Книга о слонах

В старом павильоне Берлинского зоопарка.

Африка и Азия — родина слонов. Но уже давно родным для них стал весь мир, точнее, определенные его части — зоологические сады и цирки.

Расскажем сначала кое-что о жизни слонов в немецких зоопарках. В Берлинском зоологическом саду первый слон появился в 50-х годах прошлого века. Его звали Бой, он был любимцем берлинской публики. Умер он около 1880 года. Тогдашний директор зоосада доктор Бодинус выставил скелет Боя в слоновом павильоне, построенном в стиле индийских храмов. Кроме этого памятника-скелета в павильоне находились и четыре живых слона: африканка Дженни, два индийских самца — Омар и Ростом и индийская самка Мальда. Дженни раньше принадлежала абиссинскому негусу, а Омара и Ростома подарили зоосаду англичане.

Во время транспортировки животных произошла авария. Путешествие морем из Лондона в Гамбург оба перенесли хорошо, но значительные трудности возникли при доставке их из гамбургского порта на вокзал. Слоны разбили деревянные клетки, в которые были втиснуты, и попытались вырваться на волю. К счастью, одному опытному служителю удалось при помощи железных палок удержать их. Мальда, названная так по наименованию области, известной своими плантациями индиго, должна была участвовать в происходившей тогда в Афганистане войне, но ей посчастливилось, ибо ее своевременно выкупили агенты зоопарка и без шума доставили в Берлин.

Все животные, включая и африканку Дженни, были выдрессированы и умели проделывать всякие фокусы. Они по команде отходили назад, кланялись, ложились, поднимали с пола всевозможные предметы, даже монеты совсем небольшой величины. Самому младшему из этого квартета — пятилетней Мальде — доверяли даже катать на себе детей по зоосаду.

Сторожа рассказывают.

Когда началась вторая мировая война, в Берлинском зоопарке находились семь самок (шесть индийских и одна африканская) и два самца. 22 ноября 1943 года во время бомбежки все семь самок и один самец были убиты. Последний самец тоже недолго жил после этого ужасного дня. В конце 1954 года в зоопарке была только одна-единственная слониха, которую поместили в просторном, отлично оборудованном новом павильоне. Животное это по кличке Шанти (мир) подарил премьер-министр Индии Неру.

Почти во всех зоопарках, где есть только один слон, вместе с ним помещают и какое-нибудь другое животное (он ведь стадное животное и нуждается в обществе). Некоторое время Шанти — в данном случае в первую очередь по техническим причинам — помещали на ночь вместе с шестью ослами, пятью кобылами и одним жеребцом. Особую симпатию Шанти питала к жеребцу. Она разрешала ему в любое время есть из своей кормушки, кобылиц же при подобной попытке отгоняла хоботом прочь. Затем индийской слонихе дали в товарищи ламу, с которой у нее завязалась тесная дружба, более крепкая, чем этого хотелось бы ее сторожу, весьма внимательному и серьезному наблюдателю за порученным ему животным (дело в том, что преданность слона человеку не должна подрываться слишком дружескими отношениями его с каким-либо другим животным).

Сторож говорит, что согласие Шанти подчиниться той или иной команде можно определить по некоторым безошибочным признакам. «Если животное закрывает глаза — все в порядке. Если же оно демонстративно держит глаза открытыми — это свидетельствует о нежелинии слушаться. Тогда я сразу перестаю настаивать на выполнении моего приказания и изменяю его».

Иногда служитель выводит своего слона за пределы зоопарка и посещает с ним расположенные вблизи магазины. При таких визитах Шанти всегда вела себя очень хорошо: «девица» ни разу не соблазнилась лакомствами.

Прогулки слона по улицам большого города, естественно, привлекают к себе всеобщее внимание. И они бывают не только в Берлине. На некоторых московских улицах в последние годы также можно увидеть гуляющего слона. Это индийская самка по кличке Пунчи — покладистое и понятливое животное. Она живет в небольшом институте, где изучаются привычки и поведение животных.[35] Почти каждый день Пунчи выводят на прогулку. Уличное движение ей не мешает. Спокойно шагает слониха вдоль тротуаров. Путь ее лежит к ларьку, продавщица которого уже давно знакома с ней. Пунчи знает, что здесь стоит остановиться, уж пригоршню сахару она получит наверняка. Продавщица газетного киоска тоже подружилась с Пунчи, и от нее слонихе часто кое-что перепадает. Слониха вытягивает хобот, чтобы взять лакомства. «Пунчи просит книгу о слонах», — шутят дети, всегда сопровождающие этого колосса.

Во всемирно известном Гамбургском зоопарке слоны живут с 1867 года. Во время больших бомбежек города в годы второй мировой войны сад пострадал, но слоны остались невредимы. Ныне в зоопарке тринадцать слонов: девять индийских самок в возрасте от четырех до шестидесяти лет, два африканских самца и две самки.

Часть этих слонов выступает в цирке Гагенбека, и только временами они находятся в зоопарке. Но и постоянные его обитатели тоже не бездельничают. Они играют для увеселения публики (и для своей собственной тренировки) на шарманке и выполняют время от времени какие-нибудь работы, например перетаскивают бревна и металлические балки или выкорчевывают старые деревья. Одному из слонов как-то пришлось поработать «на стороне». Вблизи зоопарка угодил в канаву и застрял грузовик. Шоферу никак не удавалось высвободить свою машину, и он решил обратиться к дирекции зоосада с просьбой о помощи. Ему послали на выручку индийскую самку. Слониха очень быстро поняла, чего от нее хотят. Она уперлась лбом в заднюю стенку потерпевшей аварию машины и быстро вытолкнула ее на дорогу.

Главный смотритель Гамбургского зоосада опекает слонов уже больше двадцати лет. Свои приказы он отдает им в виде десятка команд на немецком, английском и малайском языках.

Иногда возникают забавные осложнения. Слоны одного баварского циркового дрессировщика привыкли к его баварскому диалекту. Однажды ему надо было найти замену. С предложением обратился дрессировщик из Рейнской области, который казался весьма подходящим. Но слонов, к сожалению, нельзя было заставить реагировать на его диалект, так что пришлось отказать ему.

Вот что еще рассказал главный смотритель. Цирковым слонам приходится часто путешествовать, но они прекрасно помнят свой родной дом, и когда после своих странствий они снова попадают на Штеллингенский вокзал, начинают оглушительно трубить. Несомненно, животные понимают, что они снова «дома». По пути в зоопарк громовый рев усиливается еще больше, и когда наконец все слоны оказываются в сборе, они бурно приветствуют друг друга прикосновением и переплетением хоботов.

И еще одну историю рассказал этот смотритель.

