Книга о слонах

В долине Замбези и у подножия Гималаев.

Эта книга о жизни, радостях и горестях слонов — отнюдь не специальный труд по зоологии. Но совсем без зоологии нам не обойтись.

Мы не будем давать здесь основательного и добросовестного перечисления различных видов и подвидов слонов, которое уже само по себе является целой наукой. Однако заметим, что необходимо различать слонов азиатских (индийских) и африканских.[2]

Наиболее важные (очень сходные между собой) расы индийского слона встречаются в Индии и Бирме, на Цейлоне, Суматре, в Малайе.

Африканские слоны делятся на сравнительно мелких (иногда даже карликовых, не превышающих двух метров), круглоухих, и более крупных, длинноухих слонов. Африканский слон выше индийского, но туловище у него короче, уши крупнее, кожа грубее, хобот тоньше, бивни более развиты, причем есть они и у самцов и у самок, у индийских же самок они или совсем отсутствуют, или небольших размеров.

Когда-то африканские слоны встречались по всей Африке. Сегодня картина совсем иная. Преследование не на жизнь, а на смерть человеком, усиливающееся заселение этого континента, особенно на севере и юге, а также климатические изменения все более и более оттесняют слона в глубь Африки.

Однако не следует преувеличивать. Африканский слон еще не вымирает. Резервации в природных условиях и запрет на охоту без специального разрешения предохраняют слонов от полного истребления. К тому же основные места распространения их в Центральной Африке еще мало заселены людьми. Когда во время первой мировой войны вследствие недостатка жиров в междуречье Руфиджи и Рувумы была истреблена примерно тысяча слонов, это не оказало почти никакого влияния на общую численность их поголовья.[3]

Интересные статистические данные собрал в 20-х годах нашего века один англичанин, путешествовавший в течение тринадцати месяцев по Африке. Он приехал в эту часть света не как охотник и не как кинооператор, а как орнитолог. Его интересовал птичий мир Африки. Но, бродя по девственным лесам, он наблюдал и крупных животных, которые встречались ему на пути. Он произвел подсчеты, и цифры, которые он записал — частично точные, частично приблизительные, дают хотя и не безусловно верную, но в общем довольно наглядную картину распространения тех или иных видов животных.

Так, нашему орнитологу повстречались (среди прочих зверей) 20 тысяч зебр, 5 тысяч газелей, 15 тысяч оленей, 350 жирафов, 40 буйволов, 50 антилоп, 25 бегемотов, 5 тысяч гну, 500 павианов и 24 другие обезьяны, 12 львов (и значительно больше их свежих следов), 75 шакалов, 9 гиен, 1 леопард и 100 слонов. В общем этот орнитолог склонен к оптимизму, он считает, что африканская фауна вовсе не столь сильно истреблена, как это часто утверждают. Ограничивающие охоту законы не простая формальность; к тому же некоторые животные, особенно жирафы, охраняются не только этими законами, но и общественным мнением.

В той мере, в какой это сообщение касается слонов, оно подтверждается наблюдениями Мартина Джонсона, одного из лучших знатоков африканских дебрей. Лет двадцать назад Джонсон сфотографировал скопление нескольких тысяч слонов. После того как высохли их обычные пастбища, слоны эти, разделившись на стада, направились к болоту Лориан (в восточной части Кении).[4] Джонсон сфотографировал их с самолета, шум которого отнюдь не смутил животных. Куда более трусливыми оказались (о сказочная картина жизни девственного леса!) крокодилы, заползавшие в ил, бегемоты, глубоко нырявшие под воду, буйволы, бросившиеся наутек. Когда полил дождь, стада слонов разошлись по самым различным направлениям.

Последние прибежища крупных стад африканских слонов — долина Замбези, часть Северной Родезии и берега реки Луиа, севернее города Тете в Мозамбике.[5]

Почти полностью истреблены эти животные на территории Южно-Африканской Республики, где последние дикие слоны уже давно пали жертвой англичан и буров. Остатки, примерно сто голов, сохранились только в Национальном парке Крюгера, этой огромной резервации, которая занимает территорию около 14 тысяч квадратных километров (она создана в 1926 году).[6]

Индийский слон встречается в Индии повсюду — от подножия Гималаев до южных районов страны. Кроме того, он живет в Бирме, в Таиланде, на Малайском полуострове и на островах Цейлон, Суматра и Калимантан.

У слона много названий.

При исключительном разнообразии африканских языков обозначение слона в этой части света, разумеется, совершенно различно. В языке галла, на котором говорят южнее Эфиопии, для обозначения слона имеется слово «арба». На языке суахили, который особенно распространен в Восточной Африке, его называют тембо (а также нсову или надофу). Арабы зовут его фихл, племя гереро — ондион. В Индии слона называют гай, в Бирме — шанх, на Цейлоне (на сингальском языке) — аллиа, в малайских государствах — годжа.

А откуда происходит слово, которым обозначают слона немцы, — «элефант»? Истоки этого слова лежат в давно вымершем языке Индии — санскрите. На этом языке оно звучало «ифа», на Востоке ему был придан семитический артикль «эль», и в результате получилось «элифа». Через греческое «элифас» это слово переходит в латинское «элефантус», затем как «хельфант» — в народную и как «элефант» — литературную форму древненемецкого языка.

Ярким свидетельством популярности этого животного служит тот факт, что слово «слон» весьма часто встречается и в литературе, и в обиходном немецком языке. В словаре Кединга, составленном полвека назад для нужд стенографии, «слон» (в разном употреблении) встречается столь же часто, как глаголы «убивать», «создавать», «изготовлять» или существительные «резина» и «действие». Среди всех экзотических животных только «лев» может соперничать со «слоном» по частоте словоупотребления. А среди домашних животных его превосходят только «лошадь» и «собака», что вполне естественно, но уже «кошку» он оставляет далеко позади.

Без хобота нет жизни.

Как обстоит у слона дело с чувствами и органами чувств?

