Когда я встречу тебя вновь. Книга 1: Любить нельзя забыть

Глава седьмая

Второй экзамен я тоже сдала на пятерку, и такого воодушевления я не чувствовала никогда раньше. Я с гордостью выходила из кабинета после экзамена, размахивая перед Шандором своей зачеткой. Он сдавал экзамен в числе первых -разумеется, на высший бал – поэтому ожидал меня. Он искренне радовался моим результатам. Казалось, даже больше чем своим. Хвалил, говорил, что верил в меня. Это поднимало мою самооценку и вдохновляло на новые успехи. Слава богу, я справилась с волнением и доказала самой себе, что чего-то стою.

– Теперь в парк, как и планировали? – спросила я.

– Конечно. Пойдем на улицу. У меня для тебя кое-что есть.

Слова Шандора заинтриговали меня. Но я не понимала, в каком направлении думать. Мы быстро сбежали по лестнице на первый этаж, миновали фойе и вышли на улицу. Там нас встречали жаркий июньский день, безоблачное небо и полный штиль. Шандор тоже был одет легко – светлые джинсы, белая футболка с принтом и серые кеды с перфорацией. В руке его вместо портфеля барсетка, а волосы как обычно хорошо зализаны назад и собраны в хвост. Снова подметила, что светлые тона в одежде ему подходили больше, чем темные – на их фоне кожа выглядела смуглее, а волосы чернее.

Немного отойдя от выхода, чтобы никому не мешать и не привлекать лишнего внимания, Шандор остановился, и призвал меня к тому же. Я замерла в предвкушении.

– У меня для тебя подарок.

Шандор вынул из барсетки невысокую белую коробочку размером с мужскую ладонь, повязанную красным бантиком, и протянул мне. Я не торопилась ее вскрыть, хотела догадаться, что внутри. Мысли об украшении отбросила сразу. Мы не в тех отношениях, чтобы делать такого рода подарки. Чуяла, что содержимое имеет какое-то значение – известное только нам.

– Что за повод?

– Хотел поздравить с окончанием… с отличным окончанием сессии, – улыбаясь, ответил Слобода. – Я думаю, сегодня нам это понадобится.

Я открыла коробочку. Там лежал… белый носовой платочек. На нем изображены мелкие красные цветочки с желтой сердцевиной и зелеными листочками по краям, по периметру он оторочен красной ниткой. Я рассмеялась.

– Шандор, я бы хотела забыть о прошлом инциденте, мне так стыдно за него, а ты опять вгоняешь меня в краску.

– У каждого человека должен быть при себе носовой платок. А ты уже не раз в нем нуждалась.

– Думаешь, у меня его нет? Просто он всегда где-то теряется.

– По крайней мере сегодня ты будешь с ним.

– Спасибо, мне очень приятно. Но, прости, у меня нет ответного подарка.

– Я не рассчитывал на ответ. Это был просто порыв души. Пойдем на остановку.

Парк культуры и отдыха имени Горького находится через дорогу от Екатерининского сквера. Все в нем организовано для приятного досуга с детьми: многочисленные аттракционы, киоски с мороженым и прилавки с детскими игрушками, мыльными пузырями и надувными шариками. Здесь есть тенистые аллеи для тех, кто любит посидеть на лавочке и насладиться окружающими красотами, или для тех, кто любит прогуляться по ним, созерцая богатую южную растительность. В парке много дубов, и некоторым из них насчитывается не одна сотня лет. На территории Городского сада, как он называется теперь, располагаются разнообразные цветочные клумбы, фонтаны, пруд с гусями и уточками. Нередко посетители парка кормят их хлебом, и в сытости этих птиц сомневаться не приходится. Я сама скормила им в детстве ни одну буханку хлеба. Мне – удовольствие, птицам – радость. Часто здесь устраивают различные городские мероприятия, в том числе и выпускные вечера.

Это место я тоже любила. С самого детства парк занимал в моем сердце особое место, потому что всегда ассоциировался у меня с развлечениями и удовольствием, а в этом родители мне никогда не отказывали. Не было здесь уголка, который бы я не обследовала и не поощрила своим вниманием. Мы часто бывали здесь не только с родителями, но и с Марком, а позднее и с одногруппниками, и, несмотря на некоторую запущенность в архитектурном ансамбле, окружающий вид природы был способен скрасить любые недостатки и наполнить душу умиротворением и благодатью.

В парке с Шандором мы покатались на нескольких аттракционах, а потом направились к пруду. Как обычно, здесь плавали уточки, которых другие посетители парка кормили, но так как у нас хлеба не оказалось, мы только созерцали эту картину.

Потом Шандор предложил пойти в летнее кафе и подкрепиться. Он сразу расставил приоритеты, сказав, что платит он. Я сделала попытку возразить.

– Я пригласил, я угощаю, – был ответ Шандора.

– В прошлый раз это правило не подействовало, – напомнила я. – Можем заплатить каждый за себя. Мне неловко есть за твой счет. У тебя и без меня трат хватает.

– Позволь мне самому судить о моих тратах. Мне, в свою очередь, тоже будет неловко, если ты будешь платить сама. Я же мужчина. Мужчина, который сам зарабатывает на жизнь.

Мне нечем было крыть. Я не работала, находилась на иждивении родителей, а если точнее, отца, и не могла похвастаться самостоятельными заработками.

– Отец выделяет мне карманные деньги, я могу…

– Это не обсуждается.

Я сдалась. В летнем кафе было больше десяти круглых пластиковых столиков с зонтами, позволяющих укрыться от жарких солнечных лучей. Но так как кафе находилось в тенистом месте, зонт скорее создавал иллюзию уединенности и отгороженности от остальных посетителей. Многие столики были заняты семьями с детьми, а также нашими ровесниками, слышался смех, звучала музыка, в воздухе витал запах шашлыка, и впервые в этом сезоне я ощутила лето по-настоящему.

Мы отыскали свободный столик, раскрыли зонт и сели друг напротив друга. При этом я отметила, что Шандор сделал это не задумываясь. Или заранее морально к этому подготовился. Мне стало приятно, что преодоление одного цыганского барьера между нами осталось позади.

Мы заказали себе шашлыки – я куриные крылья и свежие овощи к ним, Шандор свинину и овощи, запеченные на гриле. Пока заказ готовили, мы попросили принести нам холодный морс и воду без газа. Бутылки с напитками подали быстро и, утолив жажду, я засмотрелась на детей, которые сидели за соседним столиком со своей матерью. Две девочки-близняшки с милыми косичками и бантами наперевес, в одинаковых платьях и обе с отсутствующим на одном и том же месте зубом. Видимо, им было около семи лет. Они с аппетитом поглощали шарики мороженого, политые ягодным соусом.

– Хочешь мороженое? – проследив за моим взглядом, спросил Шандор.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, руки положил на стол, сцепив их в замок.

– Пока нет. Меня заинтересовало не мороженое. А эти девочки. Они так похожи. Я раньше не общалась с близнецами. И вот передо мной сидит один из них. Как родители и близкие вас отличают?

– У меня есть одна отличительная метка, которой нет у брата. По ней нас отличали, пока мы были совсем малышами. А когда мы подросли, то никогда не ходили в одинаковой одежде. Но на самом деле даже близнецы имеют внешние отличия, и родители всегда нас различали. У нас с Тамашем разный разрез глаз. Только сразу этого не увидишь. Для обнаружения разницы нужно плотно пообщаться с нами обоими какое-то время.

– Что за метка?

– Родимое пятно.

– И где оно?

Шандор смущенно улыбнулся.

