Когда сливаются реки

X

Подъезжая к дому, Алесь заметил некоторые перемены: кое-где на дороге появились желтые и красноватые пятна — с березок падали первые листья. Да и небо казалось более упругим, холодноватым, словно его отковали из тонкой синей стали. «Время не ждет, скоро наступит осень», — опять забеспокоился он.

Домой Алесь прибыл под вечер, первые огоньки уже мелькали над озером. Агата и Марфочка сидели за столом, когда он появился в дверях. Обрадованная мать поспешно поднялась навстречу. Поставив чемодан на лавку, Алесь достал подарки.

— Вот это тебе, мама, — взмахнул он в воздухе платком. — А это образцовой школьнице! — подал портфель сестренке.

Когда он доставал подарки, из чемодана чуть не выпал зеленый поясок. Алесь смутился и быстро спрятал его на дно, прикрыв бумагой. За ужином Алесь рассказывал об удачной поездке, а мать — о колхозных новостях.

— Знаешь, сынок, — радовалась она, — как взялся Рудак за дело, сразу на ферме у нас все изменилось. Вот уже который день подкармливаем коров клевером и викой. Веришь ли, повеселела скотина и молока прибавила. Совсем другое дело. Посмотрел бы ты, зашел...

— Обязательно наведаюсь, мама, — обещал Алесь, а сам думал о том, за какие дела браться в первую очередь. Мягкий по характеру, небоязливый, но не имеющий большого опыта, он ни о чем теперь не мог думать, кроме строительства.

После ужина Алесь собрался было пойти к Рудаку, мать отговорила:

— Человек он пожилой, намаялся, зачем тревожить? Да и тебе с дороги отдохнуть надо... За ночь ничего не случится!

И хотя он послушался матери, но, устроившись на кровати в сенях, сразу уснуть не мог. То он лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к тихому шороху ветра за стеной, печальному и таинственному одновременно, то, едва начинал дремать, перед глазами вставали события последних дней.

Провел он эту ночь беспокойно, а под утро заснул так крепко, что даже не слышал, как в хату вошел Захар Рудак.

— Я еще вчера узнал, что ты вернулся, да не хотел тебя тревожить после дороги... Здорово, брат, с прибытием! — басил Рудак, присаживаясь на табуретку у кровати. — Ну, как там? Хвались!

Алесь довольно усмехнулся и вместо ответа вытащил из кармана пиджака решение правительства и подал Рудаку. Тот внимательно начал читать.

— Молодчина, Алесь! — похвалил он его, точно в самом деле молодой инженер совершил что-то из ряда вон выходящее. — Теперь, значит, на полный ход.

— На полный!.. Не знаю только, как там дела у наших приятелей, — озабоченно сказал Алесь, одеваясь.

— Они приехали раньше тебя. Я даже злиться начал, что ты задерживаешься.

— Что у них?

— Тоже хорошо. Не обидели. Круминя и Мешкялиса я просил обязательно сегодня заехать.

— Так что же, зайдем к Березинцу?

— Ты только про обед не забывай! — напомнила мать, когда они собрались уходить.

Захар Рудак по пути в школу рассказывал Алесю о колхозных делах, которых за четыре дня накопилось немало.

— А что с листовкой этой? — напомнил Алесь.

— Отдал куда следует... Там разберутся...

Подходя к школе, Алесь еще явственнее почувствовал приближение осени: на дворе, вынесенные из классов, стояли парты, столы и школьные доски. Возле них топтался Якуб Панасович — прикидывал, что и как нужно поправить и подремонтировать.

— Прилетел, орел! — обрадовался Алесю старый учитель.

— Веду его к Борису Васильевичу на совет, — отозвался Рудак. — Дома инженер?

— Дома...

Березинец сидел за развернутым планом участка стройки. Алесь коротко рассказал ему о поездке и поинтересовался, как идут дела у проектировщика.

— Идут... Суток вот только не хватает, у ночи дня занимаем!

Он подал Алесю эскизный проект строительства, нанесенный на кальку. Тот всмотрелся в него и забеспокоился:

— А как же будем управляться с машинами? С теми, которые начнут работать на плотине, и с теми, которые надо ставить в котлован?

— Да очень просто... Спуск воды остается там же, на мельнице, а для машин придется построить новый мост.