На первом месте — превосходно развитое обоняние, которое дает ему возможность воспринимать запахи на расстоянии до пяти километров. Ни одному охотнику не удается незаметно подобраться к слону с наветренной стороны! Органом обоняния служит одна из важнейших частей его мощного тела — хобот. И, наверное, не случайно хобот считают лучшим в мире аппаратом обоняния.

Известный путешественник Экли, бывший одновременно охотником, исследователем и коллекционером, а по роду службы — хранителем музея, заметил однажды у подножия горы Кения нечто похожее на дерево. Но дерево это суживалось книзу. В действительности же оно оказалось слоновым хоботом, свернутый конец которого, лежавший на земле, медленно, но непрестанно поворачивался из стороны в сторону: животное принюхивалось. Между прочим, когда слону надо принюхаться, он не всегда кладет конец хобота на землю. Иногда он задирает его высоко кверху и при этом двигает во все стороны. Разумеется, гигантский «нос» стремится обнаружить запахи не только врага, но и дружественных существ: слона-самца или же самки, детеныша или сторожа в зоопарке.

Однако при помощи хобота слон не только нюхает. Он служит ему и как шланг при водопое, и как рука. Хоботом он срывает с деревьев или поднимает с земли и отправляет в пасть все, чем он питается. Слон без хобота оказался бы обреченным на голодную смерть.

С анатомической точки зрения хобот представляет собой чрезвычайно гибкую ткань из жестких и едва поддающихся ножу мускулов и сухожилий без костей. Если возникает опасность или же обстановка становится тревожной, слон спешно скатывает хобот и так защищает его.

Менее важное значение для слона имеет слух, еще меньшее — зрение. При благоприятном направлении ветра охотник, пользуясь прикрытием, может незаметно приблизиться к животному на сравнительно близкое расстояние.

Автор ряда книг об Африке Роберт Унтервельц однажды подошел к слону, которого он преследовал в течение семи часов по открытой местности (трава там едва доходила до колен), примерно на сто шагов. Хотя на охотнике был светлый костюм цвета хаки, животное при тихой безветренной погоде не обнаружило его. И все-таки в конце концов он догадался о присутствии человека, несмотря на то что тот вел себя совершенно спокойно, и умчался в чащу.

Слон никогда не полагается только на свои глаза — желая получить ясное представление о происходящем, он всегда подымает хобот. Если же он передвигается ночью, то опускает хобот до самой земли, как бы исследуя ее. Но при этом он не плетется, неуверенно нащупывая почву ногами, а ловко и быстро обходит все препятствия, уверенно минуя их на своем пути.

Из всех определений, применяемых к слону, слово «толстокожий» лишено каких-либо оснований. Отнесение слона к этой зоологической группе животных (а к ней принадлежат носороги, тапиры, бегемоты и свиньи) устарело, и обозначение «загоны для толстокожих», употребляемое во многих зоопарках, стало теперь архаизмом.

Конечно, кожа соответственно массе тела слона не тонка, но это отнюдь не твердая, нечувствительная неживая броня, а тонко чувствующий и уязвимый орган, за которым следует хорошо ухаживать. Как свидетельствуют точные подсчеты, поверхность кожи потрясающе велика. У слона средней величины (например, при высоте 314 сантиметров) она составляет не менее 34,8 квадратного метра.

Слон не «толстокожий» не только в физиологическом, но и в психологическом смысле. Он очень остро реагирует на всевозможные раздражения внешнего мира.

Друг воды.

С водой у слона отличные отношения. Даже слонята и те во время странствий охотно пользуются каждым случаем смыть с себя пыль. Где бы ни нашлись лужа или колодец, слоны сразу же запускают туда хобот, набирают воды и обдают свое тело ее потоками. После купания или обливания они любят тереться о камни или стволы деревьев.

Зная любовь слонов к воде, не приходится удивляться тому, что они превосходные пловцы.

Сендерсон, руководивший в течение многих лет ловлей этих животных в Индии и являющийся одним из самых основательных знатоков слонов, рассказывает, как однажды ему пришлось перегонять двадцать девять прирученных слонов из одной части страны в другую. Хотя животные непрерывно плыли в течение шести часов, ни одно из них не утонуло, ни одно не отстало от группы, исчерпав свои силы.

Мастером плавания показал себя один мощный самец, который в 1906 году вырвался из увеселительного парка на Кони-Айленде, острове южнее Нью-Йорка, примчался к берегу и переплыл широкий пролив. Иногда слоны ныряют и даже остаются под водой несколько минут. В этих случаях они дышат через высунутый из-под воды конец хобота, который выглядит как перископ.[7] Европейских покупателей, посещающих расположенный в Сингапуре на Ганге рынок слонов, всегда особенно поражает, с какой легкостью сотни этих животных с погонщиками на спинах переплывают реку. Они без труда переплывают Ганг и в районе дельты, где он значительно шире.

В неволе слоны иногда в течение многих лет и десятилетий не имеют возможности выкупаться. Но, судя по всему, разлука с водой не может отучить их от любви к ней. Пятидесятилетний индийский слон Гарри, живший в Берлинском зоопарке, ни разу не купался в течение двадцати пяти лет. Однажды (это было в 1930 году) его пустили в загон, не обнесенный решеткой (загон этот — замечательная новинка зоосада). Настоящая сенсация для Гарри! Он тщательно ощупал концом хобота все новые предметы, попавшие в поле его зрения и обоняния, не оставив необследованным ничего, что казалось ему более или менее важным. Особенно заинтересовался он рядами шипов, которые были установлены перед рвом и вместе с ним ограждали загон. А нельзя ли перешагнуть через них? Гарри осторожно подошел к шипам, прижал задние ноги поближе к передним и предпринял попытку, которая, однако, окончилась неудачей. Затем его внимание привлек бассейн. Сначала он опустился у края бассейна на колени и попытался измерить его глубину хоботом. Потом решил войти в воду, непрерывно исследуя хоботом ступени, ведущие ко дну. Наконец он ступил ногами на дно и, оказавшись в воде, явно почувствовал себя великолепно. Слон обливался вволю и неоднократно нырял. В первый день Гарри погружался в бассейн не менее пятнадцати раз и после каждого купания посыпал себя песком. В дальнейшем он ограничивался одним купанием в день.

