Книга Предтеч

III

Ночью воображал себя в Древнем Египте. Как бы я и чего там устроил. Во всяком случае — научил бы их летать: ткани они делали классные, а клей я бы сгондобил из кое-каких моллюсков, обжечь дерево на каркас — мелочь, а на планере я умудрился попробовать, — через Владьку, и у меня как-то сразу получилось. И женщины с широкими лбами и глазами цвета темного масла, в ослепительно белых, прозрачных одеждах… И я учу жрецов выращивать кристаллы и делать лазеры. Кстати, надо будет посмотреть производство стекла: при их солнце несколько хороших зеркал современного типа вполне могут заменить любую печь. И пустыня… Интересно, почему это я люблю мечтать о сухих степях, плоскогорьях и пустынях? Наверное, потому что там мало людей, и каждый поэтому велик, силен, сильнее всех и поэтому уверен в себе. Настоящий владыка, не боящийся действовать. А у нас каждого теснят все, так теснят, что почти ничего не остается.

Сегодня Кырь Пырь опять приставал, чтобы я участвовал в какой-то зональной олимпиаде. Спросил — зачем? А он уткнул нос в землю и начал бубнить что-то такое про честь школы. Я не то хотел спросить, я хотел знать, — ему-то зачем? Да ведь разве спросишь? Чтобы он мог гордиться своим учеником? Да какой я ему ученик, это даже не смешено. И ему было бы смешно даже и помыслить тако, не будь он начисто лишен чувства юмора. Ладно. Будет ему олимпиада. На перемене я что-то задумался о нем и его носе и сам не заметил, как нарисовал на него саржу. Сперли. Теперь боюсь, как бы ни выкинули с ней какую-нибудь глупость.

Танюша сегодня увидела меня, замычала, вроде бы как сказать хотела чего-то сказать, а потом язык высунула как-то так, набок. Он у нее большой, толстый и вроде бы во рту не помещается. Вот говорят полная идиотия, никого не узнает и узнавать не может, а мне все-таки кажется — меня узнает, дрожать начинает и руки ко мне тянет. Ну, как раз обделалась к этому времени порядочно, и хорошо: скорее всего, хоть второго раза не будет. Обмываю ее, а сам думаю, — вот уйду в армию, что с ней-то будет? Ну, у меня родители неплохие, мать нервная правда, но Танюшу в больницу для психохроников все равно не сдает. Отец… Отцу все равно, он денег заработает, пропьет процентов десять, не больше, — и чтоб его дома не трогали. Только не получается у них: обмыть-то обмоют, а только разве разотрут, как положено, чтобы не подпревала и пролежней не было? Она же толстая…

Вот меня спрашивают, — не противно ли. Жалеть начинают. Так я либо отмалчиваюсь, либо разговор на другое перевожу. Зачем объяснять людям, если все равно не понимают? Что она беспомощная и глупая, так это ее еще жальче. Не будь Танюши… Не знаю даже, что было бы. Плохо б было. Но это все только праздные разговоры и мои чувства, а по-настоящему я бы полжизни отдал, чтобы ее вылечить. Да вот только как? Ум-то не вставишь… Иной раз хочется "вправить" его Танюше. Знаете? Барахлит какой-нибудь контакт в телевизоре, а изображения в нем нет, толкнешь — появляется. Вот и с ней мне представляется какой-то диковинный толчок, чтобы разом вложить в нее разум. Глупо, конечно, но есть в этом что-то, непременно есть. И приходится заниматься детскими игрушками вроде олимпиады. Кстати, об игрушках: видел сегодня в книжном "Многомерные игры и теория множеств" сочинения неких Ф.Бруони и К.Смитлофа. Вот это да! Вот бы что купить, да где два десять возьмешь? Придется еще пару дней проторчать в магазине, дочитать.

Прочитал "Генриха IV". Это — да! Не сравнить с позорной "Королевой Марго" — о тех же приблизительно временах. А сила его, короля этого, была в том, что он во всех своих измерениях жил вовсю, и они обогащали друг друга. А теперь оставят что-то одно, а остальное засушат, и потом им скучно. Либо глупые, либо ленивые, а если ум есть, то все на свете им "зачем?" Не умеют жить, чтобы радоваться, чувствовать радость и, в то же время, уметь ее добиваться. Почему не жить, как Генрих IV? Он же не потому четвертый, что Генрих, а Генрих потому, что четвертый. Но я тоже так никогда не смогу: он любил женщин просто так, не задумываясь, он это или Тот Самый Инструктор. Нет, дело не в том, что во мне этого нет, — есть, да еще как! Уже с год или поболее того начало ночи стало для меня настоящим кошмаром. Тот Самый старается и ко мне приложить свои правила, а я не хочу быть пешкой в чужой игре. Достаточно с него уже того, что приходится стареть и умирать. В Генрихе же на редкость счастливо уживались фигурка в руках Того — и сам Генрих. Противостоять Тому Самому прямо — бесполезно. Это все равно, что упереться в лоб прущему на тебя танку и пробовать его таким способом остановить. Остается обманывать, переводить эту силу в мысли, выдумки, проекты пока… Пока хватит сил. Я признаю силу Того, нет ничего глупее, чем не признавать силу, но считаю унизительной ей подчиняться. Он будет врать, он будет шептать: "Она не такая, она чистая, ей все это чуждо." — и словам этим верить нельзя, как словам Батыевых полководцев. Я все время чувствую Его присутствие, и порой мне кажется, что чувство это звучит неслышимыми словами, а я спорю, спорю, спорю с ним… Вот хотел написать глупость, что дорого-де заплатил бы, чтобы избавиться от Его власти, хотя знаю получше других, что вся без исключения сила наша коренится в древнем зверстве, и все пресловутое творчество наше есть, в конце концов, концентрированное выражение любви, — а это суть его силы и власти. Как счастлив, наверное, тот, кто, с одной стороны, способен сильно мыслить, а с другой — свободный от всех этих посторонних, никчемных, неразрешимых вопросов, что смыкаются в сплошной круг. И, — вот беда-то! поговорить не с кем, а чувствую, что башка может взорваться, как перегретый котел, так гудят в ней рои вопросов.