Кодекс пацана. Назад в СССР

Глава 30

Жесткие руки схватили меня за шиворот и резко тряхнули, словно рьяная хозяйка попыталась вытрясти коврик при генеральной уборке. Голова мотнулась, а затылок больно ударился об лежащую доску. В голове к обжигающей боли прибавились краски нового дня…

Я открыл глаза и уставился на Коржева. Тот хмуро смотрел на меня и в глазах его был всего один приговор: «Смерть!»

Меня тоже не выпустят, так как я слишком много видел и слышал… Но мне сейчас на себя было наплевать. Гораздо больше занимал другой вопрос. Я с трудом сглотнул и просипел:

— Что с мамой и Аленкой?

— Тебя это должно…бать в самую последнюю очередь! — процедил следователь. — Вставай! Поднимайся, ублюдок!

— С ними всё нормально, Лось, — послышался негромкий голос Гурыля.

— А ты завали е…льник! Будешь вякать, когда я скажу! — зыркнул в его сторону Коржев.

Гурыль что-то хотел ещё сказать, но сдержался. Похоже, что в этой шаечке и в самом деле лидером является Коржев.

Я с трудом поднялся. Скула болела адски, во рту ощущался металлический вкус крови. Вряд ли меня так можно было вырубить кулаком — скорее всего Ковальков использовал какой-нибудь кастет или свинчатку. Ну не может так жестко штормить от простого удара, даже от самого неожиданного.

Мы находились в каком-то заброшенном коровнике. Полуразрушенные кирпичные стены, обрушившаяся крыша, кругом разгром и запустение. Бутылки, следы от костров и обрывки сигаретных пачек. Заброшка…

— Откуда ты взял деньги? — спросил Коржев, когда я выпрямился.

— Там их уже нет, — буркнул я в ответ.

Ха!

От короткого, но жесткого удара я согнулся пополам. На этот раз места для размаха было много, но Коржев предпочел ткнуть коротко, но точно. Воздух выбило из легких, и чтобы заставить его войти обратно пришлось потратить немало усилий.

— Повторю — откуда ты взял деньги? Третий раз повторять не буду, а вопросы начнет задавать сталь, — слегка с пафосом произнес Коржев. — И знаешь, ей ты расскажешь гораздо быстрее, чем мне.

Меня бил кашель. Воздух входил с трудом, но всё-таки входил. Я кое-как принял вертикальное положение. Хотел как в фильмах про партизанов харкнуть в ненавистную рожу этого мерзавца, но взгляд упал на Карася.

Старшак пацанов с Серовки лежал возле небольшого костерка. Отблески плясали на остроскулом лице, где между бровями чернела маленькая дырочка. Из этой дырочки лениво сочилась кровь. Казалось, что Карась устал и уснул возле костра с насаженными на веточки кусками хлеба, вот только положение тела говорило о том, что ему не совсем удобно спать. Да и не проснется он уже никогда…

— Так что? — спросил Коржев и вытащил из кармана небольшой перочинный ножик.

Таким ножиком обладали почти все уважающие себя пацаны — лезвие не сказать, что большое, зато есть пилка, шило, ножнички и отвертка. Мальчишки всегда любили играть с тем, c чем запрещали. Мамы говорили: «Не бери ножик, порежешься». А пацаны всегда таскали в кармане какой-нибудь перочинный ножик, чтобы в те же «ножички» поиграть, какую-то стрелку заточить для лука, рогатку выстрогать. И просто хотелось в чём-то подражать взрослым.

И вот сейчас взрослый показал мне тот самый ножичек с крестиком на гербе. Небольшой, но, судя по лезвию, очень остро заточенный. И таким лезвием можно натворить немало дел…

— С ними точно всё нормально? — я через плечо Коржева взглянул на Гурыля.

Тот просто склонил голову. Коржев же коротко взмахнул рукой и мою шею обожгла резкая боль.

Я отшатнулся и невольно зажал щеку рукой. Под ладонью сразу же намокло. Я озадаченно посмотрел на ладонь — она сразу же покраснела от крови.

