Книга еретиков

...Некоторые сирийцы, особенно Феодор, епископ города Мансистена[316], предприняли давно уже исследование против православной веры, которое доселе вращалось между немногими и не провозглашалось открыто. Пребывая в Церкви как православные, они учили: «Прародители человеческого рода, Адам и Ева, созданы Богом смертными и никому из своих потомков не повредили передачею своего преступления, но повредили только самим себе, и виновны пред Богом в нарушении заповеди стали только они, а не кто-либо другой». Это нелепое и враждебное православной вере рассуждение первым занес в Рим некто сириец Руфин при папе Анастасии[317]. Но так как он был осторожен, то, ограждая себя от неприятностей, не дерзнул сам провозглашать свое мнение, а соблазнил монаха Пелагия, британца по происхождению, тщательно внушил ему эту нечестивую нелепость и утвердил его в ней. <...> К Пелагию примкнул некто Целестий, аристократ по рождению, адвокат, по случайности природы – скопец от рождения. Утвердившись от Пелагия в вышесказанном, он еще полнее пропитался этим нечестивеишим пониманием и при посредстве невероятной болтливости весьма многих сделал участниками своего безумия. Он дерзнул даже в народе распространять такое воззрение.

...Диавол не потерпел, чтобы я, наслаждаясь желанным покоем, занимался изъяснением Святых Писаний и людям языка моего передавал образованность евреев и греков; но днем и ночью, и открыто и коварно, примешивая ложь к истине и даже исключительно ложное прикрывая коварным медом, чтобы слышащий сладкие слова не боялся яда сердца, – обещает[319] мир, чтобы возбуждать самые сильные войны, улыбается, чтобы уязвлять, подает руку, чтобы неожиданно, как Авенира, Абнеру умертвить простеца[320]. Конечно, это то же, что говорил и апостол: «Не неразумеваем бо умышлений его»[321]. Здесь молчит, в другом месте обвиняет; рассылает по всему миру бумажные послания, прежде золотоносные, а теперь ругательные, и терпение наше, происходящее из смирения Христова, толкует как признак нечистой совести. И, будучи сам нем, лает чрез альбионскую собаку, большую и толстую, которая могла бы больше свирепствовать ногами, чем зубами. Ибо он имеет племя из народа шотландского, по соседству с британцами. По басням поэтов, его следовало бы, как Цербера[322], поколотить духовною палкою, чтобы с учителем своим Плутоном он умолк навеки. Но это в другое время. <...>

Если я не делаю ничего без помощи Божией и если потому за всякое действие, которое бы я ни совершил, слава будет принадлежать не мне, а помощи Божией во мне, то напрасно Бог и дал мне свободу, которою я не могу пользоваться, если Он же сам не будет всегда помогать мне. То произволение ничтожно, которое нуждается в чужой помощи. Но Бог дал свободное произволение, которое иначе не будет свободным, если я не буду делать того, что ни захочу. И поэтому или я всегда пользуюсь тою властью, которая мне дана, и тогда свободное произволение сохраняется, или я нуждаюсь в помощи другого, и в таком случае свобода произволения во мне уничтожается. <...>

Если я захочу согнуть палец, двинуть рукою, сесть, встать, пройтись, пробежать, плюнуть, высморкаться посредством двух пальцев, испражниться, освободиться от урины, – неужели мне всегда будет необходима помощь Божия? <...> Заповеди или возможны для исполнения и в таком случае справедливо даны Богом, или невозможны, и тогда виноваты не те, которые получили заповеди, но тот, кто дал невозможное. <...>

Одно – быть, другое – мочь быть. Быть – не в нашей власти, мочь же быть, говоря общим образом, – в нашей; почему, хотя бы кто-нибудь и не был, однако мог бы быть тот, кто захотел бы быть.

Если грех Адама повредил даже не грешащим, то и праведность Христа помогает даже неверующим, Поелику равным образом и даже более, говорит апостол, освобождаются через Одного, чем через одного прежде погибли. Затем, если крещение очищает тот древний неважный грех, то те, кои рождены от крещеных родителей, должны быть свободны от этого греха, ибо родители не могут передавать детям то, чего сами не имеют. Затем, если душа происходит не по передаче, как это и есть на самом деле, если одна только плоть подвержена передаче греха, то одна она заслуживает и наказания. Ибо несправедливо, чтобы душа, только что созданная не от Адама, понесла столь древний, чужой грех, потому что несправедливо, чтобы Бог, прощающий личные грехи, вменял один чужой грех[325].

«Одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть»[327]. ...Апостол воспользовался примером или подобием: как не существовавший прежде грех вошел в мир через Адама, так и через Христа уготована жизнь, когда ни у кого не оставалось праведности. «Смерть перешла на всех людей»[328]: кои грешат, те и умирают, ибо смерть не пребыла на Аврааме, Исааке и Иакове, о коих Господь сказал: «У него все живы»[329]. Здесь апостол называет всех мертвыми потому, что при множестве грешников не берутся во внимание немногие праведники: «Нет делающего добро»[330], или: «Всякий человек ложь»[331]. Смерть перешла на всех тех, кои жили по человеческому обычаю, а не по божественному. И немного далее: «Смерть царствовала от Адама до Моисея и над несогрешившими подобно преступлению Адама»[332]: смерть господствовала над всеми потому, что тогда не было различающего праведное и неправедное, или же над теми, кои преступили заповедь, как Адам, то есть над сынами Ноя, коим дана была заповедь – не есть душу в крови, и над сынами Авраама, коим заповедано обрезание, равно как и над теми, которые помимо заповеди пренебрегли естественным законом. «Который [Адам] есть образ будущего»[333]: как Адам произошел не от супружеского сношения, так и Христос родился от Девы по действию Святого Духа, или же, как говорят некоторые, образ по противоположности, то есть как Адам – глава греха, так Христос – глава праведности. Но дар благодати не как преступление, – чтобы не увидели равенства в образе. Ибо если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного человека, Иисуса Христа, пре избыточествуют для многих. Более имеет силы благодать в оживлении, чем грех в умерщвлении, потому что Адам умертвил только себя и своих потомков[334], Христос же освободил и тех, кои тогда были в теле, и тех, кои потом имели быть.

