Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

― Жан, я бы с радостью отвлёкся от подготовки к экзаменам на пару дней, но я не поеду туда. Пока не могу.

― Охренеть, вроде по девкам скачешь как угорелый. Неужели ты всё ещё?..

― Да, всё ещё. И давай не будем об этом… Почему бы тебе не позвать Пик?

― Сдурел? Она ни за что не согласится! Может, мы и друзья, но…

― Друзья с привилегиями. ― Эрен плутовато усмехнулся. ― Ты ничего не теряешь. Возьми да пригласи: кто знает, может, она только этого и ждёт.

― Если б ждала, давно уже дала бы мне реальный шанс. Я разве что на голову не вставал за годы подкатывания к ней.

― Сделай последнюю попытку, не будь трусом.

― Кого это ты трусом назвал? Вот возьму да приглашу! ― передразнил он Йегера.

К удивлению Жана, Пик тотчас согласилась.

Он и подумать не мог, что занимал её мысли последние несколько месяцев, а его просьба стала ответом на сотни вопросов Пик к самой себе. Не мог подумать, что в первую же ночь она пройдёт на цыпочках в темноту кабинета с мебелью из орехового дерева, где Жан в одиночестве потягивал виски. Лишь в самых невозможных фантазиях она без лишних церемоний сбрасывала на пол одежду и склонялась к нему, чтобы сорвать глубокий требовательный поцелуй.

Её лохматые «русалочьи» волосы опустились ему на плечи, и из горла Жана вырвался стон. Под стук неугомонного сердца он перебирал чёрные мягкие кончики и был готов исхлестать себя по щекам, чтобы очнуться. Потому что только во сне она могла расстегнуть ему ширинку и оседлать после беззастенчивых ласк.

«Чёртов болван оказался прав! Неужели это происходит со мной? Происходит с нами…»

Даже сейчас эти воспоминания вызывали в Жане благоговение перед волшебством неожиданно воплотившейся мечты. Когда Пик закончила рассказывать обо всём Микасе, он наконец-то выплыл на поверхность с глубины собственных мыслей. Рядом с Аккерман уже сидел Эрен, дымя принесённой из своей спальни электронной сигаретой.

― Чудиле патлатому скажи спасибо, кстати: это он тогда надоумил меня пригласить тебя.

― Правда? Значит, на предстоящий День Святого Валентина обязательно выпью за чудилу. ― Пик протянула кулачок и стукнулась им об кулак Эрена.

― Ай, больно! Напялила свои серебряные «кастеты»! ― хохоча, вскрикнул он.

Сделав очередную затяжку, Эрен похлопал себя по колену, приглашая Микасу сесть. Она живо забралась на него и поцеловала в висок, после чего забрала сигарету и принялась с блаженством курить. А спустя минуту заметила, что Конни и Райнер оживлённо спорили с Армином: рисовали руками в воздухе фигуры и строили гримасы.

― Чего они так расшумелись? ― обратилась Микаса к садящейся за приставку Энни.

― Классический мужланский спор: выясняют, что круче ― женские задницы или сиськи.

― А зачем выбирать? ― Жан развёл руками. ― Эй, парни! К чему спор? Обе части тела равносильно хороши!

― А мы тут втроём пришли ко мнению, что задница заводит сильнее, ― отозвался из противоположного конца комнаты Райнер.

― Я тоже голосую за попки! ― крикнул Порко, вылетев с балкона с поднятой рукой.

― Господи, ― цокнув, пробубнила Энни, подбирая снаряжение для Ведьмака.

― Егермейстер, а ты от чего быстрее стояк ловишь? ― стукнув его в плечо, задорно спросил Порко.

― Сиськи, ― на выдохе произнёс Эрен. ― Да стоит просто сказать это слово, и у меня ноги трясутся! Ты не представляешь, насколько сиськи могут быть прекрасны. ― Он засмеялся и уткнулся лицом в грудь Микасы.

― Негоже от коллектива отрываться, ― подшутил над ним Галлиард и отправился к столу за новой порцией выпивки.

Армин сел рядом с Энни и начал давать ей советы по ведению боя. Когда он говорил, она смотрела ему в глаза, послушно кивая, и делала так, как он рекомендовал.

― Что вы такие скучные? Давайте в нормальные игры сыграем! ― возмутился Райнер. ― На руках хотя бы поборемся.

― Без меня: я задохлик, ― вяло откликнулся Арлерт, не отводя взгляда от экрана телевизора.

― Я за! ― вызвался Эрен.

Конни и Порко убрали алкоголь и закуски на пол, затем перенесли стол в центр комнаты. Сев по разные стороны, противники с задором посмотрели друг на друга.

― Давай на спор? ― предложил Райнер.

― Хорошо. Если ты проиграешь, то завтра будешь один мыть гору посуды и убираться в квартире.

― Хитрец, блядь! Ладно, тогда ты в случае проигрыша споёшь «Sonne»⁴{?}[Хит-сингл немецкой рок-группы Rammstein из альбома «Mutter» 2001-го года.]: с чувством, с толком и с акцентом.

― Твою мать…

― Между прочим, клип к этой песне подарил мне первую детскую эротическую фантазию! ― Браун деловито поднял кверху указательный палец. ― Как же я мечтал быть одним из тех гномов-шахтёров, которых обдолбанная Белоснежка шлёпает по заднице!

— Долго языками чесать собираетесь? — жуя вяленого кальмара, прервал их Конни. — Давайте уже к делу. Можем, кстати, организовать ставки!

Гости одобрительно заголосили, топая ногами.

Под смех и бурные выкрики, Микаса уносилась в далёкий, почти забытый дождливый денёк. Она делала домашнее задание вместе с Эреном в доме Армина, и пока их друг разливал на кухне чай, Микаса внимательно слушала рассказы про родню из Дрездена. Родившийся из ниоткуда вопрос сам сорвался с её языка:

— А как будет по-немецки «я тебя люблю»? Ну, скажи! — не унималась она двенадцатилетней малявкой.

— Вот пристала, — пробурчал в ответ Эрен, гримасничая и пряча от неё раскрасневшееся лицо.

— Мне просто интересно, а ты опять скалишься, как цепной пёс…

— В словаре посмотри.

— Угу, специально на случай твоего старческого гундёжа таскаю его с собой!

Она разочарованно вздохнула, упёрлась ладошками в колени и поникла, изучая мутные тени на ковре. За дверью послышалось шарканье.

― Ich liebe dich… ― тихо и ласково пробормотал Эрен, сжав руки в кулаки.

― Очень красиво звучит, ― резюмировала Микаса, и в её глазах заплясали радостные искорки. — А ты ворчливый зануда.

Комментарий к 19. Крылья свободы

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4330

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 20. То, ради чего я вновь дышу ==========

Приглушённые автомобильные гудки, звонкий щебет птиц, тёплый ветер, ласково откинувший со лба пшеничную прядь. Открыв глаза, Армин долго смотрел на монотонное колыхание каштановых ветвей, а в голове звучало тихое и обволакивающее «огонь, иди со мной¹{?}[Знаковая цитата из телесериала «Твин Пикс».]». Он поднялся, притулился к спинке кровати, и бесстыдные картинки минувшей ночи одна за другой стали врываться в его сознание. Армин вдохнул свежесть сирени и поглядел вбок, на мирно спящую рядом Энни. Тонкое одеяло едва прикрывало её подтянутый зад, и солнечное жидкое золото разлилось по белой коже спины. В груди Армина затрепыхалось уязвимое сердце: он никогда прежде не видел настолько телесной и приземлённой красоты.

Шурх ― Энни ёрзнула ногой, и одеяло сползло на пол. Она медленно разомкнула веки и обратила в сторону Армина два прозрачных сапфира в обрамлении теней, затем флегматичным движением прижала к щеке его ладонь.

«Огонь, иди со мной», ― с непривычной игривой улыбкой шепнула она ему на ушко под гул хмельных голосов друзей и повела за собой в спальню Эрена. Его безвольные ноги шли за ней, его податливые губы разомкнулись, чтобы ответить на требовательный поцелуй, и алчущие руки нетерпеливо срывали во мраке одежду.

Армину сделалось странно и страшно. Страшно от трепета собственного тела, от бесповоротности случившегося, от нежности, с которой Энни прижала к щеке его ладонь. Настоящая и искренняя ― она не приторная картинка голой девицы из порно, не загадочная героиня драматического сериала ― Энни живой человек, с чьими чувствами необходимо считаться. Но Армин не мог представить, каково это ― пустить другого в свою жизнь.

Энни вновь задремала. Армин осторожно выбрался из постели, натянул одежду, дошёл до кухни попить воды и застал там воркующих друг с другом лучших друзей: Микаса пила кофе, сидя на коленях Эрена, по обыкновению дымящего как паровоз, и гладила его по голове. Они выглядели уставшими, сонными и умиротворёнными.

― Как настроение? ― с лисьей ухмылкой поинтересовался Эрен.

― Э-м… Нормально, ― застенчиво буркнул Арлерт и в несколько глотков осушил кружку холодной воды.

― Что, просто «нормально»? Всё было настолько скучно? ― не унимался Эрен под тихие смешки Микасы.

― Ничего не скучно вообще-то. ― Щёки Армина сделались пунцово-красными. ― Господи, я и сам не понял, как это всё случилось…

― Оно обычно так и происходит: я шестнадцатилетним пацаном тоже не понял, как после первого в своей жизни поцелуя вдруг оказался над Микасой со спущенными штанами посреди поля!

― Но ты хотя бы точно знал, что чувствуешь к этому. Знал, что хочешь быть с Микой…

― Так, погоди, ты собираешься сказать, что тебе не нравится Энни? ― в голосе Микасы Армин услышал не то разочарование, не то осуждение.

― Да вообще-то нравится, ― признался он. ― Только я не понимаю, хочу ли отношений. Дело не в Энни ― она классная. Это я дебил: боюсь пускать кого-то в свою жизнь, боюсь ответственности, боюсь, что из меня выйдет отстойный бойфренд.

― Тебя же никто не просит сию минуту под венец её тащить. ― Эрен усмехнулся и потушил окурок в переполненной пепельнице. ― Можно попробовать, ничем друг друга не обязывая, а там как пойдёт.

― А вдруг она неправильно поймёт, и я разобью ей сердце?

― Смотри, как бы она не разбила твоё, если ты ошибся насчёт серьёзности чувств Энни, ― предупредила его Микаса.

***

— Что насчёт кошмаров о Дрожи земли? Тебе они ещё снятся?

— Очень редко. В основном, если стресс на работе, или когда я плохо сплю. Зато с тех пор, как вновь сошёлся с Микасой, вообще ни разу.

— А как самочувствие в целом?

― Начало этого лета меня просто убило, док! В хорошем смысле. Порой кажется, что если я откажусь от таблеток и поддерживающей терапии, всё равно буду чувствовать себя на седьмом небе. Нет, я понимаю, что это эйфорические бредни, но я давно не был так счастлив. И да, знаю, вы скажете, что я откатился назад, и отношения с замужней Микасой плохая идея… Но она не вещь, которую нужно выкинуть, потому что она сломана.

― А что чувствуешь ты сам? Ты считаешь ваши отношения плохой идеей?

― Нет, я никогда не считал их таковыми. Но мне иногда страшно от мысли, что мои чувства могут оказаться… Помните, мы с вами беседовали про треугольник Карпмана²{?}[Психологическая и социальная модель взаимодействия между людьми в трансакционном анализе, впервые описанная Стивеном Карпманом в 1968 году. Модель описывает 3 привычные социальные роли: жертва, преследователь (оказывает давление) и спасатель (вмешивается в ситуацию, чтобы предположительно помочь, но имеет скрытый эгоистический мотив).] в рамках обсуждения замужества Микасы?

― Мне казалось, твои тревоги отступили, когда мы разобрались, что у вас несколько иная ситуация. Выходит, это не так?

― Иногда я задаюсь вопросом, какого чёрта беру всю вину на себя: неужели я зависим и погряз в своей любви, как в болотной трясине? Боюсь лишний раз предложить Микасе помощь, лишь бы не чувствовать себя долбанным спасателем! ― Эрен упёрся кулаками в напряжённые бёдра и сделал длинный выдох.

― Хорошо, давай разбираться, ― спокойно продолжил доктор. ― Вообще, данная модель предполагает именно цикл зависимости, где каждая из сторон не собирается его покидать, преследуя личную выгоду. И «спасатель» не спасает «жертву», а поддерживает в ней состояние уязвимости, чтобы не выпускать из порочного круга и продолжать контролировать. Но мы ещё несколько лет назад выяснили, что ты не поддерживал в Микасе ощущение беспомощности и отказался от вашего общения в старших классах, чтобы она могла двигаться дальше и самостоятельно разбираться в себе. Верно?

Эрен молча закивал, не поднимая головы.

― И в данной ситуации ты действительно хочешь исключить из вашего «треугольника» её мужа, потому что единственный твой эгоистический мотив ― быть с Микасой. К тому же ты сам говорил, что снова будешь готов уйти в сторону, если поймёшь, что ваши отношения бессмысленны. Чувства зачастую сложнее условных психологических моделей, а треугольник Карпмана вообще критикуют в научном сообществе как экспериментально неподтверждённый. Это не плохо, что ты задаёшь себе вопросы и пытаешься трезво анализировать собственные эмоции, потому что нынешняя попытка сойтись для тебя в некотором смысле последний шанс выяснить, получится ли у вас.

― Вы правы. Сейчас, несмотря на все фейерверки, я могу посмотреть на нас со стороны и готов столкнуться с последствиями. Не хочу преувеличивать свою значимость для Микасы, но вижу, что рядом со мной она оживает и вроде бы потихоньку осознаёт необходимость квалифицированной помощи. У неё депрессия и весьма запущенная ― с суицидальными мыслями. Я случайно узнал, что в тот вечер, когда мы переспали, она собиралась покончить с собой. ― Эрен достал из кармана мантии электронную сигарету и сделал глубокую затяжку, пытаясь успокоить себя мыслями о том, что держит в руках подарок Микасы.

― Вы поговорили об этом?

― Нет, это было бы скверной затеей. Следующим утром она рассказала, что уже долгое время не чувствует вкуса еды, и я намекнул, что стоит обратиться к специалисту. Понимаю, что не должен давить на неё, но порой охота пинка дать за упрямство! Как же ей, наверное, хотелось в прошлом постоянно делать то же самое со мной! ― Эрен рассмеялся. ― Знаете, интересно получается: вся моя новая жизнь будто извинение за прошлую. Непрекращающееся искупление.

― Оно тяготит тебя? ― Доктор сделал несколько заметок в блокноте с мятыми страницами и поправил очки.

