Глава седьмая Круиз

Пока слуги перетаскивали вещи Балора в замок, волшебник и его ученик смотрели вслед удаляющемуся от берега кораблю.

— Погода благоприятствует нашему предприятию, — сказал Счетовод. — Это хороший знак.

— Попутный ветер — это только попутный ветер, — сказал Балор. — Не стоит искать знаки там, где их нет.

— Да, учитель.

— Знаки нужны слабым.

— Вы полагаете, сэр Ланселот настолько силен, что сам сможет написать свою судьбу?

— Сэр Ланселот не таков, каким он хочет казаться, не таков, каким его видят другие, и даже не таков, каким вижу его я, — сказал Балор. — Мне сложно сказать, что он может, а что находится за пределами его возможностей.

Лицо Счетовода не изменилось.

— И еще, — сказал Балор. — Мне не нравится, когда нас никто не слышит, а ты все равно встаешь в позу «ученик-учитель», и делаешь это слишком явно.

— Простите.

— Тебе не хуже меня известно, почему выбор Ложи пал на сэра Ланселота, — сказал Балор. — Ты видел его. Твое мнение не изменилось?

— Его шансы выше, чем у любого из его предшественников, но тем не мене, они ничтожны, — сказал Счетовод. — И вы знаете, что это не просто мое мнение. Я считаю вероятности, я могу предсказать, чем кончится то или иное событие.

— Я ценю эту твою способность, — сказал Балор. — Я думал, что ты можешь быть полезен сэру Ланселоту, но коль уж он нашел общий язык с Плачущим… Ты пригодишься мне здесь.

— Благодарю.

— Все же, очень странную компанию мы проводили сегодня в путь, — сказал Балор. — Убийца волшебников, ученик волшебника, дочь изменника и карлик.

— Я узнал карлика. Это бывший шут Алого Ястреба.

— Похоже, сэр Ланселот умеет находить друзей в самых неожиданных местах, — сказал Балор. — Это тоже полезная способность. А что ты думаешь о Плачущем?

— Второй ученик Алого Ястреба был талантливее.

— Но он мертв, — сказал Балор. — И я спросил тебя не об этом. Тебе не кажется странным этот союз?

— Плачущий пришел к сэру Ланселоту не в поисках мести. Он недостаточно храбр для этого, и он слишком хочет жить. Он может лишь ударить в спину, и только в том случае, если будет полностью уверен в отсутствии последствий.

— Я тоже считаю, что здесь он искал не мести, а убежища, — согласился Балор. — Но почему он обратился за убежищем к сэру Ланселоту, а не пришел к нам?

— Ложа его учителя не поддержала.

— Но и не остановила, — сказал Балор.

— Возможно, он почувствовал обиду, — сказал Счетовод.

— Сэр Ланселот убил его учителя, — сказал Балор. — А мы его всего лишь не поддержали, так что вряд ли тут идет речь о простой обиде. Должен быть какой-то другой мотив.

— Страх? — предположил Счетовод.

— Неужели Ложа страшнее человека, который убил уже двоих магов, которых он знал?

— Или он боится чего-то еще, — сказал Счетовод. — Вы хотите, чтобы я применил свои способности и просчитал его мотивы?

— Почему бы нет, — сказал Балор. — Сэр Ланселот любезно представил свою крепость в наше пользование, и я думаю, что мы можем задержаться тут столько, сколько потребуется. Может быть, причина в молодой леди Риттер?

— Не думаю, что они были знакомы до войны Алого Ястреба и короля.

— Но не мешало бы это проверить, — сказал Балор. — Поспрашивай прислугу… хотя, нет, у тебя это плохо получается. Я сам задам эти вопросы, пока мы будем пользоваться гостеприимством сэра Ланселота. А ты веришь, что леди Катрин сойдет с корабля в Лонгхилле?

— Она может не захотеть, но Плачущий заставит ее сойти.

— А нет ли вероятности, что леди Карин поднялась на борт корабля не ради Плачущего, а ради самого сэра Ланселота?

— Нет. Плачущий молод и знатен, он происходит из очень старой семьи. Сэр Ланселот — человек без рода и племени.

— Он не так уж стар, — сказал Балор. — Он — герой войны, и сам король посвятил его в рыцари.

— Леди Карин уже вышла из того возраста, в котором женщины ценят в мужчинах лишь их доблесть и честь, — Счетовод чуть качнул головой. — Ей пора уже думать о будущем. Стать более прагматичной.

— Плачущий — сомнительный приз, и будущее его так же туманно, как и будущее сэра Ланселота.

— Она сама — сомнительный приз. Дочь предателя, поднявшего меч против короля и лишенного замка и титула. Ее положение непрочно, как постройка из соломы. Женщине нужен муж, и если ее выбор ограничен только этими двумя, она выберет Плачущего.

— Ты ничего не понимаешь в женщинах, Счетовод.

— Как скажете.

— Ты думаешь, что их действия можно просчитать, как и действия мужчин. Но это не так. Зачастую женщины поступают не так, как советует им разум, и даже ты не сможешь найти логику в их поступках.

— А может быть, она на самом деле просто плывет в Лонгхилл к дядюшке Францу.

— Да, — согласился Балор. — А из моря сейчас вылезет гигантское чудовище и пожрет нас обоих.

Счетовод посмотрел на море.

— Это была шутка, — сказал Балор.

— Я понял.

— Ты понимаешь шутки, но никогда не смеешься. И вот эта твоя особенность мне не очень нравится.

— Простите.

На «Индеворе [1]» (Ланс нашел название корабля довольно ироничным) оказалось всего три свободные каюты. Одна из них досталась Лансу, другая — леди Катрин и ее служанке, а третью пришлось поделить между Плачущим и Ринальдо. Ланс уже представлял, как здорово им будет путешествовать в компании друг друга.