Однажды хотели привлечь к участию в одной клоунаде циркового слона по кличке Рома. Он должен был толкать перед собой автомобиль. Эту задачу он выполнил сразу. Однако ему нужно было еще подуть в выхлопную трубу и обдать клоуна гарью. Животное никак не могло понять, что от него требуется. Оно засовывало хобот в трубу и трубило в нее, но не удавалось заставить его дуть. Решили отказаться от дальнейших попыток. В машине было сделано приспособление, при помощи которого водитель движением рычага мог создавать облако гари. Но как только оно появилось в воздухе, слон сразу же понял, что от него требуют, и изо всех сил стал дуть в трубу.

В Дрездене и Лейпциге.

В Дрезденском зоологическом саду служитель отлично находил общий язык со своей индийской слонихой Карлой. Она ложилась по команде и, не проявляя ни малейшего неудовольствия, терпела, когда он топтал ее ногами, а потом возила его на своей спине. Кроме того, Карла играла на губной гармонике. Однако посетители зоопарка полагали, что с Карлой не все ладно: когда она стояла на привязи, то почти непрерывно трясла головой. Не было ли это нервным тиком? Нет это не нервный тик. Часто у слона в неволе бывают подобные стереотипные движения.

В 1940 году в Дрезденском зоопарке было три слона: африканский самец Юмбо и индийские самки Нанга (уменьшительное имя от Нанга-Парбат) и Бирма, которые жили в полном согласии. Однако Юмбо часто болел. У него был туберкулез, много страданий причинял ему также нарыв. Однажды ослабевший слон уже не смог подняться с пола. Вызвали пожарных, которые обвязали тяжелое животное канатами, пытаясь помочь ему встать на ноги. Но Юмбо еще не был настолько слаб, чтобы безвольно дать делать с собой что угодно. Неожиданно он потянул в другую сторону, и вся пожарная команда полетела кувырком.

Зачастую тягловая сила слонов недооценивается. Ее недооценивают даже те люди, которые исходят не из смутных предположений, а пытаются высчитать ее с математической точностью. Профессора и студенты Дургамского университета (в Англии) решили недавно установить, соответствует ли их теоретический расчет реальным силам слона. Они заставили другого Юмбо перетягивать канат и скоро убедились, что полетели кувырком не только все их формулы, но и они сами.

Дрезденский Юмбо умер в октябре 1940 года, Нанга скончалась спустя два года от истощения, а еще через два года от дифтерии умерла Бирма.

У индийского самца Омара, который ныне вместе с доставленной из Гамбурга индийской слонихой Кири проживает в Лейпцигском зоологическом саду, бурное прошлое. В 1924 году Омар прибыл в Ганновер. Шли годы. Омар возмужал и стал опасен. В 1932 году вовремя яра он схватил служителя за куртку, швырнул его на землю и пронзил левую сторону грудной клетки бивнем. К счастью, сердце и легкое оказались незатронутыми. Сохранивший присутствие духа служитель сумел выбраться из загона и тем спас себе жизнь.

Пять лет спустя Омар нанес индийскому дрессировщику Мандаллу Сублаллу, поселившемуся в Ганновере, где он дрессировал группу слонов, страшный удар хоботом, наступил на поверженного и вонзил в него бивень. Индийца вынесли из загона мертвым. Но не следует представлять дело так, будто Омар напал на дрессировщика из «жажды убийства». Скорее всего здесь сыграла решающую роль роковая случайность. Омар интересовался одной самкой, с которой его содержали вместе, и Сублалл не вовремя столкнулся с пылавшим страстью животным.

Преемник Сублалла тоже едва-едва, и только благодаря хитрости, спасся от нападения Омара. В 1938 году Омар в соответствующей его росту огромной клетке был доставлен по железной дороге в Лейпциг. Здесь он тоже однажды натворил бед. Правда, пострадал не человек, а слониха Цилли. По неизвестным причинам он бросил ее в глубокий ров, отделяющий в Лейпцигском зоопарке загон от посетителей. Вскоре после падения Цилли околела.

Как убивают слонов.

В одной из предыдущих глав говорилось, что живущие на воле слоны обладают различными характерами. Но и в неволе наши друзья не теряют своих индивидуальных черт. Бывают слоны «добрые» и «злые» (причем мы, как уже не раз было сказано, не понимаем эти условные характеристики в человеческом смысле слова), слоны легко и трудно поддающиеся дрессировке.

Чрезвычайно послушным животным была слониха Ипани из Мозамбика, которая двадцать лет назад жила во Франкфуртском зоологическом саду. Во время детских утренников или других представлений ее без всякой опасности можно было вводить в переполненные зрительные залы. Иногда она заходила даже в служебные помещения, причем безо всякого труда поднималась по каменным лестницам.

Об одном удивительно добродушном и понятливом слоне рассказывает Карл Гагенбек. Это был самец по кличке Боско. Обычные работы он научился делать за несколько дней, а ложиться и вставать — в течение одного дня. После дрессировки, длившейся менее четырех недель, он мог шагать по бутылкам, стоять на передних или задних ногах, есть за накрытым столом с тарелки и пить из бутылки. Цирковой номер с участием Боско обычно заканчивался тем, что он через всю арену нес на бивнях сидящего на стуле дрессировщика, что особенно нравилось юным зрителям.

Боско побывал в Америке и пользовался в тамошних цирках исключительным успехом. Его привязчивость к людям, а также великолепная память проявились в том, что после двухлетнего перерыва он сразу же узнал Гагенбека и с явной радостью облизал ему лицо, издавая при этом ласковые горловые звуки.

Но Гагенбеку известен был слон и с прямо противоположным характером. То был рабочий слон, настолько капризный и злобный, что хозяин, дабы предотвратить возможность несчастья, должен был наконец умертвить его. Он сделал это, разумеется, с неохотой, так как слон — большая ценность.

Убить слона — дело отнюдь не простое. К ядам, например, эти мощные животные чувствительны очень мало. Они переносят такие дозы, которых было бы достаточно, чтобы уничтожить население целого поселка.

В истории умерщвления слонов много примеров, когда на этих гигантов не действуют даже самые сильные яды. Так, одному тяжело больному слону, усыпленному хлороформом, впрыснули в желудок шесть унций синильной кислоты, а когда эта доза не подействовала, еще унцию стрихнина. Но все эти попытки избавить слона от мучений не дали ожидаемого результата. В конце концов пришлось вскрыть ему шейную артерию, и он умер от потери крови.

О том, что может вынести желудок слона, свидетельствует хроника зоологических садов и цирков. Во Франкфуртском зоосаде слон однажды проглотил осколки бутылки от ликера, а в цирке Вульффа другой слон — наполненную маслом бутылку из-под шампанского. В Лондонском зоопарке слон проглотил дамскую сумочку, в которой кроме обычных косметических принадлежностей находились еще кошелек, ножницы и ножичек. Но ни один из трех слонов не нанес вреда своему здоровью. Что же касается владелицы сумочки, то она смогла даже получить обратно часть своих денег, правда в весьма трансформированном виде.

