Когда сливаются реки

VII

Ян Лайзан долго сидел по вечерам — то за книжками, то за своим блокнотом, куда со стариковской обстоятельностью заносит все пережитое за день. Когда еще была жива жена, по вечерам они работали для себя — она пряла, а он мастерил сундуки для невест — и мечтали о лучшей жизни. Но Расма умерла, так и не дождавшись лучших дней. Без нее Ян Лайзан пристрастился к чтению и так привык к этому, что в сельской библиотеке не осталось книжки, которая не побывала бы у него в руках.

Сегодня он допоздна засиделся за романом Николая Островского «Как закалялась сталь». «Какая могучая воля была у этого человека, — думал он. — А мы еще раздумываем, сможем ли построить станцию!» — злился старик, вспоминая недавние разговоры своего помощника Петера о стройке.

Быстро стали уставать глаза от чтения. Старик погасил карбидную лампу и вынес ее в сени, а сам лег в постель. Но сон не шел. Лайзан закрывал глаза, но вместо убаюкивающей тьмы на него наплывали бесконечной чередой картины прожитого, а потом возникала в воображении будущая электростанция на озере Долгом. Он представлял ее по-своему — как огромную мельницу, поставленную в толще бетонной плотины. Бурно падает вода, крутятся большущие колеса, которые приводят в движение некую хитрую машину, наподобие одной из тех, которые он видел в Риге. И от машины по проводам бежит яркий свет, которого ему так не хватает на старости лет, особенно после того как книги открыли ему новый и бесконечно разнообразный мир... Лежит старый Ян в кровати, немного ноют натруженные ноги и руки — рады, что отдыхают, — а душа его рвется куда-то, стремится, бежит... «Скорей бы уж ее построить, — думал Ян о станции и о том, как изменится после этого жизнь вокруг. — А то вон сколько годов настукало, кто его знает, как там дальше пойдет... Да нет, — отгоняет Лайзан печальные мысли, — чего ради думать о смерти, когда такое творится вокруг? Года — это еще не старость...» И словно для того, чтобы убедить себя, что силы еще есть, закуривает трубку, зажигает свечку и подходит к зеркальцу на стене. Из глубины зеркала, слабо освещенного свечой, смотрит на него загорелое лицо в рамке седых волос. «Только что седые, а так ничего страшного, — думает он. — Ну, есть морщины, правда, и многовато... Что поделать, по одной на год — и то сколько получается!.. А вот глаза не изменились, как помню, все такие же были... Нравились они когда-то Расме!.. Это она первая постирала мне рубашку, когда был одиноким...» И не только рубашку... У богатых любовь — веселье и радость, а у бедных начинается она порой с простой человеческой жалости... Постирала ему батрачка рубашку, пожалела его, потом по его просьбе сварила в своей печи небольшой чугунок борща. Прошло некоторое время, и они порешили, что выгоднее варить один на двоих... Так и не припомнить, когда началась их совместная жизнь... «Сколько хорошего сделала мне Расма, — вздыхает Лайзан. — Одно плохо, что после себя никого не оставила. Веселей было бы теперь».

Лайзан снова ложится на кровать, и картины прошлого опять встают перед ним. Вспоминается Рига. Хорошо, что теперь посылают его туда. Так захотелось ему еще побывать в этом большом городе! Как там теперь? Ведь все переменилось. Уже сорок лет, как уехал он оттуда! «Интересно будет глянуть на свой завод... Да еще встретить бы того хозяина, который тогда призывал и натравливал полицию, — думает старый Ян, — сказал бы я ему кое-что по секрету... Да где его встретишь? И следа, наверное, не осталось... Подох, он и тогда был рыхлым, как тесто...»

Так Ян Лайзан и не заметил, как прошла короткая июльская ночь. Только собрался прижмурить глаза, а сквозь оконные стекла уже начал сочиться рассвет и за окном защебетали неугомонные воробьи.

«Нет, все-таки хорошо побывать в Риге, — снова возвращался к той же мысли Лайзан, умываясь в сенях холодной водой. — Скорей бы приезжал Каспар, а то как поехал в район, так уже два дня нету...» Наскоро перекусив, Лайзан, по обыкновению, направился в столярную мастерскую. На душе было весело, все окружающее радовало его. Со стороны леса поднялось желтое, как гигантский подсолнух, умытое туманами солнце и сразу обдало теплыми лучами. На травах висела утренняя роса, крупная и белая, словно бусинки белого горошка, а из-под Долгого прозрачными клубами расползался по низинам туман. Жаворонок звенел, — казалось, по невидимой струне он взвивался к небу. Издалека, с поля от березняка, доносилось мычание коров.

«До чего же хорошо жить на свете!» — радовался Лайзан, открывая ворота столярни. На него дохнуло запахом смоляной стружки, глянули давно знакомые предметы, и он сразу почувствовал себя на привычном месте. Он принялся за тройник к телеге, недоделанный вчера, и вспомнил про Петера. «Опять его нет? Непонятен мне этот Петер, — думал он. — Молодой, а тянет не в ту сторону... В мастерскую идет так, словно его на вожжах тащат, а у себя около хаты целую ночь в огороде копается...» Петер прожужжал ему все уши о своем желании как можно лучше устроить домик для себя и Марты. «Кротовая нора получится, а не дом, — качает головою Лайзан. — Хорошо, Марта из парня дурь выбивает, да и мне надо поосновательнее за него взяться...»