Капитан Мактиг был кряжист, бородат и носил в ухе серьгу. Он ничуть не удивился при виде разномастной компании, которая поднялась на борт его судна. В конце концов, его корабль был зафрахтован волшебниками, а волшебникам положено быть странными и водиться с не менее странными субъектами. Против присутствия на корабле женщин он тоже не возражал. Видимо, в этом мире ничего не слышали о подобной примете, предрекающей судну всяческие несчастья и даже гибель.

Едва Ланс и его спутники познакомились с капитаном, как матросы втянули шлюпки на борт, ветер ударил в поднятые паруса «Индевора» и корабль направился в открытое море. Плачущий и леди Катрин отправились в свои каюты, а Ланс с Ринальдо стояли на корме до тех пор, пока башни Нарды не скрылись из поля зрения.

— У меня такое чувство, будто я вижу этот берег в последний раз, — сказал Ринальдо.

— Будут и другие берега, — сказал Ланс. — Не думаю, что ты будешь скучать по этому месту.

— Мы с ним расстались слишком быстро, и я не успел к нему привязаться, — согласился Ринальдо. — Но все равно во всем этом есть что-то печальное.

— У тебя не было такого же ощущения, когда ты покидал Штормовой замок?

— Если ты помнишь, мы ехали верхом, — сказал Ринальдо. — Я оглянулся пару раз, а все остальное время следил за тем, чтобы не слететь с лошади и не свернуть себе шею. А тут я могу просто стоять и смотреть, как крепость, бывшая моим временным пристанищем, растворяется вдали.

— Смотри в другую сторону, — посоветовал Ланс.

— Там нет ничего интересного.

— Если ты все время смотришь только назад — это один из признаков старости.

— Так я уже и не молод, — сказал Ринальдо. — Знаешь, такая странная штука… я никогда не чувствовал, что я живу. То есть, я, конечно, существовал и даже иногда мыслил, но это была вроде как подготовка к настоящей жизни. Я все время ждал, что она вот-вот начнется, стоит мне только выбраться с улицы, или пойти в услужение к первому министру, или… Все время у меня были какие-то ожидания, потому что я просто не мог поверить, что кривлянье на потеху пьяных гостей или воровство на улицах — это и есть моя настоящая жизнь. Что это как бы не со мной даже происходит. Это как спектакль, в котором я вынужден играть, и когда представление закончится и раздадутся аплодисменты, я поклонюсь публике и пойду домой. В свой настоящий дом, которого у меня никогда не было.

— Многие люди настолько озабочены вопросами собственного выживания, что у них нет времени даже думать на такие темы.

— Ты еще расскажи о том, как мне повезло, — отмахнулся Ринальдо. — И вот, знаешь, благодаря тебе я перестал быть шутом, но ощущения, что с той самой секунды началась моя настоящая жизнь, у меня так и не появилось. А знаешь, что самое неприятное? Я смотрю в будущее, и ни черта там не вижу. Вообще. Как будто для меня есть только здесь и сейчас, и завтрашний день никогда не наступит.

— Жизнь такова, что завтра всегда наступает, — сказал Ланс. — Вне зависимости от того, хорошо или плохо тебе сегодня.

— Ты когда-нибудь думал о собственной старости?

— Нет, — сказал Ланс.

— А я думал. Я пытался представить себе, как это будет. Я сижу на тенистой веранде маленького домика, передо мной небольшой сад, из которого доносятся голоса моих внуков. Я раскачиваюсь в кресле-качалке, может быть, пью разбавленное водой вино…

— И в чем проблема? — поинтересовался Ланс.

— У меня богатое воображение, и я могу нарисовать такую картинку, — сказал Ринальдо. — Проблема в том, что не в нее не верю. Я не верю, что все это может произойти со мной.

— Это может произойти с любым из нас, — сказал Ланс. — А может и не произойти.

— Вот этим высказыванием ты мне сейчас здорово помог, — сказал Ринальдо.

— Ты еще о смысле жизни у меня спроси, — сказал Ланс.

— А что там со смыслом?

— Его нет.

— Я так и думал.

Ланс вынул из кармана мелкую серебряную монету и подкинул ее на ладони.

— Вот примерная модель будущего, — сказал он. — Ты никогда заранее не знаешь, какой стороной упадет эта монета.

— Подкинь еще раз, — попросил Ринальдо.

Ланс высоко подбросил монетку, поймал и накрыл ее другой ладонью.

— Орел, — сказал Ринальдо.

Ланс убрал вторую ладонь.

— Решка, — констатировал Ринальдо. — И вот так всегда.

— Ты можешь строить планы на будущее, а можешь жить только сегодняшним днем, — сказал Ланс. — Вне зависимости от твоего выбора, будущее все равно наступит.

— И выбор всегда ограничен только двумя вариантами?

— Есть еще третий, — Ланс выбросил монету в кильватерную струю.

— Зря, — сказал Ринальдо. — Лучше бы ты отдал ее мне.

— Хочешь мое золото? — поинтересовался маркиз Тилсберри, поднимаясь на палубу. — Могу отдать тебе половину. Там, куда я теперь плыву, оно мне вряд ли понадобится, а ты по-прежнему можешь сойти на берег в Лонгхилле, вместе с леди Катрин.

— С чего это ты стал так щедр?

— Мы плывем на войну, — сказал Плачущий. — Если мы победим, Балор позаботится о моем будущем, и золото мне не понадобится. А если мы проиграем, то золото мне тем более не понадобится.

— Ты все еще можешь сбежать, — заметил Ланс.

— Теперь уже не могу, — сказал Плачущий. — Можно бегать от короля, правящего только одной страной, но нельзя бегать от Ложи.

— Мне ты предлагал именно это.

