Колыбель тяготения

Глава 21 Отпечаток под кожей

Он двигался в Техас. Не спешил, прогонял сквозь себя каждую минуту пути. Раньше или позже, но обречен на встречу. Если свернешь с тропинки и попытаешься сбежать, — выбросишь кусок самого себя. Не сердце, скорее печень. Не причина для страданий, но и жить полной жизнью не получится. Потерянное будет тянуть. Напоминать о себе, как приглушенно ноющая десна или пятно бельма в поле зрения.

Какие ни приводи сравнения, остается факт — он обречен на Ирта. Сэм не исключал, что химические изменения в организме Тима и поддерживали эту психофизическую связь между человеком и изоморфом. Ушла выматывающая агония зависимости, но появилось нечто другое. Единство, не принимаемое душой, но существующее.

Ничего похожего в его опыте не было. Отношения с Сэмом, Алексом, родителями основывались на чувствах. Родство, близость, общие интересы, желание общаться, пожать руку, обнять, поделиться самым важным. Ирт же был источником унизительных воспоминаний и ощущений: слабость, зависимость, вина и, одновременно, внутреннее противостояние и желание освободиться.

Тим с огромным трудом доказал себе, что больше не жертва, может поступать независимо и даже диктовать собственные условия. Но находиться рядом с существом, которое оставалось живым подтверждением прошлого, — невыносимо. Он бы и не стал, если бы не эта новая форма связи. Выбор был прост: либо живи вольно, но как бы с некомплектным организмом, либо держи все части тела при себе, но снова барахтайся в противостоянии.

После поездки на Марс и разговора с отцом Тим уже склонился к первому варианту, но манипулятор Ларский давил на чувство ответственности и разжигал проклятую жажду приключений. Болезнь, которая с ним с самого рождения: получить новое, неизведанное любой ценой. А потом расплачиваться за авантюризм. Первый раз это случилось после побега в марсианскую зиму. Тогда его отношения с матерью изменились. Продолжая любить Тима, она словно отдалялась. Давала больше свободы, и, в конце концов, сама растворилась в море его независимости. И года не прошло, как ушла и не вернулась. Будто ей Тим расплатился за непослушание.

Конечно, не его вина, что мать исчезла во время одной из многочисленных экспедиций на крайний север Марса. Но долго не отпускал сон, как в нижний, гостевой, зал их дома дымными змеями просачиваются сумерки, а она рыдает после его возвращения из-под зимнего купола. Тим пытается оправдаться, объяснить свой поступок, а из глаз мамы все текут и текут слезы. Неужели совсем не рада его видеть? Но она делает шаг и крепко обнимает. Теплое дыхание щекочет ухо, щека становится мокрой. Тим выдыхает, кладет голову ей на грудь, а она вдруг размыкает руки и отступает назад. Шаг за шагом, не сводя с него глаз. Растерянность удерживает Тима на месте. В какой-то момент в потемневшем зале маму уже не видно. И она не вернется.

Гораздо позже, после ссоры в Дублине, отец бросил фразу: «Я и наш дом для тебя ничто. Лишь бы играть в свои игры. Мать считала, что твой выбор — твое дело, но я не она. Если ты останешься на Земле, можешь считать, что меня у тебя нет».

Марс и Земля, два лица человечества, никогда не были одинаковыми. Времена колонистов давно прошли, но жизнь на красной планете оставалась непростой. Природа до сих пор время от времени пожирала людей, и память первых десятилетий выживания переселенцев, казалось, навсегда записана в их генах. Марсиане сохранили суровость и бескомпромиссность нравов. «Так надо и все», «иначе никак», «никакого выбора» — можно услышать. Правила без объяснений и вариантов, которые передаются от отца к сыну, чтобы держать людей вместе. Они строили гигантского размера дома, где жена не докричится до мужа, не пройдясь по анфиладам комнат, но мыслили, словно рой инсектоидов. По мнению многих марсиан, Земля — это место для избалованных индивидуалистов и слабаков. И, наверное, Тим таким и был, раз решил остаться.

Не все, конечно, разделяли такие патриархальные взгляды. И удивительно, что отец это делал. Сам родился на Земле, в отличие от коренной марсианки мамы, но ждал от сына преданности мифическим интересам планеты. Словно до сих пор стоял вопрос выживания.

