Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть

Глава пятнадцатая

И вот настал этот роковой день, хоть я и настраивала себя думать о нем иначе. Внутри поселилась тревога и не давала вздохнуть полной грудью. Чтобы прогнать ее, с самого утра занималась дыхательной гимнастикой и медитировала. Вроде отпускало, но ненадолго.

Для торжественного мероприятия я надела белое шифоновое платье с широкой юбкой и подкладом, в зоне декольте квадратный вырез, лиф на резинке, рукава в виде фонариков. Прочь высокий каблук и шпильки. Им я предпочла босоножки с открытым носом и устойчивой пяткой на невысоком тонком каблуке. Мама заплела мне французскую косу, но не по центру головы, а от левого виска наискосок вправо, и конец косы перекинула спереди на грудь. Именно такую Шандор выделил меня среди остальных, такую полюбил, с такой и расстанется. Я взяла небольшую сумку, в которую мог уместиться диплом, мама побрызгала меня духами, и я поехала на вручение диплома.

Это событие проходило в актовом зале. Я нашла Слободу в первых рядах около окна, улыбнулась ему. Он в белой рубашке и темных брюках со стрелками, причесан и гладко выбрит.

Первыми награждали тех, кто особенно отличился в учебе – выпускников с красными дипломами. В их числе Шандор. Ребята из нашей группы встретили его выход бурными овациями и свистом. Слобода был сдержан в проявлении эмоций, словно для него получение красного диплома – обычное дело.

Опустившись на кресло, он даже не раскрыл свой новый документ, уткнувшись в него пустым взглядом. А где же радость? Разве не к этому он стремился все пять лет? Я протянула к нему руку и сжала его кисть. Он мгновенно отреагировал на мое прикосновение и поднял глаза. Пасмурные и далекие. Я одними губами поздравила его, несколько секунд мы смотрели друг на друга, а затем я отвернулась, чтобы встретить аплодисментами следующего выпускника, которому вручали диплом.

Когда с официальной частью закончили, наша группа отправилась в кафе. Мы с Шандором чуть задержались в университет, потому что у меня был разговор с Леной. Она не собиралась оставаться на празднование, и хотела лишь напомнить о нашей договоренности и узнать результат. Несколько дней назад я звонила бабушке, попросила у нее временного приюта для своей подруги, и, не раздумывая, она дала свое согласие. Ведь речь шла о моей подруге. Но я все же намекнула бабуле, что Лена бывает немного эксцентричной, и если бабушке что-то в моей подруге не понравится, она имеет полное право ее выгнать. Бабушка только похохотала в ответ, сказала, что найдет управу на любую эксцентричность.

Узнав о согласии моей бабушки принять ее у себя, Лена снова кинулась меня обнимать, расцеловала в обе щеки, и, записав адрес, хотела скорее бежать, словно ей не терпелось быстрее отправиться в Анапу, но вдруг остановилась.

– Не хотела тебе говорить, – начала Лена, – но, наверное, ты должна знать.

Она выдержала паузу, загадочно улыбаясь и интригующе глядя мне в глаза.

– Тебе достался на редкость преданный парень. Я думала таких уже нет. А как он тебя любит! Я даже чуточку завидую. Правда, он не в моем вкусе, я предпочитаю парней пониже и блондинов, но все равно не устояла перед ним и… – она хохотнула, – ну ты понимаешь, у меня было какое-то время воздержание, а он постоянно рядом, помогал с учебой, с дипломом, я едва не потеряла голову. Ой, нет, правильнее будет сказать, потеряла. Однажды он принес мне дипломную работу, и я хотела его соблазнить. На мне были короткие шорты, открывающие мои ягодицы, майка на голое тело, все как я люблю. Я смотрела на него томным взглядом, приглашала войти, попить со мной чай…

Лена по-прежнему вела свою непристойную игру, начатую еще в больнице. Она продолжала шокировать меня своими словами и получала удовольствие, наблюдая за моей реакцией.

– Лена, я не хочу это слушать. У тебя все? Нам надо идти, все уже собрались в кафе…

– Тебе не интересно, чем все кончилось?

– Полагаю, – жестко сказала я, – он окатил тебя холодным презрением, и все твое желание мгновенно улетучилось.

– Точно, презрением. А я все думала, каким одним словом охарактеризовать его отношение ко мне. Он говорил со мной так пренебрежительно, словно я полное ничтожество. Он сказал, что если бы не ты, он бы и палец о палец не стукнул, чтобы помочь мне. Все только ради тебя. Ты вдруг решила, что в чем-то передо мной провинилась и хотела искупить свою вину. И он как настоящий рыцарь поддержал тебя в твоих стремлениях. Надо же, какая любовь. Даже подташнивает от нее. Но знаешь, я не обиделась на него. А вдруг бы он поддался на мою провокацию, и – не дай боже – влюбился в меня. Что бы я с ним делала? Будь у него деньжата – другое дело, а что с нищего цыгана взять?

– Лена, что я тебе сделала? Чем заслужила твою неприязнь?

– Просто терпеть не могу таких, как ты, – стерев с лица улыбку, сквозь зубы сказала Лена. – Все-то у тебя удачненько складывается. Полноценная семья, интеллигентные родители, мир и идиллия, лучше не придумаешь. И мордашкой вышла и фигуркой, от парней отбоя нет. Любого пальцем помани и пойдет за тобой. Даже Слобода, который четыре года сторонился всех, и тот пал под твоими чарами. Вся такая добренькая, заботливая, сочувствующая. Самой не противно быть такой положительной?

– Это все? Только в этом твоя претензия ко мне?

– А этого мало? Если жизнь сложилась, помоги другим. Ты не сделала ничего такого, за что я должна тебе быть особо благодарна. Ты же претендуешь на звание подруги, и нет ничего сверхъестественного, что ты помогла мне с учебой, дипломом, с жильем у своей бабушки. Разве не так поступают друзья? Другое дело, если бы ты купила мне квартиру, машину, тогда бы я землю целовала под твоими ногами, но ты сделала лишь то, что входит в понятие дружба, и я не обязана благодарить тебя, будто ты совершила великий подвиг.

– Ну что ж, я рада была быть тебе полезной, но мне пора. И, пожалуйста, прояви уважение к дому моей бабушки и ее хозяйке. Будь скромнее. И желаю удачи.

Я обошла ее стороной и поспешила на выход. Если у меня и оставалась хоть капля вины перед Леной, то в это мгновение она окончательно испарилась. Наши дороги разошлись, и я надеялась, никогда более не пересекутся.

– Можно я завтра провожу тебя на поезд? – спросила я Шандора, когда мы проходили в зал кафе, где нам предстояло отметить наш выпускной.

Мы шли плечом к плечу, но за руку не держались.

– Он в шесть утра.

– Я проснусь. Ты забыл? У меня есть Шанди.

– Не стоит, Лизавета. Это будет тяжело, лучше закончить все сегодня.

Сердце наполнилось свинцом. Значит, этот день может стать последним днем, когда мы вместе, и, выйдя отсюда, мы расстанемся навсегда. И завтра уже не существует.

Я тряхнула головой. Нет, нельзя так думать. Завтра есть. И в этом завтра буду я, и будет он. Но только порознь. И я научусь этой жизни заново. Только будет ли она прежней?

