Конец операции «Остайнзатц»

ВСТРЕЧА С ЖИМЕРСКИМ

Через три дня, в воскресенье, Жимерскнй держал речь перед рабочими, которых полицаи согнали к станционному зданию в Скрибовцах:

- Медленные темпы работы по укреплению пути вызывают недовольство германского командования. Всем нам придется работать и сегодня, в воскресенье, так как весна и вода значительно ослабили грунт, путь во многих местах нуждается в срочном ремонте. Грузитесь на платформу и дрезину побригадно. Я буду указывать каждой бригаде участок.

К Жимерскому подошел шарфюрер Габриш, наблюдавший за всей сценой со стороны.

- Слушай, Густав, сегодня с тобой поедут эти подонки, - он указал на полицаев, - солдат мало, они устали, и им надо дать отдохнуть хотя бы в воскресенье.

- А мне, Алоиз? - прервал его Жимерский. - Или ты думаешь, что в моем сухом теле уже не нервы, а проволока?

- Поэтому и ты не задерживайся там, Густав. Разведи -их по участкам и возвращайся на дрезине на станцию. Пусть бригадиры следят за работой, а результат можно проверить и завтра.

- А если ночью под откос полетит поезд с военным грузом? Отвечать ведь ты заставишь меня? Не так ли?

- Ну, ну, не будь таким, Густав! Отвечать за все будут эти вот сволочи, - показал он на полицейских, которые кучкой стояли в стороне и наблюдали за погрузкой платформы. - Им надо отвечать за все, даже за то, что мы с тобой, два немца, торчим здесь, в опасных лесах и болотах, вместо того чтобы наслаждаться природой фатерланда!

Один из полицаев подошел к Габришу и Жимерскому и, поднеся руку к козырьку фуражки, доложил:

- Господин инженер! Погрузка закончена, можно отправляться!

- Хорошо, грузите охрану. Итак, Алоиз, до встречи вечером. Я все же должен проверить участок после окончания работ. А вечером жду тебя у себя - тут мне опять принесли бутыль самогона.

- И если ты не разопьешь ее со мной, я обвиню тебя в том, что ты берешь взятки у своих рабочих, Густав! - захохотал Габриш.

- Ты ведь знаешь, что я не принимаю крепких напитков, возраст не тот, а мне хочется дожить до победы. А насчет взятки, так это, пожалуй, верно - самогон мне принес рабочий, документы которого ты вчера подписал. Эти кретины не понимают, что мы нуждаемся в рабочей силе, особенно сейчас, когда возрастает объем перевозок, и думают, что я делаю им милость, когда беру на работу. Итак, до вечера, Алоиз!

- До вечера, Густав!

…Расставив бригады по участкам, дав им задание и оставив при каждой бригаде по два полицая, Жимерский приказал водителю дрезины возвращаться на станцию. Однако, когда дрезина прошла километровый столб 256, Жимерский попросил водителя остановиться, сошел с дрезины и махнул рукой, чтобы водитель продолжал путь без него.

- Господин инженер, а вы?

- Я вернусь на участок, пройду немного пешком: уверен, что эти бездельники бросили работу сразу же, как только я уехал.

- Что вы, господин инженер, ведь там бригадиры да и полиция.

- А, все они одним миром мазаны. Пойду посмотрю, как они там работают без меня!

Дрезина ушла в сторону станции, а Жимерский медленно пошел по полотну на восток. Как только затих шум дрезины, Жимерский свернул с полотна влево, к лесу и не успел пройти между пнями и ста метров, как перед ним вырос Миша:

- Привет, папаша!

- А, сынок! Привет, привет! Что ж, не уехал на Западную Украину?

- Да вот беда, документов нет, да и разрешение не успел выхлопотать.

- Документы вот, - Жимерский протянул Мише сверточек, - да ведь фото-то не твое, так для тебя, видно, еще надо будет сделать?

- Да нет, не надо. Я здесь задержусь. Да и вас надо тут кое с кем познакомить.

- Что ж, знакомь, но только мне к шести надо быть на станции.

- В таком случае времени хватит, да и недалеко тут.

- Ну что ж, пошли, - без колебаний сказал Жимерский.

Ориентируясь по одному ему видимым предметам, Миша быстро подвел спутника к болоту и предупредил:

- Дальше идите нога в ногу, осторожно.

- Да я и сам вижу, что к болоту пришли.

- Болото еще не все. Оступитесь, и на мину напороться можно.

- Крепко закопались, не подступишься.

