Катары[551]

В XII столетии в Западной Европе широко распространяется еретическое движение, которое вошло в историю под названием «катарского». «Катарами», то есть «чистыми», именовали себя многие средневековые секты, од нако чаще всего это название было связано с движениями, которые официальная Церковь считала порождением манихейства. Противопоставляя себя как «чистых», то есть «подлинных», христиан всей остальной массе верующих, катары полагали, что именно они являются носителями учения, преподанного Христом.

Два других названия этого движения – «патарены» и «альбигойцы» – связаны с их историей в Италии и Франции. «Ткачами» (патаренами) в Италии их называли потому, что они имели немало сторонников в кварталах миланских ткачей («патаров»). Имя «альбигойцев» еретики получили во Франции, по области Альбижуа в Лангедоке, где в начале XIII в. катарская доктрина была принята большинством жителей.

Особенностью катарского движения стало то, что во второй половине XII – начале XIII в. оно попыталось создать вселенскую церковь, которая была бы альтернативой Римской и Константинопольской. При этом центром объединительного движения еретиков были богомильские Балканы. Оттуда происходил единственный известный нам катарский «папа» Никита, около 1170 г. совершивший пастырскую по-ездку в Италию и на юг Франции. Вообще богомилы сыграли важнейшую роль в формировании западноевропейского катарства. Все инквизиционные источники говорят о том, что именно в Константинополе и в Болгарии «франкские» (то есть западноевропейские) рыцари и торговцы получили информацию о «манихейской» ереси.

Хотя катары и стремились к единой церковной организации, мы имеем массу свидетельств в пользу того, что у них, как и у богомилов, не имелось единой доктрины; в рамках одной и той же области могли существовать разные толки катарства. Они распределялись между крайностями онтологии и антропологии трактата «О двух началах», созданного в Северной Италии в первой половине XIII в. , и осторожным монодуа-лизмом. Предание о Сатанаиле, известное нам из богомильских источников, было распространено и среди катаров.

К сожалению, у нас существуют серьезные проблемы с источниками по катарской доктрине. «О двух началах» и т. н. «Пражский манускрипт» являются единственными сочинениями, которые показывают теоретический дискурс этих средневековых еретиков. Сохранившийся «Катарский требник» дает представление о литургической стороне движения, но не проливает свет на доктрину. Мы знаем, что у французских еретиков существовал компендиум богословских трудов (т. н. «Взвешенные учения»), но, к сожалению, он не сохранился. Многих из катаров католические источники характеризуют как плодовитых или даже «чрезвычайно плодовитых» писателей (например, Арнольда из Прованса, Иоанна де Луджио). Однако нам приходится пользоваться преимущественно свидетельствами католических обличителей еретиков и архивами инквизиционного суда, прекрасно отдавая себе отчет в сомнительности и преувеличенности многих из этих свидетельств.

Римско-католическая Церковь достаточно быстро оценила масштаб угрозы со стороны катаров. Уже в 1179 г. Третий Латеранский собор осудил это движение. В 1184 г. были изданы т. н. Веронские декреталии, согласно которым исповедание катарской ереси прирав нивалось к государственному преступлению. Все это создавало основу для полномасштабной борьбы с еретиками. В 1209 г. папа Иннокентий III призвал к крестовому походу против французских катаров. Его призыв стал началом т. н. «альбигойских войн» (1209–1244), результатом которых стало присоединение Лангедока к французскому королевскому домену. Помимо организации военного подавления еретиков, римское папство создало Святейшую инквизицию, а также поддержало возникновение т. н. «новых орденов» – доминиканского и францисканского, которые своей проповедью истинно христианской жизни сумели вернуть в церковное лоно значительное число сторонников катаров.

Во второй половине XIII в. катары перестали быть серьезной силой и совершенно утеряли организационное единство. После краткого ренессанса катарства на юге Франции, имевшего место на рубеже XIII-XIV вв., это движение исчезает со страниц истории.

Первые годы Альбигойских войн описал цистерианский монах Петр Сернейский (ум. после 1218), который был сторонником Симона де Монфора, выдающегося вождя крестоносных армий на юге Франции. Его «Альбигойская хроника» является не только бесценным историческим источником, но и важным свидетельством о катарском учении, структуре катарской общины и основных обрядах еретиков.


Петр Сернейский. Альбигойская хроника[552].

