«Индевор» бросил якорь в порту Рияда. Капитан Мактиг приказал спустить оставшиеся паруса, матросы попрыгали вниз, поймали швартовы, притянули корабль к причалу и намотали тросы на кнехты. В порту не были видно ни одного человека, и «Индевор» был единственным кораблем, зашедшим на стоянку.
— Сейчас полдень, — сказал Ланс капитану. — Если мы не вернемся до вечера, отплывайте без нас.
— Именно так я и поступлю, сэр, — кивнул Мактиг.
Ланс нацепил на себя перевязь с оружием. Плачущий тоже вооружился мечом и кинжалом. Несмотря на жару, под легкую куртку ученик чародея надел кольчужную рубашку.
— Вы уж лучше возвращайтесь, — сказал Ринальдо. — Я буду скучать по вам обоим. Конечно, по тебе куда меньше, Плакса, но все же…
— Желая вам удачи, храбрые рыцари, — напутствовала их леди Катрин. На этот раз Плачущий не стал ее поправлять.
Они спустились на причал. Скрипели доски, ветер свистел в натянутых тросах «Индевора», а больше никаких звуков до них и не доносилось. Город погрузился в безмолвие.
Нехорошие предчувствия нахлынули на Ланса с новой силой. Такую вот тишину он особенно не любил.
Доки выглядели покинутыми. Не брошенными в спешке, не вымершими от какой-то неожиданной напасти, а именно покинутыми. Ланс не увидел ни одного тюка, свертка, сундука или баула, оброненного или выкинутого за ненадобностью. Словно по территории порта прошла армия термитов и вынесла оттуда все, кроме зданий.
Впрочем, и сам город производил такое же впечатление. Дома стояли целые и невредимые, на улицах не валялся мусор, лавки были аккуратно закрыты, торговые лотки стояли без товара.
Город-призрак, двое людей и дующий с моря ветер.
Ланс поневоле начал чувствовать себя персонажем из вестерна. А персонаж из вестерна непременно должен… Да и какого черта уж теперь, подумал Ланс и наколдовал себе зажженную сигарету.
— Что это? — немедленно поинтересовался Плачущий.
— Мне это не повредит, — сказал Ланс. — А тебе это не нужно.
— Вот теперь ты заговорил, как настоящий волшебник, — сказал Плачущий. — Ты даешь ответы, которые на самом деле ни на что не отвечают.
Ланс с удовольствием затянулся.
— Город как будто вымели метлой, — сказал Плачущий. — Это не чума. Последствия эпидемий выглядят совсем не так.
— Или же мы имеем дело с какой-то новой разновидностью чумы, — сказал Ланс.
— Ты на самом деле так думаешь?
— Нет. Я просто стараюсь не строить версий, пока у меня нет достаточного количества фактов.
— Болезни оставляют после себя трупы, — сказал Плачущий. — Особенно эпидемии, выкашивающие целые города. А трупы обычно видно.
— Если их не сжигают.
— Если их сжигают, то обычно видно погасшие костры, прах и пепел.
— Мы еще слишком мало видели, — Ланс свернул на небольшую улочку. Плачущий последовал за ним.
— Возвращаясь к разговору о допустимых жертвах, — сказал он. — Я могу принять эту логику, когда речь идет о достижении какой-то цели. Но ведь ты, как я понимаю, все еще не собираешься убивать Джемаля ад-Саббаха. Значит, эти жертвы будут принесены зря. Или же ты считаешь, что твоя смерть этого стоит?
— Мне самому не нравится эта концепция, Джеймс, но я слишком устал ждать, — сказал Ланс. — Задержка в пути на целый месяц, риск угодить в очередной шторм…
— Это звучит слишком эгоистично.
— А я никогда и не выставлял себя радетелем за общее благо, — сказал Ланс. — Город пуст. Очевидно, что ад-Саббаха здесь нет. Что мешает тебе сесть на корабль и отплыть с леди Катрин в Лонгхилл?
— Сущие пустяки, — сказал Плачущий. — Данное мной слово, Совет Ложи, Балор.
