Когда боги рыдают (СИ)

Глава 8

В дверях морга их встретил знакомый санитар.

— Доктор вас ждёт, — сказал он с дружелюбной улыбкой, пропуская их в здание. — Не совсем погиб дружок ваш, котелок у него ещё варит…

Габай взлетел по лестнице, перескакивая через ступеньку. За ним побежали братки. В дверях лаборатории главарь едва не столкнулся с вышедшим ему навстречу доктором.

— Тсс! — Леонид Аркадьевич приложил палец к губам.

Но Габай с напарниками, не обращая на него внимание, ввалились в лабораторию и окружили аквариум. Мозг по-прежнему плавал в прозрачной эмульсии, слегка покачиваясь от медленно всплывавших воздушных пузырей.

Габаю бросилось в глаза, что на этот раз в боковые части мозга были вставлены провода, соединённые с небольшим микрофоном, лежавшим здесь же, на столике рядом аквариумом, а челюсти и шея Михалёва накрыты пластиковым футляром со слегка выступающим круглым динамиком. Из динамика неслись какие-то несвязные монотонные хрипы, похожие на храп.

— Тише, ради Бога, тише! — повторял доктор. — Микрофон включён!

— Аркадьич, ну чего? — зашептал Габай. — Что он тебе сказал?

— Просил не говорить матери, потому что не хочет её волновать. Он считает, что с ним ничего страшного не случилось… Я, естественно, не стал разуверять его в этом…

— Ну-ка, потолкуй с ним при мне, — сказал бандит. — Я хочу посмотреть, как это выглядит.

— А он хоть видит нас? — спросил Гугнивый, оглядывая мозг со всех сторон.

— Нет, — ответил доктор. — Я сказал ему, что у него проблемы со зрением. Пока у него якобы на глазах повязка.

Габай нетерпеливо кивнул.

— Правильно. Ну, давай!

Доктор поднёс микрофон к губам.

— Денис, добрый вечер, — заговорил он мягко. — Ты спишь?

Хрип в динамике прервался. После нескольких секунд затишья оттуда вырвался звук, похожий на зевок.

— Разве я спал? — надтреснутым металлическим голосом воспроизвёл имитатор слова Михалёва. На нормальный человеческий голос это совершенно не походило.

— Да, ты спал, — ответил доктор.

— А мне казалось, что я сейчас ехал в машине. До сих пор всё мелькает перед глазами.

— Ты ехал в машине? — заинтересовался Леонид Аркадьевич.

— Да. И вдруг — бум. Вспышка, а потом удар. И ещё боль в кишках.

— Боль пройдёт, — сказал доктор.

— Она уже прошла.

— А что ещё с тобой было?

— Гулял по Питеру. Зашёл к себе домой.

— Давно это было?

— Вот сейчас, только что.

Братки переглянулись. Пискарь повертел пальцем у виска.

— Денис, как ты мог гулять по Питеру, ты же лежишь в больнице в Москве, — увещевающе сказал Леонид Аркадьевич. И повторил: — Ты лежишь в больнице, тебя лечат…

— Я в больнице, меня лечат, — эхом отозвался динамик.

— Всё будет хорошо, не волнуйся, — сказал доктор.

— Я ехал в машине, потом — удар, заболело в кишках, а потом я попал в Питер и зашёл к себе домой, — говорил Михалёв. — А ещё я ехал в поезде. Я точно помню, что ехал в поезде. Это когда было? После удара или после прогулки по набережной?

Габай скривился в досаде.

— Он всё время несёт эту хрень? — спросил шёпотом.

— Я же сказал, он не совсем адекватен, — тоже шёпотом ответил доктор. — Но это, возможно, пройдёт со временем. А вообще его ответы вполне разумны. У меня складывается впечатление, что он многое, если не всё, помнит из того, что было с ним…

— А нас он помнит? — вмешался Гугнивый.

Доктор поднёс ко рту микрофон.

— А друзей своих ты помнишь? — спросил он.

— Славку из пятого подъезда, — ответил Михалёв. — Мы с ним травку курили и на роликах катались. И Маринку.

— Спроси, он Ильяса помнит? — прошептал главарь. — И Папанина?

— И Пискаря, — прибавил Пискарь.

