Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

― Знаю. Он очень… очень мне дорог, ― застенчиво объяснила Микаса и покраснела. ― Хочу помнить его. Пожалуйста, возьмите деньги: я бы дала больше, но это всё что есть.

Господин в ярком костюме с сочувствием оглядел её, скорбно выдохнул, не желая расставаться со своим детищем, но всё же сгрёб монеты в ладони и согласно кивнул. Аккуратно снял фотокарточку со стенда и протянул клиентке. Микаса бережно приняла желанную святыню, прижала к груди обеими руками, виновато поникла и бросилась прочь, чтобы не видеть, как её провожали любопытные взгляды незнакомцев.

Она летела по лабиринту переулков, позабыв про всё на свете. Остановилась подле обшарпанной стены в бедном квартале и опустилась на землю, воровато оглядевшись, словно кто-то мог похитить сокровище, спрятанное ею у сердца. Отняв от груди фотографию, Микаса стала жадно вглядываться в каждую чёрточку драгоценного лица.

Стыдно. Что она скажет Жану? Соврёт, что её ограбили на площади? Видимо, придётся.

Но какая сейчас разница? Не всё ли равно? Теперь с ней навсегда останется крутой разлёт густых бровей, мягкие каштановые волосы и выразительные зелёные глаза. Да, они были зелёными ― уж этого бесцветной фотокарточке не вышвырнуть из памяти.

Трепетные губы прижались к матовой поверхности листа. Ещё, ещё, ещё! Она бы целовала его всего! Если бы только Эрен мог быть рядом, если бы только мог вновь ей улыбаться.

«Я так скучала. Так скучала!» ― причитала она сквозь поцелуи, обливаясь горячими липкими слезами.

Микасу окутал удушливый дым, пространство сжималось и расширялось, пока не выплюнуло её на бесплодную истоптанную равнину. Она, как и прежде, шла сквозь завесу пепла и прижимала что-то омерзительно тёплое к груди, а её воспоминания тускнели и превращались в прах.

«Ты знаешь, что увидишь, если посмотришь. Ты больше не спрячешься. Ты знаешь. Кажется, ты знала это всю жизнь. Просто боялась посмотреть… Уже ничего не изменить, так посмотри наконец!»

Она посмотрела в его лицо ― самого дорогого и любимого, в лицо своего дикого мальчишки. Микаса ласково откинула длинные каштановые пряди и осторожно обвела линию плотно сжатых хладных губ ― мгновение назад ею целуемых в предсмертном прощании. Рыдания безжалостно царапали ей горло, слёзы безостановочно катились по испачканным пылью и кровью щекам.

«Микаса, извини, я опять уснул. Только не говори маме!» ― щебетал его мальчишеский голосок в глубине разверзнувшихся колодцев памяти.

«Прости меня, ― шепнула она, припав губами к сомкнутым безмятежностью векам, ― прости, прости…»

― Прости меня, прости меня, ― бредила вслух Микаса, вертя головой по мокрой подушке.

Она открыла глаза и издала сиплый стон: воздух застрял в лёгких, и она не могла сделать вдох. Солёная влага стекала по вискам и терялась в ворохе чёрных волос. Грудь словно придавило тяжёлой могильной плитой, а внутри расползалась такая невыносимая боль, какую прежде Микаса не испытывала никогда.

«Даже если я поднимусь и брошусь в ванную, то не смогу отмыть эту кровь. Не смогу, не смогу!.. Не хочу быть здесь. Лучше бы я умерла. Лучше бы от меня не осталось и следа. Я не вынесу этого!.. Прости меня, Эрен, прости, прости…»

До рассвета Микаса не шевелилась, распятая на мятых простынях, и утопала в воспоминаниях. Она выплакала все слёзы и равнодушно глядела на тающие под потолком тени, растворяемые восходом. Ей было не убежать из собственного разума, негде укрыться от боли ― идеальная тюрьма.

Сострадательная память вдруг распахнула перед ней двери, ведущие в ночь, певшую им с Эреном колыбельную, прямиком в лето 2007-го, и обронила в обмякшую кисть Микасы недостающий фрагмент. «Я тогда узнала тебя. Узнала… Мой нежный мальчик из самого счастливого сна».

Комментарий к 21. Секс, любовь и смерть

Разгружаю новую фуру стекла с сахарком. Уверена, как минимум парочку вещей, что произошли в главе, вы особенно ждали)) Да и я тоже, если честно 😄 Спасибо за то, что продолжаете следить за историей, и не забывайте, что ваши отзывы — единственное топливо, ускоряющее процесс написания проды ❤

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4530

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 22. Мой самый важный человек ==========

― Светлячок, уже восемь утра. Тебе же сегодня вроде на работу, ― позвал её в щель приоткрытой двери дядя Леви. ― Иди в душ, завтрак уже почти готов.

― А?.. На работу? ― удивилась Микаса. ― Хм… Давно мне завтраков никто не делал…

«Так странно: ты вроде другой, хотя на самом деле всё тот же ― ворчливый, но чуткий наставник. Мой капитан».

― Рыжуля хочет сегодня потащить меня в ваш «Театр комедии». Я в этом ни черта не смыслю, но отказать ей в компании не могу. Как вообще, стоящее место?

― Да, хорошее. Нравятся там постановки, ― уныло ответила Микаса.

― Ты чего такая раскисшая? Из-за вашей с балбесом старушки грустишь?

«Теперь ещё и из-за балбеса…»

― Да, ― соврала она.

Леви вошёл в комнату, сел на край постели и с сочувствием погладил племянницу по предплечью. Микаса лишь блёкло взглянула на него. Каждая секунда существования казалась ей невыносимой, и стыд раздирал на части из-за невозможности испытывать благодарность за заботу дяди. От мысли, что придётся встать и идти в галерею, делая вид, что всё в порядке, ей было тошно.

Когда Леви ушёл, Микаса продолжала лежать, не находя в себе сил подняться. Перед глазами проносились беспощадные и прекрасные обрывки прошлой жизни, давили тяжёлым грузом.

«Микаса! Пойдём, покажу, где я буду спать!»

― Где ты будешь спать… Вечно… ― пробормотала она и со слезами уткнулась лицом в подушку.

«Не упади я в детстве с яблони, неужели вспомнила бы тебя раньше? Тебя, Армина, наших друзей… Всё сложилось бы иначе. Я бы не причинила тебе столько боли… Но почему? Почему мы все снова здесь?»

Горечь бесчисленных потерь, вопросы, сомнения былого захлестнули её. Микаса опомнилась, лишь когда Леви снова заглянул к ней и позвал к столу. Она с трудом поднялась и отправилась в душ. Перед уходом извинилась за то, что не притронулась к еде, и ушла на работу.

День тянулся бесконечно, ноги едва держали её измождённое тело, но Микаса продолжала щеголять вымученной улыбкой на бледном лице. Смерть брела за ней по пятам, заглядывала через плечо и говорила голосом Эрена о ненависти и мести, о тоске и надежде. В каждой картине мерещилась кровь, а сквозь голоса посетителей звучал тихий хруст костей. Сумасшествие. Ужас.

«Ради нас всех ты стал чудовищем. А я не смогла тебя вернуть. Только освободить, как ты того и желал…»

Тонкая алая струйка скользнула из ноздрей и обогнула контур плотно сжатых губ.

― Микаса, ты хорошо себя чувствуешь? Бледная вся как покойник. И у тебя кровь…

Она не сразу поняла, что к ней обращаются. Повернув голову вбок, Аккерман увидела встревоженное лицо владельца галереи. Она флегматично скользнула кистью под носом и уставилась на кровяной мазок. В ушах наперегонки со стуком сердца гремело собственное тяжёлое дыхание.

― У меня немного болит голова, господин Йохансон, но это ерунда.

― Если упадёшь в обморок на глазах у посетителей, получится так себе. Мои сотрудники нужны мне здоровыми. Поезжай-ка домой на такси. Сегодня мало людей, я вполне могу самостоятельно вести экскурсии и продажи.

― Простите…

― За что ты просишь прощения? Лучше позаботься о себе, этого вполне достаточно, ― сердобольно заметил господин Йохансон.

Похлопав её по плечу, он направился к группе скучающих студентов.

Микаса тяжело выдохнула и запрокинула голову, воздев глаза к потолку, украшенному величественным панно с репродукцией «Колосса»¹{?}[Картина испанского художника Франсиско Гойи 1812 г. Является символом ужаса войны.] Гойи. Горечь и трепет — жестокие божественные дары минувших дней. Теперь они намертво впились в её усталое сердце. Микаса неотрывно обводила взглядом устрашающего могучего гиганта, неистово сжавшего кулаки под чёрным куполом небес: коснулась мускулистых плеч, густых угольных волос и наконец остановила внимание на бледно-пылающем пятне глазного яблока. Мгновение — и Колосс обернулся, глазницы загорелись зелёным фосфорическим светом; он направил весь свой гнев на изумлённую Микасу. Она отшатнулась и накрыла ладонью правую скулу, пронзённую царапающей фантомной болью. В ушах раздался призрачный громогласный крик, наполненный яростью всего человечества.

«Но я и тогда не боялась… Они посадили тебя на цепь, как дикого зверя, хотели вскрыть, вывернуть искалеченное нутро и разложить на кусочки. Я была готова убить их всех за тебя! Убить даже за крупицу человечности, что была мне дорога. Да, такой я была…»

Забрав свои вещи, Микаса уехала домой. На обратной дороге растравленный рассудок подбросил ей воспоминание о древнем храме посреди зелёного луга и грозно бьющихся о скалы пенных волнах. Если где-то и могли дать ответы на терзавшие её вопросы, то только там.

По возвращении домой Микаса незамедлительно купила билет на дирижабль и сменила одежду. Она безостановочно смахивала слёзы и почти не отвечала на расспросы матери и дяди о том, куда собралась ехать в таком состоянии. Ей всё казалось бессмысленным, и значение имела лишь одна цель — поговорить со священнослужителем. Во время полёта она целиком ушла в размышления о том, что почти ничего не помнит о том, что с ней было после того, как она вышла замуж за Жана. В некотором смысле её это даже успокаивало: Микасе было неловко думать о том, что они с Кирштайном были настолько близки, потому что в новой жизни он никогда не проявлял к ней романтического интереса. Но она отчётливо помнила бессчётные часы, проведённые в тени гигантского дерева. Помнила поцелуи, что дарила на прощание хладному могильному камню. «Завтра я снова буду здесь. И послезавтра. Я всегда буду с тобой», ― говорила она и уходила спать. Чтобы вернуться.

К ночи Микаса добралась до храма. Её лихорадило от усталости и недосыпа, но она продолжала идти из последних сил. Внутри было тихо и безлюдно, священнослужитель сидел на скамье во втором ряду и читал, она узнала его седовласую макушку, как только очутилась на пороге. Старик обернулся на звук шагов.

― Вы вернулись, ― с ласковой улыбкой заявил он.

Микаса прошлась вдоль рядов и опустилась рядом, степенно сложила руки на коленях ― раздавленная, уничтоженная.

― Расскажите мне всё, ― решительно попросила она с мольбой внутри зрачков. ― Теперь я готова слушать. Я хочу знать. Мне больше не к кому с этим прийти…

― Я сожалею, ― с искренним сочувствием ответил служитель. ― Как давно к вам вернулись воспоминания?

― Сегодня ночью. Чуть не рехнулась. ― Она всхлипнула и утёрла рукавом нос. ― Помните, я рассказывала вам, что мне приснилось, будто я держу в руках отрубленную голову моего друга? Я в самом деле его убила. Убила! Чтобы спасти человечество от уничтожения… ― Микаса резко накрыла ладонью рот, удерживая подступившую тошноту.

― Так это были вы? Не Армин Арлерт? ― удивился он.

Микаса попыталась справиться с приступом: резко сглотнула, зажмурившись, и сделала глубокий вдох.

― Что? Откуда вы знаете? И откуда знаете об Армине?

― Это лишь показания свидетелей минувшего. Те, кто пережил «Битву небес и земли», говорили, что так звали юношу, убившего Атакующего титана. Надо же, оказывается, всё гораздо интереснее… Извините моё любопытство, это прозвучало бестактно.

― Вы не обидели меня. Я сейчас не способна злиться на кого-либо, кроме себя.

― И тем не менее. Не хотелось бы причинять ещё большие страдания.

Микаса взглянула за близстоящую колонну и заметила фреску, изображающую прародительницу Имир, столкнувшуюся с неземной силой. Страдания. Как же много их породила та роковая встреча ― пустячок, отравивший целые поколения.

― Скажите, ради чего мы все снова здесь? ― Она легонько сжала ткань блузки на груди.

― Кто знает… ― Служитель пожал плечами. ― Некоторые из наших прихожан склонны верить, что мы переродились во имя искупления грехов. Другие считают, что это чуть ли не воля прародительницы. Я же один из тех чудаков, что не видят здесь особого смысла. У меня есть теория, что это связано со всплеском огромного количества энергии, освободившейся после снятия проклятия титанов, но, разумеется, подкрепить её нечем. Наше перерождение вообще сплошной абсурд, не имеющий научного обоснования, поэтому я не особенно переживаю. ― Он вновь ободряюще улыбнулся.

― Мне кажется, что я таю. Таю весь грёбаный день. Едва моя жизнь стала чуть меньше похожа на кошмар и замкнутый круг самообмана, как я вновь упала во мрак. Наверное, я это заслужила…

― Никто не заслуживает подобных страданий. Не связывайте воспоминания с воздаянием за житейские ошибки.

― Я просто не знаю, как с этим справиться. Хочу ухватиться хоть за какое-то объяснение, даже за самое дурацкое. А передо мной простирается лишь пустота. И смерть. Больше ничего. ― Микаса склонила голову и закрыла лицо руками.

― Позвольте вам помочь? Вы ведь неместная, в каком городе вы живёте?

― В Сигансине.

― Вам повезло: один из наших психологов как раз работает там. Я дам вам его контакты, чтобы вы могли записаться на терапию. Он хороший специалист.

― Спасибо, ― чуть слышно отозвалась она.

Старик деликатно притронулся к её плечу.

― Принести вам ромашкового чая?

― На этот раз не откажусь. Вы очень добры.

― Делаю всё, что в моих силах, пусть даже этого мало.

Он оставил её наедине с тишиной. Микаса сложила руки на спинке впереди стоящей скамьи и опустила на них гудящую голову. Никчёмная, беспомощная ― как и прежде, не способная ни на что повлиять. Каменный пол уходил из-под ног, едва слышный треск горящих свечей обращался в канонаду марлийских ружей и взрывы громовых копий.

«Ещё с детства, сколько себя помню, Микаса, я ненавидел тебя».