Если бы, полагаясь на свой великий талант и знание, я был уверен в том, что легко могу исполнить обязанность наставления, то и тогда я не мог бы выступить на столь высокое дело без великого страха пред трудностью его. Однако мне должно писать к Деметриаде, деве Христовой, деве знатной[336], деве богатой и, что гораздо важнее, блеском веры превосходящей и знатность и богатство. Насколько легко хвалить при такой выдающейся добродетели, настолько трудно учить. Чего недостает той, которая, будучи рождена знатною, воспитанная во величайшей роскоши и увеселениях, при всех удовольствиях жизни, вдруг порвала со всем и все чувственные блага променяла на доблесть духа, которая пресекла цвет наступающей юности мечом веры, то есть волею, и, распиная со Христом плоть свою, освятила Богу жертву живую и священную и из любви к девству презрела надежду на потомство знатной крови? Удобен и легок путь речи, воспламеняемой самым обилием материи. Но нам, коим предложено писать наставление деве, а не хвалу, следует идти иным путем и изображать не столько существующие, сколько желаемые доблести, не столько восхвалять прошедшую жизнь, сколько утверждать предстоящую часть жизни. Это в высшей степени трудно исполнить по отношению к той, в которой проявляется столь сильное стремление к научению и к совершенству, что ему едва ли может быть равно самое совершенное учение. Она помнит, какие богатства и славу мира сего она отвергла, от каких удовольствий отказалась, какими прелестями жизни пренебрегла. Она не удовольствовалась общим и умеренным образом жизни и нашла нечто новое и необычное, стремясь к особенному и чрезвычайному. Она хочет, чтобы не только образ жизни, но и обращение было удивительно. Знатная в мире, она хочет быть еще более знатной у Бога, ищет драгоценного в нравах, презрев в делах. Какое обилие таланта может насытить такую жажду совершенства, такой пламень благочестивой мысли? Какая сила, какое обилие речи может в словах выразить то, что заключается в действительности? Нам, по мере наших сил прилагающим старание к восхвалению скинии Божией, должно быть оказано снисхождение. Мы не опасаемся, пиша к столь знатной деве, впасть в болезнь зависти, ибо мы пишем по просьбе или скорее по приказанию святой матери ее, потребовавшей этого от нас присланным из-за моря письмом; это показывает, с каким усердием и с какою заботливостью насаждала она в дочери святое семя, желая, чтобы оно тщательно было орошено другими. Итак, без всякой дерзости и честолюбия мы приступаем к настоящему труду; надеемся, что незначительность нашей талантливости найдет себе поддержку в вере матери и в достоинстве дочери.

I. Всякий раз как мне бывает нужно говорить об устроении нравов и святой жизни, я имею обыкновение прежде всего показывать силу и качество человеческой природы и чего она может достигнуть и затем уже склонять душу слушателя к различным видам доородетели, потому что нет никакой пользы привлекать к тому, что считается недостижимым. Мы никогда не можем стать на путь доородетелеи, если не имеем надежды, потому что отчаяние в достижении желаемого парализует всякую попытку к деятельности. Держась такого порядка увещании в прочих трудах, я думаю, что в осооенности его следует держаться здесь, где тем полнее должно обнаружиться благо природы, чем более совершенная жизнь служит предметом назидания, чтобы дух не оказался тем более косным к добродетели, чем менее он считает достижимым для себя, и, не понимая того, что в нем есть, думает, что он не имеет этого. Нужно прежде всего узнать ту вещь, пользоваться которою желают, и нужно разъяснить, что именно достижимо для блага природы, и тогда достижимое должно служить предметом стремлений. Посему нужно установить эти первые основания святой и духовной жизни, чтобы дева познала свои силы, коими может хорошо воспользоваться, убедившись, что обладает ими: уверенность в достижимости желаемого служит высшим побуждением. И на войне самым действенным увещанием бывает указание бойцу на силы его.

Итак, благо человеческой природы ты должна измерять прежде всего по творцу ее, Богу, Который, сотворив все в мире весьма хорошо, гораздо более славным создал самого человека, ради которого сотворил все остальное. Еще прежде создания Он решил сотворить его по образу Своему и подобию. Затем Он подчинил ему всех животных и поставил его господином даже над теми, кои были гораздо сильнее его или массивностью тела, или великою силою, или оружием зубов, подчинил для того, чтобы показать, насколько прекраснее создан человек, насколько более возвышается он достоинством своей природы. Творец не оставил человека обнаженным, беспомощным и бессильным в различных опасностях. Создав безоружным извне, Он вооружил человека лучше изнутри, именно умом и благоразумием, чтобы разумом и силою мысли, коими он превосходил прочих животных, он один из всех познавал Творца и служил Ему чрез то, чрез что господствовал над другими.

Однако Господь пожелал, чтобы человек добровольно следовал праведности, а не принудительно, и потому оставил его на его собственную волю и положил пред ним жизнь и смерть, добро и зло, и дает ему то, что он пожелает[337]. Посему во Второзаконии читаем: жизнь и смерть Я дал пред лицем твоим, благословение и клятву: избери себе жизнь, чтобы жить[338].

II. Здесь нужно рассмотреть то, что соблазняет необразованную толпу, чтобы ты не думала, что человек не создан действительно благим, потому что может делать зло, и не влечется силою природы к необходимости неизменного добра. Если тщательно рассмотреть, то тебе откроется высота и превосходство положения человека в том именно, в чем находят недостаток. В этом различении двоякого пути, в этой свободе выбора той и другой части и заключается вся красота разумной души. В этом, говорю, состоит вся честь нашей природы, все достоинство; лишь вследствие этого величайшие люди заслуживают похвалу и награду, ибо пребывание в добре и не составляло бы какой-либо добродетели, если бы нельзя было переходить ко злу. Бог, желая одарить разумное творение даром свободного добра и властью свободного решения, сделал так, что человек приобретает то, что хочет; как способный к добру и злу он по природе может достигать того и другого и склонять волю к тому и другому. Тварь не могла бы иметь добровольного блага, если бы она не могла иметь и зла. Творец пожелал, чтобы мы были способны к тому и другому, но делали одно, именно добро, что Он и приказал, а способность к злу дал для того только, чтобы волю Его мы исполняли по своей воле. Посему и самая возможность делать зло есть благо, так как делает более ценным избрание добра, делая его добровольным, а не принудительным: мы можем избрать и отвернуть, одобрить и осудить. Единственное преимущество разумного творения пред неразумным состоит именно в том, что оно одно имеет благо свободы, тогда как прочие твари имеют лишь блага необходимости и создания. Но весьма многие нечестиво и безумно, когда речь идет о состоянии человека, как бы укоряя дело Творца, говорят, что человека следовало бы создать таким, чтобы он совершенно не мог делать зла. Итак, глина говорит горшечнику: зачем ты устроил меня так? Так и нечестивые люди желали бы быть созданными иными, чтобы показать, что они желали бы исправить природу, не желая на самом деле исправлять свою жизнь. – Благо природы вложено во всех вообще; оно обнаруживается и в язычниках, кои не чтут Бога. Сколь многих философов мы знаем чистых, терпеливых, умеренных, свободных, воздержных, благорасположенных, бегающих славы мира и прелестей и любящих праведность не менее, чем знание! Откуда, спрошу я, у людей, отчужденных от Бога, оказывается то, что угодно Богу? Откуда у них добро, если не от блага природы? Видя все эти доблести или каждую порознь в отдельных лицах, тогда как природа у всех одна, мы убеждаемся из этих примеров, что у всех может быть все то, что все встречается во всех или частное в частных лицах. Если даже люди без Бога показывают, каковыми они созданы, то смотри, чего же могут достигнуть христиане, природа коих и жизнь восстановлены чрез Христа к лучшему и кои, кроме того, вспомоществуются божественною благодатью!