― Сложно сказать. ― Эрен пожал плечами. ― Я рад, что в моей голове больше не сидит двухтысячелетняя девочка, желающая уничтожить мир и посмотреть на поцелуй отрубленной головы, чтобы справиться с внутренними противоречиями и чувством вины. Рад, что не отталкиваю Микасу и не стыжусь всякой романтической фигни между нами, даже наоборот являюсь её главным инициатором. — Он улыбнулся и запрокинул голову, ища ответы на потолке, расшитом тенями листвы. — И пусть мои чувства это не изменит, но как же я хочу, чтобы она знала! Как же хочу, чтобы вспомнила! Чтобы увидела, как я изменился! Ведь это же мы ― я и она, прошедшие целых две жизни сквозь невероятное количество трудностей… Хочу разделить с ней эту радость, разделить счастье воссоединения.

— Есть большая вероятность, что воспоминания могут вернуться к Микасе в самое ближайшее время: я уже наблюдал пациента с похожей динамикой. Конечно, в данном случае прогрессу мешает главным образом травма, полученная в детстве, поэтому нельзя утверждать наверняка. Но шансы велики. И спровоцировать всплеск воспоминаний могут как негативные, так и сильные позитивные эмоции. Ей будет полезно, если рядом окажется человек, переживший схожий опыт. Но приготовься к тому, что он может вызвать в Микасе совсем не ту реакцию, которую ты ждёшь.

— Я понимаю. Просто решил поделиться наивными розовыми мечтами. Даже если случится не так, как я нафантазировал, всё равно буду готов сам взять её за руки и отвести к вам.

— Трудности не пугают тебя, Эрен. — На губах доктора проступила сдержанная улыбка.

— Чаще всего воспринимаю их как вызов. Я всегда был таким.

Даже отправив начальнику готовый проект, Эрен не смог выдохнуть с облегчением: рядом с ноутбуком лежала треклятая бархатная коробочка, которая, казалось, способна прожечь дыру в столе и в паркете. Он не сводил с неё глаз и безостановочно спрашивал себя, разумно ли делать задуманное сейчас.

Эрен не успел осознать, как, возвращаясь от психотерапевта, оказался в ювелирной лавке, как уверенно указал на ярко подсвеченную витрину и не дрогнувшим голосом попросил показать аккуратное кольцо с небольшим бриллиантом. Его не волновала цена, Эрен всё ещё переживал, угадал ли с размером. Он нервически хватался за телефон и тут же клал его обратно, вспоминая, что не может написать Армину, так как у того много работы и он просил не трогать его пару дней. «Это всё-таки не пожаловаться на засорившуюся раковину. Если я поделюсь с Армином, то отвлеку его на целый вечер. Проклятье, как же хочется хоть кому-нибудь рассказать! Я сейчас взорвусь на хрен!..»

В замке входной двери повернулся ключ, в прихожей началась возня.

— Здоро́во! — гаркнул Райнер и вошёл в спальню друга. — Закончил уже тот дурацкий проект?

— Ага, не верю, что отделался от этой нудятины.

— Ты сегодня дома ночуешь?

— Ты удивишься, но да.

— Я уже начал забывать, что живу не один. — Райнер усмехнулся и уставился на рабочий стол Эрена. — А это ещё что такое?

Он шустро приблизился, наклонился и состроил изумлённую гримасу.

— Это-то? — смущённо отозвался Эрен. — Это то, о чём ты думаешь… Боже, я сам не верю! — Он вмиг покраснел.

— Ну ты и сбрендил, Ромео… Я, конечно, рад, и всё такое, но ты хотя бы спрашивал Микасу, что она думает по этому поводу? Она вообще-то ещё замужем за другим мужиком.

— Может быть, я тороплю события, но чутьё подсказывает, что дальше тянуть просто глупо!

— Выйдем-ка курнуть.

Браун кивнул в сторону балкона и вышел наружу. Эрен последовал за ним. Вечер стоял безветренный и свежий, улицы затопило золотом лучей, а голубое полотно небес затоптали медовые перистые облачка. Сквозь плотный тёплый воздух плыл дирижабль, украшенный разноцветными лентами, и его гордый изящный вид вселял в сердца Эрена и Райнера томительное спокойствие.

— Слушай, мы всё-таки говорим о Микасе: она в основном полагается на рассудок — это ты вечно на эмоциях действуешь. Что бы ты себе ни придумал, лучше спроси прямо. Сначала без кольца! — Райнер протестующе замахал руками.

— Если я спрошу, она пустит в меня пулемётную очередь острот! В нашем случае «серьёзно» — это сразу чёртово кольцо, никаких компромиссов. Да и как я могу сидеть сложа руки, когда она говорит мне такое… Ты бы только слышал! Это не пассаж про семью заплетающимся языком: она сказала, что я… только не надо ржать! — Эрен глубоко вздохнул. — Она сказала, что для неё я лучший из мужчин, и что спать со мной подобно перерождению… Чего лыбишься?

— Пытаюсь не заржать.

— Ну спасибо! Бронированный еблан.

— Ты бы видел свою упоительную рожу! — Райнер не выдержал и захохотал. — Я аж прикинул, как сильно в тот момент подскочило твоё самомнение. И кровяное давление.

— Давай, издевайся… Тебе-то такого ни одна девчонка не говорила! — пробубнил Эрен, сложив руки на груди. — И я рассказал для того, чтобы ты понял, что Микаса не столь уж рассудочна рядом со мной. По крайней мере, с недавних пор…

— Ладно, допустим, ты не так безнадёжен, но подумай вот о чём: ты забираешь её из пятилетней уютной золотой клеточки. Неужели собираешься привести её в нашу холостяцкую берлогу?

— Как раз об этом я подумал в первую очередь. Ты прав, я никто и предлагаю ей разменять роскошь на меньшее. — В голосе Эрена отчётливо слышалось пренебрежение к себе. — Мне было некомфортно, когда я смотрел, как Микаса разом обновляла весь свой гардероб — как бы между прочим. Или когда она обмолвилась о том, сколько денег спустила на поход к косметологу — это же треть моего нынешнего ежемесячного дохода! — Он схватился за волосы на макушке. — Хах, «рай в шалаше»… Сказочка для неудачников.

Он прикурил нервным движением.

— Знаю, я должен буду из кожи вон лезть, чтобы Микаса не занималась самоедством из-за чувства вины, что скучает по миллионам этого козла.

— Скажу прямо: при всей своей напористости, в данный момент ты ни черта не двигаешься с места.

— Так у меня и цели не было. Мне плевать на себя, в этом всё и дело. С деньгами так же: хватает на жизнь, и ладно.

— Согласен. Если тебе припрёт, ты в лепёшку расшибёшься, уж я-то знаю! Хотя, должен признать, до сих пор не понимаю, на кой хрен вы с Леонхарт торчали на этой сраной экономике столько лет? И ладно Энни — у неё папаша обеспеченный. А вот ты совсем на себя забил. Я сто раз звал тебя перевестись ко мне на урбанистику. Да даже мой декан был в восторге от тебя, когда вёл у вашей группы базовый курс! Настолько, что прикрывал твою задницу, когда ты прогуливал скучные пары, сидя на его лекциях или на культурологии.

— Да ну, я же несерьёзен во всём, что касается планировки и…

— Да сраный тормоз ты. Помогаешь иногда мне со сложными проектами совершенно бесплатно, хотя мог бы делать это за бабки! В такие моменты мне от зависти хочется смыть в унитаз свой диплом бакалавра. У тебя есть нечто редкое и ценное: ты по-настоящему знаешь город и понимаешь, что нужно обычным людям. Мог бы потеснить дебила из нашего аналитического отдела и зарабатывать в три раза больше, чем сейчас.

― Шутишь? Уровень мой квалификации вон там, у тротуара виднеется! А ты мне про ваш аналитический отдел.

― Слушай, заколебал уже со своими комплексами! Будь собой ― и просто сделай это! А уж подтянуть квалификацию тебе тем более никто не мешает. Если хочешь, конечно. ― Райнер с воодушевлением поглядел вдаль, на буйство закатных красок. ― Просто подумай: как же мы свободны! Целый мир у наших ног — столько возможностей, столько интересных мест. Да, он точно так же полон дерьма, но дышится всё равно легче.

― Это точно, ― ответил Эрен, глядя туда же, куда и Райнер. ― Свобода, сотканная из мелочей… Мне вдруг вспомнился эпизод из детства: летом 2007-го родственники папы из Дрездена позвали нас в гости, посмотреть на недавно восстановленную Фрауэнкирхе³{?}[ «Церковь Богоматери» в Дрездене, одна из наиболее значительных лютеранских церквей города. Сооружена в стиле барокко в 1726–1743 годах. В годы Второй мировой войны она была полностью разрушена в ходе бомбардировок Дрездена англо-американской авиацией. Церковь была вновь открыта после восстановления в 2005 году.]. Помню, как мелким нёсся по узкой брусчатой улочке и любовался тем, как вечернее солнце освещало двух истуканов, подпирающих стены барочного здания, а впереди, над крышами домов, виднелся светло-серый купол собора. Я был так счастлив, что громко закричал и распахнул объятия целому миру ― своей настоящей свободе. ― Он сомкнул веки и улыбнулся. ― Спасибо, что веришь в меня.

― Верю. Только не проеби всё. И с резкими движениями аккуратнее, чтобы свою драгоценную Микасу не напугать.

— Я вообще-то… всегда аккуратен.

— А я вообще-то не про секс, балда.

***

— И чего такого особенного в месте, куда мы идём? — полюбопытствовала Микаса, вставляя в ухо серёжку.

— Оно может вызвать массу приятных воспоминаний.

Эрен разглядывал сувениры и фотографии на полках впервые с тех пор, как оказался в квартире Микасы. Дементьев надменно следил за ним из рамок хищным взглядом, и Эрен состроил ему в отместку дикую рожу с оскалом. Увидев столь захватывающую картину, Микаса лишь смиренно покачала головой и докрасила ресницы.

— Навеселился, горе моё? — деловито спросила она, схватив с комода сумочку.

— Горе твоё… — задумчиво повторил Эрен, пытаясь выбросить из мыслей её понурую фигуру, роняющую слёзы на могильный камень, и по-детски нахмурился.

— Чего ты там бубнишь? Идём уже. ― И вышла из спальни.

Такси отвезло их в центр города. Микаса недоверчиво озиралась по сторонам в попытке угадать, что же в этом месте должно напомнить ей о хорошем. В детстве она вместе с Эреном и Армином часто ездила сюда в книжный магазинчик, после чего они гуляли по площади или пили чай с пирожными на летней веранде углового кафе. «Вряд ли мы здесь ради того, чтобы придаваться воспоминаниями о том, как мочили ноги в фонтане и разглядывали обложки книг», — строила теории Микаса, поглаживая большим пальцем кисть Эрена.

Они подошли к большому двухэтажному зданию, куда стекалась разномастная толпа — от молодых до стариков. Эрен обернулся к Микасе, заговорщицки улыбнувшись, и потянул за собой внутрь. Из зала на верхнем этаже доносились музыка, гомон, смех ― безумный водоворот полной жизни.

Здесь танцевали.

В сердце Микасы вполз холодный страх. Чужие ноги втаптывали в паркет её задушенное прошлое, сотни рук рвали красное платье в белый горошек, в котором она кружилась на Выпускном друзей под восторженные выкрики. А ведь она могла бы танцевать и без платья! Совсем как в одну из тёплых ночей за городом, когда они с Эреном дурачились голыми под найденные на чердаке старые пластинки после неустанных занятий любовью: Микаса натянула вытащенную из пыльного сундука свадебную подвязку, а Эрен надел шляпу дедушки Жана. У них не было ничего, кроме друг друга и свободных отточенных движений. Им ничего больше и не было нужно.

«Он ― это всё, что мне нужно? ― спросила вдруг себя Микаса. ― Смогла бы я ради него отказаться от того, что у меня есть сейчас?.. Боюсь слукавить перед самой собой. Или я боюсь чего-то другого?»

Она замерла около входа и нерешительно прижала к груди кулачок.

― Танцы, значит, ― пробормотала Микаса. ― Я даже не помню, когда танцевала последний раз. Это было словно в другой жизни. Мне страшно, что все присутствующие увидят, как я предала то, что мне когда-то нравилось.

― Не бойся! Я буду с тобой. К тому же они понятия не имеют, насколько ты хороша!

― Хороша? Да я, наверное, ни одной фигуры не вспомню, ни одного движения…

― Хочешь уйти? ― обняв её, спросил он. ― Я не собираюсь тебя мучить, можем отправиться в любое другое место.

― Но ты так хотел порадовать меня… Я никуда не уйду. Только, пожалуйста, не отпускай мою руку!

― Без проблем, детка.

Микаса отняла от груди кулачок и стукнула Эрена по плечу. Он засмеялся и расцеловал её.

― С ума сойти, Эрен, это ты? Я тебя целый год не видела! ― удивлённо воскликнула размалёванная блондинка, курящая едкую дешёвую сигарету рядом со входом.

― Линда? ― Он развернулся в сторону незнакомки. ― Ты же говорила, что тебя какой-то богатенький американец звал с собой! Почему ты опять тут?

― Кто это? ― шепнула ему в затылок Микаса, дёрнув за рукав куртки.

Он не ответил, лишь крепче сжал её руку.

― Мужики такие козлы, ― прозаично ответила Линда и страдальчески цокнула. ― А этот сраный Квентин козлее всех козлов! Наобещал золотые горы и бросил меня в ёбаном Сан-Франциско. Я несчастна… Угости сигареткой, малыш.

― Ты как всегда. ― Он достал для неё заветную сигарету.

― А ты, как всегда, самый милый мальчик. ― Она привстала на носочки и смачно чмокнула его в щёку, оставив малиновый с блёстками след от помады.

― Что за?.. ― Микаса брезгливо наморщилась и потащила Эрена к бару.

Они пробирались сквозь разгорячённую сутолоку под пыткой горланящей музыки. Остановившись у стойки, Микаса выдохнула и недовольно тряхнула головой.

― Кто это, чёрт побери? ― прошипела она.

― Линда-то? Проститутка из «Лотоса»: салон такой в злачном закоулке недалеко от родительского дома. Когда мне было восемь, я набросился с кулаками на одного мудака, который бил её у входа в парк. Она до сих пор благодарит меня за тот случай, хотя это даже как-то неловко… ― Он схватился за волосы на макушке.

― И как, интересно, она ещё тебя благодарила?

― Чего? Боже, нет! ― Эрен сконфузился и принялся оттирать помаду взятой со стойки салфеткой. ― Я бы никогда не стал покупать человеческое тело ― это омерзительно. Она просто стреляла у меня сигареты и рассказывала про своих ухажёров, я от нечего делать слушал. Да и вообще со многими здесь общался по той же причине. Хотя я уже год не ходил танцевать, те деньки кажутся далёкими и странными. Но, если начистоту, девчонок на одну ночь я здесь иногда клеил… ― Эрен смутился и почесал затылок.