Пальцы впились в предплечья. Память возродила жестокий взгляд на невозмутимом, застывшем лице, мерное тиканье часов, растерянность и непонимание. «Я знаю, ты лгал. Так прилежно, что я не разгадала напыщенность, самоотречение и ужас. Горе ты моё. Горе моё…»

«Тепло ведь, да?» ― нежно возразил лицемерному лидеру йегеристов трогательный мальчик, обернувший вокруг неё свой шарф. Она цеплялась взглядом за вогнутые дуги хмурых бровей, за сеточку трещин на бледно-розовом пятне обветренных губ.

«Пойдём домой. К нам домой».

― Я иду, уже иду, ― сквозь слёзы прошептала Микаса. ― Пожалуйста, забери меня домой…

Она наконец-то приняла его тёплую руку, изрисованную тонкими линиями ссадин, и сбежала, прямиком в умиротворяющее забвение. Микаса не почувствовала, как священнослужитель укрыл её пледом.

Утром её пригласили позавтракать в столовой для прихожан. Утро стояло дивное, и через узорчатые решётки окон было видно птиц, что резвились в кустах акации, покрытых сияющими перламутровыми каплями. «Ночью шёл дождь?» ― удивилась Микаса и крепко оплела пальцами керамическую кружку, дарящую коже тепло. Перед ней красовалась тарелка овсянки со сладкой свежей клубникой и черникой да пара хрустящих хлебцев с творожным сыром ― вкусно. Она вдруг поняла, что у неё не было во рту ни крошки со вчерашнего дня. Втянув ноздрями бодрящий аромат свежесваренного кофе, Микаса принялась с аппетитом есть. На мгновение тревоги покинули её, притаились в тенях и силуэтах на каменном полу. Птицы бойко горланили в саду, радовались озорным солнечным лучам. Всё вокруг стремилось к жизни. Но на сердце Микасы корчилась в муках сумасшедшей пляски смерть.

«Несмотря на то, что моё детство не назовёшь счастливым, мама всегда была рядом. Жаль, что в новой жизни мне не повезло вновь потерять папу. Несправедливо. Отвратительно. И я ничего не могу с этим сделать».

Пообщавшись напоследок со служителем, Микаса записала обещанные контакты и в благодарность сделала небольшое пожертвование культу. В дорогу отправилась неспешно, желая побыть наедине с красотой природы и собственными мыслями. Она шла по тропинке, огибавшей мыс, прислушивалась к шуму моря и любовалась безмятежно плывущими по синему небу облаками. Ветер-бесстыдник разделял прозрачными пальцами пряди чёрных волос, гладил бархат кожи и бросался с объятиями, подталкивал в сторону благоухающего цветочного луга: «Полежи на нём. Отдохни и забудься. А я буду рядом… Я буду рядом», ― приговаривал он шелестом травы. Заворожённая его речами Микаса сошла с тропы и бросилась в омут цветов.

Над ней запорхала желтокрылая бабочка, сбоку жужжал пушистый шмель. Солнце ― палило вовсю. Печаль ― пожирала рассудок. И тоска, тоска, тоска! Она во всём, она ― везде! Проклятая, необъятная, чистилищно уродливая. Микаса повернула голову и увидела покачивающиеся на тонюсеньких стеблях колокольчики. Легонько, спрашивая милости, притронулась к фиолетово-синим лепесткам. «Когда вы обагрились кровью, я произнесла “спасибо”. Вы были свидетелями смерти и бессилия, а я подумала: “Ты для меня важнее всего”. Вопреки тому, что сам себя ненавидишь. Я хотела, чтобы ты знал, как много значишь. Как ты нужен. Пусть мне одной. Пусть миру на тебя плевать. Ты нужен, и ты ― можешь всё».

Микаса зажмурилась, чувствуя, как через переносицу скользнула горячая слеза. Рука машинально легла на горло, ища знакомую мягкость шарфа. Под веками дёргалась бледная зажёванная видеоплёнка воспоминаний.

«Я когда-нибудь стану вновь целой? Не покорёженным куском противоречивых чувств, растасканным на части прошлым и настоящим… Боже, он меня замуж звал! ― Мучительная усмешка изогнула её рот. ― Он-то? Спесивый мальчишка, не умеющий флиртовать и стесняющийся слова “брак”. Мальчишка, с которым мы неуклюже прикидывались роднёй, боясь своих истинных чувств… Замуж звал! Могла ли ты себе вообразить подобное? Чтобы прямо вот так ― без тени сомнения. Чтобы, со страстью глядя в глаза, сказал, что любит… Быть всегда рядом с Эреном стало смыслом моей прошлой жизни. И эти мечты осуществились здесь, но я убегала от них сколько себя помню. Сломя голову! Без жалости и сомнений. У судьбы всё-таки извращённое чувство юмора!»

Пролитые памятью изумрудные и каштановые чернила выводили узоры драгоценного лица. В лёгкие забился призрак аромата магнолий. Микаса сжала в ладонях пушистую траву, кровоточащую соком. Если бы только она могла вернуться в тот миг! О, её руки были бы жадны! Они ласкали бы отливающие в лучах медью растрёпанные пряди. Её губы изнывали бы от жажды! Они целовали бы полумесяцы густых ресниц и запёкшуюся рану над упрямо изогнутой бровью (недотёпа! Он и через тысячу жизней будет лезть в глупые переделки).

«Прижать бы твою голову к груди… Прямо сейчас, сию же секунду! И уснуть в пленительном покое. Чтобы вот так рядышком, тесно-тесно, насовсем-насовсем. С тобой одним, мой сильный и хрупкий, мой самый важный человек».

Она перевернулась набок и подтянула к себе колени. Сцепила в замочек руки у беспокойного сердца и позволила упоительным грёзам творить беззаконие в клетке своего измученного разума.

Ни на первом, ни на втором сеансе доктор Сандерс не дал понять своей пациентке, что сразу узнал её ― частую незримую гостью в его беседах с Эреном: врачебная тайна не позволяла болтать лишнее, и он ограничился лишь оценкой того, насколько благоприятно скажется на терапии потенциальная возможность раскрыть информацию.

Микаса не бросила визиты и к своей первой специалистке из-за того, что не хотела обесценивать прогресс лечения. Справляться с грузом навалившихся воспоминаний было тяжело, но всесторонняя терапия держала её наплаву. Как и поддержка Армина с Сашей. Друзья таскали её на выходных в кино, кафе или вывозили за город. Сердце Микасы переполнилось благодарностью, это спасало её от затворничества всякий раз, как хотелось закрыться и погрузиться в самоистязания. Но неизбежные мгновения одиночества вносили ясность, рассеивали флёр безопасности и утягивали Микасу на дно печали: она ничего не делала, не ухаживала за собой и плохо ела. Душевные подъёмы чередовались с упадком сил, но она не сдавалась и продолжала искать любые способы сохранить равновесие.

Уборка была одним из самых проверенных. Она научилась этому у дяди Леви. И когда Микаса сообщила, что хочет навести в доме генеральную чистоту, он обрадовался как ребёнок, тут же вызвавшись помочь. Монотонность домашних дел освободила мысли и приподняла настроение. Чтобы не растерять запал после уборки собственной комнаты и ванной, Микаса принялась наводить порядок в захламлённом шкафу материнской спальни. Её внимание привлекла здоровенная стопка ткани, бесхозно стоящая на верхней полке. Это были ручная вышивка и вязание: салфетки, носки, кружевные кардиганы, расшитые свадебные перчатки, скатерти ― творения искусной мастерицы. Микаса села на край постели и долго разглядывала их, обводила кончиками пальцев аккуратные стежки и петли. «Ты столько лет прятала в шкафу свой талант, мама… Я не позволю ему пропасть!» ― твёрдо решила она.

Лишь глубокой ночью Микаса успокоилась и поплелась спать. Поднявшись на второй этаж, она замерла на полпути: из гостевой спальни доносились немыслимо сладкие крики, шлепки по обнажённому телу. От самого горла вниз живота бухнулся тугой горячий ком и расползся стыдливым жаром. Секс ― это что-то, что было с ней, кажется, эпоху назад, а теперь и вовсе было странно думать, что секс у неё был не с кем-нибудь ― с Эреном. Микаса юркнула в свою комнату и прикрыла ладошкой рот, как нашкодившая девчонка.

Утром Харуми уехала к подруге, и Микаса без зазрения совести забрала из её спальни вчерашнюю находку. После устроила на кухонном столе композицию с подсветкой, бижутерией, цветочными вазами и изделиями матери, чтобы сделать креативные снимки. Она никогда не занималась ничем подобным, и её охватила радость новизны.

К обеду спустились дядя Леви с женой: она варила в турке кофе, он заливал в фарфоровом чайнике листья чая с мятой и ягодами. Микаса с улыбкой поглядывала на них, но ничего не говорила. Как только госпожа Аккерман, влажно поцеловав мужа в щёку, скрылась в гостиной, Леви потянулся и тяжко прокряхтел, придерживая рукой поясницу.

― Что, дедуля, спину сорвал? Молодая супруга слишком энергозатратна для тебя? ― съехидничала Микаса и прикусила язычок.

― Цыц, малявка! Что за неуважение к старшим?

― Должна признать, я восхищена, мой капитан: в вашем почтенном возрасте столь неистово предаваться любви ― настоящий подвиг, ― не унималась она.

― Давай, сопля, издевайся над своим стариком, ― с тёплой улыбкой ответил Леви и опустился на табурет. ― С такой женщиной у меня нет права ударить в грязь лицом, раз уж на то пошло.

― Не будь к себе слишком строг. Удовольствие от процесса куда важнее побед.

― Может, ты и права. Только на словах всё звучит куда проще, чем на деле.

― Париться из-за такой фигни — это у нас с тобой общее.

― Точнее не скажешь. ― Леви налил себе чая и сделал большой глоток. ― Чем ты здесь занимаешься, кстати?

― Фотографирую мамины поделки.

― Занятно… Хотя бы выглядишь веселее, чем обычно. Мне иногда кажется, что, несмотря на визиты аж к двум мозгоправам, ты зарываешься в какие-то новые тревоги и по итогу не двигаешься с места. Надеюсь, мне только кажется. ― Он недоверчиво сощурился.

― Хотелось бы сказать, что ты ошибаешься… Хотелось бы, чтоб всё зависело исключительно от меня… ― Микаса прервалась и задумчиво поглядела в окно. ― Но сегодня действительно гораздо легче. Я кое-что задумала и мне интересно, сработает ли это.

― Если вдруг понадобится моя помощь, дай знать.

― Непременно. Спасибо, что так заботишься обо мне. Жаль, что я не всегда бываю благодарной, но обещаю исправиться.

Спустя две недели она влетела в комнату матери, положила подле неё пачку наличности и деловито уставилась в её ошарашенное лицо.

— Что это, милая? — спросила Харуми, оторвавшись от вязания крючком.

— Это твоя выручка, мамуль. За рукоделие.

— Я не понимаю…

— Как бы объяснить… Я позволила себе стащить то, что у тебя годами пылилось в шкафу, создала в соцсети бизнес-аккаунт на твоё имя и всё распродала. Наличные с карты сняла для демонстрации — чтобы эффектно смотрелось. Они все твои. И имей в виду: у тебя уже заказов на месяц вперёд! Могу стать твоим менеджером по продажам, — со смешком добавила она.

— Солнышко, да ты чего это такое удумала? — с неуверенностью и смущением лепетала мать. — Я же так, любитель, да ещё и не самый искусный.

— Во-первых, я с тобой не согласна, а, во-вторых, главное — грамотно продать свой талант. Знаю, последнее ты не умеешь, поэтому я и взяла это на себя. Мам, я серьёзно: ты способна зарабатывать хорошие деньги, просто занимаясь дома любимыми делом! Это так здорово!

— Мне неудобно, Мика. И с соцсетями я не дружу, только с кулинарными сайтами.

— Я тебя научу. А на первых порах сама буду заниматься обратной связью с клиентами. — Микаса закусила губу и оглядела складки пододеяльника. — Мне это нужно сейчас. Хочу с головой уйти в работу. Хотя бы попытаюсь.

У неё зазвонил телефон. «Энни?» ― удивилась про себя Микаса. Выйдя из комнаты матери, она приняла вызов:

― Приветик, Мика, ― безрадостно поздоровалась Леонхарт и выдохнула в трубку.

Когда началась терапия и первые попытки чаще общаться с подругами, одним из главных инициаторов походов по барам и кафе была Энни, поэтому её звонки, как правило, означали то, что сегодня девчонки собирались потусоваться где-нибудь. Микаса решила, что вечер в женской компании неплохая идея. Вот только голос подруги её несколько озадачил.

― Привет. Куда сегодня двинем? ― предупредила её вопрос Микаса.

― Да никуда. Я вообще-то… В общем, хочу, чтобы ты кое-что передала своей голубоглазой «подружке»: я терпеливый человек и много всякого дерьма готова понять; я не давила, не донимала звонками, прекрасно осознавая, что ему надо ненадолго закрыться от меня и посмотреть на то, что случилось той ночью, со стороны… Но я звонила Армину последние два дня и написала одно сообщение, а он продолжает игнорировать меня. Передай, что моё терпение кончилось. Что он чёртов бесхребетный урод, который вместо взрослого разговора прячется, как маленькая трусливая девочка. Передай, что я не стану бегать за ним, а он бездарно слил в унитаз нашу дружбу.

― Энни… ― Микаса виновато нахмурила брови. ― Чёрт, мне ужасно стыдно за него… Армин никогда не был таким, и обычно вправление мозгов было его прерогативой.

― Что ж, видимо, хорошие советчики тоже бывают мудаками. Извини, что я так о нём говорю.

― Да я бы сама его стукнула! Не думала, что Армин способен поступить подобным образом с девушкой, которая ему нравится. Во всяком случае, я была уверена в этом… Он говорил нам с Эреном, что ты нравишься ему.

― Плевать уже. Просто передай ему то, что я сказала, раз на мои звонки он не в состоянии отвечать.

***

Когда поступил звонок от Микасы, Армин гостил у Эрена и вовсе не ожидал, что подруга устроит ему головомойку. Он не мог достойно обороняться и лишь невнятно мямлил в ответ. Армин знал, что виноват. Пока голос Аккерман нервно дрожал в трубке, он вспоминал, как Энни кидала ему дурацкие мемные видео, когда он грустил из-за разлада лучших друзей; как звучно прихлёбывала чай из огромной кружки, пока он учил её играть в приставку; как опускала подбородок ему на плечо и тихонько ёрзала кожей по скрипучей ткани рукава; вспоминал, как блестела в тусклом свете коридорной лампы красная шпилька, зажатая меж аккуратно накрашенных губ, пока Энни схватывала на затылке волосы. Она не станет шутить о том, что бросает его. Она уйдёт. И эти крохотные очаровательные моменты уйдут вместе с ней. Навсегда останутся воспоминаниями и сожалениями. Армин стиснул зубы, ссутулился, обхватив себя руками.

В комнату вошёл Эрен, вернувшийся с тренировки, и плашмя рухнул на кровать, обняв подушку под головой. Он взглянул на друга и вопросительно насупился.

