Конунг Туманного острова

Глава 7

Месяц спустя. Начало октября 640 года. Сполетий (в настоящее время — Сполето). Королевство лангобардов.

— Я еще вернусь! Я тебе покажу, варвар!

Патриций Валерий выглядел жалко до чрезвычайности. Его роскошные смоляные волосы, еще недавно причесанные по римской моде скобкой, стали похожи на воронье гнездо. Губы расплылись в две багровые лепешки, а под глазом наливался героических размеров синяк, отчего непонятно было, а есть ли у Валерия теперь второй глаз, или он все-таки окривел. Это волновало и его самого тоже, потому что видел он теперь вполовину от того, что раньше, да и то все вокруг него плыло словно в тумане. Теперь, когда горячка отпустила его, он ощутил дикую боль в ребрах. До того сильную, что даже дышать стало трудно, а при глубоком вдохе в груди что-то ощутимо хрустело.

— Ну вот, — уныло сказал он, ощупывая собственные бока. — Ребро сломали, сволочи.

Он ненавидящим взглядом посмотрел на ворота крепости, рядом с которыми хохотали до упаду два стражника-лангобарда, и снова погрозил грязным кулаком.

— Я еще вернусь!

Он сплюнул на пыльную землю тягучую кровяную слюну и пошел вниз, спускаясь с холма, на котором притулился древний городок Сполетий, который из заштатной дыры в Умбрии внезапно стал центром сильнейшего герцогства. К унынию римских пап и экзархов, городишко этот стоял прямо на древней дороге Виа Фламиниа, и рассекал путь между Римом и Равенной пополам. А еще, к довершению всех неприятностей, Сполетий взобрался на крутой холм и был практически неприступен. Именно поэтому все героические попытки экзархов взять его заканчивались одинаково. Тяжелая кавалерия лангобардов втаптывала в пыль римское войско, а владения герцогов приятно округлялись за счет имперских земель. И длилось это уже не первое десятилетие. Седьмое, если быть точным.

— Вот ведь дернул меня нечистый, — тоскливо пробормотал Валерий, взбираясь на телегу, в которой возницей служил крепкий, и совсем не похожий на крестьянина муж. А еще пятеро устроились на телеге сзади, делая вид, что едут в соседнюю деревню прикупить соли. На их пути все деревни были соседними.

Так уж получилось, что пару дней назад телега, запряженная мулами, приглянулась семейству хуторян-германцев, и те, по усвоенной в здешних землях привычке, вышли на дорогу и приказали остановиться. После недолгих расспросов лангобардов и их неуверенной попытки телегу отнять, а чужаков связать и отправить на свой хутор, чтобы приставить к труду, Валерий обнаружил себя таскающим трупы к ближайшей расщелине и заваливающим их камнями. Во рту его отчетливо отдавало мерзким вкусом рвоты. Он ведь никогда не видел убийство так близко, и оказалось, что это безумно страшно. Особенно потому, что шесть человек зарезали спрятанными в соломе ножами целый десяток, и сделали это спокойно и без лишней суеты, словно какую-то скучную работу. Германцы просто не ждали нападения и расслабились. Ведь в этой земле римляне давно уже не могли носить оружие и считались бесправным скотом. А чужаки и вовсе являлись законной добычей, как сегодня вот… Убегавших добили странными ножами без рукояти, которые сопровождавшие Валерия парни метали исключительно ловко. А потом они подъехали к воротам Сполетия…

— Ну, господи, благослови, — перекрестился Валерий. Возница сочувственно похлопал его по плечу и пожелал удачи. Патриций решительно вошел в ворота и направил стопы к герцогскому дворцу, то бишь к бывшим городским баням. Новый герцогский дворец строили неподалеку, и он еще был не готов.

— Кто таков и чего приперся? — стражник-лангобард изумленно уставился на явно не местного римлянина, который не побоялся прийти сюда.

Здесь, в Сполетии, римлян было много, и они кое-как отношения с захватчиками наладили. Да у них и выбора не оставалось. А вот чужие захаживали сюда редко. Так редко, что стражник и не помнил, когда это случалось в последний раз. Вооруженные купеческие караваны не в счет.