Я оглядела зал, хлопая ресницами, за которыми возникло привычное за эти месяцы жжение. Плотные изумрудные шторы, собранные по бокам золотыми подхватами с кистями, сверкающая на солнце белая прозрачная органза, покрытые тиснеными обоями пастельного зеленого цвета стены и несколько хрустальных люстр с пяти рожковой оправой придавали небольшому помещению помпезности и торжественности, и вместе с тем обволакивали мягкостью и уютом. Возле противоположной от входа стены расположился длинный стол, накрытый белой скатертью, на нем с двух сторон расставлена вся необходимая посуда и разложены столовые приборы, поданы закуски и несколько салатов. В углу столик с музыкальной аппаратурой и рядом большой телевизор, необходимый для исполнения караоке. Играет легкая музыка, работает кондиционер, и оказаться здесь после удушающей жары было особенно приятно.

Одни ребята уже рассаживались за столом, другие – изучали каталог с песнями для караоке, Юля суетилась возле официантов, обсуждая с ними какие-то детали, и у меня вдруг возникло ощущение, что я наблюдаю за этим со стороны. Будто меня здесь нет, и я вижу это в кино или во сне. Может, это и есть сон? И сейчас я проснусь посреди зимы, укутаюсь поглубже в свое теплое одеяло и с радостью осознаю, что впереди меня ждет еще полгода – полгода надежд и мечтаний о счастливом будущем вместе с Шандором.

Я снова тряхнула головой. Нет, это не сон. Это реальность. Реальность, которую нужно пережить. Я снова пробежала глазами по залу в поисках уединенного места, где можно было бы скрыться от посторонних глаз и остаться с Шандором наедине. Но в этом помещении не было предусмотрено ни одного потаенного уголка. Всё на виду, все на виду.

Мы подошли с Шандором к краю стола с правой стороны, и обозначили свои места, свесив на спинки стульев свои сумки. У Шандора в этот день с собой была небольшая барсетка, в которую поместился диплом.

– Шандор, поцелуй меня.

Я сказала это привычным голосом, не понижая тона, и те, кто находились за моей спиной, вполне могли бы меня услышать, если бы хоть чуточку проявили интерес к нашей паре в этот момент.

– Что? – удивился он.

– Поцелуй меня так, как если бы мы были на перроне вокзала.

– Сейчас? При всех?!

– Но если завтра у нас нет, то когда же еще? Шандор, мы стоим на перроне вокзала, до отправления поезда пять минут, и мы больше никогда не увидимся, неужели ты в этот момент видишь кого-то еще кроме меня?

Несколько секунд он пристально смотрел в мои глаза, сдвинув брови к переносице, а затем сухо сказал:

– Боюсь, у меня не такая богатая фантазия, мне сложно почувствовать себя невидимкой на глазах у пары десятков человек.

Я выпрямила руки вдоль тела и сжала кулаки. Мне так хотелось его ударить. Какой же он сухарь! Как он может быть таким бесчувственным! Наверняка ждет не дождется завтрашнего дня, чтобы навсегда отделаться от меня.

– А может тебе нужно выпить для храбрости? – резко выпалила я. – Хорошо, тогда я подожду.

– Лиза, Юра, – услышала я позади себя Юлю, – идите сюда, тут есть свободные места.

Пару секунд мы продолжали с Шандором перестрелку взглядами, а затем я развернулась, взяла свою сумку и отправилась на голос Юли. Она заняла нам места по центру стола, и сама села слева от меня. Напротив оказался Денис. Я думала Шандор останется на том месте, где я его оставила, но он последовал за мной и сел по правую руку.

Все также играла тихая инструментальная музыка, две официантки донесли недостающие блюда, и мы, разлив шампанское и вино по бокалам, приступили к празднованию. Некоторые парни сразу начали с водки. В том числе и Шандор. Это насторожило меня.

– Шандор, у тебя завтра поезд.

– Ты не позволишь мне об этом забыть.

– Может быть все-таки вино?

– Мне дали задачу, с которой справится только водка.

И снова мы обменялись пристальными взглядами. Сейчас мы находились в непосредственной близости к остальным ребятам, и я не стала развивать тему. Хотя мне было что сказать. Но слава богу разум не оставил меня окончательно.

Шандор отказался от вступительной речи, переложил эту миссию на Юлю. Она коротко поздравила всех с окончанием университета, пожелала успехов на будущем поприще, и напомнила, что мы должны снова собраться здесь спустя пять лет. Нашлись активисты, кто уже посмотрел, что первой субботой в июле будет 7 число, условно договорились на этот день. Но Юля все равно обещала всех обзвонить и напомнить о встрече.

Мы подняли бокалы и рюмки и весело стукнулись ими в центре стола. Я немного пригубила шампанское и поставила бокал на стол. Слобода одним махом осушил рюмку. Он не был похож на человека, злоупотребляющего алкоголем, и его первая реакция походила на шок. Он вытаращил глаза, округлил губы и вытянул лицо, быстро зацепил вилкой нарезанный кусочек ветчины и скорее заглотил его. После этого плеснул себе морса в стакан и поспешно отправил его вслед за нарезкой.

Зря я думала, что это остановит его от повторной порции. Как только Денис принялся разливать спиртное по пустым рюмкам, Шандор первым подставил ему свою. Я со Слободой обменялась очередным красноречивым взглядом, после чего взяла у него пустую тарелку и наложила в нее разной нарезки и салатов, практически не оставив в ней свободного места. Если мне не остановить его возлияние, то хотя бы позабочусь, чтобы кроме алкоголя внутри оказалась и закуска.

После нескольких бокалов вина и рюмок водки ребята стали проявлять инициативу и говорить тосты. Все они сводились к одному – к успеху и карьерному росту. Девчонки, кроме этого, желали, чтобы те, кто не нашел свои вторые половинки, обязательно их нашли и на следующую встречу, если не были женаты, то хотя бы не были одинокими. Услышав этот тост, Шандор постучал по краям своей стопки, велев Денису наполнить его до краев. Кравченко сообразил, что у Слободы было желание напиться, и видел мое беспокойство по этому поводу, и поэтому старался наливать Шандору по половине рюмки. Денис посмотрел на меня, будто бы ища одобрения в моих глазах на порыв Шандора, и я едва заметно мотнула головой.

– Шандор, – сказала я, – прошу тебя, не надо. Тебе рано вставать.

– За любовь надо пить из полной тары, – сказал Шандор. – Иначе, какая это любовь? Наполовину пустая получается. Разве я не прав, Лизавета?

– Конечно, Шандор, ты всегда прав.

Денис наполнил ему рюмку до самого верха, Слобода поднял ее, стараясь не расплескать через края, но ему это давалось с трудом.

– Лизавета, давай чокнемся.

Я подняла бокал с шампанским и протянула к его рюмке.

– За твою любовь, Лизавета! – Шандор саркастически улыбнулся. – За твою будущую любовь. Самую крепкую и настоящую.

И коснувшись моего бокала, он стремительно направил рюмку к себе и быстро осушил ее. Я поставила свой бокал на стол, не сделав из него ни одного глотка. Вечер превращался в какой-то кошмар, и мне захотелось, чтобы он поскорее закончился. Возникло желание встать и уйти, прекратить этот фарс и попытаться сохранить в памяти только самые лучшие моменты. Но точно не эти.

