Когда сливаются реки

IV

Всюду, насколько охватишь глазом, вдоль озера Долгого желтели копны.

Захар Рудак и Антон Самусевич осматривали поле: первый потому, что это была работа его бригады, второй — потому, что из всех культур рожь была его первой любовью и главной ставкой в хозяйстве. Они разговаривали так мирно, что казалось, не было и никогда не могло быть между ними никаких споров. Рудак обрывал колосья и, растерев их на шершавой ладони, отвеивал зерна. Крупные и спелые, они бронзово поблескивали, и, когда Рудак наклонялся, отсветы эти как бы ложились ему на лицо.

В таком хорошем настроении застал их Алесь, возвращавшийся с мельницы, где работали проектировщики и геодезисты.

— Подсчитываете, Антон Григорьевич, свои ресурсы? — пошутил Алесь, здороваясь с Самусевичем и Рудаком. — Я вас тоже для того отыскиваю, чтобы ресурсы подсчитать... — И он невольно приметил, что этим не очень обрадовал председателя колхоза.

Самусевич, прищурившись, взглянул на Алеся и, вытащив из снопа пучок колосьев, показал:

— Что ж, ресурсы у нас неплохие...

— Я и не думаю сомневаться в этом, Антон Григорьевич. Только, пожалуй, не вредно бы побольше...

— Во-во!.. А я что говорю? — перехватил его мысль Рудак, истолковывая все по-своему. — Ты только послушай, я тебе сейчас объясню... Давай присядем! — И он потянул Самусевича за рукав, усаживаясь на межу.

Алесь присел рядом.

— Ты погляди, — показал Рудак на луга, лежавшие возле озера, — это, по-твоему, порядок? Закустилось все!

— Сам вижу, что непорядок, — ответил Самусевич. — Лезет этот проклятый кустарник так, что не продраться. А что я сделаю? Рук не хватает!

— Считай лучше... Сколько кормов пропадает!

— Ну, если ты умеешь, так и считай... Видать, моя голова не сварит! — обиделся Самусевич.

— Ты вот злишься, а зря... Старый человек, а упираешься, как молодой бык... Почему я про луга говорю? Ты считаешь, что у тебя в стаде триста голов, а на самом деле триста хвостов... Много ли на молоке зарабатываешь?

— Да я разве отрицаю? — оправдывался Самусевич. — Только где я лучших возьму? Чтобы добыть хороших племенных коров, деньги нужны... На свиней — тоже деньги... Теперь вот и на электростанцию деньги... Где я вам столько возьму? Госбанк ограблю? — И он обиженно почесал затылок.

— Не паникуй! Не паникуй, товарищ Самусевич, будь хозяином. И не хватайся за голову, лучше пораскинь мозгами... С людьми посоветуйся, они тебе подскажут, — продолжал Рудак.

Алесю нравились эти напористость и энергия Рудака, хотя он видел, что и Рудак и Самусевич повторяются и, по существу, остаются на своих позициях. «Вот так бы и мне наседать в своей работе на каждого, — думал Алесь. — Только с большим результатом!» Он с интересом прислушивался к спору. Захар Рудак, выломав из ольхового куста прутик, чертил им по песку, словно подкрепляя свои мысли:

— Почему ты не поговоришь с Юозасом Мешкялисом? Они соседи, должны понять... Коров на заготовки им нужно сдавать? Нужно! Значит, подкорми своих, чтобы на них не кожа висела, а мясо играло, да за десять простых получи хотя бы пять породистых... Говорят, у Мешкялиса бык — картина... Попроси и бычка!.. А там, гляди, через несколько лет у нас вон какое стадо будет. И средств не так много надо, без грабежа обойдешься... А?

— Легко сказать, — тяжело вздохнул Самусевич.

— С кустами, с хмызником этим, справиться можно, — продолжал Рудак. — Конечно, если только на топор полагаться, так до конца жизни будешь тюкать тут. А ты кусторез купи!

