Конторщица 5

Глава 3

В Малинки мы выехали поздно. Сперва очень долго собирались: домовитая Римма Марковна, несомненно, хотела взять с собой всего и побольше, включая вафельницу, мясорубку и массивный финдибобер для лепки пельменей (запамятовала, как он правильно называется). Затем, когда мы уже уселись в машину, она вспомнила, что забыла светкин учебник по английскому (та занималась дополнительно). Пришлось возвращаться и искать (хитрая Светка запрятала его на шкафу, надеялась, что все забудут).

Потом оказалось, что не взяли крышки для закатки варенья.

Затем вспомнили о том, что на даче в прошлый раз закончилась соль. То есть соль-то была, но вот крупная — закончилась, а Римма Марковна наотрез отказывалась солить капусту любой другой солью. Соответственно бежать в магазин выпало мне (кто бы сомневался), хорошо, что он совсем рядом, в соседнем дворе.

Апогеем всего стало известие о том, что ключ от дачного дома остался в городской квартире. Римма Марковна схватилась за сердце и вознамерилась умереть прямо на месте. Пришлось возвращаться с полпути (отъехали от города уже километров на шесть).

В результате в залитые солнцем Малинки добрались почти к обеду, когда полуденный зной настолько затопил всё вокруг, что воздух аж звенел. Римма Марковна была сердита, аки сыч:

— Полдня потеряли! — шипела она непонятно на кого.

Я старалась не реагировать, а Светке было всё равно.

Хотя такую её реакцию понять было трудно: ну приехали чуть попозже, ну и что с того? По грибы, значит, завтра с утра сходим, а сегодня как раз с капустой и яблоками разберемся. Но нет, Римма Марковна раздражалась и ворчала что-то себе под нос. Слов разобрать было невозможно, да я особо и не пыталась.

Так и доехали, в молчании и ворчании по растрескавшейся грунтовой дороге между пшеничных полей с редкими вкраплениями васильков и маков промеж налитых колосьев. Часть хлебов уже собрали, и сине-алые цветы выделялись на этом фоне ещё сильнее.

Странно, обычно она всегда максимально собрана, заранее всё пишет на список, чтобы ничего не забыть, хлопочет, по десять раз перепроверяет, а сейчас не пойми, что творится, стареет что ли?

И только в Малинках, когда я вошла в заросший травой двор, сразу стало понятно, к чему был весь этот спектакль, включая плохое настроение Риммы Марковны. Во дворе, у погреба под старой разлогой яблоней, стояла огромная дубовая бочка, возле которой хозяйничал… Будяк.

— Добрый день, соседки! — бодро крикнул он нам и жахнул из ведра воду в бочку. — Что-то ваша бочка совсем рассохлась, Римма Марковна. Пришлось замачивать. Пусть набухнет, а то протекать будет.

— А как же моя капуста? — стрельнув в мою сторону глазами, равнодушно запричитала Римма Марковна, которая при виде Будяка никакого удивления абсолютно не высказала, хоть и попыталась потом изобразить изумление. Из чего сразу становилось понятно, кто именно является режиссером всей этой чудо-постановки.

— Дня три она должна помокнуть, как минимум, — заявил Будяк авторитетным тоном и, подхватив два пустых ведра, шустро отправился к колодцу.

Я выразительно посмотрела на Римму Марковну.

— Это не я! — агрессивно огрызнулась она, хотя я вообще ничего не спрашивала.

— Пётр Иванович к нам вчера днём приходил, и баба Римма сказала, чтобы бочку из погреба надо вытащить, потому что ты все время одна, а мне нужна сестричка, — наябедничала Светка и тут же экспрессивно добавила, для аргументации топнув ножкой, — но я хочу братика!

Римма Марковна сделала вид, что она вообще не при делах и юрко прошмыгнула в дом. Будяк, который нес два ведра с водой и всё прекрасно слышал, тотчас же поставил их на землю прямо посреди дорожки и внезапно заторопился куда-то по своим делам. А сделавшая своё чёрное дело и даже не подозревающая об этом Светка постояла немного, подняла с травы большое сочное яблоко и, надкусив его, весело поскакала куда-то в сторону малинника.

