Книга еретиков

14.8. Кроме всего прочего, на Филиппополь обрушились бедствия из-за множества живших там нечестивцев: этот город поделили между собой армяне, так называемые богомилы – о их ереси и о них самих я расскажу позже в свое время, – и богоненавистнейшие павликиане, ветвь манихеев, происходящие, как об этом свидетельствует само их имя, от Павла и Иоанна; последние заимствовали свое нечестивое учение у Мани и в чистом виде передали его своим последователям. <...>

15.8. Затем, на ...[495] году его царствования[496], появилась громадная туча еретиков. Это был новый вид ереси, ранее незнакомый Церкви. Соединились между собой два издавна известные злейшие и мерзостнейшие учения: нечестивость манихеев (так их можно называть), которую мы именовали также павликианской ересью, и бесстыдство мессалиан. Это и было учение богомилов, образовавшееся от слияния мессалианской и манихейской ереси. По всей видимости, оно существовало еще до вступления моего отца на престол[497], но не обнаруживало себя – ведь племя богомилов весьма искусно умеет облачаться в личину добродетели. Человека со светской прической не увидеть среди богомилов: зло скрывается под плащом и клобуком[498]. Вид у богомила хмурый, лицо закрыто до носа, ходит он с поникшей головой и что-то нашептывает себе под нос. Но сердцем он – бешеный волк. И вот это-то опаснейшее племя извлек, как извлекают тайными заклинаниями притаившуюся в норе змею, и вывел на свет мой отец. Он отложил свои многочисленные заботы о западных и восточных делах и обратился к вопросам духовного свойства. <...> Слух о богомилах уже разнесся повсюду. Был некий монах Василий[499], который весьма ловко распространял нечестивое учение богомилов. У Василия было двенадцать учеников, которых он именовал апостолами; он привлек к себе также и учениц – женщин, безнравственных и мерзких, и повсюду, таким образом, сеял заразу. Как огонь, охватывало зло многие души. Не вынесла этого душа императора, и он занялся расследованием ереси. Некоторые из богомилов были доставлены во дворец, и все они называли Василия учителем, главой и руководителем богомильской секты. Один же из них, некий Дивлатий, на допросе не хотел сознаться и лишь после того, как был подвергнут пыткам, показал на упомянутого Василия и на тех, кого тот избрал себе апостолами. Многим лицам поручил самодержец розыски Василия, и вот объявился главный служитель Сатанаила[500], Василий – человек в монашеском одеянии, с иссохшим лицом, безбородый, высокого роста, весьма ловкий в распространении нечестивого учения.

Самодержец, желая убеждениями принудить Василия раскрыть перед ним свои самые затаенные мысли, призывает его к себе, воспользовавшись благочестивым предлогом. При появлении Василия Алексей поднялся с места, посадил его возле себя и разделил с ним трапезу, затем, опустив леску и насадив на крючок приманку, он дал проглотить ее прожорливому чудовищу. Весь яд влил он в глотку этого мерзкого монаха. Вместе с тем он всяческим образом делал вид, что хочет стать его учеником, и не только он сам, но и его брат – севастократор[501] Исаак[502]. Алексей притворился, будто готов принять слова Василия за глас Божий и полностью подчиниться ему, если только мерзейший Василий позаботится о спасении его души. «Почтеннейший отец (император обмазал сладостью чашу, чтобы одержимый бесом изрыгнул свою желчь), – говорит он, – я восхищаюсь твоей добродетелью и желаю познать проповедуемое твоей святостью учение, ибо наше, можно сказать, плохо и не ведет к добродетели». Василий сначала притворялся: будучи настоящим ослом, он напяливал на себя львиную шкуру и не поддавался на эти речи, тем не менее он возгордился от почестей – ведь император даже посадил его с собой за стол. Во всем помогал Алексею и вместе с ним устраивал эту инсценировку его брат – севастократор. В конце концов Василий выложил учение своей секты[503]. Каким образом это происходило?

Помещение, где находились императоры вместе с этим негодяем, открыто говорившим и выкладывавшим все, что у него было на душе, отделялось от женской половины занавесом; за этим занавесом писец и записывал все, что говорилось. Болтун разглагольствовал как учитель, император изображал из себя ученика, а в это время секретарь записывал поучения Василия. Все – дозволенное и недозволенное, говорил этот богомерзкий муж, не умолчав ни об одной из своих богопротивных догм. Он с презрением отзывался о нашем богословии, клеветал на все церковное управление и, о ужас, святые храмы именовал храмами бесов; он также порицал и объявил дурным почитание тела и крови Того, Кто был первым Архиереем и первой Жертвой[504] ^–[505] .

