Когда мертвые оживут

Боб Фингерман КУРОРТНОЕ МЕСТЕЧКО

Боб Фингерман является автором нескольких произведений о зомби, в том числе недавно вышедшего романа «Pariah», а также графических романов «Zombie World: Winter’s Dregs» и «Recess Pieces» (который был охарактеризован как «„Маленькие негодяи“[28] встречают „Рассвет мертвецов“»). Среди его последних работ — иллюстрированная новелла «Connective Tissue» и постапокалиптические «спекулятивные мемуары» под названием «From the Ashes». Дебютный роман Фингермана называется «Bottomfeeder». Кроме того, им создано еще несколько комиксов: «Beg the Question», «You Deserved It» и «Minimum Wage». Фингерман рисовал для таких периодических изданий, как «Heavy Metal» и «The Village Voice», делал обложки для комиксов «Dark Horse» и «Vertigo Comics».

Огненный остров, расположенный совсем недалеко от южной оконечности Лонг-Айленда, таит в себе загадку. Никто в точности не знает, откуда произошло его название. Историк Ричард Бейлз выдвинул предположение, что оно явилось неверной интерпретацией голландского топонима «Пять островов»: поблизости действительно имеется множество островков. По другим сведениям, название породили костры, которые разжигали здесь пираты, чтобы заманить на песчаные отмели проходящие суда, либо осенняя листва, густо усыпающая остров. Есть даже версия, что оно происходит от сыпи, которую вызывает у людей произрастающий здесь ядовитый сумах.

Как вы, наверное, уже догадались, на Огненном острове разворачивается действие публикуемого ниже рассказа. «Мы с женой снимали на острове летний домик, и как-то мне пришло в голову: в межсезонье это место очень подходит для жуткой истории, — говорит Фингерман. — С наступлением октября здесь становится совсем пустынно. Странное это место — чем-то напоминает Деревню из старого сериала, „Пленник“, только засыпанную песком.»

Фингерман никогда не был велосипедистом-посыльным, как главный герой рассказа, но, как и в большинстве его произведений, в этом образе можно найти некоторые черты самого писателя. Например, оба испытывают симпатию к зомби. Как говорит сам Фингерман, «они не просили себе такой участи, и пусть даже они жаждут отведать человеческой плоти, в них нет зла. Это просто среднестатистические представители мира монстров».

На моей правой ладони отчетливо виден красный полукруг свежих отметин от зубов. Посверкивают капельки крови. Их немного; можно сказать, всего ничего. Однако повод для беспокойства все же имеется. В такие моменты я вспоминаю о столбняке. Помните такую болезнь? Вы задумывались о ней в детстве, когда носились сломя голову по какой-нибудь стройке и получали царапину, зацепившись за ржавый гвоздь. Столбняк! А ведь взрослые предупреждали! Вас сразу начинали преследовать мысли о возможном спазме жевательных мышц, и вы едва не теряли рассудок от страха. Старшие говорили, что столбняк может вызвать сильнейшие спазмы, а это приведет к «захлопыванию» челюсти, и вы не сможете открыть рот или сглотнуть. Можно даже умереть от удушья. Какой ужас! Эх, старые добрые денечки…

Столбняк не передается от зараженного к здоровым.

Если бы то же самое можно было сказать и о нынешнем заболевании, пока безымянном.

Да, вот такая фигня. Я даже не знаю, как обозвать эту болезнь. К тому времени как прекратилось радиовещание, врачи и ученые так и не пришли к единому мнению по этому вопросу. И как теперь классифицировать заболевание? Как его называть? Никогда не понимал желания людей давать собственное имя открытой ими болезни. Почему ученым хочется, чтобы их фамилия в будущем ассоциировалось с болью и страданиями? О чем, интересно, думал Паркинсон? Нет, будь я врачом и наткнись на какую-нибудь неизвестную заразу, непременно назвал бы ее в честь кого-то столь же ужасного: скажем, синдром Гитлера или комплекс Буша. Но как именовать эту последнюю — похоже, для человечества она действительно станет последней, — свалившуюся на нас болезнь? Зомбификация? Звучит по-дурацки. А если вы были инфицированы, процесс зомбификации пошел, но еще не развился в полной мере и вы не стали настоящим зомби, как быть тогда? Как прикажете называть этот переходный период?

У меня недостаточно мужества, чтобы повторить подвиг Брюса Кэмпбелла и отрубить себе пораженную конечность.[29] Пока недостаточно. Но к чему волноваться? Скорее всего, вирус уже там, циркулирует в крови, делает свое дело. Помню, слышал об одном парне, которого укусила за лодыжку какая-то чрезвычайно ядовитая змея, кажется, в Южной Америке. В общем, он знал, что у него есть около трех минут до того, как яд его прикончит. Он был то ли лесорубом, то ли еще кем-то в этом роде — может, незаконно рубил деревья в джунглях. Возможно, змея защищала свою территорию.

Подробностей я не помню. Но парень действовал решительно: взял пилу и отхватил укушенную ногу ниже колена. И выжил. Этот парень выжил, отрезав себе ногу, пока яд не успел добраться до сердца. Я бы так не смог. И не смогу. Так что я уже, считай, покойник.

Почему я должен быть другим?

Но я чувствую себя идиотом.

