Когда мертвые оживут

Джонатан Мэйберри НУЛЕВАЯ ТОЛЕРАНТНОСТЬ

Джонатан Мэйберри — популярный автор ряда романов, включая «Ghost Road Blues» (лауреат премии Брэма Стокера), «Dead Man’s Song», «Bad Moon Rising» и «The Wolfman». Недавно изданы «Rot & Ruin» — первая книга серии для юношества о зомби, второй том «Dust & Decay» выйдет в 2011 году. Свежие романы Джонатана Мэйберри «Вирус» («Patient Zero») и «Фабрика драконов» («The Dragon Factory») вместе с книгой «The King of Plagues» поднимают my же тему, что и нижеприведенный рассказ, и в данный момент рассматривается вопрос об их экранизации для телевидения. Другие его работы не относятся к художественной литературе. Это «They Bite!» (финалист премии Брэма Стокера), «Zombie CSU», «Wanted Undead or Alive», «Vampire Universe» и «The Cryptopedia».

Мир изменился 11 сентября 2001 года. Вместе с ним изменилась и научная фантастика, и фэнтези, и хоррор. Тема гибели цивилизации всегда лежала в поле пристального внимания этих жанров, а после роковой даты литературу буквально захлестнули подобные сюжеты.

И конечно, зомби, как символ окончательного распада общества, заняли в них первое место. До 11 сентября в рассказах об эпидемии зомби причина их появления могла обсуждаться по-разному, но после того случая первое, что приходит на ум героям, — это слово «терроризм».

Война Соединенных Штатов Америки с терроризмом потребовала множество жертв, в том числе пострадало и самоуважение нации. Фотографии, где солдаты пытают голых, беспомощных и в большинстве случаев ни в чем не повинных заключенных в иракской тюрьме Абу-Грейб, сильно повлияли на американскую психику. И тем тревожнее, что по прошествии времени никто из действительно виноватых так и не понес наказания. В своих мемуарах Янис Карпински, одна из женщин-военнослужащих, утверждает, что стала козлом отпущения из-за сексизма и что солдаты, которым вынесли приговор, действовали в соответствии с общей политикой Белого дома.

Известная цитата из Ницше: «Тот, кто борется с чудовищами, должен следить за собой, чтобы самому не обратиться в чудовище». Наша следующая история — армейский триллер о зомби, терроризме, войне и некоторых сомнительных методах допроса пленных. И она иллюстрация нашего времени, нравится нам это или нет.

Батальонный лазарет. Долина реки Гильменд, Афганистан

Час назад

— Никогда не думал, что такая красотка может меня напугать до усёру. — Голос звучал так, будто в глотку сержанта-морпеха насыпали битого стекла.

— Расскажите о ней, — приказал я.

Он так быстро отвел глаза, что я догадался: этого вопроса он ждал. Сержант пытался сохранять на лице бесстрастие, но кое-что выдавало неуверенность. Недосып, усталость и смутное подозрение, что твоя задница в опасности, не проходят бесследно даже для такого крутого сукина сына, как сержант Харпер. Он повернулся ко мне, кривя губы от стыда и сожаления, но его глаза говорили об ином. Только мне сейчас было не до его переживаний.

— О чем вам рассказать? О том, что я боюсь теперь закрывать глаза, потому что она сразу мне является? Или о том, что меня колотит с тех пор, как мы нашли ее в пустыне? Не хочу про это распространяться.

Сержант собирался что-то добавить, но опомнился и покачал головой.

Здоровая рука Харпера усыпана веснушками, покрыта следами пороховых газов, и на двух костяшках сбита кожа. То и дело он проводит дрожащими пальцами по песочного цвета волосам. Вторая рука, забинтованная и похожая на белый кокон, лежит на коленях.

Я ждал. У меня было больше времени, чем у него.

— Откуда она пришла? — спустя долгую минуту спросил я.

— Беженка, — вздохнул Харпер. — Мы встретили ее в предгорьях.

— Беженка? Откуда?

— В пустыне было так жарко, что все расплавилось.

— В долине реки Гильменд?

— Да.

Он не добавлял обязательного «сэр». Он плевать хотел на меня, и пока это меня устраивало. Сержант не знал, кто я, не подозревал, в какое дерьмо вляпался и какую глубокую яму сам себе вырыл. Ему было ясно только то, что карьера морского пехотинца летит под откос, а сам он сидит за маленьким столом напротив парня без нашивок или других знаков различия. Никаких медалей, шевронов или беджей. Но Харпер не мог не заметить, как уважительно ко мне обращался полковник. Наверняка счел меня шишкой, которой я на самом деле не являюсь. Я даже не служу в вооруженных силах США. Однако особое задание делает меня более важной птицей, чем любой из командиров, даже чем любой, кто на этом континенте носит военную форму. Если Харпер хочет выкарабкаться, ему надлежит уповать на меня и на Бога. От встречи с последним его отделяют считаные часы.

Конечно, Харпер ничего этого знать не мог, но, как человек умный и хитрый, догадывался, что я обладаю определенной властью. С одной стороны, он справедливо полагал, что в моих силах столкнуть его в яму еще глубже той, что он для себя вырыл. А с другой — понимал, что обладает нужной мне информацией, и тянул время, прикидывая, как выгоднее разыграть единственную козырную карту.

— Сколько времени меня собираются здесь держать?

— Сколько потребуется. Вас что-нибудь беспокоит? Неприятные ощущения?

На уловку он не повелся.

— Это случилось три дня назад.