– Под одеждой. Его не видно, – только и ответил он.

– У твоего брата тоже длинные волосы?

– В нашей семье у всех цыган длинные волосы. У кого-то длиннее, у кого- то короче, но принцип один – не короткие.

– Это тоже что-то означает у цыган?

– В прежние времена изгнанным за преступление или какой-то иной проступок цыганам обрезали волосы. Так его помечали, чтобы другие знали и остерегались его. Сейчас к таким мерам не прибегают, но традиции носить длинные волосы остались. Дань прошлому, назовем это так. Правда, многие цыгане в нашем поселке стригут свои волосы довольно коротко. И даже бреют голову наголо.

– А тебе не хочется их состричь?

– Я не задумывался об этом. Что-то не так с моими волосами?

– Нет, они очень красивые, – призналась я. – Мне всегда хотелось иметь кудри, но наследственность подвела. И свои я хочу состричь. Уже решила, что, когда окончу университет, сделаю это.

– И тебе не жалко? Ты растила их столько лет.

– Жалко, но знаешь, как тяжело за ними ухаживать.

– Представляю. А почему не сейчас?

– В ознаменовании нового этапа в жизни.

– Причем здесь волосы? – удивился Шандор.

– Хочу измениться. Буду смотреть фотографии и различать по жизненным периодам – это в студенческие годы, когда коса длинная, это после…

Я рассмеялась, видя, как Шандора забавляют мои странности.

– Не делай этого. У тебя очень красивая коса. Она твоя изюминка.

Он сказал это ровно, без дрожи в голосе. Так, как делают комплимент другу, сестре или матери. Бо́льшее волнение от его слов испытала я. Мои щеки вспыхнули. Я выпила воды и решила сменить тему. Спросила у Шандора о возрасте его племянников, как я помнила, их у него, по меньшей мере, шестеро.

– Детям сестры – от 1 года до 6 лет, сыновьям Тамаша – два и год. Из четвертых детей Рубины, я видел только первого ребенка, потом их приезды не совпадали с моим присутствием. А с детьми Тамаша я немного знаком. Конечно, они каждый раз меня не узнают, да и я их тоже. Редко бываю дома. Зато я замечаю, как быстро они растут. В один приезд Сашка еще совсем младенец, во второй уже ползает, в третий – бегает. Это словно чудо, как ребенок из малоподвижного превращается в непоседу и болтуна. Тамаш гордится своим потомством. Два мальчика – это большое везение для цыгана.

– Вы не любите девочек?

– Мальчикам радуются больше. Это продолжатель рода. Только с рождением сына мы можем чувствовать себя состоявшимся мужчиной. К рождению девочек иное отношение. Девочка – это будущая женщина, а ее доля нелегка в цыганском таборе.

– Почему?

Я конечно уже знала, что женщины в таборе – это безвольные существа, не имеющие никаких прав, но может быть есть еще какие-то обстоятельства, вынуждающие их пожалеть?

– Она встает с утра самая первая и ложится спать самая последняя. Ей надлежит вести домашнее хозяйство – следить за порядком в доме, готовить, стирать, воспитывать детей. Помимо этого, цыганки выезжают в город и работают там – гадают прохожим, нередко попрошайничают, если гадание не приносит заработка. В семье моего дяди все женщины хорошо поют и танцуют. Они могут выступать на крупных площадях в Сочи. Лаура, жена моего брата, нередко к ним присоединяется. У нее красивый голос. Чтобы справиться со всеми задачами за день, женщине приходится нелегко.

– Русские женщины тоже работают и следят за домом, – заметила я.

– Да, но у русских больше благ для этого. Ты удивишься, но многие цыганки до сих пор стирают постельное белье на руках на речке. Их семья не может позволить купить себе стиральную машинку. Самую обычную. И у цыганки, как правило, больше трех детей.

– Ты признаешь, что судьба цыганки тяжела, но разве не вы – мужчины – делаете ее долю такой?

Я задала свой вопрос мягко, чтобы Шандор не подумал, что я предъявляю ему претензию от лица цыганских женщин.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Шандор.

– Цыгане не помогают своим женам?

– Следить за домом и детьми обязана женщина. Ее к этому готовят с детства. И в общем-то она не ропщет. Таков ее удел. Но мужчина может готовить. По большим праздникам, и в основном это мясо на костре.

– И муж не помогает жене с детьми?

– Мужчина подключается к воспитанию детей – если речь идет о сыновьях – когда они подрастут и смогут помогать своему отцу. Это где-то с семилетнего возраста. До этого их воспитывает мать. Именно она должна привить сыну любовь и уважение к своему отцу, почитание старших и повиновение родительской воле.

– К воспитанию дочерей мужчина вообще не имеет никакого отношения?

Мне с трудом удалось произнести это спокойным тоном, возмущение рвалось наружу, будто такую судьбу предлагали мне. Шандор открыл бутылку с водой, налил в свой стакан и ответил:

– Девочка – это забота матери. Она должна вырастить из нее такую же послушную и заботливую жену, какой является сама.

Шандор сделал несколько глотков воды.

– А если в семье не родилось ни одного сына, а только девочки?

– Такое бывает. Если у цыгана нет сына, он может усыновить мальчика.

– И цыган будет больше любить чужого мальчика, нежели собственную девочку?

– Чужих детей не бывает. Цыгане трепетно относятся не только к своим детям, но и к любым другим.

– Но только к мальчикам.

– Я не сказал, что дочерей не любят. Просто к ним иное отношение.

– Ты тоже предпочтешь неродного сына родной дочери, если тебе не повезет стать отцом мальчика?

– Я не знаю. Но надеюсь, что у меня будут сыновья. У моего отца и брата их двое, у дяди трое, у моих дедов тоже было не меньше трех сыновей.

– Думаешь, генетика играет роль?

– Хотелось бы верить.

– И ты не придешь в комнату к своим дочерям и не прочитаешь им на ночь сказку, только потому, что так не принято у цыган?

Шандор допил стакан воды и налил морс. Он посмотрел на меня очень серьезно.

– Слышу осуждение в твоем голосе, – сказал Слобода. – И должен заметить, что нередко мне доводилось видеть среди русских семей гораздо худшее отношение к дочерям, чем в цыганских. И не только к дочерям. Русские отцы порой вообще не уделяют внимание своим детям, какого бы пола они ни были. Отчего тебя так травмирует мысль, что цыган не уделяет внимание своей дочери?

Я судорожно взяла стакан с водой и сделала пару глотков. Я обещала уважать его обычаи, но своими вопросами выражала непримиримость к ним. Сама не понимала, что меня так возмущало. Какое мне дело до того, как живут цыганки? Я ведь никоим образом к ним не отношусь, и меня ждет совершенно другая судьба.

– Во многом ты прав. Касательно русских. Наверное, я смотрю на вопросы воспитания детей, и дочерей, в частности, ориентируясь на собственное детство. Мне кажется, мой отец не был бы так рад рождению сына, как радовался моему. Я всегда ощущала его рядом, он не гнушался тем, чтобы прочитать мне сказку на ночь и уделить время на игры со мной в свободное время. И мне странно, что любовь и внимание к детям зависит от их пола. Прости, если мои вопросы задели тебя. Просто мне обидно за ваших девочек, девушек и женщин. В них видят только товар и домашнюю прислугу, а личность в ней никто не замечает.

Мне подали овощи и сказали, что остальной заказ будет через пять минут. На моей тарелке, поделенной на три части, лежало геометрическое разнообразие – помидоры, нарезные треугольниками, огурцы – квадратиками и лук – кольцами. Я подсолила овощи из солонки, стоящей на столике, и стала аккуратно есть, чтобы ни одна капля сока не упала мимо.