Однако я не могла оставить Шандора в таком состоянии одного. Кто позаботится о нем, если меня не будет рядом? До чего он дойдет в своем желании напиться и забыться? Ведь именно для этого он опорожнял одну рюмку за другой. Мои напоминания о поезде тонули в общем гуле голосов – Шандор меня не слышал. Его настроение поднималось пропорционально выпитым стопкам. Он оживился на беседы с соседями, сидевшими справа и напротив него, и от его мрачности не осталось и следа.

Все уже изрядно выпили и захотели танцевать, музыка сменилась на эстрадную, и по центру зала появились первые танцоры. В их числе и Юля. Она потянула меня за собой, но я отказалась, напомнив ей, что не очень люблю бестолково топтаться на месте.

Денис с двумя парнями ушел покурить, а те, кто остался за столом, подняли разговор о некоей молодой паре из параллельной группы, которая собирается пожениться в ближайшем будущем. Говорят, они на дух друг друга не выносили на первых трех курсах, а на четвертом вдруг воспылали взаимной неземной любовью. Конечно, сразу возникло предложение выпить за их счастье и благополучие на долгие лета. Шандор в их числе.

– Ребята, а когда вы поженитесь? – И снова Санек.

Мне не нужно было поднимать глаза, чтобы догадаться, что вопрос адресован нам с Шандором. Я молчала и ковыряла вилкой в своей тарелке, на которой лежали всякие деликатесы. Неужели и у Шандора нет ответа?

– Позовете нас на свадьбу, а? – не унимался Санек.

Я поняла, что не приду на встречу выпускников через пять лет. Шандор не приедет – об этом сообщала каждая опрокинутая им рюмка – и отвечать на такие же дурацкие вопросы Санька, или кого бы то ни было другого, одной мне не хотелось.

Шандор повернул ко мне голову, и машинально я подняла на него глаза. Его губы улыбались.

– Лизавета, позовем их на свадьбу?

– Я что-то пропустила?

– Ох, прости, я забыл сделать предложение. Лизавета, ты выйдешь за меня замуж?

Надо было быть полной дурой, чтобы принять его слова за правду. И впервые за все время общения с Шандором я поняла, что я не дура. Он говорил несерьезно, возможно, уже не осознавая, что произносит, и вероятно утром об этом и не вспомнит. Но все равно мне было больно слышать это даже в шутку.

– Спроси меня об этом завтра, Шандор. Если твои намерения останутся теми же.

Нет, я так больше не могу. Когда же этот вечер закончится? Я допила свой бокал с шампанским и встала из-за стола. Мне нужно выйти. Как минимум в уборную. Не так я представляла себе последний день вместе. А впрочем… разве он мог быть другим? Прошедшие два месяца и без того измотали мне нервы, и нет ничего удивительного, что я остро реагировала на любую бессмыслицу, произносимую из уст Шандора.

Когда я вернулась, я испытала шок, не обнаружив Шандора за столом. Правда длился он меньше секунды, потому что в следующее мгновение я застала его на танцевальной площадке с группой других девчонок и парней. Он закатал рукава рубашки до локтей и… танцевал. Хотя танцем это сложно назвать. Я воочию убедилась, что у Шандора действительно нет слуха. Музыка и его телодвижения совершенно не гармонировали между собой. Но уж лучше пусть позорится, изображая искусного танцора, чем напивается в хлам, как заядлый алкоголик.

Денис сидел за столом и взмахом руки позвал меня к себе. Я прошла к нему на соседний стул, и с этого ракурса мне было хорошо видно всех ребят. И, конечно, Шандора.

Денис наполнил мой бокал вином и протянул мне.

– Лиза, давай выпьем.

– Давай, – согласилась я, принимая бокал. – За что?

– За дипломированных специалистов! За нас!

– Да, мы молодцы. За тебя!

– За тебя! – поднимая стопку, подхватил Кравченко.

Раздался звон стекла, и мы выпили – я пару глотков, Денис – до дна.

– Он все-таки уезжает? – закусывая красной рыбой, спросил Кравченко. – И все-таки женится?

– Да, Денис. Вопреки твоим прогнозам, мои шансы оказались невелики.

– Но я надеюсь, ты встретишь другого парня, который ответит на твои чувства.

– О, не сомневайся. Я не пропаду.

– Какие планы на ближайшее будущее?

– Отец сказал, чтобы я не торопилась окунуться в новую жизнь. Нужно дать себе время отдохнуть, хорошо подумать, чего хочу, и только после этого действовать.

– Мудрые слова мудрого человека.

– А у тебя какие планы?

Я указала Денису на свою тарелку, призывая его передать ее с моего прежнего места. Когда он выполнил мою просьбу, я принялась ковыряться вилкой в салате, как будто бы пытаясь разобраться в его ингредиентах.

– Хочу пойти в армию, не люблю озираться и прятаться.

– Похвально. Хочешь, я буду тебе писать? Я мечтаю вести с кем-нибудь переписку.

– Пиши, в армии это ценится.

– А как же Люся? Она готова тебя ждать?

– Если любит, дождется.

– Хочешь испытать ее?

– Согласись, это превосходный способ проверить чувства на прочность?

– Да, может, ты и прав.

В музыке наступила пауза, все танцующие остановились, в их речах слышалась одышка, и вдруг Шандор подал голос. Он выкрикнул куда-то в пустоту, словно всем руководил невидимый ди-джей, чтобы включили песни из цыганского репертуара. Его душа требовала звуки родного дома.

Чаяниям Слободы было не суждено осуществиться, и он вместе с парнями вернулся за стол. А девчонки продолжили вытанцовывать под энергичные зарубежные песни и подпевать солистам знакомые им припевы.

Шандор оказался напротив меня, а Санек, место которого я заняла, не выразив по этому поводу ни капли возмущения, плюхнулся на соседний со мной стул. Шандор снова стукнул пустой рюмкой по столу, призывая Дениса наполнить ее.

– Шандор, это уже не смешно. Тебе завтра будет плохо, ты опоздаешь на поезд.

– Хватит, женщина! Я устал от твоего брюзжания! Денис, налей мне, или я сделаю это сам.

Ах, так! Кровь забурлила в моих жилах.

– Налей ему, Денис, – рассерженно сказала я, – пусть поезд уедет без него. Видимо что-то… или кто-то держит его здесь, и он не готов с этим расстаться.

Я обернулась лицом к Денису и, положив свою руку на его запястье, продолжила, мило улыбаясь Кравченко:

– Кстати, Денис, ты пропустил самое интересное. Шандор предложил мне выйти за него замуж. И теперь, видимо, намерен остаться, чтобы завтра получить мой ответ. Только я уже не уверена, что надо так долго ждать, чтобы услышать «нет».

– Эй, ребят, вы ссоритесь, что ли? – подал голос Санек, речь которого становилась все более неразборчивой. – Не, так не пойдет. Я призываю вас срочно помириться. Сегодня такой день. К черту ссоры! Выпейте на бурде… брудре… брудершарф… брудершафт и…

– О, нет, Саша, – сказала я, оборачиваясь к нему, – брудершафт это не для цыган. Они ни пить не умеют, ни целоваться на людях.

Шандор невесело улыбнулся и сказал:

– А ты язва, Лизавета.