Уезжая учиться, Тим обещал, что вернется служить в марсианском гиперфлоте, но отказался от слов. Возможностей на богатой энергией, густо населенной голубой планете было куда как больше. А он хотел всего и сразу. Космос с Земли выглядел многообещающими объятиями, а с Марса — натоптанными тропинками, которые не сложно пересчитать. А отец… Без матери он потерял интерес к тому, что прячется за горизонтом. Тиму нужна была свобода, ее он и выбрал. Рано или поздно докажет, что был прав. Сделает куда больше, оставшись на Земле.

И он помчался без оглядки вперед собственной карьеры. Все давалось легко, и каждый следующий шаг обещал новые возможности. Главное не останавливаться, не замечать препятствий и трусливых предостережений.

Орфорт разом оборвал крылья и выбил почву из-под ног. Уничтожил память и волю. Даже после спасения Тим не жил, а падал в безвоздушную черноту. Прокручивал раз за разом решения и поступки, что привели к трагедии. Стало казаться, что побег в марсианскую зиму, отказ от ожиданий отца, прыжок на Орфорт и гибель друзей, — звенья одной цепи его безмерного самолюбия. Желания играть в свои игры, как сказал отец. Очарованный успехами, Тим не заметил, как упал на самое дно. Сам заслужил Ирта и должен испить чашу с дерьмом до дна. Вот и отправился по просьбе Маршала Роев хлебать на второй заход.

Только вернувшись на Землю со сферами, он сумел вырваться из этого порочного круга самобичевания. Пусть вина перед экспедицией «Сияющего» очевидна, но совсем не обязательно тащить в будущее этот груз и баюкать его каждый шаг. Тем более глупо считать, что и подростковый побег из дома, и решение, принятое наперекор воли отца, и Орфорт — звенья одной цепи. Тим делал и правильные вещи, их нужно держаться, и впредь взвешивать поступки, отрезая их от амбиций.

Поезда на Марс, встреча с отцом и примирительный разговор подарили удивительное внутреннее равновесие. Тим решил, что будет держаться подальше от Ирта, без «печени» как-нибудь проживет, а там…, как сложится. Только бы выжили Алекс и Джеки.

Опять забыл, что боги смеются, а над ним просто ржут. Вот они и выпустили Ларского, как черта из табакерки. Развилку в туманном сумраке для того, кто уверен, что простроил маршрут. И Ларский взвел пружину азарта и воображения. И не ради собственных интересов Тим ввяжется в эту историю. Это служба. А еще возможность думать над новыми задачами, находить нестандартные решения и быстро действовать. Чувствовать себя по-настоящему живым. Вот только Ирт снова окажется рядом. Это — проблема. И придется посмотреть ей в глаза. В новые глаза.

Мексиканский залив скользнул под кокпитом зеленым языком с белой каемкой пены. Размытая стрелка, указывающая на направление движения, знак, что судьбы не избежать. Раньше он не видел и выискивал знаки. Потребность в них появляется, когда теряешь уверенность, что сам избежишь опасностей на дороге.

Голова залива указывала на северо-запад. Через разбитый войной, но все же живой Хьюстон. С темными руинами прибрежной части и густо посаженными высотками окраин. Дальше лежал Остин. Точнее висел в воздухе оранжевыми пятнами осенних парков, коричнево-голубыми скатами крыш и блестящей паутиной монорельсовых дорог. Путь Тима тянулся дальше на запад в сторону пика Гуадалупе и каньона МакКитрик.

Боги Орфорта выбрали границу Техаса и Мексики своей временной колонией. Скакали бешенными мячиками по ущельям или поднимали пыль на высушенных почвах. Ирт оставался рядом. Не удалялся от избранных им богов более чем на сотню километров. Спал по пещерам, охотился на модели из мяса и крови. Получил официальный статус представителя расы изоморфов на Земле. И задокументированную меру доверия.

Малолетние «юннаты» проектировали по его рассказам что-то типа орфортских тварей, только более прыгучих. И, обвешанные древним индейским оружием, носились с Иртом по естественным и искусственным прериям. Прямо не кровожадная орфортская тварь, а благородный вождь «краснорожих». Десятком договоров и правил обеспечивались безопасность и такое благородство. Интресно, почему древние индейцы называли себя «краснорожими», если бегали разрисованными во все цвета радуги?

