Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

========== 1. Наш новый Рай ==========

Май 2020-го года

Сегодня Микаса решила умереть.

С одной стороны, это был отчаянный порыв, с другой — взвешиваемое месяцами решение. Да и какая уже разница? Она всё для себя решила.

Вечернее солнце измождённо цеплялось за куцые облачка, и его медово-алые лучи растекались по небу, капали на верхушки деревьев. Город шумел, спешил, смеялся и вопреки её угрюмым мыслям — вопреки всему — хотел жить вечно. Он жил до самой Микасы. И на сегодняшней прогулке был самым желанным спутником. Вот родные сердцу дворы да закоулки, по которым она летела в школу, вот извилистые тропки вокруг ветхих деревянных построек, вот яблони, с которых ребятня трясла заветные кисловатые плоды, а вот и рыночная площадь с возвышающейся над ней старой ратушей из красного кирпича… Этот город теперь не узнать: бурно плодящиеся новостройки умерщвляли уютные аллеи и скверы, торговые центры и рестораны открывались чуть ли не на каждом шагу, но хуже них была вездесущая аляпистая реклама.

Как бы сильно старомодные элдийцы ни любили свои дирижабли и допотопные автомобили, прогресс безжалостно заставлял их принимать новую реальность.

Но это тоже больше не имело значения.

Потому что Микаса сделала свой выбор.

Она убегала. Она убегала, наверное, целую вечность. От нищеты, от бесхребетной матери и распускающего руки отчима, от стыда, от одиночества и чувства ненужности. Она сбежала в новую тюрьму из роскоши и пустоты: в ней были деньги, сытость, красивый муж, путешествия, новые знакомства, но ничего, что было бы наполнено смыслом, любовью и нежностью.

Нежность. Микаса съёживалась от одного лишь звука этого слова, как будто оно царапало её шипами. Проявлявшие к ней заботу обязательно требовали что-то взамен и наказывали, если у неё не было того, что им нужно. Нежность — иллюзия. Это для кого-то другого. Для кого-то достойного, нормального. Не для неё. Со временем от нежности Микаса тоже научилась убегать: никогда не узнаешь, настоящая ли она.

Уж лучше покончить со всем раз и навсегда.

Жизнь кричала ей вслед детскими счастливыми голосами, расцветала душистыми гроздьями на сиреневых кустах, обдавала кожу весенним ласковым теплом, провожала взглядами красивых глаз… А ей бы вспомнить те единственные, что она позабыла…

До падения с яблони в детстве она, кажется, помнила эти глаза. Или только думала, что помнит. Может, они были лишь игрой детского воображения? Она никогда не узнает. Да и вряд ли это было по-настоящему важно.

Тогда зачем она думает о подобных мелочах? Зачем с жадностью ребёнка пытается запечатлеть в памяти ускользающий день? Цвета до невозможности яркие, лица прохожих божественно прекрасны, запахи свежи и сладки… Мимо прошла пожилая дама в соломенной шляпке, постукивая квадратными каблуками поношенных туфель. Размеренный, немного скребущий по асфальту звук. Звук возвращавшейся с рынка мамы. Звук далёких-предалёких дней. Микаса остановилась и приложила к груди сжатую в кулак руку, словно пыталась удержать внутри рвущееся наружу от боли сердце. Неужели она здесь, потому что искала причины жить?

«Я не найду их в ностальгии. Это всего лишь глупый инстинкт самосохранения. Если я сдамся сегодня, завтра боль не закончится и продолжит отравлять мне душу долгие годы. ― Она взглянула в сторону любимого магазинчика элитных вин и одобрительно хмыкнула. ― А вот бокальчик красного полусладкого напоследок будет очень кстати. На трезвую голову всё равно как-то страшновато…»

Солнце почти рухнуло за горизонт, и шелест изумрудных листьев на деревьях разнёс по воздуху умиротворяющую песню из беззаботного детства и странных дивных снов.

***

Сентябрь 2006-го года

Мамины руки пахнут пряной зеленью, чесноком и только что выстиранным бельём. Запахи безопасности и уюта. Они остались неизменными. Отец на ногах с утра пораньше — собирается на работу в клинику. Тщательно проверяет, все ли документы собрал в портфель, делает записи в рабочей тетради. Он именно таким и был. Когда-то очень давно…

Эрену казалось, что он всё понял ещё в тот момент, когда открыл глаза и издал свой первый крик. Свой второй первый крик.

Он не помнил большинства деталей, а картинки из прошлой жизни настигали его с годами, постепенно. Воспоминания не пугали, не шокировали: он воспринимал их как нечто естественное, неотъемлемое, даже ждал, когда к нему вернётся очередное событие минувших дней.

«Я знаю, что сделал в прошлой жизни нечто чудовищное… Вот только не помню, что именно. Может, и к лучшему».

Никто из родных никогда не говорил, что чувствует то же, что и он. Эрен однажды попытался намекнуть единокровному брату, что помнит о другой жизни, но Зик лишь отшутился, отметив изобретательность фантазии «своего мелкого». Эрен обожал, когда брат называл его так, ведь в прошлом они не были близки. Не были семьёй.

«Но моей семьёй были Микаса и Армин!» — осознал он дождливой осенней ночью, когда брёл в потёмках на кухню за стаканом воды. После до утра не мог сомкнуть глаз, ворочался в постели, всё выглядывал в окно, в простуженную золотистую темень, загадывая в шагах случайных прохожих шаги дорогих друзей. Ему хотелось, чтобы всё было как прежде прямо в эту же секунду, чтобы они втроём снова стали важны друг для друга и могли играть до вечера.

Эрен выбежал из комнаты, как только услышал щелчок замка в спальне родителей.

— Мама, я пойду гулять! — деловито крикнул он, натягивая через лохматую голову свитер.

— Ты уже встал? Так рано? — удивился Гриша, почесав затылок.

— Сначала чистить зубы и завтракать, — строго заметила Карла, завязывая пояс халата, — а потом можешь лететь куда угодно, важная птица.

— Да я…

Спорить было бесполезно, поэтому Эрен лишь раздражённо цокнул и поплёлся в ванну на принудительную чистку зубов. Он убеждал себя, что не злится, ведь откуда матери знать всю значимость его предприятия? Завтракал в спешке, совершенно не обращая внимания на разговоры и вопросы родителей, мысленно молясь, чтобы эти ненужные ритуалы скорее закончились. Виртуозно размазав остатки еды по краям тарелки, он отодвинул посуду и радостно сиганул в прихожую, наскоро влез в рукава ветровки и обернул вокруг шеи тёмно-красный шарф. Карла взволнованно покачала головой, а Гриша лишь сделал смиренный длинный выдох: он уже привык к непоседливости их девятилетнего сына.

Над улицами властвовали горьковато-землистый запах осеннего утра и мокрый холод, забирающийся под куртку. Эрен пытливо глядел сквозь вязкий туман, но вокруг не было ни души. Забрался на покосившуюся старую карусель — любимицу всего двора почти два десятка лет — устроился на обшарпанном сидении и степенно, как взрослый, опустил ладошки на колени. Занял наблюдательный пост.

Целый час он просидел не шевелясь, в тишине, с умолкнувшим рассудком, словно боялся даже мыслью спугнуть возможное чудо. Наружу потихоньку выползали соседи: в основном старики и домохозяйки, спешащие к едва открывшимся магазинам и лавкам. Но стоило промелькнуть маленькой темноволосой или светлой голове, как Эрен с надеждой мчался навстречу незнакомому ребёнку. Ему крутили пальцем у виска, строили рожи в ответ, сконфуженно сворачивали в противоположную сторону — подумаешь, ерунда! Когда он найдёт милых сердцу друзей, это покажется пустяком…

Несколько бесплодных часов. Бесконечность.

Забежал домой. Не раздеваясь, торчал у кухонного окна, с мольбой смотрел на солнце, раскинувшее лучи через увядший палисадник и на каменных стенах соседних домов. «Если я буду торчать целый день здесь, ничего не произойдёт. Нужно действовать решительно!» — не собираясь сдаваться, подумал он и вновь отправился на поиски. Эрен убегал от дома всё дальше, не внимая сомнениям и страху, прямиком по усыпанным грязно-жёлтой листвой бульварам, через лабиринты палаток и прилавков на рыночной площади, мимо вздымающейся к небу красной ратуши с большим циферблатом и весело журчащего водой фонтана у входа в парк. Алчущие глаза всматривались во все лица вокруг, боясь упустить самое важное. Эрена перестало волновать, был ли он голоден и который шёл час, а меж тем на город стремительно опускался вечер. Решительный пыл мальчишки остывал в пасмурных сумерках. Мягко и насмешливо стал накрапывать мелкий дождь. Эрен больше не видел лиц: удручённо уставившись вниз и ссутулившись, он брёл по незнакомым закоулкам, и в отражении каждой покрытой рябью лужи на него глазело собственное одиночество. «Глупый, глупый!.. Упёртый баран. И чего вот попёрся?» ― настукивали по тротуару капли.

― И что, мамочке побежишь жаловаться, Арлерт? ― раздалось вдруг откуда-то справа, из переулка.

― Фу! От него воняет! ― подхватил другой гогочущий голос.

Сердце бешено ударилось о грудную клетку, дыхание участилось. Это было в его памяти, в его крови. Крепко сжав руки в кулаки, Эрен понёсся туда, откуда раздавались гадкие голоса, и влетел в горстку мальчишек, окруживших чью-то светлую макушку у замызганной стены на заднем дворе библиотеки.

― Пошли прочь, говнюки! ― яростно прорычал он, как дикий зверёныш.

― Ты кто такой, осёл?! ― испуганно завопил пухлый паренёк с дыркой на штанине.

Эрен не разбирал, попадает он в живот, бьёт ли по коленкам, даже не заботился о том, что получал ответных тумаков втрое больше. Окна, лица, руки, куцые деревца хороводили перед глазами, голова адски раскалывалась от ударов: «Пусть хоть изувечат, убьют, только бы его не трогали…» ― проносилось в гаснущем сознании.

― Нравится огребать, придурок? А? Нравится? ― причитал высоченный дрыщ в шляпе-федо́ре¹{?}[Шляпа из мягкого фетра, обвитая один раз широкой лентой.] и сползших до щиколотки гольфах.

― Ребята, пожалуйста, прекратите!.. ― звучал за их спинами жалобный чуть охрипший голос.

― Ганс? Микки? Юсуф? ― Из окна здания библиотеки показалась тучная фигура библиотекарши. ― Вот я мамашкам-то позвоню сейчас, будете мне ещё тут драку устраивать!

Все трое поначалу остолбенели, затем бросили своё занятие и трусливо удрали под арку, только их и видели. Эрен лежал на мокрой смятой траве, крепко зажмурившись, но всё ещё не разжимая кулаков, готовый в любую секунду вновь обороняться и защищать. В воздухе крепко пахло горькой раскисшей землёй и мокрым камнем; Эрен жадно глотал разбитым ртом вечернюю свежесть и вдруг начал тихонько посмеиваться. Сбоку послышались возня и приглушённые шаги.

― Ну ты и псих! ― восхищённо пролепетал спасённый.

― Ещё какой, ― самодовольно отозвался Эрен и наконец разомкнул веки.

«Конечно… Просто не могло быть иначе…»

На него уставилась пара выпученных голубых глазёнок на измазанном грязью лице. На этом дорогом, до боли знакомом лице. В памяти вспыхивали яркие огоньки новых воспоминаний. Таких чистых, таких светлых. В голове шелестели сотни бесед, мелькали тысячи улыбок, растекались мириады слов, но одно звучало громче других ― «море». Море шумело в ушах, растворялось в голубой радужке любопытных глаз. Море ― такое огромное и солёное. А за морем живут…

― Я Армин, ― представился мальчишка и приложил к груди ладонь.

― Ага, я знаю. В смысле… блин…

― Что, так сильно голову отбили? ― Армин хохотнул и принялся помогать своему спасителю встать на ноги.

― Я Эрен, ― растерянно нашёлся тот, потирая ушибленное колено.

― Спасибо, что помог, Эрен, хоть это было слишком рискованно и самонадеянно. А мы, типа, даже не друзья.

― А ты чего, собирался там до ночи просидеть? Почему не дал сдачи?

― Не знаю, ― виновато ответил Армин, затем нагнулся к луже, поднял из неё книгу и прижал к себе. ― Наверное, я просто слабак… Хотя, знаешь, да и пошли они! Тупицы, ― сквозь беспомощность и неловкость с ним вдруг заговорил другой ― незнакомый Армин. Тот, которого соткала эта новая жизнь. Эрен не собирался сторониться его, наоборот ― хотел узнать получше.

Они прошли под аркой и двинулись вниз по улице, ведя праздную болтовню: о себе, о родне, об увлечениях, об учёбе. Оказалось, что летом школу Армина будут сносить из-за ветхости, и его родители уже сейчас выбирали, куда отдать своего сына в следующем году.

― Моя школа очень хорошая! ― с жаром уличного торговца, расхваливающего свой товар, воскликнул Эрен. ― И у нас как раз строят дополнительный учебный корпус. Теперь я даже понимаю, почему.

― Угу. Моя школа не только одна из самых старых, но ещё и самая большая в городе. Надо же куда-то перераспределять столько учеников.

Над головами детей зажглись фонари, и на асфальт брызнул серебристо-белый свет. Улицы на Парадизе освещались при помощи особых кристаллов, добываемых в древних пещерах горных районов острова: это было вдвое дешевле электричества. С наступлением темноты в плафонах фонарей раздвигался округлый заслон, и кристаллы испускали свет без дополнительного обслуживания.

― Так ты говоришь, хорошая у тебя школа? ― задумчиво спросил Армин, глядя в сторону любимой пекарни.

― Да прямо суперская!

«Что я, болван, несу? Как вообще школа может быть суперской? Позорище какое-то. Суперская… Вот ляпнул-то! Ещё решит, что я подлизываюсь», ― стыдливо стиснув зубы, подумал Эрен.

― Слушай, ты не голоден? ― поинтересовался Армин, как будто вовсе не слышал «позорных подлизываний» своего спутника. ― Обожаю булочки с карамелью и орехами из этой пекарни! Один раз чуть пальцы себе не откусил, когда доедал такую. Давай тебе тоже возьму?

― Я даже не знаю… ― Эрен сунул обе руки в пустые карманы куртки, затем полазил в карманах брюк и растерянно захлопал глазами.

― Да я угощаю. Ты же спас меня сегодня.

И, улыбнувшись тепло и искренно, скрылся за дверями лавки.

