Колыбель тяготения

Глава 20 Сегодня и завтра

Кто-то требовательно дернул за рукав.

— Вы ведь дядя Тим, да?

Он отвернулся от Сэма и увидел стоящего чуть позади мелкого пацана. Смешной, вихрастый. Задирал голову, морщил лоб и смотрел с сердитой требовательностью. Шея была заляпана фруктовыми пятнами, а на подбородке красовалась царапина. Светлые кудряшки и голубые глаза выглядели весьма знакомо.

— Видимо, я. А кто ты?

— Чего тебе, Мэтью?

Стойка папаши в исполнении доктора Сэма. Стал выше, собраннее, внимательнее — весь готовый обезвредить взрывное устройство.

— Ты, папа, удочку собирал, вот и собирай дальше, — нагло заявил пацан. — А у нас с дядей Тимом есть секретные дела.

Мэтью ухватил за запястье двумя руками и дернул на себя.

— Сейчас я. Поговорю с твоим сыном и вернусь, — растерянно пробормотал Тим.

Сэм ничего умного в ответ не сообразил, так и остался в высокой траве косогора с удочкой наперевес и воспитательным выражением лица.

— Знаешь, Мэтью, некрасиво бросать твоего папу, я же к нему в гости приехал. И у меня от него нет секретов.

— Нет, значит, будут, — отрезал тот, оглянулся назад и потащил Тима еще быстрее. Прямиком к бамбуковому частоколу, возведенному под густыми зелеными кронами.

— Здесь СлОна живет, — таинственно сообщил он. — Но его пока нет, поехал в гости к диким слонам на исследование натуралиста. Будет прикидываться, что такой же дикий, и наблюдать.

— А-а, понятно.

Ни черта понятного, конечно. Но в Зоосити Тим первый раз, поэтому принимал все к сведению как есть.

Жилище СлОны выглядело комфортно: бассейн в каменной чаше, каскады жирных бананов под пальмовыми листьями, живописные деревянные ступени, с сучками по бокам, стволы-подпорки и гора пушистой соломы в три человеческих роста.

— Садись сюда, — мальчик затолкал его на какой-то пень-кресло. — И признавайся честно, у тебя же есть свой корабль?

— Ну-у, не совсем свой.

Детей Тим искренне опасался. Не известно, чего от них ждать, сами мелкие и хрупкие, как хамелеоны, но при этом настроенные решительно и даже воинственно. Детям нельзя оказывать сопротивление, от них нельзя отмахнуться и сбежать. Стратегией поведения он не владел, поэтому доброжелательно и напряженно улыбался и пытался решить, что лучше спросить, в какие игры Мэтью любит играть или какие сказки ему нравятся. И то и другое рискованно: ни игры, ни сказки не были сильной стороной Тима. Пока мысли суетились в голове, Мэтью пошел в атаку:

— Что значит не совсем?! Папа сказал, что ты капитан огромного корабля, и он летает между звездами.

— Ну раз папа сказал, значит так и есть, — сдался Тим.

— Этот корабль военный и на нем есть пушки, — продолжил уверенно давить Мэтью.

Интуиция кричала, что добром кивание головой не кончится.

— Огромные военные пушки, так? Из них можно бахнуть!

— Просто так никто из пушек не бахает. Только на учении или в бою, — осторожно пояснил Тим.

— А мы и не будем просто так. Скажем всем, что у нас бой!

— Но так нельзя, — заблеял он. — И какой еще бой? Он бывает, когда война. А война закончилась.

Мэтью взволнованно затоптался, почесал пузо под цветастой и не особо чистой майкой. Посмотрел на небо, словно что-то выискивая глазами, и принял решение:

— Тогда мы объявим новую войну. Вот, например…, — Мэтью завертел головой, затряс упругими кудряшками. — Тут недалеко козёль живет, жутко вредная. Мы со СлОной ее спасли, а потом на Марсе колыбельные пели. А она вернулась домой и снова бодается. Вот ей войну и объявим! И бахнем! Договорились, дядя Тим? Вы же друг моего папы, а значит и мой. Поэтому мы по дружбе объявим козёль войну.

