Когда время штормит (СИ)

Глава 18

Сначала на «Богине» запустили ходовые дизеля, а к полуночи успешно испытали и турбины. Тимур Рашидов сменил на вахте в ходовой рубке Сергея Самойлова, и тридцатилетний капитан ушел отдыхать в свою каюту. Советские матросы, к которым за это время прибыло пополнение с эсминца, уже заняли всю яхту, выставив вооруженные караулы на всех палубах и на постах управления, а в рубке вместе с Рашидовым оставались мичман и матрос с автоматом. А за перемещениями пассажиров и команды приглядывали патрули в коридорах.

Тем, кому перемещение по яхте после проверки документов разрешалось, выдавались картонные бланки пропусков, подписанные особистом, которые нужно было показывать караульным. Остальные, у кого паспорта еще не проверили, до окончания фильтрационных мероприятий должны были оставаться под арестом в своих каютах. Чтобы дело шло побыстрее, Яков Соловьев привлек к деятельности по проверке паспортов надежных людей с эсминца, завербованных им в качестве осведомителей. Пришлось, конечно, Соловьеву засветить свой актив перед остальными, но, делать нечего, в сложившейся ситуации выбирать не приходилось. Специфической работы навалилось так много, что сразу начала ощущаться нехватка проверенных кадров.

В это время вновь прибывшие на яхту мичманы и матросы, откомандированные с «Вызывающего», занимались тем, что под контролем замполита, который тоже лично прибыл на яхту, перегружали ценности, обнаруженные на галеоне «Золотая лань», доставляя с помощью моторного баркаса и катера золото и серебро на эсминец. Ценностей на английском корабле оказалось не на один рейс. Замполит уже замучился составлять опись. А стоимость сокровищ, даже по предварительным оценкам, составляла десятки миллионов.

Баталер старшина Роман Перехватов, который выполнял на эсминце обязанности завхоза, ведающего пищевым и вещевым довольствием личного состава, помогал замполиту, скрупулезно пересчитывая все, что матросы перегружали со старинного парусника на катер и на баркас. От того, что он лично трогал каждый слиток из драгоценного металла и каждую монету, его руки вскоре покрылись золотой и серебряной пылью. Но, другие матросы, конечно, помогали ему, а на эсминце ценные грузы принимали под контролем боцмана Семичастного его помощники из палубной команды.

— Да за такие трофеи нам всем ордена положены! — приговаривал опытный боцман, рассматривая невиданные ценности, найденные на пиратском корабле, которые сразу складировали и запирали в трюмных отсеках, опломбировав их и выставив там круглосуточную охрану.

Решение перегружать золото и серебро немедленно принял замполит, обнаружив, что пулеметные пули в некоторых местах пробили корпус деревянного парусника насквозь, вызвав течи ниже ватерлинии. Хотя пробоины и заколотили пробками, но, вода все равно постепенно продолжала накапливаться в трюме галеона. А упускать подобные ценности было никак нельзя. И замполит уже представлял, как после передачи огромного богатства в партийную кассу, его сразу же повысят до должности при штабе всего Тихоокеанского флота, а, может быть, даже в Москву возьмут в главный штаб ВМФ. Несмотря на очевидное присутствие кораблей и людей из разных эпох, замполит эсминца упорно продолжал верить в то, что советские моряки уж точно находятся в своем собственном времени. И он считал, что «Вызывающий» скоро обязательно возвратится туда, откуда вышел, во Владивосток 1957-го года.

Подкрепившись на камбузе наваристым борщом, режиссер Кардамонов возвращался к трапу, чтобы вновь подняться в каюту, сообщив жене результаты своей «разведки». Ведь Вера тоже очень хотела есть, но, не решилась выйти из каюты после всего, что случилось на яхте, как всегда отправив вперед мужа. Делать все за жену и для жены Кардамонову уже давно надоело. Но, он продолжал делать это, даже не потому, что хотел угодить ей, а просто не желая лишний раз выслушивать упреки от Веры.

