Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть

Глава девятая

На седьмой день меня выписали домой. Я чувствовала себя хорошо, головокружения и головные боли не беспокоили, и обследования показали, что я в норме. Мне был рекомендован покой, и мама собиралась строго за этим следить.

Я просила маму не отказываться от Турции, потому что бабушка согласилась меня принять, следить за моим состоянием и, в случае чего, сигнализировать медикам. Но я не сомневалась, что поводов для того не будет. Марк обещал навещать меня у бабушки по выходным в те две недели, что родителей не будет. В конце концов, хоть какой-то отдых на море этим летом ему перепадет.

Ограничения по просмотру телевизора, чтению книг и прослушиванию музыки сохранялись еще на пару недель. Если в течение этого времени инцидентов с головными болями и прочим не будет, то можно вводить их в свой «рацион», но дозировано. Поэтому для меня особо ничего не изменилось. Разве что теперь я была дома.

Убираться мама мне не позволяла, чтобы ограничить физическую нагрузку, но готовить мне не запрещалось, и я стала осваивать кухню. Я плохо владела этим искусством, поэтому прибегала к помощи маминых рецептов и кулинарных книг. Должна же я когда-то это постигнуть и стать для будущего мужа, кем бы он ни был, хорошей хозяйкой.

Мама дегустировала мои блюда и делала замечания, указывала на мои недочеты и ошибки. А они были всегда. Отец был менее капризен, ему все нравилось, и, кто из них был объективнее, я не понимала. Как-то решила поэкспериментировать свои блюда на Марке. Пригласила его на ужин, маму просила не говорить, кто готовил. Савельев съел первое и второе без каких-либо эмоций, без конца болтал про свою работу, и когда я поинтересовалась, понравился ли ему ужин, коротко ответил: «Да, спасибо». Тогда я сделала вывод, что Марку все равно, что есть, лишь бы было в меру соленым. Вот если бы на его месте был Шандор! Он бы точно нашел, что ответить, не стал бы льстить, а сказал правду. В любом случае меня бы подбодрил.

В начале августа мама впервые отпустила меня погулять. Но не одну, а под пристальным взглядом Марка. Я радовалась возможности вдохнуть свежего воздуха за пределами балкона. Мы поехали в парк, катались на аттракционах, ели мороженое, останавливались перекусить в кафе. Марк снова говорил, что не прочь стать мне больше, чем другом, и затянуть все мои душевные раны.

– Марк, ничего не будет. Я не могу лечь с тобой в постель без любви.

– Между вами что-то было?

Я догадалась, что Савельев говорит о Шандоре, и тихо усмехнулась сама себе. То, что между нами со Слободой было, навряд ли входит в рамки понимания Марка. Держаться за руки – это откуда-то из детского сада, и навряд ли будет расценено им, как серьезные отношения.

– Если ты имеешь в виду секс, его не было.

– Поцелуи, объятья, заверения в любви?

– Марк, этого не было.

– Значит, он по-прежнему относится к тебе как к другу? И ты надеешься, что это изменится?

– Я не могу тебе всего объяснить, но мне кажется, у меня есть шансы завоевать его сердце.

– Но он ведь уехал, так?

– Да.

– Что мешает нам провести приятно время, пока его нет? Глядишь, я вымещу его из твоего сердца.

– Нет, Марк, я так не могу.

– Он предпочитает девственниц?

Я знала, что для Шандора невинность девушки имеет немаловажное значение на пути к браку, но, конечно, не только поэтому я отказывала Савельеву. Любовь и секс для меня две грани одной медали. А Марка я не любила.

– Можешь не отвечать, я все понял. И знаешь, я, наверное, не смогу приехать к тебе в Витязево. Я тоже питал определенные надежды, но раз мне ничего не светит…

– Марк, но ты ведь со мной встречаешься не из-за секса!

– Нет, но быть на море, видеть тебя полуголую и не иметь возможности коснуться, это слишком. Разве по своему допросу ты не поняла, что мы – мужчины – так устроены, что женщины нас возбуждают?

Я не стала с ним спорить. Меньше всего мне хотелось, чтобы Марк меня домогался.

Я не сообщила маме, что Савельев не приедет к бабушке, чтобы ее не волновать. Она и так переживала, что день поездки приближается. Ей все еще казалось, что я не вполне здорова, и за мной требуется постоянный присмотр. И только благодаря отцу ее беспокойство удавалось усмирить.

Я пробыла у бабушки две недели. Вместе с ней мы ходили на пляж – я купалась, она наблюдала за мной с берега. Дедушка, отец моей мамы, умер в воде – у него отказало сердце – и с тех пор бабушка не заходила в воду даже по щиколотку. Вместе с ней мы убирали гостевой дом. Хоть мама и запрещала мне всякие физические нагрузки, но я чувствовала себя отлично и даже здоровее после рейда по комнатам отдыхающих. Я слишком долго пребывала в лености и бездействии и была рада проявить активность и стать кому-то полезной.

А вечерами мы любили поговорить с бабушкой о жизни, о любви и дружбе. Она любила только одного мужчину, и никогда не хотела кем-то его заменить. Хотя у нее был хороший друг, Макар Семенович, который делал ей несколько предложений, два из которых еще в пору жизни своей жены. Но бабушка дорожила памятью о муже, и оставалась ему верна даже после смерти. Это заслуживало моего уважения, и я стремилась быть похожей на нее. Вот где настоящая любовь и настоящая верность!

Когда родители вернулись из Турции, мама первым делом позвонила мне. Ее интересовало мое самочувствие и как мне отдыхается, не перетруждаю ли я себя нагрузками и чрезмерными хлопотами в заботе о бабушке, и не собираюсь ли я домой. Я бы и дальше оставалась в гостях у бабули, но услышав, что отец помчался в больницу, как только самолет приземлился в Краснодаре, я изменила свое решение. Мое сердце защемило, когда я поняла, что послужило тому причиной. В моем буйном воображение я снова видела отца в объятьях Ларисы, слышала, как он говорит ей те слова, что предназначались моей матери, и обещает оставить свою семью, потому что эта история для него закончилась. Я больше не могла держать все в себе, душа требовала разговора с отцом, и поэтому собрав вещи, я попрощалась с бабулей. Она расстроилась, что я так быстро ее покидаю, но удерживать не стала. Если бы она знала, почему я так торопливо от нее уезжаю, она бы меня поняла… и благословила. Наверняка.