Перебинтовываю место укуса, больше ради собственного спокойствия. Просто не хочется смотреть на ладонь. Придется теперь распрощаться с сексуальной жизнью — левая рука у меня недостаточно ловкая. Выхожу на крыльцо и смотрю на заасфальтированную аллею. Я называю ее дорогой, но машинам сюда въезд заказан. Конечно, порой заезжает пожарная машина — все-таки не зря остров прозвали Огненным, — но остальным доступа нет. Летом, всего несколько коротких и бесконечных месяцев назад, на дороге было не протолкнуться от людей, бледных или загорелых, хорошо сложенных или с обвисшими животами; они бесконечно ходили то с пляжа, то на пляж, большинство мужчин таскали сумки-холодильники или просто упаковки дешевого слабоалкогольного пива. С едой я никогда никого не видел. Все эти отдыхающие — изредка спокойные, но в большинстве шумные и громогласные, — похоже, питались исключительно пивом да той гадостью, которую удавалось перехватить в местной пиццерии.

Сейчас я бы совершил убийство ради куска той мерзкой пиццы.

Аллея по большей части бывает покрыта мокрым песком — там и тут виднеются темные пятна. Я обычно сидел на этом самом крылечке, читал — ну или притворялся, что читаю, — и пялил глаза на проходящих девушек. Буквально перед тем, как эта безымянная, самая страшная в истории пандемия обрушилась на мир и уничтожила привычный порядок вещей, страну охватила «эпидемия обезумевших девушек». Прежде нормальные, держащиеся в рамках приличия, они внезапно скидывали с себя топики и скакали, точно юные антилопы. Чтобы раскрепоститься, им требовалось только внушительное количество алкоголя, немного лести и наличие поблизости видеокамеры. Сколько несчастных родителей плакало по ночам и не могло уснуть из-за этих записей!

Парни с огромными бокалами «Маргариты» издавали неандертальские вопли, когда местные девицы — сперва они недовольно хмурились, потом хихикали — наконец соглашались и вываливали наружу свою красоту. Быть может, то было зловещее предзнаменование грядущего заката человечества. Нет-нет… Но все же удивительно, как быстро сексуальная девушка может превратиться в жалкое презренное существо, и вся ее привлекательность исчезает буквально в момент.

Не знаю.

Я тогда подумал, что было бы неплохо вернуться на Огненный остров — это очень уединенное место, особенно в межсезонье. Меня привлекало полное отсутствие машин. Когда в городе стало по-настоящему хреново, эти маньяки на автомобилях оказались поопаснее зомби. Все улицы были заполнены обезумевшими автомобилистами, которые, пытаясь бежать от опасности, плевали на все правила и создавали невообразимый хаос. Интересно, чего они ожидали? Свободных дорог? Идиоты. Конечно же, на улицах было не протолкнуться. И каждый несчастный пешеход, погибший под колесами этих доморощенных Дэйлов Эрнхардтов,[30] поднимался уже в качестве зомби. Прекрасно! Ожившие мертвецы отдирали себя от тротуара и, исполненные жажды мести, набрасывались на виновников своей гибели. Или на того, кто оказывался поблизости.

Я работал велосипедистом-посыльным, и было это как раз после выхода фильма «Брокер».[31] Но фильм тут совсем ни при чем. Нельзя сказать, что я выбрал себе такое занятие под влиянием фильма. Помните Кевина Бейкона в роли отчаянного посыльного? В Голливуде на какое-то время поверили, будто эта никчемная работа заслуживает внимания. До чего я ненавижу эти тупые киношки про городских бунтарей. Как, например, в фильме «Турок 182».[32]

Короче говоря, работенку эту я вскоре бросил, но на велике продолжал гонять с удовольствием. Ноги мои были привычны к повышенным нагрузкам, и я проехал весь путь от Элмхерста до Бэйшора, штат Лонг-Айленд, а это весьма приличное расстояние. Сколько оно будет в километрах, не скажу, потому что одометр по дороге вышел из строя. Но точно знаю, что много. Особенно если учесть, что я избегал крупных транспортных магистралей и передвигался по извилистым проселочным дорогам. Эх, мне бы тогда крылья за спиной… По пути я отмечал, что ситуация ухудшается с каждым часом, число людей, превратившихся в зомби, растет с ужасающей быстротой. В голове постоянно крутилась неуместная цитата: «Плодитесь и размножайтесь». Даже двигаясь по проселкам, я стал свидетелем множества жутких сцен. Просто удивительно, сколько существует возможных способов расчленить и освежевать человека. По дороге мне попадались лужи… но вовсе не с водой. За время работы посыльным я многому научился: ухитряться не сбивать пешеходов, лавировать в плотном уличном потоке, уходить от разнообразных опасностей на дороге. Эти знания помогли мне не стать пищей для голодных восставших мертвецов.

По крайней мере, зомби медлительны.

И не умеют ездить на велосипеде или машине.

Пока…

Наконец я достиг морского побережья. Надо было искать порт или хотя бы причал, откуда отправлялись паромы на остров. Тут я вдруг сообразил, что регулярного сообщения с Огненным островом нет. О чем же я думал раньше? Представить только, что я совершил это казавшееся нескончаемым путешествие в седле только затем, чтобы убедиться: паромное сообщение прекратилось. Удивительно, но пустые паромы стояли возле причала, а вокруг никого, что казалось весьма странным, — ни людей, ни зомби. Прошу прощения, но приближается Рождество. Можете назвать меня сентиментальным.