Что же дальше? Император сбрасывает маску и поднимает занавес. Собрался весь синклит, сошлось воинство, присутствовало и высшее духовенство. На патриаршем троне царицы городов восседал тогда блаженнейший среди патриархов, кир Николай Грамматик. Огласили богопротивное учение Василия – улики были неопровержимыми. Обвиняемый ничего не отрицал, но сразу же вступил в открытый спор; он уверял, что готов к огню, бичеванию и любому виду смерти – ведь эти погрязшие в заблуждении богомилы считают, что могут безболезненно перенести любое наказание, ибо ангелы якобы вынесут их из самого костра. Хотя все порицали Василия за нечестие, и в том числе те, кто разделял его гибельное учение, сам он – мужественнейший богомил – оставался непреклонным. Несмотря на то что Василию угрожали и костер и другие беды, он не отступал от беса и находился в объятиях своего Сатанаила. В то время как Василий пребывал в заключении, император неоднократно приглашал его к себе и призывал отказаться от нечестивого учения, тем не менее тот оставался равнодушным к призывам императора.

Но я не обойду молчанием случившегося с ним чуда. До того как император стал более сурово с ним обращаться, Василий, уже раскрыв свое нечестивое учение, отправился в один домик, расположенный вблизи императорских палат, незадолго до этого построенный для него. Был вечер, на безоблачном небе сияли звезды, и молодая луна озаряла вечернюю тьму. Когда монах зашел среди ночи в комнату, в нее сами собой градом полетели камни. Ничья рука не метала их, и никто не забрасывал ими одержимого бесом святошу. По-видимому, гнев рассерженных, пришедших в негодование бесов – подручных Сатанаила – был вызван тем, что Василий раскрыл императору тайны и тем самым навлек тяжелые гонения на исповедуемое им лжеучение. Рассказал об этом некий Параскевиот, который был приставлен сторожем к этому одержимому, чтобы он не мог ни с кем вступать в беседы и передавать таким образом заразу. Этот Параскевиот страшной клятвой клялся, что слышал шум падавших на землю и на крышу камней, видел непрерывно летевшие камни, однако нигде не обнаружил того, кто мог бы их бросать. Граду камней сопутствовало землетрясение: почва волновалась, а крыша дома скрипела. Параскевиот же, по его собственным словам, сохранял присутствие духа до того момента, как понял, что это дело рук бесов, но, увидев, что камни, как говорится, дождем сыплются сверху, а старикашка-ересиарх удалился и заперся в доме, он, приписав это дело бесам, уже не отдавал себе отчета в том, что происходит.

15.9. Это о чуде. Намеревалась я рассказать о всей ереси богомилов. Но, как говорит где-то прекрасная Сапфо[506], мне мешает стыд. Ведь я, пишущая историю, – женщина, к тому же самая уважаемая из царственных особ и самая старшая из детей Алексея. Кроме того, надлежит хранить молчание о том, о чем говорят повсюду. У меня есть желание подробно описать богомильскую ересь, и тем не менее я не делаю этого, дабы не осквернять свой язык. Тех же, кто желает точнее узнать о ереси богомилов, я отсылаю к книге под названием «Догматический паноплий»[507], составленной по приказу моего отца.

Был некий монах по имени Зигабен, хорошо известный моей госпоже, бабушке со стороны матери, и всему священническому сословию. Он досконально изучил грамматику, не пренебрегал риторикой и как никто другой знал догматы Церкви. Его-то и призвал к себе самодержец и приказал изложить по порядку каждое в отдельности все еретические учения, сопроводив их опровержениями святых отцов, а ересь богомилов описать в том виде, в каком преподавал ее этот нечестивый Василий. Вот эту книгу и назвал самодержец «Догматическим паноплием», она и до сих пор носит это имя[508]. Но пусть мое повествование вновь обратится к описанию гибели Василия.