Я не предупреждала маму о приезде – решила устроить сюрприз. Ее чрезмерная опека иной раз переходила все границы, и она бы обязательно поехала на вокзал меня встретить или отправила бы отца. А так я добралась до дома без лишней суеты и изнуряющих вопросов. Порадовало и то, что дома никого не оказалось. Наверное, мама уехала в гости к тете Марине, чтобы поделиться своими впечатлениями от поездки.

Я достала фотографию с Шандором и отправилась готовить на кухню. Поставила ее на самом видном месте и заглянула в холодильник. Увидела остатки вчерашнего ужина и кусок мяса, который мама достала из морозилки. Интересно, что она хотела приготовить? Не сильно ли я наврежу ее планам, если сделаю плов? По бабушкиному рецепту.

Я принесла с зала магнитофон, включила музыку и приступила к делу. Представила, что передо мной не фотография, а сам Шандор. Каждое свое действие я описывала ему, как учила бабушка. Воображала, как он улыбался мне в ответ и подбадривал. Когда-нибудь я обязательно тебя этим накормлю, но прежде мне нужно хорошо попрактиковаться.

В этот раз плов вышел немного вязким. Я оставила крышку открытой, чтобы остатки влаги испарились, но окончательно исправить положение не удалось. Что ж, первый блин комом. Обещаю, в следующий раз получится лучше.

Едва я закончила, как пришла мама. Она с порога услышала, что дома кто-то есть – музыка играла довольно громко. Кроме того, ее встретил аромат плова, который распространился по всему дому. Увидев меня, она бросилась обниматься.

– Что ж ты не предупредила, папа бы тебя встретил. Тащила одна такую сумку, и это после травмы головы.

Я убавила звук у магнитофона.

– Мама, с моей головой все нормально, а сумка не такая тяжелая, как кажется.

– Как ты загорела! – рассматривая меня со всех сторон, воскликнула она.

– О, ты тоже, мамочка, загар тебе очень к лицу. Расскажи мне, как вы отдохнули?

Мы сели за стол на кухне. Эмоции у мамы зашкаливали. Она едва успевала рассказать об одном событии, как уже вспоминала про другое и спешила поведать о нем. Теплое море, жаркое солнце, потрясающий сервис и интересные экскурсии – все это сделало их отдых ярким и незабываемым. Она обещала показать фотографии, как только распечатает их в фотосалоне. Но акцентировала на том, что фото не передадут реальной картины. Нужно на это посмотреть своими глазами.

Она и дальше продолжала бы делиться своими впечатлениями, если бы ее внимание не привлекала фотография, стоявшая на столе. Черт! Но прятать ее уже не имело смысла.

– Кто это с тобой? Откуда? – настороженно и заинтересованно спросила мама.

– Это мой одногруппник. На практике фотографировались.

Пристальный взгляд на мое лицо, в мои глаза.

– Почему она здесь? Он тебе нравится?

– Нравится.

– Он же не русский!

– У него российский паспорт, если ты об этом.

– Кто он такой?

– Я ответила тебе. Это мой одногруппник. Его зовут Юра. Да, он мне нравится. Он хороший парень, мой друг. Такой же, как и Марк.

– Марк хотя бы русский.

– Что ты имеешь против других национальностей? Они такие же люди, как и мы.

– Он какой-то кавказец, да? Не нравятся они мне.

Я рассмеялась. Жить в Краснодарском крае и не любить кавказцев – это что-то оригинальное. Страшно подумать, какого бы мнения она была о Шандоре, узнай, кто он на самом деле. Такого восторга, как у отца, его национальная принадлежность у нее не вызовет. Каким бы умным он себя не показал. Это я знала точно.

– Мама, просто поверь мне, что Шан… – я осеклась, – Юра хороший человек, и не важно, кавказец он или нет. У папы тоже есть осетинские корни, но ты же не стала его любить из-за этого меньше.

– Там лишь четвертая их часть, какой он осетин? А этот Юра совсем на Юру не похож.

– Его так назвали, потому что он родился в день, когда были именины у Юрия. С этим именем его и крестили.

– Хм, надо же. Еще и имя ему по церковному календарю подобрали. Родители верующие?

– У них так заведено.

Я вспомнила про плов. Чтобы закрыть тему про Шандора, предложила маме поесть. Она согласилась. На вид блюдо ей не понравилось, но на вкус оказался вполне пригодным. Что ж, над видом еще надо поработать.

Вечером пришел отец, обрадовался моему возвращению. Он тоже хорошо загорел и выглядел отдохнувшим. Хотелось с ним поговорить, но при маме я этого сделать не могла. Ждала, когда она уйдет мыться.

Но мама не торопилась. Между рассказами о приключениях в Турции она расспрашивала меня о бабушке и о том, как мы провели с ней время.

– А Макар Семеныч так и ходит к ней, прикидываясь заботливым соседом?

– Мама, он вовсе не прикидывается. Он очень хороший человек. Ты бы видела, какой он забор бабушке отстроил.

– Тебя послушать, так все вокруг хорошие. А Семеныч схоронил одну жену, теперь вторую ему подавай. Ох, и гулял он по молодости. Не просто так Вера Афанасьевна рано умерла. Не вынесло сердце у бедолаги.

– Мама, почему ты о людях всегда плохо думаешь? Ты ведь не знаешь, как было на самом деле.

– А тут и знать не надо, ни одной приезжей не пропускал. Наверняка пол России детей у него. От того и свои перестали к нему ездить.

– Может и водился за ним грех в молодости, но сейчас он остепенился. Уж точно не плотские утехи его интересуют по соседству.

– Слава богу, у мамы хватает разума игнорировать его ухаживания.

– А бабушке никто и не нужен. Она по-прежнему любит своего Ванечку.

– Да, папа у меня был отличным мужиком. А хорошие люди, как известно, уходят молодыми.

Когда мама ушла в ванную, я позвала отца в свою комнату. Он сел на стул. Солнце уже зашло, и я задвинула шторы. Несмотря на то, что мы жили на пятом этаже и не попадали в зону видимости прохожих, я любила создать в комнате ощущение камерности и отгороженности от внешнего мира. Кроме того, мое окно находилось на восточной стороне дома и не хотелось с утра просыпаться с первыми лучами солнца.