— Не совсем. Сорок семь часов с небольшим.

— А кажется, прошло больше времени.

Он даже не знал, что мы уже встречались. Сержант не был уверен, видел ли меня раньше, а я не собирался рассеивать его сомнения.

Открыв портфель, я вынул тонкую папку.

— Взгляните на эти фотографии. — Я положил на стол два цветных снимка размером восемь на десять.

Если бы я выпустил живых скорпионов, вряд ли он отпрянул бы резче.

— Господи!..

— Это она? — кивнул я на фото.

— Мать твою, — бормотал сержант. — Мать твою, мать твою, мать твою…

Это должно было означать «да».

Я спокойно ждал, пока он придет в себя. Лоб морпеха блестел от пота, стекающего из-под волос. Он вонял мочой, табачным дымом и тестостероном, но, кроме этого, я ощущал запах страха. И еще много чего. Раньше я всегда считал, что это выдумки, что пахнуть могут только собаки или лошади, но в последнее время многому научился. Откуда это у меня? Я различаю множество разных запахов, даже на самом себе. Но в любом случае я не собирался раскрывать душу перед этим засранцем.

— Можно… Можете вы перевернуть фото? Не хочу выглядеть слюнтяем, но невыносимо, что она пялится на меня все время. Понимаете?

— Понимаю. — Я выполнил его просьбу, но снимки со стола не убрал. Успокойтесь. Если хотите, можете закурить.

— Никогда не понимал курильщиков, — покачал он головой. — Боже мой… Что вы от меня хотите?

Я достал из портфеля две бутылки минеральной воды, скрутил крышку с одной и поставил перед ним. Харпер осушил ее до дна. Потом я извлек несколько миниатюрных бутылочек с «Джеком Дэниелсом», какие подают в самолетах.

— Это вам поможет.

Он схватил первую, сорвал колпачок, выпил залпом. Раскашлялся. Бравады больше, чем мозгов.

— Расскажите об этой женщине, — попросил я. И о том, что произошло в пещере.

За то время, пока пил вторую бутылку, сержант собирался с мыслями.

— Вы знаете мою часть? — начал Харпер. Вторая экспедиционная бригада морской пехоты, легкобронированный разведбатальон. Мы участвовали в операции «Ханжар», обрабатывали часть провинции Гильменд, зачищая от прячущихся в холмах проходимцев. Карательные операции против партизан и побочная задача — уничтожать группы талибов, которые перевозят через эту территорию опиум. По большей части это все голые скалы, из рытые пещерами. Там можно спрятать сто тысяч человек вместе с верблюдами, и лет за пятьдесят никто и половины из них не отыщет. Именно поэтому гребаная война идет так медленно. Русские двадцать лет назад ничего здесь не добились, и с нами то же самое. Что сделаешь, если люди, которые встречают тебя как друга, смотрят и прикидывают, как бы всадить нож в спину?

— Довольно о политике, сержант. Давайте о женщине.

— Все это было довольно странным, — пожал он плечами. — На прошлой неделе произошел подземный взрыв. Поступило донесение, что рванула подземная лаборатория «Талибана», но это был не ядерный заряд. Что-то вроде работы с геотермальными зонами, или подвижка пластов, или еще какая-то хрень типа того. Провалился хороший кусок пустыни, а в воздух на несколько сот футов взвилось пламя.

— И никакой радиации?

— Никакой. Большинство наших парней носили значки ТЛД[60] и они оставались нейтральными. Тем не менее земля здорово нагрелась, просто натуральная печь. На внешнем периметре зоны происшествия мы заметили странное мерцание. Потом уж я понял, что песок пустыни переплавился в стекло. Напоминало лавовый поток, неровный и мутный.

— И там вы нашли эту женщину?

Сержант осушил второй пузырек «Джека Дэниелса», а потом надолго припал к бутылке с водой. Выглядел он паршиво — бледный, запавшие глаза обведены темными кругами, губы пересохли. Да и чувствовал себя, судя по всему, примерно так же. От одного только слова «женщина» его глаза начинали бегать.

— Да, — ответил Харпер. — Местные начали сообщать, что видели обгоревших людей. А потом кто-то донес, что заметил несколько скрытно передвигающихся групп. Мы выдвинулись… А вот после этого началось полное дерьмо.

И он отвернулся, чтобы спрятать заблестевшие влагой глаза.

Склад ОВН, полевой командный пункт, Балтимор

Девяносто два часа назад

Я работал на татами с новыми ребятами, которые должны были заменить в отряде «Эхо» потерянных в Филадельфии. Их было четверо, два рейнджера, морпех и бывший спецназовец из Лос-Анджелеса. На протяжении нескольких часов мы с Банни по очереди колошматили их, обстреливали из пейнтбольных ружей, пытались расписать незатупленными ножами, гоняли бейсбольными битами. Ничего лучше мы не придумали. Еще утром их было десять, осталось четверо: прочие или отправились в лазарет, или с руганью убрались туда, откуда пришли.

Мы как раз собирались начать практическое изучение уровня болевого порога, когда в спортзал быстрыми шагами вошел наш шеф, мистер Черч. Обычно он так торопится, если дела идут по-настоящему плохо. Я направился ему навстречу.

— Это те четверо или… — кивнул Черч на новобранцев.

— Типа того.

— Да? Ну и как они справляются?

— Вроде подходят.

Сержант Банни! — обратился Черч к моему напарнику. — Выдайте им снаряжение. Афганистан. Никаких идентификационных карточек или знаков различия. Отправляетесь в пятнадцать ноль-ноль.