— К его светлости Теуделапию! — важно выпятил грудь Валерий. — Скажи, что римский патриций Луций Валерий Флакк пришел, справедливости ищет.

— Патриций? — стражник удивленно уставился на штопаную тунику и сплюнул на дорогу. — Надо же! А ну, пошел вон отсюда, оборванец!

— Возьми два денария, добрый человек, — жалобно посмотрел на него Валерий. — Мне очень нужно к его светлости попасть. Придумай что-нибудь.

— Скажу, что ты от епископа гонец, — почесал подмышкой германец, пряча монеты в пояс. — Вот стерва! Опять блохи! Ведь неделя всего, как рубаху прожарил! Стой тут!

Его светлость Теуделапий изволили кушать. Крепкий мужчина лет около шестидесяти, с седыми волосами до плеч и пегой, цвета перца с солью, бородой, смотрел на Валерия глазами, которые по своим эмоциям могли поспорить с глазами снулого карпа. Не было в них эмоций. Лишь где-то в глубине их затаилось тупое недоумение и недовольство.

Герцог крепко держал эту землю почти сорок лет, с того самого времени, как сцепился с собственным братом и разбил его в битве. С тех пор он правил осторожно, мудро и не допускал глупых ошибок, оставаясь в стороне от разборок северных княжеств. Тут, в Сполетии, он был настоящим королем, как и его южный сосед, герцог Беневенто. Они оба, отделенные от загребущих рук его величества Ротари поясом имперских земель, стали совершенно независимы от далекой Павии, и почти не скрывали этого.

— Говори! — герцог объедал говяжий мосол, утробно чавкая и урча. Длинная густая борода, расчесанная самым тщательным образом, лоснилась от жира и капель вина, которое лилось в глотку его светлости, чтобы пропихнуть туда мясо. Сальные пальцы герцог культурно вытер о столешницу, и тяжелым взглядом уставился на патриция.

— Я Луций Валерий Флакк, — гордо выпятил грудь римлянин и осекся, потому что его перебили.

— Да мне плевать, кто ты, — презрительно посмотрел на него герцог. — Ты же от епископа приехал. Ну, так говори, чего надо старому хрычу. Денег не дам! Я по заветам епископа Ария молюсь. Мне и так ваша ромейская вера поперек горла стоит. Схизматики чертовы! Ненавижу вас, бесовское отродье!

— Я приехал просить о справедливости, — пафосно ответил ему Валерий. — Мои родовые земли незаконно удерживаются подданными вашей светлости, и я прошу их вернуть мне!

— Чего? — герцог встал из-за стола, медленно наливаясь дурной кровью. — Ты что, пес, моего стражника обманул? Так ты не от епископа гонец?

— Не совсем, — пискнул Валерий, втянув голову в плечи. — Так что насчет моих земель?

— Выбросить эту сволочь отсюда! — заревел герцог. — Если я его еще раз увижу, повешу на воротах.

— Я королю Ротари жаловаться буду! — выкрикнул Валерий ту фразу, из-за которой, собственно, он сюда и приехал.

— Да срать я хотел на твоего Ротари! — ревел герцог, охаживая патриция пудовыми кулаками. — Эй, парни! Добавьте ему еще и выбросьте за ворота!

Так гордый римский патриций Луций Валерий Флакк, избитый в кровь, и оказался в телеге с шестью непонятными, но страшными до одури людьми, которые повезли его на север, прямо к королю. Его величество обязательно должен узнать о том, что некий герцог не слишком высоко ставит его власть и его самого.

В то же самое время. Устье реки Стаут. г. Кантваребург. Королевство Кантваре. (В настоящее время — Кентербери, графство Кент, Великобритания).

Ётун Эгир и жена его Ран оказались милостивы к конунгу Сигурду. Да и полусотника в Гибралтаре он послушал не зря. Они до боли в глазах вглядывались в горизонт, и лишь только увидели там зловещую черноту, отложили поход. Воды Галльского моря были коварны и злы, не чета Средиземноморью и морю Восточному[12]. Первый осенний шторм они пересидели в гавани Бурдигалы, попивая вино, которым так славится Аквитания. Там они проторчали почти неделю, чтобы выбрать удачный момент и отчалить на север, прямо к проливу между Британией и Нейстрией. Им дали проводника, который знал те воды, как содержимое собственных портков.