Он покончил с тройником, но раздумал доводить дело до конца и не стал прилаживать его к телеге. И не потому, что устал, а потому, что хотелось наконец выяснить все дела, связанные с поездкой в Ригу. Выйдя из столярни, он посмотрел на дорогу в надежде увидеть Петера, но дорога была пуста. Между тем солнце уже стояло сажени на две над лесом. «Значит, Петера не будет, пойду-ка я к Каспару», — решил Лайзан и аккуратно навесил на ворота столярки круглый тяжелый замок.

Хата Каспара Круминя стояла над ручейком, который бежал из леса в озеро. Это было красивое и удобное место, которое Каспар облюбовал после освобождения от немцев. И хотя построился Каспар сравнительно недавно, местность казалась уже вполне и давно обжитой. Вокруг огородика шумели десятка два деревьев, возле окошек стояли молоденькие березки, задиристый петух на заборе, распростерши крылья, так грозно кукарекал, словно хотел предупредить: «Не подходи, в клочки разнесу!» И, соскочив на землю, ходил по двору, важно выпятив грудь, как ульмановский генерал...

— Кыш! — крикнул Лайзан, и воинственный петух кинулся в палисадник.

Лайзан открыл дверь в хату и, хотя никого там не видел, поздоровался. Из боковушки слабым голосом отозвалась Аустра:

— Идите сюда, дядька Ян! Хочу на вас поглядеть.

Он зашел к ней. Аустра лежала одна в полумраке — окно было прикрыто занавеской. Показалась она такой одинокой, что у него защемило сердце. Но старик постарался, чтобы она не заметила этого.

— Где же Каспар, дети? — спросил Лайзан.

— Каспар еще из района не приехал. Говорят, задержался по делам строительства, а там кто его знает?

— Как же это — «кто знает»? — насторожился старик, догадываясь о некоторых подозрениях Аустры.

— Может, у Марты сидит...

— Как тебе не стыдно! — по-стариковски откровенно пристыдил Лайзан женщину. — Каспар такой почтенный и уважаемый человек, отец нескольких детей, а Марта молодая. Да у нее свой парень есть — мой Петер сколько лет по ней сохнет...

— А кто его знает, я и сама ничего не понимаю... Ну, что ему от меня, старой и хворой? Если хорошенько подумать, так Каспар и не виноват... И против Марты я ничего не имею, она работящая и хорошая девушка... Только все-таки Каспару совестно... перед детьми нехорошо...

— Да перестань ты, Аустра, все это тебе только кажется... Это у тебя от болезни... Я, например, ничего не замечал и не слыхал.

— А мне видней, я замечала. Я по ее глазам поняла, что она моей смерти хочет. Придет меня проведать, посочувствует, а в глазах так и читаю: «Скорей бы ты отошла, какое бы счастье было для меня с Каспаром...» Да и он, как я заметила, ласково разговаривает с нею. Я молчу, а сердце болит. — Худое, с зеленоватым оттенком лицо Аустры от этих воспоминаний вытянулось еще больше.

Старый Ян ласково взял ее руку.

— Да на что ей такое счастье, как твой Каспар? Напрасно ты наводишь себя на эти подозрения, Аустра! Если бы ты не сушила себя такими мыслями, скорей бы поправилась...

— Нет, я уже не встану, дядя Ян.

— Вот я тебе из Риги такого лекарства привезу, что сразу все как рукой снимет.

— А ты что, в Ригу едешь?

— А как же, еду, и, видать, скоро!

— Не поможет мне уже никакое лекарство... Чую, что помру. Только ты не говори ничего Каспару, дядя Ян. У меня все болит, я и смерти не боюсь... А Марта, что ж, она неплохая, вот только бы за детьми глядела... — говорила Аустра, и слезы катились по ее бледным щекам.

Ян Лайзан расстроился. Он вспомнил свою Расму, — как хорошо было бы ему, если бы она теперь жила с ним! А тут еще и это чужое горе. Ведь хотя он и утешал Аустру, но надежды на то, что она встанет, почти не было. «Что будет делать Каспар с малыми детьми? — думал он. — Неужто в Риге не найдется такого лекарства, чтобы поднять эту женщину?» Он смотрел на нее, а думы бежали одна за другой: «Аустра была доброй женой и матерью для своих детей... Как берегла она их, когда Каспар был в партизанском отряде! Да и заболела она, спасая их... С тех пор вот и сохнет, словно у нее отбили что-то внутри... Эх, если бы и вправду достать такое средство, чтобы вылечить ее!»