— Есть также теория, и я не говорю, что я эту теорию разделяю, но все же она есть, что если история на определенном своем этапе требует человеческих жертв, то стоит ей эти жертвы принести, — Ланс остановился на пороге небольшой лачуги и выбил хлипкую дверь ногой. — Потому что, как ни крути, история все равно свое возьмет.
— Эта теория мне тоже не нравится.
— Да она никому не нравится, — Ланс заглянул в лачугу. Чистенько, бедненько, пусто. Минимум дешевой мебели — стол, пара табуретов, кровать. На столе горстка вымытой посуды. На стене висела одежда, похожая на выходной костюм докера. Ни беспорядка, ни остатков еды, ничего, что говорило бы о недавнем человеческом присутствии. Словно хозяин прибрался в доме и просто ушел из него в чем был. Ушел, чтобы никогда не возвращаться. — Особенно она не нравится тем, кого заранее причисляют к жертвам.
— И я могу их понять, — сказал Плачущий, пока Ланс вламывался в соседний дом. — Что там?
— То же самое, — сказал Ланс. — То есть, ничего.
— Ну, ладно еще жертвы… — сказал Плачущий. — Жертвой быть плохо в любом случае. А как насчет палачей? Ведь история не сама кого-то убивает, убивают другие люди. Я не хотел бы никого убивать только потому, что этого, дескать, требуют исторические процессы.
— Тогда ты родился слишком рано.
— В каком смысле?
— В том смысле, что ты опережаешь свое время, — сказал Ланс. — На данной стадии развития цивилизации не принято задаваться вопросами о ценности человеческой жизни и забивать себе голову прочим гуманизмом.
— Человеческая жизнь кажется мне довольно ценной, — сказал Плачущий. — По крайней мере, свою я ценю очень дорого.
— Ну а чужую? — поинтересовался Ланс. — Жизнь Ринальдо? Неизвестного тебе крестьянина? Жизни всех жителей Рияда, которые неизвестно куда пропали?
— Все это зависит от ситуации.
— А жизнь Джемаля ад-Саббаха? — спросил Ланс. — Ты же готов принести ее в жертву?
— Это не жертва, — возразил Плачущий. — Джемаль ад-Саббах представляет опасность. Он — угроза, которую необходимо устранить, чтобы жили другие.
— Ах, если бы все было так просто, — сказал Ланс.
— И в чем тут сложность?
— Когда ты убьешь ад-Саббаха, ты отведешь угрозу от своих границ, — сказал Ланс. — Но что будет здесь? Его генералы вцепятся друг другу в глотки в борьбе за власть, племена кочевников, которые он объединил, снова начнут междоусобные войны. Уничтожив ад-Саббаха, ты погрузишь южную часть континента в хаос, и пострадают тысячи неизвестных тебе обычных людей, которые никакой угрозы вашим королевствам не представляют. Это и есть допустимые жертвы, друг мой. И раз ты здесь, значит, ты тоже их допускаешь.
— Какой же выбор ты считаешь правильным?
— Нет никакого правильного выбора, — сказал Ланс. — Эра Милосердия еще не наступила, и до нее очень далеко. Иногда я вообще думаю, что это миф, придуманный сентиментальными романтиками. Всегда кто-то будет страдать, такова уж жизнь. Правильный выбор может быть для тебя, для меня, для ад-Саббаха. Но он не может быть правильным для всех.
— Если руководствоваться этой теорией, то как же следует поступать?
— Просто делай, что должен, — сказал Ланс. — И будь, что будет. Учись принимать последствия и все такое. В каждом конкретном случае.
— Фатализм, — сказал Плачущий.
— Называй это, как хочешь, — они снова выбрались на широкую улицу. — Знаешь, что мне кажется странным в этом городе?
— А что, тут есть что-то еще более странное, помимо того, что все его жители куда-то делись?
— Здесь нет зверья, — сказал Ланс. — Люди уходят из городов, но какая-то живность все равно остается. Бродячие собаки, крысы… А здесь их нет. Тут и птиц-то практически нет, за все время, что мы разговариваем, я видел всего двух.
— Это на две больше, чем видел я, — согласился Плачущий. — Но что в этом странного? Учитывая местную обстановку, я имею в виду.
— Обычно у людей и животных несколько разные причины для того, чтобы покинуть привычные места обитания, — сказал Ланс. — Даже не представляю, что могло бы заставить крыс оставить город, кроме наводнения или пожара, а в Рияде не было ни того, ни другого.