Самодержец вызвал отовсюду учеников и единоверцев Василия – прежде всего уже упомянутых двенадцать учеников – и выяснил их образ мыслей. Были они в полном смысле слова учениками Василия. Ведь зараза проникла и в знатные семьи и охватила множество народа. Вот почему он сразу же приговорил к сожжению всех еретиков: и корифея и хор. Когда уличенные в богомильстве были собраны вместе, одни из них продолжали отстаивать свое еретическое учение, другие полностью отказывались от него, решительно возражали обвинителям и высказывали свое отвращение к богомильской ереси. Так как самодержец не мог питать к ним доверия, то, для того чтобы какой-нибудь христианин не затесался среди богомилов, а богомил не ускользнул от него под видом христианина[509], он изобрел некий новый способ, благодаря которому можно было обнаружить истинных христиан.

На следующий день Алексей воссел на свой императорский трон. В тот день присутствовали многие члены синклита, священного синода и наиболее достойные из числа ученых назиреев[510]. Все обвиняемые в богомильской ереси были выведены на середину, и самодержец приказал вновь подвергнуть допросу каждого из них. Одни признали себя богомилами и ревностно отстаивали свою ересь, другие же решительно отпирались, называли себя христианами и ничего не признавали, когда их обвиняли. Тогда Алексей, нахмурив брови, сказал: «Сегодня будут зажжены два костра, в центре одного из них в землю будет вбит крест; затем каждому будет предоставлен выбор: желающие умереть в христианской вере, отделившись от остальных, взойдут на костер с крестом, а придерживающиеся богомильской ереси будут брошены в другой костер. Ведь лучше самому умереть как христианину, чем, оставаясь жить, подвергнуться преследованиям как богомил и возмущать совесть многих людей. Итак, пусть каждый идет, куда захочет»[511]. Сообщив такое богомилам, император сделал вид, что покончил с этим делом. Обвиняемых немедленно взяли и увели, а в это время собралась большая толпа стекшегося отовсюду народа. В месте под названием Циканистр[512] разожгли костры в семь раз, как говорит певец, сильнее, чем их обычно разжигали[513]. Огонь поднялся до небес; в одном из костров находился крест. Так как все обвиняемые должны были быть сожжены, каждому был предоставлен выбор вступить в тот костер, который он пожелает. Те, кто придерживался православия, увидели всю безвыходность своего положения и подошли к костру с крестом, чтобы принять истинно мученическую смерть. Нечестивцы же, придерживавшиеся мерзкой ереси, обратились к другому костру. Когда они готовы были все вместе броситься в костры, присутствующие стали жалеть христиан, которые должны были сгореть, и выражали сильное недовольство императором, не зная о его намерении. Но приказ императора предупредил палачей и не дал им свершить своего дела. Получив, таким образом, надежные доказательства того, кто является истинным богомилом, император отпустил с многочисленными наставлениями ложно обвиненных христиан. Богомилов же он вновь заключил в тюрьму, отделив нечестивого Василия от остальных апостолов. Некоторых из них он сам ежедневно призывал к себе, поучал, увещевал отречься от мерзкой веры, других же по его приказу ежедневно посещали наиболее достойные из священников и наставляли их в православной вере, убеждая отречься от богомильской ереси. Одни из еретиков исправи лись и были освобождены из под стражи, другие в ереси окончили свою жизнь в тюрьмах, хотя и имели полный достаток в пище и одежде.

15.10. Василия же, как истинного ересиарха и к тому же совершенно не раскаявшегося, все члены священного синода, наиболее достойные назиреи и сам занимавший тогда патриарший престол Николай приговорили к сожжению. С ними был согласен и самодержец, который, помногу и часто беседуя с Василием, убедился в его дурном нраве и знал, что он не отрекся от ереси. Тогда-то и распорядился император развести на ипподроме громадный костер. Была вырыта очень глубокая яма, а куча бревен, сложенная из высоких деревьев, казалась горой. Когда подожгли костер, на арену ипподрома и на ступеньки мало-помалу стала стекаться большая толпа народа, с нетерпением ожидавшая дальнейших событий. С другой стороны вбили крест, и нечестивцу была дана возможность выбора на тот случаи, если он, испугавшись огня и изменив свои убеждения, подойдет к кресту, чтобы избежать костра. Присутствовала при этом и толпа еретиков, взиравших на своего главу Василия. Он же, казалось, с презрением относился к люоому наказанию и грозившей ему опасности и, находясь вдалеке от костра, смеялся, морочил всем головы прорицаниями, будто некие ангелы вынесут его из огня, и тихо напевал псалом Давида: «К тебе он не приблизится, только смотреть будешь очами твоими»[514].