Количество воды, нужное слону для удовлетворения жажды, весьма велико. В неволе он выпивает ежедневно от ста до двухсот литров воды. За один раз он набирает в хобот от шести до восьми литров и выливает себе в пасть.

Удовлетворить потребность слона в воде в зоологическом саду, разумеется, не составляет большого труда. Но как обстоит дело в африканской степи, когда наступает засуха и на сотни километров вокруг нет ни одного водопоя? Надо сказать, что и в это время степь не совсем безводна. Исчезнувшая с поверхности земли вода находится на глубине одного-двух метров ниже дна дождевых ручьев. Слон не мирится с тем, что уровень воды в старых водоемах падает все ниже и ниже, так что они превращаются в лужу. Говорят, что в таких случаях он выкапывает ногами ямы и пробивает землю бивнями, однако это не совсем так. Слон настигает ускользающую воду своим хоботом, пробуравливая в песке колодец в полтора-два метра глубиной и тридцать сантиметров шириной. Когда туда начинает просачиваться вода, он всасывает ее. И так как для него ничего не значит вместе с более или менее чистой жидкостью отправить себе в пасть и порцию ила, то этот колодец с каждым днем все больше углубляется.

Трапезы и арсенал слона.

Слон требует обильной пищи. В природных условиях его хлеб насущный — сочная трава и листва. В неволе ему, как и большинству других животных, дают корм из заменителей. Обычно это овес, отруби, свекла, рубленая солома, сено и хлеб. О количестве потребляемой им пищи имеются различные данные. Пятнадцатилетний слон во Франкфуртском зоопарке получал ежедневно около 8 килограммов пшеничных отрубей, 5 килограммов хлеба, 18 килограммов сена и через день по 3 килограмма вареного риса. В зависимости от времени года он выпивал в день от 4 до 18 ведер воды. Слон, находившийся под наблюдением ветеринарного врача Шремпа из Баден-Бадена, потреблял ежедневно в среднем 3,5 килограмма овса, 3,2 килограмма отрубей, 30,5 килограмма сена, 2,2 килограмма хлеба.[8]

Если слону приходится работать, то потребность в пище у него значительно возрастает. В Индии слон съедает ежедневно по 365 килограммов пищи, что равно примерно одной десятой его собственного веса.

Слон располагает хорошим «вооружением». Своим хоботом он может без труда схватить человека, поднять его в воздух и швырнуть на землю. Эта серая кишка играет и роль мощной резиновой дубинки. Кто хоть раз испытал на себе ее удары, запомнит их на всю жизнь. Своим лбом и концом хобота слон может толкать и боксировать, а в качестве средства нападения он использует постоянно растущие бескорневые резцы — бивни. Они кажутся особенно опасными, однако практически слон пользуется бивнями как оружием довольно редко. Если же он пронзает ими человека, то не всегда делает это намеренно. Бывает и так, что разъяренный слон пробивает бивнями человека, прижатого к стене, лишь случайно.

В качестве оружия слон пользуется и своим весом, причем не всегда в последнюю очередь. Поверженного на землю врага он добивает мощными передними и задними ногами. Однажды в Сомали слон не удовольствовался тем, что растоптал ногами своего противника, итальянского князя, он еще сел на него своей задней частью и втер раздавленное тело в землю.

Многочисленные звуки, которые способны издавать слоны, не выражают у них, как и у других животных, ни сообщений, ни мыслей, это лишь проявления возбуждения, вызванного различными причинами. Лексикон этот выглядит примерно так:

• легкое горловое урчание или слабое повизгивание из хобота — удовольствие;

• мощный рев — страх;

• короткий, резкий трубный звук — ужас;

• глубокий, громыхающий горловой звук — неудовольствие, гнев;

• пронзительный трубный звук — переход в нападение.[9]

Влюбленный слон.

Почти до самого последнего времени полагали, что половая зрелость у слона наступает не ранее пятнадцатилетнего возраста. Но от этого мнения пришлось отказаться после того, как в Мюнхене в Хеллабруннском зоопарке появился на свет слоненок, родителям которого ко времени его рождения было десять и восемь лет. В момент зачатия им, следовательно, было всего восемь и шесть лет, так как беременность у слонихи длится свыше двадцати месяцев.

К интимной жизни животных нельзя подходить с человеческими понятиями. Отношения между полами у них складываются без участия психики, что, однако, не исключает возможности большего интереса самца к одной самке и меньшего — к другой. Если в распоряжении самца находится несколько самок, он, как правило, относится к ним по-разному: к одной проявляет величайшую симпатию, а к другой выказывает отвращение. Так, например, в зоопарке Гагенбека[10] жил один молодой самец, который влюбился в юную самку. В научных целях Гагенбек всеми силами пытался «вбить клин» в этот брак. Но обоих животных нельзя было заставить отказаться друг от друга. Однажды возлюбленную увели и заменили другой, более старой самкой. Она не имела ничего против этого самца, но тот ее и знать не хотел и был в полном отчаянии от понесенной потери. Тем не менее у нас нет оснований рассматривать такую привязанность к отдельным особям как «любовь» в человеческом смысле слова. Отношение одного животного к другому определяется не духовными качествами последнего, а внешними, чувственно воспринимаемыми явлениями, и прежде всего — его запахом.

