Команда (СИ)

23

В подъезде Сычу дали чем-то тяжелым по голове, и очнулся он в уже знакомом помещении без окон, сидя на жестком стуле, надежно зафиксированный наручниками. Пристегнули всё, что можно.

За столом напротив него сидел Пал Палыч, в неизменном черном костюме.

— Очнулся? Хорошо. — он открыл лежащую на столе толстенную папку, и принялся неторопливо ее листать. Иногда останавливался на чем-то, и читал, горестно качая головой. Папка была Сычу хорошо знакома — ее он видел не раз, и она стала надежным спутником его ночных кошмаров. На обложке красовалась огромная надпись «дело ╧», и фотография Сыча. Три на четыре, матовая, без уголка. Судя по всему, скопированная с пропуска на работе.

Сыч поймал себя на том, что фокус «фейса» с медленным пролистыванием толстого личного дела уже не вызывает былого трепета.

— Ваша фамилия, имя, отчество. — оторвался, наконец, Палыч от папки и удосужился взглянуть на Сыча.

— Пошел нах..й. — ответил Сыч таким же спокойным тоном, не повышая голоса.

«Фейс» попытался скрыть удивление, но получилось плохо.

— Ты не хочешь сотрудничать со следствием? — спросил он, подняв бровь, — Ты знаешь, чем это может тебе…

— Нах. й пошёл, морда фээсбэшная. — всё такой же спокойный ответ.

Палыч тяжело вздохнул и закрыл папку с делом.

— Пойми, если ты не будешь сотрудничать, я не смогу помочь. Конкретно сейчас от тебя требуется просто назвать себя. Это сложно? — он говорил с Сычом так, как взрослый и мудрый говорит с капризным ребенком.

— Нах..й. Пошел. — отчетливо повторил Сыч, в точности копируя интонации следователя.

Палыч кивнул, и в ухо Сычу тут же врезалось что-то огромное, да с такой силой, что, не будь стул намертво прикручен к полу, то Сыч бы стопроцентно упал и укатился куда-нибудь в угол.

— Еще? — спросил у него Палыч, — Давай-ка, не кочевряжься. Фамилия, имя, отчество!

— Нах. й! Пошёл! — прокричал Сыч.

«Только не сдаваться»: крутилась в его голове одна мысль. «Ни при каких условиях. Не верить. Не отвечать. Ничего не говорить».

Снова удар в ухо. Сыч краем глаза заметил того, кто его бил — здоровый, жлобяра… И тоже в черном костюме. Это показалось Сычу смешным.

— Тебе смешно? — взъярился Палыч, впрочем, не так уж и натурально, чтобы Сыч ему поверил.

«Фейс» вышел из-за стола, и профессионально заехал Сычу в глаз. И еще. И еще. И все время повторял:

— Фамилия, имя, отчество, я сказал!!! Назови их!!! Кто ты такой??! Кто ты такой, сука??! Где остальные??! Где они??! Как тебя зовут??!

Удар-удар-удар. Бам-бам-бам. Сыч уже не воспринимал побои — у него в голове гудели колокола, а во рту стало солоно. Выбрав время между ударами, и прицелившись, Сыч выплюнул всю накопившуюся кровь на своего куратора. Жаль, в рожу не попал.

— Ах ты, с-сука!!! — взревел тот, и в этот раз у него получилось намного искреннее.

Сыч засмеялся и выплюнул в него еще и зуб.

— Ты пожалеешь об этом. — процедил сквозь зубы Палыч, и кивнул жлобу за спиной Сыча.

Снова удар по голове, на этот раз слишком сильный. Сыч почувствовал, что падает куда-то во тьму, и, увидев в этом свое спасение, нырнул в беспамятство с головой. Но, как оказалось, ненадолго.

Пробуждение было скорым и мучительным. «Нет, нет, нет!»: просил Сыч мысленно у кого-то: «Назад!» Всё его существо рвалось обратно — туда, где темно, тепло, и нет чернокостюмных отморозков. С пробуждением пришла боль. Голова гудела, левый глаз заплыл, и ничего не видел.

Палыч, снова усевшийся за стол, сделал вид, что Сыча ему искренне жаль:

— Посмотри, что с тобой стало… — сколько горечи в словах, боже мой, — Мы не хотели доводить дело до такого… — он вышел из-за стола, подошел к Сычу, присел на корточки и проникновенно заглянул в глаза, — Мы ж тебе помочь хотим, дурак…

В этот раз плевок в рожу удался на славу.

— Сука!!! Бл. дь!!! Бл. дь!!!.. — Палыч вскочил, громко и смешно матерясь.

…Что было потом, Сыч помнил смутно.

Кажется, его снова о чем-то спрашивали, и, получив очередную путевку на х. й, били, а Сыч только хохотал и плевался, стараясь достать до стола.

— Никак меня не зовут!!! — кричал он, заходясь в истерике, — Грозный, суки!!! Иоанн Грозный!!! Агент ноль-ноль-семь!!! Нах. й иди, каз-злина!!! Врагу-у не сдае-ется…

Боли уже не было — она сохранилась в каком-то далеком углу сознания и не доставляла больше проблем. В собственном допросе Сыч принял роль стороннего наблюдателя, бесстрастного, и имеющего к происходящему весьма небольшой интерес. Как будто смотришь дрянное кино, но переключать канал бессмысленно, ибо остальные программы еще более унылы.

Сперва вопросы, потом удары, потом игра в «хорошего копа». Или наоборот. Или еще как-нибудь. Палыч не отступал от своего, и во всю мочь пытался Сыча расколоть, но тот колоться не хотел. Совсем. В голове мелькнул вопрос: почему они все еще не применили какой-нибудь пентотал натрия, но ответа бодрствующая часть сознания Сыча дать не могла.

Болело всё. Настолько сильно, что боль просто перестала ощущаться, а стала чем-то само собой разумеющимся, как дыхание или сердцебиение. Когда дознаватель в очередной раз, после вопроса о ФИО был послан, и направился к нему, закатывая рукава белоснежной рубашки, покрытой красными брызгами, Сыч понял: вот он — последний раз. Сейчас его ударят, и он не выдержит. Мозги и так уже были в состоянии, близком к отбивной, и этот удар их доконает.

Ну и хорошо.

Убить себя самому не хватило бы духу.

Прощайте, дамы и господа, товарищ Сыч сделал всё, что мог.

Как в замедленной съемке был виден каждый шаг Палыча — в мельчайших деталях, на которые, обычно, не обращаешь внимания. Складки на одежде и структура ткани, капельки пота и крови на лице, небольшой шрам на правом кулаке… Если бы левый глаз мог видеть, то деталей наверняка было бы еще больше.

Шаг.

Еще.

Рукава закатаны, куратор набирает побольше воздуха в грудь для того, чтобы резко выдохнуть во время удара и вышибить Сычу мозги.

Замах, рука начинает свое движение.

По виску стекает капелька пота, мышцы лица напряжены, в глазах безумные искорки — и как это Сыч не заметил их раньше?…

Голова Палыча лопается, как переспелый арбуз, орошая все вокруг красно-серыми брызгами. Пуля вошла в глаз, оставив аккуратную дырочку, зато, выходя из затылка, прихватила с собой большой кусок черепа.

Сыч закрыл глаза, и с облегчением потерял сознание.