«Никогда и ни при каких обстоятельствах не вступай в перебранку в общественном месте».
Окольными путями, обходя Южу по широкой дуге, я выбрался к договоренному месту. Жрать хотелось неимоверно, но показываться в городе было опасно. Как сообщил отчим, сейчас милиция шерстила всех подряд. Проверяли в основном пацанов нашего возраста.
Ещё бы — столько смертей в один вечер!
Десять молодых человек уже не увидели рассвета. И среди них Серёга! Мой друг, который в моем прошлом относительно спокойно дожил до пятидесятилетнего юбилея, нянчил внуков и обожал рыбалку.
Я даже вспомнил случай, когда пришел к нему поудить, а он что-то замешкался и обещал быть позже. У нас с Серёгой даже было своё место для рыбалки — лично помогал ему делать мостки, где могли спокойно усесться два человека. Два умудренных жизнью человека могли спокойно половить рыбку, раздавить бутылочку и поговорить о том, о сем.
Но если кто наше место занимал, то мы не прогоняли — переходили на другой мостик. И вот в тот раз так получилось, что наш мостик занял молодой человек. Раскинулся так, чтобы каждому встречному-поперечному был ясно — тут есть место только для одного.
Поставил кресло, расставил удочки, снасти разложил так, чтобы никто другой не подсел… В общем, по рыбацким меркам повел себя по-козлиному. Я на это только усмехнулся. Вот Серёга появится, он ему объяснит, что так делать не нужно. Серёга не любил, когда поступают не по справедливости.
Ну что же, я закинул удочку неподалёку. Приготовился ждать концерта. Вскоре показался и Серёга. Он кивнул парочке знакомых, увидел меня и неспешно двинул. Проходя мимо своего мостика, он задержался. Посмотрел хмуро на молодчика. Тот в ответ даже бровью не повел. Серёга тактично покашлял. Молодчик снова хер забил.
— Ну что, сынок, клюёть? Али как? — нарочно врубил «деревенского» Серёга.
Молодой человек обернулся на него, но промолчал. Двое или трое рыбаков улыбнулись. Они были местными и порядки знали, а этот молодчик вряд ли был в курсе местных правил.
— Я тута с краешку кости брошу? Не потесню, навернысь? — продолжал валять Ваньку Серёга.
— Слышь, деда, тут одному места тока-тока. Ну че тебе — берега мало? Вишь, я и так не всё достал, не всё разложил. Прям впритык примостился.
Нормально там было места. Мы же под себя делали — с душой, стало быть. А то, что молодчик таким борзым оказался, ну так это поправимо. Вот и Серёга так же решил. Он хмыкнул, почесал уже седую голову и проговорил:
— Ну раз ужо не поместимся, тадысь… это… уё…вай, сынок!
— Чо-о-о-о? С какого это? Ты чего, дед?
— А ни х… и лука мешок. Это мой мостик. Я его делал, и я на него буду жопу усаживать. Давай-давай, уё…вай! Мужики, подтвердите, что это мой мостик.
Остальные рыбаки покивали:
— Да-да, это Степаныча мостик. Он сам с Лосем его делал. Лось, подтверди.
— Подтверждаю, — сказал я. — Лично этими вот руками и делали. Так что уважь просьбу старика, пацан.
Молодой человек тогда подобрал пожитки, подвинулся, освободил место и пробурчал:
— Ну, раз так, тогда без базара. Сразу бы сказал, деда, чего накаляться-то?
— Не, ты не понял меня, чудак человек. Я тебе ещё раз повторю — сбирайся и уе…вай. Нам с тобой теперь везде тесно будет.
Тому пришлось собраться и убраться восвояси. Больше я этого молодчика на нашем месте не видел.