– Что-то случилось? – без прелюдий спросил отец.

– Должно что-то случиться, чтобы мне захотелось поговорить со своим отцом?

Я прошла к кровати и опустилась на нее.

– Конечно, нет. Но ты в последнее время общаешься со мной только по случаю.

– Прости, ты прав, – согласилась я. – Не хотела, чтобы так вышло. Просто не умею притворяться. Я долго откладывала этот разговор, надеялась, что все само собой разрешится. Очень уповала на вашу поездку, но все напрасно, да, папа? Ты по-прежнему встречаешься с этой женщиной?

Он вмиг переменился в лице. Словно вспомнил что-то неприятное.

– Мы расстались. После твоего дня рождения.

Несколько секунд я переваривала услышанное, а потом опустила глаза и стала теребить свои ногти, отодвигая кутикулу. В душе появилась предательская радость.

– Почему именно тогда?

Отец поднялся со стула и сел со мной на кровать, взял мою руку и стиснул ее в своей ладони.

– Я должен был давно это сделать. Еще когда ты обо всем узнала. Ты знаешь, как ты мне дорога, Лиза. Ты – смысл моей жизни, но я стал замечать, что теряю тебя. Ты перестала мне доверять, и особо остро я это ощутил в день твоего рождения. В твоей душе что-то происходит, а ты напрочь отказываешь впустить меня в нее. Я понимаю, почему ты отстранилась от меня, и мне больно это видеть. Прости меня.

– Ты расстался с этой женщиной из-за меня?!

Неужели это правда? Я ликовала, но внешне оставалась невозмутимой.

– Да, из-за тебя. И я хочу, чтобы ты знала, что ни одна женщина не может мне быть дороже тебя. Ты – моя дочь, и твое благополучие для меня превыше всего.

– Тогда почему ты помчался на работу, как только вернулся из отпуска?

– Когда самолет приземлился в аэропорту, я получил сообщение на пейджер, что мой маленький пациент, находится в тяжелом состоянии. На работе знали, что я прилетаю в этот день, поэтому скинули мне сообщение.

– Я думала, ты помчался к ней.

– Она уволилась из больницы и уехала в другой город еще до моего отъезда. Мы расстались навсегда.

Я развернулась всем телом к отцу и крепко обняла его. Я не сомневалась, что теперь все наладится. Эта женщина исчезла из нашей жизни, больше никто не угрожает нашей семье.

– Папочка! Я так тебя люблю!

Сердце этого мужчины принадлежала мне. Оставалось завоевать сердце другого, и тогда я буду самой счастливой девушкой на земле.

1 сентября. Никогда прежде я не ждала этого дня так, как в этом году. Исключением является лишь год, когда я пошла в первый класс. Но как разнятся чувства той маленькой девочки, впервые идущей в школу, с теми, что испытывала я сейчас. Меня ожидала встреча с Шандором. Я соскучилась. Мне не хватало общения с ним. Я спешила в университет, мечтая обнять его. Но, конечно, не собиралась этого делать. И в этом состояла моя грусть. Но в сторону печаль. Увидеть его глаза, улыбку, услышать его голос – вот лучшая награда за ожидание.

Он, как и прежде, в стороне от прочих ребят. Очень задумчив и не сразу замечает меня. Смотрит как-то странно, пристально. Ни радости, ни восторга, ни улыбки. Словно мы чужие. Опять…

– Привет, – первая говорю я. – Наконец-то мы встретились.

– Привет. Нам надо поговорить.

– О, какой серьезный тон. Что-то случилось? Дома все хорошо?

Каким-то необычным образом мы оказались в толпе, и Шандор предложил отойти в сторону, чтобы нас не услышали.

– Да, лучше не бывает.

Я продолжала вопросительно смотреть на него. Между нами стали сновать люди, совсем не похожие на студентов, потому что по возрасту были значительно старше.

– Прости меня, Лизавета. Нам нужно прекратить общаться.

Нет, не такого возвращения Шандора я ожидала. Эти полтора месяца изменили его. Не в лучшую сторону.

– Почему?

– Я женился.

И снова этот пристальный взгляд. Словно он хочет залезть ко мне в душу и посмотреть, как я реагирую на его слова. А посмотреть было на что. Я как рыба на суше хватала воздух и хлопала глазами точно бабочка крыльями.

– Ты шутишь? – выдавила я.

Кто-то из проходивших мимо людей громко расхохотался, и другие стали ему вторить.

– Нет, я серьезно, – словно не замечая постороннего смеха, сказал Шандор. – Две недели назад Рада стала моей женой. Она приехала со мной.

– Ты говорил, что вы поженитесь только на будущий год!

Я не хотела воспринимать его слова всерьез. Это не мой Шандор. Он не мог так со мной поступить. Это слишком жестоко. Может это его брат разыгрывает со мной злую шутку? Возможно, Шандор рассказал отцу про меня, и тот почувствовал угрозу в моем лице? Может, отец не позволил ему вернуться в Краснодар, и послал вместо него Тамаша, чтобы погубить меня? Я присмотрелась к бестолково снующим людям. Кто они? Почему они смеются? Может это его родственники?

– Верно, – снова привлек мое внимание Шандор, – но обе стороны согласились ускорить момент. И я женился. Этот год все равно ничего бы не изменил. Предначертанного не обойдешь – не объедешь.

– А как же я?

– У тебя есть Марк, ты забыла?

– Нет, ты лжешь. Ты не Шандор! Ты Тамаш! Где Шандор? Верните мне Шандора!

Я повторяла это снова и снова. Переходила на крик. Люди надвигались на меня и смеялись в лицо, я заслонила от них глаза руками и закричала.

– Лиза! Лиза! Успокойся! – услышала я сквозь сон голос отца. Он прижимал меня к себе и пытался привести в чувства. – Это сон! Просто сон! Проснись!

Отец включил светильник. В глаза ударил яркий свет, я проснулась окончательно. Рядом с кроватью стояла мама в длинной сорочке, бледная как смерть. Я напугала ее. Прежде мне не снились кошмары. А со стороны это выглядело именно так.

– Ты проснулась? – вглядываясь мне в глаза, спросил отец. – Все хорошо?

Сон. То был просто сон. Да, мне стало намного лучше. Жизнь снова обрела смысл.