— Ты — другое дело, — сказал Плачущий. — Ты же не член Ложи и не связан клятвами и обетами. По крайней мере, не был ими связан в то время, когда я давал свой совет.

— Мне жаль, что с тобой так получилось, — сказал Ланс.

— Я бы все равно не смог проникнуть на корабль незамеченным. А даже если бы так, то здесь бы был Счетовод, который бы сообщил своему учителю о моем присутствии.

— Ох, — сказал Ринальдо. — И ты даже не обратил внимания на странный факт? Еще до того, как стало известно, что ты займешь место Счетовода на борту корабля, они уже выгрузили на берег весь свой багаж? За вещами Счетовода на корабль никто не посылал, и едва ли эта куча баулов на берегу принадлежала одному Балору.

— Вчера Балор ни слова не говорил о том, что собирается отправить со мной своего ученика, — подтвердил Ланс.

— Плакса, ты просто случайно попался ему на глаза, и он решил отправить тебя, куда подальше, — сказал Ринальдо.

— Вот дерьмо, — сказал Плачущий.

— Добро пожаловать на борт, — ухмыльнулся Ринальдо.


На второй день плавания у Ринальдо началась морская болезнь, и чаще всего можно было застать карлика на палубе, перевесившимся через борт и приносящим океану сомнительной свежести дары. Все остальное время Ринальдо ныл и жаловался на тяжкую долю карликов всем, кто был готов его выслушивать. А поскольку выяснилось, что переносить Ринальдо в больших количествах способен только Ланс, ему и выпало принять на себя основной удар.

Ближе к вечеру позеленевшее лицо Ринальдо и его бесконечное нытье, перемежаемое визитами на верхнюю палубу, достали и Ланса, и от отправился на поклон к Плачущему. Маркиз Тилсберри пожал плечами заявил, что находит происходящее вполне справедливым, и что карлик заслужил все тяготы, которые на него обрушило море, и, вполне возможно, что заслужил-то он еще больше, но море оказалось к нему милосердно, и лично он, маркиз Тилсберри, будь у него выбор, такого милосердия проявлять бы не стал. Однако, вскоре выяснилось, что леди Катрин столкнулась с той же проблемой, и если ее не решить, то она и вовсе не будет выходить из своей каюты до завершения путешествия. С этим Плачущий смириться уже не смог и отправился на камбуз, дабы найти необходимые для зелья ингредиенты.

Через час он вернулся с заплаканными глазами и вручил Ринальдо небольшой пузырек с жидкостью зеленоватого цвета. Лекарство источало отвратительный аромат. Поначалу Ринальдо отказывался его пить, но только Ланс напомнил, сколь длинным будет путь, в начале которого они сейчас находятся, как Ринальдо тут же передумал и капнул немного жидкости в вино.

Спустя несколько минут лицо его порозовело, и Ринальдо заявил, что чувствует себя лучше. Выждав еще с полчаса и убедившись, что никакими побочными эффектами лекарство не обладает, Плачущий всучил второй пузырек горничной леди Катрин и подробно рассказывал, как именно его надо принимать.

Ланс к этому времени удалился к себе в каюту и благополучно заснул.


— Мне скучно, — пожаловался Ринальдо.

— Найди себе какое-нибудь занятие, — посоветовал Ланс.

— Я не могу столько пить, — сказал Ринальдо. — Даже я не могу столько пить. К тому же, у меня кончилось вино, а то, которое подают на корабле, мне не нравится.

— Я слышал, помимо пития существуют и другие занятия.

— Да ну? — сказал Ринальдо. — Ты предлагаешь мне играть в азартные игры с матросами? Это скучные, ограниченные люди, и я не уверен, что они хорошо относятся к таким, как я.

— Твоя жизнь — одна непрекращающаяся пытка, — сказал Ланс.

— Так и есть, — согласился Ринальдо. — Вообще, я нахожу корабли противоестественными. Если бы боги хотели, чтобы мы плавали по морям, они бы дали нам эти… как их… плавники.

— А корабельный лес растет просто для красоты?

— Возможно, это вовсе и не корабельный лес. Возможно, он растет для чего-то другого, но тупые людишки не смогли оценить этой задумки. Плавать по воде, — фыркнул Ринальдо. — Экая глупость. А что будет дальше? Мы станем летать по воздуху?

— Ты жаловался на лошадей, ты жалуешься на корабли. Я уверен, что если бы Балор в один миг сумел доставить тебя куда угодно одной лишь силой магии, ты заявил бы, что подобный способ путешествовать противоестественен, потому что не позволяют любоваться достопримечательностями.

— Магия — это очень опасно, — сказал Ринальдо. — Я стараюсь держаться от магии, как можно дальше.

— Что не помешало тебе выпить зелье, которое сварил Плачущий.

— Это другое.

— И много лет служить шутом у Алого Ястреба.

— Это тоже другое. Тем более, я не присутствовал на ритуалах и ни разу не видел, как Алый Ястреб творит свое волшебство. В магии тоже есть что-то противоестественное. Плачущий сегодня полночи читал какой-то трактат при свете свечи.

— Что в этом плохого?

— Он шелестел страницами и мешал мне спать.

— Если хочешь, я попрошу капитана, чтобы он выделил тебе гамак в трюме, вместе с матросами, — сказал Ланс. — Пара ночей в их обществе и ты будешь мечтать всего лишь о шелесте страниц.

— Жестокий метод для примирения людей с действительностью.

— Но действенный.

— А теперь серьезно, — сказал Ринальдо. — Я подумываю, а не отправиться ли мне на юг вместе с вами?

— Зачем?

— А почему нет? Я имею в виду, на юге я чужой, в Лонгхилле я чужой. Карлики вообще везде чужие. С распростертыми объятиями нас нигде не ждут, знаешь ли.