— Денис, — мягко сказал доктор. — Ты помнишь своих друзей — Ильяса, Папанина, Пискаря?

Динамик несколько секунд безмолвствовал.

— Помню, — ответил, наконец, Михалёв. — Только они мне не друзья. Сам не знаю, на фига я связался с ними. Думал, хоть денег подзаработаю, а они такие жмоты, из-за копейки лишней удавятся.

— Денис, — укоризненно сказал доктор, покосившись на братков, — как ты можешь так неуважительно отзываться о своих друзьях…

— Тамбовский волк им друг. Заставляли им жратву готовить, а если за водкой надо было бежать, то всегда меня посылали. А как нажрутся, весь пол заблюют, так мне же убирай, как будто я им нанимался. Качок, гад, заставлял трусы его стирать.

Пискарь засмеялся.

— Значит, не отшибло у Дениски память! — Он довольно потёр руки и подмигнул Габаю. — Значит, он и тот день, когда Папаня камни прятал, должен помнить…

Габай обернулся к доктору.

— Вот что, Аркадьич, щас ты нас оставь с ним наедине. Надо кое о чём побазарить. Это быстро. Мы потом тебя позовём.

— Только, пожалуйста, не тревожьте его, — сказал доктор. — Сейчас ему ни в коем случае нельзя испытывать отрицательных эмоций. Воспоминания должны быть приятные.

— Не бойся, — Габай забрал у него микрофон, — всё будет хоккей.

Леонид Аркадьевич скрылся в кабинете.

Габай, уставившись на мозг, поднёс к губам микрофон:

— Денис, это я, Габай. Пришёл тебя проведать.

— Габай, — сказал Михалёв после нескольких секунд молчания. — Это ты?

— Я, Денис, я. Как услышал, что ты в аварию попал, первым в больницу помчался, ночь не спал, сидел у твоей кровати. И братва тоже волнуется, спрашивает, как там дела у Дениски.

— Врач сказал, что у меня что-то с глазами. У меня повязка на лице.

— Ничего, всё будет нормалёк. Скоро выздоровеешь.

— Габай, скажи Качку, зря он заставлял меня трусы его стирать. Мне это было очень неприятно, потому что он всегда дрочил под одеялом, а сперму потом вытирал этими трусами.

Бандиты засмеялись, а Качок побагровел от ярости.

— Врёт, сука! — зашипел он. — Не дрочил я под одеялом никогда! Врёт! Будь он, падла, здоровый, урыл бы его тут же, задушил собственными руками…

— Ладно, уймись, — отмахнулся главарь. — Щас не до тебя. Денис, — снова заговорил он в микрофон, — не принимай это близко к сердцу. Качку я сделаю внушение и он извинится перед тобой… А ты мне лучше скажи, помнишь, как вы с Папаней и Сёмой в тот день ехали в Москву?

— Помню. Давно это было, но помню.

— Как это — давно? Три дня всего прошло! Вы возвращались из деревни в Москву и попали в аварию.

— Ну да, мы ещё пили армянский коньяк. Сёма платил за всех. Это было в ресторане. Там ещё Людка была.

— Какой ресторан, какая Людка, Денис, что ты гонишь? — Габай начал терять терпение. — Вы жили в деревне у Папани, а потом я позвонил ему и велел припрятать камни!

— Да, в деревне у Папани, — согласился Михалёв. — Это точно. А когда же был ресторан? Я ведь помню, как мы там сидели.

— Ты хоть помнишь, как мы взяли камни?

— Конечно. Мы их взяли в той квартире, у нотариуса. Там ещё собака была. Толубей с Ваней сняли железную дверь, а она выскочила и вцепилась в Толубея.

Габай засопел.

— Денис, нотариуса мы выставили до этого, а камни взяли в церкви. Вспомни! Пошевели извилинами! Ночью мы залезли в церковь…

— В церковь, — бесстрастно повторил динамик.

— Ну. И что дальше?

— Я всё хорошо помню. Собаку прирезали, взяли шубы, аппаратуру, рыжьё, а потом мне всего триста баксов выдали. Очень мне было обидно. Я же тоже в деле участвовал, а дали всего триста баксов.