Интересен вопрос об отношениях между африканскими и индийскими слонами. В общем оба вида как будто ладят друг с другом. Но иначе обстоит дело с интимными склонностями. Известен случай, когда самец-африканец ни разу не приблизился к индийской слонихе. И все-таки, вопреки различным категорическим утверждениям, абсолютной антипатии в этом отношении не существует. Инспектор Дрезденского зоологического сада Кислинг рассказал мне, что африканский самец Юмбо неоднократно спаривался с индийской самкой Бирмой. Однако эта связь не имела никаких последствий, и, насколько мне известно, африкано-индийский метис слона еще никогда не появлялся на свет.

Долгое время полагали, что слоны из чувства стыдливости не спариваются в присутствии человека. Но рассуждения о существовании половой морали у слонов — лишь одна из многих антропоморфических легенд. Нет ни одного слона на свете, которому было бы дано жить по человеческому нравственному кодексу и который считался бы с тем, что надо щадить нежные чувства наблюдающих за ним людей. Спариванию обычно предшествуют взаимные объятия хоботами, животные лезут в пасть друг к другу.

Наступление яра у самца не связано с каким-либо определенным временем года, он может появиться когда угодно и обычно длится от одного до трех месяцев.

Примерно через три месяца после зачатия уже заметны первые внешние признаки беременности самки, В одном из наблюдавшихся случаев самка родила стоя. Младенец сразу же после появления на свет начал сосать; откинув хобот назад, он схватил вымя пастью.

На воле любовная пара слонов обычно удаляется от стада и ведет жизнь вдвоем. Но эта совместная жизнь длится недолго. Месяцев десять спустя, вероятно в момент, когда самка начинает чувствовать свою беременность, «брак» прекращается. Самка возвращается в стадо и друга-самца заменяет самкой — «тетей», с которой беременная слониха теперь неразлучна, как раньше со своим самцом. Эта новая дружба основана на инстинктивном понимании того, что только вдвоем можно защитить новорожденного от всех опасностей, и прежде всего от Тигра.

Рост — 3,75 метра.

В неволе слоны доживают обычно до пятидесяти-шестидесяти лет (это очень легко установить), и их биологические фазы (детство, юность, зрелость, старость) по своей сущности и времени наступления поразительно сходны с человеческими.

Часто приходится читать, что на свободе слоны живут значительно более ста лет. В одном недавно появившемся справочнике (в общем надежном и отличном) предельный возраст слона определяется от ста пятидесяти до двухсот лет. Но кто установил такую продолжительность жизни, на какие факты опирается подобное предположение? Нет никаких оснований думать, что на свободе слон, подверженный всем опасностям джунглей, может жить дольше, чем в неволе, где его жизнь упорядочена и оберегается людьми.[11]

Несколько слов о росте слона. Рост новорожденного слона ненамного превышает метр. До третьего года жизни слонята ежегодно подрастают на 5–8 сантиметров, в последующие годы (до десятого) — на 20–25 сантиметров, а с десяти до двадцати двух лет — уже только на 5-10 сантиметров.

Африканские слоны выше азиатских. У самого крупного из всех когда-либо измеренных слонов (самца) высота достигала 3,75 метра. Рост самок колеблется между 2,75 и 3 метрами у африканских и между 2,3 и 2,5 метра — у азиатских.[12]

Слоны и снежные вьюги.

Распространенность слонов в самых жарких районах земного шара как будто бы свидетельствует о том, что они привычны к зною, который им отнюдь не вредит. Однако это верно не во всех случаях. Слишком сильная жара явно вызывает у слонов недомогание. Как в Индии, так и в Африке у слонов наблюдались тепловые удары.

Слон неплохо переносит и весьма прохладную и даже холодную погоду. В районе высочайшей горы Африки Килиманджаро наблюдали слонов, застигнутых сильной вьюгой. Судя по всему, они не страдали от холода.

Слоны не боятся горных местностей. При всей своей массивности и кажущейся неуклюжести они отличные альпинисты и взбираются на такие горные тропы, по каким человек проходит с большим трудом. При крутом подъеме они подгибают передние ноги и выпрямляют задние, перемещая тем самым центр тяжести вперед. Если же предстоит крутой спуск, они медленно выставляют передние ноги, а затем осторожно подтягивают задние. Таким образом они спускаются в долину не бегом, а, скорее, скользя или скатываясь с горы. Удивительно, как спокойно и уверенно слон с седоком на спине пробирается через узкие высокогорные проходы, где с одной стороны — глубокие ущелья, а с другой — отвесные скалы.

Во время второй мировой войны, при отступлении англичан из Бирмы, слоны, которых они вели с собой, поднимались в горах Чина[13] на высоту до двух тысяч метров. Но, конечно, они совершали этот подъем чрезвычайно медленно.

Индийский слон чувствует себя в горах так же хорошо, как и на равнине. Его можно встретить в горных местностях во все времена года иногда даже выше снегового барьера, на высоте до трех тысяч метров.

Умственные способности слона.

Об умственных способностях слона написано очень много, но, к сожалению, много наивного и неверного. Так писали люди, которые судили по смутным впечатлениям и никогда не занимались изучением психологии животных (правда, эта отрасль науки сравнительно молода). Древние греки и римляне, разумеется, не могли научно объяснить психологию животных; и поскольку разные сказания о слонах возникли еще в глубокой древности, к ним следует относиться с осторожностью.

Так, греческий военный историк Элиан будто бы видел слона, который умел хоботом воспроизводить латинские буквы, а римский естествоиспытатель Плиний сообщает о другом слоне, который мог писать по-гречески. В древности считали также, что слоны обладают великодушием, кротостью, честолюбием и даже испытывают религиозные чувства.

Вот несколько примеров старинных сказок о слонах:

«Злой мальчик дерзко уколол слона в хобот. Тот схватил проказника, поднял его в воздух, но потом осторожно опустил на землю. Ему просто захотелось как следует напугать мальчугана».

«Однажды слон, наказанный своим хозяином за нерадивость при обучении танцам, использовал лунную ночь, чтобы тайком поупражняться в этом искусстве».

«В Мавритании по ночам можно было видеть слонов, которые молились, давали обеты и посвящали себя культу луны».