В области Нарбонны, где некогда процветала вера, враг веры усмотрел изъян. Люди стали пустыми; оскверняя таинства Христа, который является Спасителем и Премудростью Божией, они стали глупы. Отвращаясь от истинного богопо читания, они блуждали в различных направлениях по непроторенным дорогам в пустыне зла, «где нет путей»[553].

Два христианских монаха, братья Петр из Кастельно и брат Ральф[554], горя усердием веры, были отправлены высочайшим понтификом в качестве легатов на борьбу против чумы безбожия. Отбросив медлительность и исполнившись великим усердием к исполнению возложенной на них миссии, они храбро выступили и напали на город Тулузу, который был первейшим источником гибельного яда, поражавшего людей и уводившего их от знания Христа, от Его истинного сияния, от Его Божественного великолепия[555]. «Корень горечи, внезапно возникнув»[556], столь глубоко проник в сердца людские, что мог быть извлечен оттуда лишь с большим трудом. Жители Тулузы многократно и горячо были побуждаемы отречься от ереси и изгнать еретиков. Побуждаемы они были апостольскими людьми[557], но не все оказались убеждены ими. Имелись те, кто с упорством отказывался от жизни, прильнув к смерти, ослабленные и отравленные стороной искусной, чувственной, земной, дьявольской, не имеющей удела своего в Мудрости, что свыше...

В конце концов, эти «две маслины», эти «два светильника», излучающие свет перед Господом[558], вселяли раболепствующий ужас в заблудших, угрожали им утерей их имущества, настойчиво уверяли их в гневе принцев и королей и таким образом склонили их к отречению от ереси и изгнанию еретиков. Они [еретики] перестали грешить, но не из-за любви к добродетели, но, скорее, как сказал поэт, из-за страха наказания. Они показали это совершенно ясно, ибо тотчас же нарушили клятву и допустили возвращение к своему несчастному положению, и спрятали еретиков, которые, под прикрытием темноты, проповедовали на своих собраниях. Увы, сколь сложно расстаться со старой привычкой!

Эта Тулуза, полностью погрузившись в обман, как говорят, с первых дней своего основания, редко была (или же вовсе никогда не была) свободна от отвратительного поветрия этой еретической развращенности. Яд суеверного безбожия передавался от отцов к сыновьям, из поколения в поколение. По этой причине и в наказание за подобное зло она, как справедливо говорят, испытала на себе много лет тому назад руку мщения и гибель населения до такой степени, что плуг бороздил открытые поля в самом центре города. Действительно, один из их наиболее прославленных королей, как я полагаю, именуемый Аларихом, который затем правил в городе, испытал страшный позор, будучи повешенным на виселице перед воротами[559].

Перепачканный остатками древней тины, этот выводок Тулузы, «порождение ехидны»[560], даже в наши дни не может быть оторван от корней своей порочности. Даже наоборот, при каждом случае он допускает возвращение еретической природы и природной своей ереси, выброшенных вилами[561] достославного мщения, и жаждет последовать по стопам своих отцов, и отвергает порывание с прошлым. Как гроздь винограда принимает болезненный цвет от облика своего соседа и на полях лишай или чесотка одной овцы заражает целое стадо[562], так испытывающие влияние Тулузы из-за ее близости соседние города и села, в которых ересиархи пустили свои корни, были заражены самым поразительным и горестным образом: болезнь эта распространялась подобно размножающимся отросткам. Нобили земли Прованса почти поголовно стали защитниками и укрывателями еретиков; они заботливо взращивали их и защищали против Бога и Церкви.

Мне представляется уместным описать ясно и кратко ереси и секты еретиков. В первую очередь следует узнать, что еретики утверждают наличие двух творцов, а именно: одного – невидимого мира, которого они называют благим Богом, и второго – творца видимого мира, или злого бога. Они приписывают Новый Завет благому Богу, Ветхий Завет – злому. Книги последнего они отвергают полностью, за исключением нескольких мест, которые обнаруживают нечто сходное с Новым Заветом и которые, исходя из такой оценки, заслуживают быть достойными внимания. Они объявляют, что автор Ветхого Завета был лжецом, когда говорил нашим прародителям: «ибо в тот день, в который вкусишь от него, должен умереть»[563]. Но они не умерли, отведав плода, как он сказал (хотя в действительности оказались во власти печальных границ смерти немедленно после поедания запрещенных плодов). Они также называют его убийцей, потому что он сжег жителей Содома и Гоморры и разрушил наш мир во время потопа и также потому, что погубил фараона и египтян в Чермном море. Они считают, что все патриархи Ветхого Завета были прокляты, и утверждают, что св. Иоанн Креститель был одним из величайших демонов.

