Книжный магазин «Альтист»

Это были семидесятые

Магазин стоял на месте, где всегда находился лишь пустой, огороженной низкой железной оградой, газон. Иногда здесь появлялись люди с линейками и теодолитами, говорившие, что собираются построить здесь часовню, памятник или торговый центр, но люди эти, замерив все и вся, неизменно пропадали, а газон оставался на своем прежнем месте, зажатый между двумя пешеходными дорожками, с четырьмя старыми липами по углам.

И вот сегодня ограда исчезла, а в центре бывшего газона находилось круглое кирпичное здание, со стеклянными витринами и высоким крыльцом, полукругом охватывавшим магазин.

Да, магазин. Над двустворчатыми дверями красовалась вывеска «Книжный магазин „Альтист“». Чтобы неграмотные люди не ошиблись и не посчитали строение храмом неизвестному богу, слева от название было стилизованное изображение раскрытой книги. А справа — рисунок скрипки. Видимо, автор вывески целью помочь неграмотным особо не задавался.

Дмитрий Павлов, остановившийся у нижней ступени крыльца и потиравший в недоумении подбородок, задумчиво оглянулся. Он мог бы поклясться, что еще вчера на этом месте был все тот же газон, с пустой пивной бутылкой почти точно в центре. Нет, он человек, конечно, не особо наблюдательный, да и последние дни был занят по службе, но все ж таки должен был заметить хотя бы следы стройки. Или нет?

Он оглянулся еще раз. Прохожие невозмутимо шагали туда-сюда по истертому асфальту, некоторые скользили безразличным взглядом по магазину, но удивления не выказывал никто. Пожав плечами, Дмитрий решил, что работа загрузила его все-таки слишком сильно — магазин не заметить, ну надо же! — и поднялся по ступенькам. Просто так, из любопытства.

Прозвенели колокольчики на двери, Павлов осторожно проскользнул внутрь.

Магазин действительно был книжный: по радиусам круглого помещения выстроились стеллажи с книгами в ярких обложках. над стеллажами виднелись непонятные таблички «40-е гг», «XIV век» и тому подобное. Навряд ли год выпуска книг…

— Добро пожаловать в магазин «Альтист».

Дмитрий вздрогнул. В центре магазина за полукруглым прилавком стоял старичок-продавец. Невысокий, сухощавый, с узкой полоской шкиперской бородки, в непонятном черном облачении — то ли халат, то ли пиджак такой — улыбающиеся глаза прятались за стеклами очков в тонкой стальной оправе.

— Здравствуйте, — Павлов улыбнулся. Работа пресс-атташе — то есть специалиста по связям с общественностью — быстро вырабатывает привычку быть симпатичным.

— За чем-то конкретным или так, из любопытства?

— Да… Если честно, просто из любопытства. Вы здесь давно работаете?

— Первый день, — старичок улыбнулся настолько доброжелательно, что у Павлова недостало сил спросить, давно ли тут стоит магазин.

— Музыкальной книгой торгуете? — оглянулся он.

— Почему музыкальной?

— Ну как же… Альтист.

— Ах это… Это не от названия музыканта. Это сокращение. «Альт. Ист.» Альтернативная история. Наш магазин специализируется на произведениях в этом жанре.

Ах, это… Павлов огляделся. Читал он не очень часто, да и фантастику не уважал, но и в этой куче могли попасться жемчужины.

— Да вы походите, посмотрите, — приглашающе повел рукой продавец — Не думаю, что такой солидный человек станет убегать с украденной книгой.

Дмитрий прошел вдоль стеллажей. Мелькали и известные фамилии — Де Камп, Кунц — и менее известные, и совсем незнакомые, видимо из многочисленной плеяды «попаданцев». Разве что порядок размещения был несколько странным.

— Простите, а что эти таблички означают? Не год же выпуска?

Павлов стоял у стеллажа с табличкой «XX-Х вв до н. э.»

— Нет, конечно, — улыбнулся продавец, — Год, в котором происходит действие книги.