Банду малолетних охотников пополняли службы психологической реабилитации. Детей с послевоенными травмами, которые выливались в агрессию, было довольно много. Через игры в индейцев ей давали выход, а потом шаг за шагом вытягивали подростков в мирную жизнь. На взгляд Тима, Ирт — это шоковая терапия. Пытаясь держать его в узде, врачи явно играли с огнем.

Ирт свою вовлеченность в проекты реабилитации никак не объяснял, загадочно шелестел на прямые вопросы. Возможно, дело было в сферах. Они с ним общались. И свели с ума себе на потеху. Мало им новых мест, индейских забав, потока питательной информации, сказок о летающих змеях и контрабанде мыльных пузырей на планету кисляков. Еще подтолкнули Ирта к новому воплощению. Сам бы он до такого не додумался, но весельчаки вложили в дубовую голову черти пойми какую идею. И ржали, как кони, на тактичные попытки Тима прояснить ситуацию. Не находя ничего смешного, он впадал в панический ступор при виде Ирта, не представлял, как теперь себя вести.

Приближаясь к месту, Тим четко почувствовал, что Ирт находится внутри горы, значит, в пещере. Оказаться с ним наедине в окружении стен хотелось меньше всего, в общем-то как и полететь куда-то на одном корабле. Но об этом он подумает позже. Хотя бы сейчас выбор места встречи останется за ним.

Тим повел машину вдоль сухого ручья, поднимая нос к крутым стенам каньона, которые прятали от пустыни уютный мир зелени и влаги. Внизу высокомерными одиночками торчали кинжальные листья разбросанных кактусов, а выше, вдоль потока чистой воды, виднелись разрисованные в осенние цвета ясени и клены. Ветер вращал желтые и красные листья, хотелось замереть и смотреть на их движение, как на пламя. Испытать магическое чувство, что вот-вот получишь ответ на самое важное, не поддающееся ни осмыслению, ни словам. Но смотришь, время идет, и осторожно вылупляется мысль, что ответ на самом деле не важен. Ничего не важно, кроме нескончаемого кружения оранжевых лепестков.

Тим выбрался из авиетки и с удовольствием вдохнул. Из далекой пустыни ветер приносил теплый и ласковый воздух. Запах уходящего из песка жара с терпкими нотами древесной коры и будто бы выдубленной кожи. Тим перевел взгляд на южную часть каньона МакКитрик. Оттуда приближался Ирт. Давно почуял и теперь двигался быстро, но очень размерено. Как к добыче, которой некуда деться.

Ошибается, сукин сын, и прав одновременно.

Фигура вынырнула правее, чем, казалось бы, должна. Темный контур на закатном небе. Тонкий, гибкий и очень высокий. Тим едва дотягивал до груди этого воплощения. Инстинктивно отступил назад.

— Ты же сам приехал, мой капитан, а уже сбегаешь.

Бархатная, насмешливая хрипотца голоса, как разряд по оголенным нервам. Тим передернул плечами:

— Хотел с тобой поговорить, зря, наверное.

— Вот как? Сомневаешься? Марсианские просторы не убаюкали твои нервные клетки?

— Убаюкали, но… не решили проблему.

Солнце вынырнуло из-за фигуры и оказалось прямо между ними, мягко осветило, заиграло прозрачными тенями. Можно отвести взгляд или любоваться. На выбор. Насыщенного розового цвета глаза расставлены широко, две опасные, тянущие проруби на чуть смуглом тонком лице. Ни одной тяжелой или грубой линии, губы родом из негритянских корней, сочные и темные. В породистой внешности чувствовались хищные ноты, будто далекие пращуры имели грациозное мускулистое тело и вытянутую морду пантеры. Вот только теперь ее водрузили на высокую скульптурную шею. А шерсть обратили в длинные, темно фиолетовые локоны. Великолепное существо, в котором теперь не разглядеть ни капли мужского. Смертельно опасная самка. Стоило прекратить задирать голову и спуститься взглядом к крутому изгибу бедер и длиннющим, идеально ровным ногам — буквально паника накрывала. Такая красота — ловушка гостеприимной арахны, кто заглянет на огонек, живым уже не вернется.