В других случаях некоторым слонам приписывались благородные или, наоборот, низменные черты характера. Например, утверждалось, будто они добровольно лишали себя бивней только для того, чтобы не отдать людям драгоценную слоновую кость.

Все эти «наблюдения» приписывают слону свойство, которым он обладает в столь же малой степени, как и любое другое животное, а именно: сознательное мышление. У животных есть инстинкты, то есть они обладают врожденными свойствами, которые направлены на удовлетворение естественных потребностей, но проявляются совершенно автоматически, без осознания их целесообразности. Кроме того, животные могут накапливать и использовать свой индивидуальный опыт. На этой способности основана возможность приручения и дрессировки животных человеком. Но следует категорически отклонить мнение, что животные способны рассуждать, умозаключать и делать выводы, применять старый опыт в новых условиях. Этические критерии также чужды им. Они всегда стоят «по ту сторону добра и зла».

Животные, в том числе и слоны, обладают аффектами, которые могут находить себе параллели в человеческом поведении. Им ведомы любовь, ненависть, боль и радость. Они боятся наказаний и надеются на вознаграждение. Но это не имеет ничего общего с «благодарностью» в человеческом смысле слова. В науке о психологии животных существует весьма разумный принцип подыскивать для мотивировки их поступков наиболее простые объяснения, а не притягивать эти объяснения из человеческой практики.

Между тем на этот счет заблуждались не только в древности; в новое и новейшее время также было достаточно много лишенных здравого смысла суждений о слонах.

В Африке существовало еще до недавнего времени множество ложных представлений о сущности и характере слонов. В сообщении одного путешественника можно прочесть, что в районе Голубого Нила какой-то шейх, поля которого случайно уцелели от набегов слоновых стад, уверял его, будто слоны обладают чувством справедливости. Он сам якобы использовал это их чувство, вывешивая на полях во время жатвы охранные грамоты, которые уважались этими благородными животными.

В распространении всяких нелепостей о слонах повинны и европейцы.

Так, например, в середине прошлого века в Швейцарии знатоком-«зоопсихологом» выступал некий церковный советник, профессор, доктор Петер Шайтлин, который считал, что вообще нельзя провести грань между слоном и человеком. «Слон, — утверждал он, — осознает все: пространство, время, форму, цвет, звук, слово, обстоятельства, личность, друга и врага. Поэтому о слоне вполне можно судить так же, как о человеке, и относиться к нему, как к человеку, а посему он может быть идеальным слугой».

Существует предание о слоне, который во время марша батареи спас от гибели упавшего артиллериста, мгновенно приподняв колесо катившейся на него пушки. Неплохо придумано! Предпосылкой для этого поступка умного животного должна была бы быть мысль — какую опасность представляет для солдата колесо, но именно такой способности предвидеть ход событий мы и не можем предполагать у слона.

Даже в специальных книгах о слонах, написанных в прошлом веке, как, например, в книге англичанина Эндерссона «The lion and the elephant»,[14] наряду с интереснейшими наблюдениями содержатся и весьма сомнительные гипотезы. Так, Эндерссон сообщает, что однажды миссионеры, жившие в Эноне, копали ров, чтобы подвести в свои сады воду из реки. Когда работа еще не была закончена и ров еще не был наполнен водой, они услышали рев слонов и подумали, что один из них упал в ров. На следующее утро на дне рва они обнаружили следы слонов. Эндерссон предполагает, что пострадавший гигант был спасен своими собратьями и даже более того — члены какого-то настоящего «слонового комитета по оказанию помощи», кто лежа, кто на коленях, совместными усилиями осуществили эту спасательную операцию.

Что случилось в действительности, установить, конечно, трудно, но одно можно сказать с уверенностью: события не могли происходить так, как предполагал Эндерссон. Слоны ничего не предпринимают для помощи своим собратьям, попавшим в ров, и даже самки в подобых ситуациях не приходят на помощь своим детенышам (хотя бы путем утаптывания края рва), это установлено зоологами и директорами зоопарков совершенно определенно. Правда, такое наблюдение дало кое-кому основание заявлять, будто слоны «глупы». Но мы возразим на это, что «ум» слонов, их инстинктивный «ум», состоит в том, чтобы распознавать обычные опасности и избегать их. Ров находится вне сферы их естественного опыта, это человеческое «умничанье», которое им «не по разуму». Кто захочет, может обучить слонов стаптывать края рва. Сами же по себе они не в состоянии понять суть этой техники, и совершенно нелепо усматривать в этой их неспособности «недостаток ума».

С другой стороны, следует считать доказанным, что помощь слонов своим раненым собратьям возможна. Когда однажды Экли подстрелил в стаде самца, раненое животное сначала бросилось бежать вместе со всем стадом, но затем рухнуло наземь. Экли, забравшийся на постройку термитов, видел, как десять — двенадцать слонов при помощи хоботов и бивней упорно, но тщетно пытались поднять раненого товарища на ноги. Это наблюдение не единично. Очевидцем подобной картины был и Джонсон. В описанном им случае два слона стали по обе стороны тяжело раненного товарища, и тот, поддерживаемый ими, шатаясь, скрылся в лесу. Это поведение слонов заслуживает внимания, тем более что животные вообще не только не заботятся об отклоняющихся от нормы особях, особенно о больных и раненых, но преследуют их и даже убивают. Тем не менее слон в роли самаритянина также не может служить доказательством наличия «умственной жизни» у животных. Мы полагаем, что слонов побуждает совершать доброе и милосердное дело совсем не чувство морального долга, они помогают друг другу лишь в силу инстинктивного, не доходящего до их сознания стадного чувства, которое подсказывает им необходимость сохранять силу стада. К тому же взаимопомощь — отнюдь не общее правило у слонов.

