Конструктор космических кораблей

1964

…Солнечная, совсем не октябрьская погода. На стартовой площадке идет заключительный этап подготовки к полету. К необычному. Впервые намечено опробовать корабль «Восход». Его испытывают инженер-полковник Владимир Михайлович Комаров, кандидат технических наук Константин Петрович Феоктистов, наконец добившийся права на полет, и врач Борис Борисович Егоров, которому поручено проводить на борту медицинские наблюдения. Факт присутствия на борту корабля ученого имел огромное значение. В нем проявился один из жизненных принципов Королева, сформулированный им еще в годы увлечения планеризмом: «Самому строить, самому летать, самому испытывать».

Еще в 1963 году, когда некоторые специалисты пытались убедить академика в целесообразности прежнего подхода к подбору экипажа, С. П. Королев спросил:

— Вы не станете возражать, если в один прекрасный день в корабль сяду я?

— Нет, конечно. Но ваш возраст…

— Вот именно, — резко ответил ученый. — Возраст и здоровье. Так вот, настало время, когда должен — понимаете, должен! — лететь ученый, — и уже совсем категорически закончил: — Константин Петрович Феоктистов — вместо меня. Считаю, что на этом можно закончить дискуссию о составе экипажа «Восход».

Как известно, это мнение поддержала и Государственная комиссия. Жизнь подтвердила правильность этого решения.

— С началом полетов человека в космос среди специалистов, и в первую очередь среди тех, кто был в какой-то мере связан с техникой, шло немало разговоров о будущем нового дела, — рассказывал космонавт Алексей Елисеев. — Развитие космонавтики, отработка космической техники в условиях полета рано или поздно должны были потребовать присутствия на борту кораблей инженеров-специалистов. Не только мне, но многим моим коллегам посчастливилось в шестидесятых годах встретиться и беседовать с академиком Королевым. Однажды, не помню точно когда, нас пригласили к Главному конструктору. Зашла речь о нас, молодых. Кто-то робко сказал Сергею Павловичу о желании стать испытателем космической техники.

— Надо подумать, — сказал тогда академик и добавил, — инженеры должны и будут летать в космосе. Это бесспорно. Настало время планировать полеты на кораблях инженеров, ученых самых различных профессий. Без этого немыслимо решать научно-технические задачи, связанные с отработкой новых типов кораблей, вести чисто исследовательские работы по изучению космического пространства… А если говорить персонально — все зависит только от вас.

На этом знаменательная для нас беседа закончилась, — сказал Алексей Станиславович. — А позже я стал полноправным гражданином Звездного городка.

О дальновидности Королева говорит тот факт, что еще собирались первые корабли, а Сергей Павлович уже думал об ученых, инженерах, которые могли бы войти в состав космических экипажей. Так оказались в отряде К. П. Феоктистов, А. С. Елисеев, В. Н. Кубасов, В. Н. Волков и другие.

Новый корабль «Восход» отличался от «Востока» не только вместимостью, большим комфортом — исследователи работали в нем без скафандров. Подобного еще не было ни в советской, ни в американской практике космоплавания. Не было в практике и способа так называемой мягкой посадки корабля на землю — посадки практически с нулевой скоростью[34]. Этот метод, как мы увидим позднее, отлично зарекомендовал себя в дальнейших полетах.

Что это значит, как это достигается? Желание получить ответ на эти вопросы и привело меня к техническому руководителю полета.

— Приземление — заключительный этап эксперимента. Он не менее труден, чем выведение корабля на орбиту, — рассказывал С. П. Королев, — это прежде всего большие тепловые и динамические нагрузки, возникающие при стремительном движении корабля-спутника в момент прохождения им плотных слоев атмосферы. Конструкторы позаботились о том, чтобы в этот момент воздействие перегрузок на человека было сведено к минимуму. Система посадки обеспечивает соприкосновение корабля с землей мягко, с нулевой скоростью.

— Прежде мог применяться и раздельный спуск: корабль сам по себе, космонавт сам по себе. Не так ли, Сергей Павлович?

— Да, почти так. Система амортизации позволяла «Востоку» успешно приземлиться, имея на борту и космонавта. Но мы, как правило, предпочитали катапультирование человека и приземление его на парашюте. «Восход» мы считаем более надежным, и поэтому нецелесообразно устанавливать в его кабине катапультные устройства. В современных пассажирских самолетах давно нет парашютов и этот факт перестал смущать пассажиров. Космонавты встретятся с Землей, сидя в кабине корабля. С таким же успехом они могут приводниться. «Восход» обладает необходимой плавучестью. Как достигается мягкая посадка? После того как «Восход» пройдет плотные слои атмосферы, сработает парашютное устройство, и кабина космонавтов станет медленно снижаться. Почти у самой поверхности Земли скорость будет гаситься за счет работы небольших пороховых двигателей. Они-то и доведут ее до нуля. Это все не так просто, как я говорю. Прежде чем мы добились подобного результата, новая система посадки корабля испытывалась много раз.