– Да, папа. Все хорошо. Побудешь со мной?

Мама вздохнула с облегчением, махнула рукой и ушла спать. Я легла в кровать, а отец сидел рядом. Держал меня за руку. Словно я маленький ребенок. Как здорово, что в эту ночь он был дома. С нами. Со мной.

– Думаю, мама не разобрала твоего бреда, но я слышал имя Шандора. Он тебе снился?

– Не знаю. Я уже не помню. Можно я посплю?

И я снова уснула. Но знала точно – этого сна я не забуду никогда. Слишком реальным он казался.

1 сентября. Напрашивается слово «снова», но нет. Это реальное. Ветер колышет деревья, птицы радостно щебечут, осеннее солнце еще греет своими лучами. Я ощущаю это всеми клеточками своего тела. Студенты идут в университет: одни спешат, другие не торопятся. Я – не торопилась. Желая отсрочить встречу с неизбежностью. Трусиха! Ты никогда не переборешь свои страхи, если будешь от них прятаться. Научись смотреть правде в глаза! Я повторила это несколько раз. Поверила, что это лучший выход и прибавила шаг.

Зашла в лекционный зал, где собрались две группы. В аудитории стоял гул, все делились впечатлениями и событиями прошедшего лета. Юля махнула рукой, призывая меня к себе. Впереди нас расположились Таня и Анжела, наши одногруппницы. Все девчонки выглядели загорелыми и отдохнувшими, без умолку болтали и смеялись, и я ощутила всю особенность сегодняшнего дня. Это последнее 1 сентября в университете. Мы – пятикурсницы.

– Ого, вот это загар! – протянула Таня.

Все проследовали за ее взглядом. Нам с Юлей пришлось обернуться. В аудиторию вошел Шандор. Мне сразу стало жарко, щеки вспыхнули. Его белая футболка поразительно контрастировала со смуглой кожей. Мой загар выглядел слабой пародией. Как же он красив! Замечает ли это кто-то кроме меня? Сколько еще женских глаз смотрят на него с любовью и обожанием? Но в окружающий меня лицах я не замечала подобных признаков. Но зато обнаружила их изучающие взгляды на себе. И покраснела еще сильнее. Какой же глупой делает меня любовь!

Шандор не стал далеко проходить, сел на задней парте в том же ряду, где сидела я. Вошел преподаватель, и все рассредоточились по местам. Меня Шандор не заметил. А ведь мне бы одного его взгляда хватило, чтобы понять, все ли у нас хорошо. Но придется подождать еще полтора часа.

Минут через десять кто-то сзади постучал по моей спине. Я обернулась.

– Это тебе, – протягивая мне бумажку, свернутую несколько раз, тихо сказала девушка из параллельной группы. Я не знала ее имени.

Записка. Я приняла ее и подняла глаза – словно точно знала, куда смотреть – и встретилась взглядом с Шандором. «Привет!» – прочитала по его губам. Он улыбнулся. Я отвернулась и выдохнула. Все хорошо! Развернула записку. Шандор писал печатными буквами, чтобы я разобрала его почерк. Сначала приветствие. Далее всеобщий вопрос – как у меня самочувствие? Извинялся, что опоздал и не успел спросить лично. Так мило! Начеркала ему ответ, осторожно передала записку назад.

Юля улыбалась, наблюдая за нашей перепиской. Мы практически не виделись с ней летом. После практики она осталась погостить у родственников в Ленинградской области, потом я уехала к бабушке. Мы увиделись только в конце лета. Подруга без устали рассказывала о своих приключениях, начиная с похода на Каверзинские водопады, и заканчивая еще одним выходом на природу, произошедшим в мое отсутствие. Она рассказала мне о Денисе и Люсе, и я не обнаружила признаков сожаления об утрате на ее лице. Скорее наоборот, она оказалась рада такому исходу. На личном фронте у нее ничего не изменилось, и я была этим чуточку огорчена, потому что свою нерастраченную энергию она обратила на меня. Ей непременно хотелось знать, как складываются мои отношения со Слободой, не произошло ли между нами что-то в ее отсутствие. Я обещала ничего от нее не скрывать, но гордость не позволяла признаться ей в своих чувствах. Ведь тогда бы мне пришлось рассказать ей о невесте Шандора, а я не была готова увидеть сострадание и жалость в ее глазах. И потому я по-прежнему называла его своим другом и просила Юлю не фантазировать о наших отношениях.

– Соскучились, голубки? – шутливо спросила она.

Я лишь улыбнулась в ответ. Настроение поднялось, страхи пропали. Еле дождалась окончания лекции, писала ее с пробелами, не успевала за преподавателем. Мысли были на последней парте.

И вот долгожданная встреча. Ни рукопожатий, ни объятий, ни каких иных касаний, возможных при обычной дружбе. Надо ли сказать ему, что при приветствии тоже пожимают друг другу руку? Но он наверняка об этом знает. Значит полтора месяца в таборе не прошли даром. Мы вернулись в начало. Это возвращение огорчало, но я стиснула зубы и заставила себя улыбнуться. Он улыбнулся в ответ.

– Привет, – поздоровалась я. – Рада тебя видеть. Как дома дела?

– Спасибо, хорошо.

Мы пошли в другую аудиторию на практическое занятие.

– Ты хорошо загорел, – заметила я.

– Это не специально.

– И обрезал волосы. Почему?

– Было жарко.

– Этот хвост мне нравится больше. Возьму его на заметку, – рассмеялась я.

– Не оставляешь желания обрезать свои?

– Уже поставила обратный отсчет. Хотела их укоротить в этом году, но мама не позволила.

– Правильно сделала. Ты будешь не ты без косы.

– Это комплимент?

– Это констатация факта, – и, склонившись в мою сторону, заговорщически добавил: – Должен тебе признаться, что когда я начал учиться на первом курсе, ты стала первой девушкой, которую я запомнил, как зовут. Все были на одно лицо, а ты отличалась. Косой.

Я снова рассмеялась.

– Если я срежу волосы, то сольюсь с толпой?

– Ты лишишься своей изюминки.

И я решила, что пока я с ним, моя коса останется при мне. Ведь она выделила меня среди остальных. Боже, хоть какое-то преимущество перед другими.