— Да где они у меня, капиталы? — Самусевич недовольно повернулся к Алесю. — Ведь по уши с вами в долги влезем...

— Ну, это вы зря, Антон Григорьевич! — обиделся Алесь. — Что вы деньгами меня попрекаете? Ничего еще не дали, а сколько наговорили!.. Если уж на то пошло, так я и не набиваюсь, сегодня «здравствуйте», а завтра могу и «до свидания» сказать!

— Вот это уж несерьезно! — и Захар Рудак положил на плечо Алеся руку. — И ты не имеешь права так разговаривать, Антон Григорьевич! Сколько у нас денег на счету?

— Пока что сорок тысяч... Прячу их от кого, что ли? — проворчал недовольно Самусевич.

— Ну вот и ладно... Переведи пока на строительство тридцать тысяч... Хватит на первое время, товарищ Иванюта?

— Думаю, что хватит.

— Вот видите, нечего и сыр-бор ломать. А осенью, глядишь, наша касса пополнится...

— Я не спорю, — заговорил примирительно Самусевич, — а только думаю, что надо делать все по-хозяйски — сначала одно, потом другое...

— Нет, брат Самусевич, этак не выйдет! В нашем колхозном хозяйстве приходится браться сразу за все... И за зерно, и за скотину, и за птицу, и за рыбу, и за яблоки, и за ягоды...

— И за апельсины! — съязвил Самусевич.

— И за апельсины пришлось бы, если бы они у нас росли, — сказал Рудак. — А говорить с тобой тяжело, Антон Григорьевич! Знай: если ты этого не поймешь, плохо придется.

— Ну, хватит меня прорабатывать! — поднялся Самусевич. — Мне надо в правление, я людей вызвал, надо заготовку везти.

— Ты с нами? — повернулся Рудак к Алесю.

— Нет, я еще не завтракал.

Отойдя в сторону, Алесь посмотрел вслед Рудаку и Самусевичу. Они шли пыльной дорогой, которая вела через жнивье на край села, к правлению. По тому, как размахивал руками Рудак и как упрямо вскидывал голову Самусевич, можно было заключить, что спор разгорался с новой силой. Грузная фигура Самусевича, словно куль муки, стоймя брошенный на весы, равномерно переваливалась с боку на бок, и только время от времени он поднимал руку, чтобы вытереть платком потную шею.

Сегодняшний разговор встревожил Алеся. Его беспокоили дела колхоза и в еще большей степени — судьба строительства. «Видно, что Самусевич не хозяин... Непонятно, почему не принимает мер Рудак как парторг? Если его смущает, что он не коренной житель, а приезжий, так напрасно: человек — хозяин там, где трудится. Придется, видно, мне хватить горя на этой стройке!..»

Доводы Захара Рудака настроили и Алеся на критический лад. «А сам я все ли правильно делаю? Твержу только одно: подай деньги и материалы!.. Так может разве только приезжий работать, а я же вырос здесь, знаю каждый родничок, откуда что идет. Нельзя ли сделать так, чтобы все дешевле стоило? Вот, например, на полях полно камня — от веку плуги ломают. Что, если поднять комсомольцев на субботник? Ленин не стеснялся бревна носить!.. Кирпич дадут эглайнцы, у них своя печь для обжига, лес пригонят по озеру пергалевцы...»

— Ох, как ты похудел, сынок! — пожалела его Агата, когда он вошел в дом. — Не думаешь ты о себе!.. Что ж ты ходишь голодный с самого утра? Так ведь и заболеть можно. — И, как всегда, она стала суетиться у стола.

— Да нет, мама, — успокоил ее Алесь, — я на солнце загорел, вот тебе и показалось... А чувствую я себя вот как! — И, шутя, он несколько раз поднял лежавшие под лавкой гири, с которыми упражнялся каждое утро.

— Ты бы хоть отдыхал больше, — настаивала мать, поглядев на столик в углу, заваленный бумагами Алеся. — Целый день бегаешь, а придешь — и дома сидишь спину гнешь...