Сидя он выглядел менее пьяным, чем когда танцевал, только полуприкрытые глаза выдавали его хмельное состояние.

– О, еще какая! – парировала я. – Тебе повезло, что я не досталась тебе в жены.

Кто-то захотел попеть караоке и магнитофон выключили. Вместо этого включили телевизор и приставку. Все желающие спеть, кинулись изучать каталог песен, в женских рядах стоял визг при выборе композиции. Одни хотели исполнять современные песни, другие – песни прошлых лет, и никак не могли между собой договориться. В конце концов, они определились и заголосили что-то задушевное и протяжное. Парни стали приглашать девчонок танцевать.

Избавившись от общества Санька, ушедшего покурить, я стала болтать с Денисом, лишь изредка поглядывая на Слободу. В беседе я касалась рук Дениса своими руками, один раз стряхнула с его рубашки крошку, но пока не заметила, как реагирует на мои действия Слобода, делала это непроизвольно. Но, осознав, что последнему мои прикосновения к другому парню не по душе, я стала задерживать свои руки на Денисе дольше и сопровождать эти прикосновения игривым смехом или чуть более томным взглядом.

Денис рассказывал мне о стройке на даче его родителей, которая тянется несколько лет, и к этому дню они выстроили двухэтажный дом, сделали крышу, поставили окна и начали внутреннюю отделку. Кроме этого, отец с Денисом построили беседку на некотором расстоянии от дома, и теперь они часто обедали на улице именно в ней. У родителей было желание перебраться жить за город, когда выйдут на пенсию, и торопились к тому времени закончить с отделкой дома.

Шандор, опорожнив очередную рюмку, накидал себе в тарелку закуски, положил кусок мяса и, не пользуясь ножом, кромсал его вилкой. Мясо не поддавалось его усилиям, и я, не вытерпев, обратила на Слободу свое внимание:

– Шандор, ты никогда не задумывался, для чего подают нож?

Он покосился на указанный столовый прибор, лежащий у его правой руки, и перевел взгляд на меня.

– Как ты успела заметить, в цыганском таборе меня не приучили к столовому этикету. Я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь в моем доме вообще знал, что означает это слово. Мы привыкли есть мясо руками. Цыгане кочевой народ, столовые приборы нам ни к чему.

– Ты как образованный человек не можешь поспорить с тем, что нож лучше справится с мясом, чем вилка в одиночку. Просто возьми его в правую руку, вилку в левую, и, придерживая вилкой кусок мяса, отрезай его пилящими движениями ближе к основанию вилки.

И я продемонстрировала на своей тарелке, вооружившись приборами, как это нужно делать.

– Может быть, завтра тебе это не пригодится, но сегодня ты облегчишь себе задачу.

Шандор проследил за моими действиями, слегка усмехнулся, и, переложив вилку в левую руку, взял нож в правую и лихо распилил кусок мяса на две части. Затем он проделал то же самое с одной из этих половинок, и отправил себе небольшой кусочек в рот.

– Спасибо, – сказал он, – обязательно научу этому своих детей.

– В твоих педагогических способностях я никогда не сомневалась.

Я снова вернулась разговором к Денису.

Через несколько минут, когда задушевные песни остались позади, к нам подбежала Юля. Она взяла свой бокал и предложила выпить. Шандор был первым, кто ее поддержал. Мы стукнулись бокалами и выпили. Юля повисла на плече Шандора, призывая его пойти вместе с ней и что-нибудь спеть под караоке.

– Я не пою.

– Юра, да никто не поет, но сегодня же можно, – не отступала Войнович.

– Юля, не надо ему петь, побереги наши уши, – не удержалась я от очередного укола. – Пусть лучше Денис споет. Шандор, ты знаешь, что Денис у нас обладает хорошим вокалом? А впрочем, откуда? Ты же не сидел с нами у костра на учебной практике. Чем ты, кстати, занимался в это время? Листал свой драгоценный двенадцатитомник?

Ох! Чем дальше, тем хуже. Когда уже закончится этот вечер? Как бы мы не поубивали друг друга к тому моменту.

Шандор устремил на меня свой полупьяный взгляд исподлобья, а потом, не оборачиваясь к Юле, все еще висящей на его плече, довольно внятно, будто и не пил вовсе, сказал:

– Неси каталог, я буду петь.

– Тогда давай споем вместе, – предложил Денис.

Юля принесла им каталог, и Шандор погрузился в поиск знакомых песен. Я видела, как он жмурил глаза, будто бы наводя резкость, и я попросила Дениса прийти ему на выручку, иначе это затянется надолго. Кравченко вышел из-за стола и пересел к Шандору. Довольно быстро он нашел подходящую песню из шансона, и, выйдя в центр зала, набрал ее номер пультом. Когда появились первые строчки песни, они с Шандором затянули в два голоса. Хотя исполнение Слободы трудно было назвать «голосом». Скорее это напоминало плохой речитатив. Но все вокруг, кроме, пожалуй, меня, были довольно пьяны, и, кажется, даже не замечали ужасного исполнения одного из вокалистов.

Правда, после этого караоке всем надоело, и снова включили магнитофон. Денис вернулся ко мне за стол, а Шандора Юля увлекла танцевать.

– Я сделал все, что мог, чтобы предотвратить его позор, – улыбаясь, сказал Кравченко.

– Спасибо, Денис. Жаль только, что это не позволило насладиться твоим голосом.

– Лиз, что происходит?

– В каком смысле?

– Между вами со Слободой.

– А ты не видишь?

– В том-то и дело, что вижу. Вы соревнуетесь, кто сделает другому больнее?

– Я не знаю, Денис. Что-то сегодня с самого начала пошло не так. Мы оба на взводе, и я с нетерпением жду, когда все это закончится. Ты поможешь мне отвести его домой? Он живет недалеко отсюда.

– Конечно, не вопрос.

К нам подсел Санек и стал нести всякую ахинею, из которой я и половины не понимала. Мне казалось, толкни я его лицом в тарелку, он упадет и уже из нее не поднимется. И, не пытаясь разобрать его пьяного лепета, я предоставила его Денису, а сама направила свой взгляд на Шандора.

Он выплясывал с девчонками и другими парнями, но его телодвижения были более энергичными и не вполне соответствующими тому темпу, который задавала музыка. В какой-то степени это было связано не только с отсутствием слуха, но и с его опьянением. Периодически к нему пристраивалась кто-нибудь из девушек, и они начинали танцевать дуэтом. Я видела, как его руки соединялись с их руками, как он обнимал их за талии, кружил с ними по кругу, сцепившись сгибами локтей. Сейчас он совсем не походил на того Шандора, который шарахался от любого прикосновения с девушками. Он будто бы забыл о моем существовании и за те пять минут, что я за ним наблюдала, ни разу не удостоит меня даже случайным взглядом.

Может быть, оно и к лучшему? Может мне надо запомнить именно этот день, а все остальные забыть? Тогда мне будет проще расстаться с ним и открыться навстречу новым чувствам, эмоциям и впечатлениям.

Ах, если бы все было так просто.

Вдруг одна песня закончилась и без паузы началась другая. Медленная. Шандор схватил за руку первую попавшуюся девушку, а ей оказалась Таня Сизых, и, притянув второй рукой ее к себе за талию, стал танцевать с ней «медляк», размашисто покачивая бедрами. От такой близости они едва держались на ногах, потому что оба были пьяны, и высокий каблук Тани усугублял и без того их шаткое положение.

