Когда-то там были волки

7

Дома мне приходится колоть дрова, поскольку Эгги не уследила за огнем в камине, и в комнатах так холодно, что я вижу свое дыхание. Галла смотрит на меня из загона, траву вокруг нее усеивают вороны. Я останавливаюсь и обращаюсь к ней:

— А что ты думаешь обо всем этом?

Лошадь трясет гривой.

— Хочешь остаться у меня?

На этот раз она не делает никаких движений. Колеблется с ответом.

Я набираю охапку поленьев, несу ее в дом и опускаюсь на колени перед камином. Приготовить веточки и газеты для разведения огня. Щепки сложить шалашиком. Эгги, закутавшись в одеяло, сидит на окне и читает.

— Что случилось? — спрашиваю я ее. Она знает, что нельзя позволять камину потухнуть.

«Ты не пришла ночевать». Сестра вздыхает.

— У тебя отказали ноги?

«Дрова на улице».

Я замираю с зажженной спичкой в руках, и пламя обжигает мне кончики пальцев.

— Черт.

Я зажигаю другую и подношу ее к газете, глядя, как бумага чернеет, сворачивается и дымится. Пламя захватывает деревяшки и вспыхивает ярким костерком. Я сняла этот дом по телефону, вслепую, чтобы мы могли сразу где-то поселиться. Он меньше, чем я ожидала, и в неважном состоянии, мебель и декор давно устарели, но нам много не надо. В первые несколько дней Эгги выходила на улицу, совершала короткие прогулки и бродила вокруг, изучая окрестности, потом стала выбираться реже, а однажды и вовсе прекратила, и теперь одна только мысль о том, чтобы покинуть эти стены, ужасает ее. Я не подумала об отоплении, о том, что до дров ей не дойти.

— Извини, — говорю я сестре. — Мне правда очень жаль. Я буду перед уходом приносить для тебя больше дров.

И куплю ей электрический обогреватель на всякий случай. И не буду больше шататься по ночам. Мне не следовало оставлять ее одну так надолго.

Я сажусь на подоконник напротив сестры, наши колени соприкасаются. Она делится со мной одеялом.

— Волки на свободе.

Эгги улыбается. «Браво. Ходили в паб отмечать?»

Я киваю.

«Значит, ты завела друзей?»

— Мне не нужны друзья.

Она обдумывает этот ответ, и между нами повисает вопрос: где же тогда ты была? Но она его не задает, я тоже ничего не объясняю и готова разрыдаться, только бы прервать это молчание. Вместо этого сестра передает мне книгу, и я читаю ей, голос мой поначалу дрожит, но постепенно крепнет, и, слушая, она прижимается щекой к стеклу, и я чувствую лицом холод. Мы так и проводим выходные, читая и переплетая чувства, с перерывами только на мою поездку в магазин за продуктами и на выпечку хлеба.

В понедельник я приезжаю на работу первая и обнаруживаю, почему стая Абернети так долго не покидала загон они не хотели бросать младшенькую, милую Номер Тринадцать, которая свернулась клубочком под корнями дерева в дальнем углу клетки, где мы не могли ее видеть. Но все же они ее оставили.

Эван приезжает с букетиком желтых полевых цветов.

— Вот тебе, дорогая, калужница болотная для хорошего настроения, — говорит он. — Caltha palustris. Я нашел их по пути, они пробивались сквозь промерзшую землю. Они появляются одними из первых, как только сходит снег. — Эван ставит цветы в стакан с водой и опускает на стол около меня. Я не успеваю его поблагодарить — он замечает в загоне одинокую Тринадцатую. — О нет. Что ты там делаешь, малышка? Я удивлен, что остальные бросили ее.

— Они ждали, сколько могли, — отвечаю я.

Я ухожу в лес за ответом. Вряд ли мне удастся выяснить, почему стая покинула юную волчицу и почему она одна решила остаться, но я все-таки попробую.

Чтобы найти волков на такой большой территории, надо смотреть сверху. Они носят ошейники с джи-пиэс-навигатором, но сначала их нужно обнаружить и подойти к ним поближе, чтобы скачать с ошейника данные, а для этого мы настраиваемся на их индивидуальную радиочастоту, что легче всего сделать с воздуха.

Нашего пилота зовут Фергюс Монро, и от него несет перегаром.

— Вы можете лететь? — спрашиваю я его, не скрывая своих сомнений.

