Жора и Салага тащили еле живого Сыча к машине через широкий двор трехэтажного загородного особняка, выстроенного в викторианском стиле.
— Давай-давай! Живее! — кричал Дубровский, ведущий из карабина беглый огонь по окнам, откуда то и дело высовывалось какое-нибудь дуло и плевалось свинцом, — Да бросьте вы уже этот щит, мать его!!!
Анька отступилась от принципов, и взялась за автомат, из которого довольно профессионально сняла пару вражеских стрелков.
Картина была — ну прямо как из пафосного фильма про вьетнамскую войну. Два перепачканных чужой кровью бойца несут раненого друга, превозмогая раны (Жору достали из пистолета в руку, и еще пару раз в бронежилет), и усталость. Вокруг слышны выстрелы, земля то и дело взрывается фонтанчиками от попаданий. Крики, мат, кровь, коварные враги в особняке. Пафос и превозмогание. Вот только вместо вертолета — побитый «Форд» с кучей пулевых отверстий.
Жора все-таки выкинул щит, и дело пошло быстрее.
Друзья, беспрестанно крича, и матерясь на все лады, дотащили Сыча до машины, забросили его в салон, запрыгнули сами и устроились в давно разбитых окнах, прикрывая Дубровского и Аньку, которые свернулись и тоже запрыгнули в машину.
— А теперь — держитесь! — завопила Анька, трогаясь, и всем, знакомым с ее стилем вождения, стало еще страшнее, чем было под обстрелом.
Соболь сорвался с места, заднюю дверь прошила очередь, одна пуля из которой угодила Салаге вскользь по каске, и улетела куда-то за окно. Кричали все. Анька — от осознания того, что Форд может в любой момент заклинить, и тогда они окажутся в глубочайшей заднице. Салага — от боли в шее и понимания, что он только что чуть не погиб. Жора — заодно с Салагой. Дубровский — потому, что сидел на переднем сиденье и молился не погибнуть от удара мордой о придорожную березу.
Один Сыч лежал себе тихонько и никому не доставлял проблем.
Спустя час, закипевший от бешеной гонки по проселку, микроавтобус стоял на обочине и испускал клубы пара.
Команда в полном составе торчала в салоне и пыталась не мешать Аньке реанимировать Сыча. Когда тот открыл глаз, все сказали дружное радостное «О-о-о!», но Анька махнула рукой, и все тут же заткнулись.
— Ребята… — хрипло сказал Сыч, улыбаясь почти полностью беззубым ртом, и глядя на присутствующих единственным работоспособным глазом, — Я ничего им не сказал… Ничего… Не сказал… Нах. й только посылал. — он улыбнулся шире, и хотел сказать что-то еще, но закашлялся.
— Молодец! — похвалил его Жора, — Наш человек.
— Ты-то тут откуда?… — спросил Сыч, глядя на него, — Ты ж с Гавриловым был… Хрен ли ты там делал? Я думал, ты на Кавказе…
— Если я скажу, ты не поверишь.
— А если поверю? Я сейчас в таком состоянии, что в любую хрень поверю… Заодно и скажи, как вы меня нашли.
— Ну, если в двух словах… — задумался Жора, — Короче, всё так завертелось… Я теперь агент ФСБ, отдел внутренних расследований. Был приписан к Гаврилову, якобы, в качестве охранника. А на самом деле смотрел за ним, собирал всякий компромат. Он меня с руками оторвал, когда узнал, что я в спецназе служил.
— Либо мне совсем отбили голову, — задумался Сыч, — Либо тут происходит какая-то херня. Отдел внутренних расследований, вроде как должен заниматься расследованиями внутри ФСБ, а не МВД…
— Я ж говорю — всё ой как непросто.
— Ага… А нашли меня как?
— Я доложил своим, когда вы генерала у меня из-под носа увели. Про то, что это были вы, не сказал, но они и сами знали. Сказали, что вы засели в охотничьем домике где-то в глуши и дали координаты дома Аксенова.
— Аксенова?…
— Ну… — Жора почесал маковку, — Собственно… Этот тот самый ФСБ-шник, который нас взял после того случая со складом оружия. Который из нас героев сделал, и все прочее. И который вас подставил, когда захотел убрать Гаврилова с дороги.
— То-есть, он — плохой ФСБ-шник? — насторожился Сыч, — А ты — хороший?
— Ага. Даже не сомневайся.
— Врешь ты всё. Не бывает хороших ФСБ-шников… — Сыч, закашлялся, пытаясь засмеяться, — Знаете что, — устало сказал он, когда восстановил дыхание, — У меня голова от всего этого уже распухла… Я посплю, ребят… Вы только не волнуйтесь… Я просто посплю… — его голова начала клониться набок, глаз закрылся.
— Эй-эй-эй! — завопил Жора, — Анька! Что с ним??! Он что, умирает? Вытаскивай его!!! — он схватил боевую подругу за плечо и как следует встряхнул.
— Да все нормально с ним. — Анька отмахнулась от Жоры, — Ничего смертельного. Оклемается. Он же вон какой кабан здоровый. Пусть спит.
Сыч, прослушавший эту перепалку, хрипло хихикнул, закрыл глаза, снова улыбнулся чему-то, сквозь подступающую сонливость, и заснул.
До утра.