III. Перейдем к тайнам нашей души. Каждый пусть внимательнее рассмотрит себя самого; вопросим, что чувствуют собственные помышления, пусть сама совесть произнесет суждение о благе природы, поучимся в домашнем училище духа и изучим блага мысли самою мыслию. Что означает то явление, что при всяком грехе мы краснеем или бледнеем, вину поступка обнаруживаем то краскою в лице, то бледностью и избегаем свидетелей даже в малейших преступлениях, мучимые совестью, тогда как, напротив, во всяком добром деле мы радостны, довольны, бесстрашны и желаем обнаружить даже скрытое? Что означает все это, если не то, что сама природа свидетельствует о себе, обнаруживая в этом свое благо, по которому зло неугодно ей, и показывая, что ей приличествует одно добро? Отсюда часто происходит, что виновного в преступлении мучат угрызения совести; после вины нет места безнаказанности, так как уже самая вина становится наказанием. Отсюда же, наоборот, происходит и то, что невинный даже среди мучений пользуется спокойствием совести и славится невинностью, хотя страшится мучений. В душах у нас есть некоторая природная святость, которая, пребывая как бы во внутреннем святилище духа, совершает суждение о добре и зле и, одобряя действия честные и правые, осуждает дела мрачные и своим внутренним законом по свидетельству совести рассуждает о различных явлениях. Ее нельзя обмануть никаким талантом и никаким искусственным блеском аргументов; в помышлениях самых интимных, никому не известных, она обличает или одобряет нас. Об этом, во всех вложенном, как бы на некоторых скрижалях сердца написанном законе упоминает апостол Павел, свидетельствуя: «ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе совершают свойственное закону, то, не имея закона такого рода, они сами себе суть закон; они показывают, что дело закона написано в сердцах их по свидетельству совести их и помышлений их, то обвиняющих, то оправдывающих»[339]. Этим законом пользовались все, кои, как упоминает Писание, жили свято и угодили Богу между Адамом и Моисеем. Память о некоторых из них сохранена для тебя, чтобы ты поняла, каково благо природы.

IV. Авель первый, следуя этой учительнице [природе], угодил Богу; принося Ему жертву, столь благосклонно был принят Им, что возбудил во брате зависть. Господь в Евангелии, называя его праведным[340], кратко указывает на совершенство его, потому что в праведности заключается всякий вид добродетели. Затем мы читаем, что блаженный Енох так угодил Богу, что Бог восхитил его из среды смертным и совершенного в мире перенес из мира[341]. Ной называется праведным в своем поколении и совершенным[342]. Святость его тем более удивительна, что он один остался праведным тогда, когда уклонился от праведности весь мир. Он не искал ни у кого примера святости, но сам дал пример, и потому, когда весь мир подвергся страшной гибели, он один удостоился услышать: «войди в ковчег ты и дом твой, потому что Я нашел тебя праведным предо Мною в роде твоем»[343]; праведным же пред Богом является лишь тот, кто свят и телом, и сердцем. Мелхиседек называется священником Божиим; заслугу его ты легко можешь понять из того, что он обозначил имевшее быть много времени спустя таинство Господа и в священнодействии хлеба и вина выразил тайну тела и крови, а священством своим изобразил священство Христа, Которому сказано от Отца: «Ты – иерей вовек по чину Мелхиседекову»[344]. Благословив Авраама, главу патриархов, который по обрезанию стал отцом иудеев, а по вере – язычников, Мелхиседек яснейше показал образ Того, Кто чрез веру свою даровал благословение иудеям и язычникам.

Далее. Лот, следуя добродетели Ноя, между таковыми примерами грешников не оставил праведности. И как того не победил пример всего мира, так этот, вопреки всем порокам того общества, в котором он жил, сохранил святость. По выражению блаж. ап. Петра, он «был праведен зрением и слухом»[345]; поставленный среди злейших, он отвращается от зла и глазами и ушами, и посему как тот был избавлен от потопа, так он от огня. А что сказать об Аврааме, друге Божием, что об Исааке и Иакове? Сколь совершенно исполнили они волю Господню, можем судить уже по тому, что Бог пожелал именоваться Богом их: «Я есмь Бог Авраама и Бог Исаака и Бог Иакова; это имя Мое вечное и памятное в роды родов»[346].

Иосиф, верный раб Господа, оказывается праведным с детства, когда он сначала был продан в рабство братьями, коими должен был быть почитаем, как он видел; а затем, переданный египетскому господину, он всегда хранил достоинство благородной души; примером своим он и освобожденных рабов научил не грешить и повиноваться уму, а не состоянию. Здесь я прошу тебя помедлить и обратить внимание на чистоту его души. Сделавшись предметом вожделения госпожи, юноша не склоняется на грех; упрашивается и бежит; в остальных делах ему приказывали, а здесь упрашивают и угрожают. Любящий не побеждается любовью женщины; ни возраст юности, ни авторитет любящей не поколебали чистую душу. Будучи презрена, госпожа простирает ближайшие сети для юноши; бесстыдно схватив его за руку наедине, без свидетелей, она склоняет его бесстыдными словами на преступление.

Так как он прежде отвергал всякие просьбы, то она схвати -ла его почти в объятия, а он не только видом, но и самым объятием не склонился на похоть, прежде чем изречены были евангельские слова: «кто посмотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем»[347]. Ты удивляешься доблести целомудрия, а теперь посмотри на благость. Прежде чем пророк сказал: «пусть никто не носит в сердце своем злобу на ближнего своего», он за ненависть воздает любовь, и когда увидел своих братьев – врагов и пожелал открыться им, то засвидетельствовал чувство любви благочестивою скорбью: он целует всех и, обливая слезами шеи испугавшихся, слезами любви смыл ненависть братьев, коих всегда, как при жизни отца, так и после его смерти, любил чистою любовью. Он не вспомнил той ямы, в которую был брошен, и не подумал об отмщении за отвергнутое братство, но, воздавая за зло добром, исполнил апостольское правило еще под законом природы.