— Надо же, промазал, — словно сочувственно проговорил Коржев. — А ведь метился в глаз… Ну да ничего, в следующий раз буду точнее…

— Да что ты творишь? — просипел я.

— Повторить? Я с радостью, — невозмутимо ответил следователь. — Моё терпение на исходе.

— Я покажу, где они… Покажу…

— Ну вот, и нужно было доводить до греха? — скривился в подобии улыбки Коржев. — Всё с твоими родными в порядке, но если ты нас обманываешь, то всё может измениться. Грохнут и всех дел… Выдвигаемся!

Последнее слово он адресовал уже Ковалькову и Гурылю. После этого двинулся на выход, брезгливо переступив через лежащего Карася.

— А как быть с этим? — Гурыль кивнул на старшака с Серовки. — Его тут пацаны местные могут найти.

— Грузи его в «буханку». По дороге скинем в овраг.

— Но, если нас остановят… — проговорил Гурыль.

— Ты меня бесишь, племяш! Всё тебе объяснять надо — грузи его в схрон, откуда недавно этого перца достали, — он показал на меня. — А если остановят, то ксивы нам на что? От комаров отмахиваться?

Гурыль опустил голову и двинулся к Карасю. Он один взвалил на себя тело бывшего подельника и потащил к стоявшей неподалеку «буханке». Ковальков даже не двинулся с места, с грустью глядя на меня.

— Как же так? — спросил я, прижимая к лицу ладонь.

— Да вот так, Александр. Вот так… Идем. Сядешь в кабину и не делай глупости. Вон, приложи подорожник, чтобы не сильно текло.

Я сорвал крупный лист, слегка обтер его и приложил к порезу. Не сказать, что сильная помощь, но всё-таки лучше, чем ничего.

Гурыль кое-как завалил Карася внутрь машины и накрыл его пологом. Карась лег в то самое место, где недавно лежал я. Коржев сел в стоящие неподалеку неприметные «Жигули» бежевого цвета. Я оглянулся на полуразрушенный коровник. Тропинка к нему почти что заросла, а вот разбитая дорога ещё оставалась, угадывалась сквозь буйно разросшуюся траву.

Вряд ли меня увезли далеко, так что это может быть где-то рядом с селом Преображенское. Надо будет запомнить, чтобы при счастливом случае можно было рассказать милиции.

Вот только будет ли этот самый счастливый случай?

Слишком много смертей в последнее время произошло, чтобы меня так просто могли отпустить. Слишком много молодых людей никогда не увидят внуков… Слишком много…

Я назвал пункт назначения. Следователи переговорили о чем-то, а потом Коржев сел за руль и повел «буханку» в сторону выезда из невысокого кустарника. «Жигули» поехали следом. Оно и правильно — проходимость у первой машины гораздо больше, а если вторая застрянет, то первая легко выдернет её по направлению движения.

Сидя внутри «буханки», я ощущал под ногами неудобную выпуклость. Похоже, что рука Карася легла неудобно и слегка выпирала из-под полога. Почему меня это занимало? Возможно потому, что я старался не думать о том, что мог вольно или невольно стать виной всем этим смертям. Ведь во многом всё случилось из-за меня…

Да, я мог попытаться вытащить Серёгу, попытаться наорать на Колесо и вместе дать отпор Карасю, но… А ещё мог заметить изменения в поведении Семяги, мог предотвратить его превращение в зверя и последующие смерти. Мог спасти гаишников, незнакомого солдата в охране. Мог, но…

Малодушие?

Может быть и оно, а может быть стечение обстоятельств и судьба…

Разнос по всем частям, а ведь я хотел всего лишь попытаться спасти пацанов. Попытаться предотвратить то, что случится в скором времени, попытаться ободрить и повести в правильном направлении, но…

Кому и что я пытался доказать?

Зачем? Потому что попал в себя молодого и купился на юношеский задор, когда кажется, что всё легко и просто?

Я прикусил губу. Прикусил до крови.

Дурак! Дурак!! Дурак!!!