Микаса изо всех сил делала невозмутимое лицо и беспрестанно чувствовала, как кожу обдаёт жаром. Когда утром после их воссоединения он бросил фразу о том, что заглушал чувства к ней через алкоголь и одноразовые связи, она даже не задумалась о том, что это могло взаправду случиться с её Эреном ― с трогательным дуралеем, которого сплетницы в школьной столовой называли стрёмным и отталкивающим. «И чего ты ожидала, глупая? У него была своя жизнь и, наверное, куда более насыщенная, чем твоя. Интересно, каким он был без меня? Что ж, во всяком случае, Эрен оставался собой и не бросал то, что ему нравится».

― Почему ты сказал, что те дни кажутся тебе странными?

― Потому что я ощущал себя собой и не собой одновременно. Словно преодолел жизненный порог, которого не должно было случиться… Мне всегда казалось, что за чертой девятнадцати ничего нет. Но я умер, возродился и стал делать то, что, как я думал, никогда не попробую. Да и от сильных антидепрессантов было необычное чувство искусственной эйфории, в которой искусственный я мог делать искусственные вещи и получать от них искусственное удовольствие.

― Звучит довольно безрадостно.

― В целом это был интересный опыт бездумной юности, который я больше не собираюсь повторять. Я слишком скучный для бабника. ― Эрен усмехнулся и заказал у бармена шоты.

― Скучный для бабника? ― Микаса скептично насупилась.

― Да я бы лучше с тобой всё это время стачивался в кровь под одеялом! Хочу жениться, детей и все те «унылые» вещи, от которых у парней в двадцать три обычно холодный пот выступает.

«Он сейчас упомянул меня, жениться и детей в соседних предложениях? ― с волнением подумалось Микасе. ― Мне что, это понравилось? Кажется, да. Кажется, даже до неприличия сильно…»

― Понятно, ― с фальшивой отстранённостью буркнула она, сложив перед собой руки на барной стойке.

― Мои желания весьма конкретны, ― не сводя с неё глаз, добавил Эрен.

― Ага.

― Ты всё равно далеко не убежишь от того, что я сейчас сказал, ― с самодовольной ухмылкой продолжил он, затем наклонился и прошептал: ― Потому что я «подстрелил» тебя в твою дрожащую голую ногу.

Микаса обратила к Эрену залитое краской лицо и уставилась в его демонически сверкающие изумруды: «Сейчас ему как никогда идёт его фамилия. И не подумаешь, что этот дурной чёрт может стать чьим-то мужем!.. Чьим-то…» В сердце Микасы на цыпочках прокралось смятение, и она отвела взгляд. Эрен опрокинул стопку с шотом, задев локтем сидящего рядом парня.

― Слышь, придурок, осторожнее! ― возмутился незнакомец, и его красивые черты обезобразил гнев.

Эрен медленно повернул в его сторону голову, и глаза паренька озадаченно забегали, а кожа побагровела от злости.

― Прости, дружище, я не специально.

― Пошёл ты, страшила ебучая! ― сипловато выплюнул парень.

― Тебе повезло, что я сейчас не в настроении для мордобоя.

— Очень жаль, я бы твою мерзкую рожу с удовольствием начистил!

― Эрен, не реагируй на него только, прошу тебя, ― ласково произнесла Микаса, схватив его под руку. ― Пойдём лучше потанцуем?

― Да чёрт с ним, не собирался даже. ― Эрен пламенно прильнул виском к её виску. ― А потанцевать отличная мысль, кстати. Не торчать же за бухлом весь вечер?

Он бросил куртку на барный стул и повёл Микасу в центр зала, в самую гущу толпы. Музыка была сущая дрянь, но Эрен плевать хотел на неподходящий под настроение ритм: в конце концов, никто не мешает ему просто сойти с ума и притвориться скверным танцором, чтобы повеселить любимую девушку. Поначалу зажатая и неуверенная в себе Микаса понемногу оживала. Она хохотала над его дурачеством и пыталась повторить нелепые движения, исполненные молодцеватым очарованием. Но как только воздух разрезали задорные нотки электро-свинга, лицо Эрена моментально преобразилось.

— Ну наконец-то!.. — с восторгом огласил он, театрально запрокинув голову. — Это как раз то, что мы с тобой умеем лучше всех.

— Сомневаюсь, что я теперь…

— Забудь. Просто выбрось на хрен из головы эту чушь!

Он взял её за руку в до боли привычной открытой позиции и сделал пару зажигательных шагов.

И Микаса доверилась ему.

Энергично покачав плечами, она дала волю изголодавшимся ногам и задвигала бёдрами в такт набиравшей обороты музыке. Неуверенность растворялась в душном мареве, пронизанном табачным дымом, сменялась эйфорией на грани экстаза. Микаса снова чувствовала себя собой ― собранной из обломков, но счастливой и живой. «Если бы я порезала тогда себе вены, то никогда бы не очутилась здесь! Не вспомнила, кто я на самом деле. Не хочу ничего знать, не хочу ни о чём думать! Хочу кружить вместе с ним на этом обшарпанном паркете до потери пульса. Больше ничего».

Они были готовы танцевать под что угодно: изобретали подходящие движения для инди-рока, прижимались друг к другу под дымные звуки блюза и сходили с ума, заслышав музыку для джайва.

Притомившись, сели обратно за барную стойку и заказали ещё порцию шотов. Эрен развернулся лицом к центру зала, чтобы понаблюдать за посетителями, и лениво полез в карман за куревом. После замер с зажатой между пальцами не начатой сигаретой и сомкнул отяжелевшие веки, отдаваясь радостному томлению. Микаса потягивала сок из мякоти лайма и вдруг заметила, что к ним резво приближался парень, нагрубивший Эрену часом ранее: он шатался из стороны в сторону, корча злобное лицо, и вытянул вперёд руки. В несколько шагов очутился рядом, облепил потными ладонями лицо Эрена и впился в его рот грубым, резким поцелуем.

«Что, блядь, происходит?» ― щёлкнуло в сознании потрясённого Йегера, от неожиданности выронившего сигарету. На мгновение он остолбенел, не понимая, как реагировать, и вытаращил испуганные глазища. Но в следующую секунду оттолкнул от себя парня и состроил изумлённую гримасу.

― Ты обдолбанный совсем, дружище? ― завопил Эрен, насупив брови.

Парень проигнорировал вопрос и потянулся обратно, но в его физиономию прилетела меткая оплеуха ― настолько мощная, что отправила горе-целовальщика в нокаут.

― Заблудился, что ли? ― грозно отчеканила Микаса, сама не веря, откуда в ней вдруг взялась такая сила, и недоверчиво взглянула на свою руку.

― Красиво уложила, ― похвалил её Эрен, одобрительно закивав головой. Затем опрокинул содержимое одной из стопок в ладонь и протёр им рот.

― Это всё ты со мной сделал, ящер страшенный, ― едва ворочая пьяным языком пробормотал парень, схватившись за саднящую щёку. ― Выебал бы тебя как суку…

― Ладно, мужик, угомонись. Поднимайся давай, ― со смешком произнёс Эрен, помогая тому встать на ноги. ― Только не трогай меня больше, договорились?

― У тебя что, кризис ориентации? Так иди голову лечи, а не бросайся на людей, как одичавшая обезьяна! ― не унималась Микаса, яростно простреливая паренька пепельным взглядом. После устало выдохнула и обратилась к Эрену: ― Может, домой? Кажется, на сегодня приключений более чем достаточно.

Он кивнул ей, подобрал свою куртку и взял Микасу за руку. Когда они проходили вдоль вереницы длинных зеркал, она приостановилась и внимательно пригляделась к отражению, склонив голову набок.

― Ты только погляди! Как мы молоды и красивы, ― восхитилась Микаса, околдованно дотронувшись подушечками пальцев до гладкой поверхности стекла. ― Мы больше никогда не будем такими, как сейчас…

― Чего это тебя вдруг потянуло философствовать? ― с улыбкой спросил Эрен.

― Не знаю. Просто подумалось что-то.

Они вышли наружу; улицы были темны и прохладны, повсюду зажигались фонари. Микаса всё крепче сжимала руку Эрена, и голова начинала кружиться от цветочных запахов и схлестнувшихся внутри эмоций. Вязкое томление грело низ живота, пускало электричество в жилы. Бетонные плиты под ногами чудились ватными и утопающими в жемчужном свете. «Никогда бы раньше не подумала, что все вокруг хотят украсть моего Эрена. Озабоченные до помутнения рассудка, аж похотливые ручонки при себе держать не в состоянии, ― с раздражением подумала Микаса, отдаваясь исступляющему желанию. ― Привязала бы его к кровати, чтоб никому из них не достался, и ласкала бы всего-всего! Чтобы молил не останавливаться: я знаю, он не стал бы сдерживаться…»

Она обступила его, вцепилась в джинсовую ткань куртки и с жаждой прильнула к тёплым губам. Микасе было этого мало. Ей его всего было мало. «Не отдам! Не отдам!» ― мысленно твердила она себе, углубив поцелуй, и издала нетерпеливый стон. Эрен обхватил её за предплечья и привлёк к себе, упиваясь сладкой музыкой её всхлипов и шумом находящегося рядом фонтана. Это было не похоже на то, как Микаса целовалась прежде: она с упоением и отчаянным бесстыдством посасывала то его язык, то нижнюю губу, обводила контур верхней губы и порой на мгновение приподнимала веки, чтобы заглянуть в глаза.

Насилу прервавшись, уткнулась ему в грудь, чтобы перевести дыхание. Эрен погладил Микасу по спине, и его объяло предвкушение.

― Пошли скорее домой, ― прошептал он и поцеловал её в лоб.

Спустя несколько дней Микаса сама предложила вновь сходить на танцы. Они условились встретиться на месте, и Эрен явился раньше, так как быстро разделался с работой. Он нервно ощупывал правый карман куртки под учащённое сердцебиение и успокаивал себя тем, что тянуть с предложением давно не имеет смысла. Музыка растравливала нервы, Эрен был не готов танцевать и пить: все его мысли обратились к возможному счастью, которое он собирался изваять собственными руками.

«Пожалуй, это лучшее, что я способен построить. Я столько всего разрушил, стольких загубил… Но наше с ней будущее возведу усердно и преданно, отдам себя без остатка, без сожалений. Во имя самой жизни. Мне кажется, я вновь дышу именно для этого».

Войдя в зал, Микаса сразу же увидела Эрена за барной стойкой: «Даже на танцующих не смотрит. Сгорбился, сжался весь. Что с ним?» ― спросила себя она и зашагала сквозь толпу. И тут к нему подсела незнакомая женщина, одетая строго, но сексуально, и прикоснулась к узлу каштановых волос на затылке Эрена ― простой интимный жест, непринуждённый, словно выученный ею наизусть. Микаса замерла на полпути, поддавшись любопытству, и стала наблюдать за происходящим.

― Привет, малыш Эрен, ― произнесла незнакомка глубоким бархатистым голосом.

― О чёрт, ― застенчиво буркнул он.

― Я тебя напугала? Или ты не в настроении пообщаться со старой знакомой? ― Её ярко накрашенные губы растянулись в кокетливой улыбке.

― И тебе привет, Сесиль. Не знаю насчёт настроения… Я жду кое-кого… Не думал, что снова увижу тебя.

«Они трахались. Они трахались», ― прокручивала в голове Микаса, но до сих пор не решалась подойти из-за пронзившей её неловкости.

― «Кое-то» ― это девушка? Хм, ты всё туда же…

― Не туда же ― эта девушка особенная. И я когда-то тебе о ней говорил.

― Правда? Что ж, значит, ей повезло: ты теперь работаешь языком куда лучше, чем в нашу первую ночь! ― Сесиль обворожительно засмеялась и обвела кончиками пальцев овал лица Эрена.

― Прекрати, пожалуйста… ― Он смутился и по-мальчишески спрятал за ладонью глаза.

― Не робей ты так, я всего лишь немножко предалась ностальгии.

«Господи, почему я продолжаю подслушивать эту мерзость?» — терзалась Микаса.

Сесиль достала пачку дорогих сигарет, вытащила одну штуку и вложила Эрену в рот, затем заботливо чиркнула перед его носом зажигалкой. Над их головами взвилась струйка сизого дыма.

― Как сама поживаешь?

― Две работы сменила, пацанов своих на футбол записала недавно: у них хорошо получается, кстати. С любовниками проблематично, но я не заморачиваюсь по этому поводу. Всё как всегда.

― Бывший не достаёт?

― У него теперь судебный запрет.

― Дерзко! Хотя он заслужил, конечно.

― У меня не забалуешь.

― Я не помешаю? ― раздался за спиной Эрена родной натянутый голос.

― Микаса?

― Та самая Микаса? А она красотка! Неудивительно, что у тебя от неё так крышу сносило, ― оценивающе подметила Сесиль, продолжая непринуждённо улыбаться, и Микасе захотелось вцепиться ногтями в её притягательное лицо.

― Вижу, ты неплохо коротаешь время, ― с насмешливым спокойствием произнесла Аккерман, ― я лучше уйду.

― Постой, ты чего? Это вовсе не… Микаса! ― крикнул ей вдогонку Эрен.

Наспех потушил сигарету и бросился следом.

Микаса спешно шла вдоль проезжей части, обиженно сложив руки на груди, и угрюмо разглядывала асфальт, чувствуя спиной его приближение. Она ждала, что Эрен схватит её под локоть и пустится в неуклюжие объяснения, но он молча брёл за ней по пятам на безопасном расстоянии. Гнев остывал, в разгорячённый рассудок вползали десятки вопросов и сожалений. Город следил за ними, и за каждым поворотом поджидало воспоминание о мимолётном счастье, потопленном горьким детством и виноватой юностью.

Он продолжал идти за ней.

Микаса стиснула зубы и ускорила шаг. «Я не ревную тебя! Совсем не ревную. Нисколечко. Ни капельки. Да пропади ты пропадом!.. Надеюсь, ты всё ещё идёшь за мной…»

Добравшись до дома, она не заперла входную дверь и прошла в спальню. Микаса уставилась в окна, выходившие на балкон, и прокручивала в голове все три недели, что провела в объятиях Эрена. Страх пульсировал в висках, вгрызался под кожу и холодил внутренности.

«Что мы такое? Что я буду делать с нами? Неужели я никогда не подпущу его к себе? Неужели никогда не оставлю опостылевшую мне жизнь? Что я вообще делаю? Что происходит? Боже, я схожу с ума!»

Захлопнулась входная дверь. Эрен вошёл в спальню и сел в кресло у комода.

― Микаса, ― нежно позвал он её, ― пожалуйста, взгляни на меня.

Она обернулась. Его растерянные глаза, наполненные чувством вины, пронзительно сверкали в сером полумраке. Эрен сливался с комнатой и исчезал. Микаса зажмурилась и тряхнула головой, затем медленно подошла к нему.