Банни покосился на меня, хотя никогда не обсуждал приказы. Развернувшись, он погнал новичков в раздевалку Большую часть времени Банни оставался хорошим парнем, но иногда ему приходилось быть сержантом. Мы попадали вместе в разные переделки, и он отлично знал, как я отношусь к нерешительности.

— Что за приказ? — спросил я.

— Это было в аттаче к электронному письму. — Черч вручил мне пластиковый файл. — Два фото из разных источников.

Открыв папку, я увидел две фотографии невероятно красивой женщины. Надо думать, уроженка Ирака. Темные волосы, полные губы и прекраснейшие глаза, какие я видел в жизни. Настолько притягательные, что, несмотря на плохое качество снимка, я ощущал их огонь. Лицо покрыто грязью и, кажется, кровью, засохшей под носом и в уголке рта.

Я глянул на шефа.

— Эту фотографию передали нам сейсмологи из швейцарской экспедиции, изучавшие подземный взрыв в долине реки Гильменд. Мы проверили фото на программе, идентифицирующей лица. Девяносто семь процентов вероятности, что это Амира.

Мои губы пересохли.

Срань господня!

Когда меня месяц назад впервые привлекли к работе в отдел военных наук, я получил задание остановить группу террористов, обладающих биологическим оружием. До сих вспоминаю его, словно кошмарный сон. Кроме шуток. Пару раз в неделю просыпаюсь в холодном поту вздрагивая, и крепче сжимаю зубы, чтобы не огласить ночную тишь отчаянным криком объездчика мустангов…

За преступным замыслом стояли три человека: британскии фармацевтический магнат по фамилии Себастьян Голь, религиозный фанатик из Йемена по имени эль-Муджахид и его жена Амира. Эта женщина, талантливый молекулярный биолог, создала новый болезнетворный микроорганизм «Сейф аль-Дин» — «Меч Веры». Они испытывали патогенный микроб в отдаленных кишлаках Северного Афганистана, пока не остановились на штамме, который не поддавался лечению. «Сейф аль-Дин» — фактически это и есть чума, упомянутая в предсказаниях Судного дня. Эль-Муджахид попытался привезти штамм сюда, но группа «Эхо» его остановила. Если сосчитать погибших здесь военных и афганских крестьян, то число жертв доходит до тысячи двухсот человек. Но, по мнению мистера Черча и его ученых засранцев, это еще далеко не все. Жертв могло быть гораздо больше, миллионы и даже миллиарды. И вот теперь — эти фотографии.

Большинство людей, зараженных «Сейф аль-Дином», превращались в безмозглых убийц. Вирус настолько изменял их метаболизм, что они не способны были думать, не осознавали себя как личность, не реагировали на боль, зато пылали жаждой убийства. Зараза снижала все функции организма практически до нуля, поэтому инфицированные казались мертвыми. А может, и были мертвыми на самом деле, ученые все еще спорят по этому поводу. Этих непоседливых мертвецов называли бродягами — главный научный руководитель немножко подвинулся на поп-культуре. А мои парни, из отряда «Эхо», использовали другое слово. Да, то самое, на букву «з».

Вы хотите спросить, что же такое мне снится? Шесть недель тому назад я был простым балтиморским копом, честно работающим на благо родины, устраивал прослушки и тому подобное. А теперь стал важной шишкой в секретном отряде быстрого реагирования. И не спрашивайте, каким образом из одной персоны получилась другая. Просто принимайте меня таким, какой я есть.

Я все смотрел на фотографии.

Амира.

— Слухи о ее смерти были сильно преувеличены, — сказал я через некоторое время. У Черча в лице ни один мускул не дрогнул. — И если вы готовите нас к отправке, значит она не арестована.

— Нет, пока лишь обнаружено ее укрытие. Я направил два отделения морской пехоты окружить его и по возможности задержать ее.

— А что, если Амира заражена?

Я поделился некоторой информацией по служебной цепочке. Если поступит сообщение о подозрительном поведении Амиры или еще кого-то, площадь будет выжжена.

— Каким образом?

Рассматривается возможность применения ядерного оружия в ограниченной зоне поражения.

— Но вы, по крайней мере, подождете, пока мы с ребятами отойдем подальше?

Ни один из нас не улыбался.

Вы будете действовать по распоряжению правительства Соединенных Штатов, а следовательно, располагаете полной свободой передвижения.

— Вы заставили самого президента подписать этот приказ? Черч молча смотрел на меня.

— Ладно. Какая задача перед нами стоит?

— Наша первоочередная задача — установить наличие свободно перемещающихся по Афганистану лиц, зараженных патогеном «Сейф аль-Дина».

— Да, задачка не труднее, чем узнать почтовый адрес бен Ладена.

— Вы уж постарайтесь. А мы берем под контроль всю информацию, поступающую с данной территории: от военных и гражданских. При малейшем подозрении вам будет отправлен сигнал и пойдет отсчет времени.

— Если я не вернусь, прошу, позаботьтесь, чтобы кто-нибудь кормил мою кошку.

— Заметано.

— А как насчет Амиры? Вы хотите, чтобы ее доставили сюда?

— Амира — ценная добыча. Есть длинный список людей, которые мечтают с ней познакомиться. Вице-президент считает, что ее участие в нашей собственной программе по разработке бактериологического оружия могло бы стать неоценимым.

— И вы тоже этого хотите? — уточнил я.

И Черч ответил на мой вопрос.

