Князь Алтайский

Глава 17

1

Если бы не песня, крутившаяся у меня в голове с самого утра, я, может, ответил бы что-то вменяемое. Но из-за песни и из-за того, что вопрос джунгарского командира фактически повторял строку из песни «Ходите под кем, ваши командиры где?», то и ответ прыгнул мне на язык сам собой:

— Акээм-батор, Бэтеер-мерген и великий хан Эргэдэ.

Мой ответ шокировал всех. Даже меня самого. Как пишут в таких случаях в исторических романах: «Пала тишина». Правда, всю торжественность сцены сильно испортили две вороны, которые почуяли раннюю весну и начали орать веселой дурниной где-то в небе. Так и получилось: стоим, замерев, я, на лихом коне, выпрямившись, с лицом человека, который купил здесь все по самый горизонт, мои подчиненные, задумчиво смотрящие на меня, мол, вроде и солнце еще неяркое, когда боярину успело голову напечь, проводник, неожиданно для себя узнавший, что тут где-то завелся великий хан, напротив нас — джунгары, явно пытающиеся понять, кто из нас батор, сиречь, воин, а кто мерген, то есть, охотник — файтер и рога, короче — с кандидатурой на роль великого хана у них, я смотрю, проблем нет… И над всей этой композицией…

— Кар!!! Кар!!! Кар-кар-кар!!!

Джунгары определенно зависли. С одной стороны — их послал сюда их собственный хан, и на всех остальных им должно быть пофиг. С другой — вот так запросто прыгать на человека, назвавшегося великим ханом, тоже стремно. Одет я богато, с, пусть небольшой, но свитой, то есть на шутника как бы и не похож… они ж не знают, что в данном случае я — именно что гребаный шутник, который не следит за языком.

Командир джунгар качнул флажком на шлеме, явно придя к какому-то решению. И что-то мне подсказывает, что это решение в стиле «Нет тела — нет дела». Похоже, они посчитали, что при внезапном нападении проблема в моем лице будет решена… Джунгар положил ладонь на голову коня, как будто успокаивая его. Хотя я отчетливо видел, что это чешуйчато-бронированное чудище и так спокойно, как танк — коим, собственно, и является — да к тому же губы командира зашевелились, определенно произнося Слово…

Я уже было собрался приказать своим стрелять: как сказал один умный человек, если уж бой неизбежен, стреляй первым, пусть трупы доказывают, что это нечестно. Собрался, но не успел.

Джунгар подавился своим собственным Словом, оно явно развеялось, не сформировавшись до конца, глаза воина расширились, он уставился на нас… не то, чтобы с испугом, но с определенным опасением. Как будто внезапно засомневался, сможет ли с нами справиться.

В фильмах такая сцена частенько встречается: враги прут на героя, тот становится в героическую стойку, поднимает меч — ну или там саблю, винтовку, пистолет, кулаки — и, неожиданно, враги останавливаются, их стройные ряды смешиваются в толпу и они смотрят с определенным страхом. Герой, решивший, что это он так их напугал, в этот момент обязательно приободряется, начинает орать в сторону противника насмешки и обзывательства… пока не понимает, что сзади к нему подошло мощное подкрепление и это не его так испугались.

Но я, как вы могли заметить, не в кино, да и, в отличие от героев фильма, у меня есть глаза, каковыми я вполне себе вижу, что командир джунгар смотрит не на нашу храбрую троицу, а куда-то за наши спины. За которыми у меня, в принципе никого нет и не должно быть…

— Нафаня, кто там?

Командир моих стрельцов бросил быстрый взгляд за спину — сам я не оглядывался, памятую, что в фильмах прием «Ой, у тебя кто-то за спиной!» тоже встречается нередко — посмотрел и усмехнулся уголком рта:

— Наши люди.

Вот тут уже с полным правом сильного — даже если там показался небольшой отряд стрельцов, наша численность все равно выросла раза в три точно — я выпрямился в седле и грозно глянул на джунгар:

— Это теперь моя земля! И я здесь жить и повелевать буду!

Блин. Чуть зубы от пафоса не заныли. А с другой стороны — я что, неправду сказал? Я здесь жить буду, и всякие джунгары пусть катятся лесом. Мне еще с телеутским князем договариваться… и с неизвестными детишками Эрлика разбираться… и с преследующими меня оборотнями… а теперь я еще и с джунгарами поссорился… Можно подумать, я и без них скучно живу!