― Иди сюда, иди ко мне!.. ― Он потянул её за руку и усадил к себе на колени, прильнув губами к шее Микасы.

Она не отталкивала его.

― Позволишь мне кое-что сказать? — прервавшись, нарушил он тишину.

― Говори.

― Хорошо. Ты выбрала его и вышла замуж. Ты выбрала жизнь, к которой всегда стремилась. Ты выбрала всё, кроме меня, не заботясь о том, что пожалеешь об этом. Уверен, что ты жалеешь, можешь не переубеждать меня. ― Эрен издал тугую печальную усмешку. ― Я знаю, что ты хотела покончить с собой — покончить со всем, что выбрала, кроме меня.

Микаса наконец посмотрела Эрену в глаза. На её лице читались ужас, стыд и смятение.

― Случайно прочёл твою предсмертную записку для мужа, ― сознался он. ― Прости, это было подло, я не собирался, но глаза зацепились за несколько строчек… Хотя и без этого злосчастного письма нетрудно было бы догадаться, как ты себя ненавидишь. Я понимаю. Я и сам себя ненавижу за… такое, что ты просто не сможешь представить, а я не смогу объяснить. Мне хотелось всё забыть! Выбросить к чёртовой матери и растоптать! Я шёл куда глаза глядели: в прокуренные бары, в гущу танцующих, трахался с кем попало, но до сих пор не могу уйти из спальни загородного дома, где был счастливее, чем когда-либо. Не могу вырваться из объятий бесценной шестнадцатилетней девчонки, которая выпила из меня всю до капли кровь. Я всё ещё готов подставить ей свои пустые вены!

Эрен издал тихий отчаянный стон и крепче прижался к её груди, чутко вслушиваясь в песнь разошедшегося сердца. Микаса не могла вымолвить ни слова. Она украдкой дотронулась губами до волос на макушке Эрена, приказывая себе не плакать.

― У меня была жизнь без тебя. И эта женщина — из той другой жизни, ещё одно мутное воспоминание. У тебя ведь тоже была другая жизнь без меня, так к чему эти бессмысленные сцены ревности? Я не хочу быть игрушкой. Не хочу снова быть тем, о ком ты пожалеешь, когда безжалостно выбросишь.

― Я не считаю тебя игрушкой. Ты мой лучший друг.

― Эту мантру я слышал так часто, что уже успел устать от неё. Зачем снова лукавить? Ты не считаешь меня другом. Никогда не считала. Это притворство для тебя одной, а я больше не куплюсь на него. Пускай у меня за душой ни хрена нет, но я по-прежнему готов дать тебе что угодно. Что только пожелаешь! ― Эрен забрался пальцами в кипящую лаву правого кармана джинсовой куртки и вытащил синюю бархатную коробочку.

Микаса нервно сглотнула, схватила Эрена за руку и засунула её обратно в карман.

― Ты спятил? ― с трепетом пролепетала она.

― Не более чем обычно. И вообще-то нет, это решение я как раз хорошенько взвесил.

― Эрен, мы едва понимаем, что между нами происходит, и я…

― Это враньё! Мы с тобой оба прекрасно понимаем, что происходит.

― Я замужем.

― Не переживай, это поправимо.

― Ты торопишь события, остынь, прошу. ― Она упёрлась ладонями в его плечи и попыталась смотреть на Эрена со всей серьёзностью, но выходило нескладно, почти жалко.

― Микаса, выходи за меня, и покончим уже с этим!

― Пожалуйста, притормози! В твою шальную голову не приходило, что я, может, вообще не хочу больше замуж? Ни за тебя, ни за кого-либо ещё.

― Сама хоть веришь в этот бред?

― Ты себя вообще слышишь? Напрочь крышу оторвало уже? Мне нужно время разобраться в происходящем, в себе, в конце концов! Перестань на меня давить: ведёшь себя сейчас в точности как Вадим.

― Не сравнивай меня с этим напыщенным упырём с замашками царька!

Микаса поднялась с колен Эрена и отошла в противоположный угол комнаты, выстроив между ними непрошибаемую стену. Её трясло от навалившихся откровений, от застрявших в голосовых связках невысказанных слов. Трясло от отвращения к себе. От невозможности выбраться из плотного кокона, который она прилежно вила с самого детства в недрах тесной спаленки, у кукольного домика под столом.

― Сколько ещё мы будем ходить по кругу? Ответь мне, чёрт побери!.. Знаю, тебе пришлось вынести столько дерьма, что это в голове не укладывается, и мужики постоянно причиняли тебе боль, но я готов пройти с тобой и через это. Да, блядь, если будет нужно, я сам готов отвести тебя к мозгоправу хоть сейчас! Лишь бы ты прекратила вредить себе идиотскими решениями, которыми наступаешь на своё же горло. Потому что сегодня ты пошлёшь меня, а завтра вскроешь себе, на хрен, вены!

По её щекам скатились две большие прозрачные слезы и замерли на подбородке. Микаса была похожа на взъерошенного загнанного в угол зверька. Эрену сделалось страшно и совестно от собственного бескомпромиссного тона. Он медленно встал с кресла и осторожно подошёл к ней, протянув руки, но Микаса громко зарыдала и сползла по стене на пол, закрыв ладонями лицо.

«Ну, вот ты всё и загубил», ― подумал Эрен, глядя на неё с разрывающимся в клочья сердцем.

― Я не хотел, чтобы так случилось. Я кретин, ― надломлено прошептал он и ушёл в кухню.

Воцарилась тишина. Микаса потеряла счёт времени и не понимала, сколько она просидела на холодном полу. Влага на коже постепенно высыхала, мысли становились яснее, и откуда-то с небес к ней опускался голос, укутывая собой всё её существо.

«Кто я для тебя?» ― вкрадчиво спрашивал он её.

Микаса воздела глаза к потолку, но перед ней плыла лишь пустота.

«Кто я для тебя?»

Она поднялась и, держась за стену, бесшумно побрела до кухни. Эрен всё ещё стоял там и цедил у открытой двери балкона сигарету за сигаретой.

«Кто ты для меня?» ― спросила себя Микаса, лаская взглядом его затылок и усталые, понурые плечи. Осмелела и подошла на расстояние вытянутой руки. Он обернулся и стал неотрывно вглядываться в её черты.

― Мне кажется, я должен уйти, ― ровно и мягко проговорил Эрен. Докурил последнюю сигарету и направился к выходу. Повернул в замке ключ, взялся за дверную ручку и припал лбом к лакированному дереву. ― У нас с тобой, наверное, судьба просто такая: я всегда должен уходить…

Лишь очутившись на полотне посеребрённой луной дороги, Эрен позволил себе пролить слёзы. Ноги сами привели его к порогу отчего дома, где горело одно единственное окошко на кухне: «Маме, видать, опять не спится», — решил он и вошёл внутрь.

В прихожей пахло жареными морковью и луком вперемешку с ароматом свежей зелени. Эрен вдохнул глубже, ощутив, как вокруг него сомкнулись тепло и уют. Ему хотелось стать крошечным и свернуться клубком под боком родителей, забыться в безопасности.

— Эрен? — позвала его вышедшая из кухни Карла, на ходу снимая передник. — Ты чего так поздно к нам? Что-то случилось?

Он бросился к матери, обвив её хрупкую фигурку своими большими руками, и опустил голову ей на плечо.

— Мам… — проскулил он в её растрёпанную косу.

— Замамкал вдруг, — своим привычным нежно-ворчливым тоном заметила Карла и погладила сына по лопаткам. — Ну, что такое, родной?

В родительской спальне раздалось шарканье поношенных тапок, скрипнула дверь.

— Любовнички к тебе по ночам шастают? — кокетливо проговорил Гриша, завязывая халат. — Ой…

— Сын это наш, дурень ты старый, — с улыбкой ответила Карла.

— Эрен, у тебя всё хорошо? — Тон отца сделался серьёзным.

— Да. Нет. Не знаю… — промямлил тот.

— Мы можем чем-нибудь помочь? — продолжил Гриша и с сочувствием притронулся к плечу сына.

— Это вряд ли… Никто не умер, если что! — Эрен надсадно рассмеялся. — В масштабах вселенной вовсе не катастрофа.

— Может, чаю? Или ты голоден? — спросила мать.

Эрену сделалось не по себе из-за того, что он беспечно заставил близких беспокоиться о нём.

— Я ничего не хочу. Посидишь просто со мной?

— Ну, конечно. — Карла убрала ему за ухо непослушную прядь, выбившуюся из причёски. — Я всё равно сериал на кухне смотрю под готовку: не спится что-то.

Они просидели вдвоём почти до утра. Поначалу Эрен лишь молча наблюдал за искусными движениями матери, нарезающей овощи и ловко балансирующей между столом, ноутбуком и плитой. Но чем ближе становился рассвет, тем острее он нуждался в откровении. Эрен поделился с Карлой случившимся в обтекаемых формулировках, упуская массу деталей и то, что дело было в предложении Микасе.

***

Она не могла забыть позавчерашнюю ночь, не могла сшить себя обратно из лоскутов, словно изрезанный шарф. Микаса застыла на грани злости и чувства вины ― вины за собственную ложь. Она не признавалась себе в этом и сутки проходила как во сне.

Недавно кончился дождь, и вокруг плескался солнечный свет: струился по узорам на обоях, просачивался сквозь тени в складках штор и проливал лучи на столик у балкона.

Микаса не могла забыть всех грубых слов, что когда-либо наговорила Эрену, а внизу, на улице, смеялись и мечтали дети, спешили по делам взрослые, мир не вращался вокруг её чувства вины, не распадался на части, а продолжал неугомонный бег.

«Он ведь знал всё с самого начала, знал, что я ничего не обещала ему. Ради чего было это скоропалительное предложение? Закрыть гештальт отвергнутого мальчика?»

Чутьё подсказывало ей, что если обесценить порыв Эрена, станет чуточку легче.

Микаса старалась. Старалась изо всех сил, но это не помогало. Напротив, вселяло ещё большее ощущение собственной никчёмности и малодушия. Позавчера она потеряла над Эреном контроль, он больше не говорил того, что она хотела слышать, не смягчал по старой привычке острые углы, не давал времени обдумать план отступления и заготовить остроумные отмазки. Он ринулся с острыми клинками разрубить сотканный ею кокон и вытащить наружу годы молчания. Это было страшно. Микаса боялась, что не вынесет того, что он найдёт в самых дальних и грязных уголках её существа.

Она занималась уборкой квартиры с самого утра — со скрупулёзностью и дотошностью: перекладывала книги на полках, меняла местами рамки с фотографиями, вытирала каждую пылинку, даже нижнее бельё в комоде тщательно разложила. Идеальный порядок. Он нравился Вадиму, создавал иллюзию внешней чистоты, которая, по его убеждению, могла уравновесить беспорядок в душе. Перед глазами проносились кривые осколки минувшего: сумасшедший ритм американских мегаполисов и размеренность Италии, тоскливые вечера за бутылкой дорогого вина, помпезные оперные залы, надоедливые деловые ужины в компании мужа и его коллег — привычные до тошноты, въедливые, как запах гари. Но посреди картинок бурлящего Рима, на простынях опостылевшей супружеской постели, в тиши зелёных холмов на юге Парадиза она видела Эрена, со сдержанной нервозностью дымящего сигаретой у кухонного балкона.

Раздался звонок в дверь. Струящиеся по стенам лучи засияли ярче, и отбрасываемые мебелью тени сделались сказочно тёмными, тревожно выпуклыми, как в мультипликации.

Микаса отложила махровую тряпку на спинку стула, вышла в прихожую и несмело открыла дверь. В воздухе разлился свежий сладкий запах. Микаса вздрогнула и увидела застывшего на пороге Эрена: он крепко сжимал в руке букет бело-розовых магнолий и безмятежно глядел на неё.

― Здравствуй, Микаса, ― ласково произнёс он.

― Здравствуй…

― Прежде скажу, что я не собираюсь продолжать наш прошлый разговор, не собираюсь ничего требовать. Не бойся. ― Уголков его губ коснулась печальная улыбка. ― Прошлой ночью я не мог заснуть и не знал, куда мне деваться от боли и злости. Я много думал. О нас с тобой.

Солнечный луч прокрался через дверной проём спальни и рассёк черты Эрена, запутался в каштановых прядях, обрамлявших его усталое лицо.

― Знаешь, когда я шёл сюда и меня поливал тёплый дождь, я воображал себе полнейшую глупость: как ты киношно бросишься мне на шею и скажешь, что передумала насчёт долбанного кольца. Так стыдно рассказывать об этом, что просто удавиться готов от нелепости! От того, что я до последней минуты не могу отпустить проклятые выдумки… Никому, кроме тебя и Армина, не стал бы рассказывать нечто настолько жалкое и наивное. Но мне хочется быть открытым в последний раз.

— В последний раз? О чём ты говоришь?

Взгляд Эрена сделался прямым и страстным.

― Я так люблю тебя, Микаса. Люблю! Больше, чем кого-либо на свете.

Осознание пришло к ней только сейчас: «Я знала это и без слов, но он ведь никогда прежде не говорил мне о любви…»

— Но я должен уйти. Должен отказаться от тебя, чтобы не изуродовать это чувство. Не знаю, может быть, однажды мы вновь сойдёмся вопреки всему, но сейчас я хочу освободиться от иллюзий. Пожалуйста, прости мне глупость и самоуверенность. Прости, что настойчиво просил о том, чего ты дать не можешь. Моё идиотское предложение… Я давил на тебя, как капризный ребёнок, требующий купить ему игрушку. Так сладко. Так отвратительно. У меня не было права поступать с тобой подобным образом. Но теперь всё будет кончено. Всё будет хорошо.

Микаса вдруг перестала ясно видеть его лицо ― лишь смазанное зелёно-каштановое пятно, купающееся в ослепительном свете. Эрен протянул ей цветы. Дрожащие руки сомкнулись вокруг стеблей и прижали к груди бело-розовый бархат лепестков. Размытое пятно приблизилось, и Микаса увидела, как разомкнулись губы Эрена, замершего на полпути.

Он виновато отстранился и сдержанно кивнул ей.

― Было очень приятно касаться тебя, ― тихо произнёс Эрен напоследок и быстро зашагал к лифту.

Микаса сильнее прижала к себе букет, умытый слезами летнего дождя.

Он будто не по-настоящему ушёл. Эрен всё ещё стоял в дверях и продолжал бесконечный монолог. Она всё так же не перебивала и внимательно слушала. Руки онемели, но до сих пор ревностно прижимали цветы к груди.

Это всего лишь длинный сон — она уснула после той ночной ссоры.

Тени перемещались по стене лестничной клетки, медленно и долго. Свечерело. Лучи стали тяжёлыми, золотисто-оранжевыми. Микаса продолжала стоять у открытой двери, пока на её глазах не выступили слёзы.