Долина реки Гильменд.

Шестьдесят один час назад

Мы сразу принялись за дело. Когда Черч желает расчистить дорогу, он идет напролом. Временно, для прикрытия, мы переименовались в «Морской ОКЛ», что означало «ограниченный контингент ликвидаторов», действующий по специальному распоряжению правительства. А больше никому ничего знать и не надо. Почти все вокруг полагали, что мы команда «Дельта», и не пытались проверять наши бумаги, потому что не хотели получить по мозгам сразу от всей верхней части иерархической лестницы. Но если и приходилось предъявлять бумаги, они у нас были подлинные — настолько подлинные, насколько требовала ситуация.

Когда вертолет уже готовился доставить нас к месту операции, Черч радировал:

— Будьте настороже. Я приказал двум отделениям морской пехоты покинуть территорию. Одно из них подтвердило получение приказа и в данный момент выдвигается в точку погрузки. Второе молчит. Будьте внимательнее в холмах.

И оборвал связь без каких бы то ни было объяснений. Но я в них и не нуждался.

Вшестером мы выдвинулись в пустыню, разделившись на две группы, и направились в сторону Индии. У нас имелись оперативные клички, я был Ковбоем.

Сумерки укутывали пустыню фиолетовыми тенями. Едва солнце скрылось за горами, нестерпимая жара сменилась ледяным ветром. В придачу он казался каким-то липким и был полон отвратным кисло-сладким смрадом, пробуждающим животные инстинкты. Банни принюхался и повернулся ко мне.

— Да, — кивнул я. — Тоже чувствую.

Впереди всех двигался Боб Фарадей — здоровенный, как лось, парень по кличке Худой. Темнело быстро, а до восхода луны оставалось не меньше часа. Еще десять минут, и придется включать приборы ночного видения. Худой скрылся в тенях. Банни и я следовали за ним чуть помедленнее, чутко оглядываясь по сторонам. Тьма выползала из-под скал и вздымалась над барханами, стремясь к тому, чтобы редкие островки дневных теней расплылись и слились с тем океаном мрака, который звался ночью.

Худой дважды стукнул по камню, подавая сигнал приблизиться как можно быстрее, но скрытно.

Догнав дозорного, я увидел, что он остановился на границе зоны взрыва, среди серых камней, торчащих из песка, будто пальцы. Но, подойдя поближе, я понял: это никакие не камни.

И тут же вскинул оружие.

Серые камни на самом деле оказались людьми.

Одиннадцать трупов торчали из песка наподобие статуй среди древних руин, обугленные до неузнаваемости. Ожоги четвертой, пятой, да что там, шестой степени. Мы не могли определить не только расу но и пол большинства из них. Тела напоминали мумии, но были все еще настолько горячие, что не дотронешься.

— Похоже, там была какая-то подземная лаборатория, — пробормотал Худой. — Взрыв поджарил этих несчастных, а ударная волна выбросила наверх.

— Надеюсь, они умерли быстро, — сказал Банни.

— Если они работали в той лаборатории, — покосился на него Худой, — то их не назовешь хорошими людьми.

— И что с того?

Мы выбрались в предгорья на скалы, где было холоднее, чем в песках.

Вторая группа вызвала нас по радио: они нашли пропавших морпехов.

— Автопроигрыватель — Ковбою. Нужен совет. У нас есть мертвецы. Пятеро. Трое мужчин, две женщины. Ожоги третьей степени, резаные раны, удары тупыми предметами. Похоже, они вышли из горячей зоны и погибли здесь, в скалах. — Он помолчал. — Тела в плохом состоянии. Стервятники и шакалы потрудились.

— Убедись, что это действительно работа зверей, — приказал я.

Он снова замолчал.

Пауза затягивалась.

Я включил рацию.

— Ковбой вызывает Автопроигрывателя. Как меня слышишь?

Две омерзительно долгие секунды тишины.

— Ковбой вызывает Автопроигрывателя. Как меня слышишь?

И тогда до нас долетели звуки перестрелки. И крики.

Мы побежали.

— Ноктовизоры! — рявкнул я.

Мы включили приборы, и темный пейзаж мгновенно преобразовался в люминесцентно-зеленый, переливающийся тысячей оттенков. Каждый из нас тащил по рюкзаку «Элис», а это значит примерно пятьдесят фунтов различного рода припасов, включая немалый запас взрывчатки, а к этому автомат М-4 с боезапасом, на бедре пистолет АМТ калибра 0,22 и тяжелые армейские бутсы. Нести такой груз нелегко, он не дает передвигаться быстро. Кроме тех случаев, когда твои товарищи по оружию угодили в переделку, тогда у тебя отрастают крылья и ты мчишься, словно за тобой гонится тигр. Именно это мы ощущали, когда бежали туда, где приняла бой наша вторая группа.

Стрельба не прекращалась.

Вот мы выбрались на верхушку горной гряды, и я дал знак парням замедлить ход и двигаться скрытно. Банни поравнялся со мной.

— Это бьют «Эм-четыре», босс.

Он не ошибся. Звуки выстрелов из нашего американского оружия отличаются от пальбы «Калашникова», который так любят талибы.

И тут стрельба внезапно смолкла.

Мы застыли, прислушиваясь к звукам ночи.

Последние отголоски выстрелов эхом возвращались от дальних гор. Рокотали камни, катящиеся вниз по склону, вероятно сорванные с места шальными пулями. Завывал ветер на горных перевалах.

Я опять включил рацию.