Иногда, чтобы убить слона, приходится прибегать к помощи пехоты и артиллерии. Об этом мы расскажем в другом месте книги.

Дружба слона с человеком.

Бывает, что слоны слушаются только одного-единственного человека — своего смотрителя. Если тот с ними, все в порядке, они добродушны и послушны, если его нет, они мечутся и бушуют и могут быть весьма опасны.

Карлу Гагенбеку пришлось испытать это на собственном опыте. Одна самка, купленная у бродячего цирка, подружилась со старым столяром по фамилии Шорш. Этот Шорш мог «обернуть слониху вокруг пальца» (да простят нам такое выражение!). Но насколько предана она была ему, настолько враждебно относилась к другим людям, которых встречала ударами хобота. Никто, кроме Шорша, не мог установить со слонихой хотя бы сносных отношений.

Слон с подобным же характером доставил однажды немало хлопот двоюродному брату Карла Гагенбека — Джону. В одной цейлонской деревне около Канди он за крупную сумму купил у сингальца необычайно красивого и весьма послушного с виду слона по кличке Панака. В сопровождении молодого смотрителя животное было доставлено во владения Гагенбека и помещено в загон. На следующее утро Панака, который казался образцом послушания, стал неузнаваем. Он буйствовал и вел себя как одержимый: глубоко взрывал землю, вырывал с корнем и валил небольшие деревья. С особым удовольствием хватал он хоботом камни и бросал их на крышу гостиницы. Служащие Гагенбека не были новичками в обращении со слонами, однако все их попытки умиротворить разбушевавшееся животное окончились неудачей. Переступить порог его загона было опасно для жизни, ибо он бросался на каждого входящего.

Гагенбек впустил к буяну двух молодых слонов (ему казалось, что это хорошая идея). Но тот не только не подобрел, а даже стал бить своих собратьев хоботом, да к тому же так сильно, что они сначала упали, а потом в страхе выскочили из загона. Гагенбек решил выждать несколько дней. В течение этого времени слону бросали корм через ограду загона.

В конце концов пришлось обратиться к прежнему хозяину и попросить его прислать своего служителя. Когда тот прибыл и слон узнал его, произошло мгновенное преображение. Панака начал гладить молодого индийца хоботом, выражал большую радость и снова стал послушным, даже покорным и кротким животным. Лучшим выходом было бы, если бы любимец Панаки остался у Гагенбека. Но индиец не хотел расставаться со своим хозяином-сингальцем. Тогда Гагенбек предложил возвратить слона прежнему хозяину, потребовав от последнего вернуть уплаченные за животное деньги. Дело дошло до суда, в результате которого Гагенбеку удалось добиться только обмена Панаки на двух молодых и не очень ценных слонов.

Самка Лилли, жившая перед первой мировой войной в Дрезденском зоосаде, тоже слушалась только своих двух друзей — собственного смотрителя и директора зоосада Шепфа. Больше никого она не выносила. Особую антипатию она почему-то питала к людям, одетым в форму, безразлично какую: их она с большим удовольствием оплевывала. Ей не было никакого дела до того, что среди людей с погонами и блестящими пуговицами иногда встречались и «коронованные особы».

Но все-таки даже на самую горячую симпатию к человеку абсолютно полагаться нельзя. Слон Бой, тезка первого берлинского слона, находившийся двадцать лет назад в зоологическом саду Мюнхен-Хеллабрунна, был в наилучших отношениях со своим смотрителем Вернером и директором Хеком. Однако это не помешало ему однажды совершенно неожиданно и без всякого повода напасть на них обоих. Директора он ударил в спину бивнями, сломав ему несколько ребер, а смотрителя схватил хоботом и бросил головой вниз в ров. К счастью, поблизости находился не потерявший присутствия духа служитель, разносивший корм. Он бросил буяну в голову мешок с кормом для морских свинок, чем отвлек внимание разозленного животного. В это время Хеку удалось бежать. На следующий день от вчерашнего дурного настроения не осталось и следа. Бой запищал от радости, когда Хек приблизился к нему, а своего смотрителя Вернера он вновь стал слушаться с первого слова.

Невозможность предвидеть поступки слонов привела однажды в Базельском зоологическом саду к гораздо более печальным результатам. В 20-х годах нашего века здесь находилась индийская самка Дженни, Она считалась послушной и добродушной и по команде проделывала всякие фокусы. Казалось, что она питает особую симпатию к своему смотрителю Гансу Гефельфингеру. И все же она стала виновницей его гибели. Однажды Гефельфингер был найден в хлеву мертвым. Его убила Дженни. Никто не знает, как это произошло, и никто никогда не сможет поведать об этом, ибо свидетелей не было. Пять лет спустя из-за Дженни погиб еще один человек: берлинский врач, который пытался вылечить ногу животного. Во время осмотра слониха прижала своего благодетеля к решетке и раздавила ему грудную клетку.

Своенравные характеры.

Как человек, который не в силах перенести одиночество, вела себя несколько лет назад индийская слониха Лецими в зоосаде города Орхуса в Дании. После смерти самца, вместе с которым она прибыла из Индии, слониха чувствовала себя хорошо только в присутствии своего индийского смотрителя. Когда она не видела его, ей по крайней мере необходимо было знать, что он находится в своей комнате рядом с хлевом. Но смотрителю надо было часто выходить по делам. Тогда ему пришла в голову в буквальном смысле слова светлая мысль. Он включил электрический свет, запустил на полную мощность радиоприемник и потихоньку вышел из здания. Лецими «думала», что он находится в соседнем помещении, и была довольна. Когда же зоосад приобрел молодого слона и его поместили вместе с самкой, она была явно счастлива, что рядом с ней соплеменник, да еще такой, которого она могла усыновить.

Вообще симпатии слона не обязательно принадлежат человеку. В зоологическом саду Рима одна слониха вдруг привязалась к козе. Когда та находилась вблизи нее, все шло хорошо, но как только коза убегала или ее уводили, слониха начинала бушевать и дико трубить.

Бывало и наоборот: у индийской самки Зулейки, жившей когда-то в Дюссельдорфском зоосаде, не было более злого врага, чем другая слониха. Директор зоосада думал доставить ей радость, поместив вместе с ней подружку — слониху Целлу, прибывшую из Штуттгарта. Но Зулейка отнюдь не обрадовалась такой соседке, наоборот, она стремилась отколотить ее и вообще отравить ей жизнь. И даже после того как их разъединили, она не переставала выражать свою неприязнь к ненавистному созданию. Зулейка, опираясь на разделявшую их стену, поднимала свое грузное тело, будто хотела перелезть через нее, и ударяла по ней хоботом — удары адресовались Целле.

Чем была вызвана эта антипатия? Директор зоопарка объяснял ее тем, что красивая и молодая Целла, обученная всяческим фокусам, отодвинула на задний план старую и некрасивую Зулейку и получала от посетителей больше подачек, чем ее соперница. По его мнению, вражда Зулейки была вызвана, таким образом, ревностью, а также борьбой за кусок хлеба.