Из-за туч показался месяц, похожий на надкусанное пирожное, и лениво повис в океане синей высоты. Эрен и Армин радостно уплетали вкусные мягкие булки, запивая их молоком из одной на двоих бутылки. Они сидели на спинке скамьи, посреди засыпающего бульвара, и мечтательно глазели по сторонам. Вдоль проезжей части начали парковаться старомодные автомобили, больше напоминающие своих предков эпохи двадцатых-тридцатых годов прошлого века, из них выходили нарядные кавалеры и дамы в вечерних платьях ― местная элита, собирающаяся поужинать в ресторане, что располагался напротив бульвара. Все без исключения прекрасные и элегантные, как божества. На блестящей от влаги дороге отражались их размытые силуэты и утекали в сторону роскошного здания с услужливым швейцаром на входе. А вдали горели ярко-преярко огни непостижимой громадины, гордости всего Парадиза ― Элдийского Небесного порта. Эрен бывал там лишь однажды, минувшей весной, когда встречал вместе с матерью отца, улетавшего в столицу на повышение квалификации. С нижних ярусов порта дирижабли отправлялись в полёт и делали посадку, а наверху делали короткую остановку корабли, принимающие пассажиров и следующие дальше по маршруту. Всего остров насчитывал сорок пять воздушных портов для внутреннего передвижения: главным образом в крупных городах и сёлах, а также на стратегических и технических объектах в горах. Но ни один из них не мог тягаться по красоте и вместимости с тем, что находился в Сигансине. Этот порт не зря считался главным в стране. На самолётах же элдийцы летали в основном за границу. Остров тысячу лет был закрытым для иностранцев и лишь в начале XX-го века стал принимать гостей, развивать внешние политические и торговые связи. Процесс шёл неторопливо, уклад жизни на Парадизе менялся постепенно, технические новшества извне принимались с опаской. А вот заграничная массовая культура пришлась элдийцам по душе и вскоре стала обычным явлением.

Мальчишки говорили обо всём на свете, захлёбываясь звонким смехом и перебивая друг друга, совсем позабыв, что время близилось к полуночи, что у них есть родители, которые будут за них переживать. Эрен не хотел даже думать о том, что мама с папой сбились с ног, бегая по городу в поисках своего сына, что спрашивали всех знакомых и торговцев на рынке, не видели ли те его. Откуда ему было знать, что Карла, наступив на горло смущению, втайне от мужа свернула в квартал красных фонарей, дабы расспросить девочек из салона «Лотос». Прошлой зимой они привезли Эрена домой, всего в ссадинах и синяках. Из тревожного бормотания девиц Карла поняла, что он стал свидетелем избиения проститутки клиентом у входа в парк и безрассудно полез маленькими кулачками на бугая, желая наказать обидчика. Она знала, что с тех пор девочки в благодарность передавали ему корзинки с угощениями для семьи, дорогое мыло, варежки или носки, если вдруг замечали мальчика где-нибудь на рыночной площади. Карла не сразу научилась принимать эти подарки, но в конце концов справилась с предрассудками и держала Гришу в деликатном неведении, поскольку весь прошлый год было скверно с финансами, а муж до весны стажировался в столице. Девочки из «Лотоса» души не чаяли в «отважном крохе» и сразу же ответили на просьбу его матери. Одна из эскортниц, только что вернувшаяся из того самого ресторана напротив бульвара, сообщила, что видела Эрена в компании светловолосого мальчика.

― Госпожа Йегер, ― ласково обхватив руку Карлы, заговорила девушка, ― мой Рамундо как раз ещё не отъехал! Я сейчас попрошу, чтобы он вас подкинул до бульвара.

В любой другой ситуации она отказалась бы. Неловко и стыдно. Но это был её сын, и плевать, что «как-то неудобно» и «вряд ли стоит ехать в машине этого богатого незнакомца». Автобусы и трамваи уже не ходили, а думать о пристойности не было времени.

Когда Эрен увидел, как из автомобиля незнакомца выходила мама, стыдливый страх окатил его ледяным каскадом с ног до головы.

— Меня сейчас прибьют, — только и успел вымолвить он, наблюдая за тем, как быстро приближается его наказание.

— Тебе нас с отцом совсем не жаль?! — чуть дыша прокричала Карла и потянула сына за ухо. — Ушёл неизвестно куда, никому ничего не сказал, шляешься до ночи! Да ты хоть представляешь, куда мне пришлось пойти, чтобы узнать о тебе? — Она замолчала, тяжело выдохнув, отпустила его и сникла.

— Прости. Я виноват.

Эрен склонил голову и с напускным интересом изучал утонувшие в луже листья дуба с подкрученными высохшими краями.

— Извинения у тебя уже вошли в привычку! Делаешь глупости, а потом слёзно молишь о прощении только для того, чтобы успокоить меня, но даже не собираешься обдумывать свои поступки. Такие извинения ничего не стоят.

— Это было важно. Я не смогу объяснить, ты не поймёшь.

— Простите, госпожа Йегер, — вмешался Армин, — это всё из-за меня: я хныкал в переулке и звал на помощь. Там мальчишки одни… ну, в общем… ваш Эрен мне помог, и мы разговорились. Не заметили, как стемнело. Я один виноват.

— Не выгораживай меня! — зашипел на него Эрен.

— Не переживай, получите оба, — ворчливо заметила Карла и подбоченилась. — Садитесь в машину, пора по домам.

Рамундо докуривал сигару и мурлыкал с кем-то по раскладному мобильнику, даже ничуть не застеснялся, когда в его авто садились дети, смущённо хихикая и тихонько пародируя слащавый говор незнакомца. Как только Армин отрапортовал Карле свой домашний адрес, он повернулся к Эрену и взбудораженно процедил:

— «Не выгораживай меня»… Нет, ну самый настоящий псих! Только чудилы берут на себя вину, а не сваливают всё на других.

— Значит, будем до гроба дружить: психи-чудилы обязаны держаться вместе!

Армин заливисто расхохотался, совершенно не стесняясь присутствия чужих взрослых, и в груди Эрена становилось теплее с каждой секундой от этого бесконечно знакомого смеха. За окнами проносились дремавшие дома, галдела захмелевшая молодёжь, а белёсый косой свет рывками укладывался на плечи Карлы, беседующей с водителем. «До чего хорошо, мирно. И почему я вечно её огорчаю? Даже в этой новой жизни постоянно с ней ругаемся. Какой же я дурак! На улице такая красивая осень, рядышком смеётся Армин, загадочно светят фонари, а её никогда никто не посмеет сожрать… Это наш новый Рай. Не знаю, заслужил ли я его, но всё-таки мы здесь, и обязаны прожить ту жизнь, которую у нас отобрали. Теперь-то всё точно будет хорошо. Вот найду ещё Микасу, и станем все счастливыми».

Эрен не хотел помнить, как жесток и сложен мир, и верил в своё выдуманное чудо с наивностью ребёнка.

***

Лето дышало мальчишкам в спины, мчало с ними наперегонки к старым яблоням, на которых едва успели созреть плоды. Утром четверо друзей купались в тинистом па́рковом пруду, потом бесцельно слонялись по дворам, прихлёбывая из стеклянных бутылок лимонад ― до тошноты сладкий и подогретый зноем. Днём стащили шляпу из-под носа уличного музыканта и теперь по очереди надевали её, строя друг другу рожи. Они бы до вечера занимали себя несчастной осиротевшей шляпой, пока Конни не вспомнил, что в Деревянном городке на днях поспели яблоки: это был район на окраине города, в котором прежде находились садоводства крупной компании, поставлявшей овощи и фрукты на продажу; около тридцати лет назад фирма обанкротилась и распродала участки всем желающим.

Ребята неслись через поле, сквозь прохладную рощу, по траве вдоль пыльных дорог ― скорее к заветным плодам, к шалости и чувству опасности. Очутившись в саду, Эрен снял музыкантову шляпу и надел её на голову Армина, затем, как ящерка, взметнул на одно из деревьев и принялся выискивать яблоки. Конни последовал за ним. Жан раздобыл рядом с теплицами дырявое ведро и собирал в него сброшенные товарищами фрукты. Все четверо были на пике сладостного волнения: трясти деревья рядом с домом всё-таки не столь увлекательно, как отправиться в самое настоящее приключение за добычей.

― Перестаньте громко ржать! ― шёпотом пожурил друзей Армин, стоящий на страже. ― Вы как тюлени в брачный сезон, сейчас всю округу на уши поднимите.

― И чего старики так трясутся из-за этих дурацких яблок? Всё равно ещё кислые, ― бубнил Конни, аккуратно переставляя стопу на соседнюю ветку.

― Может, в старости у людей включается какой-то особый ген «брюзжания из-за яблок»? ― Жан почесал щёку и всерьёз призадумался, с видом философа глядя на зелёные кроны, сквозь которые виднелись голубые островки неба. ― Иначе как объяснить, что ну все поголовно старики и старухи становятся дикими, едва завидят рядом с садами ребятню?

― Мне кажется, у тебя, Жан, в преклонном возрасте этот ген будет особенно силён, ― саркастично заметил Эрен и тихонько надкусил первое попавшееся спелое яблоко.

― Слышь, я вот на тебя посмотрю! Зато у меня хоть мозги к старости появятся, а ты, готов поспорить, до седин будешь вляпываться во всякие глупости… И чего это там за хруст? Эй! Лопаешь вкуснятину в одну харю, а нам зелень кидаешь? Так нечестно!

― Хочешь справедливости? Так закинь сюда ляжки и сам срывай что нравится!

― Заканчивайте орать, кто-то идёт! Вы нас спалили, ― дрожащим голосом оповестил Армин. ― Валим отсюда скорее!

― Всё из-за вас! ― Конни расстроенно закатил глаза. ― Опять собачитесь на пустом месте, придурки.

Из-за дома напротив показалась старушка в грязном переднике и с подвёрнутыми до локтей рукавами. Она сорвала по дороге прут и в старомодной манере грозила им, размахивая над головой. «Мелкие негодники, я вам сейчас покажу!» ― кричала женщина, на удивление ловко оббегая ограды. Докинув в ведёрко последние трофеи, мальчишки с хохотом полетели в сторону рощи. Какой азарт! Какой восторг! Свобода! И цветы, цветы, цветы, кусты, деревья, речки, песни птиц, трухлявый пень, родник… И всё приближающийся спасительный городской шум.

Матовый сливочный вечер растёкся по улицам неспешными прогулками, пустыми разговорами, зёвом усталых работяг, мечтающих об ужине, и хлопками дверей закрывающихся магазинов. Эрен болтал ногами в прохладе маленького фонтана, жуя последнее яблоко, и с упоением глядел на лица друзей. Во рту задорно лопалась кисловатая кожица, освобождая сладкий сок, и язык с жадностью ловил все-все оттенки вкуса ― вкуса этой безмятежной, мирной жизни. Задрал голову и увидел в вышине, среди золотистых облачков, как похожий на сказочного великана дирижабль величаво уплывал в перламутровую даль. Улететь бы на нём за упрямые горы! Поглядеть, как цветут другие города. Он мог побывать где угодно, увидеть каждую крупицу. И не думать о страхе, о безысходности и самоотречении. «Эта память ― моё наказание, ― с грустью подумалось ему. ― Но раз уж в прошлом я совершил нечто чудовищное, справедливо, что это наказание моё и только. Они не заслужили воспоминаний о пережитых ужасах, лишь этих широких улыбок и беззаботного детства… Вы оставайтесь все рядышком. Пожалуйста».

Мальчишки долго не могли расстаться: переминались с ноги на ногу, ища по карманам грязными руками десятки причин задержаться. Они говорили «ну, до завтра» столь заупокойным тоном, словно этого завтра никогда не будет. Ведь как можно повторить настолько весёлый и яркий день? Наслаждение этой драматичностью придавало прогулке особенный смысл и неповторимость.

К восьми часам всё же разошлись. Эрен с приятной тоской в душе шёл вприпрыжку домой, балансируя на выпуклой брусчатке²{?}[Твёрдое дорожное покрытие (разновидность мостовой), выложенное плоскими прямоугольными (или другой формы) брусками приблизительно одинаковой формы и размера.]. Узорчатые тени листвы разбегались по нагретому камню, делались темнее. Остановившись перед спуском на широкую лестницу с потрескавшимися перилами и декоративными вазонами, Эрен увидел внизу бело-розовое облако с оранжевым огоньком. Оно плавно двигалось в сторону жилого квартала: чёрные блестящие волосы до лопаток, мягкий хлопок летнего платья, сильные ручонки, прижимающие к груди бумажный пакет, до краёв наполненный апельсинами. Бьющийся в агонии последний закатный луч коснулся девичьих плеч, скользнул по мятому подолу. И как только Эрен приложил козырьком ладошку ко лбу, незнакомка подняла голову и повернулась к нему.

Сладкий страх. Счастье. Трепет. Нервный вдох.

Шустрые плоды из порвавшегося пакета покатились по мостовой. «Ой!..» ― испуганно прошептала девочка и бросилась в погоню за удирающими в кусты апельсинами. Ноги сами понесли Эрена вниз по разбитым ступеням, навстречу опьяняющей радости, а губы беззвучно повторяли, словно молитву перед неминуемой гибелью: «Микаса! Микаса! Микаса!» Шелест листвы, вторя мальчишке, разносил по засыпающим улочкам песнь драгоценного имени, вплетал её в ветер. Не произнеся ни слова, Эрен принялся участливо набирать в руки пыльные цитрусы и краешком глаза уловил невозможное ― смотрит. Смотрит! На него! Сердце занялось как сумасшедшее.

― Вовремя заметили, а то б совсем беда, ― запыхавшимся голосом наконец произнёс он, подойдя к Микасе с горсткой апельсинов.

― Угу, ― смущённо отозвалась она.

― Я помогу донести. Ты, наверное, недалеко тут живёшь?

― В паре кварталов.

Ему показалось, что её взгляд стал сосредоточенней, смелее.

― Руга-а-аться будут… ― протянула она себе под нос.

― Из-за порванного пакета? ― с улыбкой спросил Эрен.

― И из-за того, что приду поздно. Мамин муж сердится, когда я опаздываю домой… Неважно. ― Она качнула головой, дескать проехали, натянула пальцами края рукавов тонкого кардигана и стала нарочито глядеть по сторонам. Обернётся к своему спутнику на долю секунды, чуть покраснеет и тут же отвернётся.

«Теперь-то всё будет как прежде! Мы снова будем все вместе… Мы будем с ней вместе».