Тим открыл и закрыл рот. Прямо как в одном скафандре сквозь космос летишь и не за что зацепиться.

— Может попробовать мирно решить проблему? Поговорить с этой козой, чтобы не бодалась? Хочешь, я договорюсь.

— О, бесполезно! И говорили, и морковь в морду совали, у нее просто мерзкий характер, и рога все время чешутся. Да и зачем с ней договариваться? Придется тогда придумывать, на кого другого войной пойти.

— Подожди, подожди, ты меня запутал. Зачем идти войной, если можно и не ходить.

— Как зачем? Чтобы бахнуть из всех пушек!

Здесь что-то не сходилось. Тим потряс головой, но ясности не добавилось. Похоже, у ребенка посттравматическое расстройство. Как Сэм такое упустил, а еще врач. Хотя семья всю войну находилась на Марсе, а там не стреляли. Планету прикрывал второй гиперфлот и мощнейшие информационные искажения. А тут такое. И что теперь делать, он же сам ходячая психбольница? Ребенок, наверное, поэтому к нему и притопал, чувствует родственную душу.

— Послушай, Мэтью, — Тим осторожно подтащил его к себе и посадил на колено. — Может мы все-таки посоветуемся с твоим папой, стоит ли бахать?

— Ты что, совсем дурак, дядя Тим, — и он постучал ему по лбу маленьким крепким кулачком. — Я же сказал тебе — это наши секретные дела. Никто не должен знать.

— Какие-то плохие секретные дела. А если кто-нибудь погибнет?

— Нет, ты точно идиот, дядя Тим, а не капитан корабля! Зачем кому-то погибнуть? Ты что не можешь просто так бахнуть пушкой, чтобы вокруг загрохотало, полетело и засверкало разноцветными искрами?

Догадка слегка забрезжила.

— Так, подожди, я могу так выстрелить. Но для этого не нужно на кого-то идти войной.

Мэтью тяжело вздохнул и второй раз постучал кулаком по его лбу.

— Я слышал, папа говорил, что ты, дядя Тим, немножко больной. Как тебя только капитаном назначили? Ты же сам сказал, чтобы бахнуть нужен бой и война. Я тебе ее придумал, а ты теперь — ой, не нужно. Так нужно или не нужно? Если ты так плохо думаешь и капитан, может я адмиралом стану?

Тим заржал и потрепал вредные кудряшки. Сделал пацан его буквально в два хода.

— Точно станешь, если захочешь. Разноцветные огни в небе — это фейерверк. Для этого совсем не нужен военный корабль. Можно и по-другому устроить.

— Я не знаю, как по-другому. Но ты здесь и у тебя корабль, и я сообщит тебе секретный план. В Зоосити скоро будет маскарад, и тогда ты внезапно бахнешь.

Мэтью помолчал, рассматривая Тима хмуро и с большим подозрением, наверное, так разбуженный на траве ежик изучает угощение сомнительной свежести.

— На тебя можно положиться, дядя Тим, ты ничего не перепутаешь, не заболеешь окончательно?

— Клянусь, мой адмирал, что все устрою!

— Ладно, ты можешь тоже приходить на праздник, только нужен костюм, — подобрел Мэтью и затараторил: — У СлОны между прочим будет здоровский наряд. Я ему сам готовлю маску летучей мыши. Такие фасеточные глаза налепим, хобот сделаем мохнатый, а уши, как крылья, и будет точь-в-точь мышь. Суслики уже репетируют танцы, а может и, что другое, не знаю пока. Сначала они в хор записались, целых две сотни сусликов. Лио их ко мне отправил песни разучивать и взятку за них вручил. Но все в разнобой голосят. Пришлось отправить их к Федьке, моему однокласснику, танцам учиться. Жаль, что только Лио попросил и взятку Федьке передать. Но может у них ничего с танцами не выйдет, и опять ко мне придут со взяткой.