Алесь с удовольствием ел холодник, одновременно успокаивая мать:

— Теперь так надо... Если бы у меня было пять рук и столько же ног, все равно не хватило бы! Я вот ем, а меня люди ждут — договорились о встрече с товарищами, которые занимаются проектом...

Агата только покачала головой.

Закончив обед, Алесь пошел в школу, где его ожидали инженер Березинец с геодезистами. Во дворе школы он сразу услышал голос Якуба Панасовича, долетавший через раскрытые окна. «Раз учитель говорит, значит начали без меня», — подумал Алесь.

Встретил его Березинец и, поздоровавшись, повел к столу, на котором были разложены листы ватманской бумаги.

— Мы вот тут с Якубом Панасовичем толковали...

— Правда! — с обычной восторженностью подтвердила Малькова. — У Якуба Панасовича интересные мысли!..

Длинный, со скептическим выражением лица, Миша Грабовский неприязненно посмотрел на Малькову, которую он считал болтушкой, и глазами показал на нее сидевшему рядом Андрею Костюченко.

— Ат! — как от мухи, спокойно отмахнулся Костюченко, по-прежнему внимательно разглядывая на столе планы.

— Прошу поинтересоваться, товарищ Иванюта, — обратился к Алесю Березинец, показывая ему чертеж. — Здесь вот мы и решаем ставить электростанцию.

Алесь долго и внимательно рассматривал чертеж, место электростанции, обозначенное красными линиями, синий овал озера Долгого. И вместо удовлетворения на лице его появилась озабоченность.

— Борис Васильевич, если строить станцию здесь, мы погубим нашу водяную мельницу!

— Это неизбежно, — спокойно согласился Березинец.

— Но ведь эта мельница обслуживает три сельсовета.

— А если мы сохраним мельницу, придется затопить сорок гектаров лугов.

— Топить луга нельзя, наш колхоз останется без корма, — назидательно, по учительской привычке, заявил Гаманек.

— А если станцию поставить не там, где думаете вы, Борис Васильевич, и не там, где полагаете вы, Алесь Игнатович, а вот тут? — зачастила Малькова, склоняясь к чертежу.

Березинец и Алесь задумались, но в разговор включился Андрей Костюченко. Высокий и неповоротливый, он спокойно встал и ответил Мальковой, мешая белорусские фразы с русскими и украинскими:

— А це не пойдет, ось як!.. Вы можете и не знать, а я как геолог сказать обязан: грунт в этом месте для плотины не подходит. — И, не вдаваясь в более подробные объяснения, сел на свое место.

— Уж лучше пожертвовать мельницей, чем лугами, — как бы рассуждая с собой, сказал Якуб Панасович.

— Все-таки я не могу согласиться, — взволнованно заявил Алесь. — Как можно пойти на это?!

— Как высоко поднимается весной вода в озере? — поинтересовался Березинец. — У нас нет точных данных, потому что никто таких наблюдений прежде не производил.

— Я же зам говорил... Вы записывали! — напомнил Гаманек и добавил: — Если хотите, так я вам на месте покажу.

— Подождите, надо позвать Рудака и Самусевича, — предложил Алесь и послал за ними в правление Кузьму Шавойку, который сидел во дворе.

Через некоторое время они все сошлись на берегу озера и направились к мельнице, откуда доносился ровный и сильный шум воды. Мельница была старая, запыленная мукой и заросшая по щелям зеленоватым мохом. Одиноким тусклым окном смотрела она на озеро, словно человек, много повидавший за долгую жизнь — и летний зной, и молочные туманы, заволакивавшие дали и глушившие все звуки вокруг, и осеннюю непогоду, и весенние разливы, и ледоходы. Как бы догадываясь, что ее ожидает, мельница глухо и тревожно гудела жерновами. Стремительно падая, вода крутила высокие колеса, обросшие шелковником, похожим на волосы утопленницы. Из дверцы наверху свисала длинная цепь для подъема мешков. Вокруг мельницы пахло ржаной и ячменной мукой, гнилыми водорослями и рыбой. На дворе стояли подводы с мешками, а выпряженные кони фыркали возле задранных кверху оглобель и хрупали сено и овес.