V. Что скажу об Иове, этом славнейшем атлете Божием, который, потеряв имущество и детей, ратовал наконец против диавола одним своим телом? Все было уничтожено, чем он обладал; все внешние блага внезапно губятся, чтобы просияли внутренние. Он освобождается от всего, как от одежд, чтобы, обнаженный, восторжествовал крепче и сильнее и чрез терпение мучений победил врага, которого еще ранее победил перенесением потерь. О нем Сам Бог засвидетельствовал: «разве ты не видел раба Моего, Иова? На земле нет подобного ему, ибо он – человек без порока, истинный почитатель Бога, воздерживающийся от всякого зла»[348]. И справедливо, ибо, как сам он говорит, он «всегда боялся Бога и не мог выносить тяжести присутствия Его»[349] и никогда не дерзал презреть Того, во всегдашнее присутствие Которого верил, и говорил: «я спокоен, ибо не укорило меня сердце мое во всей жизни моей»[350]. Прежде, чем Господь научил любить врагов, он говорит: «порадовался ли я бедствием врага моего? Сказал ли я в сердце своем: хорошо с ним поступлено?»[351] Еще не изрекло

Евангелие: «всякому, просящему у тебя, дай»[352], а он уже говорит: «допустил ли я, чтобы бедняк вышел из моей двери без пищи?»[353]. Он еще не читал слов Апостола: «господа, оказывайте своим рабам справедливость и беспристрастие»[354], а уже говорит: «Повредил ли я рабу, оскорбил ли служанку: Ты все знаешь, Господи»[355]. Прежде чем Апостол предписал богатым не превозноситься и не надеяться на богатства свои, он говорит: «Я не надеялся ни на богатство, ни на драгоценные камни»[356]. И это он доказал не словами только, но и самым делом, ибо не стал скорбеть, когда все потерял, но сказал: «Господь дал, Господь отнял; как Господу угодно, так стало: да будет имя Господа благословенно вовеки. Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь»[357]. С каким чувством мы обладаем чем-либо, это мы понимаем тогда, когда теряем это; желание благосостояния обнаруживается скорбью по лишении последнего; кто в лишении не имеет этой скорби, тот, конечно, и при обладании благосостоянием не имеет пристрастия к последнему. О муж, евангельский прежде евангельских правил и апостольский прежде апостольских наставлений, ученик апостолов! Обнаруживая тайные богатства природы, ты показываешь, чем мы обладаем сами в себе, и учишь, каково то сокровище души, которым обладаем без пользования им и думаем, что мы не имеем того, чего в действительности лишь не желаем обнаружить.

VI. Сказав столь много о природе, мы показали и подтвердили благо ее примерами святых. Но чтобы ты не подумала, что факт существования грешников служит к умалению природы, я воспользуюсь свидетельствами самого Писания, которое всюду обвиняет грешников в добровольных преступлениях и не извиняет необходимостью природы. В Книге Бытия читаем: «братья Симеон и Аевий совершили нечестие по своей воле»[358]. Господь сказал к Иерусалиму: «так как они сами оставили путь Мой, который Я дал пред лицом их, и не послушались голоса Моего, но отступили по воле злого своего сердца»[359]. И снова тот же пророк: «вы согрешили пред Богом и не послушались голоса Его и не пожелали ходить в заповедях Его и в законах Его и в свидетельствах Его». Чрез Исаию Господь сказал: «если пожелаете и послушаете Меня, вкусите благ земли, а если не пожелаете и не послушаете Меня, меч вас пожрет»[360]. И снова: «Я звал вас, и вы не послушали, говорил, и пренебрегли, и сделали зло пред лицом Моим, и избрали то, чего Я не желал»[361]. Сам Господь в Евангелии говорит: «Иерусалим, Иерусалим, избившии пророков и камнями побивший посланных к тебе, сколько раз я хотел собрать сынов твоих, как курица собирает птенцов своих под крылья свои, и вы не пожелали»[362]. Где мы видим хотение и нехотение, избрание и отвержение, там обнаруживается не сила природы, но свобода воли. Тома обоих заветов полны свидетельствами такого рода, коими как все благо, так и зло всегда приписывается воле. Мы опускаем их для краткости, так как ты, при твоем усердии к чтению, обильнее можешь почерпнуть их из самого источника.

VII. Защищая благо природы, мы не говорим, что она неспособна к злу, но что она способна и к добру и к злу; мы хотим только защитить ее от несправедливости, чтобы не казалось, что мы побуждаемся на зло испорченностью природы, тогда как в действительности ни блага, ни зла мы не совершаем без воли и всегда можем делать одно из двух, так как способны к тому и к другому. Почему одни имеют судить, а другие быть судимы, если не потому, что в одной и той же природе различная воля, вследствие чего и поступаем различно, хотя можем поступать и одинаково? Для пояснения приведем пример. Адам изгнан из рая, Енох восхищен от мира. В том и другом случае Господь показывает свободу решения: как мог угодить тот, который согрешил, так мог отпасть и тот, который угодил. Если бы оба не были способны к тому и другому, то праведный Бог, конечно, не мог бы наказать одного и избрать другого. Это же можно видеть и из примера Каина и Авеля, равно как Иакова и Исава, и нужно согласиться, что одна только воля была причиной различных заслуг в одной и той же природе обоих. Праведный Ной обличает погубленный за свои грехи потопом мир, а святость Лота произносит суд над преступлениями содомитов. И не ложным аргументом в доказательство блага природы служит тот факт, что те первые люди в течение стольких лет жили без всякого увещания со стороны закона, не потому, конечно, жили без закона, что Бог не имел о них попечения, а потому, что знал Бог, что Он сделал природу их достаточною вместо закона для осуществления праведности. И потом природа долго оставалась без закона, пока имело силу пользование свежею природою и пока долговременная привычка к греху не покрыла человеческий разум как бы некоторым мраком. Уже к природе, обремененной чрезмерными пороками и покрытой некоторою ржавчиной неведения, Господь дал поправку в законе[363], чтобы она выполировалась и могла вернуться к своему блеску через учащенные увещания закона. Трудность хорошей жизни произошла в нас не от иного чего, как именно от продолжительной привычки к порокам; начинаясь с малого, порочная привычка постепенно, в течение многих лет, развращает нас и, наконец, настолько сковывает и подчиняет нас себе, что кажется имеющею силу природы. Все то время, в которое мы были воспитываемы небрежно, то есть в пороках, в которое мы стали даже злыми, так что невинность стала считаться глупостью, все это время теперь противится нам, идет против нас, и старая привычка борется против новой воли. А мы, пребывая столь долго в зле и не приобретая никакой привычки к добру, удивляемся, почему нам, невежественным вследствие праздности, святость представляется чуждою.