Шандор вертел в руках стакан с морсом и с легкой улыбкой наблюдал за двумя голубями, воркующими неподалеку от нашего столика. Самец нахохлился, распушил хвост и погонял самочку, издавая гортанные звуки. Она кокетливо убегала от него и, голубь, покружив на месте, пускался вслед за ней, продолжая урчать и раздувать перья.

– Как-то ты сказал, – между тем продолжила я, – что любишь свою маму, и она близкий тебе человек. Все верно?

– Верно.

– А в чем выражается эта любовь?

– Моя мама очень заботливая женщина. Я многим ей обязан. За годы, что я здесь, отец ни разу не дал мне денег, и сказал, чтобы я сам выкручивался, если захотел устраивать свою жизнь самостоятельно. И если бы не мама, мне было бы тяжело в городе. Втайне от отца она дает мне деньги. Немного, но и за это я ей благодарен. Она всегда поддерживала меня в моих стремлениях учиться и стать образованным человеком. Ее радуют мои успехи, и она с гордостью делится ими с другими цыганками.

– Здорово, что в твоей семье есть человек, разделяющий твои взгляды на жизнь. Твоя мама действительно любит тебя. Но в чем выражается тво́я любовь к ней? Что ты́ делаешь для нее, чтобы она чувствовала, что и ты ее любишь?

Шандор оторвал взгляд от голубей и направил его на свой стакан.

– Однажды я верну ей все сполна. Когда окончу университет и стану работать.

– Вернешь что? Деньги? По-твоему, этого ждет от тебя мама?

Шандор сделал глоток морса, не поднимая глаз. Из-за соседнего стола раздался громкий смех молодого человека, но Слобода на него даже не отреагировал. Мой вопрос повис в воздухе, и мне показалось, Шандору стало неловко от того, что он выразил свою любовь к матери в денежном эквиваленте. Я закусила губу. В моем голосе явно слышался сарказм. Я поспешила сгладить свой тон улыбкой и заговорила мягче:

– Шандор, чтобы женщина почувствовала любовь сына, достаточно просто сесть с ней за один стол, взять ее за руки и спросить, как у нее дела, как она себя чувствует, не помочь ли ей чем-нибудь. И это не обязательно должны быть деньги. Ты можешь просто сходить с ней в магазин или на рынок и помочь принести сумки с продуктами домой. Или помочь ей выбить ковер. У вас есть ковры? – Он кинул. – Сделай это хоть раз, и ты увидишь, как глаза твоей матери засияют незнакомым тебе светом. У вас так не принято, но ей будет приятно. И она будет любить тебя еще сильнее.

Шандору принесли овощи на гриле. Это были порезанные кружочками баклажаны, кабачки и болгарский перец. От них исходил аромат костра, и это напомнило мне походы. Я подумала о Юле и остальной компании, что сейчас собирались ехать на природу. Не сомневалась, что наберется не меньше десяти человек. Денис тоже выразил желание поехать. Он все еще питал надежду на отношения с Юлей, и не упускал возможности проводить с ней больше времени. У него не получалось поехать на практику в Санкт-Петербург вместе с ней, его помощь нужна родителям, которые затеяли стройку на даче, но внешне он никак не показал своего сожаления.

Шандор снял овощи со шпажки и принялся за еду. Они показались ему несолеными, и он добротно посыпал их солью, затем перцем. Слобода продолжал сохранять молчание, чуть хмурил брови, и я решила сменить тему, чтобы поднять ему настроение.

– Несколько дней назад я виделась с Марком, говорила с ним о тебе, он пожелал с тобой познакомиться.

– Надеюсь, не для того, чтобы поправить мне физиономию.

Намек был понятен. Прежние синяки Шандора сошли, и от них не осталось и следа.

– Марк не ревнив.

– Только очень уверенный в себе человек может позволить быть не ревнивым. Или безразличный.

– Ты намекаешь, что Марк меня не любит?

– Я просто выразил свою точку зрения. Если бы я был русским, я бы не позволил своей девушке дружить с другим парнем.

– Если бы ты был русским? Что это значит?

– Я о ваших нравах. Наши девушки никогда не станут гулять с парнем, который ей не предназначен в мужья. Они и со своим-то парнем не гуляют.

– Шандор, но ты же понимаешь, что у Марка нет основания мне не доверять.

– Я-то понимаю, но как это понимает Марк?

– У тебя будет возможность в этом разобраться. Когда я вас познакомлю.

– Ты думаешь, стоит? Это как-то странно.

– А мне кажется, более странно его не знакомить с тобой. Ты не находишь? – Шандор был вынужден признать, что я права.

Нам принесли шашлыки, и мы с удовольствием принялись за их поглощение. Вместе с тем я поинтересовалась у Шандора цыганской кухней – есть ли у него любимые блюда. Первым что назвал Шандор, это, конечно, мясо. Как мы уже выяснили ранее, его готовят мужчины, и преимущественно, в праздники, когда собирается много гостей. Мясо – чаще всего это свинина – готовят на огне, обильно сдабривают специями, и нет ничего удивительного, что оно острое. Эти пристрастия остались от кочевого образа жизни, когда иных способов сохранить здоровое пищеварение в антисанитарных условиях не было.

Следующим блюдом Шандор выделил цыганский борщ, упоминаемый им еще в кафе. Его особенность в том, что мясо перед варкой обжаривают до появления корочки, а затем оно тушится с помидорами до готовности. Остальные традиционные овощи, кроме картофеля обжариваются в отдельной кастрюле, и по итогу все ингредиенты заливаются водой и тушатся треть часа. Суп получается очень наваристым и сытным.

Кроме того, Шандор перечислил некоторую выпечку своей мамы, без которой не обходится ни один праздничный стол, и из всего перечисленного особенно мне запомнился пирог с творожной начинкой, в которую также добавляют мак, изюм и другие сухофрукты. У Шандора он самый любимый, и мама всегда печет его, когда сын приезжает на каникулы. Она бережно хранит рецепт его приготовления в своей голове и откроет его только жене своего старшего сына. Почему именно ей никто не знает, но видимо это связано с тем, что его мама пока не готова поделиться этими секретами с кем бы то ни было.

Далее мы поговорили о предстоящей практике. Начаться она должна с понедельника. Из нашей группы в Краснодаре будут проходить практику еще семь человек, остальные направлялись в Санкт-Петербург и его окрестности. Помимо Дениса в нашей компании будут Лена и Егор.

Покончив с обедом, мы допили морс, и, рассчитавшись, двинулись гулять по парку. Около фонтана мы остановились и бросили в него монетки, загадав желания. Когда мы последовали дальше, я спросила, что пожелал Шандор.

– Это секрет, иначе не сбудется.

– А когда сбудется, скажешь?

– Возможно.

– Я приглашаю тебя на свой день рождения, – неожиданно выпалила я. – Отказ не принимается.

– Когда это будет?

– Тринадцатого июля.

– Это последний день практики. У меня на вечер куплен билет на поезд. Я не знал, что у тебя день рождения.

Я замерла на месте и развернулась к Слободе лицом. Он был вынужден тоже остановиться.

– К сожалению, я не могу родиться в другой день. Но ты можешь поменять билет, взять его на четырнадцатое число.

