Командировка в ад

Глава 3

Москва. Серегину.

Агент Вольд вышел на связь 3 ноября с запросом по факту нахождения в городе так называемых "батискафов". Прошу разрешения на передачу информации.

Подпись: Гном.

Алга. Гному.

Передавать какую-либо информацию Вольду запрещаю.

Серегин.

Картазаев был недоволен: обычное состояние духа в последние дни. Скажем так, в крайние. Полковник не любил слово "последний", хотя сам предпочитал жить именно в таком режиме. Заниматься сексом как в последний раз, любоваться солнцем, словно должны казнить через минуту. И напиваться тоже вусмерть. Картазаев сплюнул.

Он лежал в небольшой ложбине на опушке хвойного леса. Хотя с чего бы быть дурному настроению? Верный 50-ти зарядный "спектр", способный разнести череп слону, с ним. Ботинки на нем. Мошонкин с Раей тоже с ним. Правда, в отдалении. Обиженные. С другой стороны он и не должен их радовать, но в душе все равно остался осадок. Когда полковник только появился в закатовской квартире, Рая повисла у него на шее, но он холодно ее отстранил. Мало того, он наорал на нее. В груди давно кипело раздражение, но прорвало его как всегда на окружение. Эх, если б ему Гном попался! Порвал бы, как волкодав Тузика. Тому, видишь ли, запретили давать информацию, а пострадали посторонние люди.

Картазаев торопливо переодевался, с вожделением глядя на ванну, понимая, что времени ее принять нет, Рая тихо плакала в соседней комнате. Мошонкин опасливо гундосил:

— Владимир Петрович, зря вы так. Девчонка так вас ждала.

— У нее просто критический день, — буркнул Картазаев.

Он раз за разом набирал профессорский номер, но тот, обычно отвечающий после первого же гудка, упорно молчал. Поубивали их всех что ли? Последний раз он позвонил уже из импровизированного НП в двухстах метрах от закатовской дачи. Конечно, это была не дача, а трехэтажный коттедж с лысой зеленой лужайкой, окруженный высоким кирпичным забором. Окна целые, трупов нет, а совсем даже наоборот. В бинокль чудесно видны крепкие парни, периодически гуляющие по двору (а попутно оглядывающие окрестности на предмет присутствия незваных гостей). Званные гости тоже наведались. В полдень приехали две машины: брюхатый лимузин и джип. Из лимузина показались Анатоль Тужман и Нелли, да все под ручку. На машине болтался обрывок ленты, расписались, стало быть, голубки. И брачная ночка, судя по всему, выдалась бурная. В руках у Тужмана то и дело появлялась блестящая металлическая бутылочка. Сопровождали парочку бритоголовые хлопцы в малиновых пальто и зеленых пиджаках. Или наоборот, зеленых пальто и малиновых лапсердаках. Эта братия всегда обожала попугайские цвета. Главный у них был тоже знакомец. Понятой. Поня. Пончик. Весь круглый, пузатый. Внутрь пропустили троих. Молодоженов и Поню. В дом не пустили никого, проведя к навесу во дворе со столиком и плетеными стульями. Когда гости расселись, из дома появился Закатов.

Картазаев дорого бы дал, чтобы узнать, о чем они говорили. Разговор шел на повышенных тонах. Тужман то и дело вскакивал, размахивал руками, указывая то на дом, то куда-то в сторону моря, расположенного за обрывом за домом. Активность чрезвычайная в некогда элитном, а сейчас полностью заброшенном поселке, в котором все шикарные особняки, за исключением профессорского, стояли пустыми, только идиоты оставались бы в условиях чрезвычайного положения так далеко от города, где войска поддерживали хоть какой-то порядок. Поселок был брошен на произвол даже казаками, лишь кучи конского навоза указывали на некогда суровый, наводящий ужас на потенциальных крысятников пост.