― Чего такой кислый?

― Я облажался. Теперь вот расплата прилетела.

― А конкретнее? ― на выдохе произнёс Эрен, затем лениво почесал спину и сомкнул веки.

― Как бы сказать… С той самой ночи мы с Энни ни разу не поговорили. А когда она начала звонить, я не брал трубку. Не знаю, что со мной. С одной стороны, я от неё без ума до дрожи в коленях, а с другой… Боюсь, что моя жизнь станет совсем другой, что в ней придётся искать место для Энни — и не малое. Да и ей для меня тоже. А вдруг я отвратный бойфренд? Вдруг она ошибается насчёт меня?..

― Ты главное продолжай и дальше её игнорировать, чтобы она уверилась в этом, ― сыронизировал Эрен. ― Энни не из тех девчонок, которые начнут много требовать, едва вступят в отношения. Не относись ты к этому слишком серьёзно. Как я уже тебе говорил, стоило просто попробовать, а там как пойдёт. Вы же не брак заключаете, в конце концов! И на первых порах между вами ничего кардинально не поменяется: да, появится секс, а в остальном вы будете заниматься тем же, чем и раньше. Блядь, какого чёрта я вправляю тебе мозги, а не наоборот?

― Микаса мне сегодня то же самое сказала.

― Микаса? ― Эрен на секунду смутился, но через силу подавил волнение, расползающееся в груди. ― Супер, так ты ещё и через посредника свои отношения с Энни выяснял?

― Я придурок, я понимаю!.. Но это какой-то замкнутый круг: я вроде и хотел поговорить, но всё откладывал, а чем дальше, тем яснее осознавал, что всё катится в жопу, и от этого действовать становилось ещё страшнее. Меня чуть не до блевотины выворачивало от понимания, что я вот-вот всё похерю.

Эрен поднялся и сел на краю постели, прижавшись к другу плечом, схватился за волосы на макушке и призадумался.

— М-да, паршивенько получилось… Слушай, я уверен, ещё не поздно с ней объясниться. Только не сегодня, не на шальную голову. Не откладывай в долгий ящик, разумеется, но сегодня отдохни и хорошенько обдумай, что ты ей хочешь сказать. И хочешь ли вообще что-то говорить. Может быть, оно вообще не имеет смысла и отношения с Энни тебе не нужны. Но если всё-таки нужны, не взваливай инициативу на неё одну — действуй. — Эрен вдруг тихо рассмеялся. — Я себя чувствую моим психотерапевтом!

— Если начистоту, годы терапии и впрямь сделали тебя круче.

— А это не так уж просто — с таким-то обмудком как я!

— Опять завёл старую песню.

— Ты знаешь, я себе верен. И привязываюсь навечно… — Его губ коснулась надломленная усмешка.

— Я знаю наверняка, что ты чудила. Именно за это и люблю. — Армин на миг расслабился и сделал глубокий вдох. — Я тут подумал, что избегаю Энни ещё по одной причине: мне кажется, что я её недостоин. Мы с ней — это просто нелепо! Она красивая, стильная и сильная, из богатой семьи. И я — зубрила из мещанской семьи.

— Но это просто оболочка! — Эрен вздёрнул брови и развёл руками. — Вы с ней оба гиканутые всезнайки, которые с удовольствием закроются вдвоём от социума для ведения своих дебильных интеллектуальных споров — родственные души, не иначе. Она выбрала тебя! Не какого-нибудь клона Джордана Хоука, потому что ей нужен добрый и весёлый зубрила из чудесной мещанской семьи. И я её прекрасно понимаю.

— Надеюсь, ты прав. Только мне никак не отделаться от этого назойливого чувства.

— Тебе надо остыть и переварить всё это. Мне Зик предложил поехать сегодня на пляж, давай с нами?

— Я только за. Немножко моря сейчас не помешает. — Армин оглядел свои бледные руки.

Эрен откинулся обратно на кровать и уставился в потолок.

— Слушай, насчёт Микасы… Как она там?

— Хах, я всё ждал, когда ты не выдержишь и спросишь наконец об этом. ― Арлерт хитренько ухмыльнулся, но после вновь помрачнел. ― Поначалу мне казалось, что она отлично держится после развода…

— Развода? — Эрен моментально оживился. — Быстро она… Я хоть и понял, что её муженёк пришёл мне морду набить из-за того, что Микаса решила его бросить, но в голове это до конца не укладывалось.

— К мозгоправу, кстати, ходит. Полагаю, это твоя заслуга. Но вот последние две недели Мика чего-то сильно сникла. До апатии. Мне страшновато за неё. Надеюсь, просто сложный период.

― Она не намекала, что с ней происходит? ― с тревогой на сердце уточнил Эрен.

― Не-а. Ты же её знаешь: отмахивается и говорит, что в норме. Прямо как ты. Два шизика. До сих пор не понимаю, почему вы никак не можете разобраться между собой. Такие дебилы просто обязаны быть вместе!

Душное марево августовского дня сменилось вечерней прохладой. Энни со скучающим видом скролила странички соцсетей в ожидании Микасы. График у неё был плотный: после посиделок в кафе с подругой она собиралась на свидание. Парень был не в её вкусе ― здоровенный и помешанный на спорте. Зато он был «совсем не Армин», и Леонхарт это полностью устраивало. Она изо всех сил стремилась доказать себе, что не станет плакать в подушку и ждать приторных чудес. Не станет скучать по изобретательным шуткам из английской литературы, по звонкому хохоту, по лучистой улыбке с ямочками на щеках. Она и не вспомнит бессонные ночи за просмотром сериалов и созерцанием звёздного неба, откровенные разговоры, робкие поглаживания по шраму на запястье. И уж точно не будет страдать из-за «нехватки Армина Арлерта в организме»! Не будет, чёрт бы его побрал!

Пальцы безотчётно впились в шершавую поверхность скамьи. Энни разглядывала свои жёлтые туфли с ремешком. Проклятые туфли! Она купила их, потому что Армин вопил в обувном, что она в них «само очарование». Продавить бы его миловидное лицо этими каблучками!

― Здравствуй, Энни.

«Какого дьявола? Что он здесь забыл? Как узнал?»

― Чего тебе? ― холодно отозвалась она, пряча взгляд и пытаясь унять не на шутку разошедшееся сердце.

― Я накосячил. И слишком. Хочу всё исправить. ― Голос Армина был до краёв наполнен чувством вины и надеждой.

― Я жду Микасу, мне не до тебя.

― Она… Она не придёт.

― Ах, вот оно что. Конечно. Чёртова Мика! Мне следовало догадаться, что она станет пособничать своей подружке. ― Энни оборонительно сложила руки на груди. ― В таком случае, я пойду: у меня сегодня ещё свидание, некогда выслушивать жалкие оправдания.

Она поднялась и двинулась прочь, но Армин перехватил её, ласково сжав кисть Энни в своей ладони, и с мольбой заглянул ей в глаза ― запрещённый приём; она сдалась и села обратно, проклиная себя, Аккерман и грёбаного его.

Армин опустился рядышком и положил на колени Энни коробку её любимых мармеладок. К горлу подкатил горячий ком, в носу защекотало. Придушить бы его! И зацеловать проклятые ямочки на щеках.

― Вырядился как на праздник, ― с издёвкой произнесла она, оглядывая белоснежную рубашку по фигуре и отлично скроенные брюки винного цвета.

― Прости меня. ― Армин всё ещё не отпускал руку Энни и с привычной простотой гладил шрам на её запястье. ― Я повёл себя как трусливый осёл. На меня никогда не обращали внимания девчонки вроде тебя, лишь в наивных юношеских фантазиях. Проще было закрыться и вообще не думать об отношениях. Мечта удобнее. Безболезненнее… Но знаешь, ты куда красивее Лоры Палмер, ― смеясь над самим собой, искренно добавил он.

― Прекрати… ― Энни покраснела и положила ладошку на шею, смяв белёсые пряди.

― Но это правда. Я уже не представляю без тебя свои унылые дни. Мне страшно думать о том, что будет дальше, страшно всё испортить, но я уверен в тебе. Уверен в том, что с тобой лучше, чем без тебя.

Энни глядела на то, как ветерок качал ветви высоких деревьев, приводил в движение дорожную пыль. Ей было хорошо и боязно. Без Армина ей всё казалось пустым и безотрадным. Она злилась на него, проклинала, но ничего так не желала, как того, чтобы он говорил все эти невозможные вещи. Обернувшись к нему, Энни пытливо всматривалась в небесные радужки широко раскрытых глаз, в стекающий по коротким волосам тяжёлый закатный луч. Лицо Армина становилось всё ближе, губы слегка разомкнулись, всего миг ― и вот они соприкоснулись с её губами.

«Ненавижу! Ненавижу! ― кричала она, мечась в клетке помутневшего рассудка. ― Ну целуй же! Целуй!»

Её пальцы коснулись его подбородка. Энни развернулась к Армину всем телом и углубила поцелуй. Секунды обгоняли друг друга. Ей хотелось быть ближе. Как только он чуть отстранился, Энни стиснула Армина в объятиях, издала хрипловатый стон и бесстыдно облила слезами его рубашку.

― Как ты мне нравишься, тупица!.. ― причитала она. ― Не смей больше пренебрегать мной. Я ведь тебя не под венец собиралась тащить. На кой чёрт устроил драму?

― Прости, прости, ― шептал он у её виска и крепче обнимал в ответ. ― Я больше никогда… ни за что…

Они не отпускали друг друга, и вечер медленно таял во тьме, выхватывая яркие огоньки фар и зажигающиеся окна домов.

― Пойдём ко мне домой? ― тихо спросил Армин. ― Будем есть мармелад, играть в видеоигры и заниматься любовью.

***

Радость за Армина привычно сменилась унынием. Микаса всё делала на автомате: на автомате брала переработки, на автомате встречалась с друзьями, на автомате пила антидепрессанты и противозачаточные таблетки, а вот ела и ухаживала за собой неохотно. На выходных она могла пролежать в кровати с утра до вечера. И когда Саша навестила её в один из таких дней, она пришла в недоумение.

― Мика, ты скоро вся зарастёшь шерстью, как снежный человек! А ведь ещё даже не зима.

― Мне всё равно. К тому же я до сих пор не нашла нового косметолога, а ходить к прежнему мне больше не по карману. Да и какой в этом смысл?

― Нельзя на себя забивать до такой степени. Собирайся-ка! Хватит уже тюленем валяться. Я отведу тебя к своему мастеру.

Саша чуть не силком подняла подругу с кровати, вытащила для неё из комода одежду и за руку отвела в салон. Пока мастер удаляла с её тела лишние волосы от бровей до самых пяток, Микаса совершенно не вникала в происходящее, неустанно томясь в тревожных мыслях: «Я хочу вернуть Эрена, но есть ли у меня право вновь врываться в его жизнь? Да и нужна ли я ему ― такая несуразная? Не способная даже сказать, насколько он дорог. Той преданной девочки, готовой ради него на всё, больше нет. Что я вообще теперь такое? Месиво из несочетающихся ингредиентов — гниющий салат, а не Микаса! Я целыми днями лишь плачу и сожалею. Живу, потому что так надо».

Неведомая сила возродила в её памяти Бруно. Вот он стыдил и бил её, потом валялся в ногах и выл, как никчёмный пьяный скот. Но вот он гулял с ней в парке, смеясь и осыпая её сухими осенними листьями. Вот он учил её, малявку, стрелять в тире в день получения зарплаты на заводе. В полость грудной клетки будто плеснули горячую лаву. Микаса едва сдерживала себя, чтобы не разрыдаться прямо в кабинете. Она представила отчима в их старом грязном доме: одинокого, немощного, подолгу голодного и жующего полуфабрикаты вперемешку с сухими закусками к пиву. Он долго не протянет без чей-либо заботы.

После процедур Микаса отправилась к Бруно. Она ругала себя за убогую жалость и чувство вины ― смешанный с кровью и солью липких слёз детский стыд. Ей хотелось содрать себе кожу с лица, лишь бы не чувствовать, не страдать! «Это навсегда у меня под кожей», ― пронеслось в её голове, пока Микаса поворачивала ключ в замке и переступала порог отчего дома. Бруно вылез из спальни, улыбаясь всеми своими пожелтевшими зубами, и лез обниматься. Он сбивчиво трепался о соседях, жаловался на боли в пояснице и тяжёлое похмелье. Падчерица забила до отказа его холодильник продуктами и сделала уборку, не распыляясь на нежности. К вечеру, выполнив долг и успокоившись, она вернулась домой.

Надвигалась ночь, стрелка часов перевалила за десять. Микаса долго просидела на постели не шевелясь и глядя в одну точку. По стене карабкались кружевные тени, опутывая комнату сетями. Микасе было пусто. Мысли лихорадочно путались в голове. «Чего-то хочу, но не знаю чего. Может быть, сока? Апельсинового или виноградного? Решу по дороге». Машинально поднялась, взяла из сумочки карту и спустилась вниз, забыв даже переодеться в уличную одежду.

Медленно сгущались предгрозовые тучи, улицы становились безлюдны и свежи. Тёплый ветер гладил Микасу по усталым плечам и, здороваясь с деревьями за малахитовые ветви, таинственно шептал: «Я больше никогда не уйду, я не оставлю тебя, не умру. Я буду рядом, я буду рядом». Зажигались фонари и вывески, бросали в глаза белый искусственный свет. Микаса сощурилась, подходя к зданию супермаркета, и приставила ладошку козырьком ко лбу.

После минуты бесцельного хождения, она нашла-таки стеллаж с фруктовыми соками и замерла в нерешительности. «Так какой из них? Чего я хочу на самом деле?» ― размышляла она и привстала на носочки; поясок халата ослаб, и вырез на её груди сделался шире.

― Гляди какая, ― раздалось где-то сбоку.

― Хороша. Ещё немного, и сиськи станет видно.

Мерзость. Но да чёрт с этими уродами, решила Микаса: её куда больше волновало, апельсиновый или виноградный. Простой выбор.

И она никак не могла принять решение.

― Доброй ночи, Лебовски²{?}[Эрен ссылается на культовый американский фильм «Большой Лебовски» братьев Коэн 1998 г. выпуска, имея в виду образ главного героя ― безработного пофигистичного пацифиста, который спокойно может выйти в супермаркет в грязной домашней одежде.]. Тебе не холодно хоть?

Эти до боли знакомые беззаботность и дурашливость в голосе, эта опьяняющая нежность. Невозможно. Не взаправду. Он просто не может быть здесь. Страшно обернуться. Страшно заглянуть в эти глаза. Словно вечность не виделись. Вечность ― с ним, из другой, невыносимо горькой жизни.

― Эрен? ― чуть слышно проговорила она, вдруг осознав, в каком виде вышла из дома, и застенчиво запахнула халат.