Я смотрела на Шандора умоляющим взглядом. Высокая платформа на босоножках сделала меня выше, и его глаза стали гораздо ближе. Как будто бы это преимущество способствовало лучшему восприятию моих визуальных посылов. Так хотелось его познакомить с отцом, с Марком, услышать их мнение о Шандоре. Особенно мнение отца. Не могла себе объяснить, почему это было так важно для меня. Может, из-за истории с Кулагиным, когда потребовалось от него спасать Слободу? Мне хотелось, чтобы отец воочию убедился, что ради Шандора стоило войти в контакт с криминальной личностью. И если не свести их вместе в день рождения, то когда?

– Я попробую обменять билет.

– Ты обещаешь? – я скрестила пальцы.

– Обещаю, – легко сдался Слобода.

Я, забыв все правила, кинулась Шандору на шею и чмокнула его в щеку. Ужас в глазах Шандора вернул меня на землю. Я отпрянула от него.

– Прости, – я виновато улыбнулась. – Это эмоции. Я больше не буду… Пожалуйста, не смотри на меня так.

И, придав себе как можно более невозмутимый вид, я двинулась дальше. Чуть повернув к нему голову, спросила:

–Ты идешь?

– Не делай так больше, – поравнявшись со мной, попросил Шандор достаточно жестко.

– Хорошо.

Дома я долго крутила его подарок в руках. Такой приятный знак внимания, хоть и напоминал о моей неряшливости. Сам факт, что ему пришла в голову мысль о подарке, приятно согревал душу. Я представляла, как Шандор выбирал платок в магазине, как бережно упаковывал его. Он думал обо мне, когда мы находились порознь. Такая мелочь, но – сколько эмоций вызвала во мне! И если бы не реакция Шандора на мой поцелуй в щеку, день можно было бы считать вполне удачным. Но воспоминания о нем не сотрешь из памяти. Я переступила рамки дозволенного, и все же взгляд Шандора и его тон больно ранили меня. То был дружеский поцелуй, но Шандор – цыган, и для него подобные выходки недопустимы.

Именно такие моменты возвращали меня в реальность. В этот день я поняла, что, сколько бы мы не говорили о его семье, для меня он существовал параллельно от них, был цыганом только на словах. Нутром я чувствовала его как русского и хотела вести себя с ним, как с русским. Я хотела касаться его… чувствовать его кожу… тепло его рук, не считать неприличным смахнуть с его плеча нитку или ресницу со щеки. Будь он русским, мы не обратили бы внимание на такие мелочи, но в нашем случае на это наложено табу. А запреты, как известно, порождают желания. И я впервые задала себе вопрос, который не раз слышала от других. Лиза, неужели ты влюбилась?

Марк привез нас с мамой на дачу к своей матери. Она пропадала здесь каждые выходные в летний сезон, и постоянно звала нас к себе в гости. В огороде у Марины Федоровны безупречный порядок – грядка к грядочке, кустик к кустику, цветочек к цветочку. В этом заслуга не только ее, но и Марка, который хоть и без энтузиазма, но помогал матери. Мы тоже приезжали к ним, и не только, чтобы праздно посидеть в шезлонгах на солнышке, но и подключались к всеобщему труду, пропалывая огород, поливая цветы или собирая ягоду.

Но в этот раз погода не благоволила к работе, и мы коротали время в домике, прячась от дождя, и делясь последними новостями. Я сдала сессию на одни пятерки и это был повод, чтобы выслушать в свой адрес похвалу и поздравления, а также напутственные пожелания на будущий – выпускной – учебный год. Марина Федоровна заранее беспокоилась о моем будущем и обещала помочь с трудоустройством в лучшую школу города, если я решу после выпуска работать преподавателем. При этом себе я отметила, что маме она не предлагала лучшую школу, в ее случае речь шла просто о работе в какой-нибудь школе, желательно поближе к дому.

Когда дождь немного стих, мы вышли с Марком подышать свежим воздухом. Он предусмотрительно набросил на меня свою куртку, а сам остался в футболке. Дорожки в саду были выложены кирпичом, и мы шли по ним, не пачкая обуви.

– Что случилось? – спросил Марк.

– Когда?

– Сегодня. Почему ты решила приехать на дачу? Погода к этому не располагает – ни позагорать, ни помочь ты не можешь.

– А я не могу приехать просто так? Чтобы повидаться с тобой.

– Можешь, но когда ты в последний раз так делала?

– Это упрек?

– Нет, но в последнее время ты не слишком балуешь меня вниманием.

– У меня была сессия.

– Расскажи это нашим матерям. Я-то чувствую, здесь что-то не так. Это связано с твоим новым другом?

– Мне показалось, или я услышала ревность в голосе? Не перегни палку, я сказала Шандору, что ты не ревнивый.

Мы остановились около кустов, на которых росла слива. Здесь родительницы нас не могли видеть. Марк обнял меня за плечо и заставил посмотреть ему в глаза.

– Что случилось? – повторил он.

– Я запуталась, Марк, – опуская голову на его плечо, сказала я. – Мне кажется, я попала в цыганские сети.

– Значит, я был прав. Ты влюбилась.

– Я не знаю. Это… глупо. Слишком многое меня не устраивает в образе жизни цыган. А значит и в Шандоре. И прежде всего их отношение к цыганским женщинам. У них куча обязанностей и никаких прав. И уважать-то женщин можно только за то, что они хранят верность своему мужу. Я не понимаю этого, Марк. Разве могу я любить такого человека? За что? Только за его ум?

– Тебе интересно с ним?

– Да.

– Он добр и заботлив?

– Он помог мне написать доклад, и предлагал помощь в написании второго доклада. Он, не задумываясь, дал старушке 50 рублей, хотя у самого денег не так много. Он не прошел мимо, когда мне было особенно плохо, и я сама того не ведая нуждалась в поддержке. Это доброта? Тогда он добр. Заботлив? Не знаю. Он мерит заботу чем-то другим, что мне претит.

– Он тебя удивляет… в хорошем смысле этого слова?

Я сдержанно рассмеялась, вспомнила, откуда возникли у Марка эти вопросы. Он перечислял качества, которыми я наделила своего суженого-ряженого. Я оторвала голову от плеча Марка и заглянула в его улыбающиеся глаза.

– Удивляет, но не всегда уверена, что приятно удивляет.

– Что у нас с твоим сознанием? Он его заполонил собой?

– О да. Последние сутки я только и думаю, что о нем.

– Он умеет говорить и выслушать?

– Это его главное достоинство, – с грустью согласилась я.

– А с мурашками как?

– То в жар, то в холод. С промежутком в один час… Ваше заключение, доктор?

– Вы больны, но не смертельно.

Мы рассмеялись.

– Еще не поздно удалить опухоль, – продолжил Марк, – которая подобралась к вашему сердцу, и вы снова задышите полной грудью.

– Марк! – от души смеялась я. – Как ты жесток!

– О нет, дорогая. Я очень добр. И прошу прислушаться к моим рекомендациям. Иначе будет поздно.

– Марк, прекрати.

Я шлепнула его по груди и прошла до кустов с черешней, сорвала пару ягод и съела их. Марк последовал моему примеру.

– Что ты предлагаешь? – спросила я.

– Оставь его.

– Как? Мы вместе учимся. Я уже не могу с ним не общаться. С ним мой кругозор становится шире, я начинаю разбираться в вещах, которые прежде вызывали у меня скуку. И мне нравится узнавать что-то новое. С ним.

– А он подает признаки того же заболевания?

Я снова потянулась за черешней. Марк внимательно наблюдал за мной, засунув руки в карманы джинсов.

– Нет, Марк, я одна в своем недуге.

– Он любит свою невесту?

– Нет. Мне кажется, это чувство совсем ему незнакомо. Цыган не учат любить, у них другие приоритеты.

Я съела несколько ягод.