Так или иначе, я взошел на борт и уже добрался до мостика, когда понял, что знать не знаю, как управлять паромом. Я ведь даже машину не вожу. И я еще имел нахальство считать этих беспокойных водителей идиотами. Вот, значит, стою я здесь, на Лонг-Айленде, в месте для меня чужом, без всякого плана, не зная, куда податься. И еще я очень вымотался. Подошел к автомату, чтобы купить чего-нибудь освежающего — это я уж точно заработал. Но чертов агрегат не желал отзываться, не принимал ни бумажные деньги, ни металлические. Я пнул его, потряс изо всех сил, потом не выдержал и начал буквально разламывать на части. Мне требовалось сорвать злобу на ком-то или чем-то. Когда он уже лежал на боку, передняя панель отвалилась и наружу с громким жестяным (или алюминиевым?) звоном покатилось содержимое. Я залпом выдул три банки клюквенного коктейля и сразу почувствовал себя лучше. Еще полтора десятка банок я кинул в рюкзак и уже собирался пробежаться по окрестностям в поисках еды, как вдруг заметил невдалеке нескольких любопытствующих субъектов.

Не людей.

Шум, который я поднял, прозвучал для них подобно гонгу, созывающему на обед. С таким же успехом я мог бы крикнуть что-то типа: «Эй, все сюда!» Даже если я и лелеял мимолетную надежду, что незваные гости — обычные люди, она моментально улетучилась, стоило обратить внимание на их неловкую дерганую походку. Я быстро подобрал еще несколько банок с клюквенной вкуснятиной — в случае чего их можно использовать как метательные снаряды — и оседлал велосипед. Вот только куда ехать, я не знал. Попетлял немного по парковке и направился к лодочной станции. Частных плавсредств нашлось немного, но я все же высмотрел у причала неказистую моторку. Забравшись в нее, хотел уже отчаливать, когда сообразил, что буду последним шлимазлом, если оставлю велик. Я быстро схватил свой драндулет, положил на грязное днище и занялся мотором. Несколько раз рванул шнур — и двигатель пробудился к жизни. Как раз тогда, когда мертвецы подошли уже совсем близко. Мазель тов![33]

Прежде мне никогда не доводилось управлять лодкой или катером, поэтому можно считать, что для первого раза я справился весьма не плохо. Я ухитрился практически не отклониться от основного курса, который запомнил по предыдущим поездкам на пароме, и часа, наверное, через два достиг местечка Оушен-Бэй-Парк, где мы снимали дом.

Спросите, кто это «мы»?

Эх, как было здорово, когда я являлся частью «мы»! У меня имелась жена. И, как вы думаете, что случилось? Еще когда все только-только начиналось, она стала одной из этих тварей: возвращалась домой с работы, и ее укусили. И не просто укусили, а сожрали почти целиком. Мне позвонил полицейский и рассказал о случившемся, ежесекундно прерываясь, чтобы шумно блевануть. Он блевал, а я плакал. А потом она восстала и набросилась на копа. По крайней мере, я думаю, что так оно было. Я только услышал в телефонной трубке влажный хруст. Он кричал и кричал, пока… ну, пока не затих. Такой вот был мне звонок. Я много болтаю, да, но не судите меня строго. Это все, что мне осталось. Если я не стану вспоминать о том, как потерял жену, я могу просто…

Да…

Могу просто… что?

Убить себя?

Это смешно.

Пока связь еще не оборвалась, я слышал, как она стонет… стонет и жует. Эта картина прямо стоит у меня перед глазами, хоть мне и не посчастливилось иметь видеотелефон.

Завести двигатель удалось легко, а вот заглушить его и остановить лодку оказалось посложнее, поэтому моторка впилилась носом в причал. Я вылез на берег; голова кружилась, меня подташнивало. Некоторое время я просто лежал и глубоко дышал, стараясь не блевануть. Наверное, со стороны я был похож на выброшенную на сушу рыбу. Стояла середина октября, температура была вполне приемлемой, правда, моросил мелкий дождик. Если бы остров не назывался Огненным, ему вполне подошло бы название Ржавый. В прежние времена по всему острову разъезжали люди на велосипедах, но что это были за машины? Ветхие, покрытые пятнами ржавчины драндулеты, а тут являюсь я с почти новым маунтинбайком. Впрочем, какая разница! Но в тот момент я испытал досаду при мысли, что мой драгоценный велосипед окажется бессильным перед местными стихиями. Приоритеты, молодой человек, приоритеты.

На берег, скрывая все вокруг, накатывал туман. Если поблизости и есть зомби, я их не увижу, равно как и не услышу. Я вскочил на велосипед и припустил к нашему дому. Говорю «нашему», хотя на самом деле мы его снимаем. Да, и поскольку понятия «мы» больше не существует, определение «наш» тоже потеряло актуальность. Я подъехал к домику — по размерам он скорее заслуживал названия хижины — и замедлил ход, услышав шаги.

Не человеческие.

Оленьи.

На Огненном острове полно этих мерзких, усеянных клещами животных. Они совсем не миленькие и не симпатичные. Они своего рода бомжи животного мира — грязные, кишащие вшами и прочими паразитами. Их уши напоминают бородавчатые тыквы, на которых во множестве сидят клещи, до того насосавшиеся крови, что, кажется, сейчас лопнут. Олени бродят по помойкам, роются в мусоре, выпрашивают куски, если вам вздумается поесть на свежем воздухе. Где, спрашивается, Тед Ньюджент, когда он так нужен?[34]

Я вошел в дом, запер за собой дверь, проверил запоры на всех окнах, после чего повалился на голый матрас и погрузился в глубокий сон, полный кошмарных видений. Я считал, что остров практически пуст.