— Денис, когда ты поправишься, я выдам тебе десять тысяч баксов! — пообещал Габай, подмигивая браткам.

Те понимающе закивали.

— Ты пацан конкретный, бабки эти заслужил, — говорил главарь, нависнув с микрофоном над аквариумом. — Малость поправишься и получишь их прямо налом. Отправим тебя в Грецию долечиваться. А с этим раздолбаем Качком я самолично разберусь.

— И с Чуркой разберись. А то он когда занимается боксом, использует меня как грушу. Однажды так изфиздил, что я целый день встать не мог.

— Чурку урою прямо сегодня, — пообещал бандит.

— Двинь ему за меня. Сделай апперкот правой в челюсть.

— И в нижнюю, и в верхнюю, и нос ему разобью, падле, чтоб знал, как Дениса обижать. Ты, главное, не беспокойся ни о чём, лежи, отдыхай. Я всё устрою, найму любых врачей, любые бабки заплачу, только чтоб ты встал на ноги…

— Спасибо, Ильяс, — размеренно рокотал динамик. — Я всегда знал, что ты относишься ко мне хорошо. А что избил тогда, после ресторана, так это за дело. Я не в обиде.

— Денис, ну что насчёт камней? — Габай попытался повернуть разговор в нужное русло. — Их Папаня в тот день должен был спрятать!

— Папаня всегда прячет. Он у меня коробку дисков увёл и спрятал. А шубы, которые в той квартире взяли, он не прятал. Мы их сразу к скупщику отвезли.

— Я тебя не про квартиру спрашиваю, а про церковь! — Взбешённый Габай едва удержался, чтоб не ударить по аквариуму. — Церковь в Подмосковье! Там только иконы были!

— Иконы, — автоматически повторил Михалёв.

— А камни помнишь? Красненькие, зелёненькие… Куда их Папаня заныкал?

— Камни помню, а куда заныкал — нет.

Главарь в сердцах заматерился. Пискарь потянул у него из рук микрофон.

— Дай я с ним побазарю, — прошептал он. — Тут надо аккуратно действовать, наводящими вопросами… В самом деле, откуда он может знать, куда Папаня заныкал камни? Надо просто расспросить его про то утро, выяснить, где находился Папаня, куда ходил, где останавливался по дороге…

— Ну, давай, — Габай отдал ему микрофон и вытер своё вспотевшее лицо. — Расследуй, прокурор…

Завладев микрофоном, Пискарь заговорил вкрадчиво, как совсем недавно доктор:

— Денис, это я, Пискарь.

— И ты, Пискарёк, здесь?

— Да, Дениска… Не мог не приехать, когда узнал, что с тобой такое стряслось. Ведь мы всегда были друзья, да?

— Да, Пискарь, ты ко мне хорошо относился, не то что эта крыса Гугнивый. Он, гнида, на той неделе, когда я спал, у меня из куртки сто пятьдесят баков вынул. Кроме него некому больше. А когда я сказал ему, развопился, сука, в драку полез.

— Не крал я у него ничего! — рявкнул разозлённый Гугнивый. — Опять путает, придурок! У него после аварии совсем крыша съехала!

— За тобой это водится, — заметил Качок.

— Глохни! — огрызнулся Гугнивый.

Динамик на горле Михалёва продолжал вещать слегка надтреснутым, лишённым эмоций голосом:

— Но я его прощаю. Пискарь, передай ему, что я его прощаю, хотя он был не прав.

— Передам, Денис, обязательно передам, — сказал Пискарь. — Но ты всё-таки помнишь, как мы церковь брали? Иконы те помнишь в окладах?

— Помню. Офигенные были иконы. Зря их не взяли. Можно было большие бабки за них срубить.

— С иконами связываться стрёмно. Мы только камни из окладов вынули. Помнишь камешки? — Пискарь говорил медленно, внятно выговаривая каждое слово. — Папаня их должен был спрятать… Ты был тогда с ним… Он тебе, конечно, не сказал, куда он их спрятал…

— Нет.

— Наверно, он правильно сделал, что не сказал. Ведь это такое дело, которое нельзя доверить никому… Где вы были в то утро? У него в доме?

— Да, — ответил Михалёв после паузы.

— А потом поехали в Москву?

— Да.