— Вот где я предлагаю ставить плотину, — показал Алесь на суженную часть озера с высокими, обрывистыми берегами, — тогда и мельницу сохраним.

— Можно подумать, что я донкихот и приехал сражаться с мельницами, — пренебрежительно пожал плечами Березинец. — Покажите, товарищ Гаманек, до какого места в самый высокий паводок доходит вода на этом берегу?

Якуб Панасович показал на лозовый куст, который, цепко ухватившись корнями за обрыв, повис над водой зеленым чубом.

— Вот до сих пор. Можете верить, я в любой разлив выхожу на рыбалку!

Самусевич и Рудак молчали, прислушиваясь к разговору инженеров и учителя. Им, конечно, хотелось спасти все — и луг и мельницу.

— Если дело обстоит так, как вы говорите, Якуб Панасович, то весь вон тот сенокос пойдет под воду, — подтвердил Березинец, показывая рукой в сторону широкого луга. — Для нормальной работы станции придется держать более высокий уровень воды круглый год.

— Нет, на это мы пойти не можем! — твердо заявил Захар Рудак.

— Разрешите мне еще подумать, может быть, что-нибудь и получится, — попросил Алесь.

— Что ж, пожалуйста. Только не затягивайте. Сами знаете, у меня мало времени, — нехотя согласился Березинец.

Все сошлись на этом, и старый Гаманек, хотя и не надеялся, что Алесю удастся спасти мельницу, был доволен упорством своего ученика.

К площадке на взгорке, неподалеку от того места, где предполагалось развертывать строительство, с двух сторон подходили подводы.

— Вот здорово! — обрадовался Алесь. — Выходит, теперь задерживаем мы... Поглядите, пергалевцы и эглайнцы уже с материалами явились!

И верно, латыши привезли лес, заготовленный, очевидно, прежде для других целей, а литовцы — кирпич. Похоже было даже, что они заранее сговорились об этой демонстрации единодушия.

— Вот кто кладет начало строительству! — усмехнулся Рудак, здороваясь с Мешкялисом, который уже отпрягал лошадь, а также с Каспаром Круминем и Петером, скатывавшими бревна с телеги.

— А что ж нам! У нас, как в дивизии: сказано — сделано, — похвалился Мешкялис, поправляя чуб, выбившийся из-под пропотевшей и порыжевшей шапки.

Алесь прислушивался к разговору Мешкялиса и Рудака, но волновался совсем по иному поводу. Около одного из возов стоял Йонас, а возле другого, следующего, — средних лет мужчина с длинным ястребиным носом и колючими глазами. На его возу сидела Анежка, что и поразило Алеся. «Наверное, это и есть ее дядька, — думал он. — Но зачем явилась она?»

Вскоре все выяснилось.

— Анежка, пока я покормлю коней, сбегай в магазин, да побыстрее! — приказал дядька.

Девушка покраснела, здороваясь с Алесем, и словно в оправдание сказала:

— Мать послала меня полотна для наволочек купить, а то дядька в этом ничего не понимает, — и заторопилась, пошла к селу.

— Смотри не задерживайся! — крикнула ей вслед тетка Восилене и по-мужски уверенно похлопала по шее лошадь.

Алесь разговаривал с Йонасом, но чувствовал, что говорит невпопад. И правда, отвечая Йонасу, он все время посматривал в ту сторону, куда пошла Анежка. Походка Анежки, казалось ему, отличала ее от всех девчат, каких он только знал. Она шла так легко, что было похоже, будто она парит над травой, только колыхались складки платья и покачивались черные косы на спине.

— Алесь Игнатович, идите к нам! — вывел его из задумчивости голос Березинца. Инженер сидел в кружке колхозников на взгорке. — Тут возникают такие вопросы, которые больше относятся к строителям, чем к проектировщикам.