И был почти прав.

Проснувшись наутро, я проверил кладовку. Не знаю зачем — ведь в конце летнего сезона мы всегда подчищаем запасы, там и не могло ничего оказаться. Наверное, просто на всякий случай: вдруг буфетные эльфы оставили что-нибудь пожевать? Ведь чем станет наша жизнь, если не верить в счастливый случай? Что еще побуждает нас стремиться вперед, как не заложенное с рождения сочетание надежды и мазохизма?

Напившись воды из-под крана, я прихватил тяжелую чугунную сковородку, слегка приоткрыл входную дверь и выглянул наружу. По-прежнему моросил дождь. На берегу никого не было.

Я осторожно спустился по короткой лестнице со скрипучими деревянными ступеньками на тропинку и по ней вышел на песчаный асфальт. «Песчаный асфальт» — звучит как название древней третьесортной мелодрамы. Но я отклоняюсь от темы. Слева от меня протянулась полоска пляжа, а за ним, буквально в сотне футов, раскинулся океан. Справа находился залив с паромной пристанью. Остров в длину имеет около тридцати миль, а в поперечнике и мили не будет, даже в самом широком месте. Такая вот узкая полоса песка. Я оседлал велик и направился вдоль залива к местному универсальному магазину, громоздкому строению, обшитому посеревшими от непогоды досками. В Оушен-Бэй-Парке, который в его лучшую пору я именовал не иначе как «сборище тупиц», стояла тишина, лишь негромко шелестел дождь. По правде сказать, и до всех этих кошмарных событий в межсезонье на острове было довольно тихо и спокойно, но сейчас… сейчас все обстояло иначе. Калитка из проволочной сетки была открыта, но не шевелилась на заржавевших петлях. Даже скрип несмазанных петель усладил бы мой слух, а вот полная тишина действовала на нервы. Она была неестественной.

Я подергал ручку на двери магазина. Заперто. Тогда я швырнул сковородку в стекло и через мгновение уже находился внутри, с жадностью набивая рот вяленой говядиной и чипсами, запивая все это тепловатой пепси-колой. Затем я наполнил карманы всяческой едой и питьем и снова выехал на дорогу. Куда я направлялся, что искал — и сам не знал. Других выживших? Еще еды? Оружие? Да, наверное, и то, и другое, и третье. Дороги на острове были не в пример лучше, чем на материке, так что ездить здесь на велосипеде было приятно. Туман постепенно уползал, и видимость улучшилась. По улице Си-Вью я добрался до более крупного — конечно, по меркам острова — городка Оушен-Бич, наслаждаясь возможностью безнаказанно ехать там, куда в обычное время путь велосипедистам был заказан. Веселый нарушитель законов в мире, где все законы остались в прошлом. Звучит забавно. Я сделал пару кругов по центру городка в поисках достойной цели, обнаружив универсальный магазин, хозяйственный магазин, пару магазинчиков с сувенирами и пляжными принадлежностями, дискотеку, несколько ресторанчиков, баров и кафе-мороженых. И еще старый кинотеатр, деревянное здание, смахивающее на церковь, из-за чего я старался держаться от него подальше.

Я вломился в хозяйственный магазин — забавно, но вышло это у меня вполне естественно. Там я набрал себе целый арсенал: удобный топорик, двенадцативольтный строительный пистолет и кучу патронов, то есть гвоздей. Еще я прихватил куртку из плотной ткани и непромокаемый плащ, висевшие на крючке позади прилавка. Что сказать — прибарахлился неплохо. Потом ездил по окрестностям, стучал в двери, кричал: «Есть здесь кто-нибудь?», так что в горле пересохло. Наконец вернулся в магазин и поставил пистолет на подзарядку. Пока не найду настоящее оружие, сойдет и такое. Пока не найду… Точнее будет сказать: если найду. Хорошо хоть пока еще есть электричество.

Я сидел и ужинал позаимствованными в магазине продуктами, как вдруг на улице раздался шум. Индикатор заряда строительного пистолета еще мигал, поэтому я схватил топорик и прошмыгнул к входной двери. Свет на крыльце был зажжен, но я ничего не увидел. Шум повторился. Снаружи что-то шевелилось. Может быть, существо привлек свет? Похоже на то. Я натянул куртку и, чуть-чуть приоткрыв дверь, направил луч фонарика в клубящийся в темноте туман. Погода эта уже поднадоела. В кустарнике раздался треск; я обернулся и увидел прямо перед собой потрепанного самца оленя. Один рог у него был отломан, второй представлял собой замысловатую шестиконечную конструкцию. Олени на Огненном острове находятся под охраной. Они совершенно не боятся людей и чувствуют себя здесь в полной безопасности, подобно белкам в городском парке.

Строго говоря, оленям было еще рановато сбрасывать рога. Возможно, этот парень просто за что-то зацепился или потерял рог в схватке за самочку. Обрадовавшись, что это не зомби, я закрыл дверь и вернулся к трапезе. Я смаковал каждый кусочек вяленого мяса, каждый ломтик чипсов и удивлялся, до чего же американские закуски соленые. Набив живот разными вкусностями, я быстро заснул, давая отдых уставшему телу, а особенно ногам, которые ныли от выпавших на их долю нагрузок.