Но это было в моём времени, а сейчас… Сейчас Серёга лежит в морге и всё! Не будет никакого мостка. Не будет никаких Серёгиных внуков, никаких сыновей… Ничего…
Я вздохнул и поджал губы. Конечно, грыз внутри червяк, размером с питона, но в то же время понимал, что всё только начинается. И что Серёгина смерть не должна оказаться напрасной.
Вот ещё смерть того пацана, которого нашли неподалеку от Серёги… Неужели это от моего удара он так неудачно упал? Неужели Колесо тоже нашел свою смерть рядом с тем, с кем не поделили девчонку?
Как же всё глупо получилось. Глупо, бездарно и кроваво! Ведь нам нечего было делить, кроме асфальта, а получилось так, словно боролись за свободу, веру, надежду и любовь. И ведь действительно искренне ненавидели друг друга только потому, что противник родился не в том месте и не в то время.
Жестокое время. Время ненависти, разочарования и страха.
Понемногу солнце начало клониться к закату. Подходил договоренный час. Машины изредка проезжали по дороге. Я ждал малиновую «копейку». Чтобы хоть как-то усмирить вой в желудке, я совершил небольшой набег на огород по соседству. Тихо натырил клубники, набрал немного вишни, а также спер два огурца. Получилось утащить ещё три пустых мешка. Они могут здорово пригодиться.
Да, улов небольшой, но обносить огород ещё на большее количество съестного не поднялась рука. Было стыдно, но когда кишка кишке бьёт по башке, то тут уже не до сантиментов.
Съестные припасы уже подошли к концу, когда возле знака «Южа» остановилась та самая долгожданная машина. Я высунулся из кустов, осмотрелся и короткими перебежками добрался до автомобиля.
Дядя Коля Семягин открыл заднюю дверь, и я ужом ввинтился на задние кресла. Машина тут же тронулась с места. Как будто водитель что-то вспомнил, остановился, а потом поехал дальше. Моего броска никто не заметил. Да никто на нас и не смотрел — никого на дороге не было, а всяких насекомых и прочую живность я не имел в виду.
— Здорово, Сашка, — буркнул он. — Куда тебя закинуть?
— Дядь Коль, здрасте. Мне надо до Юрьев-Польского добраться…
— Ого, это вона куда, — присвистнул дядя Коля Семягин по кличке Семяга. — Затаиться хочешь? Или куда к родным податься?
— Нет, дядя Коля… Есть там одно местечко, которое мне нужно. Да и ты в обиде не останешься, если поможешь.
— Да уж какие обиды, Санька. Я же всё понимаю, сам молодым был. Сам глупости всякие совершал. Конечно, знатную бучу вы замутили этой ночью. ПолЮжи на уши поставили. Возле морга матери на себе волосы рвут. Менты даже из Иванова приехали, трясут всех подряд. Может и посты на дороге будут, так что тебе лучше дерюжкой накрыться и не отсвечивать.
— Как скажешь, дядь Коль. Если что — только маякни.
— Обязательно. А что у вас там было-то? А то слухи всякие-разные ходят. Гурыля с его дружками в «обезьяннике» маринуют. Из Серовских тоже нахватали. Говорят, что у вас там чуть ли не война была…
— Не, дядь Коль. Какая война… Это у Серовских власть меняется. Лимон захотел во главе встать и завалил Левона. А на наших всё решил скинуть. Одним ударом Серовку под себя подмял и Вокзальные потрепать удумал.
— Дык это, ментам надо сказать об этом! — дядя Коля даже повернулся ко мне, отвлекшись от дороги.
— Ага, да только кто мне поверит? Скорее решат, что я своих выгораживаю, а на Серковских гоню.
— Но как же? А друган твой, Серёга… Он чо, неотомщенный будет в могиле гнить?
— Всё будет, дядя Коля, — буркнул я в ответ сквозь зубы. — И за Серёгу отомщу и родных в обиду не дам.
— Да? Вот прямо сейчас отца напоминаешь. Вовка такой же был… — сказал дядя Коля. — Всегда за своих готов был хоть в петлю залезть.