— Но ведь на это потребуется два-три месяца?

— А что такого? Вот если бы у наших машин отросли крылья, тогда другое дело...

— Нет, так не пойдет! — решительно заявил Алесь. Он совершенно не предвидел возможности такой задержки, которая сводила на нет все хлопоты и оттягивала начало строительства чуть не на год. — Нет, так нельзя... Послушайте, а что, если совсем перекрыть сток воды крепкой земляной плотиной и пустить машины по ней? Дешевле и быстрее!

— Но опасно! — в таком же тоне подхватил Березинец. — Это значит — поставить под угрозу котлован. Вода в озере поднимается так, что насыпь может быть прорвана, и придется приглашать водолазов, чтобы выручать экскаваторы.

— А я думаю, что этого не случится. Мы поставим эту перемычку на канале, который соединяет озеро перед мельницей с озером Долгим.

— А если просчитаетесь?

— Не просчитаемся. Озеро наше большое, уровень воды в нем поднять не просто. Лето же сухое, воды поступает мало.

— Я в приметы не верю и вам не советую, — недовольно сказал Березинец. — А впрочем, работайте, как хотите, проект же я представлю такой, какой кажется мне наиболее целесообразным...

Неизвестно, как обернулся бы спор дальше, если бы в это время не появились Каспар Круминь с Яном Лайзаном и Мешкялис с Йонасом.

— Свейки, друзья!.. Свейки! — восклицал, пожимая руки, Мешкялис, и по лицу его, расплывавшемуся в улыбке, было видно, что он чем-то очень доволен.

По-стариковски спокойно здоровался и поглядывал на всех Ян Лайзан.

— Вот добре, что вы все сразу собрались, — порадовался Якуб Панасович, приглашая гостей садиться. — А у нас тут как раз коса на камень нашла...

— Что такое? — спросил Каспар Круминь, присаживаясь к столу, на котором была разостлана калька с чертежами.

Каспару хотел ответить Якуб Панасович, но спохватился, что это может обидеть инженера. И в самом деле, Березинец провел рукой по своим усам и тоном, в котором еще чувствовалось раздражение, заявил:

— Не доверяют мне!.. Я доказываю, что надо оставлять сток для воды и строить мост для прохода машин и для подвоза материалов, а товарищ Иванюта говорит, что этого не нужно.

Наступило неловкое молчание. Алесю хотелось объяснить, что он вовсе не ставит под сомнение знания инженера и не собирается спорить из-за упрямства, а заботится лишь об ускорении строительства. Но он решил послушать, что скажут другие.

— Я думаю, надо сделать так, как советует Борис Васильевич! — первым подал голос Ян Лайзан. Он больше доверял инженеру Березинцу, человеку пожилому и опытному, к тому же ему припомнилась неудачная попытка Алеся спасти мельницу.

— Я также думаю, что проектировщик отвечает за все, — присоединился к мнению Лайзана Захар Рудак. — Знаешь, Алесь, иногда не худо послушать старших.

Алесю было обидно, что с его мнением не хотят считаться.

— Что ж, я не возражаю, но оставляю за собой право еще подумать, — сказал он. — Конечно, в моем предложении заключен риск, но есть в нем и огромная выгода...

Березинец собирался ответить Алесю, но тут деловито вмешался Юозас Мешкялис.

— Значит, можно начинать работу? Так, товарищ Березинец?

— Я думаю, товарищ Иванюта сам знает, что уже можно делать. Да вы фактически работы уже начали — подвозите материалы. Можно вести и земляные работы, например, копать канал, чтобы повернуть воду речки Погулянки в озеро Долгое. Так, товарищ Иванюта?

— В этом я с вами согласен, — кивнул головой Алесь.

— Ну вот, значит, работы у вас хватит, пока я окончу проект.

— Это смотря по тому, как мы работать будем, а то и не хватит, — не вытерпел Мешкялис.

— Ишь ты, какой быстрый! — возразил ему Каспар Круминь. — Давай-ка не забегать вперед, а браться за дело спокойно.

Ионасу стало обидно за своего председателя, он попытался защитить его. И Мешкялис, почувствовав поддержку, снова перешел в атаку:

— Ты думаешь, я на взвей-ветер говорю, уважаемый товарищ Круминь? А ты знаешь, что у нас есть? Я не хочу говорить, лучше ты сам объясни, Йонас. Дают ведь нам передвижную электростанцию, бульдозер, тракторы... Я помню, как у нас в дивизии...

