Когда боги рыдают (СИ)

Глава 4

Не прошло и часа, как он в сопровождении Пискаря, Гугнивого, Толубеева и Качка торопливо шагал по больничному саду. Небо закрывали низкие серые облака, моросил дождь. В безлюдных аллеях бандитам встретилось лишь несколько приблудных собак, кормившихся при больнице. Вспугнутые бесцеремонной компанией, они вяло побрехали и побежали прочь.

За деревьями показалось жёлтое двухэтажное здание морга. В эту минуту от него отъезжала санитарная машина, видимо доставив сюда очередного покойника. В дверях, оставшихся открытыми, стоял долговязый мужчина в бледно-зелёном медицинском халате и такой же бледно-зелёной шапочке, курил и с любопытством смотрел на приближающуюся группу.

— Слышь, мужик, — крикнул ему Габай, подходя. — Нам сказали, что трёх наших пацанов к вам доставили! Они в аварию попали!

— Один вроде бы жив ещё, — прибавил Пискарь.

Санитар почему-то засмеялся.

— Ну да, жив, — он сказал это таким тоном, что братки поняли: наврала папанина жена. Михалёв тоже погиб.

— Ты погоди ржать, — нахмурился Габай. — Нам точно сказали, что один живой. Михалёв его фамилия.

— Подождите минуту, — санитар выбросил окурок и отлепился от косяка. — Сейчас спрошу.

Он скрылся за дверью. Гугнивый не удержался, чтоб не заглянуть в здание.

— Мужики, тут у них жмурики лежат!

— Жмуриков, что ль, ни разу не видел? — буркнул Качок, однако протиснулся в дверь следом за ним.

Санитар вскоре вернулся.

— Можете войти, — сказал он, — но не все, а один или двое. Остальные пусть подождут.

— Под дождём? — недовольно проворчал Пискарь. — Нет уж, мы все зайдём.

— Не бойсь, ничего не тронем, — заверил санитара Толубеев.

Косясь на только что привезённых покойников, бандиты миновали просторную прихожую и вошли в соседнее помещение, где находились раковины, ванны и какие-то приборы. Здесь также была лестница на второй этаж.

— Тимофей! — послышался голос сверху. — Вечно ты оставляешь дверь в холодильник открытой!

— Сейчас закрою, — отозвался санитар.

— Это вы к Денису Михалёву? — спросил тот же голос.

По лестнице спускался полноватый розовощёкий мужчина лет тридцати, с выстриженными рыжеватыми бачками, хипповской бородкой и маленькими юркими глазками, блестевшими сквозь стёкла очков. На нём, как и на санитаре, были бледно-зелёный халат и шапочка.

Вид у мужчины был занятой, но посетителям он, похоже, обрадовался.

— Вы его родственники? — спросил он. — Друзья?

— Друзья, — ответил Габай.

— Ну, слава Богу, что не родственники, — сказал мужчина. — А то терпеть не могу общаться с родственниками. Сплошные нервы, слёзы и трагедия. А вот друзья — это другое дело. Друзья, как правило, спокойнее переносят подобные вещи…

— Короче, — перебил его Габай. — Что с Михалёвым? Он жив?

Обладатель бородки окончательно спустился с лестницы.

— Вначале разрешите представиться, — сказал он, останавливаясь перед Габаем. — Старший патологоанатом доцент Куприянов, Леонид Аркадьевич. А я с кем имею?

— Можешь звать меня Ильяс, — ответил Габай.

— Ваш товарищ был доставлен к нам в крайне тяжёлом состоянии, — в голосе Куприянова появилась суровость. — В крайне тяжёлом. Спасти его нашим врачам не удалось.

— Так он помер? — спросил главарь.

Доктор несколько секунд молчал.

— И да, и нет, — ответил он уклончиво. — Видите ли…

— Как это: и да, и нет? — взревел бандит. — Что-то ты гонишь, мужик!