В разгар споров появилось новое довольно экзотично действующее лицо. Абсолютно лысый, но с безобразно длинной и тощей бородой мужчина в коротких широких белых штанишках спустился с крыльца и тут же помочился на него. Судя по независимому от здравого смысла поведению, это был нетрадиционный доктор Сикведус, о котором упоминал Гном. Присоединившись к компании, он жеманно склонился в ритуальном поклоне, а потом вдруг бросился Тужману руки лобызать. Анатоль брезгливо вырвал обслюнявленную руку. Опять стал орать и указывать на дом. Непонятно, по какому праву он тут командует. Можно было лишь предположить, что их объединяли совместные деньги. Вернее денежки Лапицкого, хозяина порта, в котором у Закатова тоже имелся крупный пай. И судя по всему, опять профессор влип в какое-то дерьмо.

Профессор ответил на скандал, и парни из охраны уже приняли стойку, но тут Сикведус сделал широкий жест. Лицо его радушно расплылось. Какие, мол, проблемы! Прошу в дом. Толик в дом не пошел, послал Поню. Поня нехотя оторвал широкий бабий зад от стульчака и поплелся в сопровождении Сикведуса к дому. Доктор попытался по-отечески его обнять, тот грубо пихнулся, но доктор не обиделся. Поня брезгливо обошел темное пятно на крыльце (кстати, застарелые пятна обнаружились и на стене, видно каждый раз Сикведус выбирал чистое место, чтобы испражниться), и парочка скрылась в доме. Но не надолго. Картазаев не успел пасть разинуть, чтобы позвать Ивана, как раздался вопль. Из дома выбежал Поня, и стало ясно, что вопил именно он. Его вырвало на крыльце и еще пару раз на лужайке, пока он бежал к беседке. Он энергично высказался Закатову, даже намеревался перейти в область физических воздействий, но тут профессорские охранники встали стеной. Пончик махнул рукой и рванул к воротам, Тужман засеменил следом, позабыв о невесте. Нелли сделала независимый вид, но Закатов церемонно указал ей на дверь, прошу, мол, честью вас прошу выметаться. Только вас и не хватало, когда в доме такое творится. Картазаев дорого бы дал, чтобы узнать, что именно там такого творится, и что могло вывести так бандита из себя, что он всю дорожку испортил и вопил еще как недорезанный. Труп? Что он трупов не видел?

От всего увиденного Картазаев первоначальный план подверг коррекции. Если поначалу он собирался привлечь профессора для тестирования батискафа (что-то расхотелось ему без проверки в этот гроб лезть, там могла быть ловушка), но теперь ему захотелось попасть к нему в дом.

Он подозвал Мошонкина и попросил показать, что у него в карманах. Тот нисколько не удивился странной просьбе. С людьми уверенными, что ты бог на земле, оживший Нилутаифаг-ниньзя в одном лице легко работать. Им ничего не надо объяснять. Мошонкин был уверен, что Вольд знает все наперед и видит всех насквозь. Наив! Если бы это было так, давно убрали бы Вольда. Повесили, расстреляли, устроили аварию, замесили в бетон, сожгли и утопили, тщательно замазав строку в метрике в роддоме, чтоб никто и не узнал, что такой человек когда-то рождался. Мошонкин выгреб из кармана блокнот, карандаш, связку ключей от профессорской квартиры с брелком, сигареты, зажигалку, мелочь. Хотел еще что-то достать, но Картазаев сказал что достаточно, нужная вещь уже есть.

Спустя пять минут, он уже стоял у профессорской двери. Кованая калитка была снабжена звонком, видеокамера смотрела посетителю прямо в лоб. После нудных переговоров с охраной его соединили с хозяином.

— Владимир Петрович, я так рад! — насквозь фальшиво обрадовался Закатов после доклада охраны, что гость уже за порогом и отфутболить его не удастся.

Он лично встретил его за калиткой (чтоб избавиться поскорее). Выглядел профессор непрезентабельно. Мятая рубашка с пятнами на воротнике, трехдневная щетина. И пахло от нобелевского лауреата, словно от конюха, кислым запахом давно немытого неухоженного тела. Что так? Картазаеву простительно, он три дня в колодце жил, словно крыса, а этот в шикарном особняке, в котором, небось, кроме сауны и бассейн есть, в который батальон голых баб помещается (и довольно часто).