Не следует также придавать значения рассказам, согласно которым прирученные слоны, как утверждает, например, англичанин Эмерсон Теннтен, проявляют «полное понимание всех событий», происходящих на их работе. О том, как прилежно они выполняют свою работу на лесопильных заводах и т. п., будет подробно рассказано в одной из следующих глав. Однако все это лишь результат дрессировки. Если же происходит какой-нибудь непредвиденный случай, слоны теряются и становятся беспомощными. Тем самым они показывают, что хотя и умеют образцово выполнять приказания своих хозяев, но не имеют ни малейшего понятия о смысле производимой ими работы.

Иногда можно наблюдать, что слоны пользуются неким подобием орудий. Так, например, они обвивают хоботом толстые ветки и достают этими ветками корм, до которого не могут дотянуться иным способом. Здесь, несомненно, имеется стремление достигнуть цели. Но при этом совершенно очевидно и то, что направление этой цели определяется весьма приблизительно и часто желанный предмет таким способом не только не подтягивается, а даже отталкивается.

У слонов сильная потребность время от времени чистить кожу. На воле они обычно трутся спиной (особенно после купания) о стволы деревьев. Но еще никогда не приходилось наблюдать, чтобы известные им весьма примитивные приемы употребления орудий распространились бы на использование веток и жердей для чесания спины.

Остается только добавить, что у нас не было бы оснований считать, будто у слонов имеется разум, даже если бы они с величайшим мастерством и, более того, с виртуозностью пользовались ветками в качестве орудий. Употребление животными орудий не доказывает наличия у них абстрактного мышления, ибо иногда даже самые низкоорганизованные существа используют в своих целях предметы окружающего мира. Например, муравьи-ткачи применяют свои ткущие личинки в качестве челноков, песчаная оса Ammophila утрамбовывает камешком песок, преграждающий путь в ее гнездо. Но кто поверит, чтобы такие действия, присущие всем животным данного вида, совершались ими с полным сознанием их целесообразности!

Умел ли Мампе рисовать?

В Берлинском зоопарке находился карликовый слон из Конго по кличке Мампе. Он умел пользоваться палкой и употреблял этот «инструмент» следующим образом: царапал палкой грунт, и на песке возникала неразбериха линий. Сторожа говорили: «Мампе рисует». Однако в высшей степени спорно, чтобы животное водило палкой по земле с намерением начертить какие-либо фигуры. Объяснить это скорее можно тем, что игра с палкой доставляла слону удовольствие, а линии являлись не обдуманным, а случайным и вообще незаметным для него побочным результатом.

Отрицать «рассудок» у слонов вовсе не значит отрицать у них способности сообщаться друг с другом (такая же способность имеется у пчел, муравьев и термитов). Исследователь Африки Штейнгардт сообщает, что однажды он подстрелил у водопоя слона-одиночку. Животное протащилось еще пять километров и рухнуло. С этого дня четыре стада, регулярно пользовавшиеся этим водопоем, перестали приходить к нему. Штейнгардт подчеркивает, что раненый слон не потерял ни капли крови. По мнению Штейнгардта, настороженность животных объяснялась не тем, что их испугал запах крови, а своеобразной «телепатической связью».

Другой исследователь Африки, уже упоминавшийся нами Мартин Джонсон, предполагает, что весьма жесткие волосы, растущие у слонов в ушах и ноздрях, служат им в качестве антенн, которые в состоянии посылать и принимать колебания. Это предположение вызывает у нас самые серьезные сомнения.[15]

Короткая или долгая память?

Память у слона обычно считается образцовой, и мы не собираемся здесь опровергать мнения, что он способен длительное время, возможно даже многие годы, помнить об определенных событиях, произведших на него особенно сильное впечатление. Однако надо отметить, что подопытные слоны не очень-то хорошо справились с задачей, когда потребовалось запомнить один из пяти ящиков, удаленных на равное расстояние, — а именно тот, в который только что или несколько секунд назад был положен корм. Приподнимать хоботом крышку ящика они привыкают, как правило, сразу. Когда же дело заключалось в том, чтобы найти нужный ящик непосредственно после приманивания, примерно три четверти всех опытов оканчивались неудачей. Даже самый короткий интервал немедленно ухудшал результат, а через пятьдесят секунд уже ни одно животное не могло припомнить нужный ящик. Извинением слонам служит прежде всего то, что на воле им в отличие от плотоядных животных никогда не приходится прятать и вновь находить свою пищу (она сама в неограниченном количестве просится им в рот). Следует учесть также, что спрятанный хлеб привлекает их значительно меньше, чем кусок мяса — волка, собаку или льва.

Однако на основании эксперимента с ящиком, как бы он ни был интересен сам по себе, нельзя еще сделать вывода о короткой памяти у слонов. Об этом свидетельствует другой опыт, при котором требовалось запомнить, что в бумажном мешке, лежащем всегда на одном и том же месте, было спрятано полбуханки хлеба. В процессе опыта выяснилось, что только одна самка даже через два дня помнила о находке, сделанной ею, и снова обыскала мешок. Остальные животные показали гораздо худшие результаты.

В другом случае испытывались комбинационные способности слонов. Они были посажены на цепь, прикрепленную к задней ноге, и таким образом ограничены в свободе передвижения. Перед ними клали несколько реек, передние концы которых можно было схватить хоботом. В противоположный конец одной из реек (каждый раз другой) вбивали гвоздь и на нем укрепляли репу. Одному из подопытных слонов никак не удавалось внушить, что именно он должен сделать. Другие же догадывались, что дело касается чего-то съедобного. Но и они только спустя длительное время сообразили, что лучше всего притянуть к себе рейку и снять с нее репу. Один слон, например, пытался засунуть себе в пасть всю рейку. Этот эксперимент служил также и для определения остроты зрения животных. Когда репа находилась на расстоянии двух с половиной — трех метров, они различали ее вполне хорошо. При расстоянии же от четырех до пяти метров результаты были значительно хуже.

«Мне цепь моя тяжка».