Иногда стычки между слонами приводят к трагикомическим ситуациям. Однажды в Базельском зоосаде вместе с индийской самкой Мэри поместили африканскую самку Мэди. Мэди была еще очень молода и сразу же признала в Мэри вожака. Но и у слонов дети в конце концов становятся взрослыми. Мэди подросла, стала сильнее, и тогда прежние отношения между животными изменились. Но если Мэри во время своего главенства была мягкой и снисходительной госпожой, то Мэди вела себя как типичный тиран. Прежде всего она, как это часто случается с деспотичными животными в зоологических садах, предъявила претензию на наиболее удобные для выклянчивания подачек места у решетки. Нередко, когда атаки своенравной Мэди становились слишком свирепыми, на помощь терпеливой Мэри должны были приходить люди. Однажды Мэди нанесла индийской слонихе такой сильный удар, что та упала и не могла встать. Для того чтобы поднять ее на ноги, пришлось воспользоваться блоком.

Весьма двойственным характером отличался самец Ромео из Римского зоосада. Когда его выпускали погулять, он держался самоуверенно, и шутки с ним были плохи. Каждый, кто имел со слоном дело, мог ожидать нападения. Однажды сторожу, который работал непосредственно перед оградой его загона, он дал такого пинка в зад, что тот отлетел на несколько метров. В другой раз он притиснул своего собственного смотрителя к стальной стене, зажав его между бивнями. Когда тот попытался проскользнуть между ногами, слон опустил свои бивни вслед за ним. Наконец смотрителю все-таки удалось перехитрить слона и убежать.

Насколько строптивым был Ромео, когда чувствовал свое превосходство, настолько он сникал, когда ощущал обвившиеся вокруг его ног веревки. Связанный, он дрожал от страха, не выказывал больше ни малейшего духа противоречия и, если надо было, безвольно позволял сажать себя на цепь.

У слонят также могут быть прихоти. Исключительной упрямицей проявила себя Грети, которая несколько лет назад находилась в Риме и катала там детей на своей спине. Однажды, когда ей вновь надо было катать ребят, ее никак нельзя было оторвать от решетки, отделявшей детский городок от остальной территории зоопарка. Сколько бы травы и хлеба ей ни предлагали, она пренебрегала всеми этими дарами и упорно пыталась схватить хоботом росший по ту сторону решетки цветок татарника, до которого могла дотянуться лишь с невероятным трудом. Даже побои не могли заставить Грети отказаться от попыток сорвать цветок. Только осуществив свое желание и отправив себе в пасть несчастный цветок, она без сопротивления дала оседлать себя.

Своенравная Грети стала позднее жертвой вновь приобретенной зоопарком слонихи. Это животное, значительно более мощное, постоянно затевало с ней ссоры. Однажды в хлеву она сбила с ног Грети и нанесла ей такие увечья, от которых та уже не смогла оправиться.

Слон и автомат.

Случай, который произошел однажды в Галле, доказывает, что катание детей на слонах, даже самых молодых, всегда несколько рискованно. В один прекрасный день ручной слоненок Бупари, бывший до тех пор образцом послушания, вдруг испугался. Почему? Никто не мог сказать, что произошло в его мозгу. Во всяком случае, Бупари вдруг выскочил из детского городка и начал метаться по ресторанной площадке, опрокидывая стулья, столы и все, что встречалось ему на пути. К счастью, люди не пострадали.

В «зрелые годы» слониха Бупари под руководством своего смотрителя Вильгельма Дельца проявила себя очень способным к дрессировке животным. Она звонила в колокол, играла в кегли, вертела шарманку, балансировала на бутылках, садилась на стул, поднимала хоботом своего дрессировщика в воздух. Но главное — она обслуживала специально для нее сконструированный автомат. Однако этот автомат не различал достоинства монет. Какие бы монеты в него ни бросали, он щедро выдавал печенье.

Дельцу было не по вкусу, что печенье можно приобрести и на пфенниги, ибо при этом ему приходилось доплачивать. И тогда ему в голову пришла спасительная мысль. Он научил Бупари отличать медь от никеля и бросать медь в его карман, а никель — в автомат. Бупари отлично поняла свои обязанности. И когда профессор философии Аллоиз Риль протянул Бупари горсть мелочи на сумму пятьдесят пфеннигов, способное животное тщательно отделило каждую никелевую монету от медной. Вероятно, слониха определяла различие между монетами не зрительно, а при помощи слизистой оболочки хобота и ее нервных окончаний.

Упрямство было отличительной чертой находившегося в зоосаде у Гагенбека восемнадцатилетнего самца Тото, который в юные годы носил по улицам Дар-эс-Салама (Танганьика) навешанные на него с обеих сторон рекламные плакаты. В течение некоторого времени он получал в зоопарке для подкрепления сил рис с молоком, который ему приносили в миске. Когда же служитель собирался унести посудину, Тото начинал реветь и бушевать. Он каждый раз требовал, чтобы ему дали самому установить, что в миске больше ничего нет. Только после того как Тото убеждался, что миска пуста, он позволял унести посуду. Другой особенностью Тото была его склонность хватать через решетку загона дамские шляпки и присваивать их. Чтобы оградить посещающих зоопарк женщин от потерь, этого воришку приходилось привязывать.

Совсем невоспитанно поступил однажды слон в Лондонском зоопарке. Один молодой англичанин хотел поразить свою мать и сестру, вместе с которыми он посетил павильон слонов. Он знал, что слон был привезен из Бирмы, и ему было известно, что в качестве команды «ложись» там употребляется слово «хмит». Он утверждал, что ему удастся заставить слона лечь.

— Хмит! — кричит он слону. Слон не реагирует, — Хмит! — снова кричит молодой человек, и опять без всякого результата. В третий раз кричит он «хмит» во всю силу своих легких.

Теперь слон наконец обращает внимание на крикуна. Он подходит почти вплотную к решетке, но не ложится, а хватает хоботом навоз, лежащий рядом, и бросает кусок величиной с каравай прямо в «знатока» бирманского языка.

Рожденный в зоопарке.

Живущие на свободе самки за свою жизнь производят на свет в среднем четырех детенышей, в неволе же они рожают чрезвычайно редко. Во всей Европе, где в зоологических садах и цирках в настоящее время насчитывается около трехсот слонов, их родилось немногим более десятка.

Первый слон родился в Европе в 1906 году в зверинце Шёнбрунна. В венских газетах того времени, которые, конечно, подняли большой шум по поводу этого счастливого события, можно прочесть, что у Перерль — так назвали малыша — были сравнительно темная кожа и белый хобот.