Когда же толпа расступилась, дав ему возможность увидеть ужасное зрелище огня (ведь и с большого расстояния почувствовал он жар огня и увидел взвившееся вверх и как бы испускающее громы пламя, огненные искры которого поднимались на высоту каменного обелиска[515], стоящего посреди ипподрома), этот храбрец, казалось, струсил и пришел в замешательство от одного вида огня и, как человек, попавший в безвыходное положение, стал вращать глазами, хлопать руками и ударять себя по бедру.

Придя в такое состояние от одного зрелища огня, он тем не менее оставался непоколебимым: его железную душу не могли ни огонь смягчить, ни тронуть обращенные к нему увещевания самодержца. Возможно, из-за неотвратимо грозящей беды его охватило безумие, и, находясь в полной растерянности, он не понимал, что ему полезней делать; быть может (и это более вероятно), дьявол, владевший его душой, окутал непроницаемой мглой его разум. Этот проклятый Василий стоял совершенно безучастный перед лицом грозившей ему страшной опасности, глазея то на костер, то на собравшуюся толпу. Всем казалось, что Василий действительно помешался: он не двигался к костру, не отходил назад, а, как бы оцепенев, неподвижно стоял на одном месте. Так как о Василии распространялись всевозможные слухи и басни, то палачи опасались, как бы покровительствующие Василию бесы с Божиего дозволения не совершили какого-нибудь необычайного чуда. Они боялись, что этот негодяй, выйдя невредимым из огня, явится в многолюдное место и в результате произойдет новый обман, еще хуже предыдущего. Поэтому они решили подвергнуть Василия испытанию. Так как Василий рассказывал небылицы и хвастался, что выйдет невредимым из огня, то палачи, взяв его за плащ, сказали: «Посмотрим, коснется ли огонь твоей одежды», – и тотчас бросили плащ в середину костра. В ответ на это обманутый бесом Василий сказал со смехом: «Вы видите, мой плащ взлетел на воз дух!» Палачи же, узнав «по кромке ткань», подняли Василия и бросили его в платье и башмаках в середину костра. Пламя, как будто разгневавшись на него, целиком сожрало нечестивца, так что даже запах никакой не пошел и дым от огня вовсе не изменился, разве что в середине пламени появилась тонкая линия из дыма. Ведь сама стихия поднимается против нечестивцев, щадит же она – чтобы сказать правду – только людей богоугодных. Так некогда в Вавилоне отступил и отошел огонь от угодных Богу юношей и окружил их со всех сторон наподобие золоченых покоев[516].

Не успели еще палачи поднять негодяя Василия, как пламя, казалось, вырвалось навстречу, чтобы схватить нечестивца. Стоявший кругом народ с нетерпением ждал и требовал, чтобы бросили в огонь и всех остальных причастных к гибельной ереси Василия. Но самодержец не согласился и приказал заключить их в портиках и галереях Большого дворца[517]. После этого зрители были распущены. Позже безбожников перевели в другую весьма надежную тюрьму, где они содержались долгое время и умерли в своем нечестии. Таково было последнее деяние из всех великих трудов и подвигов самодержца – поступок совершенно новый, необычный по своему характеру, неслыханный по своей смелости. И я думаю, современники и близкие императору удивляются до сих пор и им кажется, что все происходившее тогда было не наяву, а привиделось во сне.

Учение их ведет свое начало от Манеса. От него заимствовали они понятие о множестве начал. Манес проповедовал два начала в мире, Богу противопоставлял бога. Творцу добра – виновника зла, благому Владыке неба – злого владыку земли. Евхиты присовокупили к сему еще третий принцип: они признают одного Отца и двух Сынов, старые и новые начала. Отец один владычествует над премирными вещами. Младший Сын обладает небесным, старший – земным миром. Некоторые из этих еретиков одинаково почитают обоих Сынов на том основании, что хотя-де в настоящее время они существуют раздельно, но, происходя из одного Отца, некогда должны будут снова слиться в Нем. Некоторые же почитают младшего Сына, потому что он владеет высшей и лучшей частью вселенной, старшего же они не презирают, но боятся его, ибо он может причинить зло. Иные же совсем отрекаются от небесного Владыки и всем сердцем предаются властителю земли, Сатанаилу, и дают ему почтительные имена, называя его перворожденным, творцом растений и животных и всего органического. К нему, говорят они, небесное питает зависть, ибо он так хорошо устрояет земное! Небо возбуждает из зависти землетрясения, град, голод, войны. За это они проклинают небесного Сына. <...>