«Было очень приятно касаться тебя», ― просвистел ветер в щели захлопывающейся двери.

Она машинально взяла вазу с подоконника, машинально прошла в ванную и заполнила её водой. «Было очень приятно касаться тебя», ― прозвенело меж стеклянных стенок. Напряжённые ноги донесли Микасу до стола, и она машинально поставила цветы в вазу. Кое-как отыскала припрятанную пачку яблочных сигарет и машинально закурила. «Было очень приятно касаться тебя», ― шипел у носа тлеющий табак.

«Было» ― это значит «осталось в прошлом».

Остались откровенные разговоры, прогулки по родному городу, хмельные вечера в компании друзей, остались тягучие и самозабвенные занятия любовью, споры и танцы до боли в ногах.

«Было» ― это значит «осталось в прошлом». Совсем.

Микаса уснула лишь с рассветом, упав измождённым телом в бездну холодной постели.

Её разбудил шум в прихожей. Подскочив, она хорошенько протёрла ладонями заспанное лицо и ринулась к источнику звука. «Эрен! ― моментально пришло Микасе на ум. ― Погоди… Откуда у Эрена могут быть ключи от моей квартиры?»

― Привет, соня, ― весело поздоровался Вадим, снимая обувь. ― Так и знал, что застану тебя дрыхнущей в обед.

― Уже приехал? Ты же хотел остаться у родителей на всё лето, ― разочарованно произнесла Микаса, сложив руки на груди.

― Ты не рада мне, глупышка?

Дементьев облизнул губы, привлёк жену к себе и принялся целовать её в шею. Микаса инстинктивно отклонилась назад и упёрлась кулачками ему в грудь. «Не хочу! Не хочу! Не хочу!» ― выл её истерзанный рассудок.

― Что такое? Ты вся какая-то напряжённая и угрюмая.

Микаса молча глядела в пол, умирая от омерзения и стыда.

― Давай я закажу еды из ресторана, пообедаем вместе. Заодно расскажешь, что тебя тревожит.

«Не хочу! Не хочу! Не хочу тебя! И жизни с тобой этой поганой больше не хочу! Какая же я дура. Никчёмная, слабая, лживая. Прости меня, Эрен… Я всё испортила. Я даже не попыталась остановить тебя. Прости! Прости!.. Я всё исправлю, клянусь. Начиная с этого момента».

― Нет… Нет, нет, нет! ― Микаса спрятала лицо в ладонях и зарыдала.

― Да что происходит, глупышка? ― обеспокоенно поинтересовался Вадим и попытался снова обнять жену.

― Пусти, ― тихо попросила она и отстранилась. ― Я больше ничего с тобой не хочу. Я хочу развестись. Хочу уйти от тебя.

Комментарий к 20. То, ради чего я вновь дышу

Собсно, как я и думала, написание второй половины этой части всю душу из меня вынуло, я двое суток дерьмово спала. Но оно того стоило, ахахах И да, история уверенно подбирается к финалу. Спасибо за вашу поддержку:3

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4429

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 21. Секс, любовь и смерть ==========

Они стояли в тишине: Микаса лила слёзы, Вадим же замер, прижавшись к стене. «Подозрительно тихо», ― с тревогой в груди решила Микаса, отнимая руки от лица. Она знала ― её муж опасный зверь, умеющий притаиться в зарослях, чтобы изобрести как можно более изощрённое «убийство» выбранной жертвы. На цыпочках пройдя в ванную, она закрылась на щеколду, затем принялась умываться и чистить зубы, но ни на секунду не переставала прислушиваться к тому, что происходило в прихожей. По-прежнему стояла тишина.

Микаса неуверенно вышла обратно. Вадим поднял голову и обратил к ней подрагивающее от гнева лицо.

― Повтори, ― приказал он.

― Я не стану ничего повторять. Ты прекрасно меня слышал, ― дрогнувшим голосом ответила она, стараясь выглядеть сильной и невозмутимой.

― Я сказал ― повтори. ― Его серые глаза почернели.

― Я не обязана тебе отвеч…

Микаса не успела договорить, Дементьев двинулся на неё как туча и впечатал ладонь в стену рядом с изумлённым лицом жены. Её тело затряслось от ужаса и беспомощности. Она знала, что не имеет права сдаться, но понятия не имела, как противостоять мужу: это больше не было старой доброй игрой в холодность, никакие манипуляции не сработают. «Держись, дурёха! ― велела себе Аккерман. ― Тебе не нужна группа поддержки, чтобы победить его».

― Нет, ты обязана мне ответить! Ты… Откуда в твоей несносной головке зародились эти жалкие мысли? Чем ты здесь занималась, мелкая дрянь, пока меня не было? Отвечай!

― Хватит с меня представлений, Вадим. Ты сам всё прекрасно знаешь про нас. Знаешь, в какой унылый фарс превратился наш брак, и я больше не намерена его продолжать. Отойди от меня сейчас же! Я не твоя собственность!

― Бредовые отговорки, девочка! Я тебя купил, я тебя выиграл, украл. Я никогда тебя не отпущу. И ты ещё как моя собственность! У тебя не осталось ничего своего, кроме изощрённых пыток надо мной.

Дементьев отчаянно прильнул виском к её лбу, тёрся об него, вцепившись голодными пальцами в тонкую талию. Микаса отвернулась от него и издала тихий неприязненный стон.

― У тебя и в мыслях бы не поселилась подобная чушь… Кто-то вложил её туда ― трепетно, прилежно. Уж я-то знаю! Знаю твою гнилую душонку как облупленную. Скажи, как много ночей ты трахалась здесь с ним?

Тяжёлый острый клин врезался в низ живота. Микаса уставилась в лицо мужа, и её зрачки лихорадочно заблестели. «Нельзя говорить сейчас, иначе станет только хуже. Лучше выждать момент, когда его ярость охладеет».

― Что ты… такое несёшь?

― Признайся, девочка, не строй из себя дуру, ― насмешливо-елейно проговорил Вадим, обездвижив жену и схватив её за подбородок. ― Ты так сильно любишь мои деньги, что тебе и в голову не пришло бы с ними расстаться, морозь ты меня ещё лет десять. Выходит, этот нахальный смазливый оборванец заунывно скулил подле твоих не ног не одну ночь, раз ему удалось настолько затуманить тебе мозги.

― Заканчивай пороть чушь, ― прошипела Микаса и оттолкнула от себя Дементьева, потрясённого её решимостью.

― Ты не обманешь меня. Я найду, где ты прячешь его, лживая гадюка. Найду и вытравлю, как таракана.

Вадим ринулся в спальню и стал перерывать вещи в комоде, перетряхнул постельное бельё, пока не увидел сброшенную им с подушки пачку яблочных сигарет. Внутри Микасы всё похолодело и сжалось.

― Будешь теперь отпираться?! ― взревел он, грозно склонившись к её испуганному лицу. ― Хитрая маленькая потаскушка…

― Прости, ― проглотив горечь и гордость, вымолвила Микаса, но не шелохнулась. ― Это подло, я понимаю. Я виновата перед тобой и больше не собираюсь мучить ни себя, ни тебя. Мы разведёмся, и этот цирк наконец-то закончится. Я не собираюсь тебя ни в чём упрекать, я просто хочу разойтись. Давно хочу. И буду сама расплачиваться за свои ошибки.

Сердце Вадима яростно колотилось от боли: «Какая же сильная и прекрасная! Такая, какой не была уже давно. Та, кого я полюбил. Та, которую загубил. И ты вновь стала такой. Без меня. Из-за него?.. Почему? Почему ты не хочешь быть такой рядом со мной?»

― Прекрати это, Мика, ― произнёс он вдруг с мольбой, и на его ресницах заблестели слёзы. Он швырнул проклятую пачку в дальний угол и обхватил руками её пылающее лицо. ― Не для того я из кожи вон лез все эти годы, чтобы так бездарно всё просрать. Не для того, чтобы ты свалила к этому никчёмному пацану, не способному дать тебе то, что ты заслуживаешь.

Он увлёк жену за собой в постель и навис над ней, принявшись покрывать поцелуями её грудь, сминая ртом ткань хлопковой футболки. Микаса напряглась и съёжилась, упёршись ладонями в его живот.

― Не надо. Я не хочу, ― тихо проговорила она.

― Пожалуйста, не отказывайся от нас. Ну чего тебе ещё нужно? Умоляю, скажи! Я старый идиот, готовый простить тебе даже глупую измену. Я забуду и никогда не стану напоминать. Только не спеши выбрасывать на свалку наш брак. ― Вадим поцеловал её скулу и тяжело выдохнул. ― Куда ты с ним пойдёшь, глупышка? Твой праздник новизны закончится, и нужно будет возвращаться в реальность: к той комфортной жизни, к которой ты успела привыкнуть. Вы потеряетесь вдвоём, как те наивные подростки, какими когда-то расстались. Вы неизбежно снова пойдёте разными дорогами. Смирись и прими эту простую истину.

Микаса бегло изучала потолок и спрашивала себя, почему не может дать ему отпор. Её тошнило и трясло. Она не могла отрастить крылья и улететь от него. Не могла. Совсем как в ту ночь, когда хотела утешить страдающего дядю Леви. «Я бескрыла и ничтожна», ― пронеслось в её голове.

«Я так люблю тебя, Микаса. Люблю! Больше, чем кого-либо на свете… Выходи за меня, и покончим уже с этим!»

«Да. Покончим с этим. Я обещаю тебе, Эрен».

― Я с ним не потеряюсь. Даже в тесноте маленькой квартирки без гроша за душой. Потому что с ним я та, кто я есть на самом деле, а рядом с тобой ― гадкая пародия на саму себя. Невозможно потеряться больше, чем я потерялась за семь лет разлуки с Эреном. Смирись и прими эту простую истину.

Её ладони настойчиво вжались в грудь мужа: Микаса больше не собиралась терпеть нежеланные прикосновения. Вадим отстранился и сел на краю постели, поникнув головой.

― Ты ни хрена от меня не получишь. В этом доме… даже на тебе нет ничего твоего. Так просто ты от меня не отделаешься.

― Твоё право. Забирай всё. Хоть трусы с меня последние стяни, ― сквозь полубезумную усмешку ответила она. ― Даже голая и завёрнутая в покромсанный тобой однажды на лоскуты шарф я всё равно уйду.

― Вот как, значит: ты и эту клятую тряпку спасла?

Микаса не отвечала ему. Скрестила руки на груди и продолжала неподвижно лежать. Дементьев поднялся и ушёл в кухню, где недолго общался с кем-то по телефону. «Судя по нервному тону, со своими прихвостнями-амбалами», ― допустила Микаса и ощутила тревогу. Молниеносно встав с постели, прошлась следом за ним.

― Что ты здесь замышляешь? ― строго спросила она.

― Не твоего ума дело, ― огрызнулся он.

― Прошу, только не надо глупостей. Это ничего не изменит. Да и лицо целее будет…

― Я твоему любовничку однажды уже расквасил рыло. Так что за моё можешь не переживать.

― В каком это смысле «уже»?

― А, так он не рассказывал, как прибегал ко мне полаять после того, как ты бросила его? Занятный он у тебя парнишка… То-то забыть никак не можешь! ― Вадим издал ядовитую усмешку.

― Я очень старалась.

― Недостаточно старалась. И за это я с него шкуру спущу.

― Прекрати сейчас же это ребячество!

― Попробуй остановить меня, девочка.

Вадим устремился в прихожую и вышел за дверь, не дав Микасе возможности среагировать на свой выпад. Его человек всё устроил: написал Йегеру под видом клиента и договорился о встрече, чтобы «лично оговорить детали заказа». Дементьев почти три часа просидел за столиком в углу бара, поджидая своего противника. Терпение медленно гасло в нём, гнев застилал разум, а ревность разъедала внутренности. Он заказал бутылку скотча и выпил три порции, едва удерживая себя от бездумного желания накидаться в хлам. В затуманенной голове рождались сладостно-омерзительные картинки: он возвращался домой, швырял Микасу на постель, раздирал на ней одежду и отчаянно брал ― что было сил! Как не брал никогда. Чтоб навсегда позабыла этого проклятого выродка!

Он не сразу заметил, как Эрен сел за столик в центре зала, попросту не признал в нём того нелепого мальчугана с горящими яростью глазами. Наконец подняв голову, он внимательно пригляделся к задумчивому лицу юноши: оно более не казалось выкованным жестокими языческими богами, нет-нет! Теперь он сам превратился в языческое божество, и в каждой острой и округлой черте угадывалась злая, режущая красота, но вместе с тем мягкость, которой невозможно было сопротивляться. Бесплодные фантазии оставили рассудок Дементьева, и теперь он ясно видел, как по ночам Микаса добровольно отдавалась своему нелепому ласковому дуралею. «Прибью, ― зверея от гнева, решил он, ― до костей разобью это грёбаное красивое лицо!»

Со скрипом поднявшись, он двинулся в сторону центрального стола. Покусывая внутреннюю сторону щеки, Эрен поднял голову и в изумлении уставился на летящего к нему Дементьева.

― Охереть, ― только и успел вымолвить он, подскочив с места.

В его челюсть прилетел задеревеневший кулак, заставивший потерять равновесие. Воспользовавшись ситуацией, Вадим ударил ещё, со всей дури тряхнул соперника за грудки и отшвырнул к барной стойке. Чудом не зацепив ни одного стула, Эрен всё же смахнул локтями горсть стопок и бокалов под ноги пришедшему в ужас бармену.

― Да вы оборзели, ушлёпки! ― крикнул он разбуянившимся посетителям. ― Я сейчас вызову полицию! Валите отсюда!

Опьянённый гневом Вадим направился к стойке и вдруг заметил, что рот Эрена процарапала безумная улыбка, обнажившая окровавленные зубы. «Давай, свинья, подползи ближе», ― беззвучно приговаривал себе под нос Йегер. Зарычав, Дементьев бросился вперёд и оказался в западне крепкого захвата. Безрассудный дьяволёныш сипло посмеивался, сильнее сжимая его шею, и, казалось, был готов сломать её пополам.

― Ты свою башку назад не получишь! ― хрипло рявкнул Эрен. ― Я тебя разорву!

И, резко опустив голову Дементьева, разбил ему нос о своё колено. Успев опомниться, тот ударил в ответ и рассёк смуглую кожу над бровью. Замахнулся снова ― мимо. В ответ Эрен со всей дури упёрся в грудь противника и повалил его на пол, затем принялся наносить удар за ударом, сверкая остекленевшими вытаращенными глазищами.

― Пожалуйста, прекратите! ― послышался испуганный женский голос. ― Да разнимите их кто-нибудь!

― Полиция скоро будет здесь, мадам, не переживайте, ― успокаивал клиентку бармен, не решаясь лично вмешаться.

Впервые за много лет Дементьев ощутил холод во внутренностях ― сковавший всё тело страх. Он беспомощно выставил перед собой руки, но тщетно: его физиономия превращалась в багровое месиво.