Но не эта картина сразила меня больше всего. Из колонок звучала та композиция, под которую мы с ним танцевали после госэкзамена, и с некоторых пор я считала ее нашей песней. Только нашей. Она будила во мне трепетные воспоминания, и видеть в этот момент в объятьях Шандора другую девушку было нелегко. Кроме того, больно и обидно.

– Денис, – резко подскочив на ноги, сказала я, не отрывая взгляда от Шандора, – пойдем, потанцуем.

Это был не вопрос, скорее приказ. Денис продолжал сидеть, и я повернула к нему голову. Он взглянул на Шандора и сразу все понял.

– Лиза, может не надо?

– Надо, Денис. Я бы позвала Сашу, но боюсь, он уже не в состоянии.

Нехотя Кравченко поднялся, и мы вышли из-за стола на танцевальную площадку. Я вцепилась в плечи Дениса, не оставив ему выбора, за какую часть тела ухватить меня. Обе его руки оказались на моей талии. Он был также высок, как Шандор, и я едва видела, что происходит за спиной Дениса, тем более за моей.

– Он смотрит на нас? – спросила я.

– Пока нет.

– А что он делает?

– То же что и мы.

– Денис, поцелуй меня, – резко сказала я, подняв голову к своему партнеру.

– Лиза, ты с ума сошла? У меня еще зубы мудрости не выросли, а ты хочешь, чтобы Слобода приложился к моим передним?!

– Денис, – взмолилась я, – ну сделай что-нибудь, чтобы он нас заметил.

И вдруг Денис громко засмеялся. Звучали не самые смешные слова в песни, и этот смех был более чем неуместен, но возымел должный эффект. Взгляды всех обратились в нашу сторону. Хоть я не всех видела, но почувствовала это каждой клеточкой своего тела.

– Денис, ничего смешного, все так и было, – подыграла я Кравченко, и все выглядело так, будто я сказала ему что-то комичное.

И вот Слобода уже около нас, отпихивает Дениса от меня, будто тот ничего не весит, и, уперев ему указательный палец в грудь, грозно процедил:

– Убери руки от моей девушки, я еще не уехал!

– От твоей… кого? – не удержалась я.

Шандор повернулся и навис надо мной словно туча:

– Мы кое с чем не закончили…

И в одно мгновение он обхватил руками мое лицо и приник к моим губам своими губами. Это оказалось так неожиданно, что я едва не задохнулась. Я вцепилась в его запястья и сделала полшага назад правой ногой, упершись носком в пол. Шандор шатался, и я боялась, как бы мы с ним вместе не упали. Со всех сторон послышался свист и крики: «Горько!». Его язык проник в мой рот и стал описывать круги вокруг моего языка. Это был самый горький поцелуй в моей жизни. Горький во всех смыслах этого слова.

Он оторвался от меня также неожиданно, как и набросился. Все еще не отпуская моего лица, он сказал:

– Та́к ты себе представляешь прощальный поцелуй на перроне?

– Так. Только я надеялась, горечи в нем будет поменьше.

Я искоса посмотрела на Кравченко, который стоял растерянным и не знал, как себя вести.

– Денис, Шандору пора домой. Помоги, пожалуйста.

Слобода не стал сопротивляться. Словно он только и ждал этого момента. Я забрала наши сумки, перекинулась парой слов с Юлей, которая обещала заглянуть ко мне завтра, выслушала прощальную речь Шандора в адрес девчонок, в которой он признался им всем в любви и обещал встретиться с ними через пять лет – в тот же час на том же месте, и с Денисом, который взял Шандора за плечо, мы вышли из кафе.

Уже давно стемнело, и зажглись фонари. Улица пустовала, и не было видно даже машин. В воздухе стояла духота, и это подсказывало мне, что завтра или уже сегодня ночью, будет дождь. Словно природа работала по чьему-то сценарию. Дождь на прощание – это что-то символическое. Все началось с дождя, им и закончится.

По дороге Слобода брыкался и просил отпустить его, но стоило Денису это сделать, как он чуть не упал, и только мгновенная реакция Кравченко помогла предотвратить падение. После этого Шандор уже не сопротивлялся, и даже на какое-то время притих.

– Я напился как свинья, да? – заговорил он, приближаясь к своему дому.

– Рада, что ты это понимаешь. Но иногда человеку надо сделать что-то нехарактерное ему, чтобы впоследствии на всю жизнь испытать к этому отвращение.

– Если бы ты знала, как мне сейчас… паршиво.

– Знаю, Шандор.

– Ах, да, ты знаешь. А ты, Денис, знаешь? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Береги ее, Денис.

– Болван! – выпалила я. – Какой же ты болван, Слобода!

– Да, я болван. Потому что на краткий миг поверил, будто могу все изменить и подарить тебе счастье. Счастье себе.

Он замолчал, и это заставило меня посмотреть на Шандора.

– Что это был за миг? – не удержалась я от вопроса.

– Когда я стоял на коленях перед отцом и просил его благословить на брак с тобой. Но он посмотрел на меня как на ничтожество и сказал: «Нет, сынок, дал слово держи. Если не тряпка».

– Ты бредишь? – не поверила я своим ушам.

Денис тоже с удивлением смотрел на Шандора.

– Нет, помнишь, я уезжал, когда мы писали диплом? Я ездил домой. Я больше не мог выносить того, что происходило с тобой, со мной. Я знал, что моя попытка не принесет должного результата, но подумал, что если вообще ничего не сделаю, чтобы исправить ситуацию, то буду жалеть всю жизнь. Если бы он только пошел мне навстречу, я думаю, он бы нашел выход, как все решить мирным путем. Но все бесполезно. Я женюсь. Увы, на Раде.

Я не буду думать об этом сейчас. Иначе мой мозг взорвется от напряжения. Я подумаю об этом потом.

Когда мы оказались в подъезде, где в этот раз горела лампочка, Шандора так развезло от жары, что Денис его практически нес на себе. Он нашел ключи в его кармане, я открыла дверь и вошла первая, чтобы зажечь свет и закрыть шторы. Все-таки первый этаж и зрители нам не нужны. Кравченко затащил Слободу в комнату и положил на диван. Тот плюхнулся на него и тут же уснул. Я заметила собранную дорожную сумку. Шандор заранее побеспокоился о вещах. Видимо, имел явное намерение напиться.

– Лиза, ты не знаешь, есть у него аспирин или анальгин? Завтра ему будет хре… плохо. А у него поезд.

– Не знаю, Денис, я здесь впервые.

Если Кравченко и удивился, то ничем не выдал этого.

Я пробежала глазами по комнате. Кроме дивана здесь находился квадратный лакированный стол цвета красного дерева, на нем лежали какие-то журналы и газеты, пару карандашей и ручка. И еще будильник – большой, круглый с крупными цифрами и фосфорными стрелками. К столу придвинуты два стула с мягкой спинкой и сиденьем. Темное покрытие на ножках поцарапанное, со сколами, а ткань поблекла и на ней затяжки. Лакированный шкаф на высоких подпорах с тремя дверцами той же расцветки, что и стол, громоздился в углу за диваном. В Союзе такие называли шифоньерами. На полу красный ковер с узорчатым рисунком, а на окне шторы персикового цвета с крупными алыми цветами. Потолок оклеен пенопластовой плиткой, в центре люстра с тремя круглыми ободками, на которых висят пластиковые сосульки. На люстре паутина и пыль – к ней давно никто не прикасался. На стенах светлые обои с чередующимися бежевыми и коричневыми вертикальными полосами. В промежутке между прихожей и кухней большое прямоугольное зеркало, расположенное напротив дивана, над ним на стене небольшой светильник.