— Ковбой вызывает Автопроигрывателя. Прием.

А в ответ — тишина…

Мы двинулись дальше, стараясь шагать бесшумно, как умеют хорошо обученные люди, знающие вдобавок, что любой звук может привести к беде. Крались вдоль каменной стены, что должна была вывести нас в ущелье, куда направилась вторая группа. В это время голос ветра изменился, стал как-то ниже. Может, дует через глубокий каньон?

Месяц назад я бы счел такое объяснение достаточным, но с тех пор слишком много всего случилось.

Толкнув Банни, я знаком приказал ему внимательно слушать.

Он навострил уши, а потом я почувствовал, как сержант напрягся. Поманил к себе Худого и двумя пальцами изобразил шагающего человека.

Худого полностью посвятили в подробности нашего задания. Он понял. Низкий гул, который мы слышали, производился вовсе не ветром. Это был стон ходоков, полный бесконечного голода.

Загибая пальцы, я досчитал до трех, и мы нырнули в ущелье.

Автопроигрыватель сообщал, что они нашли пять тел. Я ожидал увидеть восемь, считая нашу вторую группу.

Но, выглянув из-за скалы, понял, что ошибся. В ущелье находились не восемь, а пятнадцать человек, все мертвые. И большинство из них двигались.

Вторая группа валялась на песке. Через приборы ночного видения казалось, что тела покрыты потеками мазута. Автопроигрыватель так и не выпустил из рук М-4, палец жал на спусковой крючок, дуло слегка дымилось. Человек в белом лабораторном халате стоял рядом на коленях, склонив голову, будто оплакивал павшего солдата, но, когда мы вышли на открытое пространство, поднял на нас взгляд. Его щеки и рот блестели черным, а глаза казались темными окнами, которые изучали мир, но не отражали ни малейшего чувства, никаких мыслей, только голод.

Над Пауком и Зорро — это были спецназовец из Лос-Анджелеса и рейнджер — копошилась целая груда тел. Они склонялись над лежащими, рвали одежду белыми восковыми пальцами, впивались в кожу серыми зубами.

— Матерь Божья… — прошептал Слим.

— Бога здесь нет, — ответил я, наводя лазерный прицел на коленопреклоненного зомби.

Глупая тема для разговора, пафосная и неуместная. Но я полагал, что так оно и есть.

Тварь обнажила зубы и зашипела, как камышовый кот. А потом рванулась вперед, протягивая ко мне бледные пальцы.

Первую пулю я всадил в середину туловища, остановив его бросок. Вторую — точно в лоб. Голова чудовища запрокинулась, заднюю часть черепа снесло, сила выстрела отбросила зомби к скале.

Остальные ходоки вскочили с ужасным ревом, который я не забуду никогда в жизни. Все втроем мы открыли плотный огонь, отбрасывая их назад и убивая, на этот раз навсегда. Скалы покрылись черными брызгами. Тесное пространство ущелья заполнилось грохотом и гулом, звуковые волны били нас в грудь, с неуместной нежностью звякали о камни латунные гильзы.

А потом наступила тишина.

Я смотрел на трех убитых. Они состояли в команде «Эхо» всего лишь один день. Даже неполный день. Их предупреждали о том, с каким врагом придется иметь дело. Они были отлично обученными парнями, лучшими из лучших. Но какие тренировки способны подготовить к такому? В первый раз, когда ОВН столкнулся с ходоками, мы потеряли две команды. Полтора десятка проверенных людей.

Что ни говори, а гибель хороших, отважных парней была мне как ножом по сердцу, аж дыхание перехватило. Усилием воли я взял себя в руки, отложил М-4 и, вытащив из кобуры АМТ, произвел контрольный выстрел каждому в голову. Мы потому и таскали с собой эти пистолеты, что пуля двадцать второго калибра проникает в череп, но ей не хватает энергии пройти навылет, поэтому она отскакивает от задней стенки и разносит мозги. Таким оружием охотно пользуются наемные убийцы, а для борьбы с ходоками оно просто незаменимо.

— Банни! Установи радиомаяк, и уносим ноги как можно дальше.

Сержант вытащил маленький гаджет из бедренного кармана, нажал кнопку и подсунул устройство под ногу ходока, стараясь не коснуться крови и содранной кожи. Сигнал маяка будет принят спутником. Как только мы уйдем из операционной зоны, беспилотник «Рипер» запустит ракету класса «воздух — земля» с адским огнем. Термические бомбы удобны для зачистки подобных мест.

Как раз тот случай, когда надо, чтобы от кое-кого не осталось и следа.

Снимать с мертвых собачьи ошейники с номерами нам не пришлось, потому что ОВН их не носит. Мы стараемся никак не обозначать свое присутствие, хотя и не всегда получается.

Потом двинулись дальше.

Вокруг расстилалась бескрайняя ночь. Мы знали, что вертолеты, войска и ракетные установки находятся на расстоянии телефонного звонка, но это не повод расслабляться. Мы по-прежнему выполняли опасную работу — охотились на монстров в той части афганских гор, что подконтрольна «Талибану». Отыщите в вашей голове укромное местечко и держите там эту мысль постоянно.

Данная территория прилегала к караванному пути, по которому перевозили опиум. В соседних кишлаках было совсем мало миролюбивых жителей, да и от тех ждать помощи не приходилось, поскольку они, хотя и ненавидели талибов, без тонкой струйки доходов от наркоторговли давно вымерли бы от голода. Конечно, это лучше, чем сделка с дьяволом, но это и одна из причин, по которым мы никак не можем выиграть войну. Главные наши надежды возлагались на попытки перекрыть пути торговли наркотой и подорвать финансирование талибов: тогда они уже не смогут так часто осуществлять теракты и держать нас в постоянном страхе.