— Вечером накануне полета корабля «Восход» к нам в домик на космодроме пришел Сергей Павлович, — вспоминал В. М. Комаров. — Мы вышли на улицу и долго молча смотрели на звезды, на медленно плывшую луну. Академик поделился с нами планами освоения космоса, а потом с досадой проговорил:

— Сам бы с удовольствием слетал, да возраст не позволяет. — Помолчав, С. П. добавил: — Придется делать это вам, более молодым.

Перед самым полетом Сергей Павлович сказал мне:

— Вот, Володя, — впервые он назвал меня по имени. С первой встречи он всегда всех нас величал по имени и отчеству. — Настала и твоя очередь. Счастливого пути.

13 октября 1964 года. Суточный полет «Восхода» окончен. С командного пункта можно было наблюдать следующее:

…Председатель Государственной комиссии и другие члены комиссии стоят в глубине зала, молча следят за четкой работой операторов.

За небольшим столиком с микрофоном сидит С. П. Королев — технический руководитель полета. Лицо его напряжено — темные глаза сузились, на переносице обозначились две глубокие морщинки. Левая рука по привычке охватила подбородок, поддерживая голову.

На борт корабля перед выходом его на траекторию спуска идут одна команда за другой. Тут же осуществляется контроль за их исполнением. В эти минуты С. П. Королев — весь внимание, готовый в любое мгновение вмешаться в работу операторов, если что-нибудь будет не так.

…В динамике, что стоит на столе у оператора, раздается голос:

— ТДУ сработало — раскрылся парашют. Корабль плавно спускается, — кричит прерывающимся от волнения голосом летчик Михайлов. Он находится в пункте посадки корабля.

Минуты… минуты… минуты… Какие-то сотни метров отделяют «Восход» от Земли.

Радостный голос другого летчика:

— Хорошо вижу корабль. Снижается плавно, плавно…

В комнате напряженная тишина. Все мысленно подсчитывают расстояние, медленно сокращающееся между кораблем и Землей: 15, 14, 13, 10, 8, 4 метра.

— Земля, земля! Все в порядке, — в один голос кричат летчики, наблюдавшие спуск.

Трудно передать, что творилось вокруг в эти минуты: все поздравляли друг друга, жали руки. Объятия, поцелуи…

Сергей Павлович встал и взволнованно сказал:

— Отныне, после полета Феоктистова, дорога в космос открыта ученым. Им теперь доступны не только цифры и записи приборов, фото- и телеметрические пленки, показания датчиков. Нет, сейчас ученому доступно свое, живое восприятие событий, чувство пережитого и виденного, ему отныне предоставляется великолепная возможность вести исследование так, как он этого пожелает, тут же анализировать полученные результаты и продвигаться далее.

Полет трехместного «Восхода», жизнь и работа в нем экипажа без скафандров и плюс к этому мягкое приземление было расценено мировой научной общественностью как крупное достижение Советской страны.

Американский космонавт Скотт Карпентер с восторгом заявил в печати: «Я не был бы слишком поражен, если бы два человека были посланы наверх, но три — да! Это великий подвиг. Русские, кажется, всегда делают именно то, чего мы не ожидаем».

Академия наук США свое мнение выразила в телеграмме: «Американские ученые поздравляют своих коллег по поводу нового выдающегося достижения советских конструкторов. Успешный запуск космического корабля с тремя членами экипажа является новой эрой в исследовании космоса».

Москва торжественно, ласково, по-матерински встречала экипаж «Восхода». На трибунах во Внуково — руководители партии и правительства. Звучит рапорт командира корабля инженер-полковника В. М. Комарова Центральному Комитету КПСС, Президиуму Верховного Совета СССР, Совету Министров СССР. Всем особенно запомнились полные твердости заключительные слова:

— Готовы к выполнению нового задания парши и правительства.

Страна готовится отметить 47-ю годовщину Великого Октября. В праздничные дни должно было состояться открытие монумента «Космос», сооружаемого по постановлению правительства в ознаменование выдающихся заслуг советского народа в освоении космического пространства. Строительная площадка в районе ВДНХ. Сергей Павлович Королев и предприятие, которым он руководил, оказывали авторам и исполнителям самую непосредственную помощь. Особенно внимателен был академик к авторам проекта — архитектору М. О Барщу, инженеру А. Н. Колчину и известному скульптору А. П. Файдышу-Крандиевскому. Автору этих строк не раз довелось бывать в мастерской скульптора. Андрей Петрович и рассказал мне о встречах с С. П. Королевым.