Они прошли мимо ратуши, через выученную наизусть рыночную площадь, и Эрен всё спрашивал себя, почему они не встречались раньше, ведь она жила даже ближе, чем Армин. Свернули в Узкий переулок — давно разросшийся до полноценной улицы, но сохранивший историческое название. Тоскливое место: здесь проживали в основном очень бедные да безработные, пьяницы и мелкое жульё. Вместе с примыкающими к переулку проспектом Техников и Кривой улицей он образовывал известный на весь город своей репутацией мрачный квартал. Эрен кожей ощущал на себе косые взгляды, слышал за спиной булькающие смешки местных пропитох и инстинктивно съёжился. Как так вышло, что его Микаса жила среди этого убожества и грязи? Уютные наивные мечты растоптал удушливый дискомфорт.

― Поздно ты, голубонька! Папашка, небось, опять ругать будет, ― сердобольно пробормотала седоволосая женщина, меняющая колесо своей ржавой развалюхи.

― Никакой он мне не папашка, ― обиженно буркнула Микаса, сильнее сжав свою горстку апельсинов, и снова натянула край рукава.

Неудобно, неспокойно. Эрену казалось, что липкие ручища тревоги щекочут шею, а на языке осела противная горечь. В конце переулка показался ветхий домишко, на крыльце которого сухощавый мужчина с плешивой макушкой курил самокрутку. Увидев детей, нервно потушил окурок и упёрся ладонями в поясницу, слегка пошатнувшись: он был мертвецки пьян.

― Ты нас с матерью голодом решила заморить? Сколько шататься можно?! ― закричал он с порога. Жила на его лбу раздулась и запульсировала. ― Выклянчила свои сраные апельсины, а мы что, воздух жрать должны?

― Там очередь была, ― виновато, чуть слышно отозвалась Микаса, запнувшись на полпути. Постояв мгновение, она всё же смело двинулась к дому.

― Нечего мне лапшу на уши вешать!

― Вы чего орёте на неё? ― раздосадованно и гневно отпустил Эрен, его голос задрожал.

― А это ещё что за сопляк с тобой, а? Тебя манерам не учили, выродок?! Катись отсюда, пока я и тебя не высек!

Ярость застлала Эрену глаза, слёзы обожгли кожу щёк. Он поглядел на Микасу будто впервые и с горечью проглотил ком в горле: «На такой жаре и в кофте с длинными рукавами? Неужели из-за него? Из-за этого подонка…» Он решительно выставил руку в сторону, перегородив ей путь, и оскалился на отчима.

― Только попробуйте её тронуть! ― хрипло прокричал он что было сил.

― Вякни мне ещё, драный щенок! ― еле процедил мужчина.

― Ты чего здесь устроил? ― в недоумении спросила Микаса и поглядела на Эрена пустыми и печальными глазами. ― Лучше иди домой. Тебя это не касается. Получишь ещё от него…

― Так нельзя! Неужели не понимаешь? Почему ты позволяешь так с собой обращаться?

― Спасибо, что помог донести. ― Она подняла с земли брошенные им в порыве злости апельсины и сложила в подол платья. ― Не приходи сюда больше никогда.

― Что?.. Почему?

Его трясло от обиды и гнева. От того, что она не позволяла себя защитить. Да и кто он такой для неё? Чужой, ничего не значащий заносчивый мальчишка. Эрен уже не чувствовал слёз и почвы под ногами, когда налетел на отчима Микасы, но тотчас получил кулаком в нос, едва его стопы коснулись крыльца, и упал на спину. Крыши домов задвоились, завертелись, кровь из ноздрей залила губы, тоненько потекла к подбородку.

Солнце погасло, и во тьме переулок превратился в голодную уродливую бездну.

«Несмотря на пережитую ею боль, на весь ужас прошлой жизни, Микаса по-прежнему несчастна. Даже в нашем новом Раю».

Комментарий к 1. Наш новый Рай

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3878

Группа автора: https://vk.com/public24123540

ТГ-канал: https://t.me/+7guwwyR1jrhiNTRi

========== 2. Магнолии в залитом солнцем саду ==========

«Ты моя семья», ― доносилось из глубин памяти и растворялось в пустоте.

По размазанному небу утекали в разноцветную воронку птицы, а крону гигантского дерева пожирало солнце. Эрен лежал на земле, его затылок упирался в колени Микасы. Он раньше не видел её такой ― взрослой, неприкрыто влюблённой. Она гладила краешком белого платка его рот, увлечённо обводила контур губ и нет-нет да улыбалась. Пальцы ног понемногу начали холодеть, воздух становился свежее, а лицо напротив размывала пелена.

Эрен открыл глаза, и его взгляд пал на водосточную трубу обшарпанного дома. Была глубокая ночь, и дворы уснули, лишь где-то вдалеке лаяли бродячие собаки. С трудом приподнялся и потёр ладошками слипающиеся глаза. Стыд разъедал душу, когда он представлял, как будет плакать и ругаться мама. Она жива и здорова, а он и дня не может провести, чтобы не расстроить её. И никак не объяснить, что всё это ради Микасы, ведь Карла не помнит, насколько она важна. Немного поплутав в лабиринте домов, вышел из закоулка, побрёл обходными путями, лишь бы не быть замеченным пьяницами, горланящими у пивнушки: поножовщина в этом квартале являлась обычным делом, и неосторожному ребёнку вроде него следовало быть начеку. Остановился у фонтана рядом с парком, чтобы смыть засохшую кровь с лица, и обнаружил, что кожа была чистой. «Я слизал кровь во сне? Гадость!» ― Эрен скривил лицо, провёл по нему влажной рукой и двинулся дальше.

Когда он вернулся домой, в гостиной уже сидел сотрудник полиции и беседовал с родителями. Мать с отцом немедленно устроили загулявшему чаду головомойку. Итогом ночного приключения стали недельный домашний арест и обида матери, которая почти не разговаривала с сыном всё это время, и Эрен надолго запомнил боль и чувство вины, видя её угрюмое равнодушие. Как ни старался он быть отважным рыцарем для всех и вся, необдуманные поступки и чрезмерная самоуверенность обходились слишком дорого.

Эрену нравилось волонтёрство. По достижении десятилетнего возраста любой элдиец мог записаться в волонтёры в специальном центре помощи населению: уборка в доме пожилых и инвалидов, закупка продуктов, помощь в передвижении, организация групп по спасению и пристройству животных ― полезная обществу деятельность на любой вкус. К тому же такая работа фиксировалась в школьных документах, шла в портфолио и играла немалую роль при поступлении в высшее учебное заведение. Для некоторых ребят это было определяющим фактором при записи в центре, другим же нравились различные бонусы от благодарных стариков, вроде всяких безделушек в подарок или сладких угощений. Прочие обожали возиться с животными. Всё это нравилось и Эрену, но куда больше он любил слушать истории. Много историй. Они трогали его чувствительное сердце и завораживали детский ум. Со временем у него даже появилась фаворитка ― богатая пожилая женщина с параличом нижних конечностей. Её звали Грета Шпигель, но в волонтёрской среде она получила прозвище мадам Ренессанс: старушка частенько заводила со своими помощниками долгие беседы о мировой культуре, а её дом и вовсе напоминал музей изобразительного искусства, где тут и там можно было наткнуться на живописные полотна, скульптуру и диковинные предметы старины. Эрен старался забирать себе как можно больше дат в графике госпожи Шпигель, но заблаговременное распределение делалось в рамках трёх дней, дабы избежать форс-мажоров, и он стал замечать, что у него появился конкурент, который присваивал себе «его» даты, если сам Эрен не успевал сделать этого раньше. Уборка в доме мадам Ренессанс, доброе общение и работа в саду превратились в отдушину, и Эрен был готов драться с наглецом за них.

В один из «бессовестно украденных» дней явился раньше, чем обычно, заполошно скинул в прихожей кеды, закатал рукава и в спешке стал доставать инвентарь для уборки.

― Любезный друг, ты чего-то рано сегодня, ― с тёплой и несколько настороженной улыбкой заметила госпожа Шпигель, наблюдая за суетными движениями Эрена.

― Правда? ― наигранно пролепетал он, со шкодливым притворством округлив глаза. ― Мы там с ребятами просто договорились погулять днём, а я боюсь не успеть на встречу. Так что сегодня пораньше, вы же не будете против?

― Ну, разумеется, нет. Поставлю тогда чайку завариться: как закончишь с полами, неутомимый Атлант¹{?}[А́тлас или Атла́нт — в древнегреческой мифологии могучий титан, держащий на плечах небесный свод.], отдохни маленечко и можешь заниматься садом.

Колёса инвалидной коляски издали тонкий скрип по паркету, и Эрен остался наедине с гипсовым бюстом короля древности да взирающими на него с высоких стен величественными полотнами. Он выучил наизусть рассказы госпожи Шпигель обо всех картинах в её доме, но ему нравилось выдумывать собственные версии происходящего: порой забавные и нелепые, порой трогательные и глубокие ― хозяйка дома с интересом выслушивала их все и никогда не высмеивала. Насмешка была в её понимании уродством, а госпожу Шпигель всегда окружала подлинная красота. Она и сама воплощала красоту: спозаранку ухоженная, в удобной опрятной одежде, с чистыми мыслями и в приподнятом настроении ― ей хотелось привносить доброту и понимание в отравленный, неприветливый мир. Особенно это касалось детей. Иметь своих она не могла, но считала долгом заботиться о чужих.

Как только Эрен закончил протирать антресоли, подоконники и пол, выбежал на задний двор и плюхнулся в плетёное кресло, стоящее за круглым столиком, укрытым белоснежной скатертью с ажурными краями. Во дворе раскинулся дивный сад, источавший десятки ароматов, пестревший сотнями цветочных головок: от красных тюльпанов до фиолетовых цикламенов и ирисов. По весне вишни и яблони торжественно сбрасывали здесь белые лепестки, но главным украшением сада были магнолиевые деревья и кустарники различных сортов; некоторые из молодых побегов этой весной высаживал сам Эрен, чем очень гордился. Солнечные лучи плескались в нежных розовых лепестках, весело кружили по столу и сияли в кружке на чайной глади.

― Ты немного грустный в последнее время, дружочек. Что у тебя случилось?

Госпожа Шпигель подлила в его чашку горячей заварки.

― Я сам с собой случился…

― Ох… Знаешь, ты в этом не одинок: большинство людей сами себе враги. И даже обещания «стать хорошими и мудрыми» не помогают, если нет решимости что-либо изменить.

― Отсутствием решимости я обычно не страдаю, Грета, вы же знаете меня! ― Эрен печально усмехнулся и вгрызся в печенье. Наспех прожевав и проглотив, продолжил с тяжёлым вздохом: ― Жизнь у меня нелепая какая-то. Вечно я причиняю боль, когда делаю вроде бы доброе дело… Вступлюсь за кого-нибудь, но опоздаю домой и расстрою маму. Поделюсь с одноклассником домашкой, списанной у отличника, а тому потом прилетает за то, что это он якобы сам дал списать всему классу. А уж мои попытки примирить рассорившихся друзей вообще катастрофа!

Драматично схватился обеими руками за голову и уткнулся локтями в стол. Госпожа Шпигель несколько мгновений молчала, затем положила ладонь на предплечье ребёнка и ласково улыбнулась ему.

― Не вини себя за желание проявлять доброту. Просто следует научиться не взваливать на свои плечи слишком многое и делать то, что тебе по силам. Не обязательно быть хорошим абсолютно для всех ― никогда не успеешь. Вот, например, ты помогаешь мне, и это уже много. А всё прочее бери по мере осознания ответственности и собственных возможностей. Договорились, милый Эрен?

Он лишь закивал, не поднимая головы.

В дверь позвонили. Хозяйка дома удивлённо вздёрнула брови и повернулась на звук:

― Как странно, я не жду гостей.

― Я сейчас открою!

Эрен живо поднялся, стерев с лица угрюмость, и бросился к двери. Отворив её, он с изумлением обнаружил на пороге Микасу.

― Ты?..

― И тебе доброе утро. ― Она недоверчиво оглядела Эрена, проходя внутрь, села на скамью и стала неторопливо стягивать обувь. ― Кстати, чего это ты тут делаешь? ― деловито поинтересовалась она, завязывая волосы в хвост. ― Сегодня же моя очередь.

«И как я не сообразил? Вот же болван…»

― Так это ты загадочный похититель моих смен?

― Похититель? ― Микаса насмешливо свела брови и тихо прыснула. ― Раз знал, что сегодня не твоя очередь, чего тогда припёрся? Отомстить мне хотел, что ли? За «похищение». Это так стрёмно.

― Я не…

Эрен поник и принялся выводить носком узор на паркете, осознавая, что у него язык не поворачивается солгать.

― Ну, вообще-то хотел.

Микаса на миг притихла. Его внезапная откровенность, очевидно, ввела её в ступор: в таких постыдных мелочных вещах мало кто признаётся, и в её взгляде промелькнуло нечто вроде уважения.

― Ясно… Ты так и не сказал мне своё имя, ― неожиданно мягко произнесла она.

― Эрен. Йегер, ― уточнил он, словно это могло что-то пробудить в ней.

― Я Микаса. Будем знакомы, значит. ― Она огляделась по сторонам, проверяя, видимо, успел ли он сделать работу по дому, и направилась к заднему дворику, но остановилась на полпути и серьёзно взглянула на него. ― Знаешь, я жить не могу без этих магнолий и без разговоров с мадам Ренессанс. Пожалуйста, не вредничай больше. Можем вместе сюда приходить. Даже быстрее будет.

― Да, ты права. Я поступил как придурок. Прости меня.

― Прощаю. ― Она снисходительно приподняла уголки губ и задумчиво прикусила внутреннюю сторону щеки. ― Спасибо, что вступился за меня тогда, Эрен.

Проговорила так, словно ей было тяжело принимать чью-либо помощь. И всё-таки она мужественно справилась с собой. Он нежно улыбнулся ей в ответ, протянул руку, чтобы пожать её руку, но Микаса смешалась и шустро утопала в сад. Под кожей Эрена нервно свернулся клубком голод по не случившемуся прикосновению. Отчего теперь нельзя? Ведь всегда было можно. Когда угодно. А он только и делал, что уносился прочь, ввязывался в очередную передрягу. Оставлял её одну, с тяжёлым сердцем и сонмом вопросов.

Смирился и поплёлся в сад.

— Микаса? Ты тоже здесь? — спросила госпожа Шпигель, направляя коляску навстречу гостье.

— Мы сегодня вдвоём, — простодушно соврала она.

«Зад мой лживый прикрыла! А я-то всё переживал, что она неласкова и враждебна».