В последнем известном случае родов слона в Европе детеныш появился на свет мертвым. Это произошло в июле 1951 года в зоопарке Мюнхен-Хеллабрунна. Индийская слониха Рания родила мертвого слоненка. После родов мать заболела и, несмотря на все усилия ветеринарного врача, умерла в начале августа. Когда вскрыли труп, оказалось, что в чреве самки находился еще один вполне сформировавшийся детеныш женского пола. Смерть слонихи, по медицинскому заключению, произошла оттого, что второй детеныш помешал выходу последа первого. Отцом близнецов был самец Август, который сам родился в неволе в Лейпциге незадолго до второй мировой войны. Этот факт свидетельствует, что и слонихи могут производить на свет близнецов, у живущих же на свободе животных такие случаи, видимо, совсем нередки.

Под более «счастливой звездой», чем в Хеллабрунне, происходили роды у слонихи в Римском зоологическом саду в 1948 году. Родилась самка. В первый день жизни она весила ровно 100 килограммов, а к концу первого года — 366 килограммов. Совсем недавно появился на свет и Москвич. Он содержится в открытом вольере расположенного в Москве зоопарка, который существует уже сто лет и является любимым местом отдыха москвичей.

Наиболее интересные случаи рождения слонов в Европе были в Копенгагене, где индийская слониха Эллен родила от опасного и злобного Чанга трех малышей (в 1907, 1912 и 1916 годах). Слонята, все мужского пола, были названы — Каспар, Юлиус и Лауриций. Ни один из них не умер естественной смертью. Юлиусу и Лаурицию впрыснули яд, чтобы освободить их от вызванных болезнью страданий. Каспар долгое время бродил с каким-то цирком по стране, а затем за пять тысяч марок был продан зоологическому саду в Ганновере. Сначала он вел себя хорошо, но потом начал буйствовать в хлеву, стал опасен для окружающих и однажды тяжело ранил служителя. Во избежание новых опасных инцидентов животное пришлось умертвить.

Вскрытие трупа показало, что у Каспара было сильное воспаление обоих бивней. Вероятно, ему приходилось терпеть ужасную зубную боль. Человек может сказать, что у него болит, Каспар же реагировал на боли буйством.

Слоны-пациенты.

Разумеется, случай с Каспаром не единичен. Директорам зоопарков и цирков постоянно приходится иметь дело с зубными болезнями своих подопечных. Директор цирка Штош-Сарразани однажды собственноручно удалил слону больной бивень и перерезал нерв, после чего несносный до этого пациент вновь стал спокойным и миролюбивым.

Другому слону, мощному самцу того же цирка, пришлось сделать анестезию, для чего потребовалось 110 граммов хлоралгидрата. В этом состоянии он без всякого сопротивления позволил срезать бивни. Лечение третьего слона проводилось публично женщиной-дантистом. Операция длилась несколько дней, и в конце концов слону была поставлена фарфоровая пломба.

Разумеется, лечение слонов, если оно производится без соответствующих мер предосторожности, представляет большой риск. Один римский дантист был убит своим пациентом.

Конечно, слоны страдают не только от зубных болезней. В зоологическом саду в Галле у Бупари II, преемницы упоминавшейся уже Бупари I, на конце хобота появилась гнойная опухоль. Различные медикаменты и мази не принесли облегчения. Когда обратились за советом к известному лейпцигскому профессору, тот рекомендовал сделать операцию. Но как ее провести? Сторожу пришла в голову удачная мысль. Он стал перед решеткой хлева и выманил у доверчивой Бупари хобот, который та положила ему в руки. Сторож крепко схватил хобот, обернул эту серую кишку вокруг одной из толстых железных штанг решетки и изо всех сил сжал ее. Как ни ревела Бупари, профессор вскрыл нарыв, выжег поверхность раны и перевязал ее. В течение двадцати минут операция была закончена.

Но вот наступил момент, когда сторожу надо было подойти к животному. Он сделал это с большими опасениями. Не отомстит ли Бупари ассистенту хирурга за его «коварство»? Конечно, нельзя было ожидать, чтобы животное поняло смысл происшедшего и истинную роль сторожа. Но слониха не проявила никаких признаков враждебности. Бупари и сторож остались хорошими друзьями.

О подобном же эпизоде сообщает Уильямс. Бирманскую слониху по кличке Ма Киав, защищавшую своего слоненка, тяжело ранил тигр, разодрав ей всю спину. Уильямс в течение трех недель лечил животное, причем лечение было весьма болезненным и пациентка терпела его с большой неохотой. Слониха вела себя как малое дитя, которое обращает раздражение от боли, причиняемой ему при лечении, против желающего ему добра врача.

Когда лечение было закончено, Уильямс отослал животное обратно в лагерь, из которого оно прибыло, и потерял его из виду. Однажды слониха вновь повстречалась Уильямсу. Она стояла у ручья вместе с шестью другими слонами. Уильямс издали крикнул погонщику: «Ну как поживает спина Ма Киав?» Ооци не понял толком, о чем идет речь, и не ответил. Но Ма Киав, как рассказывает Уильямс, подошла к нему, опустилась и показала спину, как будто хотела сказать: «Большое спасибо за помощь!»

Уильямс — слишком серьезный знаток слонов, чтобы не усомниться в правильности подобного толкования этого поступка. Может быть, возражает он сам себе, его следовало понимать не как жест благодарности, а как выражение радости. Животное услышало голос своего прежнего опекуна и из старой дружбы приблизилось к нему.

Мы не хотим быть более доверчивыми, чем сам Уильямс. Тем не менее наш принципиальный отказ от очеловечивания животных не исключает того, что слон реагирует на приобретенный им добрый опыт определенными поступками. Хотя их и нельзя приписать моральным побуждениям, тем не менее они созвучны человеческим чувствам. Во всяком случае, примечательно в этом эпизоде то, что Ма Киав так же не стремилась отомстить своему целителю за физические страдания, как и Бупари в Галле.

Мать и дитя.

Как обращаются слонихи в неволе со своими детенышами?

В общем и целом так же трогательно и нежно, как и на свободе (это постоянно подчеркивается в литературе). Слонята обычно жизнерадостны и шаловливы. Хоботок у них непрестанно двигается. Они охотно играют с сеном и вообще со всем, что находят на земле. Иногда они без конца заставляют мать гонять их своим хоботом.

Образцовые отношения были между шёнбруннской Пеперль и ее матерью. Бесчисленное количество раз мать ощупывала тело малютки, охраняя ее сон, прикрывала ночью, сеном. Когда же шаловливо-ребячливая Пеперль начинала бегать между ногами матери, та, оберегая ее, поднимала над ней свой хобот и трубными звуками выражала радость. Семь недель спустя после рождения, но не ранее (хотя никто этого не запрещал), мать отправилась с дочкой на прогулку. Она даже терпела, правда с явным неудовольствием, когда видела, что ее бэби играет со сторожем.