— Послушайте меня, — не обращая внимание на его грубый тон, спокойно продолжал Леонид Аркадьевич. — Дело в том, что тело вашего друга было очень сильно разбито, оно представляло собой настоящую мешанину мяса и костей, зато голова осталась почти не повреждённой. И я решил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы… мм… как бы это сказать… — Он замялся. — Чтобы на практике проверить некоторые из моих научных выводов. Видите ли, я защитил диссертацию по головному мозгу и сейчас делаю серьёзную научную работу, для которой необходим эксперимент…

— Чего-чего? — Габай смотрел на него, не понимая. — Ты, давай, по делу говори.

— Дениска у вас, значит, за подопытного кролика? — раньше него смекнул Пискарь.

— Можно и так сказать, — ответил доктор, застенчиво улыбнувшись. — У Дениса наступила клиническая смерть, и я, с разрешения нашего начальства, разумеется, решился на операцию по извлечению его головного мозга… Подобная операция проведена впервые в мире! — прибавил он не без гордости.

— Так жив Денис или нет? — допытывался сбитый с толку Габай.

— Определённо жив, — заверил его Леонид Аркадьевич. — Считайте, что я его вернул с того света, хотя, боюсь, это возвращение не доставит ему большой радости. Когда он осмыслит своё положение, не исключено, что он попросит отключить его от приборов, поддерживающих его жизнедеятельность…

— А в себя он пришёл? — спросил Толубеев.

— Ещё нет, но это должно скоро случиться.

— Раз уж мы сюда припёрлись, то надо на него глянуть, — сказал Габай. — Где он?

— В лаборатории, — доктор показал глазами наверх, откуда только что спустился. — Если вы хотите пройти к нему, прошу вас соблюдать тишину. Вашему другу необходим абсолютный покой.

— Мы тихо, — пообещал Габай. — Давай, Аркадьич, веди.

С пальцем на губах, повторяя: «Тсс!», доктор зашагал вверх по ступенькам. Братки гуськом двинулись за ним.

Доктор поднялся на второй этаж, прошёл узким коридором и остановился на площадке у какой-то двери.

— Вас тут слишком много, — сказал он шёпотом. — Пусть войдут двое, а остальные останутся в коридоре.

— Лады, — кивнул главарь. — Пискарь, пойдёшь со мной.

Вслед за доктором они вошли в небольшую белую комнату, освещённую горевшими под потолком лампами дневного света.

Посреди комнаты стояла кушетка. На ней лежало тело, накрытое простынёй. Бросалось в глаза, что головы у тела нет. Рядом с тем местом, где должна была быть голова, стоял на невысоком столике самый обыкновенный аквариум, наполненный какой-то прозрачной жидкостью. Аквариум был накрыт крышкой с отверстиями. Габай не удержался от возгласа изумления: в жидкости находился человеческий мозг! Снизу к нему крепилась довольно толстая трубка, наподобие резинового шланга. Трубка проходила через дно аквариума и соединялась с простёртым на кушетке телом. От трубки ещё тянулись провода к мерно гудящим приборам у стены.

Габай с Пискарём приблизились к аквариуму. Качок, Гугнивый и Толубей остановились в дверях и тоже во все глаза смотрели на аквариум, со дна которого время от времени всплывали крупные воздушные пузыри. Эти пузыри медленно подымались к поверхности и покачивали погружённый в жидкость мозг.

— Это чё такое? — показывая на мозг пальцем, спросил ошеломлённый главарь. — Это Денис, да?

Доктор кивнул.

— Теперь вы сами можете судить о том, жив он или мёртв, — сказал он тихо, почти шепотом.

— Если сердце бьётся, значит, жив, — тоже прошептал Пискарь.