Эти еретики даже утверждают во время своих секретных встреч, что Христос, который родился в земном и видимом Вифлееме и был распят в Иерусалиме, был злым (т. е. дьяволом), а Мария Магдалина была его наложницей и той самой женщиной, о связи с которой мы читаем в Евангелии[564]. Ибо благой Христос, говорят они, никогда ни ел, ни пил, ни испускал видимого света и не был ничем из этого мира, за исключением пребывания в теле Павла, [да и то] в духовном смысле. Вот почему мы сказали «рожденный в земном и видимом Вифлееме», поскольку еретики признаются, что верят в существование другого нового и невидимого мира, в котором, согласно некоторым из них, родился и был распят благой Христос. Эти еретики также учили, что добрый Бог имеет двух жен, Ооллу и Оолибу, от которых Он породил сыновей и дочерей. Были другие еретики, которые считали, что есть только один Творец, который имеет двух сыновей, Христа и дьявола. И эти также утверждали, что все созданные вещи были изначально благими, но из-за сосудов, о которых мы читаем в Апокалипсисе, все вещи были испорчены[565].

Все эти [еретики], отродья Антихриста, первого порождения Сатаны, «злое семя, развратные дети»[566], говорящие лице мерно ложь, обольщающие сердца невинных, развратили уже всю провинцию Нарбонну ядом своего вероломства. Они называют Римскую Церковь «вертепом разбойников»[567] и той блудницей, о которой мы читаем в Апокалипсисе[568]. Они держали за ничто таинства Церкви до такой степени, что публично проповедовали, будто вода святого крещения ничем не отличается от речной воды; что освященный хлеб наисвятейшего тела Христа ничем не отличается от обычного хлеба; исподволь нашептывали на ухо простому народу то богохульство, что тело Христа, даже если бы оно было столь же велико, сколь велики Альпы, давно бы уже было полностью поглощено причащающимися, которые отведали его; [утверждали], что конфирмация, последнее помазание и исповедь – это некудышные и глупые дела; и что святой брак – не что иное, как распутство, ибо никто, породивший сыновей или дочерей, не сможет обрести спасение. Они отрицали восстановление тел. Они измыслили некие неслыханные басни, утверждающие, что наши души являются душами ангельских духов, которые были изгнаны с небес из-за отступничества [по причине] гордыни и которые получили свои чистые[569] тела в эфире. Эти души, вслед за успешным пребыванием в любых семи земных телах, вернутся назад в те тела, которые они покинули, как будто они таким образом исполнили епитимью.

Сейчас следует узнать, что некие еретики звались Совершенными или Благими людьми. Другие звались верующими еретиками. Те, что звались Совершенными, носили черную накидку. Они ложно заявляли, что держат себя в целомуд рии. Они полностью отказывались потреблять мясо, яйца или сыр. Они старались создать впечатление о том, что никогда не лгут, когда сами лгали постоянно, особенно в отношении Бога. И они были убеждены, что нет никакого смысла давать клятвы. Те, что звались верующими еретиками, живя пока в миру, не прилагали усилий к тому, чтобы достичь жизни совершенных, однако надеялись сподобиться спасения своей верой. Действительно, они различались их образом жизни, но в своей вере (или, точнее, в своем неверии) они были заодно. Те, что звались верующими, были заняты ростовщичеством, разбоем, убийствами, грехами плоти, лжесвидетельствами и всеми видами порочности. Они чувствовали себя, по правде говоря, более безопасно и разнузданно в своем греховодниче-стве, поскольку верили, что будут спасены без возмещения добытой нечестным путем прибыли, без исповеди и епитиимьи, поскольку они могли во время предсмертной агонии повторить Господню молитву и получить наложение рук от их священников.

Ибо среди совершенных еретиков имелись иерархи, которых они называли «диаконами» и «епископами» и о которых думали, что без наложения их рук, совершенного прежде момента смерти, никто из верующих не сможет достичь спасения. В самом деле, если их священники совершали наложение рук на кого-либо, близкого к смерти, а он тем не менее предался греху, еретики верили, что, пока он в состоянии повторять Господню молитву, он спасен и, как они обычно говорили, «утешен», так что без исправления, без дальнейших добрых дел его душа немедленно возносится на небеса.