Шандор еще раз поинтересовался, как прошло мое лечение, остались ли какие-нибудь ограничения. Я рассказала ему о вчерашнем визите к врачу и о справке.

– Почему ты пошла к врачу? Или это плановый визит?

– Мне приснился страшный сон. Накануне я читала книжку. Отец настоял, чтобы я показалась врачу и освободила себя от умственных нагрузок на ближайший месяц.

– Это правильно. Но как ты будешь…– и тут же добавил: – Есть идея. Мы можем вместе готовиться к занятиям. Я буду читать или рассказывать, а ты запоминать. Гуляя в парке, например. Пока погода позволяет.

Мне очень понравилась его идея, но свой восторг я скрыла скромным «хорошо».

Наблюдая за Шандором, я замечала в нем перемены. Нет, мы не сделали шаг назад. Не пожал мне руку? Ерунда. Он просто чуточку отвык от меня. Но его веселые глаза и широкая улыбка сказали больше слов – он рад меня видеть, он по мне скучал. Это зарождало надежду, что он тоже может меня полюбить.

На семинаре мы сели вместе, предложил сам Шандор. И это был большой шаг вперед. Я кинула пугливый взгляд на Юлю, но она только улыбнулась в ответ. Ни капли обиды. Какая она милая! Как я могу таиться от нее? Разве она не поймет и не поддержит меня? Разве не станет первой, кто сделает все, чтобы помочь мне обрести счастье? А если ничего не выйдет? Как жалко я буду выглядеть в ее глазах. Нет, пусть все идет своим чередом. Пусть думает, что хочет. Если ее фантазии окажутся несбыточными, то я смогу сохранить лицо. Это ее иллюзии, я их не поддерживала.

Кулагин и Тимирязева до сих пор вместе. Он купил ей сотовый телефон и обновил свой, чем и хвастался перед парнями. Предлагал продать кому-нибудь свою старую «мобилу», но желающих не нашлось. Ребята по-прежнему считали тарифы на сотовую связь чрезмерно завышенными.

– Еще пара-тройку лет, и сотовые будут у всех, помяните мое слово, – вновь предрекал Егор.

– А у моего отца появился пейджер, – как бы между прочим поведала я Шандору.

– Здорово. Теперь он может получать от тебя сообщения.

– И главная новость! – почти шепотом сказала я. – Он расстался со своей любовницей. Я так рада.

– Вот видишь, все образумилось. Крепкую семью невозможно разрушить.

– А ты привез мне фотографии, как я просила? – напомнила я.

– Да, но я не взял их с собой. Есть среди них и свежие фото.

– Произошло какое-то праздничное событие? – напряглась я, сердце заходило ходуном.

– День рождения бабушки.

– О! – выдохнула я.

– Приезжала сестра со своим семейством, мы все собрались. Хорошо повеселились, – и, усмехнувшись, добавил: – Но у нас иначе и не бывает. Песни, танцы – все, как у цыган.

После занятий ребята собрались группой совершить выход в кафе, но мы с Шандором уклонились от приглашения. Вместо этого Шандор предложил прогуляться пешком в сторону библиотеки. Путь предстоял не близкий, но мы никуда не торопились. Чем дольше я могла находиться в его обществе, тем больше мне это нравилось. Да и сама погода располагала к прогулке.

Мы шли вдоль дороги по тротуару. Мимо проносились машины, трамваи и автобусы. Нас от них отделяли только деревья, высаженные вдоль дороги на равном друг от друга расстоянии. Справа от нас находились панельные пятиэтажные дома, киоски с ремонтом обуви и часов. Уже тронутая желтизной листва шелестела под легким осенним ветром, слышалось радостное щебетание птиц, прятавшихся в кроне деревьев, но временами открывавшихся взору, когда они стремились перелететь на другую ветку или дерево. В воздухе ощущался запах автомобильных выхлопов, пыли и газов, но я не обращала на это внимание – рядом шел Шандор, а его присутствие было способно скрасить любую неприятность.

Я рассказала Шандору о том, как прошло мое лето: о бабушке, о моих кулинарных успехах, о поездке родителей. Мы обсудили с ним античные места, которые они посещали, коснулись их истории, и тут Шандору не было равных – он мог рассказать об этих местах больше, чем любой там побывавший.

– Я не услышал в твоем повествовании ни слова о Марке, – подытожил он, когда я закончила вещать о событиях своего лета.

– Мы мало виделись. Была пора отпусков и ему приходилось работать за троих. А выходные проводил на даче с матерью.

– Ты ездила к бабушке одна?

– Да. Я же не маленькая.

– У тебя была травма головы. Я думал, тебя кто-то сопровождал.

– Как-то не сложилось. А как прошло твое лето? – сменила я тему.

Он поведал, что много помогал отцу и брату с лошадьми, на прочие занятия практически не оставалось времени. Обнаружил в себе задатки переговорщика, когда договаривался о продаже гнедых. Сделка прошла удачно, и семья оказалась в большом наваре. Получил похвалу от отца, что случалось не часто. Тот сразу решил использовать такой успех в свою пользу, предложив Шандору бросать глупости с учебой и заниматься семейными делами.

– Недолго длилась его гордость за сына, после замечания про учебу мы снова поссорились. Он никогда не примет мой выбор. Как бы я не старался быть лучшим здесь, там я остаюсь глупцом и бездельником.

Я слышала горечь в голосе Шандора, чувствовала необходимость что-то сказать в поддержку, но не могла подобрать нужных слов.

– Ему не нравятся перемены, которые он видит во мне. Винит в этом город и русских, что делают меня хуже.

– Что ты имеешь в виду?

– Я привык общаться с тобой на равных, и дома позволил себе такую же свободу. Садился с женщинами за один стол, вступал с ними в беседы. Пытался установить контакт с Радой.

– С твоей… невестой?

– Да. Я встретил ее на улице, она шла с магазина, я предложил ей помочь донести пакеты, хотел с ней лучше познакомиться. Она дико смутилась, слова вымолвить не могла. Хотя я слышал, что на вокзале с русскими она ведет себя довольно раскрепощено. А у нас диалог не удался. Я задавал ей вопросы, она односложно отвечала. Иногда мне казалось, что она не понимает, о чем я ее спрашиваю. В нашем поселке трудно остаться незамеченным. Об этой встрече донесли отцу. Мои попытки к сближению с будущей женой не могли не порадовать его. В рамках дозволенного, разумеется. Но мое стремление к беседам с женой моего брата отец воспринял в штыки. А когда я вернулся домой, это казалось таким естественным.