Впереди мелькнул огонек. Я поднял кулак, приказывая остановиться.

Проход, по которому мы шли, обвивался вокруг горы, как резьба на шурупе, устремляясь к вершине. В шестидесяти ярдах впереди виднелся свет, он лился из небольшой пещеры, прикрытой скальным выступом. Каменный карниз защищал пещеру от взгляда с воздуха, но не с земли. Смутная тень отделилась от стены, и я, прищурившись, различил человека в форме морской пехоты.

Он прошел мимо светлого пятна, посмотрел вверх по тропе, потом вниз и вернулся в убежище. Трех крепких парней, притаившихся в темноте за валунами, он не заметил. Слабый отсвет позволял мне видеть его лицо. Морпех улыбался.

Неожиданно мы услышали крик.

Мужской голос о чем-то умолял. Поток слов на пуштунском завершился коротким криком: одновременно раздался громкий шлепок.

А после прозвучал женский смех.

Очень неприятный. В нем не слышалось ни радости, ни тепла. Низкий и хриплый, угрожающий, он перешел в визгливое хихиканье, от которого мои кишки скрутило, как мокрое белье.

Часовой нам не понравился. Ясно было: здесь происходит что-то совсем неправильное. Я дал сигнал сержанту Банни держать часового на мушке, а сам на цыпочках двинулся вокруг скалы. Таким образом мне удалось подобраться к человеку со спины футов на шесть. Даже если угроза нам померещилась, парня следовало примерно наказать за преступную халатность. На нем лежала ответственность за жизни соратников в пещере, а он вручил мне их как на блюдечке.

Вдавив дуло АМТ под левое ухо часового, я взял его шею в захват и медленно двинулся назад. Там нас уже ожидал Худой. Он перехватил морпеха и уложил на землю. Удара я не разглядел, но по звуку показалось, будто кто-то стукнул по дереву. Часовой не издал ни звука. Худой прикрывал наш тыл, а мы с Банни поползли ко входу в пещеру.

Перед нами предстала сцена из жизни ада.

Пещера явно была обжитой, и причем давно. Здесь стояли стулья, стол, ящики с боеприпасами, раскладушки, печь со спиртовой горелкой. Боец «Талибана» сидел на складном стуле, привязанный пластиковыми стяжками за лодыжки и запястья. Разрезанная и порванная одежда открывала бледную грудь и плечи. Тюрбан сполз набок и размотался, один конец свисал до каменного пола. У стены стояло несколько «Калашниковых» со снятыми магазинами.

Пленник плакал, умолял, кричал. Перед ним стояли трое морских пехотинцев, раскрасневшихся и потных, а сбитые костяшки пальцев откровенно указывали на способ, которым ведется дознание. Если бы мы наткнулись всего лишь на кучку разозленных американских солдат, решивших хорошенько отделать талиба, а взамен получить немного полезных сведений, да и попросту выпустить пар, я бы вошел и спокойно поговорил с ними.

Но мы увидели другое. Эти парни перестарались, проявили избыточное рвение и явно вышли за пределы простой попытки добыть информацию. Их действия уже не относились к воинской службе, скорее их надо назвать пытками или допросом с пристрастием. От всего этого действа веяло кромешным ужасом.

К ним в руки попала Амира, женщина-ученый, разработчица вируса «Сейф аль-Дин» и супруга одного из самых непримиримых террористов в мире. Две веревки петлей обвивали ее шею, и каждую туго натягивал солдат. Таким образом она не могла приблизиться к ним, зато имела возможность тянуться вперед, к пленнику. Руки женщины были скручены за спиной, лодыжки обвязаны веревкой, она не смогла бы бежать, только семенить. С Амиры сорвали одежду, обнажив до пояса, но тело, от природы совершенное, сейчас не вызывало ничего, кроме омерзения. Оливковая кожа приобрела серовато-зеленый оттенок, и на ней четко выделялись четыре пулевых отверстия — одно в животе и три в спине. В черных дырках, окруженных запекшейся кровью, копошились черви.

Амира рванулась, пытаясь укусить сидевшего перед ней человека, но морпехи резко дернули за веревки и удержали ее. Серые зубы клацнули в дюйме от лица афганца. Амира зарычала, потом разразилась хохотом. Я не понял, наслаждается она игрой или тронулась рассудком.

Солдаты, удерживая ее из последних сил, топтались и переходили с место на места. В глубине пещеры я разглядел еще двоих афганцев: они лежали на полу, будто сломанные куклы. Их лица были обглоданы, а на месте кадыков зияли рваные раны.

— Все труднее справляться с этой сукой, — проворчал один из парней, улыбаясь.

— О, пожалуйста, во имя всего святого, не пускайте ее ко мне! — умолял связанный.

На его теле уже кровоточило с полдюжины укусов, и от каждого паутиной разбегались тонкие темно-красные прожилки. Одних инфекция брала медленно, других — гораздо быстрее. Пленник на трех языках умолял о пощаде, слюни и сопли летели во все стороны.

Здоровяк с нашивками сержанта наклонился и нетерпеливо проговорил:

— Мы будем, мать твою, продолжать до тех пор, пока ты, мать твою, не ответишь на наши вопросы.