Закатов поздоровался за руку, но руку сразу выдернул, пошел впереди, потом понял, что это не вежливо по отношению к гостю, и пристроился сбоку, оскальзываясь на импортном газоне, словно вылизанном коровой. В общем, суетился. И болтал безостановочно. Задавал необязательные вопросы, не подразумевающие ответов. Впрочем, один вопрос явно читался в его глазах: когда ты уйдешь?

Картазаев не торопился. Усевшись в беседке, он вдумчиво поедал фрукты-ананасы, уложенные на серебряном блюде. Для пробы сделал лишь движение в сторону дома, но был остановлен истеричными воплями Закатова, что в доме ремонт, и несокрушимым рылом охранника, в котором чувствовалась военная (а может и боевая) выправка. Картазаев вспомнил его имя: Эрлих. Полковник попросил об одолжении, профессор воскликнул с облегчением, о чем может идти речь, конечно, поедем, посмотрим ваш саркофаг.

Картазаев встал со стула, это был условный сигнал. На опушке леса Мошонкин включил светоуказатель на брелке (он же лазер), детская игрушка, но действие оказывает сногсшибательное, если, изобразив ужас на лице и придав голосу побольше трагизма, закричать, указывая на бегающий зайчик:

— Снайпер! Мы на прицеле!

И подхватив опешившего профессора, потащить в дом. Эрлих увязался следом, то ли задержать, то ли закрыть телом, не суть важно, Картазаев двинул ему под ноги столик с ананасами-лимонами, и порыв загасил на корню. Забежав в дом, он закрыл дверь на засов, слыша, как с той стороны ломится неудачливый телохранитель. Профессор посмотрел на него с подозрением, а потом даже попытался оттеснить от двери, впрочем, без особого успеха. Тело у него оказалось дряблое как у женщины.

— Это вы специально! Это все ваши штучки! — он, подпрыгивая, грозил длинным скрюченным пальцем.

Вглубь хором вела единственная дверь. Проследив направление взгляда, Закатов побелел лицом. Когда Картазаев стал входить, он лишь бессильно терся рядом, словно побитая дворняга, уже не требуя, а жалобно поскуливая:

— Не надо, прошу вас! Там для вас нет ничего интересного.

Презрев уговоры, Картазаев вошел. В нос шибанул запах спертого воздуха, донельзя знакомый, и слышанный совсем недавно. Из зала лестница вела верх, но пахло из одной из дверей на первом этаже. Когда Картазаев приоткрыл ее, вонь сделалась невыносимой. Горела только одна лампа, как назло синюшная, и все, что она освещала, приобретало неопрятный синюшный цвет, сливалось в серую единую гамму, поэтому Картазаев не сразу рассмотрел, что находится в комнате с бассейном. Правда воды в нем не было, но женщина была. Хотя по началу они приняли ее за тюленя. Оплывшая туша весом не менее чем в тонну, и ростом метра в 4.Бесформенные руки, метр в поперечнике, ноги как тумбы. Мелькнула спасительная мысль, что это кукла. И цвет подходящий, синюшный. Кукла неокрашенная. С влажным глухим шлепком голова повернулась к вошедшим.

— Кто это? — опешил Картазаев.

— Это моя дочь Зина, — глухо проговорил Закатов.

Спрыгнув на дно бассейна, Картазаев прошел вдоль тела. Зина молча сопровождала его взглядом.

— Ей всего шесть лет, но она все понимает.

— Да? — Картазаев наклонился и поднял с пола длинный и холодный презерватив.

— Я сказал ему, чтобы пользовался контрацептивами, а он только смеется, — вздохнул профессор.

— Кто?

— Сикведус, — опять вздохнул Закатов и поведал свою невероятную историю.