Копенгагенская Эллен также была нежна со своими тремя малышами. Она ощупывала, обнюхивала и ласкала их. Когда Каспар однажды упал в бассейн для купания, она помогла ему выбраться оттуда. Все же о материнской любви слоних следует сказать то же, что и об их супружеской любви: ее нельзя сравнивать с соответствующими человеческими чувствами. Эта любовь вытекает из инстинкта заботы о потомстве, и, как только последний ослабевает, слониха теряет к своим детям какой бы то ни было интерес. В случае с Эллен этот интерес сохранялся весьма короткое время, каких-нибудь полтора года, после чего она даже почувствовала к своему отпрыску антипатию. Когда слоненок хоботом или пастью искал сосцы матери, та не только не оказывала ему помощи, но часто давала такого пинка, что во избежание серьезных увечий приходилось убирать его от столь нелюбезной мамаши.

Римская слониха с самого начала выказывала весьма недружелюбное отношение к своему детенышу. Пришлось искусственно вскармливать его коровьим молоком и томатным соком. Позже стали смешивать молоко с рисом, ячменем и пшеницей.

Критическая дистанция.

Не менее важную роль, чем в зоологических садах, играет слон и в цирках. Любой директор цирка знает, какой притягательной силой обладают эти серые великаны.

Карл Кроне, директор самого большого цирка в Европе, рассказывает в автобиографии, при каких обстоятельствах он впервые столкнулся со слонами. В то время ему было шестнадцать лет. Отец его, владелец небольшого зверинца «Менажери Континенталь», воспользовался благоприятным случаем и по весьма низкой цене приобрел африканского слона, правда с довольно злобным нравом. Возник сложный вопрос, как перевозить слона во время многочисленных переездов зверинца с места на место. Администрация железной дороги требовала уплаты за целую платформу. Эта цена была недоступна, а посему семейный совет решил, что в дальнейшем Карл будет совершать с Плутоном пешие переходы к месту назначения. Поручение почетное, так как благодаря этому Карл оказывался в центре всеобщего внимания. Но, с другой стороны, это была нелегкая миссия, ибо иногда путь их вел круто в горы. А если добавить, что и солнце начинало припекать, то можно понять желание Карла сделать переход более удобным. Однажды он решил, что было бы куда лучше ехать на слоне, чем шагать рядом с ним. Карл заставил животное поднять левую ногу и вскочил на его широкую спину. Но Плутона не устраивал подобный способ передвижения. Он затрубил, стал кидаться из стороны в сторону и до тех пор гневно втыкал свои бивни в землю, пока не сбросил всадника на пыльную дорогу. И сколько ни пытался Карл Кроне оседлать Плутона, все его усилия кончались неудачей и синяками.

В дальнейшем, когда маленький зверинец превратился в большой цирк, Кроне держал у себя, кроме пятисот хищных зверей всех пород (в том числе пятьдесят тигров), не менее двадцати семи слонов.

Но ведь зритель в цирке не удовлетворяется только одним лицезрением слонов, он хочет, как повелось издревле, видеть их артистическое искусство.

На улицах Рима слоны, отлично выделывавшие разнообразные фокусы по команде своих дрессировщиков — эфиопов, были обычным явлением. Они опускались на колени, танцевали на канате, бросали камни в цель, кидали оружие в воздух.

Обычная дрессировка слонов, главным образом индийских, ограничивается ныне тем, чтобы заставить их стоять на передних или задних ногах или же передвигаться на цилиндрическом катке. Но их можно обучить и кое-чему другому. Карл Гагенбек выучил слона кататься на трехколесном велосипеде, а его сын Вильгельм научил скакать верхом на слоне льва.

Воспользуемся случаем, чтобы сказать несколько слов о Гагенбеках — знаменитой семье звероловов, дрессировщиков и торговцев животными. Это необходимо для того, чтобы помочь читателю, который уже встречался в нашей книге с четырьмя представителями этой семьи, не путать их между собой. Самый знаменитый из Гагенбеков, несомненно, Карл. Он основал зоопарк в Штеллингене под Гамбургом, вел международную торговлю животными, первым в Германии стал устраивать этнографические выставки зверей, а в 1896 году получил патент на изобретение вольера без решеток. Карл Гагенбек — один из пяти сыновей дважды женатого рыботорговца Клауса Карла Гагенбека. Братьями его были: Вильгельм, руководивший цирком, и зверолов Дитрих, который умер на Занзибаре. Его сводные братья Джон и Густав тоже занимались ловлей зверей и торговлей ими. После смерти Карла Гагенбека в 1913 году остались два его сына — Лоренц и Генрих. Старший из них — Генрих до самой смерти в 1945 году руководил зоопарком, а ныне это предприятие возглавляет Лоренц.

Другой дрессировщик по фамилии Филадельфия добился того, что слоны, преодолевая врожденную робость и пугливость, скатывались с высокой горки в наполненную водой арену.

Как осуществляется дрессировка цирковых животных, и в частности слонов?

Разумеется, сейчас эта проблема решается, как и всякая другая, с научной точки зрения. Прежний укротитель из ярмарочного балагана бродячего зверинца, который выходил против дикого зверя с железной палкой и под звуки возбуждающей музыки, вращая глазами, отчаянно хлопал хлыстом, уступил место современному дрессировщику.

Последний не считает животное какой-то опасной бестией, а, наоборот, видит в нем существо, специфические свойства и врожденные способности которого можно при разумном обращении использовать для достижения определенных результатов. Наука о дрессировке животных, поставившая перед собой задачу прежде всего исследовать биологическую реакцию дикого зверя на приближение человека, пришла к выводу, что любое хищное животное в этом случае проявляет тенденцию к бегству. Путем сокращения или увеличения «критической дистанции» дрессировщик может заставить животное занять любое требуемое место.

Наука — наукой, но на школьной скамье искусству дрессировки не научишься. Слишком много бывает случайностей, которые опровергают бумажные расчеты. Каждое животное обладает своей собственной «критической дистанцией», и, подобно человеку, ему свойственны различные настроения и причуды. Оно реагирует на разные жесты, окрики, аффекты только одному ему присущим образом. К тому же дрессировщик, как правило, имеет дело не с одним животным, а с целой группой, каждый из членов которой совершенно определенно (дружественно, нейтрально или враждебно) относится к другому. Горе тому, кто неверно разместил враждующие группы! Нет ничего более опасного для дрессировщика, чем вспыхнувшая на манеже цирка ссора между животными, в которую постепенно втягиваются все остальные звери и даже — что вовсе не входило в первоначальные намерения зачинщиков — сам дрессировщик.