— Но я не знаю… Я не знаю… — Талиб, заикаясь от ужаса, не сумел закончить фразу.

Сержант выпрямился и кивнул. Морпехи приотпустили веревки, Амира немедленно прыгнула вперед и вцепилась зубами в плечо афганца. Кровь, алая и горячая, ударила струей, потекла по ее щекам. Даже я видел, как ее глаза закатились от наслаждения, соизмеримого с эротическим экстазом. Пещеру наполнили вопли укушенного.

— Ладно, уберите суку от него, — приказал сержант.

Амира сопротивлялась, глубже вгрызаясь в тело человека. Трое крепких парней едва сумели ее оторвать — два морпеха и сержант, который ударил тварь кулаком в лицо и только так заставил разжать челюсти. Ее оттащили назад, но она зубами потянула за собой сухожилие — вырвавшись из ее рта, оно спружинило с влажным хлопком.

— Восхитительно… — по-английски проговорила Амира и облизнулась.

Она растягивала это слово, будто смакуя его, наслаждаясь соскальзывающими с языка слогами.

Банни едва слышно буркнул с закрытым ртом.

Это было то, чего боялся и я, и Черч. Во время борьбы с эль-Муджахидом мы столкнулись с несколькими мутациями болезнетворного микроорганизма «Сейф аль-Дин». Большинство ранних штаммов превращали зараженных в бессмысленные машины для пожирания плоти. Но в конце, когда я лицом к лицу встретился с самим эль-Муджахидом, он был мертв, но сохранял разум. Так работало двенадцатое поколение микроба. Он хвастал, что его «принцесса» — это значение имени Амира спасла его, подарив бессмертие.

Скорее всего, здесь мы видели то же самое. Амира превратилась в чудовище, как и ее жертвы. Кто знает, настиг ее несчастный случай или это был коварный замысел? Но раз эль-Муджахид гордился бессмертием, пока я не выписал ему билет на тот свет, то и Амира наверняка добровольно выбрала этот путь.

Господь всеблагой…

— Мать вашу, парни! — крикнул я, врываясь в пещеру.

Свой АМТ я сжимал двумя руками, а рядом Банни держал на изготовку М-4. Приборы ночного видения мы сняли, оставив чер ные вязаные шлемы с дырками для глаз.

— Армия США! — проревел я. — Всем стоять!

Сержант развернулся ко мне, его правая рука потянулась к кобуре на поясе, но «светлячок» лазерного прицела быстро остудил его пыл.

— Стоять на месте, или пристрелю!

Он поверил мне и застыл.

Остальные морпехи тоже окаменели.

Замер и человек на стуле.

Но не Амира!

С голодным рыком обезумевшая ведьма прыгнула вперед так неожиданно, что вырвала веревки из рук испуганных солдат. Разорвав пластиковые наручники, освободила руки. Завывая, как некий демон пустыни, она набросилась на сержанта, опрокинула его на пленного афганца, и они все вместе покатились по земле под пронзительные крики и клацанье зубов.

Двое морпехов шагнули к сержанту, а Банни сдвинулся в сторону, держа их на мушке, и тем открыл мне путь.

Я ударил Амиру сбоку по голове. Тварь соскользнула с сержанта, но продолжала сжимать зубами его предплечье. Связанный голосил и бился головой о морпеха, раскровенив ему ухо.

— Черт! Босс, атака с шести!

Это был голос Банни. Я развернулся, приседая, и как раз вовремя. Сзади возникло стремительное движение: кто-то вышел из тени и обхватил меня, сковывая руки. Это был еще один афганец. Мертвый.

Он тянулся зубами к моему горлу, скалился и брызгал слюной с разорванных губ.

Я уперся локтем под его кадык и повалился на спину изворачиваясь в падении таким образом, что перешел в кувырок назад. Афганец упал вместе со мной, но на земле я оказался сверху. Уперся коленями ему в грудь, вдавил дуло АМТ в глазницу и нажал на спусковой крючок. Пуля превратила его мозги в фарш, за долю секунды сделав из машины для убийства безжизненное чучело.

Вокруг все кричали. Я отпихнул мертвое тело, вскочил и увидел, что второй афганец вцепился зубами в трахею одного из морских пехотинцев. Банни всадил в него шесть пуль подряд: первый выстрел сбросил ходока с жертвы, второй откинул к стене, а четыре остальных, словно свинцовый кулак, ударили выше бровей. Голова мертвеца разлетелась на куски, тело, перевернувшись в неуклюжем пируэте, повалилось на пол. Солдат рухнул на колени; непослушными от осознания близкой смерти руками он пытался удержать кровь, бьющую из разорванной артерии. Товарищ бросился ему на выручку, но раненый в считаные секунды захлебнулся собственной кровью.

Худой застыл на входе в пещеру переводя автомат с одного на другого и не зная, в кого же стрелять.

Я кинулся на Амиру которая вновь сцепилась с сержантом. Морской пехотинец, к его чести, отлично владел приемами рукопашного боя, но с первого взгляда становилось ясно: ужас перед женщиной, которую он использовал в качестве инструмента для допроса, не оставляет ему шанса. По единственному брошенному на меня взгляду я понял: сержант сломался. У него наступил тот неожиданный момент просветления, который может либо спасти тебя, либо убить. Он воспользовался недозволенным способом допроса, и номер не прошел. Мы здесь, а сержант попался. И он уже понял: наказания не избежать.

Я захватил горло Амиры рукой, напрягая бицепс, чтобы передавить ей сонную артерию с левой стороны, а предплечьем с правой. Очень действенный прием джиу-джитсу.