Микаса вглядывалась в родные черты, подёрнутые леностью и мягкостью, но их омывало кровью и ужасом. Лишь блеск камня в мочке уха Эрена напоминал о том, что её тоска сгинула давным-давно ― вместе с рухнувшими стенами, деревом на холме и холодом могильного камня.

― Ты в порядке? ― спросил он, заметив её крайнюю озадаченность.

― Не знаю, ― проглотив подступивший ком, ответила Микаса и зажмурилась, отгоняя прочь треск разрубаемой клинком плоти. ― Видишь ли, я не могу выбрать, чего хочу. Хотя это глупость какая-то…

― Ну, для начала взвесь все за и против, ― с улыбкой предложил Эрен. ― Что тебе нравится больше?

― Настоящее что-то, наверное… Если подумать, виноградный сок всегда казался мне пересахаренным и искусственным. В апельсиновом хотя бы мякоть есть. Да, возьму его.

― Для начала неплохо, ― похвалил он её. ― Если, конечно, причина только в этом.

«Почему он вообще продолжает со мной говорить? Из жалости, или что? Ведь и минуты не мог вынести рядом с тех пор, как мы расстались».

― Спасибо, мне было это нужно.

«Но ты мне нужен больше».

Эрен молча шёл с ней рядом до самой кассы, бездумно накидывая в корзину товары. Сквозь панорамные стёкла Микаса наблюдала за разразившимся ливнем и зябко поджала пальцы ног внутри домашних тапочек. Едва они вышли наружу, как на её плечи опустилось тепло джинсовой ткани. Микаса вздрогнула и посмотрела на Эрена, с тяжким вздохом закурившего подаренную ею электронную сигарету. Под дождём было незаметно, как она украдкой глотала слёзы, ревностно прижимая к себе коробку сока. Они продолжали молчать и просто шли плечом к плечу сквозь мокрую завесу.

«Твой шарф, твоя куртка: ты укрываешь меня снова и снова ― держишь данное в крови и отчаянии обещание… Но когда дорога закончится, ты снова уйдёшь. Ты всегда уходишь. А я так больше не хочу!»

У порога дома Микаса развернулась к Эрену и смело заглянула ему в глаза. Откинула со лба влажную каштановую прядь, невесомо обогнула точёную скулу, скользнула пальчиками по крепкой шее и очертила на коже линию ― там, где когда-то отняла его бесценную жизнь. Эрен сомкнул веки, и его дыхание сделалось прерывистым, ресницы подрагивали ― весь прошитый блаженством, словно пулями.

«Ты мог настолько разомлеть от прикосновений лишь в моих глупых грёзах. Непостижимое, восхитительное зрелище! Я хочу запечатлеть каждую его секунду. Жаль, что я прежде не понимала, как это драгоценно, как огромно. Отказывалась добровольно, швыряла тебе под ноги твою беспризорную нежность, твоё неприкрытое упоение. Я хочу их вернуть ― сцапать, припрятать, наслаждаться, забыться в них! Прости меня. Прости».

Она повернула в замке ключ и открыла дверь.

― Ты можешь зайти.

― Ни к чему это всё, Микаса. Мы ходили по кругу так много раз.

― Я хочу, чтобы ты остался. Хочу!.. Пожалуйста, не уходи.

И ухватилась за рукав его рубашки, легонько потянула, увлекая за собой в дом. Его руки покорно бросили пакет в прихожей, ноги послушно зашагали наверх.

«Какого дьявола я снова иду за ней? Ничему жизнь не учит! Долбанный слабак! Развесил уши… Ты лучший из мужчин, но катись-ка прочь, самый хороший, самый лучший друг! Откладывай свою жизнь на потом, жди и не пытайся ничего вернуть…. Я не попадусь в этот капкан ещё раз!.. Но тогда какого дьявола я снова иду за ней? Моя жалость не исцелит её. Какого дьявола? Какого дьявола?..»

Хлопнула дверь спальни. Микаса отпустила руку Эрена, и её силуэт рассёк темноту комнаты, отворил окно, позволив густому воздуху улицы заполнить собой пространство.

— Я смутила тебя своим упорством? — печально спросила она, нервно теребя концы пояска. — Извини. Я ужасно рассеянная стала и порой делаю всякие поспешные глупости. К тому же отвратительно сплю в последнее время, и мне захотелось, чтобы ты немножко побыл рядом. Совсем чуть-чуть. Только и всего.

— Завтра я обязательно пожалею, что не отказался. — Эрен сделал долгий напряжённый выдох. — Но это будет завтра. Не хочу быть виновником твоей бессонницы. Хотя, наверное, стоило бы валить отсюда со всех ног, чтобы не вышло как в тот раз, когда я переспал с тобой вместо того, чтобы выпить ёбаное вино и идти куда шёл… Утром я непременно уйду.

— Да, конечно. Ты уйдёшь. Я знаю, — надломленно прошептала Микаса.

Опустилась на скрипучий матрас и обхватила себя за плечи, вслушиваясь в тоскливую мелодию дождя. Знакомое до скребущей боли пренебрежение — всё, что осталось от его несдержанной страсти.

Эрена била дрожь от собственной жестокости. Так было нужно. «И вправду же, к чему помыслы о любви?»

— «К чему помыслы о любви»³{?}[Немецкий драматический фильм 2004 года, основанный на реальных событиях. История охватывает несколько дней из жизни двух друзей-гимназистов, основавших клуб самоубийц: они поклялись расстаться с жизнью, когда перестанут чувствовать любовь.]? По-моему, чересчур драматичное название для хорошего кино. Это какие-то сопли с сахаром? — вопрошала его Микаса в незабвенное лето их неказистых и прекрасных, хрупких шестнадцати лет.

Стоял в точности такой же пасмурный вечер раннего августа, пройдёт всего неделя — и они окажутся в робких и жарких объятиях первой близости. Но сегодня они просто наслаждались компанией друг друга, сидя на постели Эрена перед новеньким ноутбуком, который Карла и Гриша подарили сыну в марте на день рождения.

— Главные герои обменяются стихами, и название вроде как на них ссылается. Вообще, мне кажется, этот фильм как раз в твоём вкусе. Я его случайно ночью по телику увидел, когда гостил у папиной родни в Дрездене. Он мне… не знаю, как выразиться… Этот фильм мне вот такую дырень в груди проделал. — Эрен скруглил ладони на большом расстоянии друг от друга и захлопал широко распахнутыми глазищами. — Я всё думал во время просмотра о том, что страсть ― нелепая и страшная штука, а юность неповторима и мимолётна.

— Во завернул! Ты что, так умеешь? Балбес, признающий в Рафаэле и Микеланджело лишь Черепашек-ниндзя. — Микаса самодовольно захихикала.

— До гроба теперь будешь припоминать мне тот позор… — Эрен неловко взъерошил на макушке отросшие волосы.

— На страже твоей низкой самооценки! — Микаса дурашливо отдала честь, затем резко склонилась к расчёсанной щиколотке, смяв хлопковый подол короткого сарафана. — Достали эти сраные комары!

— Но знаешь, меня не обижают твои подколы. Я всё равно тебя… как бы, в общем… очень-очень обожаю…

— Я тебя тоже. Как бы, в общем. — И вновь рассмеялась.

«Обожаю твои лисьи насмешки, — думал Эрен, любуясь своей расшалившейся Микасой, — обожаю заумные речи, обожаю лёгкость прикосновений и ножки твои искусанные — обожаю! Целовал бы их вместе с исцарапанными коленями, чтобы забрать себе грёбаные боль и зуд».

Он закусил изнутри щёку и налил Микасе домашний лимонад в высокий стакан. Она благодарно кивнула ему и прижала стакан к груди, уставившись в монитор.

К финальным титрам Микаса вовсю слюнявила и обливала слезами рукав футболки своего друга. Эрен был счастлив. Притёрся щекой к её горячему лбу и утешительно погладил Микасу по предплечью.

― Скажи, а что сделал бы ты, разбей кто-либо тебе сердце?

― Даже не знаю. Но вот поступок второго главного героя ― убить свою любовь и себя самого ― мне не понятен. Это какое-то самолюбование, а не любовь. Я бы убил за своих близких ― это мне гораздо ближе… А если бы мне разбили сердце, наверное, заперся в спальне и плакал под грустные песни, как нормальный подросток! ― Эрен смутился и захохотал. ― Только не говори пацанам.

― Пацаны и так знают, что ты плакса. ― Микаса шмыгнула заложенным носом. ― Знаешь, что для меня было самым грустным в этом фильме? Я задумалась о том, что, сколько бы люди ни стремились друг к другу, всё равно будут далеки. Не смогут друг друга достичь. Это очень грустно.

― Люди дураки. ― Он ворчливо фыркнул, но мгновенно смягчился и чмокнул её в висок. ― Но я всегда буду рядом. Не грусти. Я ни за что не уйду, обещаю…

«Ты уйдёшь. Я знаю», ― эхом отразилось внутри Эрена произнесённое Микасой. В области сердца беспощадно саднило. Он лёг на диван и положил себе под голову декоративную подушку, стараясь не смотреть на Микасу, чтобы не чувствовать вины за свою грубость. «Сколько бы мы ни стремились друг к другу, всё равно будем далеки. Ты давно это знала. А мне не хватало мудрости, чтобы это понять», ― не смолкал его рассудок.

Микаса изучала во тьме очертания сильных рук, сложенных на животе, изгибы правильно очерченных губ, и умирала от желания прикасаться к ним. Шум дождя и стрелок часов сводил с ума. Вдалеке, сквозь мокрую листву, брезжил огонёк уличного фонаря, похожий на тающую жизнь. Минута за минутой. Дыхание Эрена сделалось ровным. Микаса медленно сняла с себя халат и бросила его в изголовье кровати. Поднялась и сделала неуверенный шажок. Ещё. Ещё один. Она плавно села на колени подле дивана и обвела подушечкой указательного пальца желанные линии плотно сомкнутых губ. Нечто необъятное и тёплое, похожее на летний рассвет, алело внутри неё, придавало храбрости. Микаса опустила голову на грудь Эрена и скомкала ткань его рубашки.

Эрен открыл глаза и удивлённо поглядел на её тёмную макушку, на разметавшиеся по его груди смолистые пряди. И вдруг ощутил сквозь ткань рубашки горячую влагу тихих слёз Микасы.

Она всё вспоминала, вспоминала его. Вспоминала решительный полупрофиль пятнадцатилетнего мальчишки, готового сражаться голыми руками с титаном за то, чтобы вновь и вновь оборачивать вокруг её шеи красный шарф. Вспоминала его ласковую детскую небрежность, его сердечное «спасибо», вспоминала его всесильным и полным отчаяния, грубым и готовым пожертвовать всем. Её переполнило до края, до сбивчивых всхлипов.

― Тук-тук, тук-тук, ― проговорила себе под нос Микаса и печально улыбнулась. ― Как трепетно бьётся, неугомонное… Ты мне дороже всех! Мой родной, мой самый важный человек.

Эрен вздрогнул и накрыл ладонью её руку, поднялся и опустил стопы на пол, растерянно уставившись в заплаканное лицо Микасы. Обнажённая, уязвимая ― она совсем не пряталась от него.

― Я люблю Эрена, ― легко и искренне призналась она, затем издала радостный смешок облегчения. ― Надо же, сказала… До чего всё-таки просто. ― Микаса дотронулась до его волос. ― Люблю. Люблю, люблю, люблю!

И принялась в исступлении покрывать поцелуями его лицо, шепча драгоценное признание снова и снова. Эрен соскользнул с дивана на колени, очутившись с ней наравне, и что было сил прижал Микасу к себе.

Комментарий к 22. Мой самый важный человек

Несколько долгожданных моментов и местами извращения со слогом — оторвалась по полной)) Надеюсь, для всех, кто ждал, новая часть с утра будет хорошим началом дня🤗

Остался финальный рывок. Последнюю главу планирую насыщенной и хочу достойно попрощаться с историей, что занимала мои мысли целый год. Так что на это уйдёт чуть больше времени. Но меня, есесенно, ободряет ваша поддержка в отзывах. Поэтому отдельные благодарности тем, кто делится мыслями и чувствами от прочитанного, вы чудо💚

Пост к главе: https://vk.com/wall-24123540_4674

Эстетика с Армином и Энни: https://vk.com/wall-24123540_4680

Группа автора: https://vk.com/public24123540

========== 23. Будущее, что мы построим с тобой ==========

Комментарий к 23. Будущее, что мы построим с тобой

• Авторский ТГ-канал: https://t.me/+7guwwyR1jrhiNTRi

Впервые за долгое время Микаса проснулась с чувством абсолютной ясности и лёгкости, без ядовитой примеси тревоги. Она рассматривала подпрыгивающие тени листвы на рукаве рубашки Эрена, изгибы разметавшейся у его груди шнуровки и отпечатавшийся рисунок ткани на ключице. «Захочу и поцелую его в шею. Я ведь могу. Не робея и не спрашивая разрешения… Тогда какого чёрта я всё ещё спрашиваю об этом себя?» — не переставая думала она. Потянулась и влажно припала губами, легонько дёрнула языком вверх по тёплой коже, упиваясь пронзающим всё тело острым и сладким трепетом вседозволенности. Всё так, как она и желала — тело к телу, тесно-тесно, уютно, до щекотки во рту хорошо. Эрен издал тихий стон, сгрёб Микасу в охапку и поцеловал в лоб.

«Так теперь будет всегда? Он совсем-совсем мой?»

— Сегодня самый неподходящий день, чтобы идти на работу, — разочарованно пробубнил Эрен. — И чёрт бы с этой работой, но я стажируюсь у такого клоуна, что сил нет! Райнер, конечно, предупреждал, что он дебил, но забыл уточнить, что инфантильный и завистливый дебил с комплексом неполноценности, который будет ходить за мной по пятам, тряся плешивой бородёнкой, и комментировать каждое моё действие, не забывая напомнить, что я сопляк без опыта. Назойливый, как утренний стояк!

— Ну всё, понесло… — с усмешкой буркнула Микаса и ёрзнула щекой по груди Эрена. — Тебе хоть нравится? Сама должность, имею в виду.

— Нравится. Я бы даже сказал, что это моё. Странно: никогда раньше не видел себя в подобном месте, хотя постоянно помогал Райнеру с проектами по благоустройству города. Я себя вообще нигде не видел, если честно. — Он несколько раз прошёлся ладонями от лопаток до поясницы Микасы, пробуя на вкус их неприкрытую близость, так же как и она. — А тебе нравится работать в галерее?

— Очень, чувствую себя как рыба в воде.

— Слышал, туда часто ходят богатенькие выпендрёжники…

— На что ты, интересно, намекаешь? — Она недоверчиво поджала губы и метнула в него озлобленный взгляд. — Хочешь сказать, мне комфортно в окружении копий моего бывшего мужа?

— Э-м, я вовсе не…

— Не будь я сейчас разнеженной до состояния соплей, прибила бы к чёрту!..