Фергюс смеется.

— Запросто. Веселая ночка мне никогда не помеха.

Жилистый мужчина с ярко-рыжими волосами, несмотря на похмелье, сияет мальчишеской улыбкой. Невооруженным глазом видно, что он еще не окончательно протрезвел, но выбирать не из кого, и, поскольку он единственный в округе летчик, у которого имеются собственный самолет и желание помочь нам, я собираюсь подняться с ним сегодня в воздух, и нет причин откладывать это.

Я закрепляю ремень безопасности, и Фергюс с радостным уханьем заводит мотор. Интересно, он каждый раз издает при взлете такой звук или это представление специально для меня? Как бы то ни было, я смеюсь. Пропеллеры начинают крутиться, и маленький самолет, подпрыгивая, катится потраве коротенькой взлетной полосы, и вот мы отрываемся от земли и неплавно, ошалело парим в воздухе, кажется нарушая все законы физики. В животе у меня все поднимается, внезапно подступает тошнота, и приходится глубоко дышать.

— Давно у вас этот самолет? — спрашиваю я, перекрикивая гул мотора. На головах у нас наушники, чтобы разговаривать, но рев все равно оглушительный.

— Скоро двадцать лет. Но машине, наверно, все сто!

Я, видимо, выгляжу обеспокоенной, потому что он оглядывается и усмехается.

— Не бойтесь, старушка вполне себе на ходу. Она еще никогда меня не подводила.

— Все когда-то бывает в первый раз, — отвечаю я, отчего пилот хохочет так, словно сбежал из местной психушки.

Я открываю на планшете карту и, следя по ней, пока мы делаем широкие круги, держу наготове радиопеленгатор. Фергюсу местность хорошо знакома, он знает, куда стада ходят пить и щипать траву; последние сигналы джипиэс мы получали с этих участков, так что начинаем с них и затем увеличиваем область осмотра. Я внимательно оглядываю землю, пытаясь изучить ландшафт, но сверху он выглядит совсем иначе — формы и цвета нужно сопоставлять с реальным пейзажем. Лесистые участки, длинные отлогие горы, унылые вересковые пустоши и повсюду, куда ни глянь, овцы. Гуляют свободно, без загона, без ограды. Невольно приходит в голову, что хозяева нарочно пытаются скормить их хищникам.

Только через несколько часов мы замечаем волка. Мы следуем за стадом благородных оленей, направляющимся на север вдоль реки. Спускаемся низко и скользим между волнообразных зеленокоричневых гор, которые вздымаются с обеих сторон от нас. Местность здесь намного выше уровня моря, и вершины величественного монолита вдалеке — хребта Кернгормс — все еще покрыты снегом. На фоне этого бескрайнего простора мы кажемся крошечными, такими же, как рыжие точки пасущихся внизу оленей.

Я что-то замечаю и кричу:

— Вон там!

Фергюс делает круг, чтобы мы могли получше разглядеть волков.

Это стая Гленши, все, кроме Номера Десять. Они преследуют стадо оленей на некотором расстоянии, но стремительно набирают скорость, скача по длинным полям желтой травы. Услышав гул самолета, волки поднимают головы и, когда мы снижаемся прямо над ними, бросаются врассыпную и скрываются от наших глаз в густом сосняке. Я широко улыбаюсь и сама издаю победный клич.

— На это стоит посмотреть, а? — кричит Фергюсон.

— Чертовски красивое зрелище!

У биологов всегда есть тревожные опасения, что волки заболеют, поранятся или умрут, поэтому увидеть, что стая цела, все животные здоровы и благополучно охотятся, — большая радость, дающая заряд оптимизма.

Теперь, когда мы довольно близко, я подключаюсь к джипиэс-ошейникам волков и скачиваю с них последние сведения. На каждый уходит около трех минут, так что к тому времени, когда я заканчиваю с первой парой, остальные уже разбегаются далеко и я не могу поймать сигнал. Но информация о двух волках из стаи — тоже неплохо для начала. Мы сможем узнать, где они были в последнюю неделю, и начать выстраивать модель их поведения. При достаточном количестве сведений Зои удастся создать схему их передвижений, и мы сумеем нанести на карту местности территорию стаи.

— Давайте поищем других, — предлагаю я Фергюсу, — я не хочу лишний раз беспокоить животных, когда они на охоте.