— В доме уже чисто, так что я сразу пойду клумбы пропалывать. — Микаса достала из хилого отсыревшего шкафчика садовые инструменты и обернула вокруг пояса испачканный землёй передник. — Ты идёшь? — обратилась она к Эрену.

«Меня умолять не придётся!»

— Ну, командуй, босс!

И лучисто рассмеялся. Микаса неуверенно улыбнулась, словно пробовала на вкус, можно ли.

Дети начали дружно трудиться в тишине: присматривались друг к другу, искали подход. Воздух в саду был плотный из-за обилия ароматов, и голова становилась ватной, мысли залетали пожужжать в неё и тотчас уносились в никуда. Эреном овладевало нетерпение, желание стать чуточку ближе сердцем и наяву. Когда взгляд Микасы падал в его сторону, он вдруг начинал гримасничать или устраивать одиночные спектакли: падал «замертво» возле грядок или пожимал ветку магнолий. Поначалу Микаса в недоумении закатывала глаза и поджимала губы, затем стала осторожно посмеиваться своим спрашивающим разрешения смехом, и Эрена наконец охватил восторг.

Не обращая внимания на то, что её компаньон больше дурачился, чем работал, Микаса всю себя отдавала цветам, забвению. И он это чувствовал в каждом её движении, пока размышлял о том, стоит ли завести разговор о семье.

— Ты сегодня весёлая. По крайней мере, кажешься веселее, чем при первой встрече.

— Не люблю проводить время дома.

— Из-за отчима? — всё-таки рискнул спросить Эрен.

— В основном из-за отчима.

— До сих пор не понимаю, почему ты тогда не позволила защитить тебя. — Он покачал головой. — Этот человек жесток и несправедлив с тобой.

— Не надо меня защищать. Ты ничего не знаешь.

— Зато точно знаю, что родители не должны бить детей. Так делают только скоты.

— Мой отчим несчастный и ничтожный человек. Наверное, поэтому он так со мной… Но он часто извиняется, когда трезвый. Может быть, он не такой уж и подонок? — Микаса пожала плечами.

— Это, пожалуй, даже хуже. Ведь он думает, что извинения могут искупить его скотские поступки.

— Ты всегда так категоричен? — сурово и осуждающе спросила она, отряхнув комки почвы с передника. — Вечно вовсюда лезешь и хочешь быть героем. Не всем нужна твоя защита, хорошенько бы тебе это запомнить.

«Да она же сама от меня ни на шаг не отходила! Нянчилась, как с дитём неразумным, а теперь лекции читает?.. Постой. Ты, дурень, серьёзно сейчас предъявляешь ей за прошлое, которого она не помнит? Вот уж что действительно стрёмно…»

— Я просто стараюсь поступать по совести.

— Когда-нибудь это плохо кончится для тебя.

И принялась вычёсывать пальцами из прядей мелкий сор.

Сам не зная, какая сила ударила ему в голову, Эрен прикоснулся к волосам Микасы, следуя за древним, текущим по крови импульсом, пробовал на ощупь тёмный шёлк. Проворные пальцы намеревались снять с девичьей макушки пожухлый мелкий листок, но оказались в притягательной мягкой западне. Микаса околдованно уставилась на Эрена, разомкнув губы, и не шевелилась. Ему почудилось, будто в этот момент она всё поняла, будто узнала его.

«Скажи то, что я хочу услышать! Скажи то, что я хочу услышать! Скажи, скажи! Прошу!»

— Обычно я не позволяю малознакомым людям трогать мои волосы.

— Я только хотел снять грязный листик. Вот. — Он стушевался и протянул к ней ладонь, демонстрируя лист. — Извини.

— Обычно…

Микаса подняла с земли тяпку и перешла к другой клумбе. Эрен тихонько сжимал и разжимал пальцы, пытаясь поймать призрак ушедшего ощущения. Внутренний крохотный демон, жаждавший прикосновения, ненадолго утолил телесный голод. Повернувшись лицом к выходу в сад, Эрен заметил в дверном проёме госпожу Шпигель, пристально глядящую в его сторону.

***

Лето увядало на лепестках цветов в саду мадам Ренессанс, застывало под рёбрами страхом всё приближающегося нового учебного года, а попытки сблизиться с Микасой раз за разом оканчивались провалом, и это сводило Эрена с ума.

«Я воспринимал её любовь как должное, как что-то само собой разумеющееся, и никак не могу свыкнуться с тем, что не интересую Микасу. Иногда — правда, только иногда — в глубине её зрачков мелькает что-то, что заставляет верить, будто она всё помнит и лишь притворяется. Хотя это вовсе нелепо, зачем бы ей разыгрывать представление? Но хуже того, что я стал будто одержим идеей нашего воссоединения».

Масла в огонь добавил Армин, когда выяснилось, что он, оказывается, давно уже приятельствует с Микасой.

Эрен решил сюрпризом заглянуть в гости к другу, но госпожа Арлерт предупредила его с порога, что у сына уже есть гости. Каково же было его удивление, когда он обнаружил своих друзей на диване в гостиной, склонившимися над учебником английского. Как только Армин проводил Микасу до выхода и закрыл за ней дверь, Эрен налетел на него с расспросами.

― И ты молчал, что у тебя есть подруга?!

― А что такого? ― Армин развёл руками. ― Пацаны не особенно хотели с девчонками гулять, ну, я и решил, что ты тоже будешь против.

― Но она же… она…

― Хорошенькая? Есть такое. Не в моём вкусе, правда. Я брюнеток как-то не очень…

― Да в твоём вкусе только Лора Палмер²{?}[Героиня культового американского драматического телесериала «Твин Пикс» (1990–1991 гг.; 2017 г.; режиссёр Дэвид Линч), раскрывающего мистическую историю об убийстве старшеклассницы в провинциальном городке штата Вашингтон.]!.. ― Эрен усмехнулся и театрально закатил глаза. ― Вы вообще давно знакомы?

― С Лорой Палмер?

― Да с Микасой!

― А, так мы в одной школе учимся. Она тоже в этом году переходит в твою, как и я. Мы не то чтобы прямо друзья навек, потому что Аккерман закрытая и не особо общительная. Но собираемся вот иногда вместе поботанить. ― Он пожал плечами. ― И чего ты так завёлся? Мог бы и спокойнее объяснить, что тоже с ней знаком.

― Мы вместе убираемся в доме мадам Ренессанс. ― Эрен отвёл взгляд, покраснел и почесал затылок.

― У этой клёвой бабульки? Я у неё тоже был пару раз, но нам с Жаном и Конни больше нравится в собачьем приюте помогать.

― Слушай, могу я тебя попросить? ― Эрену было неловко, но желание идти к своей цели затмевало всякое стеснение. ― Можно мне тоже с вами тусоваться? Втроём куда веселее.

― Сомневаюсь, что тебе будет так уж интересно. У нас свои фишки и всё такое. Для ботанов в общем.

― Да мне без разницы. Не вижу ничего страшного в том, чтобы разобраться в ваших фишках.

― Так погоди-ка… Ты чего, в неё втрескался? ― Армин невольно захохотал, надув щёки.

― Вообще-то нет.

― Ну да, как же! А морда чего такая красная тогда?

― Вот пристал к моей морде! ― Эрен накрыл ладонями пылающие щёки.

― А что тут такого? Слушай, ты извини, что я заржал, это от неожиданности. И я не скажу ребятам, честное слово. Втрескался и втрескался. По мне, тебе так даже лучше: любовное томление делает мальчишек интереснее.

― Это, типа, должно меня утешить?

― Если ты втрескался, то должно.

Эрен опустил веки и сделал длинный успокаивающий выдох.

― Да. Я влюблён в Микасу, ― не открывая глаз, проговорил он.

― Вот видишь, метеорит на Землю не упал. А ты распсиховался. ― Армин собрал словари и учебники в стопку. ― В следующий раз обязательно звякну тебе, когда она должна будет прийти.

― Спасибо, ― с надеждой ответил Эрен.

Сентябрь принёс небывалое оживление в школу Эрена: достроенный корпус действительно принял под своё крыло поток новых учеников из отданной под снос школы Армина. Некогда тихое заведение наводнил подростковый галдёж, ученики разбивались на ярко выраженные группы со своими особенностями, а в некоторых случаях даже возникали ситуации острой неприязни между старожилами и новичками. И всё это только за первую неделю. Учителя изо всех сил старались сглаживать конфликты, но выходило не всегда.

Неосторожно брошенное «она одевается как бомжиха» в сторону Микасы девочкой из обеспеченной семьи в мгновение ока сделало Аккерман изгоем. Бессмысленная и стихийная детская жестокость, о которой взрослые вспоминают со стыдом и сожалением. Без того скверно высыпающаяся и замученная домашними заботами да скандалами Микаса вынуждена была принять на себя очередной удар. Её отчуждённость раздражала, стремление быть лучшей по всем дисциплинам вызывало зависть, одобрение учителей рождало гнев. И ребята быстро придумали всему объяснение: она выскочка и мымра. Но насмешки одноклассников не причиняли той же боли, что неспособность матери защитить её перед вышедшим из себя отчимом. Никто не знал об этом. Никто и не хотел знать.

Радость Эрена по случаю того, что оба его дорогих человека теперь учатся вместе с ним, мгновенно растаяла, когда он стал свидетелем издевательств над Микасой. Сострадание и заносчивость толкали его на перепалки с обидчиками, и Эрен не единожды отсиживался в кабинете директора, вытирая кровь с разбитой губы. Директор Пиксис мало чем отличался от коменданта Пиксиса из прошлой жизни, и потому было вовсе не страшно вновь и вновь сталкиваться с этим справедливым и рассудительным человеком. Он прекрасно понимал мотивы мальчишки и вёл с ним короткие воспитательные беседы с осознанием того, что юный Йегер едва ли прямо сейчас усвоит то, что ему говорят. Для этого требовалось время.

Сентябрь был на исходе, городские улицы вовсю омывало холодным ливнем. Эрен вышел из кабинета Пиксиса, держась за ушибленный в очередной драке локоть, и увидел в коридоре Микасу. Она сидела возле кабинета литературы, на подоконнике, приподняв тюль, и глядела на унылое плачущее небо, затянутое серыми облаками. В груди запламенело блаженство от мысли, что в эту минуту ей так спокойно, потому что он врезал всем, кто сегодня пытался её обидеть. И плевать на саднящий локоть, пусть хоть отвалится вместе со всей рукой. Ему не привыкать: Эрен помнил, каково было терять конечности сотни раз. Но вдруг Микаса обернулась и встретилась с ним взглядом: её глаза почернели, а зрачки лишились блеска. Она слезла с подоконника и в несколько шагов очутилась подле Эрена, хлестнув его по голове тетрадью.

― Ай! Ты чего?! Вздурела совсем?

― Какой же ты осёл! Неужели цель всей твоей жизни ― бесить меня? Почему вечно лезешь на рожон, когда тебя не просят? Ты хоть понимаешь, что ни капельки не помогаешь, а оказываешь медвежью услугу? Меня из-за твоих выходок только ещё больше задирают, а тебя за дурака держат. Научись владеть собой.

― Если бы я не вмешивался, ты бы и дальше позволяла собой помыкать! ― огрызнулся Эрен, перестав контролировать свой язык. ― Никто не имеет права унижать тебя, ты должна бороться!

― Да никому я ничего не должна, тупица! Уж в особенности тебе. ― Микаса сжала руки в кулаки, смяв тетрадь. ― Знаешь, многие тебя уже Дон Кихотом³{?}[ «Дон Кихо́т» — роман-пародия на рыцарские романы испанского писателя Мигеля де Сервантеса Сааведра (I-й том 1605 г., II-й том 1615 г.). Обедневший дворянин, сойдя с ума от круглосуточного чтения рыцарских романов и отсутствия свежего воздуха, возжелал стать странствующим рыцарем. Дон Кихот наивен и великодушен, пребывает в убеждении, что рыцари жили исключительно для помощи слабым и обездоленным, и мечтает повторить подвиги литературных героев, но попадает в нелепые приключения.] обзывают. Не становись посмешищем из-за своего слепого желания быть рыцарем в сверкающих доспехах, когда на деле бесполезен.

Микаса порывисто махнула рукой и повалила с невысокого постамента гипсовый бюст, который тотчас разлетелся на куски. Из кабинета вышла испуганная учительница литературы, поправляя очки:

― Что за шум? А! Что вы сделали с бедным Джеком Лондоном⁴{?}[Американский писатель и журналист, военный корреспондент, общественный деятель, социалист (12 января 1876 г. — 22 ноября 1916 г.). Наиболее известен как автор приключенческих рассказов и романов.]? ― ужаснулась она, глядя на поверженный бюст писателя.

― Да он сам грохнулся. Вот ни с того ни с сего, представляете? — безыскусно и сердечно соврал Эрен.

— Он лжёт, — перехватила инициативу Микаса. — Мы с ним повздорили и опрокинули Джека Лондона.

«Откуда такая безжалостность? Я тебя прикрыл, а ты меня за это подставила!»

Он вообразил себя увядшим цветком магнолии, втоптанным в осеннюю слякоть, затерявшимся в желтоватой траве, усеянной прозрачными каплями дождя.

Для того, чтобы избрать меру наказания, учительница литературы обоих отвела к классному руководителю, по совместительству учителю истории и мировой культуры, Эрвину Смиту.

— Йегер, значит? Опять, — со сдержанным недовольством констатировал он. — Вы у нас завсегдатай в любой заварушке. Но от вас, Аккерман, не ожидал.

— Да это же чистой воды случайность! — Эрен не оставлял попыток сгладить ситуацию.

— Нет, это из-за нашей безответственности, — вновь вмешалась Микаса.

«Зачем ты нас обоих топишь? Сумасшедшая… Совсем тебя не понимаю».

— Что ж, — задумчиво изрёк Эрвин, приложив большой и указательный пальцы к подбородку, — заставить вас подбирать осколки я не могу, поскольку это травмоопасно. Но вы должны научиться уважать чужой труд и бережно относиться к имуществу школы… Останетесь вместе прибираться в литературном классе: протрите доску и подметите пол. После можете идти домой.

«Как будто нам этого в волонтёрском центре мало», — с досадой подумал Эрен.

Учительница литературы с заметной неловкостью отвела учеников в свой класс, вручила по швабре и вышла по делам — не собиралась стоять у них над душой, заставляя чувствовать себя излишне виноватыми. Наказание виделось ей вполне исчерпывающим. Микаса с невозмутимым спокойствием взялась за работу, Эрен же действовал резко и размашисто, вкладывал в каждое движение обиду и разочарование.