Дмитрий обвел взглядом стеллажи и улыбнулся. Самое многочисленное скопление ярких обложек светилось под табличкой «40-е гг», видимо, здесь скопились любители поучить Сталина. На полке с табличкой «90-е гг» сиротливо лежали две книги.

— Я смотрю, в девяностые никто особо не торопится, — пошутил он, — всего две книги.

— Да и те, — старик неслышно скользнул стеллажу и аккуратно убрал помянутые книги прямо из-под пальцев Дмитрия, — случайно сюда попали. Не торопятся, вы правы. Был один автор, да, возлагал я на него определенные надежды, но увы, увы… Его книги здесь не будет. Хотя чем плохо время?

— Просто в девяностые спасать страну уже немного поздно.

Старик задумчиво снял очки и протер стеклышки:

— Простите? Если не ошибаюсь, в девяностые годы Россия еще существовала.

— СССР уже распался. Я имею в виду СССР спасать уже поздно.

Старик задумчиво посмотрел на Дмитрия поверх очков. Глаза были не по стариковски яркими, хотя и неопределенного цвета.

— А вы считаете, СССР надо было спасать?

— А вы считаете, что нет?

Большинство знакомых Дмитрию стариков были бы не против того, чтобы вернуться в СССР.

— Вот скажите, какой была жизнь во времена вашей молодости?

— О, — взгляд продавца затуманился воспоминаниями, — во времена моей молодости жизнь была просто дикой. Но мы ведь говорили об СССР?

— Совершенно верно. Вот, скажем, вы. Хотели бы вы чтобы сейчас продолжал существовать СССР?

— СССР? Простите, какой СССР?

— Что значит «какой»? Их что, было два?

— Ну, как минимум, шесть.

На мгновение Дмитрию показалось, что старик перечитал ассортимент своего магазина.

— Простите, — осторожно спросил он, — как шесть?

— Ну давайте посчитаем.

Продавец принялся загибать пальцы.

— СССР двадцатых годов — раз. НЭП, восстановление страны, разгул преступности.

СССР тридцатых — два. Коллективизация, индустриализация, создание мощной армии, в то же время — репрессии.

СССР сороковых мы пропустим, как вызванный войной.

СССР пятидесятых — три. Зарождение этакого имперского величия, шпиономания, разгар холодной войны.

СССР шестидесятых — четыре. Оттепель, падение авторитета, бесконечные реформы.

СССР семидесятых — пять. Застой, но в то же время — разрядка.

СССР восьмидесятых — шесть. Перестройка, гласность, сухой закон, кооперативы.

Шесть. Шесть совершенно различных стран. И это мы с вами не стали рассматривать более мелкие временные отрезки. Согласитесь, СССР первой половины пятидесятых и второй половины имеют значительные отличия. Так же как и СССР первой и второй половины восьмидесятых. А если вспомнить еще представление об СССР в других странах, как о государстве, где царит вечная зима и все население живет в концлагерях за колючей проволокой…

Старик лукаво улыбнулся:

— Так какой из этих СССР-ов вы хотели бы видеть сейчас?

Дмитрий потер подбородок:

— Ну, если вы так ставите вопрос… Наверное, СССР шестидесятых. При условии определенных изменений, конечно.

— А без изменений? — раздраженно вопросил продавец — Почему всем непременно хочется внести какие-то изменения? И, самое главное — почему всем кажется, что их изменения непременно сделают жизнь лучше?

— Потому что сделать хуже уже сложно, — Дмитрий улыбнулся, но внутренне ругал себя за то, что ввязался в этот спор.

— Хуже, значит… То есть, вы предпочли бы, чтобы сейчас был СССР шестидесятых, разумеется, с поправкой на технический прогресс?

— Ну, почему бы нет. Только реформы обязательно. Иначе не доживет.

— Почему?

— Ну, он не дожил.

— Вам не приходило в голову, что СССР прекратил существование именно тогда, когда его начали изменять к лучшему? Знакомо ли вам выражение «Si non confectus non reficiat»? «Не чини то, что не сломано».

Выражение показалось смутно знакомым.

— Кто это сказал?