— Я все же думаю, что Лонгхилл для тебя куда безопаснее, чем Рияд.

— Но если я буду неподалеку, когда ты убьешь ад-Саббаха, возможно, по возвращении меня тоже отблагодарят, — сказал Ринальдо. — И размер этой награды будет таков, что мне не придется думать о хлебе насущном до конца моих дней. А может быть, мне даже достанется часть твоей славы и люди перестанут видеть во мне только карлика и шута.

— Не советую, — сказал Ланс.

— Почему? Ты думаешь, что не сможешь убить ад-Саббаха?

— Не знаю.

— Но ты убил Смеющегося и Алого Ястреба, — сказал Ринальдо. — Что же заставляет тебя сомневаться? Армия, которая окружает Льва Пустыни? Я уверен, ты сможешь что-нибудь придумать. В прошлый раз же тебе удалось…

— В прошлый раз мне повезло, — сказал Ланс. — Нельзя рассчитывать на то, что везти будет всегда.

— А мне просто больше не на что рассчитывать, — сказал Ринальдо. — Моя жизнь меняется к лучшему только потому, что мне иногда везет. Может быть, мне повезет и на этот раз.

Ланс пожал плечами.

— Ты — взрослый человек, — сказал он. — Я не могу запретить тебе отправиться с нами на юг. Я просто не советую этого делать.

— Я приму твой совет к сведению, — пообещал Ринальдо. — И тщательнейшим образом все обдумаю.


День тянулся за днем. Корабль шел под полными парусами, капитан ругался на матросов, Ланс валялся на кровати в своей каюте, Плачущий либо сидел за книгами, либо прогуливался с леди Катрин по палубе, Ринальдо ныл и продолжал всем надоедать. Вечерами они собрались на ужин в капитанской каюте и Мактиг травил им морские байки, тщательно следя, чтобы они не оскорбили вкуса присутствующей в их компании женщины.

Дни были похожи один на другой. Это и нравилось Лансу в морских путешествиях.

После того, как корабль обогнул континент и взял курс на юг, они всего два раза видели на горизонте чужие паруса, и Ланс заметил, что каждый раз команда напрягается и демонстрирует признаки тревоги. Похоже, что слухи о пиратах, хозяйничающих на восточном торговом пути, не преувеличивали, и опасность столкновения с ними была вполне реальной.

Однажды Ланс поднял эту тему за ужином.

— Я хожу на «Индеворе» уже восемь лет, — сказал капитан Мактиг. — И большую часть времени мы ходим восточным торговым путем. На «Индевор» нападали трижды. Два раза это было на юге, и тамошние оборванцы пытались атаковать нас во время стоянки на мелкой воде, подобравшись на маленьких парусных лодочках. Это и нападением-то нельзя назвать. Мы просто поднимали паруса и их корыта оставались далеко сзади. А вот однажды, как раз в этих водах, нам атаковало быстроходное парусное судно, от которого нам не удалось убежать. Пришлось дать мерзавцам настоящий бой. Я тогда потерял треть команды, но на удалось отбросить ублюдков… о, простите, миледи, негодяев на их судно, и на вторую попытку они не решились. С ними всегда так — стоит только показать, что добыча не дастся в руки легко, как они теряют к ней интерес.

— Почему королевский флот не наведет здесь порядок?

— Это ничейные воды, — сказал капитан. — На военные суда пираты не нападают, а все остальные могут полагаться только на себя. И на удачу.

— Но ведь это затрудняет торговлю, — заметил Плачущий.

— Богатые купцы, как правило, отправляют свой груз несколькими кораблями. Потеряв часть товара, они просто повысят цену на оставшееся, чтобы компенсировать издержки. Торговцы никогда не остаются в накладе. А на моряков, которые гибнут за их шелка и пряности, им плевать.

— Но вы тоже не бесплатно их шелка и пряности возите, — сказал Плачущий.

— Один удачный рейс может окупить текущий ремонт корабля, выплатить команде жалованье на год вперед, и еще кое-что останется, — согласился капитан. — Плавая только по северным водам столько не заработаешь.

— Значит, риск оправдан, — сказал Плачущий.

— По крайней мере, так кажется, пока пиратов нет на горизонте, — вмешался в разговор Ринальдо. — Все надеются проскочить, но не у всех получается.

— Риск всегда есть, — сказал капитан. — А в последние годы, когда этот ублю… Лев Пустыни начал захватывать города на побережье, ходить на юг становится все опаснее. Его шакалы захватили несколько кораблей, стоявших в портах, и то, как они ведут себя на море… Они ничем не лучше пиратов.

— Когда он захватит все девять городов, торговля и вовсе прекратится, — заметил Плачущий.

— Торговля никогда не прекратится, — сказал капитан Мактиг. — Конечно, только безумец будет иметь дело с этим уб… Львом Пустыни, и я не думаю, что даже если кто-то из торговцев и заключит сделку, он найдет судно, чтобы перевезти свой товар. Зато от этого выиграет каганат. Субэтей не глупец, и у него тоже есть выход к морю, пусть и не столь удобный. С тех пор, как Лев Пустыни впервые напал на побережье и вольные города перестали быть вольными, каганат начал строить собственные порты, в надежде, чем торговые пути сместятся и он сможет получить от этого свою долю.

— Выходит, каганату выгодно то, что Лев Пустыни творит на юге, — сказал Плачущий.

— До тех пор, пока войско ад-Саббаха не появится у его границ, — сказал Ринальдо. — Нельзя чувствовать себя спокойно, когда поблизости ошивается такой безумец.

— Поговаривают, что Лев Пустыни собирается на север, — сказал капитан Мактиг. — Я в это не верю, но если он сунется в Великую Пустыню, Субэтей сможет вздохнуть спокойнее.