«Все, кого я знал, вновь заполняют мою жизнь. Семья, наставники, друзья — нас будто связывает незримая ниточка прошлой жизни. Ко мне вернулись все, кроме неё. Но что до боли смешно — мы с Микасой поменялись ролями, в то время как другие продолжают играть прежние».

Эрен раздражённо отпихнул подошвой клочок бумаги в пыльную кучу и заметил на губах Микасы усмешку. Это разозлило его ещё сильнее, и он чуть не пыхтел от злости, нервно покусывая нижнюю губу.

И вдруг она засмеялась. Так светло, так самозабвенно нежно. Этот смех больше не спрашивал разрешения, не искал оправданий. Глядя Эрену прямо в глаза, она состроила гримасу, пародирующую его надутую физиономию. Через классную комнату пролетел широкий ослепительный луч и ударился о стену. Эрен в изумлении смотрел на Микасу — родную и в то же время незнакомую: она отвернулась к окну и продолжила тихо посмеиваться, обняв обеими руками себя за плечи — вся охваченная сиянием, словно была соткана из солнечного света и невыразимой печали влюблённого мальчишки.

Комментарий к 2. Магнолии в залитом солнцем саду

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3886

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 3. В тот вечер, наполненный счастьем ==========

По опустевшим и рано стемневшим улицам листва неслась наперегонки с Эреном, спешащим на уроки танцев.

Жан смеялся над ним до коликов: «Все нормальные секции разобрали, Йегер? Осталась только девчачья фигня?» Правдой это было лишь отчасти. Эрену действительно пришлось выбрать кружок танцев от безысходности, но «чисто мужские» уроки техники и работа по дереву были ему неинтересны, научные секции попросту скучны, а рисование и скульптура выходили скверно. Вдобавок выяснилось, что на кружок ходит Микаса, и это зажгло в нём огонёк хоть какой-то заинтересованности. Поначалу он переживал и злился из-за скептических усмешек друзей, но в итоге нашёл в танцах лекарство от скуки и глоток новизны.

Стоило Эрену взглянуть в лицо преподавателя на первом занятии, как его голову начали переполнять всё новые яркие воспоминания о былом.

Объездившая полмира, прожившая четыре года в Америке Ханджи Зоэ решила вернуться на родину после развода с мужем-аргентинцем и открыла в Сигансине школу джазовых танцев для взрослых. Спустя некоторое время давняя мечта делиться опытом с детьми взяла верх, и долгие годы пылящийся на полке диплом педагогического вуза пришёлся кстати. Зажигательная и эксцентричная, она стала любимицей своих учеников, а также их добрым другом и наставником.

Эрен чувствовал, как в груди разливается тепло от звука её голоса, от этой знакомой будоражащей кровь энергетики, и плохо слушал почти получасовой рассказ о жизни в штатах и краткую историю преподаваемого ею направления. Ханджи не выбирала что-то одно («это же так скучно!») и разучивала со своими подопечными целый комплекс элементов различных ответвлений свинга¹{?}[Группа танцев под музыку джаза, развившихся в поздние 1920—1940-е, и в том числе современные произошедшие от них стили.]: от линди-хопа и джиттербага до джайва и сванго²{?}[Комбинация аргентинского танго и свинга.]. Она не ставила перед собой цели сделать из них будущих профессионалов, ей хотелось, чтобы танцы стали для детей отдыхом души и тела, полем для импровизации, способом раскрепоститься. Команды для конкурсных выступлений Ханджи формировала на платных занятиях в собственной школе.

Разочарование постигло Эрена довольно скоро: он ходил на уроки дважды в неделю, но в совершенно разные с Микасой дни. Они пересеклись лишь три раза и только потому, что у Аккерман заболел репетитор по английскому, и она решила посвятить свободные часы другому полезному делу. Мечта Эрена хоть немного подержаться за руки с любимым человеком разбилась о собственную неуклюжесть: он был худшим танцором в классе и потому провёл все занятия в паре с преподавательницей, в то время как Микаса, одна из лучших в группе, задорно кружилась с симпатичным пареньком, что был старше её на два года. Здесь она не была изгоем, не терпела насмешки одноклассников и ругань матери с отчимом. Напротив, успехи делали её желанной подругой для других ребят, и в итоге она сблизилась с Сашей Блаус, которая нередко напрашивалась пройтись немного вместе после танцев.

После занятия, на котором Эрен в последний раз пересёкся с Микасой, Саше удалось собрать почти всю группу, чтобы пообщаться: это был вечер пятницы, и никто не спешил разбредаться по домам, несмотря на темень. Середина ноября отдавала последнее тепло давно увядшего лета, баламутила в лужах песок с опавшими листьями. Эрен ловил ртом осеннюю свежесть, пытаясь запечатлеть в памяти радостные лица, свой восторг и чувство безмятежности ― размытые образы счастливого детства. Оборачиваясь к Микасе, он с трепетом замечал, что её глаза были устремлены прямо на него, и внутри зрачков волшебно сиял отражённый свет уличных фонарей.

― Знаешь, я уже не надеялась, что ты останешься погулять с нами, ― проворковала Саша, взяв Микасу под руку. ― Зачем так нагружать себя кучей кружков и репетиторов?

― Если не буду учиться, так и останусь плавать в грязи, ― тихо ответила та.

― А гулять когда? А с друзьями тусоваться?

― Да со мной и дружить никто особо не хочет. ― Микаса пожала плечами. ― Уж лучше буду набивать себе цену объёмом знаний, чтобы не быть как отчим с мамой.

― А что отчим с мамой?

― Ничего…

Она помрачнела и отвернулась.

― Да у меня тоже семья небогатая, ― принялась успокаивать её Саша. ― Тут нечего стесняться!

«Лучше бы её семья была просто небогатая…» ― с грустью подумал Эрен, став невольным свидетелем разговора девочек.

― Вот я, когда окончу школу, пойду на кулинарные курсы и открою собственный ресторанчик! — вслух мечтала Саша, наступая во все лужи подряд стоптанными ботинками на тонкой подошве. — Буду кормить там свою семью, а друзьям делать огроменные скидки на блюда. А ты бы вот чего хотела? Какая у тебя мечта?

— У меня-то? — несколько потерянно уточнила Микаса, словно ей было стыдно открыться. — Не знаю. Наверное, притвориться, будто мне интересно всё на свете. Чтобы кто-нибудь в это поверил и забрал меня с собой…

Саша звонко расхохоталась, согнувшись пополам, и хлопнула себя по коленке свободной рукой.

— Ты иногда как сказанёшь! Хоть стой хоть падай!

— Ну да, у меня бывает, — с вымученной улыбкой ответила Микаса, и блеск в её зрачках потух. — И правда, смешная какая-то мечта. — Она подняла голову и посмотрела вдаль, куда-то в сторону горизонта, будто искала там дорогу к своей смешной мечте.

Опустошающая, недетская печаль сдавила Эрену горло под беззаботный хохот Саши и весёлый говор ребят: в десять лет дети не мечтают о том, чтобы приспособиться и сбежать. Ему было страшно представить, что Микаса хранит глубоко в душе, каждый день натягивая маску «приличного лица».

Кожу приятно обдало теплым ветерком, а над головой раздался знакомый звук пролетавшего в вышине дирижабля. Обратив взор к небу, Эрен с тоской провожал взглядом разноцветный хвост «небесного дьявола», уносящегося в тёмную неизвестность.

Дошли до окружённого яблонями старого квартала с деревянными домишками. Предаваясь воспоминаниям о цветущем лете, ребята стали один за другим взбираться на деревья и устраиваться на нагих ветвях. У каждого в запасе была какая-нибудь загадочная страшная история. А у кого-то даже не одна! Лучшее средство от надоевшей обыденности. Оживлённый щебет сменялся резким молчком, если вдруг рядом проходил дымящий сигаретой работяга или кряхтела старушка, спешащая к просмотру вечерней мыльной оперы. Страх быть замеченными едва ли мог остановить полёт безграничной фантазии, и когда заранее подготовленные или подслушанные где-то истории иссякли, дети принялись выдумывать на ходу новые, соревнуясь в остроумии: один рассказ был мрачнее другого, и никто не собирался останавливаться, несмотря на то, что приближалась ночь.

― … И после всего увиденного мистер Николсон сошёл с ума, ― ярко жестикулируя, вещала Саша. ― В холодное зимнее полнолуние он связал по рукам и ногам жену с сыном, засунул их в мешки из-под картошки и отнёс глубоко в лес, где те замёрзли насмерть.

― Жуть-то какая!.. ― испуганно-восхищённым тоном воскликнул один из мальчишек.

― А то! У меня ещё штук пять в запасе таких есть, ― похвасталась Блаус и обернулась к Эрену. ― А ты чего не участвуешь? Только других слушаешь. Расскажи тоже страшилку!

― Я не такой хороший рассказчик, как ты.

― Не скромничай! Мы хотим послушать, ― поддержала Сашу одна из девочек.

Эрен взглянул вниз, на кажущуюся с высоты малюсенькой лужу, на крохотный камешек, на пожухлую травинку: «Такие ничтожные, ― подумалось ему, ― совсем как…»

― Ну, хорошо. ― Он поднял голову и набрал в лёгкие побольше воздуха. ― Однажды человечество оказалось на грани вымирания: появившиеся неизвестно откуда кровожадные человекоподобные гиганты сожрали бо́льшую часть населения мира. Никто не знал, откуда эти твари пришли, никто не ведал, чего они хотят и можно ли с ними договориться. Уродливые, с неестественными пропорциями, они набивали брюхо не ради голода, даже не ради забавы ― просто так. Безмолвно. Без причины. Звери были им не интересны, только люди. Этих монстров стали называть титанами. Малая часть выживших укрылась за высокой стеной на небольшом клочке земли и сто лет существовала там в безопасности.

Он на миг прервался и заметил, что говорил в абсолютной тишине, под обстрелом десятка блестящих от любопытства глаз.

― И что? Что было дальше? ― послышался нетерпеливый вопрос.

― А дальше… ― Эрен прикусил губу и вздрогнул, крепче вцепился в ветвь, на которой сидел. ― В один прекрасный солнечный денёк появился столь огромный титан, что ему оказалось под силу сломать крепкую стену, и множество других титанов вошли внутрь, принявшись пожирать людей. Старики, дети, женщины и даже военные, призванные защищать гражданских, погибали одинаково: стеная от ужаса и истошно вопя о пощаде, давясь слезами и захлёбываясь кровью. Никто не умирал в тишине, как в книжках об отважных героях: все были одинаково ничтожны перед гибелью в вонючем желудке нелепых монстров… Но один мальчик, чью маму проглотил титан прямо у него на глазах, поклялся, что однажды истребит всех чудовищ до единого, поклялся, что пойдёт на всё, до конца. Вместе со своими друзьями он записался в армию и стал постигать науку убивать титанов. Он неуклонно шёл к своей цели, через смерти товарищей, через раздирающий на куски страх, через лишения и неизвестность. Мальчик так забылся в желании отомстить, что не замечал рядом с собой ни лежащей на поверхности истины, ни предательства, ни даже того, что его любят…

― Так, тихо! ― Саша испуганно выставила вперёд ладонь. ― Все заткнулись, мне мама звонит!

― У тебя есть мобильник? ― удивлённо прошептала Микаса.

― Цыц!.. Алло, мам? Э-э, видела ли я который час? Да. И уже лечу домой, да. ― Она энергично закивала с таким добросовестным выражением лица, будто мать могла это увидеть.

― А мне вот на днях родители предложили купить телефон, но я отказался, ― шепнул Эрен на ушко Микасе.

― И почему? Круто же. Я у Саши всё время беру поиграть в гонки и послушать музыку, так классно!

― Да я как представлю, что мама будет названивать чуть что…

― Ну ты и дурень! ― хихикая произнесла она и прикрыла ладошкой рот.

― Ребят, уже поздно, давайте по домам, ― грустно объявила Саша, но позитивно добавила: ― Спасибо всем за обалденные истории! Здорово посидели. ― И спустилась вниз.

Остальные последовали за ней.

Эрен продолжал сидеть на дереве, чтобы не толпиться, и наблюдал за Микасой, осторожно переставляющей ногу на соседнюю ветку. Вдруг она задрала кверху голову и обратила к нему тот же сияющий взгляд, что и под фонарём, пока они шли сюда.

― Эрен, ― её голос ласкал каждую букву его имени, ― этот твой рассказ… Ты его придумал прямо сейчас, от балды?

Сердце Эрена прибавило несколько ударов, а воздух шумно вырвался из лёгких. Всё вокруг переполнилось счастьем: оно дрожало на усохшем листке, качающемся на ветру, им пахла ночная свежесть, счастье струилось в пучке фонарного света и мерцало на мокрой дороге. Счастье укрылось в её ласкающем голосе.

― Почему ты спрашиваешь?

― Просто странное чувство такое, будто я видела что-то похожее во… Ай!..

Звук её голоса затерялся в хрусте оборванных веток, пока Микаса летела вниз. Всего секунда ― и она лежала без единого движения на тротуаре. Дети остолбенели от неожиданности и просто смотрели на неё, не понимая, что только что произошло.

― Микаса! ― в ужасе прокричал Эрен и молнией спустился вниз, плюхнулся на колени подле неё и инстинктивно схватил за руку. ― Микаса! Ты слышишь меня? ― пытался достучаться до неё дрожащим голосом. ― Саша, дай сюда телефон я позвоню в скорую!

― Я, э-э, вот… На… ― Она протянула ему трубку.

― Ты знаешь её домашний номер? Надо как-то сказать родителям.

― Да, там есть в адресной книжке, я сейчас покажу, ― сбивчиво промямлила она.

Ребята немного зашевелились, подозвали кого-то из взрослых и попытались объяснить произошедшее. Эрен же не позволял себе и секунды растерянности, стремился всё делать сам и раздавал команды остальным. Остаток вечера пролетел как в бреду, унёсся в тёмную неизвестность, подобно разноцветному дирижаблю в вышине. И лишь глубокой бессонной ночью Эрен наконец смог разрыдаться, неистово стиснув зубами промокшую наволочку.

Когда медицинский персонал разрешил навещать Микасу, Эрен проводил рядом с её койкой помногу часов: делал в кресле домашнее задание, иногда что-нибудь читал вслух больной или рассказывал о том, что происходит в школе, о первом снеге, парящем за окном. Карманные деньги, а порой и деньги на школьные обеды, он спускал на цветы, шарики и недорогие сувениры. Зачастую передавал в больницу необходимые вещи от госпожи Аккерман, если та задерживалась на работе и не могла навестить дочь. Иногда вместе с ним приходил Армин, и тогда унылые визиты становились чуточку веселее.