Таким образом, с готовыми рецептами в дрессировке добьешься немногого. Мы указывали, что прежний свирепый укротитель, который мог управлять, только сея вокруг себя страх и ужас, уже низвержен. Однако следует указать и на то, что красивые фразы, употребляемые в современных цирковых программах, — это всего-навсего ни к чему не обязывающие выражения. Так, в одной богато иллюстрированной рекламной брошюре можно прочесть, что владелец цирка воспитывает своих слонов лишь при помощи ласки, доброты и приучения к своей персоне, а хлыстом пользуется исключительно для подачи сигналов. Наша книга — не рекламная брошюра, и мы намерены говорить правду. А правда состоит в том, что дрессировка слонов, так же как и других диких зверей, только при помощи «ласки» и «доброты», как правило, неосуществима. Многие дрессировщики делают тайну из своих методов дрессировки. Директор одного цирка, находившегося на гастролях в Лейпциге, ссылаясь на оригинальность своих гуманных методов, решительно отказался дать мне какие-либо сведения о том, как он дрессирует слонов. Он не знает (и должен признаться, что я не сказал ему об этом), что, довольно долго разыскивая его в обширном здании, я целых четверть часа наблюдал его за работой. Я видел слоненка с прочно связанными задними ногами, которого при помощи блока повалили на пол. Слоненок отчаянно трубил и всеми силами сопротивлялся, но, разумеется, тщетно.

Конечно, не надо становиться на ту точку зрения, что не следует вообще дрессировать животных. Наоборот, можно сказать, что для обитателей зоологических садов дрессировка, принимающая во внимание их индивидуальные врожденные способности, является благом. Животное чем-то занято, и его существование приобретает какой-то смысл. Дрессировку в зоопарках следовало бы осуществлять в еще больших масштабах. Иную позицию следует занять по отношению к некоторым дрессировщикам в цирках. Их дрессировка зачастую требует от животных противоестественных и противоречащих всему их существу поступков. Тот, кто оправдывает такую дрессировку потребностью людей в зрелищах и материальными интересами цирков, должен взять на себя определенную моральную ответственность и за применение средств насилия по отношению к животным.

Но выступать за дрессировку животных в цирке и в то же время приукрашивать или отрицать ее неизбежную жестокость, кажется мне не очень честным.

Откровенный дрессировщик.

Учитывая вышесказанное, нетрудно догадаться, что нечасто удается встретить откровенного дрессировщика. Мне дважды пришлось беседовать с такими людьми.

Первым из них был Отто Зусков, постоянно живший в Париже. В течение нескольких десятилетий он изо дня в день имел дело со всевозможными животными, в том числе и со слонами. Местом нашей беседы был узкий, словно банка сардинок, цирковой вагончик, стоявший посреди целого поселка таких же домиков на колесах. Разговор зашел о дрессировке.

— Что бы ни рассказывали и что бы ни писали в книгах о животных, дрессировка — дело жестокое, — сказал мне Зусков. — Животное признает господином только того, кто заставит его уважать себя. Если дрессировщик хоть раз проявит слабость, если он хоть раз отступит, то потеряет право быть господином. Это звучит не очень красиво, и я знаю, что лучше бы мне держать мой профессиональный опыт при себе, но дело обстоит так: животные, подвергающиеся дрессировке, должны трепетать перед своим господином.

— Проще всего, — продолжал Зусков, — обстоит дело с дрессировкой тигров. Тигр труслив, но очень способен к обучению. Если же он бросается на дрессировщика, то в противоположность льву всегда сзади. Значит, дрессировщик не должен допустить, чтобы тигр увидел его спину.

— А слона тоже можно пронять только строгостью!

— Конечно! Это, разумеется, не означает, что я непрерывно колочу животных. Этого я не делаю ни в коем случае. С обоими слонами, которых я сейчас показываю по вечерам, у меня самые теплые отношения. Могу сказать даже, что они любят меня, как дети. Но сначала мне пришлось взять их как следует в оборот, и, поверьте мне, не из любви к строгости, а по необходимости.

Дрессировщик пожимает плечами.

— На манеже, перед публикой, — говорит он, — надо обращаться с животными мягко. В северных странах, особенно в Англии, очень не любят проявлений жестокости к животным. Но именно слону нельзя отдавать команду слащавым шепотком. Во время дрессировки я так ору на моих двух слонов, что весь цирк трясется; я этого не скрываю. В результате они слушаются. А по вечерам, особенно, как я уже говорил, в северных странах, мне приходится быть с ними настолько любезным, насколько это возможно. Но, к сожалению, в таких случаях они часто не выполняют моих приказов. Номер лопнул, и мне тоже хочется лопнуть от ярости, но я не смею лопаться, не смею орать. Нет, я должен дружелюбно улыбаться, будто мне доставляет истинное удовольствие, что мои слоны не желают браться за дело, и как будто я понимаю, что они просто шутят. А между тем мне совсем не весело и у меня нет никакого желания копаться в их переживаниях, существование которых я в общем признаю. Для меня важно показать публике номер, ибо это моя профессия и за это мне платят.

Здесь следует указать, что в отношении громкости голоса, которая требуется при дрессировке слонов, существуют и иные мнения, чем у Отто Зускова. Так, дрессировщик «говорящего слона» Нелли, выступавший некоторое время в цирке Бэрли, сказал мне, что он отдает команды только тихим голосом. Директор Римского зоологического сада Кноттнерус-Мейер также считает целесообразным не кричать на слонов. Лишь в особо опасных ситуациях может понадобиться резкий, пугающий окрик. Так, однажды Кноттнерус-Мейер во весь голос закричал на известного своей злобностью слона с Суматры, приближавшегося к нему с явно враждебными намерениями: «Назад! С ума спятил, что ли?» Животное повернуло назад и исчезло. Кноттнерус-Мейер считает, что этого не произошло бы, если бы громкий окрик не явился для слона чем-то непривычным. Смысла сказанного животное, конечно, не поняло, но звучность окрика заставила его изменить свое намерение.

Я спросил Отто Зускова, в каком возрасте слонов легче всего обучать.

— В молодости, — ответил он, — в четыре-пять лет. Когда им перевалит за пятнадцать, они едва ли годятся для дрессировки.

— Можете ли вы безусловно полагаться на своих дрессированных слонов?

— Нет. Ни на одно животное положиться нельзя.

Это как раз то, в чем я хотел удостовериться. Человек способен создавать понятия, и уже по одному этому его поведение постоянно. Друг, который в тяжелую минуту независимо от превратностей своей собственной судьбы, не покидает вас, действует сознательно. Он думает: иначе поступить я не могу. Животное не знает никаких понятий. Оно может привязаться к человеку, но оно не размышляет об этой привязанности. Оно руководствуется инстинктом и практическим, приобретенным на основе ощущений опытом. В любое время инстинкт может захлестнуть опыт, и в любой момент один опыт может вступить в противоречие с другим.

Дрессировщик ведет меня к животным. Они стоят в палатке и непрерывно двигают хоботами — «ткут», как называют это движение специалисты. Их передние ноги связаны так крепко, что слоны не могут сделать ни шагу вперед или назад.

Отто Зусков замечает выражение сострадания на моем лице.