Любовница скрыла от него рождение дочери. Сказала только, когда проявились явные признаки элефантизма. Закатов и Одегова из больницы выкрал, чтобы иметь под рукой больного с одинаковым диагнозом. Хотел получить антидот, да не успел. Было поздно, Одегов умер. Когда объявился Сикведус, он схватился за соломинку. Это была последняя надежда. Девочка набирала вес десятками килограммов, ела все время. Если не давали пищу, начинала задыхаться и биться в конвульсиях. Чтобы сердце работало, ей надо было все время есть.

Как понял Картазаев, проходимец очень ловко воспользовался отцовскими чувствами и вошел в полнейшее доверие к профессору. Лечил нетрадиционными методами. Какими, Закатов понял, войдя в сауну во внеурочный час. Сикведус висел на огромном теле, прилепившись, словно слизень между ног и характерно дергал тазом. Профессор едва не сошел с ума, но Сикведус слез, только закончив. Не удосужившись надеть штаны, потный и довольный, он присел рядом с рыдающим профессором, обнял его за плечи и отечески увещевал, что это новый метод, все делается с единственной целью, чтобы спасти его девочку.

— Хоть у нее и большое тело, но она еще ребенок! — кричал профессор, но сделать ничего не мог, голос Сикведуса обволакивал, заглушал все крики и мольбы, игнорировал запреты, это был не голос, а некая аморфная субстанция, подвижная словно ртуть и подавляюще тяжелая словно чугун.

Отчаяние и отвращение душили профессора, делая безвольным и бессильным. Так и повелось ежедневное насилие в этом доме. Сикведус насиловал девочку несколько раз в день. Закатов привез ему контрацептивы, но это нетрадициониста только смешило. Его забавляло отцовское горе лучше всякой комедии.

— Это страшный человек! — подытожил Закатов.

— Почему ж вы его терпите? Скажите охране, они его в море утопят! — возмутился Картазаев.

— А что мне остается? Сикведус дает надежду. Он сказал, что у Зины румянец появляется в такие моменты, а это явный признак улучшения.

По существу отцовское горе сделало Закатова слепым и глухим к голосу разума. Картазаев даже спорить не стал. По ожившему мобильнику профессору сообщили о подозрительных парне и девушке рядом с домом, и Картазаев поторопился предупредить, что это Мошонкин с Раей, и попросил привести их.

— Или вы не хотите, чтобы они это видели? — спросил он.

Закатов лишь махнул рукой. Эрлих привел Ивана с девушкой, но сам благоразумно заходить не стал, оставшись на веранде. Напарники не стали охать или ахать, и Закатов был им за это благодарен. Увидев вошедших, Зина ожила, колыхнув могучие телеса. Из крохотного ротика послышалось:

— А-у! А-уу!

Закатов опять с гордостью заметил, что девочка все понимает. Очень умная девочка. Картазаев встречал уже второго элефанта, и оба были способны издавать лишь гласные звуки. Видно горло подвергалось трансформации, голосовые связки вытягивались и были не способны воспроизводить согласные звуки. Только Бельцов произносил нечто другое. А-я. Что бы это значило? Картазаев понял, что Закатов что-то говорит ему, не относящееся к Зине, и что он напрочь упустил. Он извинился. Закатов протянул пластиковый прямоугольник. Он был белый и чистый и вступал в явный контраст с запущенным видом профессора. Ученые странные люди, Они словно неухоженный придаток у своих исследований.

— Когда черный луч уничтожил мою лабораторию, случилась любопытная вещь. Под воздействием, характера которого мы так и не узнали, с табуляграммой произошли необратимые изменения, а именно: пропала схема управления огнем береговой батареи, но вместо этого проявилась другая часть зашифрованного сообщения, доселе скрываемая схемой. Что за схема установить не удалось, и, скорее всего не удастся. По чисто внешней аналогии схема схожа с запускающим картриджем, используемым на современных иномарках.

— Вы думаете, картридж должен запустить какое-то техническое средство? Что это? Машина, ракетная установка?

— Вы понимаете все буквально. Я говорю лишь об аналогии. На самом деле это может быть что угодно.