— Быть может, на город надвигается какое-то стихийное бедствие? — предположил маркиз Тилсберри, вглядываясь в безоблачное небо.
— Ага, надвигается, — сказал Ланс. — Например, я.
— Давай заглянем в этот дом, — предложил Плачущий, указывая на довольно богатое двухэтажное строение, рядом с которым он остановился.
— Почему именно в этот?
— У него дверь открыта.
Внутри все было по-другому. Разбитая в щепы мебель, разорванная одежда, осколки дорогой посуды на полу. Одна из внутренних дверей была выбита и висела, перекосившись, на нижней петле. Но людей, как и в первых двух домах, тут тоже не было. Равно, как и их мертвых тел.
Зато именно здесь Ланс впервые почувствовал запах. Тошнотворный, сладковатый запах мертвечины. Гниения. Он был едва различим, но все же Ланс был уверен, что ничего не перепутал. Он слишком часто бывал в местах, где пахло так же.
— Мародеры? — предположил Плачущий.
— Возможно, — согласился Ланс. — Или же хозяева дома просто не хотели никуда уходить.
— Крови на полу нет.
— Запах чувствуешь?
— Совсем слабый. Разве что он идет из подвала.
— Пойдем, поищем подвал, — сказал Ланс.
Черед пятнадцать минут поисков маркиз Тилсберри сдался и признал, что подвала тут и вовсе нет. Обнаружить источник запаха ему тоже не удалось.
— Осмотрим еще пару домов или сразу пойдем к дворцу правителя? — поинтересовался он.
— Не думаю, что там мы найдем что-то принципиально новое, — сказал Ланс. — Впрочем, почему бы и нет. До вечера времени еще много.
Улица, другая. Все то же самое. Пустые дома, образцовый порядок на улицах и никаких признаков жизни.
— Жутковатое место, — сказал Плачущий. — Меня в дрожь бросает.
Ланс пожал плечами.
— Ты не чувствуешь здесь признаков какой-нибудь магии?
— А ты?
— Я больше практик, — сказал Ланс. — Искать остаточные следы — не моя специализация.
— Не думаю, что все эти люди исчезли из города благодаря магии, — сказал Плачущий. — Если это была магия, то настолько мощная, что и ты бы почувствовал остаточный фон.
— Может быть, — Ланс остановился около уличного колодца и заглянул внутрь. — Вода есть. Они ушли отсюда и не из-за засухи.
— Надо бы осмотреть городские ворота, — предложил Плачущий. — Возможно, хотя бы там остались какие-то указания на то, что тут произошло.
— Сначала зайдем во дворец, — сказал Ланс. — Неужели тебе не любопытно осмотреть место, где жил сам Джемаль ад-Саббах, Лев Пустыни? Посмотреть, на чем он спал, из какой посуды ел? Ты ж волшебник, тебя должны интересовать любые подробности.
— А что толку? Убивать ад-Саббаха поручено тебе. Я здесь лишь для поддержки.
— Вот и поддерживай меня, — сказал Ланс. — А я иду во дворец.
Ринальдо стоял на палубе, смотрел на Рияд и на душе у него скребли кошки. С одной стороны, его, конечно, радовало, что Джемаль ад-Саббах увел из города свою армию и им не придется иметь с ней дело прямо сейчас. Но куда подевались все горожане? Почему в порту нет ни одного корабля, почему никто не встречает вновь прибывших хотя бы для того, чтобы всучить им ненужные сувениры или содрать таможенные пошлины и портовый сбор?
Юг — это само по себе место, не прибавляющее уроженцу севера душевного спокойствия, но юг, на котором происходит что-то странное, может быть опасен вдвойне.
Ринальдо спустился в свою каюту, нашел арбалет и сумку с болтами, привесил себе на пояс кинжал. Прислушался к своим ощущениям, пытаясь понять, стало ли ему хотя бы чуточку спокойнее.
Не стало.