— Есть, босс. — Пилот размашистым полукругом разворачивает самолет к востоку, а я тем временем отмечаю на карте, где видела стаю Гленши — она направлялась от Маунт-хилл вдоль южной границы парка. Поразительно, какие большие владения волки сами выделили для себя.

Когда летим над длинным участком из торфяных болот и сезонно затопляемых лугов, Фергюс спрашивает:

— Знаете, что здесь было раньше?

— Лес?

— Ну да. Все леса, которые когда-то росли в этих краях, были сожжены, чтобы выкурить волков и лишить их укрытия. Так говорят.

Я удивленно поворачиваюсь к нему.

— Зачистка территории, типа того, — продолжает он, увлекшись рассказом и, видимо, не обратив внимания на мою реакцию. — Короли устраивали три охоты на волков в год, и приговоренные к смерти платили за свои преступления в волчьей пасти. Даже шотландская королева Мария Стюарт приезжала сюда охотиться на волков ради удовольствия. Весь народ жаждал их крови. У бедолаг не было ни единого шанса выжить. Но здесь они сохранялись дольше, чем в Англии и Уэльсе. Там люди уж особенно постарались. — Фергюс крутит что-то на панели управления и потом, как будто я спрашивала, говорит: — Есть множество легенд о последнем волке Шотландии. В каждом районе своя история, и все они жестокие. Но скорее всего, последний волк где-то прятался и умер в одиночестве. Так я полагаю, по крайней мере.

Ошеломленная рассказом, я закрываю глаза.

Мы не находим стаю Танар, но уже спускаются сумерки, и приходится лететь домой; заворачивая к западной границе национального парка, мы случайно замечаем стаю Абернети.

Или как минимум одно животное из нее — размножающегося самца Номер Девять.

Я вижу его на поляне в лесу и кричу Фергюсу, чтобы он спустился и покружил над ним. Это фантастическая удача — случайно встретить волка на открытом месте. Он ушел далеко от своего загона, а значит, охотится. Одному выслеживать добычу непросто, тем более странно, что он оставил в загоне свою приемную дочь, — волки лучше всего охотятся стаями, чем больше животных, тем лучше. Его новая партнерша, Номер Шесть, должна быть здесь, вместе с ним. И тут мне приходит в голову: она, видимо, беременна. Только необходимостью строить логово для ожидаемого потомства можно объяснить, почему Шестая не участвует в охоте и почему она бросила дочь.

Эта мысль меня радует, но я не отрываю глаз от огромного серого волка, самого сильного существа из всех наших подопечных, которое я стала ассоциировать с успехом проекта. Он всегда был мощным животным, самым крупным волком из всех, с кем мне приходилось иметь дело, но, помимо прочего, в нем была безмятежность, и в глазах его читалась холодная уверенность. Когда мы еще снижаемся, он поднимает голову и замечает самолет. Мы так близко, что я могу ясно разглядеть его красивую морду, золотые глаза. В своей естественной среде обитания он выглядит более умиротворенным и свободным, чем в клетке.

Вместо того чтобы бежать в укрытие, как делает большинство волков, он остается на месте и смотрит на нас, наблюдает. Словно бы приглашает нас приземлиться и подойти к нему, бросает нам вызов.

Из-за этой дерзости у меня внутри все дрожит от всепоглощающего благоговейного трепета.

— Боже ты мой, — словно издалека слышу я слова Фергюсона.

У меня не хватает дыхания, чтобы ответить.

Девятый ждет, когда мы двинемся дальше, и когда мы улетаем от него, сердце у меня падает: я отчетливо вижу, как близко он подошел к краю леса, туда, где на другой стороне ручья начинаются владения фермеров.

Я, должно быть, безотчетно предвижу его судьбу, потому что начинаю настраиваться на частоту радиоошейника Девятого чаще, чем слежу за другими волками. Неделя проходит без особых событий, и я уже понемногу успокаиваюсь, как вдруг на десятый день, переключившись на его частоту, я слышу код смерти.

Ошейник, вероятно, потерян или поврежден. Порой волки разгрызают их, и теперь порванный ремешок может валяться где-нибудь на траве.

Но когда Дункан звонит мне и называет меня по имени, я все понимаю по его голосу, конечно, я понимаю. Я знала это еще до того, как все случилось.

— Нет, — непроизвольно вырывается у меня.

— Одного из волков пристрелили. Мне жаль, Инти.

Я заранее знаю, чья это ферма.