В последующие несколько дней мне приходилось то радоваться дальновидности своего решения вернуться на Огненный остров, то проклинать себя. Здесь было действительно пустынно, но, пожалуй, даже слишком. Я-то надеялся встретить и других беглецов с «большой земли». Скажем, молодую вдовушку или пусть даже не очень молодую. Парочку, не чуждую свингерским замашкам. На крайний случай «голубенького» — лишь бы было с кем скоротать время. Я двинулся на юго-запад, проехал через местечки Роббинс-Рест, Атлантик, Лоунливилль (очень подходящее название),[35] Дьюнвуд, Фэйр-Харбор, Сальтер и Кисмет. К дамбе Роберта Мозеса я приближаться не рисковал — она соединяла остров с материком, точнее с Лонг-Айлендом. Я опасался, что там, где могут встретиться машины, можно наткнуться и на проблемы. Не исключено, что там окажутся люди. Или зомби.

Я ощущал себя Чарльтоном Хестоном в фильме «Человек Омега», а также Винсентом Прайсом в «Последнем человеке на Земле» — посредственных экранизациях романа Матесона «Я — легенда». Любопытно: фильм, носящий название романа, имеет с ним наименьшее сходство. Поди тут разбери. Так или иначе, разъезжая по острову на своем десятискоростном велосипеде, я легендой так и не стал, это уж наверняка.

Мальчишкой я был вполне себе самодостаточным, по крайней мере в том, что касалось способности приятно проводить время в одиночестве. Частенько я воображал, будто остался единственным человеком во всем мире. Мне нравилось представлять себе, будто вокруг больше никого нет. Я бродил вдоль железнодорожных путей или рядом с островком безопасности по центру бульвара Куинс. Конечно, мимо со свистом проносились машины, но зато на протяжении многих миль я не встречал ни одного существа во плоти. Отец обвинял меня в нездоровом увлечении всякой дурью. Ну да, я очень даже любил фильмы ужасов. Теперь, оглядываясь назад, думаю, то была вроде как репетиция перед тем, что обрушилось на нас в эти дни. Внемлите мне, наследнику Нострадамуса!

Одиночество разъедало меня изнутри.

Попытался я исследовать и другие направления, но это оказалось непросто. Пойнт-оф-Вудс был отгорожен от Оушен-Бэй-Парка — несомненно, чтобы уберечься от проникновения всяческой шушеры, которой во время оно там было полным-полно. Поскольку объехать ограду или перебраться через нее на велике не было возможности, пришлось мне перелезть через нее и дальше идти пешком. Прежде я никогда не пробовал познакомиться с другими частями острова. Такими, как, например, Санкен-Форест — симпатичное местечко, но в эти дни зловещее, как и все остальные. Или вот, скажем, Сэйлорс-Хейвен. В Черри-Гроув тоже не было ни души. Черт, не то чтобы я сменил ориентацию, просто хотелось бы нормальных товарищеских отношений, и пока они остаются на уровне платонических, я готов заняться чем угодно. И с кем угодно.[36]

Но всюду — ничего. И никого.

Я так вымотался и упал духом, что решил уже не тащиться в Пайнз и местечки, лежащие за ним. Огненный остров стал островом призраков, и, пожалуй, как по мне, духи менее опасны, чем зомби, — по крайней мере, физически. Я избежал участи быть съеденным в буквальном смысле только для того, чтобы меня сожрала заживо меланхолия. И это называется жизнь?

Телевизор не работал, не было даже тестовой картинки.

Радио можно было послушать… если вам нравится «музыка» статических помех.

Я перебирался от дома к дому в поисках чего-нибудь, что можно почитать. Хотелось занять мозг. Кроссворды, сканворды, «Гейм-бой». Да что угодно. Проблема с этими дачными домами в том, что по окончании сезона жильцы ничего в них не оставляют. Конечно, несколько дамских романов в мягкой обложке я раздобыл и даже, хоть и стыдно признаться, прочитал, но ничего поучительного найти не удавалось. Еще отыскался шкаф с технотриллерами — ну, вы знаете, весь этот хлам в духе Тома Клэнси. И их я прочел, хотя сказать, что эти книги тупые, значит ничего не сказать. Даже дамские романы с душещипательным финалом будут получше. Я побывал уже почти в каждом доме между Оушен-Бэй-Парком и Роббинс-Рест, когда меня вдруг осенило: ведь совсем не обязательно оставаться в своей убогой халабуде. Серьезно, что это со мной такое? Для того ли я убежал с материка, чтобы провести три недели в этой гнилой дыре?

Идиотизм какой-то.

В качестве своей резиденции я выбрал прочное и значительно более комфортабельное строение, в фермерском стиле, с пятью спальнями. Поросенок поумнел и перебрался из соломенной хижины в нормальный кирпичный дом. В хозяйской спальне даже отыскался тайничок с порнухой. Новое место обитания пришлось мне по нраву. Электричество по-прежнему имелось, и напитки были холодными. В холодильнике нашлось спиртное, и я, хотя всегда вел трезвый образ жизни, теперь начал выпивать. Не хочу сказать, что стал пьяницей, но все же каждый вечер, совершив прогулку вокруг своего нового дома, я расслаблялся на кухне со стаканчиком в руке. И если порой дело заканчивалось тем, что я валился плашмя на кровать, а комната вращалась передо мной, словно я был Дороти и летел в страну Оз, значит так тому и быть. Трезвость уже не была для меня нормой жизни.