Здесь я колеблюсь, не рассказать ли о нелепостях, которые, как я говорил, приходят в голову в связи со сказанным выше. Некий «верующий» из еретиков, пребывая в предсмертных конвульсиях, получил утешение путем наложения рук своего «духовника», но не был в состоянии произнести Господню молитву. И так он умирает. Тот, кто утешил его, теряется и не знает, что сказать о нем; кажется, что он спасен благодаря наложению рук, с другой же стороны – проклят, ибо не произнес молитву. Что дальше? Еретики совещались с неким рыца-рем-еретиком, Бертраном де Суассаком[570], о решении: что в этом случае следует делать? Этот рыцарь дал свой совет, произнеся следующее: «В случае с этим человеком следует поддержать его, и я утверждаю, что он спасен. Что касается всех остальных, которые не произнесли к последнему моменту молитву, то они прокляты».

И вот другая нелепость. Некий «верующий» из еретиков перед смертью завещал им три сотни су и приказал сыну передать им эту сумму. Но когда, после смерти отца, еретики спросили сына о своем наследстве, он сказал им: «Скажите мне прежде, если вы соизволите, конечно, что сейчас с моим отцом?» Они изрекли: «Ты можешь быть уверен, что он спасен и уже вознесся вместе с духами». На что сын, улыбаясь, возразил: «Благодарю Господа и вас. Несомненно, поскольку мой отец уже [вознесся] в славе, его душе не нужна теперь благотворительность. И я знаю, что вы столь любезны, что не призовете моего отца назад. Следовательно, будьте уверены, что денег вы от меня не получите».

Не думаю, что следует умолчать об утверждении некоторых еретиков, будто никто не может согрешить тем, что [находится] ниже пояса. Они называли установление в церквях статуй идолопоклонством, настаивали на том, что церковные колокола – это горны демонов, утверждали, что спать с матерью или сестрой является не большим грехом, чем спать с кем-то еще, и, наибольшее из еретических безумств, они учили, что, если кто-либо из совершенных совершил бы смертный грех (например, съев наимельчайший кусочек мяса, сыра, яйца или другой пищи, не позволенной ему[571]), все те, кто был утешен им, теряют Святой Дух и должны быть утешены заново. И они говорили даже, что те [кто был утешен согрешившим], уже спасенные, падают с небес из-за греха того, кто совершил над ними утешение.

Помимо этих, были другие еретики, звавшиеся вальденсами – от некоего Вальдо, уроженца Лиона. Эти были достаточно дурны, но, в сравнении с другими еретиками, они являлись значительно менее злыми. По многим вопросам они действительно были согласны с нами, по другим – не соглашались. Однако, упуская многие моменты их неверия, скажу, что их заблуждение заключалось главным образом в четырех вещах, а именно: в ношении сандалий по образцу апостолов, в их отказе приносить присягу в любых обстоятельствах, [а также] убивать, и в их утверждении, что любой из них в случае необходимости, до той поры пока он имеет сандалии, может исполнять таинство Евхаристии, хотя бы он и не мог быть посвящен епископом. Этот краткий очерк еретических сект кажется нам достаточным.

Когда некто поддается еретикам, тот, кто принимает его, обращается к нему примерно следующим образом: «Друг мой, если ты желаешь стать одним из нас, ты должен отвергнуть все догматы Римской Церкви». Тот отвечает: «Я отвергаю их». «Получи тогда Дух от благого человека», – и принимающий вдыхает в его уста семь раз. Вновь он говорит ему: «Ты отвергаешь тот крест, который во время крещения священник маслом и елеем начертал на твоей груди, плечах и голове?» Он отвечает: «Я отвергаю его». – «Веришь ли ты, что вода осуществляет твое спасение?» Он отвечает: «Не верю в это». – «Отвергаешь ли ты ту епитрахиль, которой во время крещения священник накрывает твою голову?» Он повторяет: «Отвергаю». Таким образом он получает еретическое крещение и отвергает крещение Церкви. Тогда все помещают руки на его голову, целуют его и надевают на него черную накидку. С этого часа он один из них.

Загрузка...