— Что с табуляграммой? Так и погибла нерасшифрованной?

— Почему? Кое-что осталось в аварийной памяти, так ерунда всякая, — пожал плечами Закатов. — Мы еще поколдовали над табуляграммой и выяснили кое-что по мелочам, но это вряд ли будет вам интересно. В частности, запущенный "Коброй" спутник так и не удалось взять под контроль.

— Почему?

— Скорее всего, потому что он сразу угодил под чужой контроль.

— Профессор, вы что идиот! Почему сразу не сообщили? Под чей контроль он, по-вашему, угодил?

— Американцы, наверное. Или китайцы. А почему это может быть важно? Я думал, вы об этом и так знаете, — спокойно сказал Закатов. — Есть запись передачи в штаб флота. Принял ее лично контр-адмирал Недорезов.

— Вы ничего не путаете? В докладе Президенту об этом ни слова! Это слишком важно, чтобы об этом не упомянули, — не поверил Картазаев.

— Все абсолютно точно, — уверил Закатов. — Только я не пойму, какое это имеет значение.

"И не поймешь, крыса тыловая!" — подумал Картазаев. Если адмирал скрыл важнейшую информацию, то этому может быть единственное объяснение, а именно то, что он действует заодно с "Гелионом". Профессор еще что-то говорил, но Картазаев оборвал:

— Кстати, ты охрану из морпехов набирал, говорят?

Полковник глянул на веранду, но Эрлиха и след простыл, это уже потом он понял, что парень всего лишь метнулся за автоматом, но в этот момент, действуя чрезвычайно оперативно, Картазаев захлопнул дверь и накинул щеколду. Едва успел проделать несложную процедуру, как длинная очередь развалила дверь пополам. И началось.

Морпехи били в упор, но буртик бассейна на первых порах защитил их. Во все стороны брызнула раскаленная мраморная крошка. Когда они инстинктивно нырнули за тушу элефанта, профессор заверещал:

— Вы с ума сошли, полковник! Моя дочь не должна пострадать!

— Если не хотите, чтобы она пострадала, уведите нас отсюда! — вспылил Картазаев в ответ.

Закатов указал на короткую лесенку в углу комнаты, ведущую наверх. Картазаев прикрыл отход, дав пару очередей из "спектра". Сначала профессор, а потом девушка с Мошонкиным скользнули наверх. Картазаев выставил руку над буртиком, пальнул напоследок и припустил за остальными. Вслед затрещали выстрелы, но не прицельно. Одна из пуль, булькнув, вошла элефанту под кожу, но тот никак не отреагировал. Наверху вход на лестницу прикрывал фигурный дубовый люк, но едва они его захлопнули, как в нем, как грибы после дождя стали появляться все новые дыры. Они поспешно поднялись еще на этаж и заперлись в угловой комнате. Картазаев посмотрел в окно. Никаких карнизов или водосточных труб, цепляясь за которые, можно спуститься. Голые стены до самой веранды на первом этаже. По лестнице уже грохотали шаги морпехов. У них оставалось минуты три от силы, пока вояки не выбьют люк и начнут зачистку по всем правилам, прочесывая комнату за комнатой.

Картазаев прикинул, что если один из них спрыгнет на крышу веранды и побежит по направлению к забору, то его, конечно, пристрелят, если не на крыше, то на самом заборе, через который просто так не перелезть, но внимание морпехов этот маневр может очень хорошо отвлечь. Услышав пальбу, они прервут погоню и спустятся вниз, оставив наверху одного человека для наблюдения, а уж с одним то он справится.

— Мошонкин! — шепотом гаркнул полковник, и тот в мгновение ока вытянулся перед ним словно на параде, верящий командиру до последней буквы устава и готовый выполнить любой приказ. Секунду Картазаев разглядывал васильковые бусинки глаз и по-мальчишечьи коротко стриженую голову. Сколько он навидался таких, и не на футбольном поле или скажем на пляже с веселыми подружками, а совсем даже наоборот: в пороховом чаде, измазанных грязью пополам с кровью (что бы сказала мама!), усталых и напуганных, но упрямо сжимающих в руках автомат вместо эскимо. Картазаев вздохнул и сказал.