— К сожалению, сердца как такового у него нет, — ответил доктор. — Как нет печени, почек и ещё много чего другого. Жизнь в нём поддерживается исключительно благодаря этим приборам, — он кивнул на гудящие и поблёскивающие лампочками агрегаты. — У него всё искусственное — и дыхание, и работа сердца, и питание. Собственное его тело давно уже умерло, фактически остался жив один мозг. В этом и заключается суть моего эксперимента. Мне необходимо выяснить, способен ли мозг, получая лишь искусственную подпитку, существовать отдельно от тела, и как долго это может продолжаться. Если эксперимент удастся, перед человечеством откроются совершенно потрясающие, поистине фантастические перспективы. Ведь это означает, что можно пересаживать головной мозг так же, как мы сейчас пересаживаем почки, печень и сердце. Пересаживать мозг! Вы представляете себе, что это значит?

Пока он говорил, в помещение просочились остальные бандиты. Гугнивый приподнял край простыни и посмотрел на тело. Оно всё было в запёкшейся крови и, действительно, представляло собой жуткое зрелище. От головы несчастного Михалёва остались, насколько можно было судить, только челюсти. Они и шея были перевязаны марлевыми бинтами, а туда, где находилось горло, был всунут конец шланга. Подобное зрелище вызвало судорогу брезгливости даже у видавших виды бандитов.

Они ошеломлённо переводили глаза с трупа на аквариум и обратно.

— Это значит, — продолжал Леонид Аркадьевич, увлекаясь, — что мозг из черепной коробки старика можно пересаживать в черепную коробку юноши, давая тем самым старому мозгу молодое тело и продлевая его существование. Если подходить к проблеме философски, то это прямой путь к бесконечному продлению функционирования отдельно взятого индивидуального сознания, иными словами — путь к вечной жизни, индивидуальному бессмертию!..

— Стало быть, вы его будете в новую голову пересаживать, да? — догадался Пискарь.

— Нет, что вы, — доктор даже улыбнулся такому наивному вопросу. — Если операции по пересадке мозга и будут возможны, то ещё очень нескоро. Для этого необходимы сотни, если не тысячи экспериментов… Я пока ставлю перед собой более скромные задачи. Единственное, что я хочу выяснить — это возможно ли в принципе отдельное от тела функционирование головного мозга. Я имею в виду сохранение присущих ему функций, вроде памяти, логического мышления, воспроизводства речи и тому подобного. Сейчас он снабжается кровью, насыщенной кислородом, и получает всё необходимое для жизнедеятельности, но, пока он не очнулся, у меня нет уверенности, что внутри него не произошли необратимые психосоматические изменения…

— Что не стал дебилом, да? — Пискарь покрутил у виска пальцем.

— Вот именно, — снова улыбнулся доктор. — Это самое главное в моём эксперименте: доказать, что ваш друг даже в таком виде продолжает сохранять адекватное восприятие окружающего.

— А вы ещё не знаете? — спросил Пискарь.

— Пока нет, но надеюсь скоро выяснить. Понимаете, какие-то процессы в мозгу вашего друга идут, это видно по показаниям приборов. Он реагирует на некоторые внешние раздражители, например, на звуки, но я ещё не могу однозначно интерпретировать характер этих реакций. Это станет возможным только тогда, когда удастся восстановить его речевые функции. У него сохранены гортань, язык и горловые связки, — доктор показал на перебинтованные шею и челюсти безголового. — Иногда он шевелит губами и языком, пытаясь, по-видимому, воспроизвести звук. Я собираюсь приспособить для него механический имитатор речи, применяемый при лечении некоторых случаев немоты. С его помощью, возможно, удастся различить отдельные слова или даже целые фразы. Вот тогда мы и будем делать вывод о том, адекватен он или нет.

Из всего сказанного Габай понял только, что с помощью какого-то имитатора у Михалёва есть шанс заговорить.

— Слушай, Аркадьич, — он взял доктора за халат и притянул к себе. — Сделай, чтоб пацан заговорил. Мне позарез нужно!

— Мне тоже, и не меньше, чем вам, — ответил доктор, высвобождаясь и отступая на шаг. — Но гарантий, сами понимаете, никаких. Речевой имитатор — штука не слишком надёжная и к нашему случаю может не подойти…

— А ты сделай, чтоб подошла, — Габай достал из кармана бумажник. — Ты уж постарайся.