И теперь еду послушной овцой, веду за собой небольшую стаю волков, которая чуть ли не подвывает от ожидаемого куша. А я… А я покажу место, где хранятся деньги, а потом лягу вместе с Семягой внизу ракетной шахты. И останутся мои девчонки без защиты и опоры…

В голове роились тысячи мыслей — броситься на Ковалькова и попытаться съехать с дороги? А смысл? Даже если «буханка» утонет в придорожной канаве, то «Жигули» всё равно останутся на ходу. А Коржев вряд ли будет таким «добреньким».

Позвать на помощь, когда будем проезжать пост ГАИ? Тоже не вариант — ксива даст объяснение тому, что беглого преступника везут обратно в СИЗО. Думаю, что ориентировки на меня уже вышли в свет.

Да и вообще звать на помощь только себе дороже — заткнут рот кляпом, да ещё и навтыкают по первое число. А может быть ещё что-нибудь сделают с мамой или Алёнкой — чтобы был сговорчивее. Коржев уже понял, где моё слабое место.

Оставалось только ехать и ждать счастливого случая. Надеяться на «русский авось».

Возможно, я слишком часто посматривал на асфальтовое покрытие, так как Коржев мигнул пару раз дальним светом, и «буханка» остановилась. Коржев как будто слышал мои мысли, и поэтому на меня надели наручники, а после положили на пол, чтобы я не отсвечивал в окнах и не вздумал орать понапрасну.

Мы подъехали к тому месту, где стояла машина гаишников. Прошло не меньше недели, а она всё также стояла на прежнем месте. «Буханка» остановилась чуть поодаль. Коржев подошел проверить машину и вернулся со слегка побледневшим лицом.

— Там два трупа. Один уже начал пованивать… Второй всё также лежит в багажнике. Всё, как сказал Лосев…

Что? Гаишников так и не нашли? Или второй солдат, который должен был охранять наряду с первым, просто не вернулся на место несения службы?

И был ли второй солдат?

Да ну, не может быть, чтобы один молодой «читатель» охранял пусть и пустые шахты, и его никто за это время не поменял, не потревожил, даже банально не поинтересовался состоянием. Не может быть настолько глубокое разгильдяйство! Не может!

Я не мог поверить своим глазам. В глубине души, когда мы ехали, я думал о том, что тут всех нашли и приняли меры. И когда мы приедем, то тут уже будет куча народа и тогда…

Тогда бы я смог проорать или попытаться как-нибудь по-другому освободиться, но… Никого не было!

Во владимирской глуши стояла машина ГАИ с двумя трупами внутри, а в вагончике лежал третий. Семяга же лежал в шахте…

А дальше была пещера Алладина и мой финал… Ведь я привел и всё сделал. Я рассказал и чуть ли не за ручку провел к богатству троих уродов.

— Ну что же, берем с собой этого и пошли, — подошедший Коржев кивнул в сторону холмов ракетных шахт. — Прогуляемся до бабок.

— А может быть я тут вас подожду? — на всякий случай поинтересовался я.

— Ага, так мы тебя тут и оставили. Давай, двигай. Будешь медленно двигаться — руку проху…рю, — процедил Коржев.

Я вздохнул и вышел из «буханки». Наручники с меня так никто и не снял. Я пошел по бетонке в ту сторону, где в заборе было отверстие. Следователи пошли следом, а Гурыля оставили возле машин.

Коржев и Ковальков шли с вытащенным оружием. Они осматривались по сторонам, но лесная чаща ничего не выдавала. Просто вагончик, просто холмы шахт, просто трава и молодая поросль между ними.

Я шел к той шахте, где нашел последнее пристанище Семяга. Истекали последние минуты моей жизни, а у меня в голове звучал мотив песни группы «Рождество»: «Знаешь, так хочется жить, наслаждаться рассветом багряным…»

Ветер дул в лицо, шумел в дальних кронах деревьев, скользил по траве. И мне отчаянно хотелось стать подобным ему — проскользить по траве и оказаться отсюда как можно дальше.

С каждым шагом внутри всё замирало. В ушах пел ветер, в голове всё также звучала мелодия…

Может быть, поэтому я пропустил хлопок первого выстрела.