Я осталась во дворе одна, в окружении сумок, авосек и ящиков. Маленькая стрекоза с рыжими крылышками с треском пролетела мимо и уселась на увязанную в холщовую торбу кастрюлю с едой.

Я вздохнула и пошла разбирать барахло.

В обед все заговорщики чинно сидели в увитой виноградом садовой беседке, ели приготовленный Риммой Марковной еще в городе плов и усиленно делали вид, что ничего вообще не происходит.

— А где это вы такой барбарис купили, Римма Марковна? — с подчёркнутой вежливостью спрашивал Будяк, с аппетитом вкушая плов.

На меня он старался не смотреть, а если случайно и встречался со мной взглядом — быстро отводил глаза.

— А это со мной Нора Георгиевна немножко поделилась, — обстоятельно отвечала Римма Марковна, тоже стараясь не смотреть на меня, — ей знакомые этнографы аж из Узбекистана привезли, вот она и отсыпала.

— Да, с барбарисом плов — царь любой трапезы, — выдал мудрость Будяк. — Он и кислинку придает, и аромат…

— Это потому, что это барбарис пурпурный, видите, длинненький какой. Он более кислый, чем обычный, поэтому и привкус такой интересный, — хвастливо сообщила Римма Марковна. — Но я еще и рис сперва немного в духовке…

— Если вы закончили обсуждать ботанику, то я бы тоже хотела задать один вопрос, — невежливо перебила Римму Марковну я.

Мои слова почему-то произвели на наш маленький коллектив странное действие: Будяк внезапно подскочил и, сообщив почему-то Светке, что ему нужно к Роговым, шустро потрусил со двора. Римма Марковна, тоже не допив чай, в срочном порядке унеслась мыть посуду.

Мы со Светкой остались за столом одни.

— А чего это они? — удивлённо спросила Светка, жуя домашний пирог с яблоками.

— Работы у них много, — пожала плечами я и долила себе из самовара душистого чаю с малиновым цветом и лесными травами.

— У взрослых всегда работы много, — вздохнула Светка. — Зато нам весь пирог достался.

Здесь я с нею была полностью солидарна.

Хотя в душе злобно хихикнула.

А вопрос у меня был совсем простой — хотела спросить, у кого мы из соседей прошлый раз ту высокую лестницу брали, чтобы нарвать яблок…

— А давай, Светка, ты будешь с того краю яблоки собирать, — предложила я и поставила две огромные плетёные корзины на траву. — А я — с этого?

После обеда мы с ней натянули свои старые ситцевые, выгоревшие за лето, платья (которые не жалко) и решили сперва собрать все упавшие яблоки в саду (битые для варенья-«пятиминутки», которое Римма Марковна делала для пирогов), а затем уже отыщем ту высокую лестницу и полезем на деревья рвать яблоки. Их мы аккуратно сложим потом в ящик, на всю осень и часть зимы вполне хватит.

— Почему это я с того краю? — моментально принялась возмущённо торговаться Светка.

— Ну, мы можем поменяться, — согласилась я, и убрала с лица брошенную ветерком паутинку, — просто здесь много крапивы, а ты же не любишь…

— Тогда я буду с этой стороны! — моментально сменила мнение на противоположное Светка.

— А давай тогда будем соревноваться, — предложила я, — кто наберёт полную корзину яблок первым, тот получит большой леденец на палочке! Прямо огромный! Сладкий-сладкий!

— А где ты его возьмешь? — с подозрением спросила Светка. — Покажи сперва!

— Ну ты же меня знаешь, — не повелась на Светкины манипуляции я (а то ей сейчас покажи, а она потом сразу ныть и выпрашивать начнёт, знаем, проходили).