— Подожди ты со своей дивизией, Юозас! — остановил его Каспар Круминь. — В первую очередь надо построить барак и столовую, чтобы людям было где жить и питаться...

— Вот вам и работы хоть отбавляй. Правда, товарищ Мешкялис? — обратился к Юозасу Березинец. — А теперь мне надо с вами попрощаться... Надо попасть сегодня на поезд.

После отъезда Березинца Алесь почувствовал, что вся ответственность ложится на его плечи. Чтобы не попасть впросак, он попросил председателей колхозов обсудить создавшееся положение.

— На трех объектах мы можем начинать работы сейчас, — сказал он. — Это — канал на речке Погулянке, строительство барака и столовой. Кроме того, надо непрерывно подвозить материалы. Давайте прикинем, кому что по силам...

— Что за вопрос? — вскочил Мешкялис. — Речка Погулянка наша, так нам с ней и придется поговорить по-свойски... Погуляла сотни лет, а теперь пусть поработает!.. Подробности обсудим потом, когда я прикину, сколько человек могу выделить.

А Круминь и Рудак договорились о том, что совместно примутся за строительство барака и столовой. Возглавить это дело взялся Ян Лайзан. После этого председатели осмотрели местность и выбрали под стройку высокий бугор на берегу.

— Чтобы отовсюду видно было, — одобрил Якуб Гаманек. — И стройка на виду, и жизнь тоже...

Когда с общими делами было покончено, Захар Рудак попросил Круминя и Мешкялиса немного задержаться.

— Пойдемте, посоветуйте, что мне делать... Я на этой работе человек новый и не знаю, за что ухватиться...

Он повел их на ферму, пригласил и Алеся.

— Эх-х, нелегкий у нас хлеб, — вздыхал Рудак, делясь с товарищами думками о председательском житье-бытье.

— А ты что думаешь, все само придет? Нет, брат, пять пудов соли съешь, пока все до дела доведешь, — поучал Мешкялис.

— Ты только начал, а уже стонешь, — усмехнулся Каспар.

— Тут застонешь, когда увидишь вот такое, — показал Рудак на грязный двор животноводческой фермы.

И правда, вид у фермы был жалкий. Огромный и старый, может быть еще панских времен, сарай стоял без всякого присмотра. Деревянные стены покривились, местами бревна выпирали, как выломанные ребра, и казалось, вот-вот отвалятся совсем. На крыше, поросшей зеленым мохом, светились дырки. Кучи навоза лежали прямо среди двора, по ним топтались коровы и свиньи.

— Невеселая картинка, — свистнул Юозас Мешкялис. — Кто это у тебя фермой руководит?

— Работал тут один Пилюта. Ну и доработался... Со вчерашнего дня прогнал!

— А вы куда глядели? — с присущей ему прямотой спросил Каспар Круминь.

Рудак молчал, потому что ему не хотелось сваливать вину на Самусевича. Молчал и Алесь. Ему было тоже неприятно: его мать работала на ферме, и он как бы чувствовал и свою вину за эту грязь и запустение... Внутри сарая возле стен тоже лежали кучи неприбранного навоза, тонкие жердочки едва обозначали стойла, проход посередине был загрязнен настолько, что под сапогами чавкало. Лишь в конце сарая они обнаружили уголок, который выглядел лучше.

— Вот это другое дело, — отметил Мешкялис. — Тут чувствуется, что работает заботливый человек...

— Если бы все так работали! — похвалил кого-то Рудак. — А знаете, кто этот человек? Вот его мать! — показал он на Алеся, и тот густо покраснел.

— А где коровы? — поинтересовался Каспар,

— В поле... Да ты их, я думаю, видел?

— Нечем вам похвалиться, — поспешил заметить Мешкялис.

И они вышли из коровника.

— Вот видите, какие у нас дела, — чувствуя, что все воздерживаются от советов, обратился Рудак к соседям. — Хуже некуда...

— Плохой Самусевич председатель, если до этого довел! — махнул рукой Мешкялис.

— Да черт его побери, Самусевича! — вздохнул Рудак. — А вот что нам дальше делать?

— Так ты же сам сказал, что за все надо браться сразу, — вот и берись, — прогудел Круминь.