Они разделяются на посвященных и непосвященных. Сата-наил морочит посвященных призраками, а они считают это бо говидениями. Чтобы добиться этих боговидений, они едят человеческие экскременты, от чего, по словам их, демоны становятся к ним дружественны и близки. Это верх их безумия, и совершается не только их предстоятелями, которые называются у них апостолами, но также евхитами и гностами. По вечерам, когда зажигаются свечи и у христиан поются гимны в честь страданий Господа, еретики собираются в уединенные хижины и совершают там еще большие ужасы, чем рассказанные выше... для того, чтобы истребить те божественные знамения или знаки, которые находятся в нашей душе, подобно царскому гербу, и от которых бегут, трепеща, сонмы демонов[520]. И эти-то еретики между тем соблазняют даже благочестивых мужей принимать участие в их собраниях!

2. Богомилы лицемерно притворяются верующими в Святую Троицу, представляя Ее совершенно своеобразно: Сын и Дух Святый не отделяются у них от Отца, как вечно существующие самостоятельные лица, но, как у древних монархиан, сливаются у них в одно лицо. Отца они представляют существом человекообразным, из зрачков которого истекают в виде лучей Сын и Дух.

Они говорят, что не только во сне, но и наяву они видят Отца во образе длиннобородого старца, Сына – во образе мужа с бородою и Духа в виде безбородого юноши. Подобно арианам, они проповедуют этим неравенство Святой Троицы.

3. Сын и Дух опять разрешатся в Отца, из Которого они произошли. И сам Отец, бывший от 3300 -го до 3333 -го года, в течение 33 лет, тремя лицами, опять стал единоличным и хотя бестелесен, но человекообразен.

4. До 3300-го года не существовал ни Сын, ни Дух Святой. Только с этого времени они получили начало бытия и имен.

5. Отец родил Сына, Сын – Святого Духа. Дух родил духовно Иуду-предателя и двенадцать апостолов.

Сатанаил.

6. Демон, названный Спасителем сатаною, есть старший брат Иисуса, первородный Сын Отца, именуемый «Сатанаи-лом». Как домоправитель, второй по достоинству после Отца, он сидит одесную Отца в одинаковом с ним одеянии. Упоенный своею славою, он возмечтал об отпадении, коварным образом убедил некоторых из подчиненных ангелов свергнуть вместе с ним иго зависимости от Отца. Для доказательства этого события богомилы приводят притчу о «неправильном домоправителе»[524]. Ангелы, в надежде освободиться от подчиненного положения и соблазнившись великими обещаниями Сатанаила[525], последовали его наветам. Заметив это, Бог низверг всех их с неба.

Учение богомилов о творении мира и человека.

7. Сатанаил, низверженный с неба, не мог основать свое жилище на водах, – земля была невидима и неустроена. Божественный образ, одеяние и творческая сила остались между тем при нем. И вот он собирает падших вместе с ним ангелов, ободряет их и говорит: «Бог сотворил небо и землю[526]. Я, другой бог, устрою второе небо и все прочее по порядку»[527]. Сатанаил сказал: «да будет твердь» – и стала твердь. Далее он продолжал творение в том порядке, как оно описано в Книге Бытия: украсил второе небо, отделил воду от земли, произвел растения и животных. Это второе творение он назначил жилищем для себя и для подвластных ему духов. Затем он образовал тело Адама из земли и воды и поставил его в прямом положении. При этом какая-то влага потекла из Адама в правую ногу и через большой палец извилинами ушла в землю, образовав фигуру змия. Собрав свое дыхание, Сатанаил вдунул в образованное им тело жизнь. Но этот дух, пролившись чрез пористую толщу тела в правую ногу, попал через большой палец в извилистую струю; она тотчас получила жизнь и, отделившись от пальца, стала змием и поползла. Потому змий и отличается хитростью, что его оживляет душа Сатанаила. Заметив, что усилия его ни к чему не ведут, этот новый творец через посольство обратился к благому Отцу и просил ниспослать Своего Духа, обещая, что человек будет принадлежать им обоим, если будет оживлен, и что племя его восполнит места на небе, оставленные падшими ангелами. Бог, по благости Своей, исполнил просьбу диавола, вдунул в создание Сатанаила дыхание жизни. Тотчас явился человек с живою душою, которая просветила его и сообщила ему разнообразные прелести. Когда же затем из тела Адама была создана Ева и получила тот же блеск, Сатанаил воспламенился завистью; он переменил свои план и стал злоумышлять против своего создания; под видом змия он обманом соблазнил Еву к соитию с ним, для того чтобы его семя, вошедши в тело Евы прежде Адамова семени, возымело над ним господство и всячески препятствовало ему расти и множиться. Скоро Ева, в болезни родов, родила, от сожития с Сатанаилом, Каина и подобную ему сестру-близнеца, по имени Каломела. Движимый ревностью, Адам также сделал соитие с Евою и родил Авеля; но его тотчас убил Каин и ввел этим смертоубийство в мир. Посему и апостол говорит, что Каин был от лукавого[528]. Через преступление с Евою под образом змия Сатанаил лишился образа Божия, одеяния, творческой силы и божеского имени. Потеряв все это, Сатанаил стал темным и для всех ненавистным. Но благой Отец, смягчив Свой гнев, дозволил ему остаться мироправителем (коорократюр) и владыкою всего, созданного им после своего падения.