— Но тогда торговые пути останутся там, где они есть, купцы снова начнут торговать с вольными городами и Субэтей потеряет прибыль, на которую рассчитывает, — заметил Ланс. — А строительство прибрежных городов наверняка дорого ему обошлось. Выходит, каганату выгоднее, чтобы все оставалось, как есть.

— Это невозможно, — сказал Плачущий. — Лев Пустыни живет ради войны. Когда он захватит все вольные города, у него останется только два пути. Либо напасть на каганат, либо идти на север.

— Или он станет обустраивать жизнь на уже захваченных территориях, — сказал Ланс.

— Немыслимо, — отрезал Плачущий. — Кто угодно, но только не Джемаль ад-Саббах. Кто-то воюет ради добычи, кто-то воюет ради новых земель, но он воюет только ради войны. Пока есть, с кем сражаться, сам он не остановится.

— Безумие какое-то, — пробормотал Ринальдо.

— Я тоже не верю в концепцию войны ради войны, — сказал Ланс. — Обычно за этим стоит что-то еще. Пусть даже банальная жажда власти.

— А зачем вы вообще плывете на юг? — поинтересовался капитан.

— А вы не знаете? — изумился Ринальдо.

— Балор Огнерожденный зафрахтовал мое судно и щедро заплатил, чтобы я доставил вас на юг. Сначала я думал, что это обычная торговая операция под патронажем волшебника, но ведь вы не взяли с собой никакого груза…

Ринальдо открыл было рот, но Плачущий весьма ощутимо пнул его под столом.

— Это обычная торговая операция под патронажем волшебника, — отрезал маркиз Тилсберри.

— Где же тогда ваш товар?

— У нас особый товар, — сказал Плачущий. — Ценность которого измеряется не количеством сундуков и рулонов шелка. И больше вам о нашем грузе знать ничего не надо.

— Как скажете, — согласился капитан Мактиг. — Ваши деньги, ваша воля. Но мне все еще неизвестен конечный пункт плавания. В каком из вольных городов вы хотите сойти на берег?

— В Рияде, — сказал Ланс.

— Но ведь Рияд уже под контролем Льва Пустыни. И не просто под контролем, сам ад-Саббах сейчас находится в Рияде!

— Нам это известно, — сказал Плачущий. — Наше торговое предложение распространяется и на Джемаля ад-Саббаха.

Капитан Мактиг покачал головой в полной тишине, которая воцарилась в его каюте.

— Я не поведу свой корабль в Рияд.

— Поведете, — холодно сказал Ланс. — Балор Огнерожденный заплатил вам так щедро именно из-за повышенного риска.

— Любая дорога на юг полна опасностей, — сказал капитан. — Но Рияд — это не просто какое-то опасное место на юге. Это самое опасное его место.

— И тем не менее, вы поведете корабль в Рияд, — сказал Ланс.

— Иначе что? — осведомился Мактиг.

Лансу даже не нужно было быть телепатом, чтобы прочитать мысли капитана. Балор Огнерожденный (кстати, а почему именно Огнерожденный? Это прозвище Ланс услышал впервые) грозен, но он далеко. То, что случается в море, зачастую в море и остается. Балор может никогда и не узнать, что пассажиры «Индевора» не сошли на берегу в точке прибытия, а отправились на корм многочисленным морским гадам.

От самих пассажиров Мактиг подвоха не ждал. Двое мужчин, две женщины и карлик. Что они могут противопоставить нескольким десяткам привычных к тяжелой работе и готовым к абордажным схваткам матросов?

Ланс перестал ковыряться в своей тарелке и посмотрел капитану в глаза.

— Вы поведете корабль в Рияд, — повторил он.

— Я поведу корабль в Рияд, — согласился капитан. — В конце концов, именно за это мне и заплатили.

— Рад, что мы смогли понять друг друга, — сказал Ланс. — Ринальдо, на корабле твоих обязанностей никто не отменял, но мой бокал почему-то пуст. Исправь это, пожалуйста.

Ужин они заканчивали в молчании.


Чуть позже тем же вечером в дверь его каюты постучали, и Ланс впустил Плачущего. В руках у маркиза Тилсберри было несколько свитков.

— Я не помешаю?

— У меня нет привычки ложиться спать так рано, — сказал Ланс.

— Я хотел бы кое-что обсудить, — сказал Плачущий. — Касательно нашего задания.

— Разве мы еще не все обсудили?

— Чем больше я об этом думаю, тем меньше понимаю, — Плачущий бросил взгляд на кресло рядом с небольшим столом. — Ты не против…?

— Чувствуй себя, как дома.

Плачущий уселся в кресло и развернул на столе один из принесенных с собой свитков. Там оказалась карта южной части континента.

— Я не уверен, что идти прямо в порт Рияда — это такая уж хорошая идея, — сказал Плачущий. — Я предпочел бы высадиться где-нибудь на побережье, в паре дней пути от города, и добираться по суше. Например, вот здесь.

— А что там? — Ланс уставился на указанное волшебником место.

— Ничего, — сказал Плачущий. — Просто берег, тем он мне и нравится.

— Пара дней пути по незнакомой местности, без транспорта и с риском нарваться на патрули, — сказал Ланс.

— Но так у нас будет больше шансов остаться незамеченными.

— Посмотри на себя. Ты слишком бледен для уроженца тех мест, да и я тоже. Неужели ты на самом деле думаешь, что на нас никто не обратит внимания?

— Мне кажется, двое путников все же менее заметны, чем целый корабль.

— Двое чужаков без транспорта и непонятно откуда взявшиеся на берегу вызовут больше вопросов, чем торговое судно, — сказал Ланс.

— Мы не сможем выдать себя за купцов. У нас нет груза.

— У нас есть корабль. Мы могли придти за грузом.