- Береженого бог бережет, папаша.

- Что верно, то верно!

Неожиданно среди деревьев показался шалаш. Миша подвел к нему Жимерского и откинул полу плащ-палатки:

- Милости прошу!

Киселев ожидал Жимерского, сидя в шалаше на обрезке бревна. Второй такой же стул стоял у противоположной стенки. На него и указал Киселев вошедшему. Тот сел, долго всматривался в Киселева и наконец произнес:

- Документов, полагаю, у вас нет, и спрашивать их бесполезно. Хотя, если не ошибаюсь, нам приходилось с вами встречаться?

- Не ошибаетесь, Густав Генрихович.

- Вот только как вас звать теперь?

- Николай Андреевич, как и прежде.

- Рад вновь возобновить старое знакомство.

- И я рад тоже, Густав Генрихович, хотя, сказать, по-честному, оно прервалось не по нашей вине. Ведь мы вас ждали в Гродно.

Жимерский тяжело вздохнул и начал свой рассказ, который продолжался более часа.

…Жимерский прибыл в Гродно, как ему было указано. Но на явке никого не было, да и самого дома, где была дана явка, тоже не было - снесло бомбой или снарядом. Как только была объявлена регистрация всего населения, Жимерский явился в комиссариат, где и зарегистрировался как фольксдойч, да и к тому же инженер. Получил назначение на работу в депо. Но не успел приступить к работе, как был вызван в гестапо. Беседу с ним вел лично шеф, штурмбанфюрер СС Вальдемар Краузе. При этом присутствовал еще один офицер в форме капитана вермахта, который имени своего не называл, хотя потом Жимерский с ним встречался несколько раз. Гестаповец вспомнил старую деятельность Жимерского, провал группы «Блохи», интересовался, как оказался он на свободе. Вот тут-то Жимерскому и пригодилась справочка, что он выпущен из тюрьмы во время ее эвакуации.

Гестаповец попросил все изложить письменно. А после того как Жимерский все написал, Краузе потребовал дать подписку о согласии работать для гестапо. Не хотел Густав Генрихович давать такую подписку, но, подумав, согласился. Установив такие отношения с гестапо, он надеялся на то, что к нему меньше будут присматриваться новые власти и ему будет проще работать с чекистами, когда от них прибудет наконец связник. А то, что такой человек обязательно придет, Жимерский не сомневался нисколько.

Через несколько дней после беседы в гродненском гестапо Жимерский получил назначение на работу на железнодорожный узел Гродно, в службу пути. Там ему выдали соответствующие документы и познакомили с прямым начальником - майором-немцем из запасников, который не столько интересовался делами по службе, сколько стремился нахватать побольше антикварных вещей. Он даже не брезговал изъятием из частных квартир ковров и гобеленов, которые отправлял своей семье в Германию вместе с продуктовыми посылками.

В депо станции Гродно Жимерский случайно встретил бывшего техника Филипчука, с которым был знаком еще до войны. Сейчас Филипчук работал слесарем. Жимерский обратил внимание, что Филипчука не обрадовала встреча с ним: еще бы, ведь сотрудники управления дороги знали, что Жимерский был арестован органами НКВД как вражеский агент. Густав Генрихович не стал навязываться Филипчуку в знакомые, тем более что их довоенное знакомство было недолгим. Однако месяца через два Филипчук сам подошел к Жимерскому, поздоровался с ним и попросил помочь ему устроить на работу двух человек, которые якобы не захотели эвакуироваться и остались сейчас без документов и работы. А ведь жить как-то надо!

Жимерский помог Филипчуку. Но не сам, а дал указание своему подчиненному, который их и оформил. Через некоторое время случилась диверсия на поворотном кругу. И ни подчиненного Жимерского, ни тех двух человек на станции никто больше не видел. Они скрылись, а Филипчук остался. Когда шум после диверсии утих, Филипчук зашел как-то к Жимерскому и поинтересовался: не знает ли он принципиальную схему системы водоснабжения станции. Кальки с этой схемой валялись прямо в кабинете шефа Жимерского - майора, который все собирался ликвидировать «узкие места» водоснабжения.

Жимерский взял эти кальки, познакомил с ними Филипчука в своем кабинете вечером, а потом положил их опять к шефу.

И вот на станции снова ЧП - на четыре дня узел остался без воды. Филипчук скрылся. Майора начальство отправило на фронт грехи кровью смывать, а Жимерского через некоторое время в Скрибовцы отправили, где он и работает сейчас.