Я задумчиво посмотрел в спины удаляющимся джунгарам. Которые даже спинами ухитрялись делать вид, мол, мы просто вспомнили, что у нас срочные дела, утюг не выключен и вообще. Нет, рано или поздно джунгарский хан узнает, что на землях, которые он хотел бы видеть своими, завелся какой-то самозваный властитель… князь Алтайский, ага… и мне придется что-то с этим делать… вспомнить бы, кто тогда на пиру ляпнул, что джунгары ушли с Алтая, поубивал бы… В общем — хан все равно обо мне узнает, но лучше бы, если бы он узнал об этом позже, чем раньше. А если вот эта конкретная троица джунгар пропадет в непролазных алтайских лесах — волки съели, медведи задрали, зайцы затоптали — то лично мне от этого будет только проще. Так-то оно так, но… Я как-то до сих пор не готов отдавать приказ об убийстве людей, которые лично мне ничего плохого не сделали. Наверное, я все же еще не полноценный боярин…

Я тоскливо посмотрел на Нафаню — тот задумчиво кивнул — после чего наконец-то обернулся… Вашу ж мать!

Да, за моей спиной из-за леса на речной лед выползало немаленькое количество человек, навскидку — штук так тридцать — неудивительно, что джунгары решили, что с таким солидным подкреплением связываться нет никакого смысла, и свалили. Вот только это, мать его, не стрельцы! Это крестьяне!

2

Что мне — как боярину — нравилось в жителях Руси вообще и в моих собственных людях в частности? Им не надо давать указания, что делать. Помню, мой отец как-то ушел в отпуск, буквально на несколько дней, или заболел, не помню точно. Помню, что произошло это внезапно и вместо него оставили какого-то… у отца приличных слов тогда для этого человека долго не находилось. Сначала это существо принялось звонить отцу каждые пять минут, причем буквально — каждые гребаные пять минут, спрашивая буквально поэтапно, что делать: «Алло, я нажал кнопку, что делать? Нажимать следующую? Алло, я нажал следующую, а что сейчас делать?». Когда, примерно через час отец не выдержал и рявкнул, существо обидело и перестало звонить… и делать хоть что-то тоже перестало. Просто тупо отсидело три дня, не пошевелив и пальцем. И так и не поняло, за что на него ругались.

Здешним же русским постоянная нянька не нужна. Боярин привел нас на землю и сказал заселяться. Окей, в смысле — славно, и они тут же расползлись по всем доступным окрестностям, выбирая место, где будет стоять дом, разбит огород, вспахано поле, пастись скот, ловиться рыба и летать пчела. Чего-то нет? Да и пофиг — найдем, склепаем, добудем, не беспокоить же из-за такой ерунды боярина, в самом-то деле.

В интернете попадались на глаза картинке с мемами Redneck fixes, типа «починка по-реднековски». Реднеки — это такие американские аналоги русского «мужика», простые, грубоватые, умеющие и любящие работать — ну и прибухнуть, конечно, не без этого — и умеющие приложить свои руки. Собственно, починка по-реднековски — это умение решить возникшую проблему в кратчайшие сроки с доступными средствами, не обращая внимания на то, насколько угробищно получилось в итоге. Некрасиво, зато дело сделано! Нормальный… в смысле — обычный человек, если у него отвалилось зеркало заднего вида на автомобиле — что сделает? Поедет в магазин, в авторемонтную мастерскую, потратит время и деньги, а до этого будет ездить без зеркала. Реднек присобачит скотчем зеркало из косметички жены и на этом успокоится, причем, в отличие от нормального человека — у него на машине будет зеркало заднего вида. Над ними шутят, считая, что такой вот тяп-ляп-ремонт проистекает от синдрома манус глутеус и общей криворукости, однако это не всегда так. При наличии необходимых ресурсов реднек все сделает тщательно и аккуратно, хоть автомобиль отремонтирует, хоть самогонный аппарат изладит.