– Возможно, – сказала я, – это все из-за ограничений, существующих между нами. И вовсе не любовь. Мы друзья на расстоянии, никаких касаний, дружеских поцелуев и тому подобных проявлений чувств. У них это не приветствуется между парнем и девушкой. Он ценит скромность и невинность в девушках.

– Бред какой-то. Он точно цыган? Я видел цыганок, и их поведение скромным не назовешь. О каких ограничениях ты говоришь?

– У себя в таборе они другие. Так говорит Шандор.

– Бросай ты его, странный он и все их обычаи.

– Он другой, не такой как все цыгане. Я это чувствую. И, мне кажется, однажды он тоже это почувствует. Жизнь среди русских обязательно изменит его.

– Он совсем не проявляет к тебе интереса, как к девушке?

– Судя по тому, как он вчера отреагировал на мой поцелуй в щеку, совсем не проявляет.

– Ого, и что же произошло?

Я рассказала Савельеву, как все было.

– Может, наша легенда заставит его по-другому взглянуть на тебя, – предположил Марк.

Он вынул руки из кармана и, отодвинув ветку, что была между нами, притянул меня к себе. Ветка вернулась на место и оросила нас каплями дождя.

– Может, мы прорепетируем? – сказал он. – Очень хочу ощутить себя твоим женихом.

И неожиданно Савельев приник к моим губам. Его язык тут же устремился между моих зубов. Мне хватило пару секунд, чтобы прийти в себя и оттолкнуть его.

– Марк! Что ты делаешь?! С ума сошел?

– Я просто хотел войти в роль. Мы же должны изображать влюбленных, а как без объятий и поцелуев?

– Нет, Марк, давай без этого. Все должно быть в меру, ему не нравится, когда молодые люди при всех выражают свои чувства. Я не хочу вызвать в нем презрение.

– А если это не игра?

Марк все еще стоял ко мне близко, и я видела, как в его глазах появилось вожделение, замеченное прежде у Кулагина.

– Может я влюбился. Думаешь, легко быть тебе другом, когда ты такая близкая и родная?

Я вытянула между нами руку, не желая его приближения.

– Марк, пошутил и хватит. Мы оба знаем, что ты меня не любишь.

– Хорошо, сдаюсь, – выдохнул Марк. – Но мы могли бы попробовать стать ближе друг другу. Вдруг любовь придет, надо только ее подтолкнуть.

Я все еще не понимала, говорил он всерьез или шутил. Не могла же я опять заиграться с чувствами другого парня?

– Я хотел бы попробовать. Матери так часто говорят о наших отношениях, что иной раз мне кажется это реальным. Ты добрая, красивая, заботливая, тебя невозможно не полюбить. Может, это выход и для тебя.

– Марк, тебе нужно познакомиться с другой девушкой, у тебя заиграли гормоны.

– Зачем мне с кем-то знакомиться, если есть ты? Мы знакомы тысячу лет, а к новой девушке еще нужно привыкнуть.

– Спасибо, что напомнил мой возраст, – не удержалась от замечания я.

Я хотела свести все к шутке, но Марк гнул свое:

– Лиза, давай превратим легенду в реальность. Не выйдет – вернемся к дружбе.

Я усмехнулась:

– А если ты влюбишься, а я нет? Как мы сможем остаться друзьями?

– Ты недооцениваешь мои чары, – и Савельев подтянулся и изобразил атлета.

Я рассмеялась.

– Марк, я не буду с тобой спать. Я не люблю тебя.

– А с ним? Если он вдруг предложит, будешь?

– Он не предложит.

– И все-таки? Ты красивая девушка, он не может оставаться к тебе равнодушным. Однажды он сорвется. Ты позволишь ему? Зная, что он уедет и женится на другой?

– Если он сорвется, то уже не уедет.

– Из этого складывается твоя надежда?

– Никаких надежд, Марк. Он без пяти минут женатый человек. Пойдем в дом. Ноги замерзают.

Но я лукавила. Как известно, надежда умирает последней.

А потом началась практика. Юля уехала в Санкт-Петербург, а я осталась в Краснодаре. И со мною Денис и Шандор. Вместе мы знакомились с музейной деятельностью, изучали экспозиции музеев и выставочного зала, и узнавали, как формируются фонды музея. В конце дня мы заполняли дневник, который позволит нам составить отчет о прохождении практики, когда она закончится.

Вечером, провожая меня на остановку, мы обсуждали с Шандором самые яркие моменты, а также делились воспоминаниями о предыдущих практиках. Особое впечатление на нас произвела практика на раскопках на базе научно-исследовательского института археологии университета. Мы тогда находились с Шандором в одном отряде, но он, по обыкновению, держался от нас в стороне и не принимал участие в наших вечерних посиделках у костра. Парни работали на самом раскопе, а нас – девчонок – распределили на квадратной площадке, куда для ревизии свозились находки с раскопа. Мы перебирали керамику, отмывали ее, после этого она сушилась и подписывалась. В дальнейшем ее доставляли в лабораторию на нашей базе, где найденные и отмытые куски собирали как мозаику воедино.

Моя бурная фантазия уносила меня в далекое прошлое. Я воображала, как к этим осколкам прикасались мои далекие предки. Как пили вино из этих амфор, хранили в них зерно и масло, как гуляли по улицам города местные жители, как они смеялись, любили, страдали и ненавидели. Как сложилась их судьба? Почему этот город исчез с лица земли? Раскопки ведутся уже много лет, но до сих пор не найден ответ на главный вопрос, почему это произошло. Есть только гипотезы, но подтверждения им так и не появились.

Сегодня мы забрели в сквер имени Жукова, находящийся напротив краеведческого музея. Он, как и многие культурные объекты города, находится в запустении, и только бюст маршала Жукова и следующий за ним мемориальный комплекс с высоким арочным входом и двухрядной колоннадой по бокам придают ему живость и парадность. На мраморных плитах высечены имена героев-кубанцев, погибших на фронтах и прославивших Кубань в мирное время. На вершине комплекса несколько лет назад установили скульптуру святого Георгия Победоносца, пронзающего копьем Змия, и неудивительно, что сам бюст маршала теряется на фоне более масштабной и солидной арки.

Но в сквере работает фонтан, вокруг которого резвятся дети и мирно прогуливаются взрослые. Лавочек нет и нам оставалось только бродить вокруг фонтана, вести тихие и непринужденные беседы, наслаждаясь шумом воды и пением птиц. В небе светило солнце, дул легкий летний ветерок и было приятно подставить свои обнаженные плечи под ласковые лучи, не боясь сгореть, потому что день шел к своему закату.

– Что думаешь об археологах? – спросила я.

– Это героические люди. Чтобы складывать из осколков историю целой цивилизации – этим надо жить. Такая работа требует физических сил и аскетизма. На нашей учебной базе созданы благоприятные условия для ведения раскопок, но часто раскопки ведутся вдали от цивилизации, а там не каждый выдержит лишения и неудобства.

– Ты бы смог так?

– Когда-то цыгане жили именно так, – напомнил Шандор. – Когда вели кочевой образ жизни. Но, конечно, это было до меня. Я уже избалован благами цивилизации и не уверен, что смогу отказаться от них. Но на какой-то короткий промежуток времени это было бы интересно. Однако не вижу в этом своего призвания.

– А есть места на земле, где бы ты хотел побывать?

– О, таких мест много. Одна Россия чего стоит – от Калининграда до Камчатки! В какой регион не ткни на карте, везде своя история, нигде я не был. И когда представится возможность путешествовать по ней, я не знаю.

– Все в твоих руках.