— Но с твоей стороны больше яблок, — нахмурилась Светка, визуально прикидывая фронт работ. — Это несправедливо!

— Да, ты права, — кивнула я, — и чтобы восстановить справедливость, я разрешаю тебе после того, как ты соберешь со своей стороны все яблока, собирать и с моей.

— Слово? — недоверчиво прищурилась Светка. — Поклянись сердцем матери!

— Слово! Клянусь! — подтвердила спор я.

— Ты там пальцы за спиной скрестила, — не поверила Светка, совершенно безосновательно заподозрив меня в вероломстве.

— Ничего подобного! — возмутилась я, — я не скрещивала!

— Скрестила! — не сдавалась Светка, — Клянись заново! И руки перед собой держи!

Я вытянула руки вперёд и поклялась, но коварно добавила:

— А петушок на палочке большой-большой, красного цвета, как ты любишь…

— Добрый день, Лида! — мимо нас по огородной меже проходил Рогов с полным ведром маслят. — А чего это вы по грибы не пошли? Там, в среднем лесочке, за выгоревшей просекой, их хоть косой коси. Я сперва всё подряд брал, а потом только шляпки. А потом так вообще — только шляпки молоденьких.

Он продемонстрировал «улов»: блестящие каштановые шляпки дразнили с изнанки пористой молочной белизной, крепкие ножки облеплены песком и ниточками мха — все грибочки были как на подбор, один в один. Я аж облизнулась, завтра с утра надо обязательно сходить в лес!

— Да мы поздно приехали, — вздохнула я, глядя как Светка, воспользовалась тем, что я болтаю с соседом, и торопливо собирает яблоки, при этом норовя стащить и с моей стороны (да уж, правильная мотивация — великое дело!).

— А что так? Много работы?

— Да нет, Римма Марковна всё позабывала, пришлось возвращаться, — вздохнула я.

— Странно, обычно она такая дисциплинированная, — удивился Рогов и поделился новостями, — а вы в курсе, что Пётр Иванович дом здесь приобрел?

— В Малинках?

— Да, прямо на этой улице, последний от левады. Место хорошее, прямо над Камышовкой. Там запруда небольшая, он говорил, что расчистит и баню прямо над ней срубит. Ох и удобное место! Аж завидки берут. Буду теперь своих подбивать, чтобы тоже дом здесь себе заиметь.

— Купил?

— Да вы у него сами спросите, вон он идёт, — пожал плечами Рогов и заторопился дальше.

Внизу, среди зарослей цикория и ромашек, по протоптанной тропинке у озера шел Будяк. Точнее не шел, а практически крался. Наткнувшись на мой взгляд, он изобразил независимый вид и хотел пройти мимо, на был остановлен мной:

— Пётр Иванович!

При звуках моего голоса Будяк притормозил.

— Можно тебя на минуточку? — сказала я незлым голосом.

Будяк вздохнул:

— Вредничать будешь?

— Да нет. Поговорить бы.

— Я сердцем чист и ласков, — включил режим «клоуна» Будяк, — отчего же не поговорить?

— Что это за цирк с бочкой и сестричкой для Светки? — задала вопрос я спокойным тоном, ну, почти спокойным.

— К тебе я отношусь с любовью и почтением, душа моя, — дурашливо подмигнул мне Будяк.

— Не выкручивайся.

— Что тебе во мне не нравится? В чем изъян?

— Пётр Иванович, прекращай дурака валять! — вконец рассердилась я. — Иначе рассоримся. Ты меня знаешь!

— Ну, не ругайся, — погрозил мне пальцем Будяк, — и вообще, Лида, образ циничной и отмудоханной судьбой курицы тебе не идёт.

— Ты на мой вопрос собираешься отвечать?!

— Пошли пройдёмся до лесочка, Римма Марковна шишек попросила набрать для самовара на вечер. По дороге поговорим.

Я бросила взгляд на сад — Светка активно собирала яблоки. Ну что же, сама вполне справится. Я кивнула Будяку, и мы начали спускаться к озеру.