К чему я вспомнил американских «красношеих»? А к тому, что в этом плане они очень схожи с русскими семнадцатого века. Они привыкли вечно находится в условиях, когда рядом с тобой — никого, мастера-наладчика по телефону не вызвонишь, необходимую запчасть в интернете не закажешь. Реднеки живут в маленьких городках посреди гребаного ничего, русские же сейчас… да вон они, пришли вслед за позвавшим их боярином и обживаются с теми ресурсами, какие есть в наличии. Такая вот исторически выработанная привычка, что у тех, что у других. Потому что те, кто сидел и страдал, что он не умеет и ему никто не может помочь — давным-давно вымерли.

Вот и мои люди сейчас не сидят, не думают о том, что у них чего-то там нет, а чего-то — в недостатке, они уже снуют по всей округе, прикидывая, где поселиться. Те же, что сейчас отпугнули джунгар — те, похоже, рыбаки с Ильмень-озера, а может — с Волхова. Не ко мне пришли, мол, насяльника, лодка нет, сетка нет, давай, иначе с голода помирать будем. Могу поспорить, через неделю у них будут и лодки и сети и рыба… Прям гордость за своих людей берет!

У меня, правда, глубоко в голове таилось опасение, что среди моих все же попадутся тяп-ляп-мастера, которым и в кривой горбатой хибарке жить норм. Но потом я решил, что все же лентяи и неумехи не попрутся за три тысячи верст, киселя хлебать.

3

Дальнейший объезд моей будущей вотчины пришлось делать уже в сопровождении десятка стрельцов. Мало ли кто тут еще встретиться может. Сегодня — джунгары, завтра — хазары, а послезавтра — еще какие-нибудь викинги вместе с гиксосами… кем бы последние не были. Просто слово забавное.

Мои близкие, беспокоящиеся за меня, от Аглашки до Ржевского, вообще с удовольствием заперли бы меня в… где-нибудь, например, когда будет построен терем… или хотя бы изба. Пока же меня запереть просто негде, да и незачем — хочешь, не хочешь, а территорию будущей вотчины я должен пройти своими собственными ногами — фигурально, так-то я на коне — и посмотреть своими собственными глазами — вот тут уже буквально. Иначе, когда пойдет ритуал получения вотчины — что-то может пойти вкривь и вкось.

Я посмотрел издалека на человеческий муравейник, копошащийся на том месте, где будет город — а вон там, на том откосе, будет мой терем… а там — под помидорки… — и развернул коня. Осталось совсем немного, вон там, с той стороны, мы еще не были. А скоро наступит окончательная весна, снег растает, все раскиснет — и на коне уже не очень-то проедешь, он и сейчас с трудом по снегу пробирается.

— Вон там, — указал рукой мой проводник Пачон, — жил мой дедушка.

— Вон в той избушке? — присмотрелся я.

— Н-нет… Он вообще дальше, в распадке жил…

Интересно. А кто ж тогда вон там обитал?

За деревьями, у подножья невысокой горы, отчетливо виднелся домик. Из солидных таких бревнышек, в человеческий рост примерно в поперечнике, три сруба — вот тебе и изба. Крыша крыта потемневшим мхом, наружу смотрят два крохотных окошка бойницы, да низкая кривоватая дверь.

— Что Пачон говорит? — наклонился ко мне со своего коня Нафаня.

А, ну да, это я тут внезапный полиглот, а остальные учат телеутский язык обычным порядком и не совсем еще понимают Пачона.

— Говорит, что тут неподалеку его дедушка жил.

— А это не его дедушка печку топит?

И впрямь, из трубы избушки поднимался дымок.

— Да нет, его дедушка вроде бы лет десять как умер.

— И что, до сих пор печка не прогорела?

Стрельцы рассыпались полукругом, окружая дом. Я двинул своего коня прямо к двери. С одной стороны — глупо, сейчас шмальнут из окошка и поминай как звали. А с другой — нужно ж выяснить, кто это тут, на моих коронных землях?

— Есть кто дома?

Дверца с надсадным скрипом распахнулась и на крыльцо вышел старик. Солидный такой дед, высокий, не сгорбившийся от старости, в овчинном тулупе, с посохом в руке. Длинные седые волосы подвязаны ремешком, борода до пояса, прямо как у Гэндальфа в фильме. Хотя нет, у Гэндальфа все же была покосматее, эта аккуратно расчесана.

— Кто такой? — крикнул Нафаня.

Старик бросил на него короткий взгляд и снова посмотрел на меня. А потом поклонился в пояс:

— Будь здоров, Викентий Георгиевич!