— А как?

— Прежде всего на ферме навести порядок. Там страшно скотину держать.

— Оно-то так. Хвостов много, а толку мало. Порода плохая. Ты ее хоть раскорми, а молока она тебе не даст.

— Так... так... — бормотал себе в рыжие усы Каспар Круминь, уже догадываясь, куда гнет Рудак. Он прикинул, сколько породистых телят и по какой цене попытается Рудак купить у него и Мешкялиса. Круминь готов был оказать помощь соседу, но беспокоился и о росте собственного стада.

— У меня к вам просьба, соседи, — сказал наконец Рудак, считая, что почва подготовлена достаточно. — Не пошли бы вы мне навстречу? Заготовку тебе, Юозас, сдавать надо, и тебе, Каспар, тоже. Вот и сделайте нам такое одолжение: возьмите у меня по весу десяток откормленных коров и сдайте на мясо, а мне дайте породистых... А?

Мешкялис задумался. Ничего подобного ему не приходило в голову, и он размышлял — не будет ли от этого убытка и согласятся ли колхозники? Мало ли что... Но на выручку Рудаку пришел Каспар Круминь. Он быстро прикинул все насчет этого обмена, понял, что он безубыточен, и усмехнулся.

— Дельный из тебя хозяин выйдет, Захар!.. Что ж, Юозас, он правду говорит. Нам все равно, а ему это большая помощь!

— Я-то не против, но вот что правление скажет, — пробовал оттянуть решение вопроса Мешкялис.

— А я и не советую тебе без правления решать. Но ты же знаешь по опыту, что хорошее дело, если его основательно разъяснить, люди всегда поддержат... Так как же, а?

— Что с тобой поделаешь! — засмеялся Мешкялис. — Вот и в дивизии солдат всегда выручал солдата...

На том и распрощались. Рудак пошел на ферму — наводить порядок. Алесь повернул на пригорок, куда подвозили материалы. Ему хотелось побыть одному и собраться с мыслями... Свежий ветер забивался под расстегнутую рубашку, холодил кожу. На дворе август, осени почти не видно, но Алесь, родившийся и выросший в селе, хорошо узнает ее еле приметное дыхание. Киноварь тронула желтые ягоды рябины, легкий пух осота летает над полями, а с одинокой липы сорвался и полетел через дорогу маленький пожелтевший лист. Толстые, откормившиеся скворцы, сбившись в стаю, порхают над ячменным полем... Да, осень близка, она уже где-то рядом, за каждым пригорком, за каждым кустом!..

Алесь присел на валун около озера и посмотрел в сторону Лукштов. Далеко на холме, возле синей опушки леса, стояли хаты. Из них он выбрал одну — с белой трубой, которая, казалось, стояла маяком на фоне сизоватого неба... Алесь знал, что в этом доме живет она — Анежка Пашкевичюте. «Где она теперь? Ждет ли она меня?» — задавал он вопросы сам себе. И хоть не верил ни в какие гаданья, сорвал ромашку и начал ворожить. «Любит, не любит... любит, не любит...» Получилось, что не любит. Погубил еще один цветок и повторил снова — вышло, что любит. И хотя он все это считал чистейшей чепухой, ему стало приятно.

Внимание его привлекла одинокая фигура девушки, которая шла по стежке к селу. «Кто бы это мог быть?» — вглядывался он. На мгновение сладко заныло сердце: «Не Анежка ли?..» И когда пригляделся повнимательнее, узнал Аделю Гумовскую. Девушка эта ходила на все сельские вечеринки, охотно помогала подругам. И никто бы не подумал, что она может таить против людей что-либо темное и преступное.

Нелегко было сейчас на душе у девушки. А тот ли это Казюк Клышевский, которого она любила? Где тот парень с ласковыми и смелыми серыми глазами, которому, казалось, нет в жизни никаких преград и который уверенно смотрел вперед? Неужели этот худой, позеленевший от злобы, с погасшими глазами человек — ее любимый Казюк?

Взгляд его пугает, от него щемит сердце и в душе поднимается страх; вид у него как у мертвеца, которого пора опускать в домовину. А сколько крови на его руках...