Явление Христа.

8. Люди жестоко страдали и гибли под властью демонов. Только немногие стали уделом Отца и перешли в чин ангелов: именно упоминаемые в генеалогиях Матфея и Луки. Отец заметил наконец, что Он обманут и обижен. Он дал человеку лучшую часть, при творении наделил его разными совершенствами и между тем лишился большей части человеческого рода. Он сжалился над душою, которую Он сам вдохнул и которая страдала в тяжелом рабстве, и для отмщения за нее изрыгнул из своего сердца в 5500-м году Слово, то есть Сына и Бога[529]. Этот Сын и Слово есть архангел Михаил[530]. Он – архангел, потому что светлее всех ангелов; Иисус, потому что избавлял от всякой болезни и печали; Христос, потому что был помазан плотию. Сойдя с неба, Он вышел в правое ухо Девы и облекся в плоть, которая только по видимости состояла из материи и походила на человеческое тело; на самом же деле была невещественна и божественна; Он вошел через ухо, вышел через него же, и Дева не чувствовала ни входа, ни выхода Его: она просто нашла Его в пеленках, в яслях. Во плоти Он совершил спасение, учил и делал то, что содержится в Евангелии, и был только по видимому причастен человеческим страстям[531] ^–[532] . Призрачно распятый, умерший и воскресший, Он снял с себя личину, посрамил отступника и в тяжких узах заключил его в бездну. От имени Са-танаила Он отнял прилагающийся к ангелам слог ἠ λ, и назвал его теперь Сатаною. Совершив предназначенное ему дело, Христос снова возвратился к Отцу и сел одесную Его на престоле, с которого был низвержен Сатанаил. Затем Он снова возвратился туда, откуда вышел, разрешившись в Отца, в утробе которого Он был заключен.

Происхождение исполинов. Потоп. Закон Моисеев.

9. Падшие ангелы узнали, что Сатанаил обещал Отцу занять их места [на небе] человеческим родом. Тогда они бесстыдно взглянули на дщерей человеческих и взяли их себе в жены, чтобы семя от них снова завладело на небе местами падших духов[533]. Последних богомилы называют сынами Божиими, ибо и они рождены от Бога. От соития ангелов с дочерями людей произошли исполины; они сразились с Сатанаилом и победили его. Разгневанный Сатанаил навел потоп, истребил их и всякую живую плоть. Один только Ной, не имевший дочери, не звал о падении Сатанаила и продолжал служить ему. За это Сатанаил дозволил ему построить ковчег, и только Ной спасся с тем, что было в корабле.

10. Моисей, прельщенный Сатанаилом, возвратился в Египет, обманул евреев и вывел их, содействуемый знамениями и чудесами, совершенными силою Сатанаила. От него Моисей полупил на Синае закон, который погубил множество людей.

Крест.

14, 15. Богомилы презирают крест, Поелику он послужил орудием смерти Спасителя. На вопрос: почему одержимые бесами прибегают ко кресту и издают вопли, Василий отвечал: демонам, поселившимся у бесноватых, весьма любезен крест как собственное произведение их, изобретенное для погубления Искупителя. Но иногда они притворно ругаются над ним и бегут от него часто добровольно для того, чтобы люди, видя это, стали еще больше почитать крест.

Крещение и принятие в секту.