Однажды, когда я возвращался домой из магазина в Оушен-Бич, у велосипеда лопнуло переднее колесо, и я со всего маху улетел в неглубокую канаву напротив бейсбольной площадки. Возможно, не совсем протрезвел после выпитого накануне: я ведь еще не стал прожженным пьяницей и плохо знал свою дозу. Впервые за несколько недель небо было безоблачным, и на нем ослепительно сверкало солнце. Голова у меня потрескивала и до того, как я кувырнулся, теперь же в ней непрерывно пульсировала боль. Я сильно расцарапал руки, свет резал глаза даже сквозь темные очки. И вот я лежал, распластавшись в канаве, дрожал от ярости и был несколько смущен, пусть даже никто не видел моего падения.

Однако свидетель все же был.

За фонтаном возле трибун прятался зомби. Как же мы столько времени умудрялись не замечать друг друга? Я вскочил на ноги, попытался найти какое-нибудь оружие, но пьяному, как известно, море по колено, так что я беспечно оставил все в доме. При мне был только велосипедный насос, а какой от него толк?

Но зомби так и торчал неподвижно, съежившись за фонтаном. Я еще нетвердо стоял на ногах — сказалось тяжелое падение, да и винные пары не до конца выветрились, — и потому прислонился спиной к фонарному столбу, облепленному старыми объявлениями о различных значительных событиях в жизни острова. Выцветшие обрывки болтались на ветру, словно струпья на коже.

Мы с мертвецом глазели друг на друга, казалось, целую вечность. Ни он, ни я ничего не предпринимали. Я уже начал подумывать, а не галлюцинация ли это. Может, при падении у меня случилось сотрясение мозга? Но нет. В глазах наконец прояснилось, а зомби никуда не исчез — стоял себе и не собирался нападать.

— Привет, — сказал я и тут же почувствовал себя идиотом. — Я могу вам помочь?

Зомби при звуке моего голоса отпрянул назад. Точнее будет сказать, она отпрянула, ибо при жизни это была женщина, даже девушка, едва-едва вышедшая из подросткового возраста. Судил я об этом в основном по ее одежде. Прежде мне никогда не доводилось рассматривать оживших мертвецов вблизи, обычно я проносился мимо на максимальной скорости, какую мог выжать из велосипеда. Кожа на лице была упругой на вид, цвета недоваренного цыпленка, разве что несколько менее желтая. Глубоко посаженные глаза подернула дымка; казалось, их обладательница не может сфокусировать взгляд, это я хорошо заметил, однако смотрела она прямо на меня. Нижняя челюсть отвисла, и из приоткрытого рта вырывалось медленное и тяжелое дыхание, как у астматика. Две вещи поразили меня: во-первых, она дышала, и, во-вторых, зубы сверкали белизной. В фильмах у зомби всегда сломанные, гнилые зубы коричневого цвета, эта же мертвая киска могла похвастаться улыбкой голливудской звезды.

Еще она, похоже, не чувствовала холода — если судить по босым ногам, обтягивающим джинсам, спущенным так, что был виден низ живота, и куцей белой маечке. В глубоком вырезе я заметил чашечки розового бюстгальтера. Между грудями имелась соблазнительная ложбинка. Черт, да я что, оцениваю этот оживший труп в качестве предмета сексуального вожделения? Да! Именно так. Вот интересно, можно ли секс с зомби классифицировать как некрофилию? Кто бы мог сказать… Некрофилию определяют как увлечение трупами, эротический интерес к трупам, способность возбуждаться при виде трупов. Но как быть с ходячим трупом? Как это назвать? Хотя кожа на теле немного обвисла, в целом девочка сохранилась очень неплохо. И откуда у меня такие мысли? Что тому причиной: одиночество или я сошел с ума? И то и другое, наверное. В общем, я ощутил мощный прилив крови пониже пояса.

— Мм, привет. Ты… вы… Ну, вы меня понимаете?

Она, словно собачка, вскинула голову и наморщила лоб, что-то обдумывая. В каком-то извращенном, жутком смысле она была просто прелестна. Я сделал шаг в направлении мертвой девушки, хотя, возможно, этот поступок и противоречил здравому рассудку. Она вздрогнула и подалась назад. Я воспринял это как знак того, что пора прекращать безумие и сваливать отсюда. Подняв с земли велосипед, я зашагал домой и всю дорогу оглядывался через плечо на своего нежданного робкого товарища. Девушка также не сводила с меня глаз.

В тот вечер я не пил, но раз, наверное, шесть «погонял лысого».

Вероятно, потрясение от встречи было слишком сильным.

На следующий день я заменил камеру, прихватил с собой строительный пистолет и отправился в путь. За ночь заметно похолодало, и на остров вновь накатывала густая серая дымка. Вскоре заморосил дождь. Не за горами тот день, когда с неба повалит снег. Неплохо бы насобирать дров для камина, однако все мои мысли захватило стремление отыскать девушку-зомби. Конечно, начал я с бейсбольного поля, но никого там не нашел. Я подумал, что если и в жизни зомби так же медлительны, как в кино, то насколько далеко она могла уйти? Местная ли она? Помнит ли, где здесь что находится? Способна ли на нечто большее, чем просто рудиментарное мышление? Или не способна даже на это?