― Извини, — виновато буркнул он.

Микаса чмокнула его в подбородок, стянула с себя одеяло и села на краю постели, поглядев в окно. Матовые солнечные лучи скользнули по её лицу. Она улыбнулась. На пояснице отпечаталось мягкое тепло, нарисовало узор и двинулось мелкими шажками вверх по позвонкам. Микаса обернулась и одобрительно погладила кисть Эрена. Затем поднялась, взяла из комода полотенце и протянула своему гостю.

― Ванная на этом этаже, справа по коридору. Иди первый, мне сегодня на работу только к одиннадцати.

Эрен сонно скользнул по лбу предплечьем и с обожанием уставился на Микасу, затем схватил её за запястье и хитровато улыбнулся.

― Какая же ты красивая!..

― Голая, ты хотел сказать? ― Она издала дразнящий смешок.

― Скорее всего.

― Прости, что вынуждена одеться.

Она погладила его пальцы и вытащила из-под подушки халат, брошенный туда прошлой ночью. Облачилась и вышла из спальни.

Эрен разочарованно выдохнул и поплёлся в душ. Его не покидал въедливый страх, что происходящее лишь иллюзия: не может между ними всё быть столь упоительно просто, что-нибудь непременно с грохотом обрушится и раздавит этот хрупкий рай. Утренний душ немного успокоил его лихорадочные мысли и взбодрил. Одевшись, Эрен вышел в коридор под зловещий скрип двери и мгновенно обомлел, когда снизу на него уставились два синих грозовых облака, прошитые всполохами молний.

― Да твою мать!..

― А?! Капитан…

Эрен по-детски вытаращил испуганные глаза, и что-то неведомое, будто вросшееся в его существо, заставило послушно сжать правый кулак и ударить им по грудной клетке.

― Тц! Что за цирк? ― монотонно проговорил Леви.

― Виноват! ― Эрен стушевался и резко опустил руки по швам.

― Понятно… ― Аккерман оценивающе оглядел незнакомца. ― Видимо, ты и есть тот самый балбес нашей Мики. Занятный паренёк. Ну, будем знакомы: я дядя Леви.

И протянул Эрену руку. Тот смутился, но с достоинством пожал её, ругая собственную нелепость. После Леви обступил его и закрылся в ванной. «Проклятье! Я, наверное, выглядел как самый настоящий имбецил! Капитан, блядь… Это ж надо было ляпнуть», ― подумал Эрен и хлопнул себя ладонью по лбу. Он спустился вниз и встретил по дороге Микасу, вышедшую из ванной на первом этаже.

― Ты чего такой пришибленный? ― поинтересовалась она. Затем схватила из его рук полотенце и заботливым жестом хорошенько просушила Эрену волосы.

― Я-то? Да ни капельки! ― нервно пробухтел он. ― С дядей твоим наверху столкнулся…

― Раз ещё способен на связную речь, значит всё прошло неплохо. ― Микаса снисходительно улыбнулась. ― Я шучу, он очень хороший, на самом деле.

― Я помню. Судя по тому, что ты о нём говорила, в вашей семейке он единственный, кто порядочно заботился о тебе.

― Не поспоришь. ― Микаса тяжело вздохнула и призадумалась. ― Ладно, пойдём-ка к столу, мой ворчливый фей наверняка уже и завтрак наколдовал: он очень любит кого-нибудь накормить.

На опрятной скатерти в крупную клетку стояла большая тарелка оладий в окружении стеклянных соусников с различными джемами, а рядом красовались миска с ягодами, кофейник да фарфоровый чайник.

— Прямо натюрморт, — почесав макушку, заметил Эрен.

«Почему именно такое сравнение? Совсем не в духе Эрена. Он что, пытается мне угодить? Или я чего-то о нём не знаю? Наверное, ещё долго не смогу отделаться от этого чувства, оно преследует меня с тех пор, как мы впервые переспали после разлуки… Мы. Переспали. Боже, отчего теперь об этом так странно думать? Ещё страннее, что мы снова будем это делать. Когда-нибудь… Не знаю, когда я буду вновь готова… Грёбаное уныние! Зато он, держу пари, готов хоть сейчас запрыгнуть в кровать и не вылезать оттуда».

Микаса едва заметно мотнула головой, гоня прочь неудобные мысли, и попыталась вспомнить, о чём вообще шла речь.

— Натюрморт? — повторила она, мысленно нащупав опору. — Леви нравится устраивать из трапезы церемонию — с красивой посудой и эстетично разложенной едой. Поначалу жутко подбешивало, но потом я вспомнила чаепития у мадам Ренессанс, и поняла, что просто отвыкла от домашнего уюта. Пожалуй, даже буду скучать по всему этому, когда дядя уедет.

Эрен с минуту помолчал, по привычке хмуря брови в унисон собственным размышлениям, а затем с улыбкой спросил:

— Могу я сегодня забрать тебя к себе? Зайду вечером в галерею, если ты не против.

— Конечно. Я буду рада. Посмотришь заодно, как я втюхиваю картины богатеньким выпендрёжникам, — мягко съехидничала Микаса и закинула в рот горстку малины.

— Ты мне теперь этого не простишь…

— А ты думал, я после признания буду у тебя в руках плавиться круглые сутки? ― подтрунила она над ним.

Затем приподнялась и потянулась за кофейником. Эрен чуть оголил стиснутые зубы в настырной ухмылке и привлёк Микасу к себе, усадив на колени. Голодные пальцы впились в её мягкие ягодицы.

― Если подумать, в таком случае можешь хоть морально уничтожать меня. Круглые сутки.

Он придвинул кофейник и наполнил её чашку, после поцеловал Микасу в плечо. Она упёрлась кулачком ему в грудь, с восхищением запустила пальчики в волосы на затылке Эрена, принявшись вытягивать их расчёсывающими движениями.

― Люблю, когда ты сажаешь меня к себе на колени, ― наперекор смущению произнесла Микаса, и от собственной смелости у неё закружилась голова. ― И твою дурацкую улыбку с оскалом ― люблю.

― А говорила, что не будешь плавиться в моих руках круглые сутки.

― Заткнись и ешь.

― Как скажешь, детка.

― Ненавижу твою чёртову «детку»!

― Развратничают за столом с утра пораньше. Молодняк… ― шутливо пробрюзжал спустившийся со второго этажа Леви и отодвинул стул для своей жены.

Микаса заметила на лице Эрена искреннее недоумение, когда тот рассматривал супругу её дяди. «Удивлён так, словно знает, почему… Нет, наверное, я просто вижу то, что хочу. И всё же…»

За завтраком Леви не задавал бестактных вопросов, не пытался загнать Эрена в неловкое положение, хотя Микаса была готова к обратному. Напротив, вёл себя радушно и благосклонно, словно той неуклюжей встречи наверху не произошло. Он не хотел навредить племяннице, в особенности сейчас, когда её состояние и без того оставляло желать лучшего.

Проводив Эрена, Микаса в приподнятом настроении собралась и отправилась на работу. День в галерее тянулся долго и скучно. Вереница переработок давала о себе знать, и под вечер Аккерман едва держалась на ногах, но продолжала с любезным видом встречать посетителей. Воздев глаза к потолку, она снова встретилась с изображением могучего Колосса, и в её голову проворной синекрылой бабочкой впорхнуло детское воспоминание о вечере, когда она упала с яблони. «Я совсем позабыла тот его рассказ! Эрен говорил о титанах. О нашей прошлой жизни. Так достоверно, так складно. Неужели он в самом деле… Нет, я не могу этого знать. Вдруг это всего лишь сны и смутные ощущения, как у меня?»

Щёлк-щёлк. Лихорадочная вереница воспоминаний бросила ей под ноги рождественский разговор с Армином о депрессии их лучшего друга, о его постыдном желании уничтожить мир собственными руками. Щёлк-щёлк.

«Мне всегда казалось, что за чертой девятнадцати ничего нет. Но я умер, возродился и стал делать то, что, как я думал, никогда не попробую».

«Почему ты тогда так сказал? Едва ли это совпадение. Почему? Почему?.. Как я должна об этом спросить, чтобы не выглядеть сумасшедшей?»

― Мне нужна картина, мадам, ― раздалось неприлично близко у её левого уха. ― Что-нибудь со смыслом, но чтобы подошло интерьеру спальни. Думаю, описывать саму спальню нет нужды: ты наверняка ещё помнишь, как она выглядит.

Голос-дурман. Голос-несчастье. Голос надменного дьявола в идеально скроенном костюме. Этот голос она помнила лучше, чем проклятый интерьер проклятой спальни… Спальни, в которой она так много изменяла, так сладко отдавалась своему любимому Эрену у дьявола за спиной.

Микаса повернула голову и укололась пронзительным взглядом бывшего мужа. Дементьев пах так же, как и прежде ― чистотой, дорогими сигаретами и дорогим парфюмом. И держался ― дорого. Дурной сон о когда-то недосягаемой мечте. Микасу прошибло холодом и смятением.

― Что ты здесь делаешь? Решил меня позлить? ― сложив руки на груди, полюбопытствовала она.

― Отнюдь. Я выбираю картину.

― Лжёшь и не краснеешь. Ты мерзавец, Вадим.

Галерея почти опустела, коллеги потихоньку начали расходиться по домам, маша Микасе на прощание рукой.

Успев ненадолго заскочить домой, чтобы переодеться, Эрен примчал аккурат к закрытию: влетел в помещение и стал жадно искать глазами свою любовь в лабиринте стен с экспонатами. Наконец он услышал её голос и шустро двинулся на звук, но последовавший за ним мужской заставил Эрена сбавить и шаг и чутко прислушаться. «Чего? Какого хрена этот ублюдок здесь забыл?» — со злостью спросил себя Йегер и выглянул из-за стены со здоровенным авангардным изображением в духе сюрреализма.

Они стояли вдвоём у абстрактного полотна в оттенках алого — воплощение его юношеских страхов и задушенных надежд — оба божественно прекрасные и элегантные: подчёркивающее фигуру чёрно-белое платье Микасы идеально сочеталось с дизайнерским костюмом Дементьева. Они могли бы часами спорить обо всех ёбаных картинах в этой ёбаной галерее в самых высокопарных и заумных выражениях. Идеальный обёрточный союз. Кто он такой, чтобы им мешать? Дурак в футболке и джинсах с набекрень полученным образованием. По какой-то нелепой случайности его называли превосходным, пусть и ленивым, студентом. Шутили, должно быть. Эрен знал, ради чего были те неуклюжие потуги, — получить зыбкий шанс говорить на одном языке с девчонкой, в чьих лисьих издёвках он души не чаял.

Аккерман изящно скрестила ноги и с насмешливой воинственностью подалась в сторону своего собеседника.

— Мне кажется, эта картина впишется идеально: оттенки красного как нельзя лучше подчеркнут твою скрытую агрессию, которую я терпеть не могу.

— Тебе, видимо, по вкусу неприкрытая? — Он нахально осклабился, сунув руки в карманы брюк. — Я знаю, девочка, ты изо всех сил стараешься принизить и оскорбить то, от чего хочешь сбежать: это твой способ выживания.

Вадим с вожделением оглядел босоножки Микасы на высоком каблуке — его подарок. На правой щиколотке болтался не застёгнутый ремешок.

— Но признай, от некоторых вещей просто невозможно спрятаться.

И, опустившись на одно колено, с джентльменским видом застегнул непослушный ремешок. Он чувствовал костяшками прохладу гладкой кожи Микасы и вспоминал, как прикасался к ней языком далёкой тёмной ночью первого года их брака: они вернулись с делового фуршета ― хмельные и возбуждённые, предвкушающие телесные наслаждения. Объятый томлением он снимал эти туфли с ножек молодой жены.

Микаса инстинктивно отклонилась в растерянности. Какого чёрта не отправила треклятые босоножки на свалку к остальному дорогому тряпью? Она ненавидела всё, что было связано с их абсурдным браком. Но в эту секунду в недрах раскуроченной грудной клетки беспомощно кровоточило сердце наспех выскочившей замуж девчушки, фанатично убеждавшей себя, что обрела красивого спасителя, идеального любовника и остроумного спутника жизни. Кровоточило! Глупое и наивное.

— Скажи, что тоже вспоминаешь ту ночь. — Его голос надломила сентиментальная хрипотца. — Вспоминаешь, я знаю… Не признаешься, да и хрен с ним! Плевать. На всё плевать. Плевать даже на то, что любишь своего дикого мальчишку! Он тебе неровня и никогда не будет. В глубине души ясно понимаешь, что не веди я себя как мудак, ты ни за что не выбрала бы его.

В своих кровожадных фантазиях Эрен впечатывал Дементьева гигантской титаньей стопой в холодную землю. Со всей дури, до багрового склизкого пятна. О дивная музыка раздробленных вражеских костей! «Если вмешаюсь, то выставлю себя ревнивым слабаком! Проклятье! Как же сложно вести себя по-взрослому, когда ты несдержанный болван…» ― терзался он.

― Поздно сожалеть о том, чего не сделал. К твоему несчастью, дикий мальчишка значит для меня гораздо больше, чем ты думаешь. Мне наплевать, если ты видишь в нас наивный мезальянс. ― Микаса отставила в сторону ногу. ― Ты, бесспорно, моя девичья грёза, но ещё ― самообман. А я поклялась, что больше не буду жить во лжи.

― Нет, девочка. Самообман ― твоё упорное отрицание. Хочешь стать хорошей, хочешь себе его придуманную чистоту…

― Хочу. Очень. Но я поклялась себе не быть хорошей. Хотя это слишком личное… ― Микаса смущённо приложила кулачок к раскрасневшейся щеке.

― А я поклялся себе всё исправить. Не будь дурой! Ты знаешь, каким щедрым я умею быть.

Эрена мутило от невозможности решительно действовать. Если он выкажет Микасе недоверие, то непремённо пошатнёт её доверие к нему. Что он должен сейчас делать? Стоять и смотреть? Мерзость! Отвратительная ситуация. «Мне словно снова восемнадцать, и я стою посреди зала, где проходит наш Выпускной…»

Он был юн и точно так же бессилен. Просто стоял и смотрел на неё ― в красивом платье с пышным подолом, со скучающим видом клацающую в телефоне: ладонь под щекой, усыпанной крошкой звёзд; согнутый мизинец зажат в уголке губ, откуда тянулся тонкий мазок наполовину съеденной помады; усталые ножки поверх туфель; волосы с одной стороны схвачены большой заколкой со стразами. Съедает ли её то же одиночество, что и его? Думает ли она о своём богатеньком женишке? Сожалеет о чём-нибудь?

Этот день не повторится. Ему не стать таким, как мечтал Эрен.

Сверху падали сиреневые воздушные шары и серпантин.

Он просто смотрел на неё.