— Золота у нас тоже нет.

— У тебя есть.

— Его недостаточно, чтобы сойти за купцов, — сказал Плачущий. — И ты это прекрасно понимаешь.

Ланс вздохнул.

— Капитан Мактиг говорит, что ад-Саббах реквизирует все корабли, заходящие в порты, которые он контролирует. Допустим, он заберет и «Индевор». Что он сделает с командой и пассажирами?

— Команду, я полагаю, он оставит. Жители пустынь плохо управляются с парусами.

— Ну а пассажиры? — не сдавался Плачущий. — В лучшем случае, нас сделают рабами и продадут на невольничьем рынке.

— Если нас поймают на берегу, нас убьют, как лазутчиков.

— Но…

— Послушай, — сказал Ланс. — Оба варианта таят в себе опасности, но мой — менее утомителен. И поскольку главный тут я, а ты сопровождаешь меня для магической поддержки, мы будем делать так, как я говорю.

— А иначе ты сделаешь со мной то же самое, что сделал с капитаном за ужином? — уточнил Плачущий.

Ланс пожал плечами.

— Ты на него воздействовал, — сказал Плачущий. — Все видели, как что-то произошло, но не поняли, что именно.

— А ты, значит, понял?

— Я — волшебник.

— Тогда ты должен понимать, что я просто напомнил капитану, за что ему платят, — сказал Ланс. — С тобой я ничего такого делать не буду.

— А тебе не кажется странным, что Балор оплатил фрахт, но оставил за тобой выбор конечного пути нашего путешествия?

— Нет, — сказал Ланс. — Он знает, что я его не обману. Я намерен твердо придерживаться достигнутых договоренностей. Я дал ему слово, что отправлюсь на юг и сражусь с Джемалем ад-Саббахом, и именно так я и собираюсь поступить.

— Балор вряд ли бы просто поверил на слово незнакомому ему человеку, — заметил Плачущий.

— Ты считаешь, что его репутации недостаточно, чтобы нагнать страха и заставить быть честным кого угодно?

— Вполне достаточно, — согласился Плачущий. — Кого угодно, кроме тебя.

— Ты мне льстишь.

— Вовсе нет. Я считаю тебя человеком, способным на любое безумство.

— Пусть так, — согласился Ланс.

— И это странно, так как во всем остальном ты выглядишь вполне здравомыслящим человеком.

— Продолжай, — Ланс плюхнулся на свою койку и уставился в потолок.

— Так что, наблюдая за твоим поведением, можно сделать лишь два вывода, — сказал Плачущий. — Либо ты страдаешь от временного помешательства, либо я просто не понимаю твоих мотивов.

— Судя по тому, что ты таки решился об этом заговорить, версия о помешательстве тебя не устраивает.

— Мы с тобой направляемся в самое опасное место в мире, — сказал Плачущий. — Чтобы сразиться там с самым опасным человеком в мире. Мне кажется, я имею право знать, почему ты на это согласился.

— Что еще тебе кажется? — поинтересовался Ланс.

— Что это твое согласие на просьбу Балора как-то связано со смертями Смеющегося и Алого Ястреба.

— Ты просто мастер замечать очевидное, — ухмыльнулся Ланс.

— Так ты не объяснишь мне, почему ты ввязался в чужую войну и начал убивать волшебников?

— Потому что я ошибся, — сказал Ланс. — Я переоценил их магию.

— Если ты думаешь, что мне стало понятнее, то ошибаешься.

— Ну что ж, ты волшебник, так постарайся понять то, что я сейчас скажу, — Ланс сел на кровати и посмотрел на Плачущего. — Видишь ли, дело в том, что на мне висит родовое проклятие, и я думал, что Смеющийся или Алый Ястреб смогут его снять. Но они оба меня разочаровали. Сначала твой собрат по учению, а потом и ваш учитель.

— Довольно странный способ обратиться к волшебнику за помощью, — сказал Плачущий. — Если только ты не хотел, чтобы они помогли тебе умереть.

Ланс все еще молчал и смотрел Плачущему в глаза.

— О, — сказал Плачущий. — Стало быть, я угадал верно. В этой войне ты искал не славы, но смерти. И по той же причине ты отправился на юг? Поэтому ты и хочешь высадиться в самом Рияде, да? Чтобы все случилось побыстрее? Ты ищешь смерти, и тебе все равно, что ты больше не один.

— Лучше бы тебе сойти на берег в Лонгхилле, — согласился Ланс.

— Я не могу, — сказал Плачущий.

— Мне жаль, — сказал Ланс. — Но у меня есть план, и я не собираюсь от него отказываться.

Плачущий побледнел. Он был похож на человека, висящего над бездонной пропастью на конце длинной веревки и только что узнавшего, что второй конец никак не закреплен.

— И что же это за проклятие такое странное? — кисло поинтересовался он после небольшой паузы.

Ланс задрал рукав и положил правую руку на стол. Его запястье украшал то ли давний шрам, то ли грубая татуировка, напомнившая Плачущему браслет с начертанными на нем рунами. Значения этих рун Плачущему были неизвестны.

— Это родовое проклятие, — сказал Ланс. — Дело в том, что я… э… практически бессмертен. Мой организм не подвержен болезням или старению. Мечом или копьем меня можно только ранить, и то ненадолго. На мне все очень быстро заживает. Существует лишь несколько способов отправить меня на тот свет, и все эти способы весьма специфичны.

— Видимо, я ошибся, и ты все-таки безумен, — сказал Плачущий. — Потому что если ты говоришь правду, только безумец может счесть этот дар проклятием.