— Человек, который кое-что понимал в реформах. Дело в том, молодой человек, что многочисленные реформы, проводимые одновременно, как правило, никогда не приводят к тем результатам, которые планировались.

— Это еще почему?

— Потому что каждое серьезное изменение имеет как минимум одно непредсказуемое последствие. Два изменения, проводимые одновременно — уже четыре таких последствия. Потому что непредсказуемые последствия накладываются друг на друга и эти самые последствия множатся и множатся…

— Намекаете на перестройку? Так она прошла тогда, когда СССР, по вашему выражению, уже сломался. А вот, скажем, в шестидесятые еще не поздно…

— Ну да, ну да… Вот, значит, как вы думаете… Ну что ж, сходите и посмотрите на положительные последствия перестройки в шестидесятых.

Дмитрий заморгал:

— Что значит, «сходите и посмотрите»?

— Выйдите за дверь. Там сейчас как раз 15 июля 1975 года.

Павлов оглянулся. Честно говоря, сказать, что там, за дверью, вообще за пределами магазина, было очень сложно: стекла и в дверях и в витринах были рифлеными, в мелкий квадратик. Так что для находящегося внутри мир снаружи состоял только из цветных пятен.

— Выйдите, выйдите… — поощряюще кивнул старик-продавец, — Походите, посмотрите. Может тогда ваше мнение несколько изменится.

А вот это — правильная идея. Выйти и идти, идти… Подальше от магазина с ненормальным продавцом.

Колокольчики прозвенели еще раз. Дмитрий сбежал вниз по ступенькам, увернулся от бежавшего куда-то прохожего и остановился. Что-то было не так. Что-то в окружающем мире изменилось…

Он оглянулся.

Магазина не было. Вообще. За спиной расстилался все тот же пожухлый газон.

Магазина не было.

Павлов полез в карман за платком, чтобы утереть внезапно выступивший пот.

Платка не было.

Не было телефона, не было ключей от машины… Кошелек…

Кошелек был.

Дмитрий раскрыл его и подхватил вылетевшую карточку. Белый прямоугольник глянцевого картона. С надписью сверху «Альтист». Больше никаких надписей…

Надпись появилась.

Надпись исчезла.

Павлов бросил карточку на землю, как будто она внезапно раскалилась.

«Бред. Бред. Бред. Но…»

Он оглянулся.

Это были семидесятыые.

По улице, видневшейся между деревьями, катился редкий для десятых годов поток автомобилей, ПОЛНОСТЬЮ состоявший из автомобилей шестидесятых-семидесятых годов.

Причем наполовину автомобили были иномарками.

«Ну раз я в семидесятых… — бредовая невозможная ситуация взбурлила кровь, наполняя голову бесшабашным веселым азартом, — походим, посмотрим…»

Он зашагал по дорожке. Взгляд отмечал все новые и новые признаки того, что это — семидесятые и признаки того, что это — НЕ ТЕ семидесятые.

Одежда чуть более яркая, чем помнилось из детства — Дмитрий родился как раз в 75-ом — чуть более смелые одежды, короче юбки, глубже вырезы, прозрачнее платья, больше джинсов и косметики.

На углу, где дорожка выходила на тротуар улицы 7-ого Ноября, сидел прямо на асфальте хиппи. Типичный такой хиппи, в холщовой одежде, с бисерными фенечками на запястьях, с повязкой-хайратником, удерживающей длинные сальные волосы. Хиппи тихонько наигрывал на гитаре что-то из битлов.

«Пока неплохо. Одежда получше, свободы побольше, менты хиппарей не трогают…»

Проходивший мимо хиппи коп только погрозил ему дубинкой…

Коп?!

Дмитрий заморгал. Ну да, по тротуару важно вышагивал типичный такой американский коп, в синей форме, в многоугольной фуражке, в темных очках. в руках он покручивал дубинку-тонфу.

«Оккупация?» — закралась в голову нехорошая мысль. Что если проклятый старик — неважно, маг он, демон, или инопланетянин — забросил его в такое время, где страна оккупирована Америкой?