- Густав Генрихович, - спросил его Киселев, внимательно выслушав рассказ, - как же так случилось, что, несмотря на все эти диверсии, гестапо никого не арестовало и вас не побеспокоило?

- Как не арестовало? Арестовало. Им же надо было перед начальством отчитаться. Арестовывали первых попавшихся на глаза. А что касается меня, то и меня беспокоили, как не беспокоить? Штурмбанфюрер Краузе все время требовал от меня разузнать имена саботажников.

- А вы что ж?

- А что я? Я ему говорил, что со мной никто не хочет из местных разговаривать, считают предателем, немецким слугой, ведь многие знали меня по работе в годы Советской власти в Гродно. Видимо, поэтому меня и перевели на участок Мосты - Лида, здесь никто не знает моего прошлого.

- А на этой работе гестапо оставило вас в покое? - Ну что вы! Сразу же со мной связался Алоиз

Габриш, местный фюрер. Не столько умный, сколько напористый человек. Уж больно ему хочется снова войти в элиту. Раньше служил в «СС-Ляйбштандарт Адольф Гитлер», а теперь в заштатном городке в Белоруссии. Но тут со мной стал встречаться какой-то приезжий чин, назвался тоже инженером, господином Эттингером. Я ему написал докладную на Бережного, того и взяли.

- Какого Бережного?

- А, была у нас здесь такая сволочь! Из окружен-цев или просто перебежал к немцам, уж и не знаю. Все к рабочим придирался, что-то вынюхивал, а сам работал бригадиром. Так вот, когда на его участке произошло крушение поезда и он попытался обвинить ремонтников, я доложил Эттингеру, что Бережной пытается свалить на неграмотных рабочих все то, в чем сам виноват. Ремонт на этом участке проводил он сам, путь оказался перекошенным по его вине, значит, он главный саботажник и есть. Взяли его, и больше он здесь не показывался.

- А не может быть так, что вы, Густав Генрихович, выдали гестапо, в общем-то, невинного человека?

- Как это невинного? Да он все время шпионил за рабочими, да и мне пытался передавать сначала доносы на рабочих, которые, по его мнению, были неблагонадежны, то есть высказывали недовольство оккупантами. Ведь он меня-то считал за истинного немца, представителя оккупационных властей! Да вы у кого угодно из рабочих на станции спросите, кто такой был Бережной. Они вам скажут.

- Ну хорошо, оставим эту тему. А для чего же с вами связался этот инженер Эттингер?

- Ну, это птица серьезная! Да и не инженер, а эсэсовец - штандартенфюрер. Так его при мне называли солдаты из охраны его квартиры в Лиде, куда я к нему несколько раз приезжал на встречи. А через меня он, как мне кажется, переправляет свою агентуру к партизанам.

- Как это вы пришли к такому выводу?

- А вот послушайте и решите сами.

И Жимерский рассказал Киселеву, как на одной из встреч Эттингер предупредил его, что через два или три дня в Скрибовцы прибудут два человека. Он назвал их беженцами с Украины. Эттингер предложил Жимерскому помочь им устроиться работать на железную дорогу. Габриша он якобы просить не хотел, тем более что тот все равно должен устраивать рабочих к Жимерскому, который и сам может взять их на работу, да и документы оформить.

Жимерский возразил Эттингеру, что документы оформляет, в конце концов, не он, а Габриш. На это Эттингер ответил, что Габришу уже даны указания подписывать те документы, которые Жимерский будет представлять на поступающих на работу. И действительно, Габриш после этой беседы с Эттингером всегда сразу оформлял пропуска, которые Жимерский ему представлял лично.

- Так, но почему же вы решили, что гестапо через вас засылает агентуру в партизанские отряды? - не удержался от вопроса Киселев.

- А вот послушайте, что было дальше с этой первой парой. Кстати, - здесь Жимерский полез в карман, вытащил истрепанную записную книжку, полистал ее, - вот, фамилии их тогда были Никитенко и Стешин, а теперь, может, и другие. Вот, значит, поработали эти Никитенко и Стешин с неделю, а может, и две, как появляется здесь инженер Эттингер и спрашивает у меня, как они-де работают. Ну, я ему честно сказал, что работают они плохо, все больше с рабочими другими болтают, а когда я подхожу, то делают вид, что стараются.

- Это так было в действительности?

- Совершенно так. Ну, Эттингер ничего мне на это не сказал, но приказал вызвать их ко мне. А когда они пришли, он услал меня по какому-то делу. Да я и так понял, что мне надо уйти. А когда пришел, рабочих в кабинете уже не было.