Все это о благе природы сказано тебе для того, чтобы изобразить пред тобою самый прямой путь к совершенной праведности, который ты легче можешь проходить, когда убедишься, что нет в нем ничего жестокого и невыносимого. Ибо если даже прежде закона и гораздо прежде пришествия Господа нашего Спасителя жили некоторые праведно и свято, то тем более после просвещения пришествием Его можем жить так мы, кои воспитаны благодатью Христа и возрождены в лучшего человека, мы, кои освящены и очищены кровью Его и примером Его. наставлены к совершенной святости, мы тем более должны быть лучшими по сравнению с теми, которые жили до закона, и даже с теми, кои жили под законом, по Апостолу: «грех в вас уже не будет господствовать, потому что вы не под законом, а под благодатью»[364].

VIII. Будем теперь наставлять деву совершенную, которая святостью жизни свидетельствует о благе и природы, и благодати, будучи воспламеняема и тою и другою. Первое попечение, первое занятие девы – познавать волю Божию и тщательно различать, что угодно ей и что неугодно, чтобы, по Апостолу, оказывать Богу разумное послушание[365] и установить все течение своей жизни согласно с волею Его. Невозможно угодить кому-либо, не зная, что ему угодно; исполнением обета можно даже оскорбить, не узнав сначала, каким образом следует повиноваться. Важнее исполнять волю Божию, чем знать, но необходимо прежде узнать, чтобы потом исполнять: это преимуществует заслугою, а то – порядком. Посему пророк говорит: «и ты, Израиль, не желай оставаться в неведении», и блаженный апостол Павел: «кто не познал, тот не будет познан»[366]. И он же: «посему не желайте быть неразумными, но [желайте быть] понимающими, какова воля Божия»[367]. Начало повиновения заключается в желании познать то, что требуется; изучить то, что нужно делать, есть часть послушания. Посему вникай в Божественное Писание, из коего из одного ты можешь понять полную волю Божию, понять, что запрещается, что предписывается, что допускается, что служит предметом увещаний: запрещается зло, предписывается благо, допускается среднее, рекомендуется совершенное. В двух первых заключается всякий грех, ибо и в том и в другом содержится приказание Божие; не только приказание, но и запрещение принадлежит приказывающему. Всем предписывается праведность, о которой Спаситель кратко, но весьма сильно говорит в Евангелии: «поступайте с людьми, как желаете, чтобы и с вами поступали», то есть чтобы мы не причиняли другим никакого зла и делали всякое добро, потому что этого же мы хотим заслужить и от других. Эта мысль простирается безусловно на всех и потому никому не позволено преступать ее: делать запрещенное или же не делать приказанного есть явное пренебрежение к Богу. Что касается двух остальных, позволенного и советуемого, то это предоставлено нашему усмотрению, чтобы мы или с меньшею славою воспользовались позволенным, или для большей награды отвергли даже позволенное. Так, брак и употребление мяса и вина допускается, но советуется воздержание от всего этого. Дозволенность брака делает честь девству, а дозволенность пищи делает более славною добродетель воздержности. Ты, дева, отвергла супружество, прежде чем презрела позволенное. Из любви к большей награде ты обещала Богу девство не приказанное, но хвалимое и, по совету Апостола, сделала закон свой более обширным. Выступив на поле битвы, ты думала не столько о трудности состязания, сколько о победе храбрых. Думаю, что ты читала евангельское возглашение о вечной чистоте и речь Господа воспламенила в тебе любовь к охранению девства: «могий вместити, да вместит». Итак, столь великое дело я не приказываю, не налагаю, но предлагаю и никого не принуждаю к этому, но призываю. Хотя речь там идет, по-видимому, только о мужах, но пальма девства обещается и женщинам. И Апостол говорит, что о девах повеления Господня не имеет, но дает совет[368].

IX. Последовав совету совершенства, достигнув блаженства особенного обетования, храни общую заповедь. Я сказал и теперь повторяю, что в деле праведности все мы обязаны к одному: дева, вдова и замужняя, высшая, средняя и низшая степени все равно получают приказание исполнять заповеди. Не освобождается от закона тот, кто обещается делать сверх закона; напротив, кто отверг позволенное, тот тем более должен избегать непозволенного. Кто слушает совета, может ли не слушать приказания? То – дело совершенства, а это – необходимости. О девстве говорится: «могий вместити, да вместит», а о праведности не говорится: кто может делать, пусть делает, но: «всякое дерево, которое не творит плода, посекается и бросается в огонь»[369]. Смотри же, насколько приказание отличается от совета: этот обнимает некоторых, то – всех, там обещается награда, здесь наказание, там человек увещается делать, здесь грешит, если не делает. Ты по своему обету должна принести Богу и девство и праведность. Господину угоден тот раб, который, совершая что-либо сверхдолжное, не оставляет и приказаний, который делает не одно вместо другого, но то и другое, не заменяет, но увеличивает послушание. Пусть не соблазняют тебя примеры тех, которые, восхваляя себя за одну чистоту, чтобы поступать по своим пожеланиям, отвергают волю Божию. Благо чистоты они хотят принести не с праведностью, но вместо праведности, награду за девство рассматривают как удовлетворение за грехи и ищут вместо награды лишь безнаказанности. С бесстыднейшею глупостью они думают, что будут увенчаны в Царстве Небесном и предпочтены другим, которые преступлением заповедей заперли для себя вход на небо. Пусть они вспомнят о безумных девах, коим было сказано: «не знаю вас», и о тех, о коих Сам Господь сказал: «многие скажут мне в тот день: Господи, Господи, не чрез Твое ли имя мы изгоняли бесов и совершили много чудес? И тогда Я скажу им: истинно говорю вам: не знаю вас; отойдите от Меня все, делающие беззаконие»[370]. Тебе нужно вступить на иной путь. Презрев любовь к миру, помышляя всегда о Божием, ты хочешь сохранить себя апостольскою девою. Святая и телом и духом, ты будешь ждать пришествия Господня, наполняя непрестанно лампаду своей души елеем святых дел, и, присоединившись к мудрым девам, приготовишься к встрече Жениха. Нужно избегать того пути, который многих привел к смерти, и держаться тропинки того тесного пути в жизнь вечную, которым идут немногие. Величайшие препятствия и все, что замедляет течение духовной жизни или отвлекает от него, ты уже отвергла, победила первым обращением. Ты отвергла приятность супружества, заботу о потомстве, прелесть роскоши, блеск мира, стремление к богатству и можешь сказать с Павлом: «мир мне распят и я миру»[371]. Если таково начало, то каково должно быть окончание? Поддерживай и в прочем ту же доблесть, тот же дух и отвергай теперь пороки тою же самою силою мысли, которою ты избегла случаев к порокам. Пусть девство украшается святостью нравов, и окончание жизни пусть последует на ступени совершенства. Конечно, если бы мирская жизнь тебе нравилась, то ты позаботилась бы, чтобы никто не превзошел тебя богатством, телесными украшениями, обилием всего и честью. Теперь же, когда ты пожелала иной жизни, заботься о том, чтобы никто не превзошел тебя в благочестивой жизни, в святости нравов, в добродетелях. Там твое превосходство не было твоим, потому что все то было внешнее и чуждое, а здесь все в твоей власти и все твое, потому что не извне приходит, но в самом сердце рождается. Т) не всякий ищущий находит и не всякий нашедший удерживает: случай может и дать и отнять все то; а это находит всякий ищущий, и кто найдет, никогда не боится, что его похитят у него. Те блага – истинны, коих никогда не находим и не теряем без собственной воли.