«Сегодня или завтра что-то случится. Она совершенно точно отдастся ему. Микаса больше никогда не будет моей. Почему я вообще сейчас об этом думаю?.. До чего тошно. Неужели нельзя подойти и поздравить её? Как друг… Если бы только мог, схватил её и унёс бы отсюда прочь! Куда-нибудь, где мы останемся одни. Она бы позволила? Я жалок!»

Внутренности наполнились горьким ядом. На языке выступил сухой привкус пепла. Ему было невыносимо просто смотреть на неё.

Эрен сделал шаг, спрятал непослушные руки за спиной и двинулся к Микасе. На её лице промелькнуло удивление. Как же давно они не говорили! Он что-то промямлил ей — отчаянная попытка быть сдержанным и убедительным. Она печально улыбнулась в ответ. Его драгоценная детка! Сегодня он мог танцевать с ней, мог бы слушать её смех.

― Спасибо, Эрен.

Ногти за спиной впились в мякоть ладоней. Алые капли одна за другой опускались на паркет. «Ну, вот и всё. Теперь насовсем. Ты никогда не будешь моей». И только кровь на полу. Кровь между жадных до прикосновения пальцев…

― Ты пришёл!

Эрен вышел из оцепенения и неверящими глазами смотрел, как к нему приближалась Микаса.

Прикосновение. Лёгкое и нежное — к его ладоням, что когда-то истекали кровью.

― Извини, мой рабочий день уже закончился, ― обернувшись, деловито сказала Микаса бывшему мужу. ― Хелен завтра поможет тебе выбрать картину: пожалуйста, будь с ней щедр — как ты умеешь. — Она издевательски лукаво вздёрнула уголки губ. — Мне пора закрывать галерею.

― Разумеется, мадам, ― притворившись неуязвлённым, ответил Дементьев и сделал театральный аристократичный кивок.

Он приосанился и с горделивым видом направился к выходу под презрительным взглядом Эрена. Хлопнула дверь и воцарилась короткая тишина.

— Морда почти зажила, — с притворным равнодушием отвесил Эрен. — Хм, всё-таки неплохо я ему тогда физиономию подправил…

— Он тебя беспокоит?

— Меня-то? Ещё чего! ― неумело соврал Эрен. ― Он беспокоит разве что глупого мелкого пацана внутри меня.

— Надеюсь, ему вскоре надоест лезть в наши отношения.

— Хах, я бы не рассчитывал! Этот гадёныш умеет терпеливо ждать. Он не такой горячный придурок, как я.

— Но я выбрала тебя.

Эрен притёрся лбом к виску Микасы и сжал в широченной ладони её кисть.

— Выйдем? Жуть как хочется покурить.

На улице было пасмурно, но тепло и свежо. Сумерки разрезал крохотный огонёк сигареты. Микаса вцепилась в свободную руку Эрена и без стеснения любовалась им, так, чтобы он заметил, ― бросала себе вызов. Скользнув взглядом по чёрному принту его футболки, она без труда угадала знакомые очертания Умы Турман и Джона Траволта, застывших в порыве своего знаменитого забавно-чувственного танца.

― Футболка с твоей любимой сценой из «Криминального чтива», ― констатировала она. ― И хвост в стиле Винсента Веги завязал? Боже, какой ты дурень!.. Но вообще-то тебе идёт.

― Кстати, у меня есть смешная мечта: чтобы мы с тобой как-нибудь накидались в ретро-баре и повторили этот танец.

Микаса захохотала и в порыве эмоций поцеловала его в щёку.

― А что, звучит круто! С моим каре в сочетании с белой блузкой я вполне сойду за Мию Уоллес.

― Ага, только вот твоего Марселласа я бы и сам выкинул в окно.

― Знала, что ты так скажешь.

Микаса вдруг начала озираться по сторонам, затем сняла босоножки одну за другой и с пренебрежением запихнула в близстоящую переполненную урну. Эрен неопределённо хмыкнул и выпустил густую струю сигаретного дыма.

― Давно нужно было это сделать, ― пояснила Микаса и задорно пошевелила пальцами босых ног.

― Пока ты не выбросила всю обувь, нажитую в браке, хочу попросить об одном: пожалуйста, оставь только те туфли… в которых ты вышла ко мне голой…

― О… Как сентиментально. Хорошо, я их оставлю. ― Она вновь взяла его за руку. ― У меня тоже есть просьба. Давай сегодня переночуем в доме мадам Ренессанс. В нашем доме.

― Идёт. Последний раз я был там в день похорон. Всё не решался зайти позже.

― Славно, что мы придём вдвоём: нашей старушке понравилось бы это. Только забежим за бутылочкой вина сперва? Я устала и хочу немного выпить. Моя любимая винная лавка тут недалеко.

― Как скажешь. ― Эрен пожал плечами. ― Всё равно не разбираюсь в этих твоих элитных напитках богов: я голодранец и пью лишь дешёвое пойло.

Он мягко рассмеялся, и Микаса с улыбкой повела его за собой. Родные улочки распахнули объятия шелестом пыльной листвы, зажигающимися фонарями и разбитыми мостовыми, по которым они точно так же гуляли вдвоём в пору юности. Микаса опустила голову на плечо Эрена и почувствовала себя в безопасности. Она неустанно предавалась ностальгии и между тем размышляла о своих догадках.

«Что твориться в его голове прямо сейчас? Он злится на моего бывшего или вспоминает былое? Может быть, вспоминает то былое, что мы разделяли очень давно?.. Надо выбрать подходящий момент и аккуратно спросить. Но как? Ладно, не думай сегодня об этом. В нашем распоряжении теперь столько времени, которое можно провести вместе!.. Как хорошо! Как прекрасно это знать!»

Вынырнувшие из темноты чугунная ограда и розовые кусты у дома госпожи Шпигель теперь напоминали грустных сирот, а сквозь каменную дорожку начали пробиваться крохотные сорняки. Обитель их детской радости разделяла с Эреном и Микасой общую скорбь.

Вошли молча, без шума — словно в храм, боясь потревожить покой уснувшего дома. Опустились на пол рядом с выходом на задний двор и наблюдали за переливами сизых отсветов на паркете. Птицы снаружи занялись вечерними трелями, наполняя жизнью покинутый сад.

— Наверху столько хлама, скульптур и картин, — заговорил вдруг Эрен. — Я тут подумал, что часть из них можно передать музеям. Разумеется, самое дорогое сердцу оставим.

— Я тоже об этом думала. Грех прятать здесь столько отличных экспонатов, да и место расчистим.

— Себе заберём спальню ту, что наверху…

— Справа! — весело продолжила за него Микаса.

— Точно. Из неё самый красивый вид на задний двор. И парк видно.

— Если будем что-то докупать из новой мебели, придётся немножко заморочиться, чтобы она вписывалась в старомодный интерьер, но я знаю фабрику, которая делает классную мебель под заказ. Мы там… с Вадимом когда-то заказывали, — неловко уточнила она.

Микаса смутилась и закусила губу. Затем поднялась и зашагала в ванную, чтобы ополснуть стопы от дорожной пыли. На обратной дороге прихватила из кухни штопор и пару бокалов. Вернувшись, она встретилась глазами с озадаченным взглядом Эрена.

— Мезальянс… Словечко на грёбаном «другом языке». — Эрен рвано усмехнулся, скомкав рукав футболки. — В галерее, он сказал, что ты ни за что не выбрала бы меня…

Микаса посмурнела. Села рядом, вскрыла бутылку и разлила вино, тут же пригубив из своего бокала. После призадумалась, подложив под щёку ладошку.

— Вадим — воплощение моего подросткового идеала мужчины. Ну, он весь из себя такой дьявол с импозантными замашками и в дорогом костюмчике. А ещё очень красив. Как недосягаемое холодное изваяние на крыше готического собора. Я хотела обладать им. Хотела достичь его. Хотела рядом с ним чувствовать себя значимой и равной ему. Хотела стать частью его дела, в котором он ворочал огромными деньгами. Хотела вести заумные разговорчики про искусство под дорогое вино: про искусство, к которому я тогда даже мало что чувствовала! Если так подумать, у меня всё это и было. Его приятели частенько называли нас идеальной парой. Не знаю… Мы были как яркая обёртка пустой коробки. Хотя, казалось бы, это моя мечта! — Микаса издала нервический смешок и осушила свой бокал до дна. — Если говорить предельно честно, возможно, в его словах есть смысл. Будь он идеальным воплощением моих желаний, я бы осталась с ним. Первый год совместной жизни именно об этом и говорил. Что греха таить, Вадим меня очаровал.

Она чутко наблюдала за движением мысли, отражающимся на лице Эрена: за морщинкой меж нахмуренных бровей, за взамахами ресниц и подрагивающими сжатыми губами.

— В день, когда мы подписали документы на развод, я сказала ему, что, наверное, даже забыла бы, как ты улыбаешься… Хм… — Микаса сделала длинный выдох, тихонечко простонав, и спрятала лицо в поджатых к груди коленях. — Если бы всё было так просто… Если бы я могла отбросить всё, что чувствовала к тебе… Боже, я бы не сидела здесь, строя планы по обустройству нашего общего дома!

Налив себе ещё вина, Микаса приластилась к Эрену и стала тихонько целовать его в плечо. Он сдался и крепче прижал её к себе одной рукой.

— Они вообще все похожи — мужики, которых я выбирала: Джордан тоже был богатенький сынок, с которым я ревностно обсуждала всё то, в чём тебя считала тупицей. Они оба — мой рассчёт. А я гордилась своей практичностью. Всё, что вне моего контроля, вселяло чувство потерянности. Бруно меня к этому приучил. Я стала считать его своим вторым отцом, а он оказался чудовищем. Довериться иррациональному чувству — страшно… Помнишь, мы с тобой носились под деревом, изображая самолёты?

— Я помню, — с теплом отозвался Эрен. — Порой даже кажется, что чуть ли не каждую минуту тех дней отпечатал в своей голове.

— Так вот, до того, как я предложила заняться любовью, ко мне залетела странная мысль: неужели моё чувство к тебе настолько огромно, что я не могу найти ему названия? В смысле, мой глупый юный мозг не мог, это сейчас я всё понимаю. Наверное, я просто не хотела никак его называть. С одной стороны, оно было рациональным — мой выбор, глубокая привязанность к другу, которого я считала хорошим человеком, сделавшим для меня много добра, но, с другой… Буря — что-то не в моей власти. Мне хотелось спрятаться. Чтобы не было страшно, не было новых разочарований. Я думала, что отказываюсь от тебя прагматично, дескать, мальчик без целей в жизни и кучи денег. Наполовину так и было, но теперь понимаю, что это не главная причина.

— Ну и бездна в голове… А я-то думал, что третий сезон «Твин Пикс» — запутанная, непонятная херня! — Эрен рассмеялся и стукнулся зубами о край бокала. — Ауч!..

— Как видишь, по итогу вся моя «прагматичность» целых два раза обернулась несуразицей. Прямо парадокс: обычно, слушая сердце, девчонки как раз выходят замуж за сволочей, а у меня всё через задницу! Стоило раньше понять, что нет ничего лучше, чем быть с человеком, с которым я чувствую себя комфортно, с которым становлюсь лучшей версией себя. Отвратительно и то, что я не верила в тебя. Знала же, что при желании ты чего угодно добьёшься — главное, чтобы цель была. Не пропала бы в нищете.

— Чего уж теперь сожалеть? Это бессмысленно.

— Неправда. Я должна была это озвучить. И так постоянно всё в себе ношу. У нас именно от этого проблемы. Просто сказать «люблю» недостаточно, мы уже не школьники.

— Звучит довольно… прагматично, — с иронией выделил он последнее слово. — Можешь поставить себе галочку для успокоения.

— Я тебе сейчас щелбан поставлю.

— Ставь, я заслужил.

Эрен опустил бокал на пол и обеими руками стиснул Микасу в объятиях.

— Спасибо, — прошептал он в ворох её спутанных волос и прижался скулой к прохладной щеке. — За всё, что ты сказала. Мне этого не хватало.

Они долго не отпускали друг друга, вслушиваясь в умиротворяющую мелодию старинных часов.

***

Следующие пару недель Микасе и Эрену почти не удавалось встретиться из-за большой загруженности на работе, и они окончательно убедились в том, что пора съехаться хотя бы для того, чтобы видеть друг друга дома по вечерам.

Эрен не давил на Микасу, избегал неудобных вопросов, но в глубине души немного переживал из-за её осторожности в обращении с ним: она не целовалась в губы, не намекала на то, что хочет интимной близости, — их словно отбросило во времена старшей школы. Несмотря на это, Эрен понимал состояние Микасы и хорошо помнил побочные эффекты приёма антидепрессантов. Зато, всякий раз общаясь по телефону или забегая в галерею на обеденном перерыве, он видел, что его девушка становится бодрее и веселее, — это делало его счастливым.

Они перевозили вещи в дом госпожи Шпигель не спеша, а в первые дни по большей части занимались уборкой и мелкой перестановкой. Налаживание совместного быта помогало отвлечься от неприятных мыслей и всё сильнее сближало их. Вдобавок оба решили пройти нескольких врачей для обследования: им хотелось вступить в серьёзные отношения со всей ответственностью друг перед другом.

Спонтанное предложение Жана отправиться большой компанией в его загородный дом на выходные заметно ободрило Эрена и Микасу: это была идеальная возможность отдохнуть с друзьями от переработок. Но самое главное — они впервые решились вновь приехать туда спустя семь лет.

Накануне отъезда Микаса посетила доктора Сандерса. Сеанс проходил на позитивной ноте, но Аккерман до сих пор терзал главный вопрос, который она не решалась задать на прошлых встречах.

Едва собравшись попрощаться, Микаса села обратно в кресло и призадумалась.

— Послушайте, я хочу кое-что спросить, — робко заговорила она. — Как вы считаете, велика ли вероятность, что Эрен тоже может помнить о прошлом? Или… Возможно ли, что воспоминания могут вернуться к нему в ближайшее время? С одной стороны, я жажду этого, но, с другой, мне страшно. Страшно, что ему придётся пройти через то же, что и мне. Может, даже хуже…

Микаса увидела на лице доктора озадаченность. Он молчал, нервно теребя шариковую ручку, и глядел перед собой в одну точку.

Доктор Сандерс вспоминал последний визит Эрена: он приходил на сеанс две недели назад, после того, как Микаса призналась ему в чувствах, и долго говорил о светлых перспективах на будущее, в том числе практически о полном отказе от терапии.

— У меня к вам просьба, док… Если когда-нибудь в этом кресле окажется Микаса, прошу, расскажите ей обо мне. Я даю добро — можете разглашать что угодно! Хочу, чтобы она знала. Потому что Микаса может быть ужасно нерешительной в некоторых вопросах. Я боюсь, что она станет переживать подобный опыт в одиночестве из-за страха открыться.

Доктор Сандерс наконец снова посмотрел на свою пациентку и многозначительно покачал головой.