– Когда живешь в большой семье, твои мечты уходят на второй план.

– Хочешь сказать… – начала я, но Шандор меня перебил:

– Нет, Лизавета, ничего я не хочу сказать. Просто я воспитан так, что интересы семьи должны быть превыше собственных.

– Но ты сейчас здесь, в этом был твой интерес, а не твоих родных.

– Потому что я бунтарь, – усмехнулся Шандор, – но я всегда знал и знаю, что вернусь обратно, в лоно семьи. Скажи мне лучше, какая часть света тебя привлекает?

– Больше всего Африка, а именно Египет. Из-за пирамид – единственно уцелевших чудес света. Мне, кажется, в них присутствует какая-то магия. Ведь до сих пор ученые не имеют точных сведений, как возводились эти пирамиды – одни гипотезы. Это же невероятно, как они смогли сохраниться до наших дней!

– Их сохранность вызывает во мне меньшее удивления, чем тот факт, что столь величественные сооружения смогли воздвигнуть тысячи лет назад! Когда и колеса еще не придумали!

– Да, я тоже спрашиваю себя, каким образом обычным людям без использования специальной техники удалось построить идеальное с архитектурной точки зрения сооружение? Мне кажется, ответов мы не получим никогда. И в этой загадке вся суть моего желания увидеть их своим глазами.

– Все в твоих руках, – улыбнулся Шандор.

– А я соглашусь с этим.

Какая-то молодая мамочка бросила на асфальт пшена и на него со всех сторон стали слетаться голуби. Довольно быстро вокруг нее и ее двухлетнего малыша образовалось большое скопление птиц, и мальчик, будучи сраженный таким количеством пернатых, какое-то время просто наблюдал за ними, а потом бросился бегать, разгоняя их в разные стороны. Невольно я вспомнила, как сама вела себя подобным образом много лет назад.

– Чем ты собираешься заниматься этим летом, когда вернешься домой? – спросила я.

– Помогать семье. Нужно запасать сено на зиму для лошадей. Да и других забот с лошадьми хватает. Буду работать в гончарной мастерской.

– Здорово. Я бы тоже хотела освоить это ремесло. Как думаешь, у нас в городе есть места, где этому учат?

– Я бы мог сам тебя научить, но для этого нужен гончарный круг. И глина, разумеется.

– К сожалению, у меня их нет.

В этот момент мальчик лет шести, бегающий по парапету фонтана, поскользнулся и прямиком упал в чашу фонтана. Шандор молниеносно среагировал на падение и первым бросился на помощь. Доли секунды я стояла как вкопанная, а затем последовала за ним. Чаша была неглубокая, утонуть в ней практически невозможно, бо́льшее беспокойство вызывали форсунки, о которые мальчик мог пораниться. Шандор перегнулся через парапет и вытащил ребенка из фонтана. Мальчик нахлебался воды и пытался откашляться. Между тем предпринимал попытки то ли закричать, то ли заплакать. Я сказала Шандору наклонить ребенка, чтобы вода быстрее покинула его легкие. К нам подбежали другие люди, поднялся гвалт – одни переживали за мальчика, спрашивали его, не ушибся ли он, другие оглядывались в поисках мамаши, которая оставила ребенка без присмотра, третьи – не переставали твердить, что нужно бы вызвать скорую и убедиться, все ли с мальчиком в порядке.

Объявилась нерадивая мамаша. Она выхватила мальчика из рук Слободы, и прижала к себе. Малыш заплакал. Его мать тоже была напугана, но при этом умудрялась ругать мальчика за неосторожность. Кто-то осуждающе ее одернул – ребенок и так испытал стресс, зачем усугублять ситуацию своими упреками. У кого-то из собравшихся при себе оказалось полотенце, и он поделился им с пострадавшим. Мать сняла с мальчика футболку, и обтерла его мокрое тело.

– Вы хоть спасибо скажите молодому человеку, который вытащил вашего сына из воды, – услышали мы из толпы.

Мамаша подняла заплаканные глаза на Шандора, и сказала:

– Спасибо большое.

– Не за что, – ответил Слобода. – Вы в следующий раз не оставляйте сына одного около воды. Это может быть опасно.

– Да, конечно. Раньше такого не случалось. Еще раз спасибо.

Народ стал расходиться. Я посмотрела на Шандора. Его джинсы и футболка намокли, но он этого даже не заметил.

– Тебе надо просохнуть.

Он взглянул на свою одежду.

– Да, ты права. Давай сядем здесь.

Он указал на парапет фонтана. Солнце как раз находилось напротив, и была надежда, что оно быстро высушит хотя бы футболку Шандора. Мы опустились на разгоряченный гранитный парапет.

– Ты молодец. Так быстро отреагировал. Первое, что испытала я, увидев падающего мальчик, это шок. А ты не растерялся.

– Это был рефлекс. Я сейчас даже не помню, как все начиналось. Первое воспоминание, это мальчик на моих руках.

Мне снова захотелось коснуться его, даже обнять, чтобы выразить свое восхищение его поступком. Если бы на его месте был Марк, я бы уже крепко прижимала его к своей груди, может быть, даже поцеловала в щеку. Но еще свежа была в памяти прогулка в парке, когда я поцеловала Слободу, и его реакция на этот поцелуй. И сердце сжалось от отчаяния.

– О чем грустишь?

Я подняла глаза. Шандор искоса смотрел на меня.

– Так, – отмахнулась я, – всякие пустяки. Расскажи лучше о своем поселке. Есть в нем места, которые ты особенно любишь?

– Есть. Это конюшня и поляна перед ней. Хотя на самом деле это поле, но мы привыкли называть его поляной, с одной стороны ее расположен лес, а за ними горы. Красота неописуемая! В лесу бежит горная река, и я люблю спрятаться от солнца около воды, созерцая ее быстрое течение и восхищаясь близостью гор, которые устремляются ввысь из-за могучей кроны деревьев. Особенно там красиво утром, когда солнце только поднимается из-за горизонта. Оно освещает каменистые склоны, и иногда они начинают отливать алыми красками.

– И слышен шумный плеск воды, ласкающее слух пение птиц и громкий топот огромного табуна лошадей, что проносится мимо леса. Я правильно себе представляю это картину?

Шандор с улыбкой и удивлением посмотрел в мои глаза.

– Так словно ты действительно была там. У тебя очень хорошо развито воображение.

– О, да. А у тебя есть свой конь?

– Есть. Отец нам с Тамашем подарил жеребцов на восемнадцатилетие. Ему гнедого, мне вороного. Оба красавцы.

– Как зовут твоего коня?

– Абсент.

– Откуда это имя?

– Оно досталось ему от знаменитого жеребца, который прославился своими успехами на Олимпийский играх. Отцу сказали, что мой конь потомок того самого скакуна.

– За какую страну выступал тот Абсент?

– За Советский Союз.

– Неужели он выигрывал?

– Да, на Олимпиаде в Риме в 1960 году он взял золото. Также в его копилке есть бронза и серебро на последующих играх.

– Ммм, – протянула я, – а какие заслуги у твоего коня?

– Он скачет намного быстрее жеребца Тамаша.

– Вы с ним соревнуетесь?

– А как же без этого?

Я представила себе Шандора верхом на вороном коне – он резво скачет навстречу ветру, а его длинные волосы потоком воздуха устремлены назад. Легкая дрожь пробежала по моему телу. Как, наверное, он красив в седле! Вот бы увидеть его таким!

Я улыбнулась своим мыслям, и мы заговорили о другом.