— О чем речь? — спросил Алесь, присаживаясь около старого учителя.

— А о том, товарищ Иванюта, — шутливо подмигнул Юозас Мешкялис, — что пора браться за топоры. Вы, долговцы, дома, встали пораньше, позавтракали и на работу пришли. А нам, пергалевцам да эглайнцам, что делать? Попробуй такую даль протопать — ни за что взяться не захочешь...

— Это он к тому, чтобы столовую ставить, — пояснила разговорчивая Восилене.

— Не забегай, сам все скажу, — перебил ее Мешкялис. — Ставить так ставить, только прежде бараки, а потом уж и столовую...

Не успел Алесь ответить, как в разговор вмешался Петер:

— А у нас и повариха добрая есть — Марта Зибене.

Сам он знал, что будет работать на строительстве столяром — выучка Лайзана пошла впрок, — но ему хотелось, чтобы поближе была и его девчина.

— Ну нет, это уж извините пожалуйста! — возразила тетка Восилене. — Это уж мое дело... Вот вам и товарищ Мешкялис скажет, что лучше меня в «Пергале» никто не сварит и не поджарит...

— И языком не сработает! — съязвил Мешкялис.

— Я же про войну не рассказываю, как некоторые...

— Ты не обижайся, я пошутил, — примирительно сказал Мешкялис.

— Я думаю, что сначала надо решить вопрос о бараках и столовой, — обратился ко всем Алесь.

— Юозас верно говорит, нам без этого никак нельзя, — отозвался Каспар Круминь, свертывая папиросу.

— А раз нужно, так и возражать нечего, — видя, что Самусевич молчит, поддержал Захар Рудак. — А еще я думаю, что без помощи государства мы не обойдемся. Лопатами не управимся. Придется просить машины, да и кредит тоже.

— И это правда, — подтвердил Каспар Круминь.

— Мне кажется, — внес предложение Якуб Панасович, — нужно послать наших людей в Минск, Вильнюс и Ригу.

Предложение это было несколько неожиданным, и все задумались.

— Кого посылать?

— В Минск — начальника строительства, товарища Иванюту, — предложил Захар Рудак.

— От нас, пожалуй, поедет Йонас Нерута, — заявил Мешкялис.

— А у нас лучшего посланца в Ригу, чем Ян Лайзан, нету! — не заставил ждать Каспар Круминь.

— И откладывать поездку нечего, чем скорее поедут, тем лучше, — посоветовал Рудак.

Алеся радовало, что председатели колхозов теперь по-серьезному заговорили о делах строительства. И он был не прочь побывать в Минске представителем, которому поручено немалое и вполне самостоятельное дело. В приливе добрых чувств ему хотелось, чтобы сбылись желания каждого, поэтому он сказал:

— Сегодня мы договорились о многом... Давайте заодно попросим тетку Восилене быть у нас поваром. Надо думать, она потом за это нас как следует угостит...

— Вот это разговор! — Щеки Восилене порозовели от возбуждения и удовольствия. — Не то что Юозас — не мычит, не телится, — засмеялась она.

Каспар Круминь посмотрел на оживленную и разговорчивую женщину, и чем-то она задела его душу.

Над озером нависал сумрак. Поднялся ветерок. Издалека, из-под «Пергале», донесся звон колокола, и все заметили, как забеспокоился Пранас Паречкус, с которым приехала Анежка. Он нетерпеливо посматривал в сторону села, потом, не вытерпев, начал запрягать лошадь.

— Куда вы? — спросил его Йонас.

— Мне пора на свой пост становиться, спешу... Если не повстречаю Анежку, подвезите ее, Йонас. — И, взобравшись на телегу, Паречкус отъехал. На перекрестке постоял минуту, всматриваясь в дорогу на Долгое, и, со злостью хлестнув коня, погнал в «Пергале».