— Я кое-что покажу вам. Врачебная тайна обычно связывает мне руки в подобных вопросах, но на сей раз такой проблемы не стоит.

Микаса напряглась всем телом, и сердце в груди отчаянно занялось. Доктор достал рабочий диктофон и довольно быстро нашёл нужную запись:

— Добрый день, Эрен. Как твоё самочувствие? Не забыл принять лекарства?

— Здравствуйте, док. Нет, я примерный мальчик, как и все шесть лет до этого.

— Славно. У нас сегодня необычный сеанс… Ты же не против диктофона?

Микаса издала тихий всхлип и прикрыла ладонью рот. Никакие догадки не шли в сравнение с тем, что она могла слышать родной голос — голос, говоривший о страданиях, о которых она прежде могла лишь подозревать. Это были ответы на вопросы, что мучили её в прошлом. Вопросы, которые она могла задать лишь могильному камню. Микаса не могла сдержать слёз, каждую клетку тела охватил ужас, мысли в голове ходили ходуном.

Запись подходила к концу. Сквозь жалюзи в кабинет влилась тоненькая струйка солнечного света.

― Пф… Не думаю, что лет, скажем, через пятьдесят это будет кому-то интересно услышать: у меня очень скучные мечты…

― Ты не обязан отвечать, если не хочешь. Но то, что важно для тебя, ― это не скучно и не смешно.

― Да нет же, скука смертная! Ведь я мечтаю жениться на девушке, которую люблю. Это не абстрактное понятие, если что, а конкретный человек. Мечтаю, чтобы у нас был уютный дом и сад с магнолиевыми деревьями. И детей с ней хочу. Двоих. Вот… Надеюсь, те, кто слушают это в будущем, не сломали себе челюсти от зевоты.

Микаса не нашла в себе сил сразу отправиться домой и долго бродила по городу. Вся её жизнь моментально собралась из обломков — до последнего пазла. Она вспоминала разговоры с Эреном, странные фразы, что он бросал сотни раз, но распознать их истинный смысл не представлялось возможным.

― Будет забавно, наверное… если вдруг вспомнишь его. Ну, мальчика того.

— Почему забавно?

— Не знаю, просто подумал.

«Но ты всё знал. О, ты прекрасно знал! Боже, в голове не укладывается…»

Она вернулась домой, когда горел закат, вталкивая в гостиную тяжёлые медно-золотые лучи. Микаса сняла уличную обувь, прошлась по холодному паркету и увидела Эрена за столиком в саду: он сидел перед рабочим ноутбуком, небрежно закинув ногу на ногу. В нём не изменилось ровном счётом ничего с тех пор, как она сегодня вышла за порог, но Микаса чувствовала, что отныне будет смотреть на него иначе. Её переполнило не выказанное много лет назад сострадание.

«Ты знаешь», — пронеслось белым пёрышком в её мыслях.

Она бесшумно приблизилась и опустилась коленями на мягкую чуть влажную траву, затем припала щекой к бедру Эрена, вцепившись в его ногу, как котёнок, и тихо заплакала.

— Привет… Что, так сильно измоталась? — ласково спросил он.

«Ты и сейчас знаешь? Прямо в эту минуту?»

Микаса молчала, боясь быть уличённой в беспричинных слезах. Эрен погладил её по виску и накрыл ладонью напряжённые пальцы.

— Эй, ты плачешь? Иди-ка сюда.

Она подчинилась — поднялась и села к Эрену на колени. Он крепко обвил руками её талию и вопросительно уставился в глаза Микасы.

— Всё хорошо, — солгала она, — расчувствовалась просто.

— На пустом месте ты делаешь это в исключительных случаях.

— Значит, сейчас именно такой случай.

— Сделаю вид, что поверил в этот бред.

Настойчиво-капризный изгиб бровей, искры упрямого недоверия в зрачках — совсем как пятнадцатилетний вспыльчивый дурень, каким она знала его прежде. Микаса улыбнулась и дотронулась до блестящей каштановой пряди, обрамлявшей лоб Эрена.

«Доктор Сандерс сказал, что ты знал с самого детства. Знал всех нас. Ты был совсем крохой и уже тогда пытался по кусочкам склеить нашу прежнюю жизнь. Как, наверное, горько было биться о мои пренебрежение и отстранённость, когда ты считал меня своим близким человеком… А потом ты вспомнил, что натворил. Я хорошо помню те дни, но ещё ничего не понимала: воспоминания о Дрожи земли вернулись сразу, как я бросила тебя. Это моя вина… Но ты не сдавался и продолжал идти ко мне. Упёртый! Зачем я такая была тебе нужна?»

— Эрен, скажи, почему ты любишь меня?

Он удивлённо мотнул головой и насупился.

— «Почему»? Необычный вопрос… По-моему, ответить на какое-нибудь «за что ты любишь?» и то проще… Всё, что приходит на ум, — не могу иначе. Более циничным вариантом было бы что-то вроде: из-за влияния гормонов, идеализации и детских травм, обусловивших частично нездоровую привязанность.

На его губах проступила задорная ухмылка, полная самоиронии.

— Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы я была… проще? Кем-то более преданным, чистым, не помешанным на материальном достатке.

Она говорила не поднимая головы и лишь тихонько скребла ноготками по шее Эрена.

— Ты к чему-то клонишь, но я ни хрена не понимаю. Да и не считаю тебя грязной и помешанной на деньгах.

— А какой тогда считаешь? — Микаса вздёрнула нос и пристально поглядела на Эрена.

— О, это просто! Особенно в сравнении с предыдущим вопросом. Ты остроумная… и сильная. Умеешь вправить торчащие наружу из моей черепушки мозги. И я без ума от твоих жестоких шуток — всю душу мне наизнанку вывернула!

— Я-то? Тебе? Не драматизируй! — Она наконец улыбнулась.

— Но это правда. Ты та ещё змеюка, если подумать… И при этом до дрожи в коленях ласкова: не знаю, как у тебя выходит совмещать две эти вещи. Ещё умеешь слушать — ты замечательный друг.

— Наплёл уже с три короба. Подлиза хренов.

— И последнее, но не по важности: ты чертовски хороша в постели! Особенно, когда отпускаешь тормоза и начинаешь нести эротический бред мне на ухо.

Его лицо трогательно вспыхнуло, Эрен часто задышал, не отводя взгляда от Микасы. Она застенчиво отвернулась и принялась с нарочитой увлечённостью рассматривать кусты и деревья.

— И смущаешься мило, — вкрадчиво добавил он. — Хотя в последнее время кажется, что ты даже чересчур стесняешься меня.

— Меня не смутило, что ты заговорил про секс. Скорее, в целом не могу поверить, что ты способен за раз осилить столько комплиментов, не кривя при этом рожу.

— Я, как и ты, слишком многого не произносил вслух. У нас и правда куча проблем из-за этого. А значит, нужно открывать рот и говорить — всё просто.

«У меня с годами выработалась почти маниакальная потребность говорить с тобой открыто».

«Теперь я понимаю почему. Что ж, милый, ты в откровениях порядочно преуспел. Не то что я».

― О чём ты мечтаешь? ― спросила она из эгоистичного сладчайшего желания услышать то, что он сказал на записи, вживую.

Эрен обвёл взглядом сад, и хмурость его лица разгладило умиротворение.

― Кое-что из этого у меня уже есть, ― с театральной загадочностью начал он. ― Кое-что едва не сорвалось с крючка, но теперь это лишь вопрос времени. Ну, а третье, как правило, вытекает из второго.

― Надо же ― звучит совсем ни разу не запутанно!

«Поцелуй меня, глупая! ― билось запертой птицей в его мыслях. ― Поцелуй, поцелуй!»

― Да к чёрту!.. ― пробормотал он себе под нос.

И прежде чем Микаса успела понять, к чему это относится, губы Эрена мягко обхватили её нижнюю губу, легонько оттянув.

― Так, определённо, лучше, ― на выдохе произнёс он после в полном удовлетворении.

Это сон? Почему он снова здесь? На краю мира. На краю печали. На краю отчаяния. Обнажённый и разочарованный. С обрыва видно торжественный плеск морских волн, ветер треплет распущенные волосы, сушит солёные слёзы. Вокруг мельтешат безликие слуги с ружьями за спинами. Они не хотят, чтобы он плакал, не хотят, чтобы был слабым. Им не нужно, чтобы он был собой.

Ему не убежать. У него не осталось выбора ― только двигаться вперёд.

Слуги рукоплещут ему. Они водрузили на его чело окровавленную терновую корону. «Вперёд, невозмутимый император! Покарай наших врагов!»

Но всё, чего он хотел, — это снова увидеть улыбку матери.

Они украсили его длани перстами из раздробленных костей. «Вперёд, наш безжалостный дьявол! Будь для своих подданных примером!»

Но всё, чего он хотел, — это слушать рассказы Армина.

Они покрыли грязные кровоточащие обломки его крыльев мантией из обугленной человеческой плоти. «О, наш спаситель! Мессия! Святой!»

Но всё, чего он хотел, — это любить свою Микасу.

«Вперёд! Громыхай уродливой грудой костей! Разори их гнусные земли! Растопчи их жалкие тела! Не слушай плач их детей! Мы пойдём за тобой до конца! Наш бог, наш яростный принц, король морей, властитель горы из гниющих трупов!»

Но всё, чего он хотел, — принесено в жертву. Всё, чего он хотел, — осталось позади. Всё, чего он хотел. Всё, чего он хотел…

― Я истреблю всех… до единого… ― мучительно вымолвил Эрен, мечась головой по подушке.

Микаса открыла глаза и с беспокойством притронулась к его плечу. Эрен издал хриплый стон, поднялся и опустил стопы на пол, схватившись за волосы дрожащими руками.

― Тебе кошмар приснился? ― Микаса почувствовала, как по спине опустился каскад мурашек.

― Да. Ерунда…

Он потянулся к комоду, стоящему подле кровати, чтобы налить себе воды, но стакан выскользнул из трясущихся пальцев и разлетелся вдребезги. В сонном полубреду склонившись и смахнув осколки в сторону, Эрен засадил один из них себе в ладонь.

― Проклятье! Вот идиот!

― Милый, ну ты чего? Не трогай! ― вскрикнула Микаса и, ухватив Эрена под локоть, развернула к себе.

― Прости. Башка совсем не соображает.

Несколько багряных капель упали на белоснежный пододеяльник. Микаса шустро сбегала за аптечкой, после чего бережно извлекла осколок, промыла рану и перебинтовала пострадавшую кисть.

«И ты живёшь в этом аду уже семь лет? Один на один с чувством вины и тоской. Мне следовало быть рядом…»

Она приложила перевязанную ладонь к щеке, с трудом удерживая рыдания.

― Всё хорошо, ― прошептала она. ― Я больше тебя не оставлю. Я буду рядом.

― Не переживай, я в порядке, ― простодушно ответил Эрен и резко выдохнул.

― Ложись обратно: буду обнимать тебя до утра. Обещаю, что не позволю твоим страхам вернуться. Идёт?

Эрен кивнул, затем устроился на постели и крепко прижал к себе руки Микасы, когда она обхватила со спины его торс. К нему пришёл долгожданный покой.

На рассвете они собирались в дорогу. Эрен складывал в небольшую спортивную сумку необходимое, пока Микаса прихорашивалась у зеркального столика. Он не просил помочь: ему было отрадно видеть, с какой тщательностью она наносила макияж и подбирала украшения, ― Микаса давно не занималась этим с таким увлечением. Слегка завив напоследок волосы и застегнув на шее чокер, она вытащила из комода чулки с поясом и швырнула их в сумку к остальным вещам. Эрен одобрительно хмыкнул и кинул следом несколько пачек презервативов с лубрикантом.

Покопавшись в шкафу, Микаса сняла лифчик и надела коротенькое чёрное платье в белый горошек.

― Скажи, я похожа на шлюшку? ― кокетливо спросила она, обернувшись вокруг себя.

― Прости, что? И… какого ответа ты ждёшь? ― Эрен неловко почесал лоб.

― Искреннего.

― Если честно… немного похожа… В хорошем смысле!

― Не волнуйся, мне бы и в плохом сошло, ― без тени смущения произнесла Микаса и легко поцеловала Эрена в подбородок, пока тот лез в карман джинсов за мобильником.

― Жан и Пик уже здесь. Пишут, чтоб мы спускались.

Поездка заняла гораздо меньше времени, чем годы назад, благодаря строительству новых трасс, зато просёлочные дороги остались нетронутыми. Дом Кирштайна был отремонтирован и перекрашен, а участок облагорожен: Жан и Пик провели за обустройством своего загородного жилища много часов. На веранде красовалась подвесная скамья, где потягивали пиво Порко, Райнер и Конни, наблюдая за «представлением» о чём-то бурно рассказывавшей Саши; на противоположной стороне курил и болтал по телефону Марсель, а на ступеньках сидели Армин и Энни, плетя совместными усилиями венок из полевых цветов.

― Гляди, скамейку повесили. ― Микаса толкнула Эрена в плечо.

― Ну да, ― сдавленно ответил он, ломая пальцы от напряжения.

Воспоминания о тревожных часах ожидания накатили подобно штормовой волне. Ему было тошно смотреть на эту веранду. Эрен опустил веки и сделал глубокий вдох, чтобы успокоить себя. Но вдруг почувствовал тепло руки Микасы, и волна резко схлынула обратно в необъятное чёрное море.

― Вы уже все здесь, черти? ― весело крикнул он друзьям в открытое окно, как только машина затормозила на обочине рядом с домом.

― Мы вчера ночью сразу после работы рванули, ― перегнувшись через деревянную балюстраду, ответила Саша. ― Мой Николо всех подвёз.

― А сам он не здесь, что ли?

― В нашем ресторанчике сегодня свадьбу празднуют, так что он остался контролировать дела на кухне.

― Эй, вы чего, уже пиво хлещете с самого утра? ― возмутился вышедший из машины Жан. ― Может, сперва хотя бы к озеру сгоняем, искупаемся?

― Жопу не охота мочить, но так и быть, ― пробубнил Райнер.

― А тебе вообще дай волю, ты бы только бухал весь день да Linkin Park свой с балкона орал.

― Жанчик, ты чего распизделся как старый дед? ― со смешком парировал его Порко. ― Они ж с Егермейстером пашут как проклятые на свою контору, пусть хоть здесь ни хера не делают.

Но даже те, кто был не в настроении куда-то идти, в итоге быстро собрались в путь.

Как только дневная программа купания была прилежно выполнена, друзья занялись готовкой еды на гриле во дворе и пустой болтовнёй: вспоминали былое и делились планами на будущее, разглядывали в телефонах школьные фотографии, горланили песни. Их охватило приятное чувство победы над несостыковками рабочих графиков и суетой, из которой они сумели выбраться все вместе. К вечеру солнце поглотили плотные свинцовые облака, обещавшие выпустить на волю грозу. К этому времени почти вся компания была уже пьяна, и никого не беспокоили причуды августовской погоды.