Тим кивал рефлекторно, слабо улавливая смысл. Его отец также кивал матери, когда она погружалась в описание экосистем Марса. Любимых ею и малопонятных. Стоило задать вопрос, как на голову сыпался горох звучных слов. Безопаснее кивать и всеми силами изображать, что ты в теме: слышали, плавали, интересуемся. Тим в детстве точно понимал, что чувствует отец, а мама самозабвенно курлыкала в профессиональной стихии и не замечала в глазах мужа искр терпеливой обреченности.

С секретными делами было покончено, поэтому Мэтью благосклонно отвел его к Сэму и ускакал в неизвестном направлении. Друг покосился встревоженно, спросил все ли в порядке, но выпытывать обстоятельства таинственной прогулки не стал. Видимо, тоже опасался увязнуть, услышать то, чего лучше не знать.

— Никогда не думал, что ты любишь рыбачить.

Тим откинулся в кресле, вытянул ноги и подцепил за горлышко ледяную бутыль из корзины. Ничто не освежает лучше янтарного пива. Сегодня он целый день сидит то под кокпитом, то у Ларского, так что ноги от безделья затекли. Хотя здесь, под высоким, продуваемым ветром тентом, среди одурелого стрекота насекомых в траве, было уютно.

— Не особо люблю. Привычка с дежурств на станции. И возможность сбежать на пару часов от очень деятельной Лулу. Хочу передохнуть после госпиталя и не попасться под хвост летающей кометы. Наверное, ты голодный?

— Ну-у.

В желудке от печенья Ларского разве что песчинки остались, но это не повод отрывать Сэма от удочки. Тот дернул резко и воздухе завертелась какая-то радужная плотва. Тент над ними только чуть колыхнулся — высоченный зараза. Сэм ухватил добычу, снял с крючка нежно, будто занозу из детской ладошки вытащил, и бросил рыбешку в здоровенный аквариум справа от себя.

— И что ты с ними делаешь?

— Выпускаю потом, что еще… — вздохнул он. — Самых сочных копирую для синтезатора. Дать удочку?

— Не, пивом обойдусь.

— Вполне себе аперитивчик. Скоро на обед пойдем, Лулу обещала позвать. Просто в гости заехал или что-то не так?

— Нет, нет, все нормально. Как ни странно, все хорошо.

Сэм с сомнением хмыкнул и просканировал глазами сверху до низу. Перешел в режим контроля показаний пациента. Лицо сразу потеряло добродушную округлость, проступили строгие тени и складки.

— Даже ничего говорить не буду на твое «нормально». Человеческие симптомы теперь не для тебя.

— Ну спасибо, друг. Тебя послушать, я теперь уродец из пробирки.

Он пожал плечами:

— А то ты сам не знаешь. Человек — это определенный баланс, водный, электрический, химический, а в твоей системе сплошные помехи и отклонения, — он поджал губы и проворчал в знакомой манере: — сколько раз тебе говорил, чтобы держался от изоморфа подальше. Теперь гарантий никаких не даю, может, через десяток лет в кустарник превратишься.

— Ты же говорил, что все более-менее стабильно.

— Пока да, стабильно. Никакой динамики даже на электрическом уровне. Ты, как хорошо приготовленная консерва. Пока живи и наслаждайся.

И где добрый друг нахватался такой ядовитости? Ни с Ларским, ни с Алексом вроде хороводы не водил, а туда же.

— Консерва не живет, а я вполне себе, и самочувствие отличное.

— Значит, вполне себе живая консерва в отличном состоянии. Постоянно вози с собой медкапсулу и отправляй мне данные сканирования. И держись подальше от чудовища.

Легко сказать, но не просто сделать. Сэм нисколько не смягчился по отношению к Ирту Флаа и всему, что произошло. Хотя ожидаемо. Как только речь заходила о здоровье, он сразу превращался в твердолобого охранника из психбольницы. В античных реконструкциях показывали, как буйных упаковывали в смирительные рубашки. Штука всеми забытая, но, попадись такая, Сэм свяжет, причмокивая от удовлетворения. И не вырвешься.

Наркотическая зависимость Тима исчезла вместе с изменениями в его организме. Он мог держаться от изоморфа на отдалении. Но появилось нечто другое и более сильное. Невозможность порвать контакт. Как сообщение о входящем звонке, которое нельзя сбросить при всем желании. Потому как приходит оно не на интерком, а прямиком в солнечное сплетение. Присутствие Ирта чувствовалось на расстоянии, одновременно успокаивало и бесило. Противоречивые эмоции жутко утомляли. А последний фортель изоморфа и вовсе сводил с ума.

