Колбасная эмиграция

Дед Соломон

— Соломон Абрамович, зайдите ко мне, пожалуйста, — сказал начальник отдела кадров обувной фабрики Иван Васильевич Мирошниченко. Дед Соломон отработал здесь 30 лет. Был бригадиром, потом мастером, начальником цеха. Он давно уже был на пенсии по возрасту, но, как коммунист, продолжал состоять в партийной организации фабрики. Коммунистом танкист Соломон Гольдин стал в 1943, под Курском.

В те времена начальниками отделов кадров всех предприятий назначали отставных военных. «Черные полковники» — так называли их люди. Они безоговорочно и рьяно проводили политику партии коммунистов в жизнь. Это была своего рода полиция нравов. То нельзя, и это нельзя.

— Я видел ваше заявление с просьбой исключить вас из рядов коммунистической партии Советского Союза в связи с выездом на постоянное место жительства в государство Израиль. Это правда? — тоном надсмотрщика спросил Мирошниченко.

— Да, моя дочь и внучка с семьей уезжают. Я стар, мне 82 года, мне уже трудно жить одному, — тихо отвечал дед.

— Вы не один. С вами наша партия. Как вы можете? Как вам не стыдно? — в своей правоте Мирошниченко был непоколебим. — Ну, что же. Один решить этот вопрос я не имею права. Соберем партийное собрание. Послушаем, что скажут остальные коммунисты. Там и решим.

В четверг в актовом зале обувной фабрики состоялось открытое партийное собрание. На повестке дня был один вопрос: исключение коммуниста С. Гольдина из рядов коммунистической партии Советского Союза в связи с выездом на ПМЖ в государство Израиль.

Дед закрыл глаза и представил себе это собрание. Там будут все: его друзья, его ученики, которых он обучал сапожному делу, там будет лучший друг Гриша. Наглотавшись валерьянки и надев белую рубаху, дед пошел на собрание, как на казнь.

— Дедушка, — говорила внучка Анна, провожая его, — перестань нервничать, пошли их всех к чертям собачьим. Закрой уши и не слушай.

— Да, да, — шептал старый Соломон,— я не буду слушать. Я закрою уши…

…Товарищи! — открыл собрание председатель Мирошниченко. — Сегодня мы исключаем из наших рядов Соломона Абрамовича Гольдина. Я прямо назову его уже бывшим коммунистом. Забыв все, что дала господину Гольдину советская власть — квартиру, бесплатное образование, хорошую зарплату, этот человек решил предать родину. Прошу коммунистов высказываться. Вот вы, Григорий Моисеевич, вы, кажется, дружили с Гольдиным.Что вы думаете о поступке Гольдина, о его желании уехать из СССР в Израиль?

Гриша встал. Опустив глаза и, не глядя на Соломона, Гриша сказал:

— Я безоговорочно осуждаю поступок Гольдина. Мне стыдно за дружбу с ним. Трудно поверить, что этот человек, коммунист, мой бывший друг, решил предать родину. Предлагаю немедленно исключить его из коммунистической партии. Пусть убирается в свой Израиль.

После этого собрание закрыли. Соломона исключили. Заявление на выезд в Израиль подписали. Люди, русские, украинцы, молдаване выходили из зала, не глядя друг на друга. Стыдно-то как за этот спектакль.

Вернувшись домой, дед Соломон пролежал весь вечер на диване, отвернувшись к стене. Анна просила его попить хотя бы чаю.

Вечером следующего дня Гриша встречал Соломона на улице.

— Прости меня, Соломон. Ты же знаешь, с ними нельзя иначе… Ты уезжаешь, а мне — оставаться…

Дед ничего не ответил. Не пожав Грише руки, ушел.

Через несколько лет они опять встретились в Нью-Йорке. Между собой не разговаривали.