– Я, наверное, пойду, – неуверенно сказал Денис. – Ты со мной или останешься?

Он стоял посреди комнаты и головой задевал висюльки на люстре.

– Я останусь… ненадолго. Только проверю, чтобы все было хорошо, что он действительно уснул, и поеду домой.

– Уже поздно. Хочешь, я позвоню твоему отцу из дома и скажу, чтобы он тебя забрал? Он сегодня дома?

– Да, дома. Хорошо, позвони.

– Когда сказать, чтобы он приехал?

Я посмотрела на спящего на боку Шандора и, не имея четкой мысли, для чего мне здесь находиться, все же сказала, что мне нужно два часа.

– Только два часа начнутся, когда ты будешь звонить отцу.

– Хорошо, я понял.

Мы вышли в прихожую.

– Ты точно не хочешь, чтобы я остался с тобой? Вдруг он проснется и станет буйным.

Я невесело усмехнулась.

– Не переживай, Денис, я не дам себя в обиду.

Кравченко взял меня за руку и с сочувствием сказал:

– Как бы мне хотелось тебе помочь, но я не знаю, как.

– Пригласи меня прогуляться в парк. Завтра, например. Ты, я и Люся.

– Хорошая мысль. Тогда я завтра позвоню.

– Спасибо, Денис. За все.

– Ты только держись, не кисни.

– Это был ужасный день, но к счастью, мы его почти пережили.

– Ладно, я пойду. Твой отец приедет где-то через два с половиной часа. Может через три. Не наделай глупостей за это время.

Я крепче сжала его руку.

– Все будет хорошо, – сказала я.

И Денис ушел.

Шандор спал. Под его головой была декоративная подушка с бахромой, он обхватил ее двумя руками, согнул ноги в коленях и чуть улыбался во сне. Что ему снилось? Может быть я?

Позволив своим мыслям вернуться на несколько минут назад, я задумалась над словами Слободы, произнесенные им по дороге домой: «…я стоял на коленях перед отцом и просил его благословить на брак с тобой. Но он посмотрел на меня как на ничтожество и сказал: «Нет, сынок, дал слово, держи. Если не тряпка».

Я села на диван рядом с Шандором. Мой взгляд упал на его спящее лицо, и мои губы тронула легкая улыбка. Он просил у отца разрешения на брак со мной. Не побоялся заявить обо мне. Он, действительно, меня любит! И не хочет расставаться. Сотни бабочек полетели вокруг, осветив ярким красочным светом эту мрачную комнату. Любит! Хоть ни разу открыто в этом не признался.

«Если бы он только пошел мне навстречу, я думаю, он бы нашел выход, как все решить мирным путем. Но все бесполезно». Свет померк, и горькая правда легла на мои плечи. Я закрыла глаза и представила, как Шандор стоял на коленях, но его мольбы не были услышаны. Отец не позволил нам быть вместе. Я никто, я русская! Я женщина! Как же я возненавидела его в этот момент! Гозело, вершитель судеб, как смеешь ты лишать своего сына права быть счастливым?! Как можешь претендовать на его любовь и уважение, если сам ни во что не ставишь желания своего отпрыска?! Кто дал тебе право решать за сына, кто подходит ему в жены, а кто нет?!

Гнев проник во все части моего тела. Мне хотелось бить, ломать, крушить. Я снова взглянула на Шандора, тихо и мирно спавшего рядом. В памяти всплыли слова Марка: «…иногда алкоголь может сослужить хорошую службу. С его помощью создался ни один брак». Вот выход. Шандор пьян. Остальное – дело пяти минут. Раздеться, лечь рядом и вместе проснуться. Даже не потребуется объяснять, что произошло. Шандор не сможет меня оставить после такого. Будет зол, возможно, напуган, но не посмеет меня бросить. Ведь я не такая, как Лисицкая. И то, что он до сих пор не спал со мной, лишнее тому доказательство. Я заполучу Шандора навсегда. И пусть отец шлет на него свои проклятия, главное, что его сын останется со мной! Я сделаю его счастливым, буду ему хорошей, любящей женой. Он поступит в аспирантуру, окончит ее, станет преподавать в вузе. И все у нас будет замечательно. Появятся дети. Цыгане любят детей, семья простит Шандора и вернет к нему свое расположение. Ведь у нас появятся их внуки. Какая яркая и счастливая картинка возникла в моем воображении! И такая реальная.

Или просто оставить записку, сообщив, что произошло между нами. Однажды Шандор мне рассказывал о цыганской свадьбе. Как в разгар празднования молодожены уходят в отдельную комнату, и возвращаются из нее уже с доказательствами невинности невесты, оставленными на белых простынях. Я могу приложить простыню со следами своей крови. Шандор может усомниться, что это именно та самая кровь, но против совести не пойдет. А когда обман раскроется, уже будет поздно. «Цветок сорван», придется жениться.

Я улыбалась своим мыслям, а из зеркала напротив на меня смотрела незнакомая женщина. В глазах дьявольский огонь, рот искривлен, разве что клыки не торчат. Я испугалась, закрыла лицо. Открыла его, снова посмотрела в зеркало. Узнала себя. Милую, добрую девушку с косой, которую когда-то Шандор выделил среди других. Не могла она так поступить с ним. Не могла обманом и коварством принудить его к браку на себе. Это подлость, мерзость. Это не принесет счастья ни ей, ни ему.

Я подскочила с дивана и схватилась за голову. Надо что-то делать, надо выгнать эти дурные мысли из головы. Таблетки. Денис спрашивал о таблетках. Нужно поискать их. Я, конечно, не знаток, но если Денис интересовался, значит, они помогают при похмелье.

Я поочередно открыла все дверцы шкафа, но на полках не было никаких лекарств, только полотенца, постельное белье и ветхое покрывало. Я прошла на кухню, осмотрела все ящики, и в одном из них обнаружила небольшую коробочку с таблетками. Отлично, есть аспирин. Я набрала воды в граненый стакан и вместе с таблетками отнесла его в комнату.

Установила будильник на пять часов. Чтобы он не проспал свой поезд. Среди журналов и газет нашла бумагу, взяла ручку и написала Шандору записку: «Любимый Шандор, сожалею, что не могу попрощаться с тобой лично. Хочу, чтобы ты знал, я никогда тебя не забуду. И пока не уверена, что смогу разлюбить. Ты лучшее, что было в моей жизни. Желаю тебе счастья! Надеюсь, твой выбор окажется верным, и ты никогда не пожалеешь о нем. Всегда твоя Лизавета». Зачеркнула «всегда твоя».