— Осторожно, тут болото, — предупредил меня Будяк и подал руку, — перепрыгивай.

Мы обогнули болотистый, заросший камышом берег, прошли по дощатому мостику без перил, перекинутому через затянутую ряской небольшую запруду, где стая жирных уток с подбулькивающим чавканьем паслась на ярко-салатовом ковре. Дальше, на глинистом обрыве, начинался еловый лес, сырой и мшистый, он тянулся неширокой полосой до безымянного ручья.

Я думала, нам туда, но Будяк (так и не отпуская мою руку) потянул меня дальше и чуть в сторону.

— Ты куда? Вот же шишки, — не поняла его стратегии я, пнув большую еловую шишку.

— Это не такие шишки, как нам надо, душа моя, — снисходительно посмотрел на меня Будяк. — ты когда-нибудь пробовала чистить самоварную трубу после еловых шишек?

— Нет, — сказала я, решив не признаваться, что я никогда вообще не чистила самоварную трубу, — а что с ними не так?

— Ты хоть что-то, кроме своей работы замечаешь? — вопросом на вопрос ответил Будяк.

Я начала сердиться и поэтому промолчала.

— От еловых шишек накапливаются смолы, их чистить тяжело, а ещё самовар быстро чадить начинает, — терпеливо, словно школьнице, пояснил Будяк.

— И что?

— Мы идём во-о-он туда, — Будяк указал на пригорок, за которым начинался сосняк.

Ну ладно, туда, так туда.

Мы быстро преодолели весь путь и поднялись на песчаный бугор, заросший сухими бессмертниками. От лёгкого ветерка они качались и слегка потрескивали. По пути я немного запыхалась, поэтому уселась на нагретую солнцем корягу перевести дух. Будяк принялся собирать шишки в полотняную торбу, а я откинулась спиной к сухой и тёплой коре и от удовольствия аж закрыла глаза — хорошо как! Коряга, казалось, прогрелась до самой сердцевины, я провела рукой по шершавой коре — маленькие, тонкие словно пергамент, желтовато-прозрачные плёночки с треском ломались под моей ладонью, оставляя пахучую смолистую липкость на пальцах.

Пока я отдыхала, Будяк собрал все шишки и сказал:

— Ещё там соберу.

Я пошла за ним, по дороге подобрала две старых шишки, они были давно пустые, но ещё липкие и пахли хвоей.

— Ты обещал поговорить, — сказала я, бросая шишки ему в торбу.

В ответ Будяк радостно вскрикнул:

— Лида, смотри!

Я взглянула туда, куда он показывал: прямо за большим, вывороченным ветровалом с землёй корневищем старой сосны был неглубокий овраг, в буквальном смысле усыпанный огромными маслянисто-коричневыми шляпками грибов.

— Маслята! — радостно засмеялся Будяк, — Смотри, Лида, сколько их тут!

Он торопливо высыпал из торбы все шишки и бросился собирать грибы.

Я немного постояла и тоже, поддавшись искушению, рванула собирать.

Буквально за десять минут торба была полная, а грибы всё не кончались.

— Что делать? — нахмурился Будяк, в руках у него было несколько грибов, которые он не смог засунуть в переполненную торбу. — У тебя, конечно же, сумки с собой нет?

— Нет.

— А как ты в лес шла? — укоризненно покачал головой Будяк, и я не знала, сердиться на несправедливые слова (ведь сам меня из сада выдернул) или расценивать это как шутку. Его же не поймёшь. Поэтому решила не отвечать.

Будяку мой ответ и не требовался. Он поставил торбу, и принялся складывать рядом грибы. Я тоже продолжила азартно собирать.

Буквально ещё через полчаса рядом с торбой, на земле, образовалась приличная такая куча. Будяк даже белый нашел, а я — две бабки.

— Что теперь делать? — спросил меня Будяк, когда мы собрали все грибы на этом месте.