Микаса провела в медикаментозной коме около двух недель. Когда её начали отключать от аппаратов и приводить в сознание, Эрену не разрешали приходить, пускали только родителей. Он невыносимо скучал. Из-за постоянного стресса появились усталость и рассеянность: он мог резко заснуть на уроках днём, а ночью промучиться от бессонницы и тревоги. В моменты одиночества и безделья Эрен призывал в памяти нежность её голоса ― ту самую, с которой Микаса произнесла его имя перед падением с яблони. Он был готов ею бредить. И сходил с ума из-за того, что не услышал до конца всех предназначавшихся ему слов.

Накануне Рождества Микасу снова стало можно навещать, и Эрен отложил все дела, чтобы справиться о её самочувствии. Когда он вошёл в палату, то увидел, что госпожа Аккерман тоже была здесь: дремала на диване в углу, укрывшись пуховиком. Часто дыша и без остановки шмыгая покрасневшим на морозе носом, Эрен бодро подошёл к постели Микасы и улыбнулся ей, но из-за переживаний улыбка вышла жалкой и кривоватой.

― Это тебе. ― Он протянул ей букет, замотанный в серую бумагу. ― Ой, прости! Сейчас сниму…

Суетно развернул букет, набрал воды в литровую банку и поставил на прикроватную тумбу. Микаса молчаливо и сонно наблюдала за ним отсутствующим взглядом. Придвинув кресло к больничной койке, Эрен уселся в него и деликатно положил руку на край матраса.

― Тебе нравятся такие? ― спросил он, кивнув в сторону букета. ― Они, конечно, не сравнятся с магнолиями мадам Ренессанс, но вроде тоже ничего.

Микаса продолжала молчать, с безразличием оглядывая своего гостя.

― Медсёстры сказали, что тебе уже лучше, ― не сдавался Эрен. ― Армин, кстати, тоже пришёл бы, но он с роднёй уехал к бабушке и дедушке на каникулы. Передавал тебе привет. ― Он провёл ладонью взад-вперёд по взлохмаченной макушке. ― А ещё мама с папой подарили-таки мне этот дурацкий мобильник. Он оказался действительно прикольным: я загрузил в него несколько песен и смешных видео, кучу картинок, хотя и не знаю, зачем мне столько. Сижу иногда клацаю по кнопкам и думаю, какие же мы на Парадизе отсталые! На носу 2008-й год, а мобильные телефоны воспринимаем как невиданное чудо, когда во всём мире они уже давно обычное дело…

От тишины её ледяного внимания становилось не по себе. Эрену хотелось прикоснуться к руке Микасы, как он, бывало, делал, пока она находилась в коме, но понимал, что сейчас не имеет права. Этого права у него не было и прежде, но тогда он позволял себе слабость воспользоваться ситуацией. От безысходности Эрен начал рассказывать о школе, о материале, который проходили, о волонтёрской работе. И в какой-то момент лицо Микасы исказило страдание, а на глазах выступила влага. Она сжала в кулаке пододеяльник и жалобно всхлипнула, устремив взор к потолку.

― Я больше не помню, ― чуть дыша проговорила она.

― Что такое? ― взволнованно спросил Эрен и подскочил с кресла.

― Не помню его…

― Ты о ком?

― Я больше не помню его… Не помню! Не помню!

― Микаса… ― с горечью произнёс Эрен, легонько дотронувшись до её плеча в надежде утешить.

― Я больше не помню его! Совсем! Совсем!.. Уйди! Не трогай меня! ― закричала она и зашлась рыданиями.

От резкого шума проснулся старик на соседней койке и начал испуганно озираться по сторонам. Проснулась и госпожа Аккерман. Подбежав к дочери, она жестом попросила Эрена покинуть палату. Он подчинился и отправился домой. Его душили слёзы, гадко щипавшие на холоде кожу, а в голове творился хаос. Пестревшие рождественскими огоньками улицы казались блёклыми и чужими. В ушах всё ещё громом раздавался пронзительный и щемящий девичий вопль.

Микаса вернулась в школу в середине января. Чтобы нагнать упущенное, она каждый день оставалась на дополнительные занятия и постоянно нервничала, если ей плохо удавалось усвоить новый материал. До её возвращения Эрену казалось, что между ними теперь всё совершенно переменится ― в хорошую или плохую сторону. Но ничего не изменилось. Микаса держала себя с привычно прохладной и шутливой надменностью. Правда, с тех пор Эрен ни разу не поймал на себе тот её редкий ищущий взгляд, каким она смотрела на него во время уборки в классе и под фонарём на пути к яблоням.

***

Неподвижный ночной воздух лета 2007-го пах остывающим камнем и мокрым пеплом из жестяной банки, в которую отчим бросал окурки. Микаса тихо вышла в темноту, когда в доме погас свет и умерли последние звуки. В своей растянутой белой футболке она была похожа на хрупкого светлячка. Вгляделась во мрак: мальчик, помогший ей донести апельсины, всё ещё лежал на земле. С минуту она смотрела на него и сжимала в кулаке белый платок, роняла молчаливые слёзы, дрожа от обиды на жестокость отчима. Воздух был пропитан бессилием и злостью. «Хороший, бедненький», ― едва слышно проскулила она и опустилась подле мальчика, уложив его головой себе на колени. Облизнув краешек платка, стала бережно вытирать им подсохшую кровь на губах и под носом своего безрассудного храброго защитника. Сердце неистово ударялось о грудную клетку, когда её пальцы смахнули со лба мальчика чёлку и смущённо скользнули от скулы к подбородку. Вдалеке лаяли бродячие собаки, сонно бормотала листва растущего рядом вяза, а из окна соседнего многоквартирного дома раздавался волшебный женский смех ― квартал сочинял наполненную одновременно жизнью и покоем колыбельную для них двоих.

«Разве это можешь быть ты?» ― с тоской и нежностью спросила Микаса у тишины, прощально прикоснувшись к щеке мальчика. Осторожно опустила его голову на землю и прошмыгнула обратно в дом.

Невозможно сосчитать сколько раз она видела этот сон. Всегда одно и то же ― мальчишка, поле, дерево и бесконечная тоска. Необъятная, уничтожающая. Но Микаса в любую секунду могла вспомнить его взгляд ― взгляд любви, доверия, заботы. Разве мог этот взгляд существовать взаправду? Она не верила, пока он не настиг её у подножия каменной лестницы на мостовой, не изучал её в розовом океане магнолиевых цветов, не метал в неё искры мальчишеской забавной обиды в литературном классе.

До встречи с Эреном Микаса смутно ощущала, будто когда-то уже жила, теряла и умирала.

Когда с Бруно ещё было можно вести праздные разговоры за завтраком, она частенько делилась с ним и с матерью сюжетами своих странных снов, таинственным чувством прожитой жизни и образом нежного мальчика с глазами цвета мокрой травы.

― Да ну, ерунда какая, Мика! ― посмеиваясь, отвечал отчим. ― Выбрось ты из головы эту херню о прошлой жизни. Детское воображение, не более. Среди одноклассников тебя куда выгоднее будут отличать крепкие научные знания, эрудированность.

― Бруно, не будь занудой, она же ещё крошка, ― вмешалась мать.

― Она должна думать о поступлении в университет уже сейчас: у нас нет денег обеспечить ей хорошее образование, а гранты дают только исключительным студентам. Задача твоей дочери самой позаботиться о своём будущем! Стать исключительной студенткой.

― Но тот мальчик… Он словно настоящий, ― не унималась Микаса, ковыряя вилкой яичницу.

― Ага, как и принц на белом коне, который решит все наши проблемы с баблом!

― Бруно, прекрати, пожалуйста, быть таким грубым, ― умоляла его жена, но уже осторожнее.

― Да жизнь вообще говно. И Мике будет полезно зарубить это на носу уже сейчас. Как и всем, кто родился и вырос в Узком переулке.

Бессмысленный разговор, каких были сотни. Микаса быстро усвоила, что в её семье мечта ― непозволительная роскошь.

Когда падчерица пошла во второй класс, Бруно потерял работу: завод, на котором он трудился пятнадцать лет, закрылся, а найти новое место оказалось сложно. Поначалу выпивка коротала пустые вечера, затем успокаивала нервы в период безденежья и в итоге превратилась в зависимость. Жена бранила его за то, что не ищет работу, за то, что ей одной приходится тащить на себе семью, несмотря на проблемы со здоровьем. Чтобы заткнуть супруге рот, Бруно иногда брался отремонтировать что-нибудь за плату у соседей, но от ссор это спасало совсем ненадолго. Устав от рутины и криков, он иногда уходил с приятелем в рюмочную и приставал там к девицам. К несчастью, природное обаяние украли годы и алкоголь, поэтому поразвлечься удавалось с переменным успехом. Бруно злился и негодовал до такой степени, что стал изменять напоказ и без утайки от жены, лишь бы доказать себе и окружающим, что он ещё на что-то годен. Но жизнь не складывалась, как он ни бился. И Бруно нашёл источник своих бед ― чужой ребёнок, которого требовалось содержать.

Когда Микаса впервые узнала об изменах отчима, она ворвалась в спальню родителей и в беспомощной ярости закричала на Бруно. Рассвирепев, как зверь, он избил падчерицу. В то мгновение ему открылось, что выпуск пара на ребёнке ― настоящее исцеление. Оно принесло облегчение до утра. Днём он рыдал и на коленях просил прощения у «своей маленькой», клялся, что это было в первый и последний раз. Микаса поверила ему. До следующих пьяных выходных.

Рукоприкладство вошло в привычку наравне с алкоголем. Затыкать жене рот пощёчиной оказалось так же чудодейственно, как и ребёнку. В бедности и ничтожестве было несравненно приятно оскотиниться, забыться. Ведь потом всегда можно извиниться: кратковременное чувство раскаяния, приправленное валянием в ногах, приносило утешение и сладкое ощущение сохранённых остатков человечности. Микаса уже не могла отличить, искренен Бруно в моменты помутнения рассудка или в мольбах о прощении. Как не могла отделаться и от чувства вины за то, что он опустился.

«Если бы меня не было, они с мамой жили бы счастливо и не ссорились. Кому вообще нужна чужая дочь?» ― не переставая думала она по ночам и «убегала» в свои сны, к дереву на холме, в объятия красивого ласкового мальчишки.

Он не должен был существовать. Едва ли он настоящий в этой мерзкой, провонявшей алкоголем и нестиранным бельём убогой реальности. Раздражающе озабоченный справедливостью и самопожертвованием, заботливый до кома в горле. Зачем вечно лезет в драку из-за неё? Было бы из-за чего! Микаса с ужасом представляла, что Эрен может оказаться вовсе не тем, кем хотел казаться. Чудовищем. Совсем как Бруно. И поэтому не стоит пожимать протянутую им руку в доме мадам Ренессанс. Не стоит позволять себе любоваться им во время воспитательной уборки в классе: достаточно уже того, что она сделала всё, чтобы они остались вдвоём (как же нелепо вышло!). Не стоит даже и думать о том, чтобы ещё раз прикоснуться к нему, как в ту ночь, когда улица пела им колыбельную. Не стоит.

И Микаса сохраняла вызубренное от корки до корки равнодушие, пока Эрен не рассказал о том, что ей иногда являлось во снах. Может быть, он тоже испытывал это странное чувство, будто когда-то уже жил?

Все её вопросы и мечты сожрали мрак и пустота. Забвение. Холодное и чистое, как первый снег, сияющий под светом луны.

Больше Микаса не видела во сне лица своего доброго мальчишки, а бесчисленные сюжеты заменил единственный размытый эпизод, значение которого она не могла себе объяснить. Воспоминание о летней ночи, в которую она касалась лица Эрена, истлело в её памяти вместе с необыкновенным чувством когда-то прожитой жизни.

Комментарий к 3. В тот вечер, наполненный счастьем

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3894

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 4. Печальный и прекрасный ==========

С самого утра в доме стояли шум и беготня: Карла уехала с Диной по магазинам за новым платьем, отец подбирал костюм и строчил смс-сообщения ординаторам¹{?}[Врач, обучающийся в ординатуре в медицинском вузе на кафедрах последипломного образования и проходящий обучение на клинических базах в лечебно-профилактических учреждениях. В больнице ординатор под контролем врача-специалиста выполняет обходы больных, врачебные процедуры, назначает лечение, ведёт истории болезни, несёт дежурства.], Эрен слонялся по комнатам, не зная, куда себя девать. Главным поводом предстоящего празднования было поступление Зика в университет, но не меньшей радостью стала и значительная прибавка к зарплате Гриши. Оживление было вызвано тем, что вся семья впервые собиралась отмечать в элитном ресторане: нынешний муж Дины Фриц работал там су-шефом, и частью его премии за прошлый месяц стал купон на бесплатный ужин для компании близких.

Семьи связывали узы тёплой дружбы. Дина и Гриша познакомились в студенческие годы, во время проведения агитационной кампании в пользу одного известного политика тех лет, и между ними моментально вспыхнула страсть. Сыграв поспешную свадьбу и зачав сына, оба вскоре поняли, что их союз держался исключительно на совместной политической деятельности. К ним пришла скука. И поэтому, когда Дина познакомилась с Рафаэлем, супруги разошлись без скандалов и лишних претензий друг к другу. Гриша продолжал принимать участие в воспитании и обеспечении Зика, даже когда на свет появился Эрен. Старший сын души не чаял в младшем и часто напрашивался в гости повозиться со «своим мелким». Братья стали очень близки.

До ресторана ехали на такси. Эрен ловил себя на мысли, что его раздражает и смущает вся эта нарочитая церемониальность и «бедный шик» вокруг пресловутого ужина. Даже улыбка швейцара на входе виделась натужно радушной.

Прошли внутрь. Администратор позвал Рафаэля, и тот проводил семью и друзей к столику с прекрасным видом на парк. В распахнутое окно вливалась вечерняя свежесть, пропитанная терпкой сладостью нагретых трав. Эрен предчувствовал гробовую скуку. Вокруг сплошь люди в дорогих костюмах и, как ему казалось, все без исключения с надменными лицами. Целый час он просидел в молчании, изредка что-то отвечая на расспросы о школе и ковыряя вилкой стейк. Заметив уныние брата, Зик нагнулся к уху Эрена и прошептал с улыбкой:

― Не переживай, мелкий! Сейчас они бахнут вторую бутылочку вина, захотят спать, и я заберу тебя на ночь к нам: поставил недавно себе на комп хвалёный «Mass Effect»² {?}[Компьютерная игра в жанре ролевого боевика, разработанная студией BioWare и выпущенная Microsoft Game Studios в 2007 году, первая часть серии Mass Effect. Игра стала бестселлером и получила множество премий и наград.], так что сможешь развлекаться.