В художественной литературе нередко можно встретить упреки по адресу слона за то, что после приручения он с такой «бесхарактерностью» покорно служит своему поработителю — человеку и зов джунглей не находит в нем отклика. Английский поэт Киплинг рисует чувства слона, охваченного жаждой свободы и осознавшего «позор своего унижения», заставляя его произносить следующие прекрасные и полные достоинства слова:

Так, казалось бы, должен думать слон. Но нет, не слон так думает, а Редьярд Киплинг — поэт, а не зоопсихолог. Он полагает, что слоны способны думать именно так.

Поразительно, что прирученный слон не проявляет ни малейшей симпатии к своим только что пойманным собратьям. Мало того, при всех условиях, даже когда превосходство в силе явно на стороне этих животных, он выступает против них вместе с человеком, иногда оказывая человеку весьма основательную помощь в укрощении диких слонов.

Но самым убедительным аргументом против Киплинга служит тот факт, что прирученные слоны, выпущенные на волю или сбежавшие, явно не воспринимают возвращение в естественные условия как избавление, напротив, они не знают, что им делать со своей вновь обретенной свободой.

Свобода не манит слонов.

Однажды в Ару (бассейн Конго), со станции, где приручались слоны (о ней подробно будет сказано ниже), сбежала известная своей буквально овечьей кротостью самка Альберта. Розыски были безуспешны, найти Альберту не могли. Восемь дней спустя животное вернулось на станцию по доброй воле.

В другом случае хотели выпустить на свободу одного захромавшего самца. Но никак не удавалось заставить его покинуть станцию. Пытались даже выгнать его с территории силой, но каждый раз он вновь направлял свои стопы к входным воротам. В конце концов пришлось примириться с его хромотой и использовать слона в дальнейшем как наставника еще не прирученных животных.

В первоначальный период существования этой станции, когда она находилась в Апи, обычно в период дождей, длившийся четыре месяца, выпускали всех прирученных животных в лес. По имеющимся сведениям, встречи слонов в лесу со своими вольными товарищами вовсе не были трогательными, а, наоборот, довольно сдержанными. Вернуть слонов на станцию, в непосредственной близости от которой они постоянно пребывали, не составляло никакого труда, и они без всякого напоминания приступали к выполнению своих прежних обязанностей.

С точки зрения человека, несомненно, весьма странно выглядит картина, когда два слона, послушно подчиняющиеся человеческой воле, шагают один впереди, а другой позади, и между ними, дико и неистово сопротивляясь и тщетно пытаясь избежать неволи, идет третий, привязанный к ним канатами и шлеями.

Понимают ли прирученные слоны недостойность своего поведения? Не приходит ли им в голову мысль вместе со своим собратом вернуть утраченную свободу? Нет, все эти соображения так же мало свойственны слону, как и собаке, когда она защищает своего хозяина от нападения другой собаки.

Животные могут быть солидарны. Солидарность даже играет в их жизни выдающуюся роль. Но они не способны размышлять по поводу этой солидарности, они так же мало думают о ней, как и о ее противоположности — измене чувству общности.

Небольшое отступление.

В связи с этим пусть автору будет позволено сделать одну оговорку. Ему известно, что животные отнюдь не «маленькие люди» и к их действиям нельзя подходить просто с человеческими масштабами. Нельзя говорить, что змея (как вид) не «умна», а пчела (как вид) не «прилежна». На свете нет ни одного вида животных, за которым можно было бы с полным правом признать какие-либо человеческие качества.

Все виды животных таковы, какими они сложились в зависимости от окружающих их условий внешней среды и их жизненных потребностей. В целом их конституция всегда целесообразна. Но человеческие свойства не имеют к ним никакого отношения. У животного никогда не бывает человеческих мыслей, а действия его всегда направлены не на осуществление каких-либо идей, а на удовлетворение инстинктов.

Если же читатель все же иногда наткнется в этой книге на утверждение, что этот слон «добродушен», а тот «злобен», или на замечание, что львы и леопарды в противоположность «дружелюбным» жирафам — «бандиты с большой дороги», то это ни в коем случае не означает сползания на позиции решительно отклоненного нами антропоморфизма, то есть приукрашивающего действительность очеловечивания животных.

В таких случаях лишь подразумевается, что поведение тех или иных животных, если бы на их месте находился человек, должно было бы характеризоваться именно данным выражением.

Автор этих высказываний неизменно отдает себе ясный отчет в том, что животное никогда не может рассматриваться как добродушное или злобное, как дружелюбное или как убийца. Животные никогда не совершают поступков обдуманно, действия их всегда имеют в своей основе другие причины: биологическую предрасположенность, стремление удовлетворить инстинкт или использовать имеющийся опыт.

Автор настойчиво подчеркивает эти существенные оговорки, но, доверяя читателю и рассчитывая на его согласие, просит разрешить ему время от времени пользоваться для оценки поведения животных выражениями, применяемыми по отношению к человеку. Предосторожности ради он будет заключать их в стыдливые кавычки.

Воплощение мощи.

В заключение этой вступительной главы зоологического характера еще несколько слов о прошлом слона. Ведь слон, как и любое другое живое существо, имеет свою длительную историю развития.

Родоначальником слонов является живший в ранний третичный период праслон меритерий, именуемый так по месту обнаружения его останков — озеру Мерис в Египте. Этот предок современного слона был ростом даже меньше пони, но уже имел короткий хобот. Выглядел он примерно так, как в наше время выглядит тапир. В течение миоцена и плиоцена (подразделений третичного периода) развитие его шло по линии все большего увеличения размеров и привело к появлению мамонта.

В силу своей видовой самостоятельности мамонт не может рассматриваться как непосредственный доисторический предок слона, однако, без сомнения, он близок к нему и является его характерным предшественником.

Много тысяч лет назад мамонт исчез с лица земли, на которой он когда-то жил вместе с первобытным человеком, а также с доисторическими животными вроде бескрылой птицы динорнис, гигантского оленя, пещерного медведя и пещерной гиены. Но до сих пор слово «мамонт» продолжает служить в нашем языке символом мощи и гигантских размеров.