Дикий мальчишка! Сатанинский сын.

― Убью на хрен! ― в забытьи надрывался Эрен. ― Ублюдок! Скотина! Разнесу на ошмётки! За неё! За себя! За нас!

Он не шутил. Не играл. Не разбрасывался угрозами. Эрен перестал понимать, что делает ― просто работал неуёмными кулаками, пока ему не сделалось жутко от себя самого. Он замер и стиснул зубы, распробовав на языке железный привкус.

Его подхватили сзади четыре руки и оттащили в сторону. Вокруг начались суета и причитания. Тела слонялись туда-сюда, осмелевшие голоса отпускали обвинения. Кое-как севший на полу Дементьев отмахивался от предложений помочь встать и не поднимал головы, скрючился от боли. Эрен с отвращением бросил на него взгляд и вышел на улицу.

Близился вечер, подул свежий ветерок, мягко касаясь саднящих ран. Утерев окровавленным запястьем рот, Эрен нервно прикурил и сделал длинный выдох, пытаясь прийти в себя. В ушах звенело, голова раскалывалась, мысли лихорадочно вытанцовывали в ней и бесследно растекались. Позади раздались шарканье и кряхтение. Подле него на тротуар опустился Дементьев.

― Здорово же ты мне накостылял… мелкий паршивец, ― с досадой и смирением процедил он, сплюнув загустевшую кровь. ― Жену мою трахал, но себя, поди, безгрешным мнишь.

Эрен сглотнул и зажмурился, борясь со злобой и презрением.

― Уж это вряд ли. Мои грехи тебе и не снились.

― Хах… Дылда вроде такой стал, а всё те же высокопарные мальчишеские речи! ― Дементьев натужно усмехнулся.

― Возможно, ― выпустив густую струю дыма, отстранённо ответил Эрен.

― И как, понравилось оно тебе ― владеть наполовину?

― А тебе целых семь лет нравилось?

Вадим ощутил, как к горлу подкатил тугой ком.

― Погляди только на себя, старый дурак! Кичился тем, что выкрал из постели шестнадцатилетнего пацана растерянную девчонку, а теперь ноешь тут в пылищи. Долбанное позорище. И знаешь, ты здесь не потому что тебе изменили: просто твоя жена, едва освободившись от тебя, прыгнула обратно в постель к тому самому мальчишке, у которого ты забрал её как трофей! ― Эрен надсадно рассмеялся, давясь горечью дыма. ― Тебя унизило, что пафосные парижские ресторанчики, Лувры, Эрмитажи и Ла Скалы не заменили ей смазливого нищего заморыша, сколько ты ни пытался его вытравить из её головы.

― А ты, значит, наслаждаешься моим «унижением»?

― Мне, скорее, забавно. По прошествии стольких лет твои речи кажутся по-настоящему смешными. И пустыми.

— Зря хорохоришься. — Дементьев тяжело откашлялся и хмыкнул. — Вы с ней долго не протянете. Мика уйдёт снова. Потому что привыкла к деньгам, к тому, что у неё было всё для комфортной и респектабельной жизни. А ты — это так, для хорошего секса и воспоминаний о юности. Она, небось, привыкла весело проводить с тобой время и решила, что это обманчивое чувство новизны и есть жизнь. Вот только после тусовки человек идёт домой и возвращается к рутине. Но с тобой её рутина будет утрачена, и Микаса потеряет почву под ногами.

— Со мной? ― с насмешливой задумчивостью повторил Эрен. ― К твоему сведению, она послала меня куда подальше вместе с предложенным кольцом! Может быть, ты прав, я не знаю… Но кое-что ты до сих пор ни хрена не улавливаешь, раз пришёл сюда бить мне морду: она действительно решила уйти. И Микаса не уходит ко мне ― она уходит от тебя.

― Что ж… Видимо, хочет искупить вину. Ты, конечно, во всём винишь меня, я это даже понимаю. Но решение предать тебя ― это только её ошибка. Она сама пришла в мой дом, сама поцеловала меня, хоть я и предупреждал, что я подонок и что цена её побега из нищеты ― это ты. ― Дементьев пристально наблюдал за всеми оттенками боли, что выражало лицо Эрена. ― Да, парень, я ей так сказал: она должна пожертвовать тобой ― никогда больше не любить тебя и не дружить с тобой. Разумеется, это не остановило её, и Микаса сама всё решила в тот вечер. Я просто забрал то, что желал. Потому что мне принесли это на блюдечке. Можешь истерить, можешь ещё раз ударить меня, но факт остаётся фактом.

По лицу Эрена скатились две бесстыдные слезы. Он глубоко затянулся и бросил окурок в близстоящую урну.

― Тебе удобнее считать во всём виноватой отчаявшуюся несовершеннолетнюю девчушку, у которой мозги отшибло из-за горя и ненависти к себе. Я знаю, что она ошиблась и поступила отвратительно. Но будь в тебе хоть капля человечности, ты бы не стал подталкивать её к краю.

― Я хотел её себе, придурок! Как до тебя до сих пор не дошло? Я привык брать что хочу, и не моя вина, что Микаса добровольно отдала мне себя.

― Ты хотел, значит… Хотел… В твою затуманенную похотью башку и мысли не закралось, что ты разрушил жизни двух детей, едва сделавших уверенные шажочки в объятия друг друга. Да ты, мудак, поломал добрую часть её и моей юности своими грёбаными хотелками! Твоей раскуроченной рожи за это ничтожно мало! Ну, украл ты её, а что дальше-то? Что-то я не увидел в женщине, едва не совершившей суицид из-за тяжёлой депрессии, восторгов насчёт «рутины», которую ты ей дал. У тебя горы деньжищ, и Микаса поначалу наивно верила, что у неё к тебе глубокие чувства, но ты настолько феерично всё просрал, что остаётся лишь похлопать твоей рукожопости!

Эрен умолк и сердито сунул руки в карманы мантии. Он изо всех сел пытался унять гнев и мыслить ясно, не позволять Дементьеву снова манипулировать собой, как много лет назад: «Я больше не тот заносчивый глупый мальчишка и не собираюсь играть по твоим правилам», ― твердил он себе.

Вадим же уставился перед собой — блуждающе, потерянно, словно глядел не вперёд, а внутрь себя самого, пытаясь вытащить на свет остатки искренности и человечности. Он больше не видел в Эрене разъярённое языческое божество: он вновь был тем спесивым смелым пареньком с острыми прядями, обрамлявшими худое лицо, полное страданий и непонимания. Его силуэт размылся и превратился в сгусток неутихшей боли ― до сих пор кровоточащую открытую рану. «Интересно, что бы сказала Оля? Разочаровалась бы она, узнай, насколько её “папуся” отвратительный, грязный ублюдок? Я изувечил душу этому мальчику и отобрал у него самое дорогое, с чем сам решительно не понимал, как правильно обращаться».

― Я… ― непривычно робко заговорил вдруг Вадим, почесав затылок. ― Я подобрал на чердаке красивую птицу с переломанным крылом. Но вместо того, чтобы залечить её раны, сломал второе крыло, чтобы она не смогла улететь от меня… Я потерял жену и дочь, а вместе с ними смысл жизни. А потом увидел в глазах остановившей меня от выстрела девочки всё, что я утратил. Но знаешь, ни её сходство с женой и любовницей, ни воспоминания о том вечере в ресторане не пробудили во мне такого острого желания обладать, как то, что я разглядел между ней и крикливым пацаном, плюющимся в меня ядом. ― Он стыдливо склонился, пряча подступившие слёзы, и заговорил тише: ― Я ничего в жизни так не хотел, как обокрасть четырнадцатилетнего мальчишку! Я хотел себе чистую и нежную любовь Микасы к тебе ― ту, что я потерял со смертью жены. И сколько ни пытался, никак не мог выбросить из мыслей то, как Мика откидывала со лба твою чёлку, как льнула к тебе в одной простыне на веранде… Я до сих пор не могу это забыть!.. Я верил, что убью тебя в ней! Разрежу в клочья ёбаный шарф, чтобы ты испустил дух в его лоскутах и больше никогда не возвращался!

Эрен приоткрыл рот и в недоумении глазел на Дементьева. Он ожидал чего угодно, но не откровений, наполненных чувством вины.

― Куда я точно больше не смогу вернуться ― так это в ту жизнь, которая у нас могла быть без тебя. Я всё ещё не могу выйти из спальни, в которой мы провели с ней наши первые ночи. Не могу нормально двигаться дальше. Не могу ― из-за свихнувшегося от горя и эгоизма мужика в кризисе среднего возраста. Мне хочется башку тебе оторвать за это!

Эрен запрокинул голову и сделал очередной успокаивающий выдох. Затем опустился на одно колено подле Дементьева, беззаботно вложил ему в рот свою яблочную сигарету и чиркнул зажигалкой.

― Раскури это дешёвое дерьмо до конца. Считай, это мой тебе подарок ― вкус подлинной свободы.

Эрен издал печальную усмешку, поднялся и двинулся прочь, не желая ни секунды более находиться рядом с этим человеком.

Дементьев доковылял до дома лишь к ночи. Усталость сбивала с ног, всклокоченное сознание не смолкало, и он измождённо расселся в прихожей, не решаясь войти в спальню. Микаса услышала его шаги, но вышла не сразу. Очутившись подле мужа, опустилась на корточки и стала промакивать ему раны предусмотрительно взятым с собой дезинфицирующим раствором.

— Ну что, наигрался? — пожурила она его спокойным тоном. — Говорила же тебе, что тумаков отхватишь от «моего любовничка».

Вадим бессильно улыбнулся. Он не сводил с жены полного обожания взгляда и до сих пор оставлял в сердце крохотную надежду, что она передумает.

— По поводу того, что ты сказал мне сегодня, — продолжила Микаса, — ну, насчёт денег при разводе…

— Не надо, Мика…

— Я даже от брачного контракта готова отказаться, лишь бы ты оставил меня в покое. Мне не нужно от тебя ничего.

— Прекрати. — Вадим перехватил её руку и прижал к губам тыльной стороной ладони. — Ничего я не собираюсь у тебя отнимать, глупышка. Ляпнул это, чтобы прижать тебя. Ты сама знаешь: я подонок, и способы удержать тебя у меня такие же.

― Не хочу, чтобы ты думал, что можно всё вернуть. И… может, прозвучит глупо, но для меня это своего рода очищение. Начну жизнь с нуля. Понимаю, что будет паршиво и, возможно, временами я буду скучать по большим деньгам, но я должна пройти через это. Хочу вернуть себя.

Вадим зачарованно глядел, как в вырез её короткого ночного платья ложились сонные тени, и невыносимо желал прикоснуться к груди жены. Она теперь ему не позволит. Никогда больше.

— Как он это делает с тобой? ― задумчиво спросил Дементьев, поймав взгляд Микасы.

— Ты о чём?

— Этот блеск в глазах, эта сила. ― Он очертил в воздухе круги. ― Я прежде не придавал особого значения, но рядом с ним ты почему-то особенно хороша. Я обвешивал тебя золотыми безделушками, одевал в дизайнерские шмотки, но ты никогда не была так же прекрасна, как в те моменты, когда отдавала себя ему.

— Не знаю, что тебе ответить… Возможно, Эрен просто слишком убедительно говорит мне, какая я классная, и я даже начинаю немного верить, что это правда.

― Господи, ты даже имя его произносишь с ёбаным сакральным придыханием! ― Он истерически усмехнулся и заметил смущение на лице Микасы. ― Какой же всё-таки я старый дебил… Раньше тебя самой ведь понял, как глубоко ты в него втрескалась. Даже интересно стало, какого чёрта ты его снова послала?

― Дура потому что.

― Хм, какой простой и хорошо понятный у меня на родине ответ, ― со смешком произнёс он.

***

Во время бракоразводного процесса Вадим вёл себя так, словно у них с Микасой медовый месяц: был деликатен и щедр, не давил на неё, делал подарки и наотрез отказался от денег, положенных бывшей жене по брачному договору. Ему не хотелось остаться в её памяти подонком. К тому же он лелеял надежду вернуть её, несмотря на то, что Микаса настояла, чтобы брак был расторгнут в кратчайшие сроки.

― Я ещё поборюсь за тебя, ― произнёс он после подписания бумаг, когда они вышли на улицу.

― Ты уже отвоевал своё, ― с иронией ответила Микаса. ― И хотя с тобой я стала несчастна, есть вещи, за которые всё же благодарна тебе. И не забуду их.

― Не надо подслащать пилюлю, тебе не к лицу. И я верю, что для нас ещё остался второй шанс.

― Но я больше не верю. Скажу не ради обвинения, а ради констатации факта: помнишь, о чём я попросила в день нашей свадьбы? Я попросила тебя ослабить хватку. Уступи ты мне, и, может, я бы забыла даже то, как Эрен улыбается, но ты сделал всё с точностью до наоборот.

«Хотел бы я верить в это, девочка, как бы я хотел… Неужели ты смогла бы? Неужели забыла бы его? Теперь мне никогда не узнать».

Микаса пристально поглядела в лицо бывшего мужа, деловито прищурилась и поправила на его носу тонкий пластырь. Сердце Вадима сжималось от томления и ревности.

― Я, наверное, больной на всю башку, но почему-то надеялся, что ты станешь бросаться в меня обвинениями. Как твой чёртов дикий мальчишка.

― Он, видимо, не стеснялся в выражениях, ― с едва уловимой улыбкой подметила Микаса, воскрешая в мыслях выразительное смугловатое лицо. ― Эрен считает меня безгрешной овечкой, попавшей в лапы большого злого волка, вот и плетёт свои любимые глупости. Но на самом деле я ― сплошная грязь и должна сама нести ответственность за то, чем обернулась моя жизнь.

«Я сплошная грязь. И столько лет боялась замарать ею моего Эрена. Но иногда… совсем иногда… в самых разнузданных, постыдных мечтах… я желала опутать и сковать его всеми моими грехами, любезно ими поделиться и овладеть его чистотой. Овладеть им без остатка», ― подумалось Микасе между делом, и её щёки вспыхнули.

Она наспех попрощалась с Вадимом, чтобы остаться наедине с этой мыслью, и направилась к родительскому дому. С мазохистским наслаждением упиваясь грёзами, которых всегда стыдилась, Микаса плыла вдоль проезжей части и дышала полной грудью, смущённо посмеивалась себе под нос и прикладывала холодные ладони к горящему лицу. Ветер швырял ей под ноги сорванную со стонущих деревьев листву, трепал шёлк иссиня-чёрных прядей. Микаса растворялась в надвигающейся буре, словно в жерле задушенной много лет назад страсти, и хотела лишь одного ― чтобы она поглотила её с потрохами.

Как только она переступила порог дома, из кухни вышел Бруно, сияя лоснящимся от пота лицом и попивая пиво.