— Вы думаете, наш Паречкус вправду на пост спешит? Как бы не так! — сердито сказал Мешкялис. — Если уж он Анежки не дождался, так ясно, что, кроме костела, никакая сила не сорвала бы его с места. Услышал звон и помчался... Он ведь, кажется, и старостой в костеле состоит.

— А за каким дьяволом вы его в сторожах держите? — возмутился Йонас.

— Тебе легко рассуждать, а у меня людей не хватает. Видишь ли, когда на фронте недочет активных штыков... — пытался повернуть к делам Литовской дивизии Юозас.

Но тут его перебил Каспар Круминь:

— Мне не в костел, а тоже надо ехать — к жене да ребятишкам... И я хотел бы знать, товарищ Иванюта, что еще от нас потребуется?

— Когда будет утвержден проект, тогда многое потребуется и от вас, Круминь, и от вас, Мешкялис. А пока что везите лес и кирпич. Кроме того, нужны доски на барак, и немало... И само собой разумеется, надо переводить деньги.

— Деньги мы уже перевели на счет вашего колхоза, — сообщал Круминь.

— А доски у нас есть, — поспешила добавить тетка Восилене и, словно застеснявшись, прикрыла рот уголком платка.

— Не забегай! — опять укорил ее Мешкялис. — Кто у нас председатель колхоза — ты или я? Мне слова не даешь сказать!.. Доски начнем завтра возить, товарищ Иванюта.

— Командир в юбке! — кинул в сторону Восилене отъезжающий Петер, словно в отместку за свой несбывшийся план в отношении Марты Зибене.

Вскоре собрались домой и пергалевцы. Когда уже рассаживались по телегам, явилась запыхавшаяся Анежка.

— Дядька уже уехал? — беспокойно спросила она.

— Да на что он сдался тебе, такой дядька, который и подождать не может? Садись на мой воз, а то, хочешь, пройдемся? — предложила Восилене.

— Хорошо, пройдемся, — покорно согласилась Анежка и пошла с Восилене за телегой.

Долговцы проводили всех до перекрестка и, попрощавшись, повернули к своему селу. С Якубом Панасовичем пошли проектировщики и геодезисты. Алесь тоже собирался присоединиться к ним, но его отозвал Йонас:

— Товарищ Алесь, я хотел бы посоветоваться по одному делу.

Йонас попросил Алеся потолковать с Мешкялисом и взять его и Зосите на строительство.

— Понимаешь, хочется от начала до конца поработать на стройке, может, кое-чему научусь. Одичал я малость на хуторе...

Алесь заверил приятеля, что сделает все возможное, а сам в то же время обдумывал, как бы поговорить с Анежкой наедине. Случай представился неожиданно. Девушка, поправляя платок, выронила из рук покупку, он бросился поднимать. И пока Алесь вручал ей сверток, пока она благодарила, подводы ушли вперед. Он набрался храбрости и сказал:

— Йонас просил, чтобы его вместе с Зосите взяли на строительство. А вам не хотелось бы быть вместе с ними?

Несколько минут девушка молчала. Алесь уже думал, что напрасно задал этот вопрос, но Анежка не то стыдливо, не то боязливо ответила:

— Меня не пустят...

Алесь чувствовал, что она хотела сказать и еще что-то, но побоялась или постеснялась: звон колокола все еще доносился из «Пергале» и словно сковал ее.

— Ну хорошо. Приходите тогда петь в нашем хоре.

— Постараюсь, — неуверенно пообещала она.

Разговор явно не получился.

— Анежка! — послышался оклик Восилене, и девушка должна была попрощаться и догонять подводу.

Если бы Алесь мог видеть ее лицо теперь, он бы удивился. Оно было бледным, растерянным. Сегодня Анежка убедилась, что этот молодой инженер нравится ей. Запало в сердце то, что он такой стройный и симпатичный, что так уважительно и ласково обращается к ней. Но вместе с этим и страх охватывал ее душу. «Боже!.. боже!.. если бы только все было хорошо!» — шептала она, незаметно вытаскивая из-под кофточки и целуя серебряный крестик.