Сидеть в каюте было невыносимо, потому что отсюда он не мог видеть город. Ринальдо почему-то казалось, что пока он смотрит на город, он хоть как-то контролирует события, а потому он поднялся на палубу. Матросы занимались своими обычными делами и не обратили на карлика с арбалетом никакого внимания. Он уже готов был выслушивать их смешки, но, присмотревшись, заметил, что многие из них сегодня повесили на пояса кривые абордажные сабли. Видимо, им тоже было не по себе.
Ринальдо уселся на юте и положил арбалет на колени. С этой позиции просматривался причал, часть доков и даже кусок улицы, ведущей от порта в город. На мгновение Ринальдо показалось, что он видит на улочке какое-то движение, и он было обрадовался, что это уже возвращаются Ланс и Плакса, но потом понял, что ошибся.
Скорее всего, ему просто померещилось.
— Вон там! Видел?
— Нет, — сказал Ланс. — А что, по-твоему, я должен был видеть?
— Какая-то тень.
— Здесь полно теней.
— Но она двигалась.
Ланс еще раз посмотрел в указанном направлении. Переулок, как переулок, они прошли уже мимо десятка таких. Дома, стоящие близко друг к другу, нависающие и почти соприкасающиеся друг с другом вторые этажи, пыльная брусчатка…
— А может быть, мне уже просто чудится, — сказал Плачущий. — В таких местах, как это…
— В таких местах, как это, лучше быть уверенным на сто процентов, — сказал Ланс, сворачивая с широкой дороги.
Тень бросилась на них с крыши дома. Плачущий еще не успел сообразить, что случилось, как Ланс скользнул в сторону, разворачиваясь и одновременно с этим вытаскивая меч. Одно быстрое, почти неуловимое для глаза движение, и лезвие меча доказало, что у атаковавшей их тени есть плоть. И что эту плоть можно разрубить.
— Не почудилось, — констатировал Ланс, глядя на капающую с его клинка темную кровь.
Напавшее на них существо было похоже на человека примерно в той же степени, что и человекообразная обезьяна. Короткие, мощные ноги, длинный торс, длинные руки с толстыми пальцами. Голова чуть приплюснута и по форме напоминает вывалившийся из крепостной стены камень, вместо волос на черепе красуются три костяных гребня. Два глаза, огромный, полный длинных зубов рот, две дырка на том месте, где у обычного человека был бы нос. Дырки чуть большего размера — вместо ушей.
И еще от этого существа пахло. Это был тот самый сладковатый запах гниения, запах разлагающейся плоти, который они почуяли в одном из домов ниже по улице.
— Забавно, — сказал Ланс. — Похоже, это какой-то пожиратель падали. Я имею в виду, от него пахнет трупом, но умер он совсем недавно, чтобы это был его собственный запах.
— Это гуль, — сказал Плачущий. — И он действительно пожирает мертвую плоть.
Удар Ланса пришелся гулю выше пояса и раскрыл грудную клетку. Анатомически гули не слишком отличались от людей. По крайней мере, сердце у этого гуля оказалось именно там, где оно и должно было быть, и лезвие Ланса разрубило его на две неравные части.
Чтобы перебить исходящий от гуля запах, Ланс наколдовал себе еще одну сигарету. Раньше он воздерживался от использования магии, тем более в бытовых целях, но здесь и сейчас можно было уже пренебречь маскировкой.
— И как часто они встречаются в городах?
— Ну, они пожирают мертвую плоть, в городах обычно есть кладбища… Полагаю, довольно часто, — сказал Плачущий. — Зато теперь мы знаем, куда подевались люди.
— Не будь дураком, — сказал Ланс. — Если бы людей сожрали гули, мы бы уже наверняка увидели следы их пиршеств. К тому же мне сложно представить, сколько нужно гулей, чтобы выкосить переварить целый город.
— Много, — согласился Плачущий. — Но, допустим, было так. Основная часть людей ушла отсюда… Неважно, по каким причинам. После этого гули вошли в город и убили тех, кто остался. А заодно и подъели тела.
— Насколько типично в поведении гулей нападение на тех, кто еще не умер?
— Я не самый большой специалист по бестиарию южной части материка, но на нас-то они напали, — напомнил Плачущий. — Полагаю, они могут нападать и на живых людей, когда заканчиваются мертвые. Голод — не тетка.