― Харуми, наша маленькая вернулась! ― крикнул он жене и попытался обнять падчерицу.

Микаса посмотрела на него в упор неподвижными глазами и ощутила поднимающуюся к глотке тошноту. От ненависти и отвращения стало трудно дышать. Внутри её расширенных зрачков Бруно померещился мрачный красный отсвет. Его желудок сжался от внезапно пронзившего всё тело страха.

― Не смей прикасаться ко мне, животное, ― дрожащим от ярости голосом процедила Микаса. ― Я не «твоя маленькая», мразь, и ты больше никогда меня не обидишь.

Она влетела в родительскую спальню, схватила чемодан и стала наугад швырять в него вещи отчима, затем открыла окно и сбросила на улицу. Она выбрасывала следом пыльные рыболовные снасти, которыми Бруно ни разу не воспользовался со дня покупки, ящики с инструментами, оставшиеся вещи и различную дребедень, мозолившую глаза. «Ненавижу, ненавижу», ― с детской злобой приговаривала она.

― Милая… Ты чего здесь такое вытворяешь? ― обескураженно промолвила Харуми, боясь подойти к дочери.

― Выбрасываю мусор, мам, ― беззаботно бросила Микаса. ― Осталось только избавиться от самого большого «пакета».

― Прекрати, пожалуйста. Я не понимаю тебя… Ты чего так завелась?

― Ах, я завелась? Ах, не понимаешь? В самом деле? Так и будешь продолжать стоять деревом и наблюдать до самой могилы?! Хватит с меня! Хватит! Выброшу всё на хрен и его в том числе.

― Мика, что ты творишь? Безумная девчонка! Совсем рехнулась? ― рявкнул Бруно, выйдя из себя от увиденного.

― Ты больше не будешь здесь жить. Больше не станешь отравлять нам с мамой существование. Проваливай из моего дома! ― в сердцах прокричала Микаса, указывая пальцем в сторону входной двери. ― Вещи уже можешь не собирать.

― Чокнутая девка! ― заревел Бруно и грозно двинулся на падчерицу.

Микаса выкатила глаза, как испуганный оленёнок, и маленькая девочка внутри неё выставила перед собой беспомощные ручонки в попытке защититься от удара. Стиснув зубы сквозь холодный удушливый ужас, она пошла ему навстречу и со всей силы схватила за грудки, вдавила в стену, приподняв над полом, затем тряхнула так, что отчим ударился затылком и жалобно взвыл. Харуми онемела и в оцепенении наблюдала за никчёмно трясущимися стопами мужа.

― Ты не ударишь меня! Больше никогда! Убирайся отсюда! ― не своим голосом кричала Микаса, крепче вдавливая костяшки в глотку Бруно.

Она оттолкнула отчима в сторону, взяла за шкирку и выволокла за порог.

― Скажи ещё раз, что я во всём виновата! Скажи ещё раз, что я ничтожество! Скажи ещё раз, что я извращенка и маленькая потаскуха! Да я сегодня такое в своей комнате устрою: буду так орать от удовольствия, что на другом конце города будет слышно! ― выпалила она, сверкая демоническими глазами. ― Пошли вы все! Я буду делать что хочу, я буду жить как хочу!

Микаса бросила на землю перед Бруно его бумажник и захлопнула дверь. Забрала все ключи и не поддавалась на слёзные уговоры матери прийти в себя. Отчим заунывно скулил под окнами, шастая туда-сюда вокруг дома, но ему никто не открывал. Микаса наблюдала за ним из окна на кухне и всё ждала, когда он уберётся. Через час нытья, увещеваний и угроз, Бруно кому-то позвонил и ушёл, прихватив с собой пожитки.

В кухню вошла Харуми, остановилась подле дочери и тоже поглядела в окно.

― Ответь мне, мама, ты в самом деле хочешь пустить обратно эту свинью? В самом деле хочешь продолжать гнить с ним? Мне плевать, что я поступаю неправильно, плевать, что якобы вмешиваюсь в вашу жизнь. Я хочу отомстить за себя, хочу, чтоб он убрался с глаз моих подальше. И признайся, что в глубине души ты тоже жаждешь этого. Тянешь убогую лямку привычки, но так ведь не может продолжаться до бесконечности. Поэтому ответь мне честно.

Харуми тяжело вздохнула и опустилась на табурет. Впервые за долгое время охваченная сомнениями она не могла подобрать правильных слов, не могла разобраться в собственных чувствах.

― Да видишь, детка, я и впрямь живу привычками. Я слабая и бесталанная. Придумала себе единственную гордость ― быть послушной и верной женой.

― Послушной? Ты не собака на привязи, мам. И уж тем более не бесталанная! Слабая ― не без этого. Но ты когда-то была сильной, а слабость ― просто твой выбор. Только и всего.

― Я боялась остаться одна, боялась нового. Боялась, что хороший мужчина разглядит во мне что-то скверное…

― Ты поэтому и дядю Мишеля бросила. Я такая же идиотка ― вся в тебя. Но мы с тобой не будем ставить на себе крест, вдвоём со всем справимся, слышишь? И больше никогда не будем выбирать неправильных мужчин. — Она накрыла ладонью руку матери. — Кстати, пока мы с Вадимом подавали на развод, я нашла себе работу: помнишь, дядя Мишель водил нас в галерею современного искусства «Золотой сад»?

— Правда? Такое место хорошее… По крайней мере, туда частенько захаживают люди при деньгах.

— Честно говоря, я и сама не верила, что меня возьмут. Думала, кому я там нужна? Без опыта да ещё и студентка. Но я наступила на горло сомнениям и запросила у своего декана рекомендательное письмо. Владельцу галереи оно понравилось, и он взял меня на испытательный срок. Уже отработала две смены: буду сама оплачивать себе психотерапевта, — с гордостью и толикой иронии подытожила она.

— Мика, это же чудесная новость! — обрадовалась Харуми, утирая слёзы. ― Но всё-таки нехорошо ты с Бруно… Могли бы сейчас все вместе порадоваться… Как он теперь один да без жилья?

― Не надо о нём переживать. Небось, к кому-нибудь из дружков смотался перекантоваться. А жильё ― пусть забирает нашу старую халупу, всё равно стоит бесхозная; никто в этом сарае жить не будет, а ему в самый раз.

― Ох, я сегодня буду плохо спать… ― запричитала Харуми с чувством вины.

― Я сейчас налью тебе успокоительного ― заснёшь как младенец, ― без эмоций отозвалась Микаса и взяла из настенного шкафчика невысокий стакан.

Несмотря на беспокойство, Харуми действительно быстро уснула, едва на улице стемнело.

Ветер снаружи продолжал безжалостно трепать деревья, воздух сделался свежим и густо наполненным ароматами трав. Микаса открыла в своей спальне окно и любовалась буйством стихии, вселявшей в её сердце мятежный восторг освобождения. Она разделась целиком и легла на одеяло. Её губы изогнула чертовская ухмылка, а сердце затрепыхалось от счастья. Голодные руки стали блуждать по телу, а в мысли бессовестно врывались запертые когда-то на замок фантазии: Микаса позволила выбраться им всем — нелепым, гротескным, очаровательным, развратным и немыслимым! Она смело двигала бёдрами навстречу наслаждению и кричала. Шестнадцатилетняя девчушка, боявшаяся мечты о покинутом ею мальчике и затыкавшая себе рот в разгар утех с самой собой, глазела на неё из противоположного угла спальни чернильными блестящими зрачками. Сломанная, поруганная куколка — униженная крошка, страшившаяся собственного взросления.

― Смотри, как это делается, глупая! ― решительно сказала призраку своей растоптанной юности Микаса. ― Смотри и заруби на носу: я не стану завтра хорошей и не перестану думать о нём. И послезавтра не перестану. Никогда! Никогда!

Микаса углубила ласки, вперив полубезумный взгляд в потолок: она могла сорвать с него любой сладкий образ и сделать своим. Ей не было стыдно. Не было горько. И она продолжала захлёбываться громкими стонами, зовя своего Эрена. Он опустился на постель рядом с ней ― неловкий лохматый мальчуган с испачканными садовой грязью руками, нежный и чуткий первый любовник, горячий и смешной мужчина её мечты ― родственная душа, надежда и свобода. Она звала его и задыхалась от слёз и блаженства. От любви к себе и прощения. Изнасилованное запретами и ложью тело содрогалось от интенсивных движений ловких рук. Микаса дарила себе Эрена с трепетом и заботой, с похотью и чистотой. Ещё и ещё.

Несколько раз скользнула пятками по одеялу, вжалась затылком в подушку, отпустив последний протяжный всхлип, утёрла слёзы и приложила к груди кулачок. Она рассмеялась в лицо своим страхам. Микаса больше не пряталась от себя.

«Никакой ты мне не самый лучший друг. Ты всё-всё на этом белом свете!»

Микаса твёрдо решила: сначала необходимо вернуть себе почву под ногами, справиться с душевными травмами и уж только потом снова врываться в жизнь Эрена. Она не собиралась обременять его своими проблемами и боялась, что вновь может всё разрушить из-за неразрешённых внутренних конфликтов.

Её психотерапевтом стала жизнерадостная молодая специалистка, всегда собранная и лёгкая в общении. Первые сеансы давались тяжёло, и приходилось углубляться в истоки детской боли: незажившую сердечную рану из-за смерти отца, чувство отверженности отчимом, вину за все проблемы в семье. Микаса пролила бессчётное количество слёз и временами даже намеревалась закрыться обратно, прервав терапию, но всякий раз преодолевала чудовищные страдания и пыталась разобраться в своих переживаниях под чутким наблюдением.

Первую неделю она приходила на терапию каждый вечер, и как только появились ранние успехи, график посещения стал менее плотным. Ей назначили препараты, и самочувствие Микасы значительно улучшилось. Она делилась с доктором тем, как продвигается её испытательный срок на работе, позитивным сдвигом в отношениях с матерью и главным образом налаживанием дружеских связей.

По совету специалистки, она старалась уделять достаточное внимание общению с подругами — заполняла пробел, образовавшийся в младшей школе из-за того, что над ней издевались сверстницы. Времяпрепровождение в женской компании, поначалу приносившее толику неловкости, постепенно обернулось интересным открытием — есть вещи, которые не обсудишь с Армином. Особенное удовольствие и комфорт ей дарили встречи с Сашей, поскольку Блаус была ей ближе прочих подруг ещё со школьных времён. В начале июля Микаса даже успела завязать приятельство с коллегой из галереи, с которой работала посменно. На прежнюю хандру у неё буквально не оставалось времени. Незнакомая, полная сомнений и поисков жизнь распахнула милосердные широкие объятия, вцепилась крепко и не собиралась отпускать. Микаса стала забывать и тоску по Эрену. «На него у меня тоже не осталось времени?» — вопрошала она себя в свободные минуты.

К тому же в доме уже вторую неделю гостил дядя Леви с супругой, что приносило Микасе радость и чувство защищённости. В отличие от матери, которая в силу заскорузлости убеждений не особенно понимала надобность психотерапии, на Леви стремления племянницы подействовали воодушевляюще. Он частенько интересовался тем, как проходит лечение и ненавязчиво обсуждал по вечерам с ней результаты.

Микасе казалось, что всё идёт гладко, пока на терапии не пришло время подробно обсудить роль Эрена в её жизни. Даже говоря открыто, она не могла перестать вкладывать в каждое слово стыд и отвращение к себе, описывала свои чувства пространными фразами и испытывала тревогу, когда в ответ слышала: «ты идеализируешь его из-за чувства вины», «если Эрен решил, что ты его достойна, значит, так и есть ― он сам выбрал тебя», «ты манипулировала им», «ты не виновата в том, что ставила собственные потребности превыше Эрена», «судя по твоим словам, он не давал повода усомниться в своей искренности: ты демонизировала в нём возможность подвоха из-за травмирующего опыта общения с другими мужчинами». В попытке разобраться психотерапевт не могла ухватиться за определённость в словах своей пациентки. И чем больше обтекаемых формулировок подбрасывала Микаса, тем становилось сложнее.

— Я всё-таки должна спросить прямо, чтобы в дальнейшем у нас была полная ясность: ты любишь его? ― уточнила специалистка.

— Да! — уверенно ответила Микаса, вытаращив глаза.

— Что «да»?

— Ну, да. Ответ на ваш вопрос: да.

Психотерапевт оценивающе оглядела её, взяв короткую паузу, и продолжила:

— Скажи тогда, пожалуйста ― произнеси это полностью вслух.

― Я… Я… ― промямлила Микаса, побледнев от ужаса. ― Я люб…

Она прикрыла ладонью рот, и её щёки оросили слёзы. Микасу трясло и тошнило. Она обхватила себя за плечи и зарыдала. Казалось, она провела в столь жалком состоянии целую вечность и сгорала от стыда и боли. Доктор приблизилась к ней, погладила по плечу и протянула рулон бумажных полотенец. Дав пациентке возможность справиться с приступом, она спокойно заговорила вновь:

― Мы можем продолжить или ты пока не готова?

Микаса закивала.

― Скажи, почему ты не в состоянии это произнести? Ты не можешь? Не хочешь? Или ты всё-таки не любишь Эрена?

― Кажется, я физически не могу… не могу открыть рот, ― прогнусавила в салфетку Микаса, осознавая необъятный масштаб проблемы. ― Но я не лгу. Я и правда его… Я его… Да блядь! ― шлёпнув ладонями по подлокотникам, выругалась она. ― Боже, простите, пожалуйста…

― Что ж, это неудивительно, потому что до брака ты не могла понять своих чувств, а после жила с установкой мужа, что «любить Эрена нельзя». Буквально. Но ещё на первом сеансе мы определились, что твоё желание быть с ним ― одна из главных причин, почему ты здесь, поэтому придётся задать себе новую установку. Серьёзные отношения, особенно в браке ― это главным образом долгосрочное сотрудничество двух людей в совместном быту, и чтобы оно было плодотворным, нужно научиться ясно озвучивать свои чувства и желания. А именно этого ты не делала в отношениях с Эреном. Даже с бывшим мужем была честнее.

― Я себе отвратительна: какая-то потерявшаяся маленькая девочка, не умеющая разговаривать словами через рот.

― Мы будем с тобой учиться, ― тепло и с надеждой подбодрила её психотерапевт. ― Для начала будешь пробовать по слогам произносить «я люблю Эрена». После этого всё прочее уже покажется сущим пустяком. Договорились?

― Договорились.

― Вот и славно.

После сеанса Микаса забрела в супермаркет дорогих продуктов, куда обычно ходила будучи в браке. Лишь у порога дома она поняла, что оставила на кассе непозволительно большую сумму. Это заставило её ощутить собственную ничтожность с новой силой.

— Я идиотка, — заявила Микаса, хлопнув дверцей холодильника.

— Что за бред, светлячок? — отозвался Леви, орудующий у плиты. — Рассказывай, что на этот раз?