— Не знаю, — растерялась я.

— И как мы всё это домой понесем? — упрекнул меня Будяк, словно это я была виновата в том, что нам попалось столько грибов.

— Сам думай, — перевалила ответственность на его плечи я.

Будяк посмотрел на грибы, на торбу, потом взглянул на меня и глаза его загорелись:

— Снимай платье! — велел он и принялся стаскивать с себя рубашку.

Я аж растерялась, словно школьница в каптёрке у физрука.

Нет, я, конечно, понимала, что к чему, но не ожидала, что вот так вот всё будет.

— На, одевай! — Будяк швырнул мне рубашку и нетерпеливо добавил, — давай быстрее, Лида, скоро солнце сядет, а я точно уверен, что вон там тоже грибы есть.

— Зачем? — не поняла я.

— Да что ж ты такая недогадливая, — сердито вздохнул Будяк, — мы твоё платье у ворота завяжем и туда еще ого-го сколько грибов войдёт. А ты пока в моей рубашке побудешь. Ну, или, если хочешь, можешь голышом походить.

— А почему нельзя в твою рубашку грибы сложить? — не поняла я.

— Да потому что моя рубашка намного меньше, — терпеливо пояснил Будяк, — а у тебя подол вон какой длинный, туда целый мешок грибов влезет.

— Отвернись, — велела я, но Будяку же никакой веры не было, поэтому я зашла за дерево и принялась стаскивать платье.

— Ой, да что я там не видел? — проворчал Будяк, но всё-таки отвернулся.

Я переоделась в его рубашку, которая была мне чуть выше колена.

Будяк внимательно посмотрел на мои коленки и одобрительно кивнул. Я старалась не смотреть на его голый торс.

Грибы мы собирали в молчании. К слову сказать, еле-еле они в моё платье влезли.

— Фух! Ну вот и всё! — заявил Будяк, когда вокруг пригорка и в овраге не осталось ни одного гриба. — Надо будет дня через два-три вернуться.

— Ага, — согласилась я устало.

— Пять минут на отдых и домой, — скомандовал Будяк.

Я опустилась прямо на горячую сухую хвою и прикрыла глаза.

— Не спи, — хмыкнул Будяк, — ты поговорить же хотела.

— Угу, — сказала я.

— Ну так говори.

— Ты не ответил, — проворчала я.

— Лида, ну что ты как маленькая, — вздохнул Будяк. Взгляд его при этом был серьёзным.

— Я маленькая?! — вскинулась я, — что это за цирк с сестричками и бочкой?! Мы же с тобой договорились вроде!

— Лида, — медленно, с расстановкой сказал Будяк, глядя мне прямо в глаза, — мы с тобой договорились. И не вроде, а точно.

— А как же бочка? — не удержалась от едкого сарказма я.

— Лида, ну ты же знаешь нашу Римму Марковну, — усмехнулся Будяк, — так-то она человек очень хороший, я бы с ней в разведку спокойно пошел. Но вот эти вот её бердычевские выкрутасы… она же жить не может, если не будет проворачивать какие-то гешефты и заговоры, или интриговать за спиной. Натура у неё такая. Прими уже это как данность и живи себе спокойно. Бороться здесь бесполезно. Ну вот такая она. Ей нужно было помочь с бочкой, она попросила — я и помог.

— А сестричка?

— Ох, Лида, ну пусть она себе считает, что всё спланировала и ловко обвела тебя и меня вокруг пальца. И что мы сделаем всё именно так, как она запланировала. Ну и пусть так и дальше считает. Проще не возражать, чем что-то доказывать. Пошли лучше домой, а то, чует моё сердце, за шишками всё равно придётся возвращаться.

Когда мы вернулись обратно во двор, Римма Марковна вышла из дома и, окинув пристальным взглядом наш полуголый вид, победно улыбнулась. Будяк улыбнулся тоже и заговорщицки ей подмигнул. Нужно ли упоминать, что моё настроение опять испортилось?