— Слушай приказ! Остаешься за старшего. Я спускаюсь вниз и вызову помощь, когда они отвлекутся, прорывайтесь!

И он вручил спектр десантнику.

— Владимир Петрович, давайте лучше я! Вы тяжелый, вас веранда не выдержит! — с сомнением произнес Василий.

— Разговорчики! — оборвал его полковник и полез в окно. — Что, я, по-твоему, такой толстый?

Уцепившись за подоконник, он пытался вставить носок в кирпичный стык, в этот момент морпехи перестали шнырять по этажу и направились прямиком к двери. Ручка судорожно дернулась. Картазаев разжал руки и полетел вниз. Спустя три томительные секунды ноги коснулись крыши веранды. Раздался треск. Надеюсь, не кости трещат, подумал Картазаев, торопливо валясь вбок. По пяткам словно огнем полоснуло.

От удара хлипкая крыша зашлась ходуном, внутри что-то грохнуло. Раздались крики и что гораздо неприятнее, выстрелы. Пули прошили кровлю в десятке мест, и все это время Картазаев пролежал, не двигаясь, чтобы не выдать себя. Сверху в окне маячило испуганное лицо Мошонкина. Картазаев почувствовал раздражение, что на него с сочувствием смотрит его подчиненный, встал и, презрев пули, побежал. Легко сказать, презрев пули. Он успел сделать пару шагов, всего пару крохотных, ни к чему не обязывающих, никому не угрожающих шагов, как снизу ударил настоящий шквал. Путь вперед отрезала вспучившаяся частая "гребенка".

Картазаев шарахнулся вбок, и, оставив пулеметчику пару секунд для прицеливания, толкнулся и прыгнул в другую сторону. Там, где он только что стоял, возник протуберанец из смеси свинца и раздробленных строительных материалов. Полковник успел сделать пару шагов и с радостью подумать, что крышу он успеет преодолеть и даже спрыгнуть вниз, а там ищи его, двор полон препятствий, за которыми можно укрыться. Только он успел предаться радужным мечтам, как сильный удар потряс дом до основания, и опору выбило у полковника из-под ног.

Картазаев лежал, разбросав ноги и руки, и единственным его желанием было удержаться на крыше и не сверзиться вниз. Кровля съезжала с опор. Веранда наполнилась криками, выстрелами. А потом в нее словно врезался танк. Кровля промялась вниз, лопнула, сквозь нее полезли крючья арматуры, грозя нанизать на себя. Полковник вскочил во всем этом аду, но его тотчас сбило с ног, поволокло, под спиной возникло засасывающее ощущение пустоты, оборвавшееся болью и собственным криком.

Картазаев лежал на газоне, плоском и жестком словно доска, а рядом в тучах пыли рушилась веранда. Что-то темное ворочалось там, крушило балки и вопящих все слабее морпехов. Танк? Полковник вскочил на ноги, чтобы со стоном рухнуть обратно. Ноги были отбиты при первом прыжке. Он перевернулся на четвереньки и торопливо пополз по направлению к забору, до которого было метров тридцать. За спиной затихло, стали слышны стоны раненных, потом вдруг рвануло с новой силой, и рухнула последняя доселе уцелевшая стена, та, что еще скрывала танк от Картазаева. Только это был не танк.

В проеме мелькнули растопыренные пятерни с раздувшимися бесформенными пальцами. И были те пальцы заляпаны известкой, пылью, грязью, кровью. Стена упала на бок, сохраняя целостность до того момента, как Зина наступила на нее ногой. После чего треснула под неимоверной тяжестью и раскололась пополам. Нога элефанта провалилась на полметра в мусор, и еще пару секунд на ней колыхалась обширная икра. Элефант огляделся и узрел ползущего Картазаева. Зина выдернула ногу и пошла за ним по пятам. Элефант шел! Это было совершенно невозможно, при соотношении его веса и мышечной массы, но он шел. И как шел! Со стороны это напоминало преследование великана. Каждый шаг отдавался в грунте гулким ударом, как если бы в землю били кувалдой. Картазаев видел ирреальную картину. Ноги великанши погружались в грунт, как в воду. После чего Зина вырывала ноги вместе с землей. И каждый ее шаг создавал ощущение взрыва.