― Да я только счастлив буду! ― Эрен театрально выпучил глаза. ― Видел немного, как Армин на приставке рубится в эту игру. Прикольная. Хотя я не такой задрот, как он.

― А я на стрессе могу заигрываться сутками. Даже перед самым важным для меня экзаменом по истории я с ужасом гонял в стрелялку и не мог найти сил для повторения учебного материала. Но, как видишь, я оказался красавчиком, и мои знания выдержали даже проверку ленью. Хотя важный урок из этой ситуации я для себя извлёк и больше не стану подвергать риску своё будущее.

― Хах, я даже немного завидую твоей собранности! Вот если б я сутками перед экзаменами играл в игрушки, то нахватал бы «неудов», и ни в какой колледж не поступил. Да что там, у меня и танцевать дерьмово выходит, пусть танцы мне и нравятся! Я туповатый и упёртый…

― Вот что-что, а упёртость можно превратить в усердие, мелкий. Ты просто вспыльчив, тебе именно это мешает направить свои желания в плодотворное русло.

Зик закурил. Эрен с восхищением глядел на брата, подмечая в каждом его жесте достоинство и аристократизм. Он вспомнил Зика из прошлого: как тот истребил почти весь разведкорпус и превратил жителей деревень в титанов, вспомнил круглые линзы очков и густую бороду, длинные обезьяньи лапы чудовища. Эрену хотелось всё это забыть. Теперь он любил брата и желал знать лишь нового Зика ― того, который сегодня звал его поиграть в компьютерные игры, который в далёкую грозовую ночь рассказывал своему трёхлетнему «мелкому» смешные истории, чтобы успокоить. Выпав из реальности, он задумчиво протянул указательный палец и провёл им линию от уха Зика к подбородку ― очертил призрачную бороду.

― Чего там? Уляпался? ― простодушно спросил брат и потёр ладонью подбородок.

― Угу, ― неуверенно ответил Эрен и прищурился, устыдившись собственного вранья. ― Уже всё.

Повернув голову вбок, он стал наблюдать за большим центральным столом, куда подносили непомерно дорогие блюда, а гости говорили на чужом языке. Его внимание привлёк светловолосый молодой мужчина во главе стола: в отличие от шумных, весёлых друзей, он сидел с видом настолько удручённым, словно был на поминках. Эрен заметил, что отец тоже изредка поглядывает на этот стол, но в основном, когда официанты подносили туда очередное блюдо. Сейчас это были тарелки с омарами под овощным гарниром.

― Красиво жить не запретишь, ― со смущённой улыбкой проговорил Гриша, явно ощутив дискомфорт от чужого богатства.

― Там, наверное, одно блюдо стоит половину твоей зарплаты! ― предположила Карла.

― Я этого мужика, кстати, знаю по рассказам моего Рафа, ― отпив вина, вставила Дина. ― Он бизнесмен из Санкт-Петербурга: приехал на родину матери год назад и с тех пор ведёт дела здесь. Ему всего тридцать лет, но он уже делит с приятелями весьма успешную строительную компанию. Видимо, будут развивать Парадиз: у нас же планируется мощная застройка на острове, и сейчас это одно из самых выгодных денежных вложений.

― Солидный молодой человек. ― Гриша одобрительно закивал.

― Правда, полгода назад у него жена с дочкой разбились на машине, ― шёпотом добавила Дина. ― Такая трагедия. С тех пор он часто тут выпивает и однажды разговорился с моим Рафаэлем, когда захотел лично похвалить его блюдо из баранины. К слову, на его «похвалу» мы Зику новый компьютер купили.

― Вот как… А хороший врач с большим опытом ему не требуется случаем? ― с шутливой заинтересованностью спросил Гриша.

Дамы громко рассмеялись, Эрен и Зик посмотрели друг на друга и синхронно закатили глаза.

Раздался грохот входных дверей, и в зал влетел запыхающийся швейцар: его щёки были не просто розовыми ― они горели, как пламя, на лбу выступила испарина. Он что-то спросил у администратора, и тот вышел из-за стойки регистрации, начав осматриваться. Эрен заметил, как небольшой человечек прошмыгнул под центральный стол.

― А что за ребёнок, как хоть выглядел? ― раздражённо уточнил администратор, когда проходил мимо столика, за которым сидели Йегеры.

― Ну, девчушка, мелкая. ― Швейцар показал ладонью высоту ниже собственной груди. ― Худенькая такая, с тёмными волосами. Одета была в кофточку розовенькую с длинными рукавами, ― жалобным голосом описывал он, пыхтя и на ходу поправляя невысокий цилиндр.

Эрен вновь посмотрел в центр зала и увидел, что светловолосый грустный господин приподнял скатерть перед собой и кому-то улыбался разбитой улыбкой. Тут из-под стола вылезла Микаса с зарёванным лицом и стала упрашивать мужчину: «Пожалуйста, скажите им, чтоб не впускали отчима! Я посижу тут совсем чуточку, а потом сразу же уйду, обещаю!» ― лепетала она, вцепившись пальчиками в ткань рубашки на его плечах. Женщины за столом переполошились, стали осыпать девочку вопросами на незнакомом языке, и лишь светловолосый господин отвечал ей на безупречном элдийском.

― Тебя как звать? ― наконец спросил он.

― Микаса.

― Я Вадим Александрович. ― Он приложил к груди ладонь. ― Так вот, Микаса, ничего не бойся. Посиди с нами, покушай чего-нибудь, потом отвезём тебя на машине к маме. Во сколько она с работы возвращается?

― Сегодня мама поздно, в десять вечера, ― гнусавя ответила Микаса и утёрла нос краем натянутого по привычке рукава.

― Значит, договорились, принцесса. — Незнакомец деловито пожал ей руку.

Она согласно кивнула и поникла.

― Давай, садись, никто тебя не обидит. Мы, конечно, уже порядочно пьяненькие, но не злые. ― Он придвинул ей стул.

Эрен потерянно глядел на происходящее, мысленно задавая себе десятки вопросов, но давал на них неутешительные ответы. Развернувшись всем телом, схватился за спинку стула и опустил на руки подбородок, затем принялся нервно кусать изнутри щёку. В его сознание больно врезался образ Микасы: её дрожащие губы, ободранные коленки в полосках от травяного сока и две крупные прозрачные слезинки, скатившиеся по испачканным щекам. Измученная, уставшая, до смерти напуганная ― далёкая на расстоянии нескольких шагов, его родная и милая: он всего лишь никчёмный мальчишка, который не может ей помочь. Просто зритель.

В дверях послышалась возня, после чего в зал протолкнулся швейцар, которого за грудки тряс господин Бруно. Отчим Микасы был изрядно пьян, одежда его была рваной и грязной, а сам он едва стоял на ногах, но по обыкновению находил в себе остатки ресурсов лезть в драку.

― Пропусти меня, урод! ― кричал он на швейцара, затем оттолкнул его и грозно двинулся в сторону стола, за которым сидела падчерица. ― Домой! Живо! Чего расселась здесь, совсем мозги просрала уже?!

Судя по тону голосов, люди за столом начали его стыдить и просить уйти, отказываясь подпускать к Микасе.

— Что это за омерзительное животное, орущее на ребёнка? — гневно выпалила Карла, оторвавшись от десерта. — Может, попросим администратора вызвать полицию?

Эрен задержал дыхание, мышцы мальчишеских ног напряглись, готовые отнести своего владельца прямиком к месту возможной схватки. Гриша дернул сына за рукав, заметив в его позе нездоровое оживление:

― Не крутись. Там полно взрослых, сейчас разберутся.

― Там моя одноклассница! Её отчим подонок, он над ней издевается!

― И что ты сделаешь? Побежишь на того пьяницу с кулаками? ― строго спросил Гриша. ― Сиди спокойно. Если ситуация не разрешится, позвоним в полицию и сами отведём твою одноклассницу домой.

― Но ведь… но они же… Эти люди ей никто! Вдруг они её обидят?

― Что-то не похоже, чтобы они собирались её обижать.

Светловолосый господин с невозмутимым лицом выпил рюмку, подошёл к паре бугаёв в чёрных костюмах за соседним столиком и о чём-то их попросил, а затем достал толстый кожаный кошелёк, отсчитал пачку наличности и всучил её в руки администратору:

― Сделайте так, чтобы эта шваль сюда больше не вошла. Мои ребята сейчас всё уладят, а вы продолжайте спокойно работать, будто ничего не случилось.

― Непременно организуем, Вадим Александрович, ― залебезил администратор, судорожно пряча во внутренний карман пиджака купюры.

Двое здоровенных мужчин с гордым спокойствием взяли под руки Бруно, как тряпичную куклу, и быстро выволокли за дверь, не обращая внимания на его яростный скулёж. Микаса прикрыла обеими ладошками рот и округлившимися глазами наблюдала за удаляющейся фигурой отчима.

― Охрана у вас, конечно, говно. ― Светловолосый господин прикурил с важным видом. ― Если б не вкусная еда, ноги бы моей здесь не было. Наймите обученных сотрудников, способных обеспечить порядок.

― Недочёт, согласен с вами, господин Дементьев. Но у нас подобный инцидент ― случай исключительный.

― Просто сделайте всё по высшему разряду, как вы умеете, ― с безразличием произнёс он напоследок и отправился обратно к столу.

На улице раздался далёкий громовой раскат, воздух посвежел, и через несколько минут начался ливень. Зик радостно протянул руку в окно, ловя кончиками пальцев упругие мощные капли, Карла сетовала на то, что не сняла перед уходом с верёвки бельё, которое сушилось на балконе, а Гриша с Диной обсуждали, во сколько завтра следует забрать Эрена, которого сегодня оставят на ночь в гостях. Сам же Эрен не сводил глаз с центрального стола, где Микасу угощали незнакомцы, а одна из женщин на элдийском с сильным акцентом интересовалась, не нужна ли девочке помощь полиции в связи с тем, что сегодня случилось. Светловолосый господин снова молчал и почти не обращал внимания на происходящее, лишь изредка опрокидывал очередную стопку. Микаса кидала на него любопытные взгляды, тяжело вздыхала и всё-таки обратилась к женщине, говорящей по-элдийски. Эрен в этот момент вытянул шею и перестал дышать, пытаясь как следует расслышать разговор.

― А почему Вадим Александрович такой грустный в свой день рождения?

― Как тебе сказать, птенчик… ― Женщина удручённо подложила руку под щёку. ― У него жена с дочкой разбились в автокатастрофе перед новым годом. Он с тех пор нелюдимый. Старается, правда, для родни держать лицо, праздники на широкую ногу закатывает, как раньше, байки травит, но видно, что через силу. Сердце у меня не на месте: боюсь, что он изменился, чёрствым стал и тёмным.

― Это так ужасно и печально. Вот прямо и жену, и дочку…

― Да, лапонька, очень грустно.

Родственники с друзьями стали неугомонно хохотать и чокаться. Седобородый сухенький старичок с сочувствием погладил господина Дементьева по плечу и произнёс тост. За окном стемнело, дождь перестал, и воздух наполнился послегрозовым озоном. В зале менялись лица, темы для разговоров, на столах всё чаще появлялся алкоголь. Открыли выход на террасу, и практически все друзья светловолосого господина вышли покурить. Прихватили с собой и маленькую гостью, а седобородый старичок отвязал от одного из стульев воздушный шар и вручил ей.

С террасы без конца доносился громкий счастливый смех Микасы, отчего-то разрывавший Эрену сердце. Ему становилось всё тревожнее в этот странный красивый вечер, сплетённый из пряной свежести, пустых бесед и чужих улыбок. Он перевёл взгляд на сидящего в одиночестве господина Дементьева: тот уставился перед собой и не шевелился, из его глаз катились слёзы и падали в полупустую тарелку. И чем заливистей становился смех на террасе, тем всё больше искажалось болью его лицо. В какой-то момент господин Дементьев не выдержал и закрыл лицо руками, его плечи начали содрогаться в безмолвных рыданиях. Это увидела и Микаса через панорамное окно. Улыбка сошла с её губ, брови нахмурились. Сорвалась с места и влетела обратно в зал. Хрупкая и трогательно смешная с этим воздушным шариком, привязанным к запястью, она обняла со спины господина Дементьева и стала причитать в его красивые волосы, собранные в небрежный хвост:

― Ну, пожалуйста, только не плачьте, Вадим Александрович! У вас сегодня праздник, и вы меня так выручили!

Микаса обливалась слезами, позабыв обо всём вокруг, и продолжала жалобно хныкать в затылок мужчины.

― Ты чего, глупышка? Зачем я, дурак, тебе сдался? Лучше вернись к моим и продолжай смеяться, ― виновато отвечал он, оборачиваясь к ней.

― Но вы же плачете, как я могу и дальше там ржать?

Она забралась коленями на его колени и крепко обняла тонкими детскими ручонками, пытаясь утешить, но господин Дементьев зарыдал ещё пуще и уже не мог остановиться. Эрен остолбенел и изумлённо открыл рот, глядя на них ― на две сплетённые израненные души, переживающие только им понятное горе. Он не знал почему, но ощущал в этом объятии надвигающуюся катастрофу. Чуть отстранившись от Микасы, господин Дементьев убрал ей за ухо прядь и скорбно улыбнулся.

― Доча у меня примерно как ты по возрасту была…

― Ага, мне мадам Нина рассказала про вашу семью.

― Мадам Нина? ― удивлённо спросил он и надрывно рассмеялся сквозь слёзы. ― Ты тёте Нине только обязательно расскажи, что она «мадам», ей очень приятно будет.

В глотке Эрена застрял отчаянный крик. Горячая ревность текла по его венам, обгоняя сострадание. Он ревновал Микасу к этой новой жизни, в которой ему не было места, к чистоте ночного воздуха, к тем чужим развеселившим её людям, к этим крепким объятиям, разбивающим её тоску, дающим надежду. Эрен чувствовал только ужас и тревогу от того, что видел, и не мог понять собственных эмоций.

Йегеры начали собираться в то же время, что и люди за центральным столом. Говорливая толпа высыпала на улицу. Загорелись огоньки зажигалок ― и над головами взвились десятки струек сигаретного дыма, поплыли в сторону парковки. Эрен глядел, как господин Дементьев уводит в темноту его Микасу, держа за маленькие пальчики, и ему вновь хотелось кричать от горя. Глубоко вдохнув сырой воздух ночи, он развернулся и побежал вслед за толпой незнакомцев.