И она даже вздрогнула: «Почему я не разглядела этого раньше? Вот где хлопец! — вздохнула она, увидев Алеся. — Говорят, инженер. Разве не почетно быть таким человеком? Этот инженер получает небось хорошие деньги. Это не Казюк — ему некого и нечего бояться...»

Аделя скрылась за пригорком, и Алесь отметил про себя, что она недурна и хорошо сложена. Поймав себя на этой мысли, он опять ощутил смущение и досаду, поднялся с валуна и пошел на пригорок, куда подъезжали подводы. Здесь, у груды сваленных бревен, распрягала свою лошадь тетка Восилене, и ее звонкий голос покрывал все другие. Алесь встрепенулся: наверно, она, тетка Восилене, знает все про Анежку!

Он подошел к ней и, слегка смутившись, поздоровался. Но Восилене ничего не заметила и сразу напала на Алеся:

— Что же это вас не видно, товарищ начальник? Пообещали прийти к нам, а сами носа не кажете...

— В отъезде был...

— А это мы слышали, что в отъезде был, — еще задорнее наступала Восилене. — Об этом все в «Пергале» знают.

— Откуда? — побледнел Алесь, предчувствуя недоброе. Оглянувшись вокруг и убедившись, что их никто не слушает, он попросил Восилене рассказать, что случилось.

— Случилось, товарищ Иванюта, такое, что теперь всем плохо — и вам, и Анежке, и, если хотите знать, мне тоже. Письмо ваше перехватил старый Пашкевичус, и теперь Анежка целые дни плачет...

— Что вы говорите? — возмутился Алесь. — Но какое же он имел право?

— Пашкевичусы такие люди, которые живут по своим законам, им мало дела до того, что можно и чего нельзя... Случилось же так, что письмо попало в руки Пранасу Паречкусу, и он раззвонил об этом родителям и на все село.

— Может быть, присядем? — предложил Алесь.

Восилене понимала, что Алесь горько переживает свою неосмотрительность, но наряду с сочувствием в ней поднималось против него и чувство раздражения. Не маленький, мог бы уже получше разбираться в людях и характерах.

— Так, значит, мне и на глаза показаться Анежке нельзя? — допытывался он.

Ему очень хотелось узнать у Восилене, как сама Анежка относится к письму и что она думает о нем. Несомненно, эта женщина знала многое.

— Вот я и говорю, — осторожно подбирал он слова, — разве это преступление — получить письмо?

— Смотря какое, — хитро усмехнулась Восилене.

— Ну просто девушке от парня...

— Где что ни слово, то про любовь!

Алесь покраснел, но тут же решительно заявил:

— Ну и люблю... А что, разве нельзя?

— По мнению родителей Анежки, — нельзя... Они никогда не согласятся, чтобы их единственная дочь полюбила белоруса, да еще безбожника.

— Ведь это в старое время так было!

— А они и теперь так же думают, как и прежде... Да еще Пранас Паречкус поддал им жару, напомнил, что когда-то твой дед с дедом Анежки в костеле головы друг другу чуть не проломили.

— Я об этом слыхал, — сказал Алесь и попытался перейти на шутку. — Если бы я тогда жил, так я бы этого не позволил!.. Но мы-то почему должны жить по этим чертовским обычаям?.. Скажите по правде, тетка Восилене, неужели мне теперь нельзя надеяться?

Тетка Восилене промолчала, и Алесь безнадежно махнул рукой.

— Видно, Анежке зря я докучаю, она небось обо мне и не вспомнит...

— Этого я бы не сказала, — решительно встала на защиту девушки Восилене. — Не смотри, что Анежка молчаливая... Она мне все говорит, — подчеркнула Восилене. — Когда вас не было, сколько раз говорила о том, что, наверное, вы с Йонасом не скоро возвратитесь… Думаю, что не Йонас ее интересует! А еще вот что: Анежку так разозлил поступок Паречкуса, что она даже не разговаривает с ним.

На душе у Алеся посветлело. Он ни на минуту не сомневался, что Восилене не шутит.

— Тетка Восилене, — Алесь схватил ее за руки и готов был целовать их, — помогите мне. Может, мне пойти вместе с вами и поговорить с Анежкой?

— Не советую. Пусть все уляжется сначала, а наговориться, я так думаю, вы еще успеете...

— И записочки не отнесете?

— И записку не понесу... Хочешь, чтобы Пранас Паречкус убил меня? — засмеялась она. — Во имя отца и сына и святого духа!