X. Итак, здесь ты имеешь нечто такое, чем справедливо и весьма значительно превосходишь других, ибо плотская знатность и богатство считаются твоими, но они не твои, а духовных богатств никто не может дать тебе, кроме тебя. Почему и хвалима, и предпочитаема другим справедливо ты можешь быть в том, что может быть только от тебя и в тебе. Не это ли есть одна только жизнь, которая не имеет сомнения в успехе и в которой каждый должен пребывать только в том, что начал, и в то время как во всех других мирских занятиях люди не довольствуются успехом, здесь достаточно только начать? На земное мы весьма пылки, а на небесное очень холодны; в извращенных вещах мы проявляем величайшую быстроту, а в более важном слабы. Стыдно подумать, сколько горячности в мире, и с каким усердием люди ежедневно трудятся. Занятие литературой никаким возрастом не сдерживается, напротив, как говорит один светский автор, с возрастом еще более воспламеняется; страсть к богатству и честолюбие ненасытимы; без конца стремятся к вещам, имеющим очень близкий конец. А о божественной мудрости, о духовном богатстве, о бессмертной славе не радим и, не коснувшись или мало вкусивши небесного блага, думаем, что исполнены им. Не так приглашает нас к своей трапезе божественная мудрость: «кто вкусит меня, будет еще алкать, и кто пьет меня, будет еще жаждать». Такою пищею никто никогда не насыщался и не чувствовал утомления; чем более кто употребляет ее, тем более располагается к принятию ее. Господь говорит: «блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Он хочет, чтобы мы всегда алкали и жаждали правды, чтобы насытиться в будущем воздаянии правды.

XI. Праведности нам нужно желать так, как в голоде и жажде желаем пищи и питья. Это нужно сказать вообще всем тем, кои желают награды бессмертной жизни. А тебе, которая из желания большей награды дала обет делать большее, чем сколько необходимо другим, тебе следует подумать, насколько ты должна отличаться духом. Апостол, определяя деву Христову, высоко ставит ее перед замужней и отличает от супруги: «незамужняя и дева, – говорит он, – думает о Божием, как угодить Богу, чтобы быть святой и по телу и по духу, а замужняя думает о мирском, как угодить своему мужу»[372]. Святая телом и духом не грешит ни членами, ни умом, а грешить против праведности можно не только в чистоте, но и в других отношениях. Дева по телу пусть будет девою и по духу, пусть не грешит ни руками, ни глазами, ни ушами, ни языком. И если она полна ненависти или зависти, или жестокости, или гнева, то каким образом она обладает святостью по духу? И если не извинительна в своих грехах замужняя, которая из любви к мужу и детям менее обращает внимания на волю Божию, то что скажет дева, которая вступила в некоторое училище чистоты, будучи свободна от всех этих мирских попечений?

XII. Итак, если ты хочешь, чтобы жизнь твоя была достойна твоего обета и чтобы ты всецело соединилась с Богом, если хочешь легкое иго Христово сделать еще более легким и приятным, то теперь обсуди, теперь изучи попечение о святой жизни, чтобы новый пламень всегда возжигал горячую ревность недавнего обращения и чтобы в нежном возрасте легко могла укрепиться привычка к святой жизни. В чем ты установишь себя сначала, то и останется; остальная жизнь потечет по тому порядку, какой первоначально установлен. В самом начале следует думать о конце: каковою ты желаешь достигнуть того последнего дня, таковою старайся быть теперь. Привычка питает и добродетели и пороки и особенную силу имеет в тех, с коими возрастает с ранней юности. Самые юные годы – самые удобные для воспитания нравов, ибо имеют в себе нечто мягкое, что легко может сформироваться по решению воли; во всех почти вещах скорее всего приобретает привычку нежное. То же и в духовной жизни. Пока возраст подвижен и дух легко может быть увлекаем, должна быть приобретена привычка к добру и укрепляема посредством ярма; ум нужно занять высшими вещами и всего более должно быть внушаемо упражнение в святой жизни. Тогда дух воспламеняется к совершенству и благодеянием долгой привычки пользуется для развития благочестивой жизни.

XIII. Взгляни, умоляю, как желают видеть тебя святою твоя мать и бабка, кои думают, что с тобою родился как бы некоторый новый и славный свет в своем роде; они обратили на тебя всю свою заботливость и с удивительным усердием и ревностью поддерживают течение твоего обета. Воспитывая тебя с детства в святых нравах, они желают теперь быть превзойденными тобою и считают твою победу своею славою. Их особенная вера в Бога просияла особенно в твоем исповедании, когда тебя, уже готовую к браку, научили желать иного, убедив тебя к тому, что ты избрала, укрепили твою робкую по возрасту мысль авторитетом своей воли и обет твой сделали общим. Видев многих на высочайшей ступени достоинства, они ни о ком так не радовались, как о тебе, ибо ни в ком они не видели ничего, столь великого и славного. Одна ты явилась во своем роде тем, чего он не имел в своем длинном прошлом. Хотя из мужчин вашего рода и были славные консулы и часто имена вашей славной фамилии стояли на высших ступенях власти, однако никто не был более славен в той чести, которая записана не на доске, а в книге бессмертной памяти. В то время, как тех встречали рукоплескания всего мира и радостная толпа единодушным криком означала славные заслуги консулов, гораздо большей славы и чести удостоилась ты, которая вызвала радость на небе и ликование ангелов. Чрез тебя не блудницы обогащаются, но питаются девы Христовы, не охотники и кучера делаются богатыми, но поддерживаются нищие Христовы. Для развлечения тех различные провинции, в коих дом ваш имел власть, присылали странных зверей и неизвестных животных, кои орошали почву арены своею или человеческою кровью, а к тебе присылаются избранные девы, коих ты приносишь Богу в драгоценный дар и призываешь их своим примером к вечной чистоте, имеющих служить не тебе, но Богу с тобою. Эта слава о твоей вере быстрою молвою распространена повсюду, и весь мир так был восхищен твоим обращением, что, по-видимому, все стали желать того, во что раньше едва верили. Имей в виду, что на тебя теперь обращены очи и уши всех и весь мир наблюдает твою жизнь. Остерегайся же, чтобы чрез тебя не потерпели вреда души столь многих и не нашли в тебе менее, чем сколько искали. Но зачем я говорю о людях и внимание их к тебе привожу для увещания тебя? Сам Бог, правитель всего и Господь, со всем воинством ангельским смотрит на твое состязание, и приготовляет тебе за борьбу с диаволом венец вечности, и небесную награду делает побуждением к победе. При таком зрелище, подумай, какую душу, какую доблесть ты должна представить, измеряя величие состязания достоинством зрителей.