Картазаев пытался встать и побежать, но снова свалился, и он опять полз, потом вскакивал до очередной вспышки боли, которую не было никакой возможности перетерпеть.

Картазаев дополз до забора, и силы его оставили. Взобраться на трехметровую высоту было бы затруднительно даже со здоровыми ногами, не говоря уже о теперешнем его плачевном состоянии. Наступила тишина. Ветерок трепал былинку у самого лица. Картазаев расслабился. Чтоб великану было легче задавить. Развязка затягивалась. Чтобы узнать причину, он повернулся и отпрянул. Огромные слоновьи ноги, покрытые коркой подсыхающей грязи, застыли в сантиметрах от его лица. Чтобы увидеть его, элефанту пришлось наклониться. Зина открыла пасть, в которую Картазаев поместился бы целиком, и прокричала сверху:

— А-у! А-а-у!

— Это я уже слышал. Что ты хотела сказать?

Но она новь повторила те же бессмысленные звуки. В это время объявился Мошонкин. Сначала он крикнул из окна третьего этажа изрядно покосившегося, чудом не рухнувшего дома:

— Владимир Петрович, держитесь! Я сейчас вам помогу!

Через секунду он появился на улице и бесстрашно кинулся на защиту полковника. Уперевшись в пышные телеса сзади, где-то в район обратной стороны колена, не дотянувшись даже до задницы, он с криками, которые, по его мнению, должны были выглядеть устрашающими, попытался сдвинуть колосса с места. Элефант махнул рукой, и Василий оказался на противоположной стороне участка.

— О-э? — в голосе великана послушалась досада.

— Кто это? — дошло до Картазаева. — Это Мошонкин. Не трогай его больше, пожалуйста.

— О-о-ин! — выпалила Зина, и ей впервые удался согласный звук.

— Да, Мошонкин, — подтвердил полковник. — Так что ты мне хотела сказать?

Она не стал ему ничего больше говорить. Из покосившегося дома крадущейся походкой выбрался Сикведус и осторожно сел в машину. Возможно, ему и удалась бы попытка к бегству, если бы не хлопнувшая дверца. Элефант стремительно оглянулся на шум.

— Э-них! — радостно сказала Зина, пустив слюни.

Жених, понял Картазаев. Невеста огромными шагами пошла к машине. Сикведус истерично заводил мотор, но даже когда он его завел, это его не спасло. Зина схватила машину за задний бампер, без усилий приподняла и вытрясла из нее доктора. Вопя не переставая, тот пытался уползти.

— Ты меня не убьешь! — кричал он. — Ты ведь любишь своего доктора?

— Лю-лю! — согласился элефант.

— Тогда ложись!

Элефант покачал головой.

— Почему? — взвизгнул доктор.

И тогда элефант произнес фразу, прозвучавшую как приговор. В ней звучали погребальные песни, и бил траурный колокол.

— Я у-у ер-ху!

Я буду сверху! Сикведус только успел квакнуть лягушкой, неудачно угодившей под асфальтовый каток, когда колосс рухнул на него всей массой. Картазаев поспешил отвернуться. Подоспевшая Рая перевязала ему пятки толстым слоем бинтов, и ему на некоторое время стало не до постельной сцены. Полковник порывался отослать девушку на помощь Мошонкину, но сломить ее сопротивление не смог. В конце концов, Василий охая, подошел сам.

— Она меня, наверное, бревном ударила! — выдвинул он предположение.

Последним явился Закатов и истерично закричал:

— Где моя дочь!

Все это время Зина продолжала сладостно елозить. Из-под нее вытекала неопрятная жижа.

— Уходим! — на всякий случай поторопил своих Картазаев.