И тут Кардамонов услышал, как запела Лаура. «Вот это голос! Поет без музыки известную песню, и вполне неплохо получается! Даже не думал, что эта девица, которая поет, в основном, современные незапоминающиеся песенки, способна на такое высокое искусство!» — удивился про себя Кардамонов. И, изменив свой маршрут, он решил засвидетельствовать почтение исполнительнице, для чего собрался подобрать с пола цветы, упавшие во время перестрелки вместе с вазой, которая разбилась, возможно, из-за попадания пули. И теперь в лужице воды и стеклянных осколков лежали разноцветные хризантемы. Их еще не затоптали, и выглядели цветы вполне сносно. Подняв их и расправив, Кардамонов направился к Лауре, которая пела прямо с разгромленной сцены.

Когда девушка закончила петь, никто не стал аплодировать ей, кроме Кардамонова. Врачи, медсестры, добровольные санитары и стюардессы занимались ранеными, которые громко стонали и даже матерились на русском и английском языках. А еще вовсю стрекотала машинка в руках у парикмахера. Песня на какое-то время заглушила все эти звуки, но, как только пение завершилось, звуковой фон тут же напомнил о себе снова, никуда не девшись. И, конечно, Лаура не могла не заметить своего единственного восторженного слушателя. Она мило улыбнулась режиссеру, приняв от него скромный букетик. А Кардамонов, боясь выглядеть старорежимным, все-таки решился поцеловать даме ручку.

И в этот момент за его спиной Вера проговорила с шипением:

— Решил поволочиться еще за одной юбкой, мерзавец!

Оказывается, жена Кардамонова все-таки набралась смелости и, одевшись в короткое розовое вечернее платье со стразами, которое шло ей ненамного больше, чем седло корове, выдвинулась из каюты в поисках не только еды, но и своего мужа. И вот она нашла его, целующим руку Лауре. Причем, самой Вере руки муж никогда не целовал. Кардамонов вообще почти не целовал Веру, предпочитая во время занятий любовью разные грубости. А тут такое! И он, конечно, пытался оправдаться, обернувшись к жене и промямлив:

— Ты не понимаешь, Верочка, это же высокое искусство! И я только отдаю дань…

— Дань он отдает, понимаешь ли! Вот и будешь дань отдавать до конца жизни банкам, когда разведусь с тобой! Не забывай, что у нас брачный контракт! — воскликнула Вера.

Лаура смотрела на семейную сцену удивленно и хлопала глазами. А Вера сказала ей:

— Ты бы постыдилась свои песенки петь в такой момент, когда вон сколько людей вокруг умирает! Тоже мне певица! Никакого чувство такта нет! Ну что за дура такая? Нашла время, чтобы распевать здесь, бесстыдница!

— Но, у меня же по расписанию сейчас концерт, — замялась Лаура. Зная, что Вера родная сестра Бориса Дворжецкого, она боялась возразить ей что-либо.

А Вера прикрикнула на нее:

— Пошла вон! Не до тебя сейчас. Неужели не понятно?

Побритый и намазанный чем-то, вполне приятно пахнущим, Френсис Дрейк не мог понять, почему прервалось великолепное пение. Сквозь стрекотание непонятного предмета для стрижки и бритья он слышал, что с той стороны, откуда звучал необыкновенный голос, донеслись какие-то женские крики, а потом пение больше не возобновлялось. Капер не понимал этого языка, но интонации сказали ему о многом. Так могла кричать только рассерженная женщина.

Перенеся травму головы, Дрейк до сих пор не мог точно понять, где же находится. Он лишь подозревал, что, судя по стонам раненых, попал в какой-то необычный госпиталь. Он слышал не только незнакомый язык, но и ругательства на английском. И, судя по выражениям, вокруг тоже находились люди с его корабля. Ведь так смачно ругаться могут только английские матросы! А значит, надежда, что все кончится не так уж и плохо для них, все-таки имелась. Дрейк рассудил, что, если бы его и остальных пленников с «Золотой лани» хотели убить, то уже убили бы, а не стали оказывать им помощь.