Вторая неделя практики была отведена на самостоятельную работу. Нам следовало написать отчет и в последний день провести экскурсию в музее. Мы договорились с Шандором встретиться в среду, чтобы вместе подготовиться к предстоящему испытанию, но пока был только понедельник.

Мама в очередной раз бегала по магазинам, чтобы купить себе новый гардероб. Осенью ей предстояло выйти на работу в школу, и она начала готовиться к этому уже в июне. Ее шкаф пополнился парой строгих костюмов, двумя рубашками и одной блузкой. Но она решила этим не ограничиваться и присмотреть себе еще пару платьев, юбок и несколько пар обуви на все случаи жизни. Она выглядела помолодевшей и бодрой, и я корила себя за то, что мы не предложили ей выйти на работу раньше. Может быть, тогда у отца бы не возникло желания изменять ей. В последнее время она стала менее придирчива и порой не обращала внимание на те вещи, на которые прежде не могла не отреагировать.

Зазвонил телефон, и я, отвлекшись от написания отчета, вышла в коридор, чтобы ответить на звонок. Это оказалась библиотекарь из университета. Еще в начале года я взяла книгу и забыла ее вернуть. Мне звонили, чтобы напомнить о долге и просили в ближайшие дни сдать книгу в библиотеку.

Я еле отыскала ее. Из-за ремонта в моей комнате мы освободили мой старый шкаф и составили все учебники и прочую литературу на полках в зале, и так вышло, что искомая книга оказалась в дальнем ряду.

Я не стала откладывать поездку в библиотеку в долгий ящик, и быстро собравшись, поехала возвращать долг. Тем более что нужно было проветрить голову. Написание отчета по практике не самое приятное для меня занятие, и я посчитала за удовольствие выйти на свежий воздух. С утра в небе ходили облака, погоняемые ветром, в воздухе чувствовался зной, но даже он не мог сравниться с той духотой, что стояла дома. Не спасал даже специально создаваемый сквозняк.

Я надела голубое ситцевое платье с крупными красными цветами, открытыми плечами и квадратным вырезом в зоне декольте, на талии поясок. Волосы собрала в высокий хвост, чуть подвила концы плойкой и сбрызнула их лаком. Книгу положила в белую сумку с перекидным верхом, размер которой как раз подходил под ее параметры, и в босоножках на невысоком тонком каблуке вышла из дома.

Оказавшись в библиотеке, где в это время года никого не было, я сдала книгу и просила прощения за несвоевременный возврат. Библиотекарь, женщина лет пятидесяти с непроницаемым лицом и поджатыми губами, тщательно ее изучила, проверив на наличие чуть ли не каждую страницу, и сделала отметку у себя в журнале о возврате долга.

В фойе на первом этаже я встретила Дмитрия Сергеевича. Несмотря на жаркую погоду, он был в темном пиджаке и до блеска начищенных туфлях. Он удивился, застав меня в стенах университета, но вместе с тем обрадовался нашей встрече.

– Костолевская, как хорошо, что я вас встретил. Мне нужно кое-что передать Слободе. Мы договаривались с ним, что он завтра зайдет на кафедру, но по семейным обстоятельствам я уезжаю из города. Вы можете передать ему от меня конверт? Он очень хотел получить его на этой неделе.

– Да, конечно. Я в среду его увижу и передам.

– Тогда давайте вернемся на кафедру. Конверт там.

Через десять минут я уже стояла на трамвайной остановке с небольшим конвертом в руках. По ощущениям в нем находилась книга, и я предположила, что это какой-то ценный, или даже редкий экземпляр. Любопытство подмывало заглянуть внутрь, но сделать это, не повредив упаковку, было затруднительно. И значит узнать, что там, я смогу только если Шандор поделится его содержимым, вскрыв конверт.

Вдалеке я увидела свой трамвай, но вдруг сообразила, что нахожусь всего в нескольких шагах от дома Шандора, и могу отнести ему конверт уже сейчас. Я улыбнулась. Такой удобный повод, чтобы увидеться с ним. Ведь до среды ждать еще два дня, а я уже не видела его двое суток. Я знала, номер его квартиры и то, что он живет один. Конечно, он будет удивлен, увидев меня на пороге. Но вместе с тем я надеялась, мой приход его порадует. Может, он пригласит меня пройти, угостит чаем, и мы обсудим итоги практики уже сегодня. И мы будем одни, совсем одни… По коже прошли мурашки. Словно я уже находилась в его квартире, и кроме нас никого больше нет. Ах, божечки, о чем я думаю? Как возможно, чтобы что-то случилось между нами? И разве он позволит мне переступить порог его дома, когда он в нем один? Что он подумает о моем визите? Не решит ли, что я веду себя легкомысленно?

Трамвай поравнялся с остановкой, остановился, открылись двери. Я как загипнотизированная смотрела на них, но с места так и не сдвинулась. Другие люди вошли в салон. Двери закрылись, трамвай поехал дальше.

Я повернула в сторону дома Шандора и тронулась в путь. Для себя решила, что если увижу осуждение в его глазах, то всегда смогу пригласить его прогуляться. Напрашиваться в гости не стану. В любом случае я пришла не просто так, у меня конверт от Дмитрия Сергеевича. И Слобода очень хотел получить его на этой неделе.

Убедив себя, что основание убедительное я вошла в его подъезд. Внутри меня встретил полумрак, потому что окон на первом этаже не было, и единственным освещением служило небольшое окно на лестничном пролете между первым и вторым этажом. Но даже при таком освещении я смогла заметить, что стены обшарпаны и изрисованы, почтовые ящики покорежены и некоторые из них вскрыты. На лестнице то там, то здесь валяется мусор – окурки, скомканные газетные листы, конфетные фантики – и мне оставалось только порадоваться, что мой путь не лежит выше первого этажа.

Справа и слева от лестницы простираются два коридора с квартирами. В правом из них горит тусклая лампочка. Я рискнула войти туда, надеясь, что квартира Шандора окажется там. Мне нужен был седьмой номер, но здесь нумерация заканчивалась на четвертой цифре. После этого я вернулась на лестничный пролет и прошла в левое крыло. Глаза уже привыкли к тусклому освещению, и я смогла различать контуры дверей. На первой из квартир я увидела цифру пять, и двинулась отсчитывать еще две двери.

А вот и она. Пошарила руками вдоль дверей в поисках звонка, но не нашла и мне ничего не оставалось, как постучать. Стук эхом разнесся по коридору. Я слышала собственное сердцебиение и не понимала, с чем это связано – то ли меня пугала темнота, в которой я боялась услышать мышиный писк, то ли я волновалась в предвкушении встречи с Шандором и его реакции на нее. Ответа с той стороны двери не последовало, и я постучала громче. Неужели его нет дома?

В подъезд кто-то вошел, и у меня сжалось сердце. Я испугалась, что тот, кто вошел, может оказаться из этого отсека и столкнуться, с кем бы то ни было в этом темном закутке, было страшновато. Еще неизвестно, какой контингент живет в таких домах. Я прильнула к двери и замерла, прислушиваясь к шагам из коридора. К счастью, вошедший двинулся выше, и я чуточку расслабилась. Но продолжала стоять не шелохнувшись до тех пор, пока шаги не стихли. Хлопнула дверь, и снова наступила тишина. Только сердце в груди продолжало бешено стучать, будто я пробежала стометровку.

Я снова постучала в дверь, хотя понимала бессмысленность своего поступка. Если Шандор не открыл сразу, значит, его нет. Я уже собралась уходить, когда мне вдруг показалось, что я услышала скрип половиц за дверью. Я разжала кулак и стала стучать по двери ладонью.