14. Совершаемое в христианской церкви крещение водою богомилы называют крещением Иоанна; свое же крещение, как крещение духом, они называют Христовым крещением. На этом основании они перекрещивают перешедших в их секту христиан. Перешедшему назначается определенное время для покаяния, очищения и продолжительных молений. Потом неофиту кладут на голову Евангелие Иоанна, призывают Святого Духа и поют «Отче наш». После этого крещения они опять назначают вступившему время для осмотрительного поведения, воздержной жизни и усердных молитв. По истечении этого срока требуют засвидетельствовать – сохранил ли, исполнил ли все это вступающий? Когда подтвердят это мужчины и женщины, над неофитом совершают великое посвящение. Его поставляют лицом к востоку, на голову его снова возлагается Евангелие Иоанна; а мужчины и женщины кладут на него свои руки и поют благодарственный гимн, в котором выражается благодарность за то, что посвящаемый соблюл все предписанное ему.

Причащение.

17. Богомилы презирают таинственную и страшную жертву[534], называя ее жертвоприношением демонам, живущим в храмах. Они утверждают, что прошение молитвы Господней: «хлеб наш насущный даждь нам днесь» означает хлеб общения[535], чаша же общения – завет, упоминаемый в Евангелии. Ибо сказано: сия чаша – новый завет. Участие в том и другом они называют тайною вечерею. Если же кто спросит их: каким образом Отче наш – тело Господне раздробляется и разделяется или каким образом ныне прославится Сын Человеческий, как кровь у вас проливается? – они отвечают: «мы этого не знаем».

Храмы.

18. В храмах живут демоны[536], поделив их между собою, соответственно с достоинством и силою каждого. Сам Сатана избрал себе в жилище храм в Иерусалиме, а по разрушении его – Софийский храм в Константинополе. Небо служит жилищем Бога; в рукотворенных храмах он не живет[537]. Рукотворенные храмы – гробницы с костями мертвых [то есть с мощами], а потому молиться в них не следует, как и само Евангелие заповедает[538].

Лицемерие и притворство.

21. Богомилы говорят, что в Евангелии содержится следующее изречение: «всяким образом спасение ваше соделайте», то есть всякого рода хитростями и обманом притворяйтесь исповедующими веру ваших гонителей и этим способом спасайтесь от опасности и смерти со стороны их. Если те прикажут вам сделать что-нибудь, вы лицемерно исполняйте, а делам их не подражайте[539]. И сам Господь откровенно говорил только со своими учениками, а с неверующими он объяснялся в притчах, прибегая к обману и притворству, для того чтобы они, слушая, не слышали[540].

Одежда и посты.

14 – 15. Богомилы носят монашескую одежду, для того чтобы под ее прикрытием этим волкам удобнее было найти доступ всюду и обольстить других вкрадчивою, напитанною ядом речью, не возбуждая подозрения. Они заповедуют своим последователям поститься по вторникам, четвергам и пятницам каждой седмицы до девяти часов [вечера]. Если же кто-нибудь пригласит их к столу, они, забывая свои правила, наедаются и напиваются как слоны. Ясно, что эти мнимо бесплотные, «невещественные» существа ведут жизнь невоздержанную, хотя и презирают на словах блуд и всякую нечистоту.

θεοτόσοι.

22. Богомилы утверждают, что последователи их учения, в котором живет Дух Святой, должны быть и именоваться бо-городителями ( θεοτόσοι); ибо и они носят в утробе своей Слово Божие и рождают его, когда учат других. Слово от первой Богородицы ничем не отличалось от их слова.

Богомилы утверждают, что такие люди не умирают, а переселяются как бы во сне из этого мира, безболезненно сбрасывая свою грязную телесную оболочку и облачаясь в бессмертное божественное платье Христа, и становятся с ним единотелесными и единообразными[541].

Филофей Константинопольский[542]. Житие и подвиг святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского 15 – 16[543].

...Вышли они[544] из Константинополя уже к концу осени[545] по направлению прямо к священнейшему Афону, имея в виду там поселиться. Проходя чрез Фракию, они достигли горы Папикион, между Фракиею и Македониею, издавна славящейся святостью и строгостью жизни подвизающихся на ней отшельников. Тут, среди этих богомудрых отцов, они порешили перезимовать. И это опять было делом Божия промысла, который хотел показать и ум мудрого Григория, и ту божественную благодать, которая его осеняла, и чрез него чудесным образом направить многих к истинному богопознанию, как это будет видно из после дующего. <...>