Их ждали и севернее. Люди королевы Нантильды, испуганно крестившиеся то и дело, встречали их на берегу, любезно предоставляя припасы, вино и кров. К их удивлению, даны, которых святые отцы поминали в проповедях не иначе как народ Гог и Магог, наказание господне, никого и пальцем не тронули. Лишь ощупали на предмет спрятанных денег и, не находя, отпускали. Откуда возьмется монета у простого слуги? Огромные шалаши из лапника с множеством очагов построили к их приходу, лишь бы проклятые северяне убрались отсюда побыстрее. Впрочем, как докладывали разведчики, место высадки плотно оцепило ополчение франков, собранное со всей Нейстрии, а узкие изгибы реки перекрыли баржи, до отказа набитые лучниками. Еще раз ограбить Руан, как предлагали горячие головы, позабывшие данную клятву, не получилось бы никак. А потому, покинув последнюю стоянку в дельте Сены, армия викингов вышла на запад, благо и плыть осталось полдня, не больше. Самое главное — войти на рассвете в пролив, отделяющий остров Танет от Британии, а потом по узкому, как кишка, устью реки доплыть до столицы ютов. Так и получилось. Они обогнули остров, который ил и грязь через тысячу лет присоединят к материку, и осторожно двинулись на запад, нырнув в устье реки Стаут, что несколько миль сужалось воронкой, в которой морская вода перемешивалась с пресной. Там, в конце залива, и стоял город, цель их странствий. Все вроде бы было просто, если бы не одно но. Их здесь тоже ждали, но уже с совсем другими намерениями. Ни вина, ни еды им никто не приготовил.

Юты, заселившие эти земли, жили вперемешку с остатками римлян и кантиев, кельтов из народа белгов. Христианство то наступало на эти земли, то отступало вновь, сдавшись под напором язычества. Доходило до того, что даже епископы бросали здешние кафедры и плыли назад в Галлию, опасаясь за свою жизнь. Впрочем, покойный король Эдбальд язычество отринул и снова пригласил прелатов в пустующие епархии, а чтобы закрепить успех, женился на Эмме Австразийской, принцессе из дома Меровингов. Впрочем, он и сам был сыном меровингской принцессы Берты, принесшей христианство на эту землю, да и связи с соседней Нейстрией были здесь всегда очень прочны. Новый король Эрконберт, паренек лет шестнадцати, и его старший брат Эрменред, сели на престол отца всего полгода назад, а потому еще лавировали между язычниками и христианами, пытаясь удержать власть. В реальной истории Эрконберт станет тем, кто сокрушит идолов, и тем, чьими стараниями архиепископы Кентерберийские возглавят церковь Англии, но теперь все это виделось весьма сомнительным. Ведь флот данов покрыл своими полосатыми парусами бухту у города.

— Руанцы, сучьи дети, продали нас, — сплюнул Болли Горелая Борода, разглядывая с борта корабля неплохую крепость, сложенную, как водится, из обломков зданий Дуровернума, как его называли пару столетий назад. Цел был и римский порт, представлявший собой несколько каменных причалов, выдававшихся вперед короткими языками. Впрочем, он был пуст.

— Почему думаешь, что продали? — хмуро спросил его Сигурд, трезво прикидывая перспективы осады. Они казались ему весьма скверными.

Холодало прямо на глазах, а морской ветер и вовсе продувал воинов до костей. Они заворачивались в теплые плащи и смотрели хмуро. Взять Кантваребург с наскока не выйдет. Придется идти на штурм, иначе они передохнут от голода, пытаясь осаждать город, доверху набитый воинами и жратвой. Юты скалили зубы на стенах, веселясь так, как веселились все воины последние три тысячи лет. То есть, показывали полруки, водили ладонью по горлу и вертели голыми задницами. И, надо сказать, причин для веселья у них было куда больше, чем у данов.

— Почему продали? — переспросил Болли после того, как в полной мере насладился видом городских укреплений. — А чего бы и не продать? Наш папаша Руан спалил и ограбил нитки. И как ты, братец, понимаешь, нас теперь в Нейстрии почему-то не слишком любят. Хотя… Может, и парижане продали. Мы их тоже в осаде полгода продержали. Они свои башмаки сварили, пока мы ушли.