- И больше вы их не видели?

- Нет, почему же! Эттингер мне сказал, чтобы я дня через два, когда рабочие будут возвращаться с линии, нашел бы предлог, чтобы оставить этих двух на полотне, с тем чтобы они вернулись позже.

- Ну и вы их оставили?

- Конечно. Вся бригада возвращалась на дрезине, когда я увидел осыпь на насыпи около 251-го километрового столба, остановил дрезину и приказал им, как самым большим бездельникам, остаться и подбить насыпь. Они остались, хотя и поворчали. Солдат я не оставлял, так как недалеко мост и путь контролируется патрулями. А обратно они должны были вернуться пешком. Пропуска у них были.

- И они не вернулись?

- Не вернулись. Мало того, ночью гестапо подняло всех рабочих в бараке и меня тоже. Спрашивали, кто остался на полотне. Я назвал их. Поиски были безрезультатны. Переводчик гестапо объявил рабочим, что Никитенко и Стешин саботажники и партизаны, разобрали путь и скрылись в лесу. Только патруль солдат увидел развинченный рельс и предотвратил крушение поезда. Гестапо забрало двух рабочих, что спали на нарах в бараке рядом с удравшими, но через два дня выпустило их, изрядно наломав бока. Рабочие говорят, что у них спрашивали, кто такие были Никитенко и Стешин и кто их соучастники.

- Но, может быть, эти двое действительно хотели организовать крушение?

- И для этого Эттингер устраивал их на работу? Ясно, что все это делалось для того, чтобы партизаны поверили тем, кто к ним пришел. Уж больно много шуму устроило вокруг этого факта гестапо. А дело-то, я имею в виду крушение, заранее было обречено на провал. Солдаты патруля должны были найти и нашли развинченный стык. Но я-то знал больше, хотя, к сожалению, сказать об этом не мог никому. Вам говорю первому.

- А еще такие случаи были?

- Да, Эттингер еще присылал ко мне людей на путевые работы. Некоторые работают и сейчас, а человек девять уже исчезли при разных обстоятельствах. Да вот вам список всех этих людей, - Жймерский вырвал три листка из своего затрепанного блокнота и протянул Киселеву. - Здесь указано время поступления на работу и день, когда человек исчез. Те, кто еще работает, имеют против фамилии только одну дату - поступления на работу.

- А вы думаете, что все это агенты Эттингера, заброшенные к партизанам?

- Я почти уверен в этом.

- Скажите, Густав Генрихович, а не интересовался Эттингер этими людьми или вообще теми людьми, которых вы принимаете на работу?

- Нет, не интересовался. Во всяком случае, не интересовался у меня. Я ведь вам говорил, что пробовал таким же путем оформлять через гестапо и других приходивших ко мне рабочих. Габриш проводил их через свою канцелярию так же быстро и без лишних вопросов. А если оформление шло через моего помощника, то дела залеживались в гестапо по неделе и больше, случалось, что желавших поступить на работу и самих вызывали на допрос в гестапо.

- А тех, кого оформляли вы?

- Ни разу. Поэтому я и позволил себе смелость передать вашему товарищу при встрече со мной, что я могу быть полезным в устройстве на работу ваших людей.

- Это очень важно, Густав Генрихович, и я, вероятно, воспользуюсь этим в ближайшее же время.

- Пожалуй, сделать это, если надо, следует именно в ближайшее время.

- Почему же?

- Да что-то в последнее время к нам зачастили высокие гости из Гродно и даже из Минска. Гестаповцы что-то затевают на нашем участке.

- Это ваши предположения?

- Нет, это их слова. Вот, послушайте. Недавно Габриш принимал своего друга из Гродно - Шульца, гауптштурмфюрера СС, с которым раньше вместе служил в охране Гитлера. Так как я друг Габриша и «чистокровный ариец», то на попойку пригласили и меня, тем более что я главный поставщик самогона для Алоиза. Шульц отнесся ко мне снисходительно, но потом, когда я упомянул о своих добрых отношениях с инженером Эттингером, стал заискивать передо мной. А когда он напился вместе с Габришем, то стал стучать кулаком но столу и кричать, что они еще скажут свое слово.

Эта встреча особо заинтересовала Киселева, и Жимерский подробно проинформировал капитана, о чем болтали два дружка из личной охраны фюрера.

- Но что они задумали, я сказать не могу, - закончил свой рассказ Густав Жимерский.