— Гули, значит, — подытожил Ланс. — Их появление не отвечает на вопросы о судьбе города, а только задает новые. И, кстати, с крыши на нас смотрит еще трое.
Маркиз Тилсберри обнажил меч.
— Лучше просто уйти, — предложил Ланс. — Пусть они сожрут того, которого мы уже уложили.
— Думаешь, они станут есть плоть своего собрата?
— Они же трупоеды, — сказал Ланс. — Почему бы им не быть еще и каннибалами?
Пятясь и не убирая мечи в ножны, они вернулись на широкую улицу. Спустя несколько минут из переулка донеслись звуки, обычно сопровождающие пожирание добычи. Треск, хруст, чавканье… Плачущий побледнел, по его лицу было видно, что ему приходится прикладывать определенные усилия, чтобы удержать завтрак внутри.
— Гули, — повторил Ланс. — Гули-гули-гули…
Нет, не померещилось. Ринальдо определенно видел в мертвом городе какое-то движение, и это совершенно точно были не Ланс с Плаксой. Те бы не стали пробираться в порт, крадясь вдоль стен.
И их не могло быть так много.
За последние десять минут Ринальдо насчитал уже пятерых незваных гостей. Они все шли из города и неуклонно приближались к кораблю. На таком расстоянии Ринальдо не мог определить, что это были за люди, и он уже подумывал, не выпросить ли у капитана подзорную трубу, когда на происходящее обратил внимание кто-то из команды.
— Вон! — заорал бравый моряк. — Там кто-то есть!
Матросы столпились у борта, стараясь разглядеть неведомое. Ринальдо сразу же потерял часть обзора и в который раз подумал о том, что коротышкой быть плохо и совсем невесело.
Привлеченный шумом, на палубу вышел капитан. Подзорной трубы у него с собой не было, но, как человек, наделенный властью над другими людьми, он мигом нашел решение этой проблемы.
— Том, Боб, сходите туда и узнайте, что им от нас надо, — приказал он. — А заодно спросите, куда ушел этот ублюдский Джемаль ад-Саббах и какого дьявола вообще случилось в этом городе.
Ринальдо посчитал это решение не самым мудрым из всех возможных, но у него хватило ума помолчать. И поблагодарить судьбу за то, что в разведку послали не его.
Место, где они встретили гулей, осталось тремя кварталами позади, и ничего подозрительного Ланс больше не замечал. Если не считать подозрительным сам опустевший город, но к этой картине он уже привык.
— Могу я задать… э… возможно, несколько нетактичный вопрос? — осведомился Плачущий.
— Валяй, — сказал Ланс.
— Я все еще не вполне понимаю, почему ты так стремишься умереть, но я готов принять это, как факт, — сказал ученик волшебника. — Но как ты это видишь чисто технически? Вот найдешь ты Джемаля ад-Саббаха, подберешься к нему на расстояние меча, а дальше-то что? Бросишь ему вызов на поединок и просто позволишь себя убить, даже не сопротивляясь?
— Увы, все не так просто, — сказал Ланс. — Когда я ввязываюсь в драку, на первый выходят первобытные инстинкты.
— В бою у тебя нет времени думать о своей усталости или высоких материях, о несовершенстве мира или чем-то еще столь же отвлеченном, — уточнил Плачущий. — Тебя учили драться с самого детства, и все происходит на уровне рефлексов, над которыми ты, по счастью, не властен. Так что твоя стратегия в данном вопросе представляется мне очень простой. Ты выбираешь противника, начинаешь бой, а дальше — куда вывезет.
— Так было со Смеющимся и твоим учителем, — нехотя подтвердил Ланс.
— Поэтому ты ввязываешься в драку на явно невыгодных тебе условиях? — уточнил Плачущий. — Золотой Луг, Штормовой Замок… Стремление обрести покой вызвано разумом. В бою разум уступает место навыкам и рефлексам. Поэтому ты всегда побеждаешь, хотя впоследствии, когда боевая горячка проходит, можешь и пожалеть об этом.
— Но дело еще и в том, что противники измельчали, — сказал Ланс. — Очень трудно найти достойного и по-настоящему опасного врага.
— О, — воспрянул духом Плачущий. — То есть, существует ненулевая вероятность, что ты Джемаля все-таки прикончишь?