Вот только работает он на живых.

Она дернулась и встряхнула меня с силой, которую я никак не мог предположить в женщине ее роста и веса, не важно, живая она или мертвая.

Тогда я прижал горячий ствол АМТ к ее затылку и, наклонившись к самому уху, прошептал:

— Нет позора в том, чтобы умереть, служа Аллаху Внезапно все мускулы Амиры закаменели. На какой-то миг пещера перестала для меня существовать. Даже крики афганцев и сержанта смолкли. Я держал ее, прижимая к груди, а спиной упираясь в ледяную стену. Амира смердела гнилой плотью, но от ее волос еще слегка пахло жасмином.

— Выслушай меня, Амира. Выбирай, принцесса. Это… или рай? По ее полной неподвижности я понял: женщина догадалась, что я имел в виду под словом «это». Пещера, люди, разрушение. Она понимала. Даже если она и хотела заразить весь мир патогенным микробом, наконец-то выведенным штаммом номер двенадцать, чтобы во славу ислама уничтожить врагов, ей бы это не удалось. Она могла лишь остаться одиноким чудовищем, ненавидящим всех.

Мгновение затягивалось. Никто не шевелился. Потом Амира слегка повернула ко мне голову почти дружелюбным движением.

— Не… это… — просипела она.

— Ярхамукаллах,[61] — шепнул я.

И нажал на спусковой крючок.

Батальонный лазарет. Долина реки Гильменд, Афганистан

Сейчас

Сидя неподвижно, я долго наблюдал за Харпером.

— И что? — спросил он. — Так и будете сидеть, а потом заявите мне, что никогда не поступили бы так же?

Я не ответил.

— Ну, глядите, — сказал он. — Я знаю, что в пещере были вы. Откуда вы взялись? Отряд «Дельта»? Спецназ ВМС?

Я снова промолчал.

— Вы знаете, с чем мы там боремся? Большие шишки хотят, чтобы мы остановили талибов, перекрыли поток опиума, а наше собственное правительство поддерживает брата афганского президента, которому принадлежит половина опийных плантаций в этой трижды гребаной стране! Как, черт меня дери, мы можем выиграть такую войну?! Это новый Вьетнам, опять Вьетнам! Мы проигрываем войну, которую вообще не должны были начинать!

Я все молчал.

Харпер наклонился вперед, его лицо потемнело от ярости. Он ткнул в меня указательным пальцем здоровой руки:

— Вы думаете, только в Абу-Грейбе нашим парням пришлось добиваться некоторых очень нужных ответов? Да так было всегда, на всех войнах, все так делают!

— И посмотрите, куда вас это завело.

— Идите к черту со своим чистоплюйством! Мы пытались спасти жизни наших парней. Мы выбили бы правду из этого талиба.

— Из первых двух вы ни хрена не выбили.

Теперь настал его черед замолчать. Выждав минуту, сержант прищурился.

— Когда вы говорили с этим… с этой… тварью. С той женщиной. В конце вы благословили ее. Вы мусульманин?

— Нет.

— Тогда почему?

— Если честно, сержант, то боюсь, что не сумею вам это объяснить. Так, чтобы вы поняли.

— Вы думаете, что я такая же тварь?

— Вы?

— Нет, я человек, — сказал он. — Я только пытался… — Его голос дрогнул.

Вначале казалось, что он просто борется с минутной слабостью и сейчас продолжит разговор, но вместо этого Харпер уткнулся лицом в здоровую руку и разрыдался. Я откинулся на спинку стула и стал ждать.

Бинты на раненой руке сержанта пропитались кровью, которая стала почти черной. Из-под края повязки по коже расползались прихотливо извивающиеся красные полоски. Такие же, но более темные выглядывали из-под воротника. Прошло сорок восемь часов с того момента, как его доставили в лазарет. Пятьдесят девять часов с момента укуса. Крепкий сукин сын. Большинство людей за такой срок полностью преобразились бы.

— Что со мной будет? — спросил сержант, поднимая мокрое от слез лицо.

— Больше ничего. Все уже произошло.

— Мы… — Он облизал сухие губы. — Мы не знали.

— Нет, знали. Ваша команда была проинформирована. Возможно, вам, сержант, это показалось надуманным, ненастоящим? Сюжет для фильма ужасов? Но вы знали, чем это может закончиться.

После небольшой паузы я вытащил пистолет из набедренной кобуры, щелкнул затвором. В маленькой комнате звук показался очень громким.

— Вас собираются изучать, — сказал я. — Скоро вы окажетесь на операционном столе или в клетке.

— Не имеют права! — воскликнул он с болью и гневом. — Я американец, черт возьми!

— Нет. Сержант Энди Харпер погиб при выполнении ответственного задания в Афганистане. Родным пришлют сообщение, что он отдал жизнь, служа стране и поддерживая самые лучшие традиции морской пехоты.

Он смотрел на меня, постепенно осознавая страшную истину.

— Поэтому я должен вас спросить. — Я приподнял пистолет. — Выбираете это или рай?

— Мне… Мать твою… Я не хотел… — всхлипнул сержант.

Возможно, сейчас он действительно так думал. Но как по мне, раскаяние за минуту до смерти гроша не стоит.

— Конечно, вы не хотели. — Я сделал вид, будто верю ему.

— Я старался для нас всех. Хотел как лучше.

— Да, — кивнул я. — Я тоже.

И поднял пистолет.