— Уверяю вас, мне самому не терпится поговорить с ним, — доктор с живейшим интересом смотрел, как гость извлекает из бумажника стодолларовые купюры. — Но раньше, чем через три дня, это осуществить не удастся…

— Завтра пацан должен заговорить! — решительно произнёс главарь. — Завтра, понял?

Помешкав пару секунд и для вида испустив сокрушённый вздох, доктор взял протянутые ему двести долларов.

— Обещать не могу, честное слово… Это же эксперимент…

— Нам срочно надо базарить с ним! — прорычал бандит.

— Вы должны быть готовы к тому, что вместо членораздельной речи услышите бессвязный бред, — робко заметил эскулап.

Габай посмотрел на него сурово.

— Ты уж постарайся, чтоб не бредил. Хотя бы один день. А там уж хрен с ним, пусть бредит.

— Я не Господь Бог. Обещать не могу…

Бандит обернулся к аквариуму.

— Денис! — рявкнул он во всё горло. — Слышишь меня?

— Тише, тише, — встревожился доктор. — Тут надо соблюдать тишину!..

— О, губы вроде шевельнулись! — воскликнул Пискарь, вглядываясь в повязки на горле.

— Я что-то не заметил, — возразил Качок.

Братки расхаживали по комнате, рассматривали приборы, трогали провода, тыкали пальцами в тело под простынёй, но самый большой интерес вызывал аквариум с мозгом. Гугнивый подошёл к нему вплотную и принюхался.

— Пахнет, вроде, спиртом, — заметил он.

— Осторожней, не заденьте провода! — волновался Леонид Аркадьевич. — Если слетит хотя бы один провод, жизнедеятельность мозга будет непоправимо нарушена и всё пойдёт насмарку. Мозг погибнет…

— Жмурик, в натуре… — Гугнивый дурашливо смеялся.

— Отвали от аквариума! — велел ему главарь. — Никому у проводов не ходить, поняли, нет?

— Тем более кричать сейчас Денису бесполезно, — прибавил доктор. — Он всё равно вас не слышит. Звуковые сигналы должны воздействовать непосредственно на его слуховые рецепторы, а для этого надо соединить с микрофоном соответствующие отделы его мозга. Я займусь этим завтра.

— Займись, а мы уж отблагодарим, — заверил его Габай. — Будешь доволен.

Озираясь, он прошёлся по помещению, подёргал ручку небольшой дверцы в дальнем конце. Дверца оказалась незапертой. За ней обнаружилась крохотная комнатка, в которой хватало места только для письменного стола, двух стульев и массивного шкафа, мешавшего двери распахнуться настежь. В комнатке никого не было.

— Здесь мой рабочий кабинет, — сказал доктор.

— Тесновато тут у вас, — заметил Габай, закрывая дверь и возвращаясь в лабораторию.

— Приходится довольствоваться тем, что есть, — развёл руками Леонид Аркадьевич. — Больничное начальство мои опыты не слишком-то одобряет. Провожу их, как говорится, на свой страх и риск…

— Риск — дело благородное, — изрёк бандит.

Заметив на одном из столов ручку, нацарапал ею на каком-то подвернувшемся листке свой телефон.

— Как будет чего нового — сразу звони мне. Звони в любое время дня и ночи!

Ошеломлённые увиденным, братки спустились вниз и вышли из здания морга.

— А что, может, пацан прочухается и вспомнит что-нибудь про Папаню, — задумчиво сказал Толубеев. — Всякое на свете бывает…

— Ты думаешь, он прочухается? — скептически ухмыльнулся Качок.

— Этот очкарик — не дурак! — вскинулся Пискарь. — Михаля он откачает, кишками чую! Видел, какая у него рожа хитрая?

— На жмурика надежды мало, — хмурясь, сказал главарь после долгого молчания. — Поэтому давайте думайте, где Папаня мог камни заныкать. Думайте, думайте все!