Я подъезжал к Лоунливиллю, когда из кустов прямо на дорогу выскочили две оленихи. Выглядели они неважно, и это еще мягко сказано, даже по меркам Огненного острова. Шкуру их покрывали многочисленные язвы, из которых сочился гной. Уши, как обычно, были облеплены раздувшимися от крови клещами. От животных исходил пар, а вместе с ним и вонь. Я сбросил скорость в надежде, что олени освободят мне путь, но они просто стояли и будто не знали, что делать дальше. Звонка, чтобы посигналить животным, на велосипеде не было, потому я притормозил и закричал: «Эй, с дороги! Давайте проваливайте! Брысь!» Крики эти могли бы распугать котов, но с оленями подобный номер не прошел. Они неуверенно топтались на месте, словно пьяные, и я даже ощутил внезапную зависть. Потом заорал на них снова, но чертовы зверюги двигаться не желали.

Ссориться с местной фауной не хотелось, поэтому я сделал небольшой крюк и покатил обратно к дому, внимательно оглядывая улицы по пути, чтобы не пропустить сами знаете кого. В тот вечер я осушил целую бутылку водки, запивая ее разными лимонадами, и в итоге выплеснул содержимое желудка в кухонную раковину. Слава богу, что в сливе был установлен утилизатор отходов. Я еще успел прибраться, после чего вырубился прямо на полу.

Перед глазами у меня плясали разноцветные черти, а дальше я уже ничего не помнил. Очнулся посреди ночи, совершенно не соображая, где нахожусь. Сперва я подумал, что уменьшился в размерах — этакий Невероятно Уменьшающийся Пьянчуга,[37] который пил, пил и весь спился, — поскольку глаза мои, казалось, смотрели с высоты пары сантиметров от пола.

В буквальном смысле я отодрал себя от липкого линолеума и потер лицо, на котором отпечатался рисунок. Чувствовал я себя дерьмово, но, увидев в зеркале свою изукрашенную физиономию, расхохотался и не мог остановиться, пока не закашлялся. Правую сторону лица украшали симметричные красные полоски. Надо же было так облажаться! Шатаясь, я протопал в ванную, помочился, стиснув зубы от боли, и прополоскал рот, чтобы избавиться от кислого привкуса блевотины. Много времени это не отняло. Потом я задумался: а с чего я пошел вразнос? Может, причина так или иначе связана с гибелью человечества, в особенности моей семьи, и, самое главное, обожаемой жены? Может, все из-за того, что я возжелал компании девушки-зомби, которую нашел вполне привлекательной? Да, возможно, это как-то оправдывает не свойственное мне безнравственное поведение. В конце концов, в загул уходят и по менее серьезным причинам.

Еле-еле я добрался до кровати, и там меня моментально сморил сон.

Мне снился групповой секс: я, моя покойная жена и мертвая девушка. Они сорвали с меня одежду и подвели к кровати, стоящей посередине бейсбольного поля. Небо над головой было черным. Не темным, как ночью, а именно черным, словно космическая пустота. На трибунах мерцали чьи-то глаза, вокруг слышно было стрекотание сверчков. Женщины начали ласкать меня языками: жена работала над верхней половиной тела, а девушка-зомби — ниже пояса. Должен отметить, что и та и другая предстали в образе оживших трупов, но удовольствие от этого меньше не становилось — до тех пор, пока они не начали меня есть. Я не просыпался. Просто лежал на спине и наблюдал, как мертвые женщины поглощают мою плоть, как вскрывают брюшную полость и вытаскивают кишки. Я был просто парализован. А они выглядели довольными.

Наконец я пробудился и — забери меня дьявол, если я не первейший среди извращенцев, — обнаружил, что у меня эрекция.

Несмотря на похмелье, я исхитрился съесть и даже удержать в себе вкусный и полезный завтрак. Ту девушку я твердо решил разыскать. Не люблю, когда меня преследует какая-то навязчивая идея, но в этом случае я сдался. Что я стану делать, когда найду ее? А она? Будет ли также избегать меня, или присущий, похоже, всем зомби вечный голод — эй, только не подумайте, что я спец в таких делах, — все же проявит себя? Убегу я в этом случае или позволю случиться тому, что должно случиться? Все эти потуги спастись только ради того, чтобы спастись, кажутся мне смешными. Прошло всего несколько недель, а я уже не испытываю никакой радости от жизни.

Я оседлал велосипед и выехал на пыльную, или, точнее сказать, грязную, дорогу. За ночь землю посеребрил иней, и он так сверкал на солнце, что больно было смотреть. Для себя я твердо решил: найду эту девушку-зомби и либо соблазню, либо прикончу. Все будет зависеть от того, как она отнесется к моей компании. Может, ее вполне устроит сэндвич с тунцом, а поедание человеческой плоти — уже пройденный этап. В общем, повторюсь: я не специалист. Возможно, она хочет, чтобы ее обняли. Я лично мечтаю об этом. Очень хочется пообжиматься с девушкой. Завалиться в постель и прижаться распаленной от желания промежностью к ее ягодицам.

Я крутил педали, а извращенная, безумная идея лечь в постель с зомби не давала мне покоя. И мысли в тот момент были даже не о сексе. Хотелось просто покрепче к ней прильнуть. Когда мужчина желает просто лечь и оказаться в объятиях женщины? Когда он обезумел от одиночества — вот когда.