— Папаня взял камни с собой или он пустой сел в машину?

— Он что-то держал в руках.

— Что?

Снова пауза.

— Сумку полиэтиленовую.

— И вы поехали в Москву?

— Да.

— Вы где-нибудь останавливались по дороге?

— Вечером тормознули на Кутузовском у бара, там биксы тусуются. Уже ночь была, а Гугнивый сказал, что знает, как снять биксу и не заплатить.

— Это было месяц назад, если не больше! — встрепенулся Гугнивый. — Пискарь, скажи ему, что это было месяц назад!

Пискарь, даже не обернувшись в его сторону, продолжал прежним убаюкивающим тоном:

— Какие биксы, Денис, вспомни… Там не было бикс… Вы с Папаней и Сёмой поехали в Москву утром. Вы нигде не останавливались по дороге?

— Останавливались.

— Где?

— Там был дом с флюгером, — после продолжительной паузы произнёс Михалёв.

— Щербинка! — рявкнул Габай. — Я так и знал! Это им как раз по дороге!

Пискарь жестом призвал его к тишине.

— Дом с флюгером? — переспросил он. — Двухэтажный дом, в котором никто не живёт? Вы там останавливались?

— Да. Там на крыше стрелка.

— И что же? Папаня с сумкой входил в дом?

— Ему зачем-то захотелось починить эту стрелку. Он полез к ней по крыше.

Братки недоуменно переглянулись.

— К флюгеру, что ль, полез? — пробормотал Качок. — На хрена?

— Денис, значит, Папаня полез по крыше к флюгеру? — продолжал спрашивать Пискарь.

— Да… Он лез и скатывался вниз, а потом всё-таки долез до флюгера и сидел там минут двадцать.

Пискарь, зажав микрофон ладонью, обернулся к напарникам.

— Тайник на крыше, под флюгером! А то на хрена Папане туда лазить? — И снова поднёс микрофон к губам: — А в руках у Папани ничего не было?

— Не помню. Он сказал, что чинил флюгер.

— В гробу он видел этот флюгер! — прогудел Качок.

— Конечно, он лазил туда не флюгер чинить, — согласился Пискарь, снова прикрыв микрофон рукой.

— Папаня любил делать тайники на крышах, — припомнил Гугнивый.

У Габая загорелись глаза.

— Выходит, камни в том доме, — он оглядел подручных. — Ну и хмырь же этот Папаня! Какое место выбрал!

Братки оживились.

— Надо ехать прямо сейчас! — хрипнул Качок.

— Да, поканали, быстро!

Гугнивый подёргал дверь кабинета. Она оказалась не заперта. Браток раскрыл её и заглянул внутрь.

Парочка, сидевшая за столом, вздрогнула и обернулась. Это были доктор Леонид Аркадьевич и молодая женщина лет двадцати, тоже в бледно-зелёном медицинском халате. На её пышные рыжие волосы были нахлобучены наушники. Когда в кабинет заглянул Гугнивый, она торопливо сняла их с себя..

Доктор, явно смущенный этим неожиданным вторжением, встал навстречу Гугнивому.

— Э-э, — пробормотал он, — разрешите представить мою ассистентку Оленьку. Оказывает неоценимую помощь по уходу за вашим другом, дежурит у него в моё отсутствие…

Браток, встретившись с Ольгой глазами, улыбнулся и подмигнул ей.

— Симпатичная девочка, — и он ткнул пальцем ей в бок.

— Какая вульгарность! — выкрикнула она пронзительным фальцетом и, вильнув задом, отодвинулась. — Невоспитанность!

Гугнивый засмеялся.

— А чё тебе не нравится? Я, может, люблю рыженьких!

— Вы бы… действительно… держали себя в рамках, — замямлил доктор. — Она на работе.

— Гугнивый! — зычно гаркнул главарь. — Пошли, здесь тебе не массажный салон!

— Где-то я тебя видел, лапусик, не помню где… — Гугнивый, игриво щурясь, облизнул губы. — Кого-то ты мне напоминаешь…

Девушка, не без кокетства поведя плечиком, отвернулась от него к окну.

— Мы ведь ещё встретимся? — спросил браток и, не дожидаясь ответа, бросился вслед за напарниками.