Книжный магазин «Альтист»

За три месяца

Из динамика серебристой коробки магнитофона «Весна 202» хрипел голос Цоя:

«Дальше действовать будем МЫ!» — подпевая Виктору Робертовичу Коля Леонидов поправил массивные очки и скользнул дальше между торговых рядов рынка. Правда, замечательного шелестящего плаща на нем не было. Во-первых, потому что лето кончилось только вчера (хотя легкий накрапывающий дождик и намекал, что первый день осени — все же осень), а во-вторых — потому что плаща у него не было. Правда, этот факт его если и расстроил, то совсем чуть-чуть. Зато есть модная куртка, джинсы (пусть «техасы»), кеды, студенческий билет в кармане, место в общежитии и вся жизнь впереди!

Радость от того, что его приняли, уже немного поостывшая, вновь выплескивалась в кровь, горяча ее и опьяняя Колю.

Он студент! Не школьник, самостоятельная личность! И пусть самостоятельная личность завтра едет на картошку, зато как студент!

Ведь студенты — это здорово! Это молодость! Это сила! Именно они, студенты, придут на смену замшелому, затянутому паутиной старичью и покажут им…!

Что именно покажут, Коля пока не определился, но определенно ощущал в себе силы горы свернуть и вверх ногами перевернуть. А пока… Пока что ему хотелось найти какую-нибудь интересную книжку, чтобы было то почитать вечерами «на картошке».

Вокруг кипела и бурлила рыночная жизнь, расцветшая после законов об индивидуальной трудовой деятельности и кооперации. Не то, чтобы Коля следил за всеми новшествами, но его отец, МНС в одном из ленинградских НИИ, часто обсуждал новости перестройки со своими друзьями. Волей-неволей, окажешься в курсе. Впрочем, сам новоиспеченный студент был вовсе даже не против новшеств. Может, комсомольцу и не стоило бы одобрять частнособственнические устремления отдельных граждан Советского Союза, но, во-первых, подобное даже сам Ленин во времена НЭПа одобрял, а во-вторых — стало гораздо проще купить то, что хочешь, не гоняясь по всем магазинам и знакомым за приличной вещью.

Правда, качество этих самых вещей на рынке… Как называла это мама, детский врач «Caveat emptor», что в переводе с чеканной латыни означало — «Качество товара — на риске покупателя».

Вот, например…

— А что это у вас за мех? — озадаченно щупала воротник у куртки тетенька в тяжелом черном пальто.

— Так волк же! — белозубо улыбался продавец.

— Что-то он в рыжину отдает…

— Так из красного волка же. Редкая зверюга, только в Красной книге есть. И вот у меня.

— И в какую цену?

— Триста рублей.

— Ох…

Да и цены кусались, как те самые редкие красные волки.

Кол вывернулся из одежных рядов и уже знакомой дорогой — он предусмотрительно заселился в общежитие за неделю и обследовал все окрестности на предмет важных мест. Как-то: книжные магазины, библиотеки, книжные развалы…

Ага, вот и они.

На столах, сколоченных из досок, разложенных туристических столиках и просто на ящиках, застеленных газетами, лежали книги, книги, книги. Колины глаза разбежались, собрались обратно и он нырнул в пучину книготорговли в поисках Той самой которая скрасит ему вечера. Речь о книге, конечно. Потому что больше колины вечера никто не скрашивал. Еще ни разу. Пока. Ведь он же — Студент!

Толстые потрепанные учебники…

Тонкие, отпечатанные на плохой бумаге переводы зарубежной фантастики…

Разноцветные книги «Библиотеки фантастики и приключений», к сожалению, уже все Колей прочитанные…

Книги «Альтист»…

А? Льтист?

Коля читал «Альтиста Данилова», но книжки, веером лежавшие на солидной торговой стойке, выгодно отличавшейся от своих соседок основательностью и даже некоторой монументальностью, пестрели разномастными заголовками.