И Лайзан, погладив шершавой ладонью плечо Аустры, заговорил снова:

— Не плачь, Аустра! Вот увидишь, привезу я тебе замечательное лекарство. До самого высшего начальства дойду, а добуду. Скажу: «Делайте со мной что хотите, а лекарство давайте! Как это нету такого лекарства? Оно должно быть!» И старому Яну Лайзану дадут его: они знают, что я в свое время столько в Риге наделал кирпича, что, может быть, те самые дома, где они сидят, из него как раз и построены... Вот увидишь, что дадут!

В хату, как клубочек, вкатился маленький Томас, но, заметив деда Яна, нерешительно остановился возле дверей. Аустра вытерла слезы и, словно ничего не было, стараясь казаться веселой, спросила:

— Где был, сынок?

— На ручье... Мы там лодки пускали, — ответил мальчик, а сам посматривал на карманы старика Лайзана. И не ошибся. Лайзан подхватил его, высоко поднял над головой и, опустив на пол, вытащил из кармана несколько конфет.

— Раскрой руку, Томас! — нарочито строго приказал он мальчику. Тот подставил ладонь и широко раскрыл глаза. — Вот, бери... Из Долгого тебе привез!..

Томаса только и видели. Стукнули двери, и слышно было, как затопал он босыми ножками в сторону ручья.

В это время со двора послышался голос Каспара, Задребезжала щеколда, и он вошел в хату. Лицо его было возбужденным, — видимо, какие-то дела сильно волновали его, потому что он даже не заметил, что перед его приходом в хате велись невеселые разговоры и это явственно ощущалось в настроении Лайзана и Аустры.

— Очень кстати, что вы зашли, дядя Ян... Собирайтесь в Ригу! Попросите там наше правительство от имени колхоза Яна Райниса, чтобы помогли нам.

И Ян Лайзан, хотя сам лишь недавно сообщал Аустре о своей поездке, как о деле решенном, счел нужным высказать и другие соображения:

— А может быть, кто-нибудь помоложе поехал бы да получше устроил все дела?

— Нет, лучше вас никто не справится. Вы старый рижанин, вам и карты в руки. Так мы решили!

— Ну что ж, если так, то постараюсь сделать, что смогу. А признаться, мне и самому хочется побывать там.

Каспар присел около Аустры. Она смотрела на него грустными глазами, словно пытаясь прочитать, не был ли он сегодня у Марты. А Каспар, положив руку на ее плечо, успокаивал:

— Все будет хорошо, Аустра!

— Тата приехал! Тата приехал! — ворвался в хату разноголосый гомон детей. Они обступили его, а младшая дочка забралась на колени. Томас, которому там уже не оставалось места, потянулся к Яну Лайзану.

Лицо Каспара осветилось улыбкой.

— Посмотри, сколько у нас с тобой работы, Аустра. Нужно, чтобы она выросла вот такой! — Он поднял девочку чуть не под потолок, а потом закружился с ней по хате. Запыхавшись, опустил дочку на пол и снова присел возле жены.

Аустра смотрела на него, думала: «Нет, не может быть, чтобы такой прятал и таил от меня свои мысли... Дурная, верно я, может быть, все мне кажется по хворости моей, и напрасно я подозреваю Каспара и Марту...»

Ян Лайзан, почувствовав, что, может быть, мешает разговору, тихонько кашлянул и подвинулся к дверям, но его остановил оклик Каспара:

— Дядя Ян, куда вы? Мы же еще ни до чего не договорились. Садитесь! Так вот что я думаю: ехать нужно как можно скорее, лучше всего сегодня же... И прямо в Совет Министров.

— Хорошо, — согласился Лайзан. — А что мне в Риге говорить? — И он достал из кармана старую тетрадку и приготовился записывать.

— А вот что ты скажи, — начал перечислять Каспар, — как мы жили и как живем с соседями теперь, что имеем в хозяйстве и как договорились строить на озере Долгом электростанцию... Что дальше без станции нам жить нельзя.

— Ну, это, конечно, я смогу... А вот чего просить — не знаю...

— Об этом ты не печалься, все будет написано. Да ты и сам чувствуешь, что нужно: получить кредит — раз, машины — два... Остальное все сами сделаем.

Ян Лайзан разговаривал с Каспаром, а сам присматривался к больной Аустре. Она так внимательно слушала, что даже глаза ее поблескивали в полумраке.

— Еще я тебе вот что скажу, Каспар, — перебил он его, — постараюсь достать лекарства для Аустры. Там должны быть хорошие лекарства. До министра дойду, а достану.

Это так тронуло Каспара, что веки его задрожали.

— Если бы тебе это удалось, дед Ян!.. Хорошо бы хоть с профессорами посоветоваться... А сможешь — уговори их сюда приехать, я за все заплачу...

— О чем разговор!.. Станция, слов нет, дело важное, но у нас самое главное — человек. Должны помочь!

Аустра заплакала, благодарная мужу и Лайзану за заботу.

Прощаясь с Лайзаном возле его хаты, Каспар вздохнул:

— Эх, если бы только Аустра встала!.. Какой у меня в доме порядок был бы! И работа моя пошла бы куда лучше.