– Ты порождаешь во мне чувство вины, – призналась я, но в глубине душе радовалась таким переменам. Он становился «русским». И надеялась, что наше дальнейшее общение приведет к тому, что он не захочет возвращаться домой, где его не ценят так, как здесь.

– Я бы не стал искать здесь виноватых. Прежде мне не доводилось плотно общаться с русскими, и я неукоснительно следовал обычаям нашей семьи. Ты внесла перемены в мою жизнь, но ты не сделала меня хуже. И в этом разница между тем, что говорит отец, и тем, что чувствую я. Ты понимаешь меня?

– Думаю, да. Общение с женщинами и пребывание с ними за одним столом перестало быть для тебя скверным.

– Именно так. Когда я попросил свою мать посидеть со мной и поговорить, мне кажется, сердце ее переполнилось такой радостью. В чем здесь грех?

– О чем вы говорили? – и тут же поправилась: – Если это не секрет.

– О моей жизни здесь. Она тоже заметила, что я изменился, но в отличие от отца, эти перемены ее не огорчают. Жаль, что женское слово ничего не стоит в цыганском таборе. Иначе бы у меня был надежный защитник.

Жаль? Он правда об этом сожалеет? Да он на самом деле изменился!

– Как зовут твою маму?

Не зная этой женщины, я прониклась к ней симпатией.

– Какое имя тебя интересует? Ты же знаешь, у нас много имен.

– Цыганское.

– Джофранка. Это означает свободолюбивая, свободная.

– Красивое имя. Оно соответствует ее характеру?

– Пожалуй, да. Кстати, мы пришли.

Я оторопела и огляделась. Мы не прошли до библиотеки и полпути. Может быть, у меня что-то с головой и я не узнаю этого места. Я выразила недоумение вслух.

– Я не сказал, что мы идем в библиотеку. Мы шли по направлению к ней. И вот мы у цели.

Он указал на небольшое двухэтажное здание справа от нас. Никакой вывески, указывающей на то, куда мы пришли. Возможно, раньше здесь находилась контора какого-нибудь предприятия, или даже детский сад. Но в девяностые годы многие производства пришли в упадок и обанкротились, а некоторые детские сады закрылись, и эти помещения прибрали к рукам «новые русские». Сейчас их сдают в аренду, и частные предприниматели открывают в них офисы.

Около входа Шандор остановился и призвал к этому меня.

– Лизавета, я обещал тебе подарок. Он здесь.

Я вошла первая. На входе меня встретил коридор с несколькими дверями по обе стороны. Стены выкрашены голубой краской, между дверями можно встретить доски с объявлениями и рекламой, в одном месте висела картина под стеклом. Шандор указал, куда двигаться дальше. Мы повернули направо и прошли до второй двери. Здесь я увидела вывеску. «Гончарная мастерская». Я удивленно посмотрела на Шандора.

– Я должен объяснить, пока мы не вошли. Ты хотела научиться гончарному ремеслу. В условиях квартиры это невозможно, потому что гончарные изделия требуют обжига, а домашняя духовка с такой функцией справиться не может, у нее низкий температурный режим. В ней можно только слегка подсушить изделие, но керамикой оно становится после длительного обжига при более высоких температурах, в специальных печах. В этой мастерской можно и делать изделие, и обжигать его.

В пустом коридоре голос Шандора звучал громко и отчетливо, и мне казалось, его слышали даже за дверью.

– Сюда может прийти любой желающий?

– В принципе да. Это обучающий центр.

– Ты здесь в качестве кого?

– Я обещал сам тебя обучить этому ремеслу, и я устроился сюда работать. Мастером.

– И тебя взяли без всяких «корочек», дипломов и сертификатов?

– Мои навыки проверили, их нашли удовлетворительными. Поэтому меня взяли. Мне дали несколько учеников. В силу своей загруженности я не могу уделять этому много времени. Но три раза в неделю могу позволить себе поработать здесь пару часов. И если тебе не претить мысль быть ученицей недипломированного специалиста, я готов к твоему обучению.

– Я должна буду оплатить обучение?

– Нет, это же подарок. По большому счету я здесь только ради этого. Не в деньгах дело.

– Когда ты все успел?

– Устроиться на работу? Я приехал пару дней назад. А нашел это место еще до отъезда.

Я смотрела на него во все глаза. Это невозможно, чтобы он делал это из-за меня. Ради меня. Внутри все перевернулось от собственной значимости.

– Идем? – берясь за дверную ручку, спросил Шандор.

Я кивнула. Мы вошли в просторное помещение, освещенное тремя окнами, которые расположились напротив входа. Около окон четыре невысоких трапециевидных столика с закругленными углами. На их узкой стороне размещена чаша с гончарным кругом, а на широкой – миска с водой, лежит губка и какие-то инструменты. Рядом с каждым рабочим местом пара стульев.

Два станка уже находились в работе и за ними трудились мастера и их ученики. Одним из мастеров была женщина. Она показывала своей ученице, как нужно держать руки и с каким напором нажимать на глину. За другим кругом работали мужчины. Я заметила, как мастер-мужчина и его ученик быстро обмакивали руки в чаше с водой и снова возвращались к глине, которая вращалась на диске. Кусок был довольно большой, и я предположила, что готовое изделие будет объемным.

Я тихо поздоровалась со всеми, кто поднял на меня глаза, и мы с Шандором прошли к своему рабочему месту. Он предложил оставить мне сумку на подоконнике, надеть фартук, который висел на спинке стула, закатать рукава и убрать волосы, чтобы не мешали. Сам тоже надел фартук.

Выполняя его указания, я обратила внимание на несколько глиняных изделий, расположенных на подоконнике. Я сразу поняла, что это свежие работы, потому что глина подсыхала неравномерно и отличалась по цвету.

– Пойдем, я познакомлю тебя с владельцем мастерской, – сказал Шандор.

