутся с единственным волком, которого я видел?

По всему Олаафхейму открывались двери, зажигались огни. Собаки, которых застали врасплох, теперь подавали голос, и отовсюду начали разноситься крики "К оружию!". Стиснув зубы, я развернулся, стараясь не торопиться. Изнутри доносились звуки, словно из ада: крики и ругательства людей, грохот, треск – но, на удивление, ни одного рыка или волчьего воя. Раньше я видел, как дерутся собаки, и это было довольно громко. А волки, похоже, прикусывали себе язык – да и человеку, несомненно, тоже, если выпадет такая возможность!

Когда я подошёл ближе к залу, какофония внутри несколько стихла, доносились лишь стоны, ворчание и скрежет когтей по камню. Я ещё замедлил шаг и двигался теперь еле-еле. Вообще, двигаться меня заставляли лишь звуки за моей спиной. Нельзя было, чтобы меня увидели стоящим, когда в нескольких ярдах умирают люди. Сердце колотилось, ноги почти не шевелились, но я добрался до двери и повернул голову так, чтобы заглянуть внутрь одним глазом.

Лежали перевёрнутые столы, короткий нестройный лес их ножек будто бы плясал в свете пламени. Люди, а точнее части людей, валялись на полу посреди тёмных луж и ещё более тёмных пятен. Сначала я не разглядел Фенриса. А потом, услышав натужный хрип, посмотрел на самую чёрную тень у стены зала. Зверь стоял, наклонившись, и пожирал что-то под собой. Из его бока торчали два топора, ещё один вонзился в спину. Я видел широко раскрытые огромные челюсти и ноги упиравшегося под мордой человека, покрытые чёрной слизью из крови и грязи. Каким-то образом я понял, кто попался в эту утробу.

– Снорри! – Крик вырвался из меня вопреки моей воле. Я прижал руку ко рту, чтобы оттуда не вылетело больше никакой глупости. Меньше всего мне хотелось, чтобы эта жуткая голова повернулась в мою сторону. К своему ужасу я обнаружил, что стою в дверях, освещённый лунным светом и перекрыв выход – хуже места и не придумаешь.

– К оружию!

– В зал! – крики доносились со всех сторон.

Я слышал за спиной топот множества ног. В ту сторону не убежать. Норсийцы подвесят труса за большие пальцы и будут отрезать нужные ему кусочки. Я быстро вошёл внутрь, чтобы не оставаться столь явной мишенью, и прижался к внутренней стене, стараясь не дышать. Викинги подбежали к дверям за моей спиной и стали всем скопом ломиться внутрь.

Я смотрел на волка и увидел руку, выглядевшую детской в сравнении с его размерами – она поднялась по дальней стороне головы зверя и хлопнула промеж его глаз. Светящаяся рука. Рука, которая становилась настолько сверкающей, что всё помещение осветилось, словно днём. Оказавшись на свету, я сделал то, что делает любой таракан, когда кто-то зажигает лампу на кухне: помчался в поисках укрытия и прыгнул в сторону части стола, лежавшей на боку между нами.

Свет становился всё более ярким, а я, наполовину ослепнув, запнулся за тело, перевалился через стол и, отчаянно пытаясь остаться на ногах, быстро пролетел несколько шагов. Мой протянутый меч вонзился во что-то мягкое, скрежетнул об кость, и, спустя мгновение, на меня обрушился громадный вес, скрыв всю иллюминацию. И всё остальное тоже.