Он сам и его матрос, которого разместили прямо напротив, лежали, скорее, словно почетные гости, а не пленники. Пленным вряд ли предоставят столь мягкие ложа и станут петь такие приятные песни. И это Френсиса немного успокаивало, а расстраивало в этот момент то, что чудесное пение прекратилось и более не возобновлялось. И тут он внезапно вспомнил, что незадолго до появления непонятного разноцветного свечения между океаном и небом, ему доложили, что на горизонте с марса фок-мачты замечен остров. Но, что это за земля, не знал никто.

К ночи Дмитрий Ефремов ощущал себя сильно измотанным. Но, чувство долга заставляло его не уходить отдыхать, а продолжать оказывать медицинскую помощь всем тем, кому еще возможно было помочь. В приоритете, конечно, были пострадавшие с «Вызывающего» и с «Богини». Но и виновникам всего этого членовредительства, английским пиратам, медики тоже помогали, чем могли, соблюдая врачебную этику и клятву Гиппократа. Тем более, что те из англичан, кто непосредственно принимал самое активное участие в убийствах в первых рядах абордажной партии, поплатились за это своими жизнями.

В судовых рефрижераторах «Богини», буквально забитых продуктами, не имелось места. И все ответственные лица понимали, что продукты могут испортиться, если их разморозить. Они и без того подверглись уже некоторой разморозке за те несколько часов, в течении которых на яхте отсутствовало электричество. Впрочем, судовые холодильники обладали достаточно надежной теплоизоляцией, потому отрицательная температура морозильных камер сохранялась почти все время, и ничего из замороженных припасов не растаяло окончательно. Потому в морозильниках кое-как удалось выкроить место только для погибших из команды «Богини».

Тела советских моряков эвакуировали на эсминец. А умерших англичан пока складировали на корме яхты. Особист и замполит немного поспорили по этому вопросу, но все-таки решили пока оставить все, как есть. Мертвых пиратов аккуратно сложили в два ряда на палубе кормы, надежно закрыв их тела брезентом. Тление еще почти не коснулось свежих покойников. Жары пока не было, по-прежнему временами моросил дождик, а от трупов все равно уже воняло довольно сильно. Ведь они и при жизни воняли не меньше, потому что, похоже, мылись весьма редко. Но, хоронить их пока не стали. Договорились отложить решение о похоронах до того момента, как определятся с местоположением и временем. А еще нужно было хотя бы постараться опознать всех погибших с помощью их выживших товарищей, попавших в плен.

Тем раненым, которым не требовалось срочных операций, сделали уколы со снотворным. И к полуночи все они уже спали. А работа импровизированного госпиталя переместилась в хирургическое отделение, созданное из зала с тренажерами для занятий спортом, куда переместили на каталках всех тех, кому не повезло с тяжестью ранений, и чья жизнь висела на волоске, требуя немедленного хирургического вмешательства. Чтобы хватало крови для переливаний, быстро привлекли доноров не только из команды «Богини», но и с «Вызывающего». И, таким образом, с этой проблемой тоже справились.

Дмитрий, конечно, удивлялся невероятному приключению, случившемуся с ним. Если до этого самого дня он считал свою жизнь скучной и лишенной приключений, то за последние часы приключения свалились на него сами, словно огромный снежный ком на голову. И он, как врач, окунулся прямо в гущу событий, когда на борту роскошной яхты смешались вмести сразу три эпохи. Он, разумеется, читал что-то из фантастики, кажется Уэллса, про машину времени. Вот только подобный жанр с нереальными допущениями Ефремов не особенно любил, считая литературу подобного рода низкопробной.

