Код Шекспира

Глава 10

Расхаживая по гостиной снятой им квартиры на площади Рассела, Профессор пытался решить свою дилемму. Задуманное им дело и без того было непростым — пусть и оправданным, — а теперь еще появилось новое осложнение, о котором он только что узнал. Проблема заключалась в том, что еретик Льюис связался с известным журналистом, и теперь, если появится хотя бы намек на нечистую игру, ситуация может сильно измениться. Маленький костер легко затоптать; большой — не погасят даже реки! А теперь по его следу идет журналист, а он не может терять ни минуты драгоценного времени.

Доктор Льюис горел желанием поведать миру свою безумную теорию и опубликовать новую книгу как можно быстрее. Ту самую, которая теперь находилась в руках Профессора. Последняя серьезная угроза для Имени возникла еще до его рождения, более века назад. Но с ней, как и всегда, успешно справились. Однако сейчас единственное, от чего он всеми силами оберегал великое Имя, самый худший сценарий из всех, удалось предотвратить только чудом. Но ему необходимо было выяснить, а пока сделать этого не удалось, каким образом Льюис пришел к таким ужасным и разрушительным выводам, не говоря уже о том, как мог решиться открыть их всему миру.

«Один костер выжигает другой, одна боль становится меньше перед лицом другой боли», — напомнил он себе.

Он не знал, что станет делать, если не сумеет ничего добиться. Он боялся, что так оно и будет. В конце концов, Льюис продержался почти неделю.

Из соседней комнаты послышалось приглушенное проклятье. Профессор вошел, включил свет и посмотрел на связанного, с кляпом во рту мужчину, который полулежал на диване, его твидовый пиджак был помят и порван, глаза горели яростью и презрением. Поколебавшись пару мгновений, Профессор подошел к нему.

— Есть хочешь? У меня в холодильнике сосиски.

Его пленник быстро закивал головой.

— Если я выну кляп, ты обещаешь, что не будешь кричать?

Новый быстрый кивок.

— Отлично, впрочем, я сомневаюсь, что тебя здесь кто-нибудь услышит, особенно учитывая твое состояние, — пожав плечами, заявил Профессор. — Кроме того, в этих старых домах прекрасная звукоизоляция.

Он вынул кляп, и его пленник закашлялся.

— Воды! — взмолился он.

Профессор прошаркал в маленькую кухоньку, которой не часто пользовались, чтобы достать из холодильника не слишком свежие сосиски и налить воды из-под крана.

— Знаешь, нам с тобой пришлось многое пережить, — проговорил он, складывая все на поднос. — И как сказал старый король: «Наши лучшие времена в прошлом. Махинации, коварства, плутовство и разрушительные беспорядки».[10]

В его голосе звучала печаль. С подносом в руках он возвратился в комнату.

— «Благородный верный Кент изгнан! Этим наносится оскорбление честности. Вот что странно!»[11] — резко ответил пленник, мрачно глядя на холодную еду.

Несмотря на тяжелое положение, Льюис не хотел поддаваться этому человеку и мириться с тем, что находится в его власти. Он с трудом подавил в себе желание броситься к подносу, который оставался вне пределов его досягаемости. Руки у него были по-прежнему связаны, и он изо всех сил боролся с отчаянием.

«Неужели это очередная изощренная пытка, придуманная врагом? — подумал он. — Или Профессор слишком занят своими мыслями и просто не заметил, что сделал?»

— Ты представляешь себя Кентом? Вряд ли это так. Скорее ты Гонерилья. Или Йорк, — заявил Профессор, в волнении расхаживая по гостиной.

— Послушайте, я сожалею, что не поблагодарил вас за ваш мизерный вклад, и все такое. Но где моя книга? — резко спросил Льюис. — Неужели вы действительно рассчитываете, что вам сойдет с рук то, что вы меня силой захватили, да еще совершили кражу?

— Кражу? Ты еще смеешь говорить о воровстве? — возмутился Профессор, засунул руку в карман, достал пистолет и, нахмурившись, уставился на него так, словно тот был предметом, которому здесь не место. Глаза Льюиса широко раскрылись. — Итак, сэр Предатель. Если не возражаешь, я хотел бы услышать имена тех, кто знает о твоей гипотезе и поддерживает ее.

Льюис с вызовом покачал головой.

— «Не каркай, черный ангел, нет у меня для тебя еды».[12]

— С меня достаточно.

Профессор подошел к нему и с яростью, удивившей его самого, ударил Льюиса в лицо рукоятью пистолета, потекла кровь.

— «Из ничего не выйдет ничего. Так объяснись».[13]

Ему потребовалось нанести лишь два удара, чтобы услышать имя.

«Проклятье, — подумал он, — еще один вонючий иностранец».

Льюис, в глаза которому текла кровь, заморгал и с ужасом уставился на своего мучителя, который снова принялся расхаживать по комнате, словно пытаясь заставить себя сделать нечто такое, о чем и подумать было страшно. Он слышал его тихое бормотание, постепенно набиравшее силу, и узнал строчки из «Короля Лира»:

У Льюиса упало сердце, и он страшно побледнел.

— Неужели после стольких лет… — начал он.

Профессор посмотрел на него, и в его глазах появилась мольба.

— Почему ты совершил эту отвратительную вещь?

— Что? Написал правду?

— Чушь! Ты же знал, какой вред это причинит мне и всему, ради чего я работал. Неужели ты так меня ненавидишь? — В его словах появилась внутренняя сила.

— Нет! Ни в коей мере! Если честно, я не понимаю, почему вы принимаете происходящее на свой счет. Но я готов обсудить с вами мою книгу, если вы будете так добры, что развяжете мерзкую веревку и вспомните о здравом смысле.

— Чтобы ты смог со мной справиться, а затем побежать к своему издателю? Я не стану этого делать.

— Чтобы я смог что-нибудь съесть и попить. — Его тон из умоляющего превратился в вызывающий. — Что я должен вам сказать? Мне правда искренне жаль, что вы так к этому относитесь.

Профессор отвернулся и покачал головой.

— Знаешь, я тебе не верю.

Приняв окончательное решение, он резко повернулся и наставил пистолет на свою жертву.

— Прекратите! — завопил Льюис. — Вы что, сошли с ума?

— «Что он безумен, то правда; правда то, что это жаль, и жаль, что это правда».[14]

Десмонд Льюис издал короткий крик ужаса, когда его тюремщик прицелился и нажал на курок. Он успел заметить короткую вспышку света и почувствовать удар, а потом мгновение боли, затем все вокруг затянул красный туман, и он уже больше ничего не видел.

Профессор вздохнул и медленно опустил оружие. А потом, как евреи, увидевшие реки Вавилона, сел и заплакал о том, что потерял.

Он не чувствовал никакого удовлетворения от того, что кара настигла его врага, только печаль. А хуже всего то, что это еще был не конец. Во-первых, ему предстояло решить проблему с журналистом. И как можно быстрее, потому что кто-нибудь очень скоро начнет задавать вопросы. Если не сам журналист Флеминг, так кто-нибудь другой.

«Как часто человек свершает сам»,[15] — напомнил он себе.

Впрочем, кое-что было и в его пользу. Так же точно, как знание является силой, у него имелось секретное оружие. У журналиста Флеминга есть дочь. И какая дочь! Он сыграет на ней, как на великолепном музыкальном инструменте. Да, она послужит его интересам, и, возможно, эту ужасную ситуацию удастся спасти. Он сгорал от нетерпения. Даже сейчас она играла ему на руку.