XIV. Итак, пусть это будет для тебя особым попечением и первым оружием для победы над врагом, чтобы тебе не только отклонить запрещенное, но и исполнить приказанное. Тебе не достаточно быть свободной от зла, если ты свободна от добра; закон Божий требует не только воздержания от зла, но и делания добра. Не тот только раб пренебрегает своим господином, который делает запрещенное, но и тот, который не делает приказанного. Посему всякую ветвь, не приносящую плода в Сыне, Отец посекает, и кто спрячет в платке полученный талант, будет осужден господином, как раб бесполезный и негодный: преступно не только не уменьшить, но и не увеличить. Не думай посему, что можно пренебречь некоторыми заповедями, как более легкими: как величайшие, так и самые малые приказаны Богом; пренебрежение всякою заповедью есть оскорбление Давшему заповедь. Посему блаж. Павел взывает и учит: «все делайте без ропота и медлительности, чтобы быть безупречными и чистыми, как сыны Божии, непорочными в среде народа лукавого и развращенного, в коем вы сияете, как светила в этом мире»[373].

XV. Остановимся здесь немного и рассмотрим те драгоценнейшие цветы, коими должна быть украшена невеста Христова. «Все делайте» – не должны мы избирать что-либо из заповедей Господних по своему усмотрению, но должны вообще все исполнять и не должны пренебрегать некоторыми заповедями как маловажными, но во всех должны усматривать величие приказывающего: «Без роптания и медлительности», – мы видим, что господа дурные и не знатные явно презираются рабами, кои противятся им в малейших приказаниях. Знатные лица этого уже не допускают; чем могущественнее господа, тем более быстрое повиновение оказывают им рабы и охотно слушаются самых трудных приказаний. А к исполнению приказаний царя все настолько готовы, что даже домогаются получить приказание; самую возможность услужить царю люди считают благодеянием. А нам Сам Бог послал священные письмена и всю полноту своих заповедей, и мы не считаем за благодеяние приказание столь высокой и славной власти, тем более что здесь имеется в виду не выгода приказывающего, но польза повинующегося. По обычаю рабов гордых и негодных, мы отказываемся в лицо Господу и говорим: жестоко, тяжело, мы не можем, мы люди, мы обременены слабою плотью. О, слепое безумие! О, нечестивое безрассудство! Мы обвиняем Бога ведения в двойном неведении, именно, что Он не знает, что делает и что приказывает, как будто Он, забыв о слабости человеческой, которую Сам же создал, наложил на человека такие заповеди, которые тот не в силах понести, и таким образом, о нечестие, мы приписываем праведному неправду, блаженному жестокость, утверждая, что Он, во-первых, приказывает невозможное, а во-вторых, наказывает человека за то, что неизбежно, так что, по-видимому, ищет не столько нашего спасения, сколько наказания. Посему Апостол, зная, что Богом праведности и величия не может быть приказано что-либо невозможное, отнимает у нас повод к ропоту, который обыкновенно является у нас тогда, когда приказывается что-либо нечестивое или когда не заслуживает уважения приказывающее лицо. Зачем напрасно прибегать к уловкам и слабость природы противопоставлять приказывающему? Никто не знает наших сил столь хорошо, как Тот, кто дал их нам, и никто лучше не понимает, сколько мы можем, как Тот, Кто даровал нам самую силу мочь. Праведный не мог приказать что-либо невозможное и не мог бы осуждать человека за то, избежать чего этот не в силах.

XVI. Далее, «чтобы вы были безупречны и чисты». Одного этого слова достаточно для всякого совершенства. Бог приказывает искать его даже в избираемом в епископа, ибо как благоразумна, как свята жизнь, которая не подвергается никакому упреку! А кто может быть святее того, кто, держась добродетели истинной простоты, никогда не обещает сердцем одного, а устами и лицом другого! «Как сыны Божии непорочны». Нет увещания сильнее того, какое заключается в наименовании нас сынами Божиими, ибо кто не побоится и не постыдится сделать что-либо недостойное пред таким Отцом, так чтобы, называясь сыном Божиим, оказаться рабом порока? И посему прибавляет: «чтобы были непорочны»; в сынах Бога, источника праведности, нельзя открыть пятно греха. «В среде народа лукавого и развращенного» – то есть хотя вас окружают множество грешников и бесчисленные примеры пороков, однако вы должны так «памятовать о небесном рождении, чтобы, живя между злыми, побеждать всякое зло». «Между коими вы сияете, как светила в этом мире» – как в Евангелии: «тогда праведники просияют, как солнце, в царстве Отца их»[374]. Жизни соответствует награда. Те, кои в будущей жизни желают быть одаренными блеском солнца, пусть уже здесь сияют подобною светлостью праведности и делами святости пусть просвещают слепоту неверных. Здесь выражена та же мысль, что и в Послании к Коринфянам: «одна светлость у солнца и другая у луны и иная у звезд; звезда отличается от звезды по светлости, так и воскресение мертвых»[375]; различны места в Царстве Небесном сообразно с разными заслугами. Различие дел производит различие наград: сколько здесь человек возблистает святостью, столько там честью. Итак, обрати теперь всю силу мысли на совершенство и приготовляй к небесной награде небесную жизнь. Святость девы, наподобие светлейшей звезды, да превзойдет всех блеском и да покажет величие будущей награды из необычайности жизни. Для тебя легче путь добра, потому что тебя не задерживает привычка к злу. Мы не боимся, что пороки отвратят тебя от добродетелей и злые семена диавола заглушат плод Христов. Ибо если даже те, кои долговременною привычкою к греху повредили некоторым образом благо природы, могут восстать чрез раскаяние и, изменив образ жизни, могут заглу-шать привычку привычкою и стать из худших лучшими, то не тем ли более можешь стать выше того, чем не была побеждена (выше пороков), ты, для которой следует стараться не изгонять, а только отражать пороки, коих легче не принимать, чем, однажды приняв, искоренять?