— Ну так передайте хоть привет ей.

— Привет передам...

— Спасибо вам, большое спасибо, — поблагодарил ее Алесь от чистого сердца, решив, что она удивительно хороший человек.

А Восилене по-мужски быстро запрягла лошадь, вскочила в телегу, тронула вожжи и вскоре скрылась за пригорком на пергалевской дороге.

Алесь огляделся. У озера желтели и пахли живицей свежие сосновые и еловые бревна. Тут же были навалены большие кучи камня.

В Долгом около правления ожидали начальника строительства Зина Малькова, Миша Грабовский и незнакомый старик. Одетый в аккуратный и чистый костюм, с медалью «За трудовую доблесть» на груди, он сидел на лавке, а в сторонке стоял обшарпанный ледериновый чемодан, обитый по уголкам желтой жестью.

— А мы тебя давно ожидаем! — бросилась ему навстречу Зина Малькова. Вероятно, она собиралась пуститься в длинные объяснения, но старик поднялся с лавки и, расправляя прокуренные усы, сам подошел к Алесю.

— Вот это я сам и есть.

— Дядька Никифорович? — по какой-то неуловимой связи догадался Алесь.

— Он самый!

— Очень хорошо, что приехали.

— А я, сынок, и сам радуюсь этому не меньше. Поверишь, еще и теперь в себя не могу прийти. Это ж сколько лет, как я отсюда удрал!.. Теперь вот хочется посмотреть все сразу...

— Пошли домой, смотреть потом будем, — предложил Алесь.

Грабовский взялся было за чемодан и направился к двери, но старик остановил его:

— Подождите, дети!.. Когда человек приезжает в родные места, он прежде всею навещает отца и мать... Вот и я дал себе слово, как только приеду в Долгое, первым делом схожу туда, где стояла отцовская хата... Так что чемодан мой отнести можно, а мы пройдемся, — предложил он Алесю.

— Миша, снеси к нам! — сказал Алесь Грабовскому.

— И я с вами, хорошо? — попросилась Малькова.

Никифорович вел Алеся в ту сторону села, которая была ближе к мельнице. Он с интересом рассматривал улицу.

— Это Остапова клеть? — показывал он на поседевший, перекошенный и поросший мохом амбар.

— Нет, Гришкина.

— Ладно... А Гришка этот — Остапов сын?

— Остапов.

— Ну, то же самое.

Никифорович привел Алеся и Зину за село, чуть не на версту от последней хаты, к одинокому серому камню у дороги. Они видели, что старик волнуется, — веки его часто моргали, прокуренные усы вздрагивали.

— Вот тут стояла наша хата, — кивнул он. — Известно, бобыльская хата на бобыльском месте... Тут я родился и отсюда пошел в свет... Плакать на этом камне частенько доводилось — притулишься к нему, а он теплый, нагрет солнцем...

Никифорович снял шапку, словно над могилой близкого человека, постоял молча. Алесь и Зина тоже молчали.

— Ну и хватит, — тряхнул головой Никифорович и надел шапку снова. — Прошлое — прошлому... Пошли, дети. — И он решительно двинулся по дороге к селу.

Алесь и Зина, сами сироты, почувствовали в его голосе отцовскую теплоту и ласку.

— Теперь можно и отдохнуть с дороги, — продолжал старик. — Покажите-ка вы мне, где собираетесь станцию ставить? Около мельницы?

— Да, — подтвердил Алесь.

— Хорошее место!.. То-то я вижу, что там вроде разворошенного муравейника...

Не прошло и часа после того, как Никифорович поселился в доме Алеся, а уже стал своим человеком. Понравился он и Зине. Она с интересом наблюдала, как он неторопливо разбирал на лавке чемодан. Агата, накрывая на стол, время от времени посматривала на старика, который вынимал и оглядывал каждую вещь так, словно впервые в жизни видел ее и не сразу мог определить, для чего она может пригодиться? Это были плоскозубцы, рашпили, молоточки, сверлышки, буравчики... Зазвенели высыпанные на лавку патроны для ламп и штепселя. Бережно вынул он и положил на стол несколько больших электрических ламп.

— Электричества-то у нас еще нет! — заметил Алесь.

— Чего не было — тому быть, — рассудил Никифорович.