Те, которые жили на соседней горе и с давних времен от самого рождения следовали заблуждению маркианитов[546], или мессалиан[547], стали победною добычею богомудрого Григориева языка, ибо лишь только узнали они, что такой необыкновенный человек поселился там, на горе, в келиях монахов, то стали приходить к нему сперва по два и по три человека для собеседования и испытания, но когда убедились, что слова их к нему всякий раз оставались тщетными, ничуть не достигали цели, то возвращались назад, говоря, что правда на их стороне, но что сами они бессильны в диалектике, а что вот их учители так необыкновенно сильны как в диалектике, так и в догматической точности, что трудно с ними кому бы то ни было даже малость побеседовать. Но Григорий, исполнившись Духа Святого и воспламенившись оожественным рвением, не потерпел этой так гнусно сплетаемой клеветы на слово Божие и не замедлил сам пойти к этим мнимым богословам, взявши с собою одного из своих братьев[548]. Что он там высказал в своей беседе с вождями ереси и как он все и всякие выдвинутые ими доказательства и возражения разбил без труда, как паутины, и дело состязания привел к совершенно противоположному исходу, доказавши, что даже сами те, коими прочие так хвалились, ничего здравого не сказали, что, напротив, они сами решительно не знают того, о чем говорят, и тщетно изливают на Святую Церковь ложь и клевету, – об этом, говорю, распространяться и не время теперь, и притом это есть дело большей, пространнейшей истории. Об одном только из всего этого считаю необходимым упомянуть и таким образом отчасти, как говорится, прийти к доказательству целого. Ересеначальники мессалиан и учители их учат, что одна должна быть молитва христиан, именно молитва, слово в слово преподанная самим Иисусом Христом Его ученикам, просившим Его научить их, как должно молиться[549]. Эту единственную молитву они приняли в своей религиозной общине и воспретили всякую другую. Это вот самое они тогда, в числе других нападок на нашу Церковь, и Григорию приводили как нечто великое и в своем роде сильное доказательство, что наша Церковь будто бы не соблюдает божественных законов и установлений, которые она не имеет права безнаказанно преступать. Григорий же отвечал на это: «О святых учениках Христовых, которые первые вопросили своего Божественного Учителя о молитве и были ей научены самим Иисусом Христом, вы никогда, как думаю, не скажете, что они преступили предание Его и учение?» Те отвечали, что именно ученики и апостолы были первые блюстители и исполнители заповеди Христовой, что и сами они соблюли молитву Господню и посредством Евангелий передали ее в грядущие роды, «а вы сами нарушили предание введением вместо этой молитвы своих собственных молитвословий и пес-нословий». На это божественный Григорий им отвечал: <...>

Такими-то и подобными доводами чрезмерно поразивши своих лжемудрых собеседников, как бы зажавши им уста и удержавши их нечестивое и продолжительное богохульство, Григорий возвратился оттуда славным победителем с блестящими трофеями. Ибо ересеначальник их с той поры принялся обдумывать и изучать слова Григория, и, убедившись в их истинности, сам он и многие из его стада пришли спустя некоторое время в Константинополь, возвратились в лоно великой Церкви верующих и, проклявши заблуждение отцов своих, стали и сами членами нашего священного собора.

Тем, которые не исповедуют одного естества святой и единосущной, и нераздельной, и единочестной, и сопрестольной, и совечной Троицы Отца и Сына и Святого Духа, но за Сына признают постороннего некоего ангела, именуемого Сатанаи-лом, Духу же Святому, единомогущественному Отцу и Сыну приписывают другое, меньшее естество, таковым анафема.

Не исповедующим, что Бог есть творец неба и земли и всех созданий, и создатель Адама, и демиург Евы, но что виновник и творец всего и создатель человеческого естества есть противоположное начало, таковым анафема.

Не исповедующим, что Сын Божий и Слово, неизменно от Него прежде веков рожденный и в последние века от непорочной Богородицы Марии вочеловечившийся, по многому своему благоутробию и ради нашего спасения сделался человеком и принял всё наше, кроме греха, и не причающимся святых и бессмертных Его таинств в страхе, как самой плоти Господней и святой и честной крови, излиянной за жизнь мира, но как простого хлеба и обыкновенной снеди, таковым анафема.

Не поклоняющимся кресту Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа как спасению и славе всего мира, вконец разрушившему и погубившему ухищрения и оружие врага и искупившему творение от идолов и победу миру показавшему, но признающим в нем тираническое оружие, анафема.

Не поклоняющимся честной и святой иконе Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа как образу вочеловечившегося за нас Слова и Бога и не допускающим представления Его на иконе, равно как и непорочной Его Матери и всех святых Его, но называющим эти изображения идолами, таковым анафема.