Вот, например, эта. Автор — какой-то Аркадий Новинский, книга — с забавным названием «Кушайте пирожные». А на бумажной желтоватой обложке — никаких пирожных, хитро ухмылявшийся человек с бородой как Эдварда Тича (почему-то именно такая ассоциация возникла) поднимал бокал с шампанским, второй рукой обнимая томно изогнувшуюся девицу.

— А при чем здесь пирожные? И… альтист? — спросил Коля у продавца, длинные седые волосы которого свисали из-под обвисших полей черной шляпы.

— Пирожные — потому что это последнее, что предложили Григорию Распутину. Слыхали про такого?

— Конечно, — Коля не стал упоминать, что он узнал о существовании Распутина только после прочтения романа Пикуля «У последней черты». — У вас исторические романы?

— Альтернативно-исторические.

— Это как?

— Это жанр фантастики — альтернативная история. Сокращенно — альт. ист. Альтист.

— Ааа… как это?

— Ну вот вы читали, к примеру «Янки при дворе короля Артура»?

— Конечно.

— Ну вот, значит, имеете некоторое представление о жанре. История, в которой человек из нашего, современного — продавец почему-то усмехнулся — времени попадает в прошлое и меняет историю так, что она идет по другому пути.

— Но у янки же не получилось…

— Он пытался, — серьезно сказал продавец, — и у некоторых героев моих книг — получается.

Он взял в руки книгу про пирожн… тьфу, про Распутина.

— Вот в этой, например, человек оказался в теле Григория Ефимовича за несколько минут до его гибели. И сумел выжить. После чего начал свои похождения, так сказать, от его имени. Прямо авантюрный роман получился. Не желаете?

Коля на секунду зажмурился, представляя, что бы он сделал, оказавшись в 1916 году. Примкнул бы к большевикам, конечно. Революция, Гражданская, боевой восемнадцатый год — романтика… Не то, что сейчас, когда вся твоя жизнь — да и жизнь всей страны — известна на много лет вперед. Не, это, конечно, хорошо… Но скучно.

— О чем задумались? — вежливо улыбнулся продавец.

— Да так… О том, что бы я сделал в прошлом.

— Вы? — продавец прищурился, — Скорее всего ничего.

Коля обиделся.

— О, нет, нет, — замахал руками старик, — я вовсе не имел в виду, что вы стали бы в прошлом совершенно бесполезным. Умный и толковый человек смог бы дойти до степеней известных. Я хотел сказать — изменить историю вы бы точно не смогли.

Коля, раздувшийся было от гордости при словах «умный и толковый», обиделся повторно:

— В истории известны точки бифуркации. Воздействие на которые могло бы повернуть колесо истории в нужную сторону…

— В нужную? — каким-то нехорошим голосом произнес продавец, — Полагаете, сейчас она свернула в какую-то ненужную сторону?

— Нет-не-нет, сейчас она как раз пошла туда куда надо — из скучного застоя мы рванемся вперед, к коммунизму, осталось всего лет 12 — в новое тысячелетие мы вступим уже при коммунизме.

— Новое тысячелетие начнется в 2001-ом году, — хмыкнул продавец.

— Ну, значит, тринадцать, — покладисто согласился Коля, — Но ведь есть вещи, которые в прошлом просто необходимо изменить!

Продавец вздохнул:

— Например?

— Сталинские репрессии, — вообще-то Коля хотел сказать «Великая отечественная война», но, видимо, отцовские разговоры все-таки повлияли.

— Репрессии?

— Да, точно! — услышанное от отца, по телевизору, прочитанное в «Огоньке», в других журналах и газетах — все это привило Коле стойкое убеждение, что репрессии при Сталине — самое плохое, мерзкое, отвратительное, что вообще только может быть в истории.

— И на какие же «точки бифуркации» — продавец изобразил пальцами галочки, прямо как в американских фильмах на видике — вы будете воздействовать?