— Я познакомился с Сергеем Павловичем в 1961 году. Было это поздней осенью, вскоре после того, как мы — Барщ, Колчин и я — оказались победителями конкурса на лучший проект обелиска и нам предложили разработать нашу идею в граните и металле. Я начал лепить рабочую модель статуи Циолковского и одновременно обдумывал композицию двух больших горельефов. Сейчас их можно видеть по обеим сторонам основания обелиска. В те дни в одном из московских учреждений я увидел коренастого человека, одетого в коричневую дубленку. В руках он держал какие-то бумаги. Человек подошел и представился:

— Королев. — И сразу же начал: — У меня есть замечания к вашему эскизу…

Прощаясь, ученый сказал:

— Если понадобится моя помощь, я к вашим услугам. У вас есть мой телефон?

Как на грех, ни у кого не оказалось бумаги. Где-то нашли клочок обертки, и Сергей Павлович написал мне номера служебного и домашнего телефонов. Берегу их, как дорогую реликвию.

Много позднее академик пришел посмотреть горельефы, которые я заканчивал в глине. Внимательно рассмотрев фигуры людей, различные атрибуты, Сергей Павлович решительным движением руки изменил форму одной детали. Я посмотрел на него с недоумением. Улыбнувшись, он сказал, что так правильнее.

— Сергей Павлович, — продолжал рассказ скульптор, — оставался тогда в мастерской около часа. Я решил сделать несколько этюдов и попросил ученого посидеть, позируя, хотя бы пятнадцать минут. Он категорически отказался. Мне удалось внимательно, или, как говорят, профессионально, рассмотреть его красивый благородной формы лоб, чуть спрямленные густые темные брови, под ними карие поблескивающие глаза. Я их видел и строгими, и веселыми, но никогда — безразличными.

Часто вспоминаю, с какой увлеченностью Сергей Павлович говорил об изучении Вселенной, как твердо он верил, что космос будет служить человечеству. С каким вниманием относился ученый к созданию монумента! И это понятно: все, что прямо или косвенно относилось к космосу, всегда волновало ученого. Он не раз говорил, что ему очень хочется, чтобы монумент стал произведением искусства, в котором документальность сочеталась бы с подлинно художественной образностью. Очень интересовался академик статуей Циолковского.

— Расскажите об этом.

— Для Королева Циолковский был не только ученым, много сделавшим для развития космонавтики, но и идеалом преданности человека своему делу. Об этом Сергей Павлович не раз говорил нам. Припоминаю такой факт. В мастерской стояло несколько слепков головы Циолковского. Посмотреть их и приехал Сергей Павлович. Внимательно осмотрев работы, академик сказал:

— Я бы посоветовал вам вот этот вариант.

— Вы воспользовались его советом?

— Да, именно портрет, отмеченный Сергеем Павловичем, был потом признан как лучший и другими учеными, также лично знавшими Циолковского. Он был использован при окончательном варианте памятника, установленного у подножия обелиска.

Можно привести множество примеров живого участия Сергея Павловича в нашей работе. На одном из горельефов изображен Юрий Алексеевич Гагарин, поднимающийся по металлической лестнице к кораблю.

Портрет, естественно, я делал по фотографии. Заполучить к себе в мастерскую космонавта номер один мне не удавалось. Помог случай. На одном из приемов в Кремле встретил Королева и Гагарина. Поздоровались. Первый вопрос, который мне задал ученый, конечно, относился к тому, как идет сооружение обелиска. Я не утерпел и посетовал, что не могу встретиться с Гагариным.

Сергей Павлович посмотрел на космонавта, потом на меня, улыбнулся:

— Ну, это в наших силах.

Через несколько дней Юрий Гагарин приехал ко мне в мастерскую…

Вот еще эпизод. Я все-таки сделал несколько этюдов С. П. Королева. Мне казалось, что в них я передал характерные черты академика. На горельефе была изображена группа ученых. Так вот одного из них я сделал похожим на Сергея Павловича. Что потом было!! Приехал он, как всегда, осмотрел все. Вижу, остановился против «самого себя». И, резко повернувшись к нам, раздраженно бросил. «Это еще что? Это зачем?»

Сергей Павлович не на шутку рассердился. А нам и сказать в ответ нечего: мы явно отступили от утвержденного эскиза. В общем, досталось нам за этот эксперимент. Через несколько минут Сергей Павлович поостыл, но тут же попросил нас изменить облик ученого. Теперь я жалею, что согласился. В ту встречу я все-таки рискнул еще раз попросить разрешить вылепить его портрет в горельефе, объяснил, почему это надо. Но он снова категорически отказался. И тут же сказал:

— Вот если когда-нибудь станет создаваться галерея портретов ученых, посвятивших себя освоению космического пространства, тогда я — к вашим услугам.

Однажды зашел у нас с Сергеем Павловичем разговор о достижениях советской науки в изучении Вселенной. Кажется, это было в тот день, когда мы подняли вверх стрелу — сам обелиск. Я спросил академика, удовлетворен ли он результатами своего труда. «Своего»? Нашего труда, — нажимая на слово «нашего», ответил ученый. — Каждый выполняет свой долг. Пусть каждый выполнит свой долг.