– Шандор, это Лиза. Ты дома? Я тебе кое-что принесла, открой, пожалуйста.

Я говорила негромко, но звук моего голоса металлическим эхом отозвался в каждом уголке коридора. Замок провернулся, и я отступила от двери. На долю секунды я испугалась, что ошиблась номером квартиры и сейчас мне откроет какой-нибудь детина в растянутой майке с кривой физиономией, но страхи рассеялись, стоило мне увидеть Шандора.

Он выглядел растерянным. На нем длинные серые шорты, обнажающие его волосатые ноги, и синяя футболка. Впервые я увидела его с распущенными волосами. Они спадали ему на плечи, и только коня не хватало, чтобы картина из моего недавнего воображения стала полной.

– Привет, – сказала я. – Ты долго не открывал…

– Привет, извини. Я не сразу услышал стук.

Наступила пауза. Я ждала, что он меня пригласит войти, но он даже с места не сдвинулся, озадачено глядя в мои глаза.

– Ты как здесь?

Я вспомнила о конверте и указала на него Шандору.

– Это Дмитрий Сергеевич просил тебе передать. Вы договаривались на завтра… А он уезжает… кажется… Могу я войти? Плохая примета передавать через порог.

Я вдруг растерялась и почувствовала себя не в своей тарелке. Как я могла подумать, что он будет рад меня видеть и пустит к себе на порог? Какая же ты дура, Лиза! Шандор бросил, как мне показалось, боязливый взгляд влево и после этого отступил.

– Проходи.

Я вошла, но всеми фибрами ощущала, что нежеланная гостья в этой квартире.

– Прости, я, наверное, должна была отдать тебе это в среду. Просто была рядом и… Возьми…

Я протянула ему конверт. Он взял его, повертел в руках, потом поднял на меня глаза.

– Ты видела, что там?

– Нет, конечно.

– Где ты встретила Короля?

– В университете, – и, опережая его возможный вопрос, пояснила: – Я сдавала книгу в библиотеку. Задолжала с начала года.

– Спасибо.

– Значит, здесь ты и живешь.

Я бегло окинула взглядом прихожую, в которой находилась. На клеевом потолке горела лампочка, спрятанная в круглом плафоне, и особой яркости не давала. Шкафа здесь не было, поэтому куртка Шандора висела на обычном крючке, прикрепленном к стене. Старые невзрачные обои серо-коричневого цвета подчеркивали убогость помещения и добавляли ему мрачности. Тумба слева от меня, по всей видимости, служила для хранения обуви, над ней висело зеркало. Справа я заметила узкую крашеную дверь и предположила, что за ней находится санузел. Чуть дальше был проход в остальную часть квартиры. С места, где я стояла, успела увидеть диван. Он был разобран и небрежно застелен простыней. Шандор спал средь бела дня? Или не имеет привычки убирать за собой постель? Я вернулась взглядом в прихожую.

– Да, это мое временное пристанище. Не заплутала? У нас нет лампочки в подъезде, они перегорают с завидным постоянством.

– Не сразу нашла квартиру.

Шандор отвлекся на свои руки, в которых крутил конверт. Он снова выглядел чужим и незнакомым.

– Прости, я вероятно не вовремя. Я пойду… Что хотела, передала… Уви…

Я замолчала на полуслове, потому что дверь санузла открылась и оттуда вышла высокая крашеная блондинка, завернутая в полотенце. Оно едва прикрывало ее голый зад, и в полной мере открывало ее стройные ноги. Длинные мокрые волосы волной ниспадали на ее спину и усиливали ее сексуальность. Она обернула голову, и я едва не ахнула, узнав в ней Лисицкую Екатерину Сергеевну, аспирантку с кафедры истории. Она бросила на меня наигранно смущенный взгляд, виновато улыбнулась, поздоровалась и проскользнула в комнату.

Я резко обернулась к Шандору. Он продолжал смотреть на дверной проем, за которым скрылась Лисицкая – хмурился и раздувал ноздри. Но ни капли смущения или неловкости. Слобода посмотрел на меня.

– Извини, я не один… Спасибо за конверт.

– Я пойду, – сказал кто-то, и я не сразу поняла, что это был мой голос.

Я резко развернулась и стала открывать замки на двери, но оказалось, что они были открыты, и я, наоборот, их закрыла. Шандору пришлось прийти мне на помощь, потому что я перестала управлять своими руками. Да и разумом тоже. К горлу подкатил комок, и я как можно скорее хотела оказаться на улице, чтобы вдохнуть свежий воздух.

Но, оказавшись за пределами подъезда, легче мне не стало, а как будто бы даже хуже. Перед глазами стоял игриво-самодовольный взгляд Лисицкой, ее голый зад и все, что за этим «скрывалось». Где-то глубоко в моем сознании теплилась слабая надежда, что я все не так поняла, что мое воображение нарисовало сцену, которой в реальности не было, но надо быть совсем глупой и наивной, чтобы поддаться искушению и поверить в это. Навряд ли она зашла к нему на чай, испачкалась пирожным и пошла в ванную застирать платье, в котором была, да так увлеклась, что помылась с головой.

Выходит, она его девушка? Но почему он ни разу об этом не сказал? Мы же друзья. Он думал, я не пойму его отношений с нашим преподавателем? Она однозначно старше него, но разве в любви возраст может быть помехой? В любви? Слобода ее любит? А как иначе можно трактовать то, что я увидела? Он с таким пренебрежением говорил о русских девушках, остающихся с парнями наедине, принимающих их ласки без заверений в будущем браке, что подозревать его в низменных страстях без глубоких чувств не позволяло мое представление о нем. Неужели он готов ради Лисицкой оставить свою невесту, вызвать гнев отца и порвать со своей семьей? Если все так, почему я ничего об этом не знаю? Почему он не поделился своими переживаниями и чувствами со мной? Ах, божечки, разве э́то на самом деле меня волнует? Разве из-за этого я сейчас испытываю невыносимую боль в груди, комок в горле и тошноту в желудке? Разве е́го чувства меня сейчас заботят?

Ко мне подошла какая-то женщина. Я не сразу поняла, о чем она меня спрашивает. Перед глазами пелена, и я плохо соображала, где я и что происходит.

– Девушка, вам плохо? Вам чем-то помочь? Может скорую вызвать?

Я стала понемногу приходить в себя. Выйдя из подъезда, я так и осталась около него, прислонившись к стене. Моя правая рука прижималась к груди, а левой я уперлась впереди на бедро. Женщина стояла передо мной и озабоченно заглядывала в мои глаза.

– Нет, вы не можете мне помочь.

Я оттолкнулась от стены и зашагала (или побежала?) прочь. Какая роль во всем этом была отведена мне? Вот о чем я спрашивала себя. И ответ был готов. Я просто друг. Ведь на это я и «подписывалась», только в этой роли он мог меня принять. «Пообещай, что не влюбишься в меня». И дело было не в невесте, как я думала сначала. Его сердце было занято, и он сразу предупредил меня, чтобы ни на что, кроме дружбы я не рассчитывала. Отчего же такая боль внутри? Ведь я знала, что он занят, что ему предначертано жениться на другой. Да, я влюбилась в него, но почему мне стало так больно только сейчас, когда я узнала о существовании еще одной девушки в его жизни? Во мне жила надежда, что на ее месте окажусь я? И теперь эти надежды разбились в прах? Очевидно, все именно так. Но, Господи, как жить с этой правдой?

И вдруг, словно из небытия я услышала громкий скрежет тормозов, и ощутила сильный удар в левое бедро. Я на капоте, но уже неминуемо качусь вниз…