— У тебя одна проблема, маленький капитан, ты много думаешь и все без толку. Скучнейшая черта землян посвящать часы и дни абстракциям, рожденным и умирающим в их же голове. Половину коротенькой жизни вы проводите внутри себя.

— Чушь собачья, — рассвирепел Тим, — какие тут абстракции, когда ты натянул образ девки, намерен торчать на Земле и держать меня на поводке хрен пойми какой связи.

— Мы это уже обсуждали, но ты не хочешь слышать.

Опять это мелодичная хрипотца, достающая до позвоночника. Неуловимое движение, и Ирт на шаг ближе. Фигуру скрывали мягкая кожа и сукно с вышивкой и бахромой вдоль рукавов. Индейские женщины носили юбки, но пантере больше по нраву леггинсы. Интересно, а вдруг настоящие, не часть тела? Они что ли снимаются…?

— Ты прекрасно знаешь, что мне нужно, Тим. Это не сложно и не придется заживлять распоротую шкуру.

— О! Конечно, я знаю. И мой ответ — ни за что!

Нет ничего опаснее узревших бога фанатиков. Им словно выдают оптический прицел и, когда в фокус попадет цель, остальное превращается в расплывчатые пятна и теряет всякий смысл. Боги Орфорта выбрали для контакта землянина и позволили наследнику рода Флаа проснуться в Поясе холода и остаться рядом с человеком. В Трансформацию. Когда размножение для изоморфа — высший приоритет.

Раньше Ирт запускал в Тима ростки и вяло надеялся на его способность к изменениям. В основном видел в землянине низшее существо, игрушку, которую рано или поздно порвешь и выбросишь. Теперь же, поставив его на пьедестал избранника богов, пришел к совершенно невообразимой мечте об избранном народе. Если бы Ирт был человеком, то сбил бы вокруг себя группу учеников и пошел проповедовать. Но он изоморф, для которого жизнь существует только в плоти и крови. Значит, избранный народ должен быть рожден физически, а не духовно. И страшно даже думать от кого.

И почему изоморфы не способны к непорочному зачатию?

Ирт плавным движением опустился на землю, скрестил стройные лодыжки, подтянул ноги в мягких мокасинах, украшенных бисером и монетками. Поднял голову к Тиму, открывая идеально гладкое горло, такое беззащитное с виду.

— Может, сядешь, мой капитан, и расскажешь, как слетал на свою красную планету. Пришлось тебя долго ждать, знаешь ли.

Тим сглотнул. И где эта сволочь нахваталась бархатных интонаций, помимо воли ослабляющих натянутые внутри пружины. Почему бы не сесть. Встреча индейца и белого человека на высокой горе. Воскурят ли они трубку мира?

— Ирт, послушай, ты же сам когда-то говорил, что женщина — слабый и недоразвитый вид человека. Зачем тебе копировать такое существо?

Губ коснулась легкая улыбка, но выражение лица ускользало, оставалось нечитаемым. Омут, у края которого стоишь и силишься угадать, что за всполохи в глубине: спины рыб, серебро водорослей или иллюзорный морок. Надо бы развернуться и уйти, но тело не согласно, и оно не слушается.

— Мое заблуждение. Более мелкие и слабые создания на Орфорте — материал трансформации. Если мало знаешь о землянах, то легко ошибиться. Так и случилось. Но у вас все наоборот. Ты, мой капитан, мужчина и материал трансформации. Кстати все равно слабее меня и меньше.

— Может я и материал. Но ты изоморф, другая раса, у нас не появятся дети.

— Дети нет. А вот молодая поросль — вероятно. Боги кое-что подсказали, и я позабочусь, чтобы она появилась. Мои клетки уже подчинились приказу. А ты подчинишься своему телу.

Длинные пальцы коснулись отворота куртки, невесомо прошлись по груди. Тим сжал тонкое запястье и отвел его в сторону. Браслеты жалобно звякнули царапнули ребро ладони.

— Так боишься, мой звездный капитан?

Розовые глаза сузились, волосы поднялись над плечами живой волной, и… она звонко рассмеялась. Она?! — Тим с силой толкнул прочь руку и вскочил на ноги.