Павлов лихорадочно закрутил головой, ища признаки того, что он по прежнему в свободной стране.

Мать!

Вывески магазинов, яркие, но все как одна — по-английски. Те, что на русском — намертво впечатанные в стену советские «Булочная номер 3» и «Промтовары».

Машины на улице — иномарки. Надписи на одежде прохожих — английские. С глухим рыком прокатил типичный байкер — на огромном хромированном мотоцикле, в коже, лохматый и бородатый.

Спросить? Что-нибудь… Хоть что-то! А на каком языке?

Дмитрий прислушался.

— На дачу нужно поехать, картошку копать, — поймал он обрывок разговора двух тетенек лет сорока.

Уф… Хотя бы по-русски говорят.

— Вы не подскажете, — обратился он к прохожему парню, — как пройти в библиотеку?

— Улица Липовая, дом 7, - буркнул тот и зашагал дальше. Странный тип: длинные волосы, стянутые в хвост, болтающийся из стороны в сторону, одет в брезентовую робу и штаны защитного цвета, похожие на те, что носили сварщики, но со множеством карманов. На левом запястье позвякивал стальной браслет-цепочка, на правом рукаве шеврон — на черном поле скрещенные паяльник и интеграл.

Странный тип…

Улица Липовая, значит, дом семь… Хорошо. Плохо то, что в городе не было Липовой улицы. А библиотека находилась в доме номер семь, но на улице Кирова.

«Переименовали, что ли?»

С библиотекой пока неясно, но Дмитрий наметил и другую цель: газетный киоск. Вот скажем…

Павлов остановился.

В 2013 году в этом месте на улице стояла церковь. Вернее, стояла он там уже лет сто, возведенная, если Дмитрию не изменяла память, к трехсотлетию дома Романовых. Церковь стояла при большевиках, попеременно превращаясь в овощехранилище, музей, склад и просто заброшенную постройку, дожила до современности, была отреставрирована и запущена в действие.

Здесь ее не было.

Было пустое место, с кучами кирпичного боя, обнесенное покосившимся забором. Перед забором стоял дощатый киоск ярко-желтого цвета.

О, киоск.

К разочарованию Павлова, газет в киоске не было. Больше всего он напоминал «комок»: шоколадки «Марс», «Сникерс», «Баунти», жвачки, «Базука», к примеру, презервативы, целый ряд бутылок виски с яркими этикетками: «Jim Bean», «Jonnie Worker», «Whit horse»… Сверху висели колбасы.

— Газеты? — выглянул из окошечка парнишка, непрерывно жующий жвачку, — Неа, газет нету. Журналы есть «Плаубой», «Хустлер»… Нужны?

— Нет.

— Ну и вали отсюда. Вон, в ад сходи, там в ресторане газеты были.

Окошко захлопнулось.

Сначала посыл «в ад сходи» показался Дмитрию ругательством, но потом, пройдя чуть немного дальше по улице, он понял, что адрес был вполне конкретным.

Бывший кинотеатр «Рассвет» имел теперь кроваво-красную вывеску «HELL» с маленьким уточнением «Cinema. Restourant».

Вдоль стеклянных окон фойе кинотеатра сидели на табуреточках. раскладных стульчиках и просто на ящиках продавцы различной мелочи: семечки, ягоды, грибы, вязаные носки, веники, мочалки, самодельные зажигалки, гвозди, гаечные ключи, топорища…

Мимо пробежали двое мальчишек с самодельными шпагами из прутьев с насаженными консервными крышками. К ним подскочил третий:

— В мушкетеров играете?

— Ага, как кино.

— Давайте лучше в войну.

— Давай. Чур, я Джон Уейн.

— А я Ли Марвин!

Проводив их слегка ошалелым взглядом, Дмитрий не обращая внимания на зазывные возгласы продавцов, подошел к крыльцу кинотеатр, ненешний не пойми что.

На ступеньках были кривовато высечены надписи:

«Благими намерениями выложена дорога в ад, — подумал Дмитрий, — Не очень удачный плагиат из одного рассказа про Эркюля Пуаро…»

Он поднялся и вошел внутрь.