Звать ее бессмысленно — она из скромниц, поэтому я неторопливо ехал и внимательно смотрел по сторонам. В Пойнт-оф-Вудс заезжать не стал, а сразу направился дальше: трудно было представить, как девушка перелезает через высокий забор из сетки. Так, квартал за кварталом, я осматривал Си-Вью, останавливаясь, только чтобы перекусить, а однажды заглянул в ликеро-водочный магазинчик. В каждом городке я обязательно спешивался и осматривал пляж. И — никого, кроме этих отвратительных оленей. Каждый раз, встречая их на пути, я думал: как же им повезло, что я не любитель дичи.

М-да.

В начале декабря ударили первые морозы. Возможно, к этому времени мой предмет обожания уже стал жертвой голода или подвергся разложению. Я понятия не имел, как долго ожившие мертвецы могут просуществовать без пищи. Как часто они вообще едят?

Могут ли прокормиться гусеницами и белками? Я просто бесился от недостатка информации, от того, что не могу подключиться к Интернету и набрать в поисковике «зомби питание продолжительность существования». Так нужно было зайти на Google или ask.com, но не было возможности: Сеть не работала, как и все прочее. Никогда прежде я не задумывался, как же тяжело обходиться без средств массовой информации. Мне не хватало радио, телевидения, Интернета точно так же, как общения с людьми. И это было паршиво. Книги и древние журналы не могли служить полноценной заменой. Вечерами я предавался холостяцким развлечениям: нажирался до потери пульса и мастурбировал, если хватало сил.

Я шел по Лоунливиллю — до чего же мне не нравилось это название! — и катил рядом велосипед, как вдруг в буквальном смысле слова наткнулся на объект своего желания. Она была мертва, причем давно и бесповоротно. Окостеневшее тело лежало на спине, на нем посверкивали кристаллики льда. Не сводя с нее глаз, я опустился рядом на колени. Горе мое было неописуемым. Маечка исчезла, бюстгальтер порвался и открывал бледно-желтую, почти прозрачную грудь. Личико у девушки было ангельское — по крайней мере, мне так показалось, — и я ощутил стыд, что вожделел это несчастное создание. Не потому, что это было противоестественно — а вы сколько угодно можете дискутировать на эту тему, — но поскольку она выглядела выше подобных нечестивых желаний. Из моих глаз полились слезы, но я не пытался их утереть. Когда погибла жена, я и то не испытывал такого чувства утраты, как сейчас, по отношению к совершенно незнакомой девушке. Наверное, это потому, что смерть жены воспринималась как нечто абстрактное, меня ведь не было тогда рядом. Кроме того, как и все остальные, я находился в состоянии дикой паники из-за происходящего.

Теперь же, в этой спокойной зимней атмосфере, я мог позволить себе погоревать вволю. Я оплакивал эту необъяснимо очаровательную девушку-зомби, оплакивал свою супругу, все человечество. Я зарыдал в голос, улегся прямо на дорогу, прижался к мертвой девушке, и так мы лежали с ней, меня била дрожь, но не от холода, а от невообразимой тяжести утраты.

В это время на обочине появился старый седеющий олень и уставился на нас непостижимыми черными глазами. Из огромных ноздрей шел пар. Олень недовольно заворчал, словно мы посягнули на его территорию.

Мы… Мне так необходимо было снова стать частью этого «мы». Может, эта моя зависимость от наличия партнера — душевная болезнь? В сердце царили боль и мрак. Я злобно уставился на четвероногого незваного гостя. Тот снова заворчал и поскреб копытом асфальт. Такой наглости я уже снести не мог. Это мерзкое нечестивое животное мешало мне спокойно оплакать потерю.

Я выпустил из объятий труп — да, теперь это был самый обычный, даже заурядный труп — и встал, сжимая кулаки. Во мне клокотала ярость, я еле сдерживался, чтобы не устроить здесь бойню. Мне хотелось изувечить эту жалкую пародию на благородное животное, отломать ему рога, превратить в грязный мешок, набитый дерьмом и костями. Я шагнул вперед, и тварь потрясла головой. Правый рог, казалось, грозил отвалиться при любом движении.

— Я ненавижу вас, жалких уродов! — прошипел я яростно. — Всегда ненавидел оленей на этом забытом Богом острове, но ты просто перешел все границы! Разве не видишь, что это глубоко личное? Понимаю, конечно, что твоим убогим гребаным мозгам недоступно такое понятие, как уважение, но, клянусь, если ты сию секунду не свалишь на хрен отсюда, я тебе размозжу тупую башку!

Олень стоял на месте, и от его шкуры исходил пар.

Тогда я его ударил. Не самое лучшее решение в моей жизни, но я был, скажем так, немного возбужден. Со всей силы я врезал гаду прямо по морде, и он укусил меня. А в следующее мгновение меня осенило, почему эти олени выглядят настолько отвратительно: они все мертвы! Или не-мертвы. Неважно. Это были ожившие трупы. Не одни только люди способны восставать после смерти, а все живые существа. И олени тоже.

И вот я смотрю на свою правую руку, обмотанную чистой белой марлей. Сквозь материю просачиваются капельки крови и образуют полукруг. Их немного; можно сказать, всего ничего. Однако повод для беспокойства все же имеется.

А там, на дороге, лежит мертвая девушка моей мечты. Я ее так и не похоронил.

Думаю, я заразился.