— Нет, Ирт, нет! То, чего ты ждешь от меня, невозможно между жертвой и палачом, между человеком и орфортской тварью. Должно быть чувство, понимаешь?! Но я могу подумать над тем, чтобы отдать тебе мои клетки для зачатия. Забирай к чертям собачим и отстань от меня! Хотя я и так в тебе, столько крови сожрал!

Он рубил руками воздух над головой этого… опасного и ослепительно прекрасного создания. Почти неподвижного, почти спокойного. Только волосы неконтролируемо взлетали и опускали, переливались темными оттенками синевы и фиолета.

— Маленький глупый землянин. И что только боги нашли в тебе? И что так соблазняет мои ростки в твоем мешке из крови и костей. Трансформация — это добровольное слияние. Почкования не станут неутомимой молодой порослью, а поросль — могучими охотниками Просторов, если одни клетки просто или насильно пожрут другие.

— А другого варианта у тебя нет! Бери, что дают.

Тим рявкнул и рухнул на покрытый мхом валун, отбив задницу. Злость как-то схлынула, и он внезапно ощутил себя полным идиотом. Перезрелой матроной, бьющейся за свою честь, которой нет и в помине.

— У меня вариантов куда больше, чем ты думаешь, — ядовито пропел мелодичный голосок, — ты привязан ко мне кровью, я слышу, как стучит твое сердце, и легко найду способ ускорить его стук.

— Попробуй, — скептически поднял брови Тим.

Она резко выдохнула и плотно сжала губы, скулы сразу прорисовались в хищном великолепии, глаза потемнели, заблестели яростью, изящные ноздри раздулись. Словно голографический оттиск на прекрасном лице мелькнул и сразу исчез знакомый Ирт. Тим хотел рассмеяться, но не смог, воздуха не хватило. Не сразу понял, что будто помимо воли следит за рукой напротив, нырнувшей к ямочке между ключиц. Расшитый орнаментом цельный кожаный ворот легко расходился, открывая нежную и беззащитную кожу. Все ближе к полукружиям.

— Стоп! Хватит! — отчаянно вскинул он руки.

Движение замерло. Тим выдохнул и с ужасом понял, что его состояние далеко от нормального. Внутри, как древний, вечность проспавший в бутылке джин, очнулось желание, недовольно заворчало собственничество. Кого хотело присвоить? Того, кого видели глаза, или спрятанное под красивой оболочкой чудовище. Невозможное чувство для него прежнего. Того, кто вернулся с Дальних пределов и вошел в кабинет Ларского. Что там сказал Сэм? Что через десяток лет Тим может превратиться в кустарник? Что ж, следует поздравить себя с опережением графика. Нет, он должен остановить этот кошмар. А то белое станет черным, жуткое — прекрасным.

— Я предлагаю заключить соглашение.

— Хм. И что за соглашение?

И вот опять колдовство: изящный поворот головы и чисто женское любопытство в глазах?

— Нам предложили поучаствовать в одной операции. Возможно, она затянется. Мы вдвоем полетим на «Гордости Португалии». Но при одном условии.

— Догадываюсь, каком именно.

— И хорошо. Ты вернешь себе прежний облик и без всех этих штучек.

— Ты оказывается женоненавистник, маленький землянин.

— Да иди ты в пределы. Соглашаешься?

Она поднялась, вытягиваясь в гибкую иву и приблизилась к Тиму, неся с собой едва уловимый горько-сладкий аромат. Пришлось задирать голову, чтобы не рассматривать украшенные синими бусинами перья.

— Не совсем. Могу пообещать избавить тебя от уловок, давления и уговоров. Но внешность пока останется той же. А там — посмотрим.

Она наклонилась и прошептала в ухо, обжигая дыханием и внезапно знакомым голосом Ирта:

— Или ты боишься не меня, а собственных реакций? Не забывай, я — не человек.

Тим открыл рот, чтобы ответить, но не успел.

Рядом послышался шум. Камни хрустели и сыпались по чьими-то ногами.

— Ирта, Ирта, мы тебя искали в пещере и везде, везде! Пойдем с нами.