— Это суждение лишь выдает твою наивность, — сказал Ланс. — В бессмертии нет ничего хорошего. Вечная жизнь слишком длинна для обычного человека. Да и я не могу сказать, что у меня была очень уж хорошая жизнь. Я продолжаю жить, а все вокруг умирают. Как правило, насильственной смертью. Мой отец, мои приемные родители, все мои друзья… Не говоря уж о тысячах людей, которые считали меня своим сюзереном и которых убили из-за меня. Я устал от чужих смертей и войн.

— Я бы соврал, если бы сказал, что понимаю тебя.

— Мог бы сказать. Я бы все равно не поверил.

— Тут наши чувства взаимны, — сказал Плачущий. — Я тоже не могу поверить в твою историю.

— Разумно, — согласился Ланс.

Прежде, чем Плачущий успел сообразить, что происходит, Ланс перегнулся через стол, вытащил из-за пояса Плачущего короткий кинжал, расстегнул рубаху на груди и, поморщившись, вогнал тонкое лезвие себе в сердце. Маркиз Тилсберри стал еще бледнее, хотя минуту назад Ланс готов был поклясться, что сие невозможно.

— Такое я проделываю походя, — сообщил Ланс. — Надеюсь, ты не собираешься терять сознание?

— Нет, — сказал маркиз Тилсберри после некоторых раздумий. — Тебе не больно?

— Немного неприятно, — сказал Ланс. — Но чего не сделаешь ради эффектного зрелища?

— Э… можешь вытащить?

— Тебя нервирует мой вид? — ухмыльнулся Ланс.

— Немного, — признался Плачущий. — Обычно люди с кинжалами в груди несколько менее разговорчивы.

Ланс обхватил пальцами рукоять кинжала, легко вытащил его наружу и вручил оружие владельцу. Плачущий не заметил ни единой капли крови ни на лезвии кинжала, ни на коже Ланса.

Ланс бросил кинжал на стол и продемонстрировал Плачущему свою грудь, испещренную сеткой старых шрамов. Однако, свежей отметины там не было, и Плачущий взял себе на заметку поинтересоваться, как же так выходит.

Если удобный случай представится.

Ланс застегнул рубашку.

— Еще я не горю в огне, — сообщил Ланс. — А также не тону в воде, но этот факт вряд ли характеризует меня с лучшей стороны.

— И как же это случилось?

Ланс еще раз показал шрам за запястье.

— Когда-то это был браслет, созданный одним из моих предков в качестве объекта силы, — сказал Ланс. — Он переходил в нашей семье от отца к сыну и в конечном итоге достался и мне. Когда я его надевал, я думал, что это обычное украшение, лишь чуть позже выяснилось, что снять его невозможно. А потом… я носил его слишком долго, гораздо дольше любого из моих предшественников. В конце концов, он просто стал частью меня.

— Погоди-ка. Ты говоришь, что твои предки носили этот браслет. Но их же всех убили…

— О, да, — сказал Ланс. — В тех местах, откуда я родом, убийство моих предков было отдельной спортивной дисциплиной. По преданию, браслет был выкован из металла, упавшего со звезд. Некий кузнец, помогавший моему дальнему предку в работе, сохранил несколько кусочков того металла и сделал семь мечей и один кинжал, которыми можно поразить человека, носящего браслет. Эти мечи были розданы магам и героям из разных королевств, чтобы никто из моих предков не мог чувствовать себя в полной безопасности. Когда я был молод, носил другое имя, и мне очень хотелось жить, я убил всех хранителей, собрал эти мечи и расплавил их в жерле вулкана [2]. Кинжал я оставил себе. На память. Ну, и на всякий случай. Только вот ведь беда — в одной из последующих заварушек я его потерял.

— Где потерял?

— Не в вашем мире, — сказал Ланс.

— А другие способы?

— Я не горю в обычном огне, но у меня был очень неприятный опыт с пламенем дракона, — сказал Ланс. — В вашем мире есть драконы?

— Нет.

— Вот в том-то и дело, — вздохнул Ланс. — Полагаю, я мог бы попробовать спрыгнуть в вулкан, но действующих вулканов я тоже поблизости не наблюдаю. Значит, остается только третий способ. Когда-то, в самом начале карьеры, мне сказали, что меня также можно уничтожить при помощи магии высшего порядка. Вот почему я выступил против Алого Ястреба в этой вашей войнушке. Но я должен признать, что магией высшего порядка там даже не пахло. При виде меня и Смеющийся и Алый Ястреб хватались за меч. Они умерли, потому что с мечом против меня у них не было ни одного шанса. И поэтому я надеюсь, что Джемаль ад-Саббах так же хорош, как считает Балор и ваша чертова Ложа, и слухи о его могуществе хотя бы отдаленно соответствуют действительности.

— Надеюсь, он тебя не разочарует, — мрачно сказал Плачущий. — А ты не думал, что обманули, когда сказали про магию, которая может тебя убить?

— Вряд ли, — сказал Ланс. — Просто ни Смеющийся, ни твой учитель не были достаточно хороши.

— Алый Ястреб был одним из лучших…

— Не сомневаюсь, — сказал Ланс. — Но дело даже не в нем. Дело в вашей магии вообще. Магия, которой тебя учили, это искусство.

— Разве существует какая-то другая магия?

— Магия превращается в искусство, когда в мире ее становится слишком мало, — сказал Ланс. — Это естественный и неизбежный процесс. Максимум приложенных усилий и минимум результата.

— Я снова перестаю тебя понимать.

— Ты уверен, что был учеником чародея? — поинтересовался Ланс. — Твой учитель не рассказывал тебе истории о великих магах древности, которые могли творить невероятные вещи? Поворачивать вспять течение рек, двигать горы…

— Эти истории мне рассказывала моя няня, — сказал Плачущий. — И назывались они сказками.

— До того, как превратиться в детские сказки, они наверняка были легендами, а легенды никогда не возникают на пустом месте, — сказал Ланс.