— Знаю, дядь Коль, — вздохнул я.
Ещё бы не знать. Про то, как отец заступился за соседскую девчонку, ходили легенды. Возле кинотеатра тогда трое подвыпивших мужиков начали оказывать знаки внимания малолетке, а отец оказался поблизости. Сила убеждения не помогла и началась драка. В этой драке отца и пырнули ножом. До больницы не довезли. Всем троим дали по новому сроку, но отца уже было не вернуть…
— А что тебе в том Юрьев-Польском-то уперлось? — спросил Семяга, чтобы перевести тему разговора.
— За кладом поедем, дядь Коль. Знаю я, где мульён схоронен. Вот и заберем эти деньги, пока они в бумажки не превратились.
— Чего-о-о? — он снова повернулся и посмотрел на меня. — Пи…ишь или придуриваешься?
— Ни то, ни другое. Я в самом деле знаю, где партийные бонзы деньги спрятали. Дядь Коль, если довезешь до места, то и тебе обломится по самое не балуй!
— Да ну тебя, Сашка. Врешь ты поди. Или по башке получил так, что шарики за ролики заехали.
— Я бы побожился, да вот только Бога-то по коммунистической идеологии нет.
— По коммунистической идеологии даже Америка загнивает. Вот только что-то никак всё не сгниёт, проклятущая.
— Дядь Коль, скажу тебе больше — американцы в ближайшем будущем даже нас одолеют. Не зря же они Меченого пропихнули.
— Чего-о-о? Да ты чего такое говоришь-то? Горбачев же Перестройку затеял! Мы скоро как в Америке жить будем!
— Дядь Коль, вранье это всё. Советскому человеку столько лет втирали, что всё, что говорят в телеке или пишут в газетах — правда, что злые силы воспользуются этим и перевернут всё с ног на голову.
— Да чего бы ты понимал, — хмыкнул Семяга. — Мал ещё и глуп…
— Ага, и не видал больших залуп, — буркнул я в ответ. — Да вот нет, дядя Коля, не будет ничего из того, что нам говорят по телевизору. А будет нищета, смерть и пьянство. Повальное пьянство…
— Повальное пьянство? Ещё бы, после «сухого закона»…
— А что после сухого закона? После него только одни плюсы для народа. Да, кто-то пострадал, но в целом всё для СССР пошло на лад.
— Да какой лад, Санька? Одеколоны бухали, самопляс варили. Коктейль «Три пшика» слыхал? Это когда в пивную кружку три раза пшикали «Дихлофосом»… Да, страшная вещь… И ты про пьянство говоришь! Санька, да при этом сухом законе людей умерло больше, чем при пьяном веселии…
— Дядь Коль, это всё гон. Это спецом нагоняют чушь, чтобы верили, будто без алкашки нам не прожить. А на самом деле всё не так! На самом деле стали меньше бухать и больше зарабатывать. Ведь если нашему народу всё разрешить, то он сам себя от вольницы задушит…
— Сашка, вот в тебе этот играет… как его… Юношеский максимализьм! Вот! Поживешь с моё и будешь смотреть на всё по-другому.
Я вовремя спохватился, что для Семяги я сейчас вовсе не пожилой учитель физкультуры, а молодой пацан, который даже за женскую грудь ещё не держался. И такого щегла взрослому слушать — себя не уважать.
Послушал бы я молодого пацана, будь сам не месте Семяги? Вряд ли. Это всё закладывается в мозгу отношением. Если взрослый, значит умный. А если молодой, то тупарь тупарем. Разница поколений сказывается. Ещё Сократ говорил: «Наша молодёжь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков…»
— Может быть ты и прав, дядь Коль. Ты же старый, ты же пожил…
— Ну да, я х… на всё положил! — усмехнулся Семяга, а потом посерьезнел. — Менты впереди. Ныряй под рогожку! Мляяяя, ещё и жезлом махнули…