— Помнишь следователя Ларского? Того самого, что вызвал меня по делу Ирта? Его повысили, теперь возглавляет контрразведку. Занимается всем этим дерьмом, что творится между расами, входящими в Федерацию.

— Значит, что-то геройски раскрыл во время войны или кого-то разоблачил. Знаю я таких, будет теперь разжигать печь, чтобы приготовить очередного лопоухого идиота в жертву кровожадным инопланетникам.

Тим заржал, но Сэм даже не обернулся. Ворчал и нежно вытягивал крючок из очередной рыбьей морды. Ни Ларскому, ни Флаа никогда не исправить свою репутацию в глазах доктора Кэмпбелла, даже если наденут коротенькие юбочки и изобразят танец лебедей под елочкой. Все равно будут заклеймены беспринципными чудовищами. Может, они и есть такие, не зря же все слова не ведающего правды Сэма попадают точно в цель. Только в отношении самого Тима он неизменно слеп и доверчив.

О предложении Ларского из соображений секретности говорить нельзя. И слава богам, а то получил бы Тим громогласное проклятие и заточение в госпитале под надуманным предлогом. Наверное, это и есть дружба.

— Вот такие идиоты, как ты, Граув, сначала ржут, а потом оказываются втянуты в самые безумные аферы. А кончается все тем, что я шью, клею и выращиваю органы. Только ума прибавить не могу, так что вся эта работа коту под хвост.

Сэм отбросил удочку и тоже потянулся за пивом. Отхлебнул, рассматривая противоположенный берег небольшого озера, где мокли ветви раскидистых ив.

— Как он? — хрипло спросил Тим.

Сэм повернулся, пожал плечами, и коротко улыбнулся, показав на мгновение ямочки на щеках.

— Также. И это уже хорошо. Ты поэтому заехал?

— Хотел тебя увидеть, но и поэтому тоже, — кивнул он. — Знаешь, я всегда был уверен, что уж кто-то, но Алекс выкарабкается из любого дерьма. Он всегда залезал в него по уши. Гораздо глубже чем я, чтобы ты там обо мне не думал. Потом встряхивался и шагал дальше. А тут, я целехонький, а он…

— Должен выкарабкаться, он и его сестра. Мы все стараемся. Хотя последствия могут быть тяжелые.

Еще бы… Чем серьезнее повреждено тело, тем труднее восстановить, не только его, но и личность. Ткани отторгаются, будто душа не хочет жить.

— Я до сих пор не понимаю, как можно выжить, если от тебя остался кусок черепа и хвост.

— Это и для меня мистика, — покачал головой Сэм, следя взглядом за летящим в небе коршуном, помолчал, а потом посмотрел на Тима: — Понятно, что смерть — это структурная деградация, когда накрывается АТФ, а нет энергии — умирает клетка. Почему можно восстановить погибшего, когда сохранились лишь средний мозг, мозолистое тело и мозг внутри позвоночника — большой вопрос. Ой, не закатывай глаза, вижу для тебя это темный лес. Скажу просто. Память и личность живет в твоей голове, так? А если большей части ее не стало, разве можно вернуть личность?

— А она возвращается?

— Да, если захочет. Знаешь, как мы с коллегами говорим? В душе тоже отпечатана личность, и, пока есть контакт с аккумулятором, она держится рядом, принимает решения вместо мозга. Мы можем накачать энергию, отрастить конечности, но понравится ли душе наше творение?

— Получается вы не только врачи, но и шаманы какие-то. Призываете души.

— Не-е, призывать мы не умеем, просто ждем, что они вернуться сами. Если признают новое тело своим. А Алексей с Жаклин — пять отторжений тканей. Причем если у одного, то следом у другого. Будто души сцепились, если одна не хочет возвращаться, то и у другой не выходит. На шестой раз дело сдвинулось, кто-то кого-то вытянул-таки, удержал.