— Но они преувеличивают. С годами каждая история обрастает тысячей подробностей, которые делают ее более красочной, и уже спустя несколько веков никто не может сказать, что есть правда, а что — вымысел тысячи рассказчиков.

— Если легенда гласит о человеке, сдвинувшем гору, стоит допускать вероятность, что на самом деле гора все-таки двигалась.

— Или речь идет всего лишь о крупном обвале.

— Хорошо, пойдем другим путем, — сказал Ланс. — На столе лежит твой кинжал. Сделай с ним что-нибудь при помощи магии.

— Что?

— Что угодно.

— Что вообще можно сделать с кинжалом при помощи магии?

Ланс вздохнул.

— Заставь его пролететь через каюту и воткнуться в дверь. Нет, лучше в деревяшку над дверью, а то вдруг в коридоре кто-то стоит.

— Мне понадобиться какое-то время, — сказал Плачущий.

— Сколько угодно, — сказал Ланс. — Действуй.

Следующие пять минут Плачущий бормотал себе под нос и чертил пальцем какие-то невидимые Лансу формулы. Когда из его глаз покатились первые слезинки, он сообщил Лансу, что готов.

Ланс дал отмашку на эксперимент. Плачущий произнес короткое заклинание, воздел руки и кинжал приподнялся на несколько сантиметров над столом. Плачущий повторил заклинание, повел руками, слезы лились из его глаз уже ручьем. Кинжал воспарил на высоте человеческого роста и рывками, со скоростью смертельно больного одноногого инвалида, пересек каюту.

Ткнув острием в указанную Лансом доску над дверью, кинжал упал на пол. Плачущий вытер слезы и выступивший от напряжения пот на лбу.

— Неплохо, — сказал Ланс.

Плачущий вернул кинжал на исходную позицию.

— Магия — это возможность манипуляции окружающим миром, — заявил Ланс. — Кинжал есть часть окружающего мира. Ты только что заставил кинжал полететь, не прикасаясь к нему руками. Как ты это сделал?

— Мне известны вес и форма кинжала, я знаю, из какого металла он выкован, — сказал Плачущий. — Я знаю место, где он лежал, и я видел место, куда он должен был попасть. Я постарался совместить в своем сознании эти два места и придать кинжалу энергию для полета.

— Говоря простым и грубым языком, существуют два вида манипуляции предметами, — сказал Ланс. — Есть способ, который применил ты. Ты попытался уговорить предмет сделать то, что тебе надо. Это искусство.

— Да, — сказал Плачущий.

Ланс, не вставая с кровати, повел пальцем.

Плачущий толком и не понял, что произошло. Мгновение назад кинжал лежал на столе, и вот он уже торчит из стены над дверью, и лезвие его вибрирует после броска.

— А еще можно заставить предмет сделать то, что ты от него хочешь, — сказал Ланс. — Для этого нужна сила. Так оно и в жизни. Те, у кого нет силы, убалтывают других людей. Те, у кого сила есть, принуждают их к повиновению.

— Я мог бы повторить этот фокус, если бы ты дал мне еще немного времени, — сказал Плачущий.

— Не сомневаюсь, — сказал Ланс. — Но дело в том, что мне время не нужно.

Он щелкнул пальцами. Кинжал покраснел, затем побелел и каплями расплавленного металла обрушился на пол. Балор показал Лансу неплохой трюк, грех им не воспользоваться.

Доски начали тлеть. Ланс вылил на них воды из кувшина, предназначенного для умывания. К самому кувшину он, разумеется, не прикасался.

— Когда мир еще молод, в нем много магии, — сказал Ланс. — Люди, которые умеют ею пользоваться, творят вещи, про которые потом слагают легенды. Выступают в одиночку против целого войска, возводят города за одну ночь, двигают горы. Это стадия силы. Но со временем магия начинает покидать мир, и для достижения меньших результатов приходится использовать больше усилий. Ритуалы призваны экономить магическую энергию, которой в стареющем мире становится все меньше и меньше. Использовать по максимуму то, что есть. Это период искусства, и сейчас ваш мир переживает именно такой период. А в мире, откуда я пришел, закат только начался, и магия все еще оставалась силой.

Плачущий мгновенно нашел изъян в этой логике.

— Но теперь-то ты здесь, — сказал он. — Значит, ты должен быть ограничен законами нашего мира.

— И так наверняка было бы, если бы я не носил с собой свой источник силы, — сказал Ланс, хлопнув себя по правому запястью.

— Ты можешь двигать горы? — поинтересовался Плачущий.

— Пожалуй, нет.

— Жаль. А что случается с миром потом? Когда заканчивается период искусства?

— Потом мир живет без магии, — сказал Ланс. — Как правило, к этому времени люди уже придумывают, чем ее заменить.

— Заменить магию?

— Я долгое время жил в мире, где кареты ездили сами по себе, без лошадей, где корабли плавали по морю без гребцов и парусов, а другие корабли летали по воздуху. Люди там могли разговаривать друг с другом, находясь на разных континентах и видеть события, происходящие далеко от них. И во всем этом не было ни капли магии.

— Невероятно, — выдохнул потрясенный маркиз Тилсберри. — И то способен описать, как это устроено, чтобы мы могли повторить их путь?

— Не могу, — сказал Ланс. — Все это устроено очень сложно, и в том мире я не владею умением создавать все эти вещи. Я могу ими только пользоваться. Еще я могу изложить общие принципы, но, во-первых, они вам вряд ли помогут без соответствующего развития технологий, а во-вторых, есть шишки, которые вы должны набить сами, без посторонней помощи.

— Наверное, ты прав, — согласился Плачущий. — От всего этого у меня в горле пересохло.

— Вино и кубки под столом, — сказал Ланс.

Загрузка...