— Иначе нельзя, — извиняющимся тоном говорит он. — Но вечером их сажают на более длинную цепь, которая дает им некоторую свободу движений и возможность лечь. Однако они не всегда пользуются этой возможностью. Я наблюдал случаи, когда слоны не ложились месяцами и спали стоя.

В гостях у Эпи Видане.

Другого дрессировщика слонов — Эпи Видане — я посетил в зимнем помещении цирка Буш в Магдебурге.

Эпи Видане по национальности сингалец и родился в Канди, бывшей столице Цейлона. Его полное имя — Аллеватегомме Паллегиддере Пунха Видане. Это слишком долго и трудно произносить. Чтобы не очень отягощать память своих товарищей по работе, он решил радикально укоротить свое имя. Эпи — англизированное сочетание инициалов двух первых частей имени, а Видане — титул.

— С каких пор вы имеете дело со слонами? — спросил я этого человека с экзотическим именем и с экзотической внешностью, сидевшего передо мной в национальном одеянии с тюрбаном на голове.

— С ранней юности, — отвечал он на не совсем безупречном, но все же понятном немецком языке, который в критических случаях исправляла его жена, немка.

Вероятно, «господин Эпи», как называли его товарищи-артисты, никогда не покинул бы свой родной Цейлон, если бы не произошло одно исключительное событие. Талант Эпи открылся в 1918 году в связи с посещением Цейлона английским королем. Высокий гость и его свита принимали парад ста пятидесяти слонов с погонщиками. Одним из погонщиков был Эпи, и то, что он сумел показать со своим слоном, вызвало, по его словам, всеобщий восторг. Слава о нем как о дрессировщике разнеслась далеко за пределы Цейлона. Директора цирков обратили на него внимание. Он побывал чуть ли не во всех странах мира и повсюду дрессировал слонов. Однажды он получил приглашение и от известных ганноверских торговцев животными Руэ.

Я спросил господина Эпи, можно ли изучить на Цейлоне искусство дрессировки. Он ответил утвердительно. Хотя специальных школ там нет, но многие мастера этого дела имеют учеников, которым передают свои знания.

Большое значение господин Эпи придает умению ухаживать за слонами в случае заболеваний.

— Я не нуждаюсь во врачах, — сказал он. — Когда мои слоны бывают больны, я лечу их сам.

Правда, в этом отношении Эпи Видане не является исключением. Повсюду в Индии, Бирме, Таиланде, на Цейлоне владельцы слонов имеют собственные рецепты против различных заболеваний, особенно против колик и ран, нанесенных тиграми. Иногда это заклинания и заговоры, иногда другие средства, которые не помогают и подчас даже ухудшают состояние больных. Но бывают и такие способы лечения, которые стоят на уровне современной медицины.

Эпи Видане считает, что уход за слонами в зоологических садах менее тщателен, чем в цирках, где перед каждым выступлением обязательно проверяют, здорово ли животное. Господин Эпи не разделяет мнения, будто самки лучше поддаются дрессировке, чем самцы.

— На моей родине, — рассказывает он, — охотнее работают с самцами. Я сам тоже предпочитаю иметь дело с ними, ибо они более восприимчивы к дрессировке. Но в Европе директора цирков никак не откажутся от предпочтения самкам. Они считают их более покладистыми. Действительно, самцы могут быть опасными, но только в период яра, и наступление этого периода всегда заметно.

— Сколько времени вам требуется для дрессировки?

— За две недели я выдрессирую любого слона.

— Ваш коронный номер?

— Трюк с головой. Я снимаю тюрбан, что служит сигналом для слонихи Олимпии поднять хобот. Тогда я засовываю свою голову ей в пасть, и в таком положении она уносит меня с арены.

Я вопросительно смотрю на госпожу Эпи. Она пожимает плечами:

— Кто садится за карточный стол, должен быть готов к проигрышу. Кто избрал своей профессией дрессировку слонов, должен быть готов к тому, что погибнет от слона. Это суровый факт, но с ним приходится считаться.

Я высказываю предположение, что самка, с которой господин Эпи разыгрывает этот трюк, особенно ручная. Однако дрессировщик отнюдь не подтверждает этого. Олимпия — самая обыкновенная слониха, обученная этому трюку совсем случайно.

— Никто не может сказать заранее, всегда ли все хорошо кончится. Возможно, например, что слона испугает что-либо и он позабудет всякую дрессировку.

Господин Эпи выучил этому трюку уже многих слонов. Однажды, примерно в 1925 году, он вместе со слоном Джассо гастролировал в американском цирке Ринглинг. Вновь и вновь демонстрировал он там свой трюк, и каждый раз удачно. В один прекрасный день он перешел в другой цирк. Тем не менее дирекция решила сохранить его номер в программе, считая, что слон, обученный этому фокусу, потерпит у себя в пасти голову любого дрессировщика. Но это предположение оказалось ошибочным: слон раздавил голову последователя Эпи.

Господин Эпи не пользуется кнутом принципиально. Но обойтись без так называемой хундю, заостренной железной палки длиной в три четверти метра, он не может. Подобно Зускову, он также высказал мнение, что без известной строгости дрессировка невозможна.

Мое посещение господина Аллеватегомме Паллегиддере Пунха Видане закончилось в рабочем зале, где были размещены животные. Здесь стояли рядышком: Дженни — 63 лет от роду, Олимпия — 60 лет, Карла — 45 лет, Дитта — 30 лет — четыре огромные слонихи, совершавшие характерные для слонов «ткущие» движения.

— А ночью они тоже стоят? — спросил я.

— Нет, — ответил мне Эпи. — Одновременно лечь все четверо не могут, так как им не хватит места. Но время от времени ложится то одно, то другое животное.

Нельзя сказать, чтобы вид привязанных за левую переднюю ногу великанов был очень приятным. «Заслужили ли они такую каторжную жизнь?» — может спросить кто-нибудь из друзей животных. В качестве утешения ему можно напомнить о слонах Ару, предпочитающих свою станцию свободе. Правда, им ежедневно представляется возможность плескаться в реке и гулять в джунглях. Но в цирке слон вместо излюбленного купания должен довольствоваться жалким суррогатом в виде поливки, а о степи и джунглях вовсе позабыть. Теперь единственная его радость в жизни — блюда из овса, сена и соломы…

Несмотря на равные страдания, которые по человеческим понятиям должны были бы пробуждать в слонах братские чувства и солидарность, животным господина Эпи не чужды зависть и недоброжелательность друг к другу.

— Каждое животное, — сказал он мне, — стремится получить лакомые куски, которые перепадают от меня другим. Ни одно не откажется в пользу другого.

Наивный друг животных, вероятно, выслушает подобное сообщение не без удовольствия. Оно облегчит его совесть, ибо свидетельствует о том, что не только человек «несправедлив» по отношению к слонам, но и у слонов есть довольно «некрасивые черты», и они относятся друг к другу «эгоистически» и далеко не «по-товарищески».