— Ставлю на Алекса, — хмыкнул Тим. — Он всех и всегда заставлял плясать под свою дудку.

Он взял еще бутылку, чтобы заглушить бурчание в животе. Сэм встал и потянулся, из-под коротковатой майки выглянула живописно волосатая полоска живота.

— Сейчас отправлю попавшихся ротозеев обратно в озеро и пойдем в дом. Иначе подохнем с голоду, пока Лулу возится с очередными сколопендрами.

— Ага, давай. Кстати я видел в списках твоего госпиталя Харли Макгрея. Как он?

— А-а, этот бравый флотоводец с десятком котов?

— Каких еще котов?

— Ну я так понял, он конченный кошатник. Буквально в последние минуты эвакуации успел вывезти чуть ли не в трусах с десяток своих домашних любимцев. Пристроил их к какому-то зверинцу, хорошо не к нашему, и рванул воевать. А теперь чья-то добрая в кавычках душа доставила их к госпиталю, и твари носятся по саду, а ночами завывают.

— А сам он как?

— Под занавес войны получил магнитный импульс в грудину. От сердца и легких только след на скафандре остался. Но ничего, уже почти восстановился. Днем выползает в сад гладить своих котиков.

Алекс, Джеки, Макгрей — жизнь наладится. Ее ростки поглотят руины любой войны, всегда поглощали. Главное, чтобы не повторился кошмар, хотя бы на их веку и веку Мэтью. Кто знает историю, за большее и не поручится.

Хитрый Ларский решил водрузить на Тима часть ноши за будущее. Хотя скорее нужны способности изоморфа, а он — привычный рычаг, безотказный манок. Сунул голову в петлю ярма, теперь тяни. И ведь потянет, куда денется.

Мысли и эмоции бросало из стороны в сторону, как лодку при шторме. Для спокойной уверенности нужен якорь. Таким для Тима был Сэм, человек-якорь. Натягиваешь его на себя, как роль, смотришь его глазами из собственной черепной коробки, играешь позу, ритм дыхания, и приходит спокойная уверенность. А с ней — определенность. Правда сам Сэм выбрал бы совсем другой вариант, прямо противоположенный. Отказать Ларскому. Но это для Тима. А какой выбор сделал бы для себя?

— Мальчики! Никуда не собирайтесь, я иду к вам вместе с едой.

Тонкая фигурка спускалась по косогору. Края юбки взлетали над быстро мелькающими коленками. Ветер забрасывал пряди волос на лицо, а руки были заняты большим подносом. Парочка домашних роботов с емкостями и корзинами в манипуляторах подпрыгивала за Лулу по склону. Нос Тима чудесным образом уловил густой запах баранины, и желудок жалобно гукнул.

— В доме совершенно невозможно спокойно поесть. Там Маська и Федя кроят себе костюмы стрельцов, а под ногами суслики мешаются. Даже я сбежала.

Она водрузила поднос с фруктами на по волшебству появившийся стол. Разметала тарелки и открыла крышку поставленного роботом котелка.

— Сначала будет плов по самому популярному сегодня рецепту. С барбарисом и цукатами. Вы же оголодали на своей рыбалке?

Тим застонал, а Лулу рассмеялась звонко и заразительно. Так умеет только человек, чьи догадки все до одной подтвердились, а у ног лежит весь мир и радует своей предсказуемостью. Она взялась раскладывать одуряюще пахнущую, рассыпчатую вкусноту.

— Ешьте, ешьте, а я расскажу вам сказку, которую мне Маська сейчас рассказал. Он сказки к празднику сочиняет. Так вот. Однажды черная лебедь заколдовала принца. Белой лебеди, чтобы расколдоваться, нужно поцеловать хомяка. Она поцеловала и расколдовалась. А бедный хомяк как был хомяком, так и остался.

— Боже, какой бред, — застонал Сэм.

— Вот зря ты не ценишь мудрость сына, — самым серьезным тоном заявил Тим. — Сказка про активную позицию в отношениях. Кто сам не целовался, тот хомяком и остался.

И все грохнули хохотом, Лулу даже согнулась пополам, держась за живот.