Им оказался невысокий мужчина лет пятидесяти с облысевшей головой, густыми бровями и плотного телосложения. Он стоял за отдельным столом, расположенном в углу напротив окна, и поливал небольшую вазу каким-то белым раствором. Мужчина оторвался от своей работы и кивнул, знакомясь со мной. Шандор представил его как Никиту Борисовича, и указал на стеллажи, которые стояли вдоль всей стены. Они были заставлены многочисленными горшочками, вазочками, тарелочками и даже подсвечниками. Большая их часть расписаны и глазурованы, отчего поблескивали на свету. Преимущественно это оказались работы Никиты Борисовича, и я выразила свое восхищение его трудами вслух. Он скромно улыбнулся и пожелал мне удачи на новом поприще.

Мы вернулись на свое рабочее место, и опустились на стулья около круга. Шандор указал на педаль с правой стороны, на которую мне придется нажимать ногой, чтобы запустить установку. Мы решили начать с простого изделия – с миски. Шандор взял в руки небольшой кусок готовой глины и продемонстрировал, что нужно с ней делать. Затем передал кусок мне, и я повторила его движения.

Готовый к работе кусок мы закрепили на круге, придали ему полусферическую форму, смочили руки и запустили круг. И началось обучение. Мои руки на глине, руки Шандора поверх моих. Он показывает, что делать и как, с каким усилием и в какую сторону, а я повторяю. Кусок приобретает разные формы и размеры – то конусообразные, то сферические, но с каждым разом становясь более плотным и центрированным. Лишний воздух из глины выходит, она закрепляется на нужном месте, и мы переходим к следующему этапу. К формированию отверстия в изделии. И снова Шандор направляет и поправляет меня, подсказывает, когда нужно остановиться, чтобы изделие не получилось без дна. Дальше мы тянем глину вверх, формируя стенки нашего сосуда. Давим, не боясь, но без усилий, чтобы стенка не стала слишком тонкая – исправить это уже невозможно. Здесь мне пригодился опыт Шандора, который почувствовал, когда необходимо остановиться. Заключительным этапом мы придаем изделию округлую форму, подравниваем ее деревянным стеком, проходимся мокрой губкой по нашей миске для выравнивания формы и, убедившись, что ничего лишнего не осталось, останавливаем круг.

Только сейчас я заметила, что остальные круги уже не работают. За соседними рабочими местами занятие закончилось. Мастер-мужчина прощался со своим учеником на выходе, а мастер-женщина протирала гончарный круг. На подоконнике появились новые изделия – кувшин и горшочек – и мне они показались безукоризненными. Никита Борисович куда-то вышел.

Шандор предложил подождать пару минут, чтобы изделие немного подсохло сверху. В это время мы помыли руки. Раковина находилась в противоположном от стола углу за стеллажами, и я не сразу ее увидела, поглощенная изучением гончарных изделий. Здесь же стояла корзина, в которую мы бросили грязные фартуки.

Когда мы вернулись на место, я, вооружившись леской, срезала миску с основания. Ей предстояло подсохнуть в течение трех дней, а затем попасть в муфельную печь для обжига. Шандор махнул рукой в сторону, и только сейчас я заметила еще одну дверь слева от входа, за которой вероятно глина превращалась в керамику.

– Если хочешь, потом можно глазуровать твое изделие, – предложил Шандор.

Я отказалась. Хотелось, чтобы оно осталось в том виде, как его создали. В этом я усматривала сопричастность к тем античным временам, когда посуду не глазуровали.

Шандор перенес мою миску на подоконник и обещал, что как только сушка закончится, обожжет ее. Моего участия здесь не требовалось. В готовом виде она будет к следующей субботе.

– Или, может быть, тебе показалось скучным это занятие, и ты не хочешь продолжать?

– Нет, Шандор! Что ты?! Это так здорово! Такие эмоции! Мне бы хотелось попробовать сделать что-то другое.

Больше занятий на этот день у Шандора не предвиделось, и мы вышли из мастерской. Я выразила восторг его познаниям в гончарном ремесле. Ведь Шандор был самоучкой, отец лишь пару раз показал ему, как работать с глиной и станком, и по большому счету, он развивался самостоятельно. Совершал ошибки, учился их исправлять, а потом и вовсе не допускать. Я поинтересовалась, сколько потребуется времени, чтобы стать профессионалом в этом ремесле и начать «чувствовать» глину.

– Думаю, в нашем случае на это уйдет полгода. Каждое занятие нам придется вспоминать основы. Но ты быстро схватываешь. Возможно, все произойдет раньше.

– Это все благодаря тебе. Ты действительно хороший педагог.

Мы оказались на улице.

– Куда дальше? – спросила я.

– Я могу проводить тебя домой.

– О, это не близкий путь. Надеюсь, мы не пойдем пешком?

– Я никуда не тороплюсь, – улыбнулся Шандор. – Но, конечно, лучше воспользоваться общественным транспортом.

– Ты снова снимаешь квартиру рядом с университетом?

– Да. Ту же самую.

– Тебе, наверное, не очень удобно провожать меня до дома.

– Перестань, Лизавета. Я сам предложил. Понимаю, на что иду.

– Хорошо, возражений больше нет. Но давай еще немного прогуляемся. Мы же шли до библиотеки, давай там и сядем на автобус.

Мы продолжили наш путь.

– Шандор, скольких учеников ты набрал?

– Вместе с тобой пятеро.

– И кто эти люди?

– Обычные люди. Тем, кому интересно это ремесло.

– Я не об этом. Это мужчины или женщины? Или те и другие?

Я ощутила румянец на своих щеках. Этот вопрос не давал мне покоя с начала занятия, едва руки Шандора коснулись моих. Я испытала необыкновенный трепет, и на первых минутах обучения мало, что усваивала и не могла сосредоточиться. Мне пришлось собрать все усилия, чтобы вникнуть в процесс и отвлечься от мыслей о значимости этих касаний. Под конец я словно и не ощущала их. Но сейчас подсознательно все еще чувствовала его прикосновения на своих руках. Если обучение гончарному искусству даст мне возможность тактильного контакта с Шандором, я готова посвятить этому не только полгода, но и целый год.

– Я набрал только мужчин. Пару парней и двоих мужчин старшего возраста.

– Почему ты решился на этот шаг со мной? Это же против твоих обычаев.

Я украдкой поглядывала на него, пытаясь увидев хоть каплю волнения на его лице.

– В этом деле главное абстрагироваться от… предрассудков. Сосредоточиться на самом процессе.

– Как гинекологу?

– Сильное сравнение, – смутился Шандор.