— Дерьмо, — глубокомысленно изрек Сигурд, когда драккары начали врезаться носами в песчаный берег. Места в порту оказалось слишком мало для такой прорвы кораблей. — Укрыться негде. Пригород сожгли, сучьи дети. Придется землянки копать.

— Чего ноем, парни? — Леутхайд, одетая в чудной словенский плащ с рукавами, холода как будто не замечала. Воротник из соболя, серебряные пуговицы и плотное сукно плаща приковали к себе всеобщее внимание и исторгли из глоток воинов завистливый стон. Вот ведь богатство какое!

— Я так устала от этих кораблей, — продолжила Леутхайд. — Я их уже просто ненавижу! Наконец-то я посплю на нормальной постели!

— Не уверен, — хмуро посмотрел на жену Сигурд. — Город готов к обороне. Кровью умоемся, пока возьмем. И если возьмем…

— Никаких если! — отрезала Леутхайд. — Я уже настроилась ночевать под крышей, и я там заночую. Мне нужно десять парней, чтобы вынести кое-что из трюма.

— Ты спятила, женщина? — рыкнул на нее Сигурд. — Ты хочешь вытащить на берег ящики со своим барахлом, а мои воины должны их носить? Мы тут, вообще-то, воевать будем!

— Ты знаешь, что такое план Б, муженек? — воткнула руки в бока Леутхайд. — Не знаешь? Тогда пусть десять крепких парней вытащат мои ящики. И я клянусь Фрейей и девой Марией, что эту ночь буду ночевать под крышей. А ты копай себе землянку, если хочешь! Кстати, Сигурд, ты же, кажется, крещен?

— Два раза! — конунг гордо поднял рогульку из пальцев, как бы пытаясь показать, что это радостное событие действительно произошло в его жизни дважды, а не как у всех остальных, кому повезло меньше.

— Это хорошо, — глубокомысленно сказала Леутхайд и вдруг напомнила. — Я же просила десять крепких парней, муж мой. Я одна такую тяжесть не подниму.

— Бьёрн! — заревел Сигурд. — Возьми людей и вытащите из трюма все, на что покажет дроттнинг[13] Леутхайд. И не расшибите по дороге, а то знаю я вас!

Воины, переглядываясь удивленно, полезли вниз и вытащили на свет божий несколько ящиков, сколоченных из струганной и пропитанной каким-то маслом доски. Викинги восхищенно цокали языками и колупали грязными ногтями щель под крышкой, удивляясь доброй работе. Впрочем, крышки не поддались, и даны, разочарованно вздохнув, потащили ящики на берег. Они, шагая по опасно прогибающимся сходням, отчаянно матерились и поминали обитателей Хелльхейма[14]. Ящики оказались на диво тяжелыми.

— Ты чего это удумала, жена? — вид у Сигурда был озадаченный и заинтересованный.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — Леутхайт лучезарно улыбнулась, показав крупные белые зубы.

— А если серьезно? — нахмурился Сигурд.

— А если серьезно, — улыбка покинула лицо девушки, — то его светлость Самослав знает, что Галлия и Кент очень давно и очень тесно связаны. Тамошние святые отцы так и снуют друг к другу в гости. Тут всех дел — пролив переплыть, и ты уже в Руане. Тьфу! Да на ярмарку в соседнее графство и то дольше ехать. А это значит, что скорее всего, франки предупредили ютов. А на этот случай у нас есть план Б.

— Да что еще за план Б такой? — начал злиться Сигурд.

— А вот сейчас и узнаешь, муж мой, — снова улыбнулась Леутхайд. — Только скажи своим олухам, пусть ящики не ломают. Ключи-то все равно у меня. И вот еще что! Нужно надеть доспех. Еще до полудня они пойдут на вылазку.

— Зачем это им вдруг понадобится? — подозрительно посмотрел на жену Сигурд. — Не нужно им никуда не выходить. Знай, поливай кипятком наши головы да отбивай приступы. Не полные же они дурни. Я бы на их месте ни за что за ворота не вышел.

— У них просто не останется другого выхода, муженек, — улыбка Леутхайд стала и вовсе ослепительной. — Ведь я ужасно соскучилась по горячей воде и мягкой постели.