Однако следы существования мамонта на земле можно найти не только в этом отвлеченном представлении, которое составил себе о нем человек, но и в сохранившихся вещественных останках. Были обнаружены скелеты мамонта, например в Штейнгейме-на-Муре, и даже трупы с полностью (или почти полностью) сохранившейся мякотью. В этих случаях климатические условия были благоприятны и ледяной покров способствовал их консервации (как это наблюдалось в Северной Сибири).

Находки останков мамонта имеют свою историю, уходящую в далекое прошлое. Мы не станем касаться ее здесь. Но при одном описании такой находки покажем обстоятельства, которые сопутствовали ей, а также ее предысторию и ее результаты.

Однажды, примерно в период существования древнего пещерного человека, какой-то мамонт, обитавший в Северной Сибири, отправился на поиски корма. Попытка определить его вкус может показаться слишком смелой, но мы точно знаем, чем он любил лакомиться: тимьяном, лютиком и северным маком, ибо спустя несколько тысячелетий было определено, что у него в пасти находились остатки именно этих видов растений.

Итак, наш мамонт бродил по леднику, который протянулся на многие километры вдоль реки, именуемой ныне Березовка. Неожиданно гигант оказался жертвой несчастного случая. Он провалился в ледяную щель, сломал себе верхнюю часть правой передней ноги и отправился на тот свет так поспешно, что даже не успел прожевать пищу, которую запихнул себе в пасть.

Что открыл Тарабыкин во время охоты.

Миновали тысячелетия. В августе 1900 года вблизи места, где в доисторические времена произошел сей несчастный случай, охотились ламуты.[17] Один из них, по фамилии Тарабыкин, вместе со своей собакой выслеживал лося. Но собака вдруг повела себя странно. Она приблизилась к смерзшейся массе земли, которая сместилась из-за происшедшего недавно оползня. Ее внимание, по-видимому, привлек труп какого-то животного, выступающий из-под земли. Тарабыкин внимательно оглядел сделанную собакой находку. Он различил колоссальную голову с огромным носом и бивнем. Собака уже предвкушала хорошую поживу, но хозяин ее почувствовал что-то неладное. Не решившись притронуться к трупу, он продолжал охоту. На другой день он рассказал об этом странном случае двум своим товарищам. Те оказались не столь боязливыми. На следующее же утро они вместе с Тарабыкиным возвратились на место находки. Труп животного выглядел точно таким, каким описал его Тарабыкин, и они тоже с удивлением разглядывали его. Особенный интерес вызвал у них только высовывающийся из земли бивень, ценность которого была вполне очевидна. Ударами топора они отделили его от головы. Две недели спустя в Нижне-Колымске, недалеко от Северного Ледовитого океана, трое ламутов выменяли этот бивень на товары. Их партнером по сделке был казак, которого в свою очередь заинтересовало, откуда этот бивень. Он слыхал, что Петербургская академия наук выплачивает большие премии тем, кто находит останки мамонтов, и не прочь был получить такую премию. Поэтому он отправился с охотниками на место находки, убедился там, что их сообщение правильно, и известил об этом власти.

Вскоре Петербургская академия наук направила туда экспедицию. Кроме двух русских в нее входил и один немец — штутгартский палеонтолог Пфиценмейер. В течение шести недель ученые вели раскопки. Мясо, которое они извлекали из ямы, имело темно-красный цвет и, пока было заморожено, выглядело очень аппетитно. Когда же оно оттаяло, то сразу стало дряблым и серым и начало распространять отвратительный аммиачный запах. Не приходится удивляться, что палеонтологи отказались изжарить из него шницель, как бы ни велико было искушение похвастаться, что хоть раз в жизни ел жаркое из мамонта. И все-таки в Северной Сибири нашлись тогда два живых существа, которым мясо доисторического животного пришлось по вкусу. То были собака экспедиции и сойка, которая совершенно неожиданно села на голову собаке и стащила у нее лакомый кусочек.

Результаты раскопок — тысяча килограммов останков мамонта — были затем погружены на десять саней и проехали шесть тысяч километров пути в тогдашний Петербург, где их выставили в Зоологическом музее Академии.

Как выглядел мамонт?

Каков был внешний вид мамонта? Совсем не такой «мамонтоподобный», каким мы представляем его сегодня, когда слышим это слово. Рост березовского мамонта был 2,8 метра и длина от кончика бивня до первого хвостового позвонка — 4,05 метра, длина бивня — от 2 до 2,5 метра, весил бивень 100–125 килограммов. Размеры и вес вполне внушительные! В общем плейстоценовый мамонт по величине и весу в среднем превосходил современного слона, однако же различия между ними не слишком значительны. Все тело его и даже хобот были покрыты густой длинной шерстью ржавокоричневого цвета. Она служила великолепной защитой от холода. Мамонту не приходилось мерзнуть и при 30–40 градусах ниже нуля. Уши у него были меньше даже, чем у индийского слона, а бивни более загнуты.

Родство между мамонтом и индийским слоном бесспорно доказано анализами крови.

Остается еще выяснить, почему мамонты не живут в наши дни. Что касается южных районов, можно предположить, что причиной гибели этих гигантов были преследования, которым они подвергались со стороны доисторического человека. Красноречивыми свидетельствами огромных масштабов охоты на мамонта служат бесчисленные стойбища охотников, обнаруженные в Чехословакии, Польше и в южной части Советского Союза. Доисторические люди охотились на мамонта при помощи копья и гарпуна, они устраивали также ямы-западни. Истребление мамонта закончилось примерно пятнадцать тысяч лет назад. Древние находки свидетельствуют о том, что с этого времени оружие охотников изменилось и важнейшим объектом охоты стал северный олень, особенно распространенный тогда в Средней Европе. В северных районах причиной исчезновения мамонтов было, по-видимому, обеднение флоры, приведшее к оскудению их питания.