Мне кажется, я еще больше залилась краской, потому что ощущала, как мои щеки горят. Бог мой, Лиза, как такое сопоставление пришло тебе в голову? Это же… пошло!

– Прости, случайно сорвалось.

Потом мы поговорили про мои увлечения. Шандор хотел знать, чем я занимаюсь или занималась в детстве в свободное время. Кроме танцев, о которых ему уже известно. Я рассказала ему, что в детстве и юности посещала много разных кружков. Даже учила французский язык, но интерес к нему быстро пропал, и я забросила его еще на первом году обучения. Самыми запоминающимися стали кружки по рисованию, танцам и плаванию. Но ни в одном из своих детских увлечений своего призвания я не увидела, зато получила полезные для себя навыки.

Шандор не имел возможности посещать какие-либо кружки в детстве. Просто потому, что на селе не было никаких творческих заведений. Но он дал высокую оценку школе, в которой учился, и ее преподавателям. Не считая глубокого изучения истории (которое проходило у него еще и факультативом), в ней он получил отличные знания не только по русскому, но и по английскому языку, и имел по этим дисциплинам пятерки. Он в принципе окончил школу только с двумя четверками – по физике и химии, но признался, что скорее обязан этим четверкам своим отличием по гуманитарным предметам, нежели реальным знаниям. Учителя по физике и химии просто закрывали глаза на его пробелы в их предметах, зная, какие заслуги у него по иным дисциплинам.

Я снова спросила у Шандора, не изменились ли у него планы касательно аспирантуры. Имеющихся у него знаний достаточно, чтобы поступить в нее без проблем. Не говоря уже о красном дипломе, на который он идет.

– Ты знаешь, какая обстановка у меня дома, об аспирантуре не может быть и речи.

– А если заочно? Неужели тебе не жаль похоронить свои таланты в сельской школе? Ради чего тогда все это – конференции, печать в научных изданиях? И потом, как ты собираешься миновать армию?

Шандор усмехнулся.

– Боюсь, что на заочном отделении я тоже этого не миную.

– Ты хочешь пойти служить? Похвально, конечно, но тогда тебе тоже придется оставить свою жену на два года, чем это лучше аспирантуры?

– Лизавета, мне хватает Дмитрия Сергеевича, который давит на меня. Пожалуйста, не нужно об этом. А с армией я что-нибудь придумаю.

– Хочешь, я попрошу отца, он по своим каналам сделает тебе справку…

– Лизавета! Ничего не надо! Я сам со всем разберусь!

Слобода сказал это резко и жестко, и его тон меня задел. Я только хотела помочь, зачем он так со мной?

Я пошла быстрее, понуро опустив голову. Заметив на белой блузке следы от глины, которые уже подсохли, я попыталась их затереть. След все равно остался.

– Лизавета, прости. Я не люблю, когда за меня что-то решают, – догнав меня, сказал Шандор.

– Разумеется, я же просто женщина.

Он на это ничего не ответил. Какое-то время мы шли молча. Затем Шандор заметил павильон с мороженым и предложил купить его.

– Но только в бумажном стаканчике, – выдавливая из себя улыбку, напомнила я.

К сожалению, такая предосторожность не помогла. Я все равно выпачкалась. Этот инцидент нас рассмешил, и напряжение между нами спало. К счастью, в этот раз у меня имелся с собой платок. Тот самый, что подарил Шандор. Я вытерла подтеки, и мы отправились дальше. Скользких тем больше не касались.

– А чем еще кроме истории ты увлекался в детстве или юности? – спросила я.

– Я любил, да и сейчас люблю, читать стихи.

– О! Я тоже предпочитаю стихи. Чья поэзия тебя больше вдохновляет?

– Лермонтов, Пушкин, Есенин, Фет… Этот список бесконечен. Но больше всего я люблю Лермонтова. Я не раз перечитывал по памяти его строки, сидя около реки у себя в селе.

– Можешь что-нибудь воспроизвести сейчас?

И Шандор стать читать «Бородино». Я решила, что это будет отрывок, но он прочитал его полностью. И я обнаружила в нем еще одно потрясающее качество – умение декламировать стихи. Я прониклась его прочтением и захотела послушать еще какие-нибудь строки из Лермонтова. И тогда он зачитал стихотворение о Наполеоне Бонапарте. Оно тоже было длинным, но Шандор ни разу не сбился и не забыл слов. Я слушала его как завороженная, появилось ощущение, что он сам был свидетелем действия, описываемого в поэтическом произведении, настолько проникновенно звучали его слова.

Если бы мама могла его сейчас услышать! Ей как учителю литературы такое прочтение пришлось бы по душе. Я до сих пор помнила, как она в школьные годы требовала от меня чтение стихов именно в такой интонации и с такой же отдачей. Может быть, когда-нибудь он прочитает что-нибудь для нее?

Неспешно мы дошли до места назначения. Эта территория навсегда останется для меня знаковой. Библиотека, Екатерининский сквер, кафе «Вареник». Места, с которых начинались наши отношения. Как бы ни сложилась наша судьба, я всегда буду вспоминать их с волнением и любовью.

И как мне ни хотелось, чтобы Шандор проводил меня до дома, я стала настаивать, что здесь нам надо расстаться. Мы стояли на остановке, когда он пояснил причину своего рвения:

– Я переживаю за тебя, потому и хотел доставить до дома.

– Шандор! Большое спасибо, но со мной все в порядке. Я ездила к бабушке одна, неужели не доеду до дома несколько остановок? Мы же полдня вместе, ты мог убедиться, что я чувствую себя удовлетворительно. И никакие эмоции, и нагрузки мне не страшны.

– Однако справка у тебя есть, – напомнил он.

Я заметила на футболке Шандора следы от глины. Невольно руками потянулась их убрать. Но вовремя остановилась.

– Ты испачкался, – опустив руку, объяснилась я.

Уже дома я приняла успокоительные. Но мысли не поддавались лекарственному воздействию. Я прокручивала события прошедшего дня, отмечая все значимые моменты. У меня появилась четкая уверенность, что я иду в верном направлении. Шандор изменился. Я чувствовала, что не безразлична ему. Уже не просто друг. Он еще не осознавал этого, но я верила, что он находится на пути постижения новых для себя чувств. Надо лишь чуточку подождать.