― Простудишься, холодно ведь! ― прокричал он Микасе вдогонку сорвавшимся голосом.

― Эрен?.. ― тихонько спросила она, удивлённо заморгав.

― Твой друг? ― поинтересовался господин Дементьев, но она ему не ответила.

Подлетев к ним, Эрен схватил Микасу за манжету кардигана и легонько потянул за собой.

― Поехали с нами!

― Совсем сдурел? ― с хрипинкой прошептала она.

Он был с ней согласен. Сдурел, что ещё сказать? Одним ловким движением стянув с себя тёмно-красный шарф, он обмотал им шею Микасы чуть не вместе с головой и с печальной нежностью посмотрел ей в глаза.

― Тепло, ― коснувшись мягкой вязки, произнесла она.

«Тепло», ― донеслось из мрачных глубин памяти языками ночного костра.

Эрен только сейчас осознал, что он натворил. «Почему сейчас? Почему не вспомнил этого раньше? Зачем я сделал это с ней?.. Как же мне теперь больно, жутко! Словно в саван³{?}[Одежда для усопшего или покрывало, которым накрывают тело в гробу.] её одел».

«Когда я умру, выброси этот шарф… Забудь обо мне…» ― вспыхнуло в его голове из ниоткуда и унеслось на белых крыльях неизвестно куда.

― Эрен, ты что, плачешь?

― А?

Он прикоснулся к своей влажной щеке, не помня, почему ему вдруг стало так невыносимо.

― Со мной всё хорошо. Прости за этот проклятый шарф. ― Гневаясь на себя, сжал руки в кулаки.

― Простить? ― Микаса вопросительно хмыкнула. ― Какой же ты чудик всё-таки… Спасибо. И добрых снов. Иди скорее к своим, а то они уже зовут тебя.

― Спокойной ночи, Эрен, ― обратился к нему господин Дементьев, ― не переживай, доставим твою подругу домой в целости и сохранности. Если надо будет, отчима её хоть свяжем, чтобы снова не буянил.

И забрал её с собой в непроглядную темень.

***

Май 2011-го года

Эрен и Микаса в шутку говорили, что живут ради этих моментов ― ради цветения магнолий в саду госпожи Шпигель. Они начали до последнего оттягивать уход домой, чтобы подольше посидеть после уборки на заднем дворе, и ни домашнее задание, ни даже танцы не могли заставить их уйти. К тому же на носу было окончание учебного года, и в их душе сонно похрапывала леность ко всему, что было связано со школой.

Сегодняшний вечер был одним из таких. Эрен задумчиво помешивал серебряной ложкой давно остывший чай, в котором тонули упавшие в кружку лепестки вишни, Микаса же листала старый альбом с живописью разных стран, который взяла из библиотеки госпожи Шпигель. Сегодня она впервые чувствовала тревогу, разглядывая фотографии полотен великих мастеров, и тщательно обдумывала, стоит ли ей делиться подобными переживаниями.

― Эрен, ― внезапно позвала Микаса и придвинула к нему альбом. ― Скажи, что ты чувствуешь, глядя на эту картину?

С умным видом прикусив губу, Эрен дотронулся до глянцевой странички и стал вдумчиво изучать изображение: юную златоволосую красавицу в створке гигантской раковины посреди нежных морских волн. Сначала он бросил взгляд на Микасу, словно пытался угадать, какой ответ она от него ожидает, потом вновь посмотрел на картину и, очевидно, решил говорить искренне. Другого она и не желала.

― Что я чувствую? Ну… эти мягкие цвета напоминают мне наш садик. ― Он повёл рукой в сторону, очерчивая деревья и цветы вокруг. ― К тому же с этих… ангелов? В общем, с этих крылатых мужика и женщины, которые дуют на золотоволосую девушку, осыпаются цветы, и это похоже на сегодняшнее цветение! ― Эрен смущённо захохотал над собственным невежеством. Подложил руку под щёку и нагнулся вперёд, ближе к Микасе, с бóльшим интересом оглядев картину в альбоме. ― Знаешь, обычно на обнажённую женскую грудь хочется до неприличия долго пялиться…

― Ага, сиськи правят миром, ― с шутливой невозмутимостью поддразнила Микаса.

― Вот-вот! И ничего с этим не поделаешь! ― Эрен всё продолжал смеяться, и его откровенность невольно завораживала. ― Но глядя на её застенчивое лицо, на плавность позы, на то, как трепетно она прикрывается своими красивыми волосами, мне хочется укрыть её, как вот этой женщине в платье с васильками.

Тихо скрипнув колёсами инвалидной коляски, в сад въехала госпожа Шпигель: на её коленях лежал блестящий металлический поднос, полный разнообразного печенья.

― Просто смешно! ― разочарованно проговорила Микаса и тоже подалась вперёд, ближе к Эрену. ― Мне кажется, при всей своей дерьмовой эрудированности, ты куда более приятный собеседник для Греты, чем я. Для кого угодно, наверное…

― И почему ты так решила, дорогая Микаса? ― спросила госпожа Шпигель, раскладывая угощение в блюдца гостей.

― Вы ведь слышали наш разговор? Вы почему-то всегда всё слышите! ― Микаса кисло усмехнулась. ― Фишка в том, что Эрен ни черта не знает: не знает, что это знаменитое полотно эпохи Ренессанса, что называется оно «Рождение Венеры» и написал его Сандро Боттичелли, который опирался на гармонию и красоту античных скульптур при создании своего шедевра. А я знаю. Даже то, что розы⁴{?}[На картине «Рождение Венеры» предположительно изображён старинный сорт роз ‘Maiden’s Blush’, который был распространён в садах эпохи Возрождения.], которыми овеяны фигуры бога Зефира и его жены Хлориды, те же, что кустятся у крыльца вашего дома. Но я словно… ничего не чувствую к тому, что вижу. Вроде бы понимаю, что это прекрасно, но понимаю, потому что так просто надо. Потому что это хороший тон. А хороший тон придаёт ценность мне как собеседнику. Это ведь чистое лицемерие! И его раскусит любой, кто хотя бы чуточку умнее меня.

― Ты этого стыдишься? ― полюбопытствовал Эрен.

― Конечно. Но поделать ничего не могу. А расскажи кому ― смеяться только будут.

― А кто будет-то? Большинство же в нашем возрасте нифига не разбирается! Я вот полный ноль, например. Но стыдиться этого не намерен: ничто не помешает мне взять любые знания, если захочу.

― Хм… Наверное, именно поэтому тебе и не страшно рассказать: ты никого не судишь. ― Микаса посмотрела на него серьёзно и с толикой благодарности.

― И что заставляет тебя упорствовать в «набивании себе цены»? ― продолжила госпожа Шпигель.

― Вряд ли что-то одно. Мне часто грустно и хочется сбежать из той жизни, в которой я вынуждена жить. Я даже не понимаю, ради чего вообще живу. У меня было кое-что светлое в ранних детских фантазиях, но я стыдилась их перед родителями, а потом и вовсе позабыла. ― Микаса сжала пальцами правое предплечье — в том месте, где под рукавом голубой блузки прятались бордово-зелёные гематомы. ― Несколько лет назад я встретила одного человека, совершенно случайно… Он взрослый, из другого мира. Этот человек запал мне в душу. Такой благородный, красивый, богатый, но бесконечно грустный.

Она заметила на лице Эрена смятение. Он нахмурился и отпил холодного чайного месива из своей кружки, после чего поморщился и в ужасе отодвинул чашку в сторону. Его нелепость отчего-то всегда имела странный притягательный шарм, поднимавший Микасе настроение.

― После нашей встречи я видела того человека мельком ещё пару раз с большим промежутком, но никак не могу забыть. Может, это глупо, но беспрерывным самообразованием мне хочется дотянуться до него, немножко стать им. Чтобы кто-то вроде него помог мне сбежать из жизни, которую ненавижу. Но все мои потуги насквозь пропитаны фальшью, и я только сильнее начинаю презирать себя. За бездушность.

Микаса с тоской оглядела сад, ощущая себя ничтожной и смешной.

― Неужели всё это действительно стоит твоего чувства вины, голубка? ― Госпожа Шпигель накрыла ладонью руку Микасы. ― Нет ничего постыдного в том, что ты не можешь проникнуться прекрасным во имя кого-то другого. Знаете, друзья мои, открою малюсенькую тайну: искусство ― это не для кого-то, оно для себя самого и только. Красота сама найдёт вас и проникнет прямо в сердце. ― Грета ласково улыбнулась и поглядела на переливающиеся по скатерти лучи солнца. ― Я недавно узнала, что в определённых волонтёрских кругах получила, как бы сказать, говорящее прозвище…

Эрен с Микасой испуганно переглянулись.

― Нет-нет, я не нахожу его оскорбительным! ― Грета рассмеялась и под конец зашлась старушечьим кашлем, но с достоинством пересилила себя. ― Хотела лишь сказать, что для той, кого называют «мадам Ренессанс», кажется совершенно непозволительным равнодушие к классической музыке в юные годы. Вернее так: я, как и ты, Микаса, ничего к ней не чувствовала. Меня куда больше интересовали живопись и скульптура, а подвигать задом я обожала под рок-н-ролл и джаз! И вот однажды после весёлой пьяной ночки в студенческом общежитии я проснулась на рассвете, чтобы попить воды. Моя соседка по комнате мирно сопела, а меня потянуло отодвинуть штору и высунуться в открытое окно. В то же мгновение этажом выше, в комнате паренька, что учился в музыкальном классе, заиграло «Утро»⁵{?}[Отрывок из сюиты «Пер Гюнт» ― камерно-симфонического музыкального произведения норвежского композитора Эдварда Грига (написана в 1875 г.), созданного для одноимённой театральной пьесы Генрика Ибсена.] Эдварда Грига. ― Госпожа Шпигель вдохновенно поглядела на верхушки деревьев и набрала в лёгкие воздуха. ― Это был момент полной ясности. Момент, в который ты просто осознаёшь суть вещей. Независимо ни от чего и ни от кого. Только для себя одного. Я слышала переливы мелодии, а в них сияли те утренние лучи, что проникали в нашу комнату и обливали листву, трепетавшую под тёплым ветерком. Я увидела «Утро» вокруг себя, и это стало настоящим откровением. Вершиной ощущения красоты. Мне было девятнадцать, шёл 1961-й год, и я наконец-то открыла своё сердце чему-то новому.

В каждой морщинке на лице госпожи Шпигель залегло удовлетворение, когда она заметила, что юные гости смотрят на неё открыв рты, а их глаза наполнились огнём.

― Однажды и к тебе придёт своё откровение, дорогая Микаса. В момент невыразимой печали или всепоглощающего счастья.

Микаса почувствовала, как бешено заколотилось сердце, а в носу защекотало от готовых столь не вовремя пролиться слёз. Эрен состроил непонятную гримасу, затем одобрительно опустил уголки губ, сорвался с места и вбежал внутрь дома, принявшись копошиться на одном из столов.

― Что такое, мой друг? Ты чего хоть ищешь там? ― крикнула госпожа Шпигель.

― Я ищу вашего Эдварда Грига! Здесь стоит старый проигрыватель и лежит куча виниловых пластинок. Давайте послушаем!

― Эрен, это не так работает! ― ворчливо заметила Микаса и с насмешкой фыркнула.

― Зато можно на все сто увериться, что он не слукавил насчёт намерений получить любыми способами желанные знания. Думаю, с таким рвением он получит вообще всё, чего только захочет.

Комментарий к 4. Печальный и прекрасный

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_3900

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 5. Мои мысли обнимали тебя ==========

Июль 2011-го года

Лето было в самом разгаре, и о чём ещё мечтать в четырнадцать, как не о побеге от скучных родителей, о шумных посиделках с друзьями и новых открытиях?

Им так хотелось взрослеть, скорее понять, что происходит с их телами и желаниями, стать свободнее, безрассуднее. Под зноем и покоем укрывались ответы и рождались всё новые вопросы, мир казался сложнее и вместе с тем заманчивей.

Эрен сидел на скамье и разглядывал гуляющих по бульвару в ожидании Армина. Утренние лучи припекали тёмную голову, в которую бесцеремонно залетело непрошеное воспоминание двухнедельной давности. Оно заливало щёки румянцем, вселяло стыд и страх, что прохожие смогут прочесть даже самые неудобные мысли.

Стоял жаркий полдень. Эрен бездельничал лёжа под деревом в компании Конни и Армина, жевал травинку, щёлкал пальцами и разглядывал в небе крикливых птиц. Идеи для досуга были исчерпаны, темы разговоров тоже, а расходиться не хотелось, и поскольку молчание никого не напрягало, мальчишки просто наслаждались тишиной да летним теплом. Шорох кустов заставил всех троих повернуть головы: из-за зелёной пены листвы вынырнул Жан и плюхнулся на колени подле Конни с хитрющей ухмылкой. Потрепав взмокшие волосы, он задрал футболку, достал из-под резинки шортов три журнала и швырнул их на траву.

― Зацените! ― гордым голосом победителя объявил Кирштайн.

― Господи, где ты взял эту гадость? ― брезгливо наморщившись, поинтересовался Армин.

― Стащил у дяди. У него вся тумбочка порнушкой забита! Достал старые номера снизу стопки, он и не хватится.

― По-моему, это как-то стрёмно, ― пробормотал Конни, рассматривая обложку одного из журналов. ― Такими сиськами и убить можно… К тому же они силиконовые: выглядят отвратительно.

― Ну, полистай: там и натуральные есть. Три журнала — найдёшь себе что-нибудь по вкусу.

― Да не хочу я эту мерзость листать! ― Конни скривил лицо и отмахнулся.

― Блондинка на постере очень красивая, но глаза у неё грустные, ― с беспокойством отметил Эрен, увлечённо разглядывая изображение.

― Нахрена тебе её глаза? ― Жан хохотнул.

― Не знаю. ― Эрен пожал плечами и громко выдохнул, его щёки покраснели. ― Зато вагина у неё будто улыбается…

― Говоришь как извращенец, Йегер.

― Да что я такого сказал? Сам же это приволок, а я ещё и извращенец!

― Эрен, твое воображение — кладезь эпичных вещей! ― Армин захохотал и подсел к другу, неуверенно уставившись на глянцевые странички.

― Эти девушки всё равно кажутся какими-то искусственными. Наверное, из-за нарочито томных взглядов и широких улыбок. Хотя они действительно красивые, и мне уже стыдно за то, о чём я начал думать… ― Эрен говорил преодолевая смущение.

― Порножурналы ― это так старомодно, ― добавил Армин. ― В интернете подобного добра куда больше.