XVII. И сладость пороков не такова, чтобы предпочитать их добродетелям, так как не все они могут обольщать наслаждением; в весьма многих совершенно нет никакого удовольствия. Из всех пороков особенно два соблазняют людей наслаждением, именно чревоугодие и похоть. Оставить их тем труднее, чем приятнее наслаждаться ими. И однако мы видим, что эти, столь тяжкие, столь опасные своею сладостию пороки были побеждены многими, пребывшими в девстве и воздержности всю свою жизнь. Умолчу о тех, кои после долговременного рабства роскоши и похоти обратились к чистоте и умеренности и заменили оба порока противоположными добродетелями. На иных основаниях коренятся другие пороки, кои не только не имеют никакой сладости, а, напротив, имеют много горечи, коих избежать поэтому гораздо легче, чем тех, и кои все же лишь весьма немногими бывают побеждаемы. Какое удовольствие доставляет зависть завистливому, которого сама же зависть и наказывает во внутреннем святилище совести, делая чужое счастие орудием его мучения? Какую награду получает другой от ненависти, если не ужасный мрак души и ужас смятенного ума? С печальным лицом и духом он сам мучит себя тем, чем хочет вредить другому. Что дает гнев раздражительному, от уроков совести настолько теряющему ум, что кажется в гневе безумствующим? Перебери поодиночке и найдешь столько же терзаний духа, сколько пороков; они тем легче могут быть побеждены, что не соблазняют нас никаким удовольствием. Насколько труднее этого, насколько тяжелее, не говорю о стремлении к чистоте, воздерживаться от вина и мяса, даже от масла, и принимать худую пищу после двухдневных и трехдневных промежутков, когда члены расслаблены постом и бдениями, пренебрегать облегчением от бани, отказываться от необходимых для тела вещей и наносить природе некоторое насилие? Приобрети такое величие духа и смотри, чего можешь достигнуть. Но мы, о стыд, хотя иногда и оказываем насилие природе, из любви к греху всецело ослабеваем в ином. Презрев телесные удовольствия из любви к добродетели, мы снова приобретаем мучения от любви к порокам и настолько уступаем злу, что не считаем и возможным отказаться от него. Что это за явление? Какой новый смысл жизни? Вещей трудных я спокойно достигаю и думаю, что не могут быть достигнуты более легкие. Побеждаю величайшее и должен быть побеждаем мальгм. Охотно избегаю услаждающего и не хочу избегать мучащего. Но это свойственно тем только, кои, презрев волю Божию, стремятся только к тому, что легче дает славу и известность, а о благе нравов не радят. А ты, поправши мир и похоти его, чтобы сделать чрез это ступень восхождения к небу, не должна искать славы мира. Старайся угодить Тому только, Которому весьма неугодно угодное людям и Который имеет судить самые суждения людей. Воздержность твоя и пост более приятны Богу, когда приносятся с нравами святыми; будучи в других средством для прикрытия пороков, у тебя они пусть будут украшениями добродетелей.

XVIII. Взгляни на то достоинство, коим тьг прославлена у Бога, коим возрождена чрез крещение в дочь Божию и снова чрез посвящение себя девству стала невестой Христа. В том и другом отношении твоя честь побуждает тебя к заботливости о своем ответе. Не должно быть места небрежности там, где должно быть охраняемо столь славное.

Драгоценнейшая одежда с большим тщанием охраняется от пятна, жемчужиною владеют с большею заботливостью, и вообще о важном попечение бывает большее. Посему и ты, если желаешь всегда хорошо хранить себя, должна всегда иметь в мысли свою честь и награду. Чем менее человек ценит себя, тем небрежнее и обращается с собою. Не по иной причине в Священном Писании нам часто усвояется название сынов Божиих: «Я буду вам в отца и вы будете Мне в сынов», говорит Господь всемогущий[376]. И блаж. Иоанн говорит: «возлюбленные, теперь мы – сыны Божии, и еще не открылось, чем мы будем. Знаем, что, когда откроется, подобны Ему будем, Поелику увидим Его, как Он есть: кто имеет эту надежду на Него, освящается, как и Он свят»[377]. Сам Господь, призывая нас к совершенной благорасположенности, говорит: «любите врагов ваших, благословляйте ненавидящих вас и молитесь за преследующих и злословящих вас, чтобы вы были сынами Отца вашего, Который на небе». Ничто в людях не приятно Богу так, как благочестие ума и доброта, которая в христианине должна изливаться даже на злых и подражать благоволению Бога, который заставляет солнце свое сиять над добрыми и злыми и посылает дождь праведным и неправедным. Итак, прежде всего да не будет, чтобы ты хотя словом повредила кому-нибудь; старайся быть полезною всем, кому можешь, и, не воздавая злом за зло, отвечай на зло добром. Укор пусть никогда не исходит из уст девы; мало того, и укоряющему никогда не доверяй. Это злейший порок – выставлять другого человека презренным. Избегай укора и ушами не менее, чем языком. И слушающий порицание виновен, потому-то если бы он отвратил уши, лицо и глаза, то молча обличил бы злословящего и внушил ему не говорить охотно того, что, знает, не будет охотно выслушано. Тщательно храни уста свои, потому что языком мы всего легче можем грешить. Посему блаж. Иаков называет совершенным того, кто не согрешает в слове[378], и Писание свидетельствует: «смерть и жизнь во власти языка»[379]. А лгать, злословить и клясться пусть язык твой не умеет, потому что лгущие уста убивают душу[380], а злословящие Царствия Божия не наследят; клясться же Сам Господь запретил: «а Я говорю вам: не клянитесь совершенно», и снова: «пусть будет речь ваша: да, да. и нет, нет, а что сверх, от зла»[381]. Кратко поражая пороки уст, Апостол говорит: «всякая речь злая из уст ваших да не исходит, но да исходит только благая, для создания веры, чтобы дать благодать слушающим»[382]. Речь девы да будет благоразумная, скромная и редкая, драгоценная не столько красноречием, сколько стыдливостью. При твоем молчании пусть все удивляются твоей скромности, а при твоей речи – благоразумию. Тихую и скромную речь твою пусть всегда украшает приятность с важностью и мудрость со стыдливостью. С осторожностью нужно говорить тому, кто должен избегать не только злого, но и праздного слова. <...>