Перед ним была дверь в кинозал, на которой висел клетчатый тетрадный листок с надписью:

Справа на стене висели афиши, уведомлявшие, что сегодня в кинотеатре можно посмотреть «Ночь живых мертвецов», «Эммануэль» и «Кулак ярости».

Справа прямо на вошедшего смотрел нарисованный на стене Джеймс Бонд, в котором явственно узнавался Шон Коннери, пристально вглядывался «зеленый берет» и целился из Томпсона гангстер. За ними была дверь собственно в ресторан.

Темно-красные шторы на окнах, полузадернутые, круглые столики, справа — стойка, за которой торчал бармен.

— Газеты? — спросил он, протирая бокалы, — Газеты могу дать вместе с заказом. Что брать будете?

Черт. До Дмитрия только что дошло, что деньги РФ здесь не примут. Что бы здесь не творилось.

Он машинально полез в кошелек, чтобы сказать, что забыл деньги в другом костюме, и…

Деньги были.

Странные, непривычные, разноцветные, бумажные десятки, тридцатки, полтинники, сотни и тысячи. Рубли.

«Спасибо тебе, дедушка, мать твою…»

Павлов бросил быстрый взгляд на ценник и заказал бифштекс с картошкой и апельсиновым «джусом».

Парнишка записал заказ, рявкнул в дверь за спиной, оттуда выскочила потрепанная официантка, забрала бумажку и убежала. Слегка пошмыгивая, бармен бросил на стойку газету с названием «Правда».

«Ну правда, так правда… А зрачки у тебя, сынок, характерные…»

— Слышь, брат, — обратился Дмитрий к бармену, — а ты не знаешь, где можно кокс достать?

— Кокс? — бармен дернулся так, что мог бы и не отвечать, — Кокс… Не, не знаю, а… Не, откуда мне знать… А что, надо?

— Да, знаешь, десять лет в Бразилии отпахал, — дал Дмитрий в принципе ничего не значащий ответ и зашагал к столику у окна.

Сел, взялся было за газету…

Бармен достал из-за стойки пульт и звонко щелкнул им. Неподалеку загорелся экран висевшего на стене огромного телевизора с названием «Мечта».

«Так, телевизор… Интересно…»

На экране что-то азартно рассказывал с трибуны незнакомый мужик в костюме:

— …дальнейшие улучшения… несомненные достижения… прогнозируемые результаты… незначительные недостатки…

Щелк. Другой канал.

Голая девушка, в которой Дмитрий неожиданно узнал молодую Наталью Андрейченко, истошно вопила, зажавшись в угол ванны. Визг напугал маячившую перед ней толстую змею, которая ломанулась наружу, выбив головой филенку двери.

Щелк.

Два царя Иоанна Грозного, оба в исполнении Яковлева, маячили, злобно косясь друг на друга.

— Увэдыты ых и расстрэлайтэ, — махнул рукой небритый энкаведешник. Началась незнакомая, но узнаваемая погоня.

Щелк.

— Мы в город Изумрудный, идем дорогой трудной…

Песенка та, а мультик не тот. Этот «Волшебник Изумрудного города» был рисованным, в стиле мультфильмов пятидесятых.

На этом канале бармен остановился, видимо, мультик ему нравился.

Под песенку Дмитрий развернул газету.

Несмотря на название, газета больше походила на бульварную: огромные кричащие заголовки:

Не обращая на них внимания и даже не пытаясь анализировать, Павлов лихорадочно листал страницы, пытаясь найти хоть что-то о политике.

Нашел. Колонку, которая так и называлась: «Новости политики».

В дверь ресторана вошла девушка, что-то сказала бармену и устроилась за столиком неподалеку от Дмитрия. Тот читал.

Дмитрий тупо смотрел в газету, пытаясь понять то, что в ней было написано. Получалось не очень.

Он встряхнул головой. Кажется, какое-то понимание вырисовывается…

Под окном, приоткрытым из-за жары взревел двигатель. Мысли тут же разбежались обратно.