Владения Рада Макрея в северо-западной части парка граничат с лесом Абернети, куда мы выпустили стаю Номера Девять. Раду принадлежит огром ный участок земли с волнистыми холмами, усеянными сотнями черных и белых овец. Рэд и Дункан ждут нас около загона для скота. Мы с Нильсом вылезаем из машины. Я решила не брать с собой Эвана — он слишком расстроится.

Мы покажем вам, где это, и убирайте чертов труп с моей территории, — говорит Рэй вместо приветствия.

Дункан встречается со мной глазами, в которых заметна жалость, и мне приходится отвернуться, чтобы не закричать. Мне хочется вытрясти из него эту жалость, так сильно она ранит меня.

Мы вчетвером начинаем долгий молчаливый путь.

Тело я вижу издалека. Серая шкура свернулась на земле, как в колыбели. Волк лежит около ручья, отделяющего ферму от леса, со стороны опушки, и, отметив это, я понимаю, что он не вторгался во владения Макрея.

Меня захлестывают дикое отчаяние и такой лютый гнев, что приходится сдерживать крик, тошноту и порыв наброситься на Рэда и придушить его. Вместо этого я оседаю на землю около Девятого и погружаю дрожащую руку в его шерсть, как ни разу не делала, когда он был жив.

— Это противозаконно, — слышу я слова Нильса. — Он не на вашей территории.

— Я думал, это одичавшая собака, — преспокойно отвечает Рэд.

Они уплывают куда-то далеко, и я становлюсь этим волком и вижу только красоту и мощь животного, даже поверженного. Почему я не пришла к нему, зная, что он забрел туда, оказавшись слишком близко к опасности? Почему не смогла как-то переместить его? Самого сильного из всех волков. Самого могучего. У него больше прав на эту землю, чем у кого бы то ни было. И вот его загубили.

В шерсти Девятого кровь. Я еще не понимаю, куда попала пуля. Но его глаза открыты и остекленели, язык вывалился, и от этого душераздирающего зрелища меня охватывает чувство горечи. Почему мы не дали волкам имен? Почему не познакомились с ними поближе? Ведь они так беззащитны.

Теперь кажется жестокостью, что он для нас был только номером среди других номеров.

Я поднимаю глаза на Рэда, и он отшатывается, увидев мое лицо. Он ощущает очевидный стыд от того, что я так откровенно несчастна, так сражена. Так негодую.

Я закрываю Девятому глаза и пасть и глажу его шкуру снова и снова. Вот так бы и сидеть здесь вечно и гладить его. Когда больше уже нельзя тянуть, я прошу Нильса перенести тело в машину, но ему не под силу поднять волка, и Дункан поднимает его, кладет на руки моего товарища и, хромая, возвращается к дороге через холмы.

Около дома Макрея сидит старик. Точная копия Рэда, но на несколько десятков лет старше. Могу поспорить, это его отец. Наблюдая, как мы грузим труп волка в пикап, он снимает шляпу и прижимает ее к груди в знак уважения, без которого я прекрасно могла бы обойтись.

Мы отвозим Девятого в ветеринарную клинику к Амелии на вскрытие. Как он умер, мы знаем, но из его тела можно получить больше сведений, например о содержимом желудка и пищеварительной системе, чтобы определить, чем он питался и каким было состояние его здоровья до рокового выстрела. Потом мы его похороним. Я уже хоронила волков, и мне предстоит делать это еще не раз. Никогда я с этим не смирюсь.

Дункан ждет в приемной, чтобы узнать, что мы обнаружили.

— Я хочу, чтобы Макрея привлекли к ответственности, — говорю я.

— Но он сказал…

— Я знаю, что он сказал. Делай свою работу.

Я возвращаюсь домой, когда начинает темнеть. Дни становятся длиннее, и в сумерках сквозит неземное свечение.

Отпирая дверь, я вдруг слышу это.

Волчий вой.

Первый в здешних местах за сотни лет.

Я опускаю руки и оборачиваюсь к лесу. Порыв ветра шуршит в листьях и доносит до меня этот звук. По телу пробегает озноб. Наполненный отчаянной болью плач словно бы задает вопрос и длится, и длится в ночи, оставаясь без ответа, час от часу все больше теряя надежду. И я знаю, кто из валков так жутко воет. Это снежно-белая Номер Шесть зовет своего пропавшего партнера домой.