— Возможно, — неохотно сказал Ланс.
— А может быть, это и не инстинкты вовсе, — предположил Плачущий. — Может быть, просто где-то в глубине души ты просто не хочешь умирать, и все твое естество противится этому.
— Возможно, и так, — снова согласился Ланс. — Но, знаешь, я предпочел бы поговорить на какую-нибудь другую тему. Какую угодно. Лучше расскажи мне о гулях. Есть какая-нибудь древняя легенда об их происхождении?
— На самом деле, это не совсем легенда, и северные волшебники предпочитают не распространяться об этом, — сказал Плачущий.
— Полагаю, в данной ситуации ты вполне можешь нарушить кодекс молчания, — заметил Ланс.
— Конечно, — сказал Плачущий. — Я просто обдумываю, с чего лучше начать рассказ. Ты ведь очень многого не знаешь о нашем мире.
— Я быстро схватываю, — сказал Ланс.
— Детям рассказывают сказки, что гули — это древние существа, истинные хозяева этих мест, который нападают на людей, стремясь отомстить им за построенные города, но на самом деле это просто невежественные выдумки, которые Совет Ложи всячески поддерживает, — сказал Плачущий. — Гули — вовсе не древние существа и появились значительно позже людей, всего около трех веков назад.
— Гули появились в результате магических экспериментов?
— Ты уже слышал эту историю?
— Это просто логика, — Ланс покачал головой. — Когда кто-то поддерживает ложь, это значит, что правда ему особенно не выгодна.
— Да, так оно и есть. Если эта история всплывет, она может бросить тень на всех волшебников.
— Удивительно, что она до сих пор не всплыла.
— Ложа хранит молчание, а те, кто в нее не входит, ничего не знают. А если бы и знали… Триста лет прошло. Кто им поверит?
— Так что там было-то? Чему верить? — поинтересовался Ланс. — Я ведь не из праздного любопытства спрашиваю.
— Чуть меньше трехсот лет назад в Ложе произошел раскол, — сказал Плачущий. — Волшебник, которого сейчас помнят под именем Торина Безумного, был недоволен тем местом, которое мы занимаем в этом мире. Он считал, что волшебникам пора выйти из тени королей и герцогов и взять власть над судьбами мира в свои руки. Не направлять историю, а творить ее.
— Обычная история, — сказал Ланс. — Всегда находится тот, кому всего мало.
— Ложа не поддержала Торина, и он в гневе покинул заседание Совета, заявив, что отныне не остановится ни перед чем и приложит все усилия, чтобы уничтожить чародеев севера. Всерьез этим тогда никто не обеспокоился, потому что, хоть Торин был и великим волшебником, сил, чтобы привести угрозу в жизнь, ему бы явно не хватило. Десять лет о нем никто не слышал, а потом Торин объявился в небольшом оазисе в центре пустыни и воздвиг там свою цитадель.
— На песке? — уточнил Ланс.
— Единственно силой магии, — сказал Плачущий. — Это был весьма тревожный знак, говорящий о том, что сила Торина значительно выросла, и теперь его угрозы стоит воспринимать всерьез.
— И Ложа, по своему обыкновению, послала к нему убийц?
— Мне не очень нравится твоя формулировка, но, по сути, так оно и было. Однако, еще до того, как убийцы добрались по оазиса, произошла катастрофа, — сказал Плачущий. — Торин Безумный призвал к жизни силы, которые не смог контролировать. Внутри оазиса зародилась песчаная буря, обрушившаяся на близлежащие земли, и длилась она почти год. Так обычная пустыня в центре континента превратилась в Великую Пустыню, Торин Безумный закончил свой жизненный путь, цитадель стала Цитаделью, многие земли были уничтожены, пали целые города, а люди, те, которым посчастливилось выжить, обратились в гулей.
— То есть, сама крепость выстояла?
— Да. И крепость, и оазис, вокруг которого она была построена.
— И какую версию вы скормили людям? — поинтересовался Ланс. — Они ведь наверняка задавали вопросы и вам надо было что-то им рассказать. Так что это было? Гнев богов?
— Буйство стихий.
— Вот за это вас, волшебников, и не любят.
— Кто не любит?
— Да никто.