Павлов выглянул из-за шторы.

У кинотеатра остановился «Мерседес». Новенький, черный, блестящий, точно такой же, как у героев сериала «Бригада». Из раскрытых окон машины звенел магнитофонный голос Высоцкого:

Официантка принесла заказ, глянула в окно и исчезла.

Песня утихла и двери «Мерседеса» резко распахнулись.

— Ой, Вань, гляди, какие клоуны… — снова ударил по струнам Владимир Семенович.

Да, клоуны были редкостные. Черные, распахнутые пиджаки с огромными лацканами и накладными плечами, белые нейлоновые рубашки с расстегнутыми воротами, галстуки распущены и болтаются. На головах обоих — низко надвинутые шляпы-борсалино. В зубах зажаты окурки сигар, пальцы унизаны золотыми перстнями.

В целом, приехавшие смотрелись как пародия на ганстеров времен сухого закона, хотя наша родная шпана проглядывала из-за образа: сигары висели в точности как беломорины, а шляпы надвинуты на глаза, как кепочки-малокозырочки.

Один из клоунов взмахнул рукой, из-под распахнувшейся полы мелькнула торчащая из-за пояса рукоять пистолета.

Дмитрий напрягся.

Вооруженный клоун — в первую очередь «вооруженный» и в последнюю «клоун».

Двое в шляпах тем временем вошли в ресторан.

— Слышь, халдей, — громко сказал один из них, — Организуй нам быстренько… Ну ты знаешь.

Они говорили и смеялись громко. Не так, как ведут себя школьники, когда хотят, чтобы все обратили внимание на то, какие они взрослые. Эти двое вели себя так, как будто вокруг вообще никого не было.

Они прошли и уселись за один из столиков.

— Привет.

Дмитрий дернулся. Это всего лишь девушка, сидевшая мышкой неподалеку, наконец-то подошла к нему… Девушка?

Несмотря на экстремально короткую синюю юбчонку и килограмм косметики, можно было понять, что ей от силы семнадцать.

— Развлечься не желаете? — томно улыбнулась она.

Развлечься?

— А не рано развлекаться?

— А я вечером боюсь.

— Как тебя зовут?

— Лолита, — малолетка провела кончиком языка по губам, слизав половину помады.

— Сколько тебе лет, «Лолита»?

— Пятнадцать. А что, предпочитаешь помоложе?

Павлова передернуло. Она ведь не шутит, мол, куда еще помоложе, она всерьез спрашивает. То есть, здесь есть проститутки и ПОМОЛОЖЕ?

В ресторан вошел еще один посетитель. Лет шестидесяти, смахивающий на профессора Верховцева из мультфильма: черные мягкие штаны, короткое пальто, судя по цвету, перешитое из шинели, черная шляпа с мягкими полями. Ссутулившись, он зашагал вперед.

— Ну, — дернула Дмитрия за рукав проститутка, — Что решил?

— Погоди…

Что-то ему не понравилось в вошедшем. Что-то…

— Эй, Мурый, — негромко обратился вошедший к двум блатным.

Из-под полей шляпы блеснули глаза.

Глаза!

Давным-давно, когда Дмитрий еще не был Александровичем, а был просто Димкой Павловым и работал барменом в кафе «Золотая цепь», где любили погулять братки, он увидел, как к ним вошел человек с похожими глазами. Глубокими, черными, казалось, стоит приглядеться и увидишь нарезы.

— Га?! — откликнулся один из «гангстеров».

«Профессор» распахнул пальто.

Дмитрий нырнул под стол.

Загрохотали автоматные выстрелы.

Взвизгнула и тут же умолкла малолетняя проститутка. На Павлова со звоном посыпались осколки стекол.

С глухим стуком упала рядом «Лолита», уставившись на Дмитрия мертвыми глазами. Изо рта медленно сочилась струйка крови, неотличимая по цвету от помады.

В голове Павлова весело захохотал молодой Димка, не видевший в произошедшем ничего удивительно или невозможного.

«Это были девяностые, чувак. Мы выживали, как могли».