Я отложила ручку и посмотрела на Шандора. Неужели это все? Это конец? Я уйду и отпущу его? И никогда не узнаю, что значит быть им любимой? У меня не останется ничего, кроме воспоминаний? Я помотала головой, во мне снова заговорили демоны. Нет, я не могу. Я хочу быть с ним. Я хочу, чтобы он стал первым. Пусть завтра он уедет, но сегодня мы будем вместе. Об этом буду знать только я, но мне этого достаточно. А вдруг мне повезет, и я забеременею. У меня будет его ребенок. Такой же милый мальчик как на его детских фотографиях – с черными кудрями, угольными глазками и ямочкой на подбородке. И с необыкновенно добрыми глазами. Такой же умный и ответственный. Его сын! Возможно, Шандор никогда не узнает о его существовании, но у меня останется его частичка, и я буду любить нашего ребенка больше всех на свете. Как любила его отца. Это станет мне утешением, я буду жить ради этого, я снова буду счастливой.

Я легла рядом с Шандором на краешек дивана, коснулась его лица своей ладонью, провела пальцами по его губам. От него исходил крепкий запах алкоголя, но я старалась не обращать на это внимание, сказала себе, что потерплю, главное, чтобы это случилось. Я стала расстегивать его рубашку, нерешительно, боязливо, с дрожью в руках. Словно совершала преступление. Стук своего сердца я отчетливо слышала в ушах. Это был страх, что Слобода проснется и возненавидит меня за то, что я делаю, но перед глазами стоял уходящий поезд, в котором Шандор, и мое беспросветное будущее без него, и я вершила свое злое дело. Но свято верила, что делаю это, пусть не ради совместного, но собственного счастья.

Последняя пуговица поддалась моим дрожащим пальцам, и я распахнула полы его сорочки. Моему взору предстал темноволосый треугольник на его груди. Боже, какой он мужественный! Как я хочу, чтобы он был моим! Я приподнялась и коснулась губами его обнаженной груди. Как же бьется его сердце – бьется для меня, ради меня. Какое-то безумие завладело моим телом, я поднялась выше и поцеловала его в губы. Я ждала, что он ответит, ведь он не может не чувствовать поцелуй, даже несмотря на то, что пьян. Одной рукой я проникла под его щеку, второй – под его рубашку и стала гладила спину: широкую, крепкую, горячую. Он должен проснуться, должен отреагировать, ведь с ним не кто-нибудь, а я.

И вдруг Шандор встрепенулся, приоткрыл глаза. Мне показалось, сердце мое перестало биться, и сейчас я умру. Если он прогонит меня, окатит презрением, это конец. Мне никогда не отмыться в его глазах.

– Лизавета? – еле внятно пробормотал он. – Ты мне снишься?

Я выдохнула.

– Да, Шандор, я твой сон, – сказала я чужим голосом. – В нем ты волен делать все, что хочешь.

– Я хочу тебя…

И Шандор завладел моими губами, подмяв меня под себя. Я погрузила свою руку в его шевелюру и стянула резинку. Мне хотелось чувствовать шелковистость его волос между своих пальцев и вспоминать эти ощущения, когда мы расстанемся. Другой рукой я вцепилась в его плечо, отвечая на поцелуй. Это не тот поцелуй, какой был в лекционном зале. В нем неистовство и голод. Моя правая нога инстинктивно согнулась в колене и прижалась к его бедру. Его плоть напряглась, и что-то сжалось внизу моего живота. Божечки, что это? Решительными движениями он стянул с моих плеч рукава и обнажил грудь. Меня бросило в жар, когда я ощутила его ладонь на моей груди – набухшей, как почка на дереве весной. Грудь четко вошла в его руку, точно была для нее создана. Горячая волна обожгла мои внутренности и двинулась к лону. А там какая-то неведомая мне пульсация грозится вырваться мощным потоком наружу и затопить все вокруг. И поцелуи Шандора, устремившиеся от моих губ к шее, лишь усиливали трепет, сосредоточившийся внизу живота. О, Господи, что со мной? Это и называется желанием? Страстью и томлением? О, это самое лучшее из того, что случалось со мной прежде.

С моих уст сорвался тихий стон, и непроизвольно я подтолкнула его тело спуститься ниже. Он приник губами к моей груди и завладел соском. Я снова застонала, мое дыхание участилось, и я вся превратилась в средоточие безудержного желания, что разгорелось в нижней части моего тела.

Пока его губы переходили с одной груди на другую – то посасывая соски, то покусывая, его рука спустилась ниже и, скользнув по ноге, проникла под платье и коснулась трусиков. Он одним рывком стянул их с меня, и мне оставалось только помочь ему ногами скинуть их с себя. Шандор нащупал пальцами потаенный бугорок между двух горячих створок и стал его поглаживать. Новая волна возбуждения разлилась по всему моему телу, я вонзила ногти ему в плечи, и из моего горла вырвался более громкий сладострастный стон. Он снова стал целовать мои губы, засасывая их своими губами, лаская языком и вновь проникая им в мой рот. Я ощутила, как из глубин моего тела излилась влага, и я не в силах сдерживать эмоции прогнулась в пояснице, откинула голову назад и вновь застонала. Эти звуки эхом отозвались в мужском теле. Бедром я ощущала напряжение в брюках Шандора и пульсацию с каждым моим стоном. Я должна что-то сделать с его желанием, как-то помочь ему высвободиться, но руки перестали меня слушаться, и я никак не могла нащупать его замок на брюках.

– Шандор, о, Шандор…

Сквозь заложенные от страсти уши, я услышала его стон и почувствовала, как его два пальца спустились ниже и проникли в мое лоно, увлажненное и разгоряченное. Ох… Ох…

– Пожалуйста, Шандор… Я прошу тебя…

– Сейчас, потерпи, детка, я уже иду, – услышала я, и он закопошился со своим ремнем.

Что? Он назвал меня деткой? Я – детка?! Это Шандор сказал или мне послышалось?

– Нет, нет, я не хочу! Я не могу. Нет!

Меня охватила паника, и я стала вырываться из его рук. Мне удалось высвободиться, кажется, я даже его ударила по лицу, быстро подскочила с дивана, отбежала на два шага, и, машинально выставив руки вперед, умоляла его не приближаться. Он уперся рукой в диван и в этом полусидящем положении жмурил глаза, словно не мог избавиться от пелены, застилавшей их, и тряс головой, будто бы прогоняя видения. Потом он поднял на меня глаза и недоверчиво произнес:

– Лизавета? Что ты здесь делаешь?

Пока он приходил в себя, я успела поправить одежду, и боязливо озиралась по сторонам в поисках своих трусиков. Его вопрос привел меня в дикий ужас, и я не знала, что ответить. Если он сейчас вспомнит, что произошло, он возненавидит меня и тогда мне лучше умереть, чем жить с этим всю оставшуюся жизнь.

– Ты пьян, Шандор, я привела тебя домой. У тебя завтра поезд.

– Поезд… – он снова тряхнул головой. – Сколько время?

– Еще ночь. Но тебе надо поспать. Ложись.

Я боялась к нему приблизиться, и только звуками своего дрожащего голоса пыталась воздействовать на его сознание.

– Спи, Шандор. Тебе надо поспать.

– Да, мне надо выспаться.

Он упал на подушку и тут же уснул.

Я находилась в плену бушевавших во мне эмоций и плохо соображала. Меня всю трясло, сердце выпрыгивало из груди, а в горле пересохло. Дрожащими руками я провела по волосам, словно пытаясь привести мысли в порядок. Я вспомнила про стакан воды, быстро направилась к нему и осушила его в один миг. После этого я сделала несколько глубоких вдохов-выдохов и почувствовала, как страх и волнение отступили от меня. Встряхнув головой, я попыталась понять, что пошло не так.