Их окружил десяток разновозрастных, одновременно галдящих детей. Одетых в кожаные рубахи, увешанных костями и деревяшками. У некоторых за плечами болтались луки. А лица были размалеваны во все цвета радуги. Не разберешь, где девочки, а где мальчики, — все в штанах.

— Что ты здесь делаешь Ирта?

— Мы же тебя ищем!

— Помнишь, у нас костер и пляски охотников Просторов.

— А этот откуда взялся?

Они тараторили, дергали ее за леггинсы и длинные руки.

— Пойдем с нами, Ирта, потом поговоришь с этим чужаком.

Докатились, он чужак для земных детей, а эта…

— Хорошо, идем.

Она согласилась и подхватила на руки троих самых горластых. Еще пара «краснорожих» стала карабкаться вверх самостоятельно.

— А ты покажешь, как ловить рыбу руками?

— Покажу, — ворчливо рыкнула она, — только не трещите, глупые мелкие голубаты.

Мазнула по Тиму темно розовым взглядом и развернулась, обвешанная индейским выводком. Трубку мира они так и не воскурили.

— Ирта, — издевательски фыркнул Тим и, увидев, что обернулась, бросил, — все-таки ты высоковата на мой вкус.

— Высоковата? Ну это мы еще посмотрим…. Чага.

Ну не сука ли!

Стоп, только не думать об Ирте, как о женщине. Иначе — ему конец.

Сколько уже таких концов с ним случалось. И вот очередной.

Тим выдохнул и обхватил руками голову. Нужно привести мысли в порядок. Выкинуть хоть на время из головы эту…, это… В пределы!

Ларский ждет, что Тим поможет разобраться с интригами Федерации. Кристаллы разбиты, рассеяны, запечатаны в силовые ловушки. При содействии сфер с них получилось снять слои человеческой памяти и получить тот же кристаллический разум, что уничтожил первого инсектоида и запустил неизбежность второй встречи Тима и Ирта. Ларский, кажется, называл его диверсантом?

Диверсант уничтожал сопоставимые с ним по разуму формы органической жизни, и подходящие по размеру объекты цивилизации. Нуждался в биомассе. Те же потребности протащили сквозь космос разбитую Штраусом кремневую армаду. По версии ученых на Орфорт проникло что-то подобное, хоть и ослабленное. Вот только чем? Ударами гиперфлота, космическими излучениями или трудным выходом из подпространства? Бог весть.

Чем дальше человечество пробиралось в космос, тем больше становилось вопросов, а ответы походили на метафоры из мира магии или предсказание по картам Таро. Чем тогда их высокоразвитая технологическая цивилизация отличается от древних предков? Те, пробираясь сквозь темные времена, полагались на мистические знания, обереги да волшебные слова. Находили таинственные знаки и считывали их волей сердец, обращенных к будущему. И сегодня все также. Один идет по следу воображаемого параллельного мира, другой ищет осколки рассеянных по космосу грешных душ.

Тим тоже видел себя в венце великих открытий. А получил смерть друзей, боль Орфорта, связь с изоморфом, а теперь интриги далеких даже от гуманизма гифлоидов. Как ему вылепить приличную жизни из зла и обмана? Придется постараться, потому как более не из чего ее лепить, так уж легли карты.

Каждый поворот событий определен выбором. Беда в том, что в момент его совершения не предугадать последствий, не считать таинственных знаков. Лишь когда оглядываешься назад, все просматривается ясно и необратимо. Счастлив тот, кто принимает эту ясность. Сразу или к итогу жизни.

Тим поднялся на ноги и потянулся, наслаждаясь покоем и красотой пейзажа: горы, пещеры, каньоны, пустыня Чиуахуань. Закат окунал далекие вершины и бесприютную пустошь в красноватую дымку с фиолетовыми переливами. Точь-в-точь как на Марсе. Или на Орфорте зимой. Когда исчезает синяя яркость неба и многоцветье Просторов. Говорят, география рождения и юности отпечатывается под кожей. Есть немного мест на свете, где ты, как кусочек мозаики, встраиваешься в общий ландшафт. И сливаешь в одно целое с теми, кто носит схожий отпечаток. Гуадалупе-Маунтинс выглядело таким местом. И для него, и для Ирта и для сфер.

Может это и есть знак, который нужно считать и принять.