Эрен с Микасой практически не ели и не пили, иногда впадали в короткое уныние. На каждом шагу им мерещились призраки рокового давнего лета: всякое дерево, травинка и птица в вышине словно застыли в безвременье. И они тоже.

Оставив друзей, Микаса, пленённая ветром и стыдом юности, ступила на тропу, ведущую к тому самому дому, где она предала то, что любила больше всего. Остановившись в окружении высокой травы, она неотрывно наблюдала за устрашающими перекатами тяжёлых пепельно-сизых облаков и обхватила себя за плечи — съёжилась, уменьшилась и стала ничтожной, словно вновь возвращалась девчонкой в мокрых сумерках и не знала, куда деваться от боли и разрывающего изнутри чувства вины. «Всё могло быть иначе», — с горечью сказала она безжалостному ветру, треплющему короткий шёлковый подол её платья.

— Чего мёрзнешь здесь в одиночестве? Или уже строишь планы, как снова убежать от меня? ― Задоринка в голосе Эрена угасла, как только Микаса обернулась. — Прости, это была идиотская шутка…

Она по привычке смяла манжету рукава его куртки, словно пыталась найти в ней опору.

— В последнее время я частенько мечтаю о том, что у нас было, и всегда проживаю те моменты иначе: я дарю тебе первый поцелуй, перевожу вещи в твой дом, как мы и планировали, соглашаюсь пойти с тобой в спальню на вечеринке у Хоука, танцую с тобой на нашем Выпускном. Все эти мгновения должны были принадлежать лишь нам двоим… Я никогда не смогу их вернуть!

Эрен привлёк Микасу к себе и принялся гладить её по спине в надежде утешить.

— Опять пустые сожаления. Не изводи себя напрасно. Думаю, у каждого человека за плечами есть «мешок дерьма», от которого он хотел бы избавиться. В каком-то смысле это неплохое напоминание о том, каким долгим и трудным был путь к совершенству. Вот честно, не хочу снова быть долбоёбом, каким был лет, скажем, в пятнадцать! И пусть временами бывало паршивенько, я всё равно чувствую, что стал чуточку сильнее и лучше.

Микаса задумчиво перебирала пальцами кружевные завитки чокера, растворяясь в тепле крепких объятий.

― Послушай, я должна рассказать тебе нечто очень важное… Только не здесь. Подожди меня в спальне, я попрошу Армина намешать нам пару стаканчиков чего-нибудь.

«Лучше бы я поискала парашют, чтобы было не так страшно “прыгать”! Ужас, аж голова кружится», ― думала она, подбегая к дому. Микаса казалась себе размякшей и вывернутой наизнанку, того гляди ― мышцы слезут с костей и соскользнут на траву.

― Ребят, вы почему ничего не пьёте и не едите? ― жалобно спросил у неё Армин, разливая по стаканам алкоголь.

― Вот сейчас и выпьем, ― нервно выдохнув, лепетнула Аккерман, намывая руки в захламлённой кухонной раковине.

― Саша такое вкусное мясо с овощами на гриле сделала, спускайтесь потом к нам.

Микаса чмокнула Армина в лоб, взяла выпивку и взбежала наверх. В полумраке спальни она разглядела расплывчатый силуэт Эрена, лежащего на кровати с раскинутыми в стороны руками.

― Подумать только, даже чёртовы вазы до сих пор на тех местах, куда ты их поставила. Целых семь лет! ― Эрен издал горькую усмешку.

― Точно… ― Она сильнее впилась пальцами в стеклянные стенки стаканов. ― Держи, это тебе.

Эрен приподнялся и забрал свою порцию, затем снял куртку и устроился на подоконнике. Микаса села на колени в изголовье, в груде подушек, и стала пристально разглядывать своего мужчину. Тьма искажала его, превращая то в девятилетнего мальчика, то в заносчивого юнца.

― И вправду ― особенное место: столько всего здесь произошло… И мы с тобой как будто были заперты тут все эти годы. Что бы ни делали и как бы ни старались сбежать. Но не только здесь… ― Микаса сделала глоток и смяла свободной рукой подол платья. ― Знаешь, вся моя жизнь похожа на нескончаемые поиски: я искала лучшей доли, искала спасения от унижения и насилия в семье, искала… мальчика из того странного сна. Всё-таки нелепо, как люди порой могут не замечать очевидных вещей у себя под носом!.. «Необъяснимое» чувство утраты, «необъяснимое» чувство любви ― как часто мне хотелось, чтобы это был ты! Боже… Я прожила бы иначе ещё один миг. Если бы в эту секунду я вернулась далеко-далеко в прошлое, то ответила бы на вопрос «кто я для тебя?» в точности так, как в ту ночь, когда сказала, что люблю тебя.

Она с боязнью подняла голову и посмотрела на Эрена: он замер с не начатой сигаретой во рту и пристально глазел на Микасу, в его зрачках лихорадочно плясал отражённый пасмурный свет из окна. И вдруг уголок его губ дёрнулся вверх. Эрен тряхнул головой и издал смешок облегчения. Несколько раз безуспешно чиркнул дрожащим пальцем по зажигалке, пока наконец не зажёгся желанный огонёк, и в блаженстве закурил.

― Охренеть!.. ― только и смог вымолвить он, почесав костяшкой большого пальца бровь. Выпив содержимое своего стакана почти до дна, Эрен поморщился и рассмеялся.

― Ты в порядке?

― В полном… Нет, скорее, в приятном беспорядке. Проклятье! Мне же не послышалось?

― Нисколечко. Это то, о чём ты думаешь: я сказала, что помню нашу прошлую жизнь. Всё случилось ночью того дня, когда мы ходили к юристу мадам Ренессанс. Можешь смеяться надо мной, я разрешаю.

― Было бы смешнее, если б я тогда пошёл с тобой и мы переспали, а твои воспоминания вернулись в самом разгаре!.. ― Он крепко затянулся и выпустил густое дымное облако.

― О да, я бы очень смешно задыхалась то ли от оргазма, то ли в припадке рыданий.

― Моя вторая отстойная шутка за этот вечер…

― Нет, это хорошая шутка ― весьма жизнеутверждающая.

Они умолкли и просто смотрели друг на друга, ощущая сладкое покалывание во всём теле от упоительного чувства близости и открытости. Вдали прогремело, и блёклая вспышка молнии расчертила угрюмое небо. Эрен открыл окно и стряхнул вниз пепел с сигареты.

― Надеюсь, никому на голову не попал, ― со смешком сказал он.

― Давай пепельницу принесу.

― Не хочу, чтобы ты уходила…

― Я на пару минуточек всего. Вернусь быстрее, чем ты успеешь выговорить «черничный пирог»¹{?}[Цитата из фильма «Криминальное чтиво».].

Он по-мальчишески нежно улыбнулся ей в ответ.

Микаса ушла, и Эреном овладело чувство, будто её признания не случилось, а всё услышанное было лишь плодом разыгравшегося воображения. Его повело от выпитого, голову захламили беспорядочные мысли. Привычка ждать подвоха бередила растравленные нервы, превращала минуты в бесконечность. Он прошёлся до душевой, тщательно обмыл лицо и руки, чтобы прийти в себя, и вернулся обратно.

Шлёп-шлёп ― родные шаги за дверью. Сиплое ворчание дверных петель. В воздухе разлился густой аромат полевых цветов.

― Стырила на кухне, ― пояснила Микаса, кивнув на душистую охапку. ― Их место тут.

Она расставила в вазах цветы и протянула Эрену старую керамическую пепельницу с отколотым кусочком края. Он обхватил запястье Микасы и ласково обвёл на тонкой коже сплетение вен. Затем забрал пепельницу и с благодарностью кивнул.

― Погода волшебная ― прямо как в нашу первую ночь здесь, ― не без удовольствия подметил он.

― Ага, тоже об этом думала. ― Она села в противоположной стороне подоконника.

― Поверить тогда не мог, что у нас дошло до такого… Просто бредил как умалишённый: «Я твой, я твой…» ― словно хотел докричаться до той тебя ― из прошлого, хотел всучить своё глупое тело на блюдечке. Видишь ли, мне было необходимо принадлежать. И я как баран доказывал в пустоту, что больше не стану пренебрегать твоей заботой и никуда не уйду. Но той тебя больше не существовало, а я продолжал упорствовать, виня себя за то, что принимал твою любовь как должное. Не мог расстаться с привычкой, что ты замечала малейшее изменение моего настроения, была готова пожертвовать чем угодно ради меня. А потом вселенная дала подзатыльник, и прямо на моих глазах ты пожертвовала мной ради себя.

― Ты был разочарован во мне, верно?

― Ты поэтому вчера спросила, почему я люблю тебя? ― Эрен вновь закурил, невзирая на то, что сигаретная горечь встала у него поперёк горла. ― Я был разочарован в собственных розовых иллюзиях. Нет, я попытался найти в себе разочарование насчёт тебя. Я очень старался. Но так и не смог в полной мере поделить тебя на ту, кем ты была, и кем являешься теперь. И чувств своих тоже не смог. Мне нравится думать, что это было одним из этапов моего взросления.

― Но едва ли станешь отрицать, как бесился из-за того, что я тебя постоянно френдзонила! Неужели тебя не злило, что наши отношения стали кособоким перевёртышем?

― Злило, блядь, конечно! ― Эрен захохотал и шлёпнул себя ладонью по лбу. ― С ума порой сходил, как злило. Зато проникся к тебе гораздо большим сочувствием: терпела же когда-то такого дикого, не способного на нежность мудилу.

― Неправда. Ты умел быть нежным. Да, порой бывал небрежен и…

― И неоправданно груб, и чрезмерно жесток. Не нужно меня выгораживать.

― Что ж, давай и я, что ли, начну заниматься самоуничижением ― вместе веселее! ― сыронизировала Микаса, всплеснув руками.

― Хоть немножко снова побудешь на моей стороне, вместо того, чтобы вести непрерывную борьбу.

― А говорил, что не разочарован.

― Я и не лгал: вообще-то сражаться с тобой иногда даже весело. Прямо как сейчас.

Микаса поджала колени к груди и вмиг помрачнела, мысленно ухватившись за то, что случилось сегодня ночью.

― Как ты справляешься с тем, что… совершил? Ты бредил Дрожью земли во сне. Я была в ужасе. Мне от снов об отрубленной голове хочется в окно выйти, но это… Ты был совсем один.

― Таблетки горстями жрать пришлось, ― спокойно ответил он. ― Сейчас уже без фанатизма, но тем не менее. И мне повезло, вообще-то я не был один: мама с папой очень старались, Армин не давал с катушек слететь. Но больше всех помог Райнер. Он как мы с тобой ― тоже всё помнит. Был вечер, когда мне жуть как хотелось самовыпилиться к чертям собачьим, но я вовремя решил свернуть к нему поболтать по душам.

― Так вот оно что… Вы с ним поэтому так сдружились? ― Она приказывала себе не зацикливаться на мыслях о том, что Эрен собирался расстаться с жизнью.

― Вроде того. Именно он рассказал мне о культе и посоветовал психотерапевта оттуда.

― Доктора Сандерса?

― Так ты тоже… Хах, теперь я понял! Это он тебе рассказал обо мне?

― Сперва он включил одно занимательное «интервью для потомков». Слушать было тяжеловато, зато концовка очень романтичная. ― Микаса улыбнулась с хитрецой.

― Это звучало наивно и смешно? ― Эрену сделалось неловко от ноток сарказма в её голосе.

― Не звучало. На самом деле, это была лучшая часть всей записи. ― Микаса проехалась пятками по подоконнику, и пальцы её ног уткнулись в стопы Эрена.

― Кстати, не самый плохой был период: я благополучно выбрался из круговорота одноразового секса и перестал спасаться от страданий деструктивными способами. Сейчас даже вспоминать мерзко, с какой лёгкостью я ложился в постель с чужими людьми. Такое лишь на больную голову и под нирваной пофигизма от таблеток спокойно можно вытворять… Мне всегда было достаточно тебя одной.

― Я помню: «слишком скучный для бабника».

― Главное, чтобы не для тебя!

― Соскучишься тут. ― Микаса сникла и повесила голову. ― Мне жаль, что я отвергла твоё предложение.

― Сам виноват: всучил своё дурацкое кольцо в самый что ни на есть «подходящий» момент! Со стремлением втянуть тебя в брак прямиком из неудачного первого по праву заработал себе звание «идиот года».

― Наверное, теперь ещё долго не спросишь об этом вновь.

― А ты хочешь? Я точно не передумал. И не грущу уже из-за твоего отказа. ― Эрен подался ей навстречу. ― Хочу, чтобы ты понимала: я ни о чём не жалею. Сейчас… сейчас всё идеально.

«Не настолько идеально, ― подумалось Микасе. ― Мы слишком далеко друг от друга». Она приподнялась и села на колени, пытливо изучая в полумраке любимое лицо. От самого горла и до пяток в ней разлилось мягкое обволакивающее тепло. Она потянулась сквозь невыносимо длинное расстояние и достигла желанных губ ― припала к ним, словно к спасению, скользнув в рот Эрена горячим языком. Микаса устала бояться и избегать. Опутала руками напряжённую шею и запустила пальчики в стянутые на затылке узлом волосы. До чего близко! До чего нестерпимо хорошо! Она наконец-то целовала его ― своего Эрена, которого помнила. Он тихо всхлипнул и теснее привлёк её к себе, задрожал, словно в первый раз. Эрен отвечал ей сбивчиво и жадно, не веря, что всё-таки дорвался. Кончики её прядей щекотали скулы, пальцы сминали рукав футболки на плече ― ему хотелось, чтобы это длилось вечно!

Чуть отстранившись, Микаса облизнула губы и шаловливо улыбнулась, глядя ему в глаза.

— Привет. Давно не виделись, Эрен.

— Привет… Ты не представляешь, как сильно я скучал.

Дождь забарабанил по кровле и оконному стеклу. Снаружи раздались весёлые возгласы друзей, убегающих со двора в дом. Воздух сгустился, насытившись запахом трав и древесной коры; Микаса глубоко втянула их пьянящий аромат ― аромат, что пуще всего заставлял кипеть кровь. Запрокинула голову, и по её лицу скатились слёзы, счастье неслось по венам к безумно трепыхающемуся сердцу. Ей казалось, что этот поцелуй смыл с неё грязь всех прожитых лет и сделал святой, наполнил светом до кончиков волос. Спустившись на постель, Микаса протянула Эрену руки. Он сглотнул в предвкушении и опустился подле неё ― сжал в объятиях что было сил, ощутив телом трепет в её груди. Они с нежностью поглаживали друг друга, соприкасались мокрыми щеками. Прошлое и настоящее перестали существовать, не осталось ничего, кроме них двоих. Микаса склонилась и стала целовать шею Эрена в наивном и отчаянном желании вернуть отнятую жизнь, забрать себе все его страдания.