— Мне было очень грустно, и я решила купить себе торт. Но вместо того, чтобы зайти в одну из миленьких пекарен, припёрлась в дорогущий супермаркет и накупила дорогущей еды. С такой беспечностью, словно я всё ещё жена миллионера! Продолжу в том же темпе — и моментально спущу то, что мне досталось по контракту. Я храбрилась перед Вадимом, что справлюсь без горы его денег, а в душе скребётся мерзкое чувство, что он был прав.

— И что, теперь из-за минутных слабостей скулить и оправдывать чушь этого сраного франтика? Тц! Нашла из-за чего впадать в уныние. — Леви выключил газ и повернулся к племяннице. — Не обесценивай пройденный путь. Да, соглашаться на меньшее паршиво, но ты и так это знала. Ничто не помешало тебе сознательно отказаться от удобства в пользу твоего балбеса. Считай, у тебя сейчас реабилитация: сделаешь несколько мелких глупостей из прошлого, а в итоге свыкнешься с новой реальностью.

— Думаешь?

— Знаю. И тебя хорошо знаю: можешь сколько угодно себя принижать, но ты не тот человек, у которого свет клином сошёлся на деньгах. Иначе ты не чувствовала бы себя настолько погано в браке. Это же очевидно!

— Я боюсь, что разрушу Эрену жизнь, если он снова пустит меня в неё.

Леви сделал глубокий вдох и сел на табурет, изящно скрестив ноги. Даже домашние брюки и безразмерная футболка не могли спрятать его статную осанку и крепость стройного тела. Отбросив родственные чувства, Микаса смекнула, почему супруга дяди до сих пор была так очарована своим мужем.

— Если тебя это утешит, твои терзания не уникальны. С ними можно жить и даже бороться… Я порой смотрю на свою рыжулю и думаю: «Какого чёрта ты выбрала меня? Ты — совершенство: до смерти красивая, талантливая, трудолюбивая — втрескалась в брюзжащего старого карлика со злобной рожей». Ещё и родственники наши — ну, ты знаешь наших родственников — вовсю галдели, что я рехнулся, связавшись с «малолеткой». В ту пору я считал, что мы с ней вместе вопреки… А спустя год мне начало казаться, что все вокруг были правы, что моя любовь — блажь скучного старикашки.

— Ну какой ты старикашка? Что вот заладил?

— Дай договорю, светлячок. Так вот, моя женщина любит перемены, вечно в поисках чего-нибудь новенького, в поисках себя. А я раб привычки и комфорта: все её порывы воспринимал в штыки, чуть в могилу наш брак не свёл, кусок идиота! Из-за комплексов. Наверное, только её зрелый ум не дал нам скатиться к чертям.

Леви отсыпал в фарфоровый чайник заварки, достал две чашки и поставил кипятиться воду.

— Ты не рассказывал об этом, — удивилась Микаса.

— Не хотел никого впутывать. Но я к чему веду: уважай тот факт, что твой партнёр выбрал тебя, и грамотно расставь приоритеты. — Его лицо вдруг сделалось мрачным. — Меня коробит от мысли, что все твои беды родились милостью бухающей без просыху свиньи, за которую по глупости выскочила твоя мать. Но также верю, что ты не дашь детским травмам поломать то, что для тебя по-настоящему дорого. Отношения — прекрасное дерьмо, за которое нужно сражаться чуть ли не каждый день. Если ты позволишь себе из-за низкой самооценки и дальше отталкивать своего балбеса, то твои страхи и злость в конечном счёте сожрут тебя, поняла?

Микаса по-детски потянулась через стол и поцеловала Леви в щёку.

― Так точно, мой капитан.

― Уже что-то.

― Сегодня на сеансе доктор спросила меня, люблю ли я Эрена. Я ответила «да». Но она попросила произнести это целиком, и у меня случилась истерика. Я даже рот открыть не смогла, как будто у меня, блин, фильтр выражений стоит! В общем, теперь буду потихоньку учиться выговаривать это на терапии. По слогам, как в начальной школе. Позор, дожила.

― Всё настолько запущено?

― Забавно, что майским утром, после того, как мы первый раз переспали, я спокойно сказала ему об этом за завтраком. Но тогда я подразумевала нечто иное и попросту лгала Эрену в лицо, поэтому даже не запнулась.

― Зато теперь ты подразумеваешь правду. Этим себя на терапии и успокаивай.

***

Наутро Микаса получила сообщение от Эрена. Предвкушение быстро сменилось печалью и растерянностью, стоило ей прочитать написанное.

«Привет. Прости, что тревожу, но будет правильно, если ты узнаешь это от меня. Нашей мадам Ренессанс вчера не стало. Я весь день ревел как сумасшедший и не мог сразу тебе рассказать. Похороны во вторник. А в среду мы с тобой вдвоём должны прийти на встречу с её юристом: Грета что-то для нас оставила, но я без понятия, о чём речь. Надеюсь, ты прочтёшь это в подходящий момент».

Микаса долго разглядывала каждую букву сообщения. Строчки размылись, и перед глазами плыли далёкие деньки, крохотные мгновения детского счастья: благоухающие магнолиевые кусты, солнечные блики на белоснежной скатерти, горячий чай с мёдом и мятой, бархат старушечьего голоса, мягкий треск пластинок в старом проигрывателе и долгие беседы, наполненные красотой, пониманием и добротой.

«Однажды и к тебе придёт своё откровение, дорогая Микаса. В момент невыразимой печали или всепоглощающего счастья», ― расцвёло в её душе опавшими лепестками вишни произнесённое госпожой Шпигель целую вечность назад.

Откинувшись обратно на подушку, Микаса долго лила безмолвные слёзы.

Во вторник она явилась на похороны. Погода стояла пасмурная, но тёплая и безветренная, в каждом листке и травинке дремало торжественное спокойствие. Из присутствующих в основном были подростки, помогавшие госпоже Шпигель по дому, работники соцслужб и несколько приятелей из университета. Особняком стояли приехавшие из столицы дальние родственники, которые много лет не общались с умершей. «Видимо, рассчитывают, что им что-то перепадёт по завещанию, ― догадалась Микаса. ― Как прозаично».

Когда закончилась церемония прощания, а собравшиеся медленно побрели к автомобилям и автобусной остановке, Микаса продолжала глядеть на Эрена, опустившегося на колени у могилы. Он склонил голову, чуть ссутулился и оставался сидеть в тишине. Ей хотелось очутиться рядом и крепко обнять его ― разделить грусть, понятную лишь им двоим. Солнце прокралось из-за тяжёлых туч и легло на понурые широкие плечи бледно-золотыми лучами; Эрен обернулся, неподвижно уставившись на Микасу. По его лицу продолжали течь слёзы, но он вдруг нежно и печально улыбнулся ей. «Спасибо за то, что ты всё ещё здесь», ― прочла в этой улыбке Микаса и тихонько всхлипнула. Сделала неуверенный шаг вперёд, но остановилась. «Он позволит себя обнять? Я же просто хочу быть рядом. Я не потревожу его…» ― подумала она и снова сделала шаг. Эрен поднялся с земли и развернулся к ней. Микаса стушевалась и зашагала прочь, проклиная себя за трусость.

Следующим утром предстояло навестить юриста. Тоска по госпоже Шпигель продолжала толкаться в Микасе со страхом и неловкостью.

Она нервничала, садясь в кресло рядом с Эреном, и не смотрела на него. «Прекрати уже вести себя как ребёнок! ― приказывала себе Микаса. ― Наберись, наконец, смелости и дай ему понять, что ничего ещё не кончено. Наша дорогая старушка тоже этого хотела бы…»

В кабинет вошёл юрист с конвертом в руке. Усевшись напротив посетителей, он манерно поправил очки и зачитал им текст завещания. В нём говорилось о том, что усопшая оставила большую часть банковских сбережений на нужды трёх детских домов, а также музея живописи и скульптуры, оставшиеся средства завещала дальним родственникам, а вот свой дом и всё имущество, что там находилось, она разделила поровну между Эреном и Микасой.

― Какие занятные лица у вас, господа, ― весело резюмировал юрист. ― Госпожа Грета мне тогда так и сказала: «Мои дети будут очень удивлены».

― Я предполагал, что она завещает какую-нибудь трогательную памятную безделицу, но чтоб целый дом… ― изумлённо пробормотал Эрен.

― Мои поздравления, ― с дежурной улыбкой ответил юрист.

Они покинули адвокатскую контору спустя полчаса и молча стояли у входа, обдумывая то, что на них свалилось. Микаса разглядывала верхушки качающихся тонких деревьев, Эрен закурил, изучая свои ботинки. Им было странно думать о том, что рано или поздно нужно будет прийти в пустой дом и решить, что с ним делать. Странно было представить, что их не встретят скрип колёс инвалидной коляски и аромат горячего чая.

― Мы оба проиграли, ― заговорила первой Микаса.

― Ты о чём?

― О нашем ребяческом споре на озере. Помнишь? ― Она светло улыбнулась ему.

― Хах, я помню! Мы спорили, кто из нас первым однажды купит этот дом… ― Эрен сделал глубокую затяжку и выпустил густой клубок белёсого дыма. ― Хотя справедливее будет сказать, что мы оба в выигрыше.

«Точно… Мы с тобой оба в выигрыше, ― зачарованно подумала Микаса, наблюдая за дымными узорами, тающими в воздухе. ― Ну же! Не будь идиоткой ― возьми его сама. Возьми прямо сейчас!»

― Можем отпраздновать наш общий выигрыш, ― сгорая от смущения произнесла она и ухватилась за манжету рукава зелёной джинсовой куртки. ― Вдвоём.

Внутри зрачков Эрена затрепыхались огоньки восторга и смятения. Микаса крепче сжала ткань его куртки и легонько оттянула. Её решимость была очаровательна.

«Зачем ты делаешь это? ― пронеслось в голове Эрена. ― К чему этот кроткий и блудливый взгляд?» ― От нестерпимого желания у него задрожали колени, совсем как у безвольного юнца.

― Молчишь… Ты боишься меня? ― невинно поинтересовалась она.

Её мягкость почудилась ему коварной: словно Микаса привязала его к кровати.

― Почему ты просишь меня об этом? ― сдержанно спросил Эрен, не позволяя себе сдаться на милость похоти.

― Потому что я… я…

Микаса сглотнула, пытаясь справиться с приступом паники. «Это простой вопрос. Успокойся и скажи ему. Скажи, глупая, это несложно! Ведь это же правда — ты любишь его. Ну же! Теперь вслух…»

― Потому что я… я… ― Она в ужасе прикрыла ладонью рот и лишь испуганно таращилась на него беглым взглядом.

― Ясно. Давай не будем наступать на те же грабли, хорошо?

Он деликатно отнял от себя руку Микасы. Её лицо сделалось бледным и пустым. Эрен выбросил окурок в урну, кивнул на прощание и побрёл вдоль липовой аллеи. Микаса обратила взгляд в сторону проезжей части и захотела броситься под колёса тронувшихся на зелёный свет автомобилей.

Она вернулась домой удручённая и без сил. На расспросы дяди Леви отвечала с неохотой, постоянно уходила в собственные мысли, и ему пришлось чуть не силком накормить её обедом. Сытость разморила Микасу, она вяло поблагодарила своего ворчливого фея за еду и поднялась к себе в спальню, где тотчас плюхнулась на кровать и провалилась в сон.

Открыв глаза, Микаса сощурилась от ослепительного солнечного света, повисшего над рыночной площадью. Она шла под руку с Жаном, и тот о чём-то без умолку говорил с Армином. Приложив ко лбу козырьком ладошку, Микаса изучала торговые ряды.

― Этот зной меня убьёт, ― сетовал Кирштайн. ― В шляпе жарко, без шляпы получу солнечный удар. Кошмар!

― Энни сегодня мне тоже жаловалась: беременность и так приносит ей дискомфорт, так ещё и погода эта…

«Куда мы идём? Какой сегодня день? Точно… Арлерты приехали в гости, мы идём за грушами для Энни и рыбой, которую я собиралась приготовить на ужин. Так много света, так много людей… Но почему мне одиноко? ― Она притронулась подушечками пальцев к шраму на правой скуле, затем скользнула к шее ― Шарф! Я его потеряла?.. Сегодня ведь жарко, я оставила его дома. Оставила. Жалко».

― Погляди, какая красота, Армин! ― Жан указал в сторону витрины небольшого магазинчика мужских аксессуаров. ― Давно хочу прикупить новый галстук.

― Вы идите вдвоём, если хотите, — обратилась к ним Микаса. — Я загляну на выставку заморских товаров: неделю назад соседка говорила, что привезут показать что-то интересное.

― Мы быстро, не переживай, ― успокоил её Жан и наспех поцеловал в губы.

Как только он вместе с Армином скрылся за дверями магазинчика, Микаса вопросительно прикоснулась к уголку губ и виновато посмотрела себе под ноги. Она без интереса пробиралась сквозь толпу зевак, глазеющих на диковинные иностранные вещицы, и пустота всё глубже забиралась в её сердце. Пустота была запечатана в брусках мостовой, ютилась под крышами домов, разносилась по воздуху чужими голосами и качалась на стебельках колокольчиков. Микаса существовала в пустоте этого города, но до сих пор не могла почувствовать себя дома. Не могла уже давно.

Подняв голову, она приметила длинный стенд, увешанный маленькими карточками. «Выставка фотоателье Ганса Милтона» ― значилось на вывеске. Иностранец в жёлто-зелёном элегантном костюме театрально размахивал руками перед увлечённой публикой и рассказывал об этапах проявки фотографии. Микаса прошлась вдоль стенда, с восхищением изучая экзотические пейзажи и диковинных зверей, далёкие страны и застывшие позы людей. «Юноша в марлийском порту», ― прочитала она под одной из фотокарточек и взглянула на изображение: родной высокий силуэт на фоне сверкающей морской воды, тёмные острые пряди, обрамляющие печальное задумчивое лицо, широкая ладонь прижимает к бедру шляпу ― она это уже видела. Очень давно.

«Словно никогда не уходил».

С годами Микасе казалось, что память начинает подводить её. Что она стала забывать его голос, походку и черты. Ей было страшно, что однажды от Эрена не останется ничего, лишь эхо далёких дней. Но теперь он вновь стоял перед её глазами ― неизменно юный и бесконечно милый.

― Сколько стоит эта фотография? ― сама себе не веря спросила она мужчину в жёлто-зелёном костюме.

― Мадам, мои произведения не для продажи.

«Как и магнолии, похожие на первую любовь… Погоди, причём здесь магнолии? Неважно…»

Недолго думая Микаса достала кошелёк и высыпала на стол перед фотографом всё, что у неё было.

― Прошу, позвольте вернуть его домой, ― тихо взмолилась она.

― Вы знаете человека с этой фотографии, мадам?