Коля задумался, но журнал «Огонек», вернее, недавно прочитанная в нем статья, снова пришли на помощь:

— 1 декабря 1934 года. Убийство Кирова, — уверенно произнес он.

— Да?! — озадачился продавец, — Почему?

— Ну как почему? Киров был главным конкурентом Сталина, именно поэтому его и убили…

Студент осекся и посмотрел на продавца. По возрасту тот вполне мог оказаться современником тех событий, а некоторые старики почему-то не любили, когда при них плохо говорили о Сталине. Другие не любили, когда говорили хорошее, но те-то понятно почему.

Странно, но возраст продавца книг не определялся. То казалось, что он — глубокий старик, чуть ли не восьмидесяти-девяноста лет и вполне мог застать живым и здоровым не то, что Сталина — Николая Второго. То в следующую секунду он выглядел максимум лет на пятьдесят, так что и войну мог встретить только мальчишкой.

— Спасти Кирова, значит, хотите? А уверены, что получится?

— Д-да…

Коля отступил на шаг. Маленький такой шажок. Ему показалось, что от продавца повеяло холодом. Глупость, конечно, это просто набежала тучка. Иначе почему вокруг так потемнело?

Он оглянулся.

Мама…

Всё вокруг замерло. Всё и все. Как будто он оказался внутри застывшей черно-белой фотографии. Единственный сохранившийся участок цвета и движения — это он, продавец и прилавок.

— Получится, значит… — продавец улыбнулся. Зловеще и даже пугающе. Казалось, что его рот состоит из одних острых клыков, — Может, подготовится к путешествию хочешь?

— К-какому путешествию?

— В прошлое. В 1934 год. Кирова спасать.

Продавец встал и навис над Колей. Так, как будто роста в нем было метра три, не меньше.

— Я готов. Я все помню: 1 декабря, Смольный, Николаев…

— Точно больше ничего не хочешь узнать?

Коля чувствовал, что задыхается, но понимал, что из этой странной, страшной, невозможной ситуации, в которой он оказался, будет только один выход — вперед в прошлое.

Спасать Кирова.

Никто за язык не тянул.

Да и что там готовиться-то?

— Нет. Я готов.

— Ну что ж. Смело. За смелость — три месяца форы.

Глаза старика свернули серо-стальным отблеском.

Коля шарахнулся.

Гудок!

— Глаза разуй, тетеха! — выругался водитель автомобиля, под колеса которого чуть не угодил мальчишка-студент, поправил кепку и поехал дальше.

Коля ошарашенно проводил взглядом этот самый автомобиль. Черный чуть запыленный кузов, выгнутые крылья над колесами, глазастые фары, не утопленные в корпус, а торчащие, как глаза у лягушки. И самое главное — откидной верх! Последний раз он видел такой автомобиль только в «Кавказской пленнице». А здесь…

Все…

Автомобили…

Были…

Такими…

Коля ошарашенно проводил взглядом вокруг.

Редкие старинные автомобили. Квадратные трамваи. Люди в кепках, сапогах, военной форме. Красноармейцы в буденовках. Школьники в фуражках и с блестящими пряжками ремней.

Он действительно в прошлом.

И он должен спасти Кирова. И вернуться назад.

Правда, возвращения ему никто не обещал, но он чувствовал, что выполнение задачи поможет ему вернуться.

Наверное.

Мимо по тротуару быстро прошел невысокий широкоплечий человек в сапогах и гимнастерке. Коля задумчиво проводил его взглядом.

И похолодел.

Три месяца форы. Это значит, что сейчас — 1 сентября 1934 года. С одной стороны — у него есть время на подготовку спасения. А с другой…

Ему нужно где-то жить, что-то есть, иметь хоть какие-то документы… А он понятия не имеет, как это все раздобыть.

Больше того — он даже не помнит, как Киров выглядит.