Ведь все начиналось так… умопомрачительно хорошо. Я впервые испытала страсть, желание, и мое лоно требовало, чтобы его довели до экстаза. Оказалось, что кроме самых глубин моего тела, есть еще другие места, способные привести меня в сладостное исступление. И даже сейчас, вспоминая об этих ласках, мое нутро томно сжималось и пульсировало. Поцелуи Шандора усиливали мое возбуждение, и я жаждала принять его в себя. А что потом? Я прикрыла глаза и как будто бы вернулась на несколько секунд назад, чтобы вновь пережить те мгновения. Я снова ощущала его пальцы между ног, скольжение ими по влажной коже вглубь моего тела, блаженство и острое желание, которое требовало удовлетворения.

А потом он назвал меня деткой.

Я открыла глаза. Вот что возмутило меня. Я думала, что готова на все, чтобы забеременеть от него, но одно короткое и режущее слух слово свело мою решимость к нулю. Как если бы он назвал меня чужим именем. Он был не со мной. И это слово предназначалось не мне. Он бы никогда не назвал меня деткой. О ком он думал? О Лисицкой? Хотел меня, а представлял ее? Или как? Что произошло с его сознанием, пока он ласкал меня? Или это нормальное обращение к женщине – любимой женщине – в постели? И это я́ ненормальная? Но не детка же! В этом слышится какая-то пошлость и вульгарность. И никак не вяжется с образом Шандора. Того Шандора, которого знала я. Наивная и невинная девочка.

Нет, не гожусь я для душегубства. Шандора ни соблазнить, ни женить на себе не могу. И он уедет, а я останусь одна. Без него и без ребенка. Но с чистой совестью.

Отец порадуется такому исходу. Он воспитал хорошую дочь. Только почему меня не разбирает чувство гордости за эту воспитанность, а я вновь чувствую себя поруганной, как после разговора с Леной? Будто быть правильной грешно и позорно. И от этого и правда подташнивает.

Я нашла свои трусики и прошла в ванную, чтобы привести себя в порядок. Из зеркала, висящего над раковиной, на меня смотрела какая-то новая девушка. Те же глаза, тот же вздернутый нос, те же впалые щеки. Но что-то в ней изменилось. Она как будто стала старше.

Вот так жизнь откладывает на нас свой отпечаток, и мы, оставаясь с теми же чертами, стареем. Или это не старость, а опыт? Но опыт призван чему-то научить, так чему же я учусь? Быть сильной и честной? Или мудрой? Может быть завтра я и почувствую в себе эти качества, но сегодня я слаба… и опустошена.

Мой взгляд скользнул по шее. Что это? Какие-то пятна. Аллергия? Но почему на шее? И вдруг я вспомнила Марка. Несколько лет назад я видела такие же пятна у него. И он глумился надо мной, рассказывая о природе их происхождения. А я краснела и просила его не вдаваться в подробности. То были засосы. И это засосы. Но я думала, что их возникновение должно бы причинять боль. Но ее не было. Я помню только удовольствие и наслаждение. Оказывается, и от удовольствия могут быть синяки. О, боже, что же скажет мама?

Изучение шеи напомнило мне еще об одном важном моменте, наступление которого я ждала несколько месяцев. И даже сегодня я об этом думала, перекладывая золотую цепочку из одной сумочки в другую. Я нашла свой подарок и застегнула его на шее у Шандора. Утром он взглянет на цепочку другими глазами, и не посмеет от нее отказаться. Иначе ему придется приехать ко мне, но тогда он опоздает на поезд. Нет, все правильно. Это самый удачный момент для ее вручения. И она уедет с ним.

После этого я застегнула все пуговицы на его рубашке и убедилась, что застегнута и его ширинка. Всё! Вокруг не осталось никаких следов нашей страсти. И он никогда не узнает о том, что здесь произошло. В каком-то смысле он стал первым, и я этого никогда не забуду. Потому что первых не забывают.

Я снова присела на диван к Шандору. Он мирно спал и посапывал. Я погладила его по голове, протянула между пальцев его волосы, наслаждаясь их волнистостью и мягкостью.

Он хочет, чтобы я вышла замуж за другого, чтобы у меня с тем, с другим были дети. Но смогу ли я когда-нибудь разлюбить Шандора? Есть ли на земле еще один такой, как он, который сможет вытеснить Слободу из моего сердца? Нет, это невозможно. Я буду любить его. Любить и помнить.

Увидимся ли мы когда-нибудь снова? Приедет ли он на встречу выпускников, как обещал сегодня девчонкам, вспомнит ли он эти слова завтра? Будет ли он желать нашего свидания, как я?

Мы еще не расстались, а я уже ждала, когда мы свидимся вновь. Ведь не может быть, чтобы этого не случилось. Я буду верить, что вижу его не в последний раз. Потому что без этой веры я не смогу жить. И если он хоть изредка будет мне звонить, это облегчит ожидание и наполнит мое существование смыслом. Я буду знать, что где-то далеко у меня есть друг, и он думает обо мне. Я не забыта. И может чуточку любима.

Неожиданно – сегодня очень многое происходило именно так – я подумала о паспорте Шандора. Там есть его адрес, и мне захотелось его узнать. Наверное, я не смогу воспользоваться этой информацией в будущем, но отчего-то считала, что было бы неплохо иметь его контакты. Просто для того, чтобы обозначить на карте место, где он встречает свои рассветы и провожает дни с закатами. Это где-то недалеко от Сочи, но все же не Сочи, а какое-то село недалеко от Хосты. Я переживала, что если не узнаю его адреса сейчас, то когда-нибудь об этом пожалею.

Я нашла в его барсетке паспорт и, открыв страницу с пропиской, переписала адрес на бумажку. Сложила ее несколько раз и убрала к себе в сумку. Сразу стало как-то спокойнее. Словно я собиралась его найти и теперь имела такую возможность.

Я снова прилегла с ним рядом. Хотела в последний раз почувствовать тепло его тела. Я больше не пыталась соблазнять его. Я решила уйти из его жизни достойно, но боже, как тяжело мне это давалось!

Вдруг обнаружила, что плачу. Горькие слезы разлуки катились по щекам, смывая остатки туши на глазах.

Наверное, мне тоже надо было сегодня напиться и не думать о предстоящем расставании. Проснулась бы завтра и столкнулась с неизбежностью. Он уехал и его не вернуть. А так мучаю себя, не зная, как проститься и принять эту правду жизни. И даже мечтаю, чтобы сейчас он открыл глаза и сказал, что останется со мной, что без меня не мыслит своего существования, мы вместе навсегда.

О, какой бы счастливой я стала тогда! И уже не слезы горя, а слезы радости катились бы по моим щекам.

Но Шандор также сопел на подушке и не знал, какие страсти кипят в моем сердце. И никогда не узнает.

Мои веки тяжелели, и на глаза накатывал сон. Но нет, я не могу уснуть. Скоро приедет отец. Мне надо домой. Туда, в новую жизнь, которую я начну без Шандора. Я научусь. Я смогу. Я буду сильной…

Продолжение следует