Как врач, Дмитрий верил только в науку, а наука пока не открыла никаких возможностей перемещения между разными временами. Хотя, с другой стороны, природа самого времени, как явления, тоже описывалась наукой очень невнятно. В учебниках физики говорилось, что время — это величина постоянная, одна из основных физических величин, которой определяется движением небесных тел. Некое четвертое измерение. Но, Эйнштейн, например, утверждал, что время может течь по-разному в разных системах отсчета. А раз исчерпывающего объяснения природы времени у науки пока нет, то и возможно, теоретически, существование некоего природного явления, неизвестного науке, которое может объекты с разным временем взять и перемешать. Во всяком случае, так для себя объяснил случившееся молодой врач.

Поставленный перед фактом смешения разных времен в виде не чего-нибудь гипотетического, а самых настоящих раненых людей, которых нужно было срочно лечить, Ефремов даже не думал поначалу о последствиях, которые такая встреча времен сулила. Его разум больше всего занимало то, что к 2023-му году его родная медицинская наука шагнула далеко вперед, хотя те знания, которыми обладал он сам, все еще являлись во многом базовыми. Разумеется, на эту базу наросло за десятилетия много разных надстроек, что и демонстрировали ему коллеги из будущего Валентин Квасницкий и Тамара Петренко. Да и простые медсестры Вика и Оля обладали медицинскими познаниями не меньшими, а то и большими, чем Ефремов. И все они знали и умели использовать богатейшую номенклатуру лекарственных препаратов, о которых он сам даже не имел представления. А еще их одноразовые медицинские принадлежности казались невероятно удобными. Никакого кипячения, никакой стерилизации. Сделал укол, выбросил шприц из прозрачной пластмассы и взял новый. Удобно, что и говорить! Вот только расход шприцев и систем для капельниц у них слишком большой, неэкономичный. «Сколько же денег выбрасывается на ветер! Впрочем, здоровье людей и удобство работы врачей, важнее стоимости», — рассуждал Дмитрий.

В операционной, заранее оборудованной на «Богине» по последнему слову техники 2023-го года, на случай, если кому-то из богатых пассажиров внезапно потребуется срочная операция, обнаружились удивительные медицинские приборы и аппараты. Вот только практическая хирургия все равно требовала точности ручного труда хирурга. И тут Ефремов оказался на высоте. Оперируя раненых вместе с профессором Квасницким, он быстро заметил, что у кардиолога дрожат руки, отчего пожилой хирург, при всем своем богатейшем практическом опыте и огромных теоретических знаниях, делает ошибку за ошибкой. А у Ефремова руки не дрожали. И, хоть он не знал многое из того, что знал Квасницкий, но оперировал лучше. И Квасницкий, быстро поняв это и признав хирургический талант Дмитрия, начал подсказывать молодому коллеге все, что знал и умел сам. Было ему теперь, кому передать опыт. А Ефремов, делая операции, по ходу их, обучался методам хирургии двадцать первого века.

Оба хирурга быстро нашли общий язык между собой, потому что их обоих, в первую очередь, интересовала медицина и конкретная помощь раненым в сложившихся условиях, а все остальное казалось им в тот момент не таким уж и существенным. Даже то, что к двадцать первому веку не коммунизм построили, а восстановили капитализм, Ефремова почему-то не особенно удивляло. Квасницкий тоже не сильно удивлялся появлению людей прямиком из Советского Союза. Ведь его собственная молодость прошла именно в той большой многонациональной стране.

Оперировать вместе им пришлось всю ночь. К счастью, как только заработали машины «Богини», качка почти совсем перестала чувствоваться, словно бы они уже находились на суше, а медсестры помогали врачам четко и быстро. И только на рассвете, прооперировав всех тяжелораненых, Ефремов, совершенно лишенный сил, но с чувством выполненного долга, заснул на мягком диване в кабинете косметологии. А Тамара Петренко заботливо укрыла его пледом.